П. И. ШАЛИКОВ
П. И. ШАЛИКОВ
О слоге господина Карамзина
О слоге господина Карамзина
ПРИМЕЧАНИЯ
О слоге господина Карамзина, Шаликов Петр Иванович, Год: 1808
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
Ежели — начинаю условным периодом единственно для антагонистов моего предмета — ежели, говорю, правильный слог состоит в правильном спряжении глаголов и склонении имен, то — скажу решительно — ни в одной русской книге, не исключая даже и законодательной книги о старом и новом слоге1, нет такого правильного слога, какой находим в сочинениях г-на Карамзина. Введение или образование слов новых не должно смешивать с самим языком автора, который вводит или образует их, а еще менее доказывает его незнание в языке следующими странными примерами: ‘Поймет ли меня слуга, когда вздумается мне спросить у него, занимательна ли такая-то вещь?’ Не только слуга, но и господин может не понять многого — за это никто не отвечает, это вовсе не доказательство. Новое всякому незнакомо. Надобно, если не ошибаюсь, доказать, что такое-то слово может или не может быть терпимо потому и потому — иначе говорите, что вам угодно, слушать не буду.
Самые вольности не затмят слога правильного и чистого. Выкиньте иностранные слова из языка г-на Карамзина — который дозволял себе оные в смелой молодости, в первых сочинениях, и которого не упрекнете более сим преступлением — и слог его останется… образцовым в чистоте и правильности.
Но главный мой предмет не есть намерение доказывать различные качества в слоге Карамзина, который для этого не имеет нужды в стороннем доказательстве, а удовольствие говорить вообще о свойстве этого слога.
Что бы г. Карамзин ни писал, Грации2 водят пером его, а это — скажем мимоходом — заставляет думать или только говорить многих из свиты Пановой3, что он пишет не по-русски — потому что очень приятно, плавно, сладко, потому что большая часть русских книг писана слогом грубым, сухим, надутым — логика, достойная школы своей.
Почти никто из наших писателей не умел и не умеет лучхце г-на Карамзина дать приличного тону для каждой материи, почти ни в одном сочинении не находим сей трогательной, неизъяснимой, очаровательной прелести слога, называемого патетическим, прелести, которая царствует в сочинениях г-на Карамзина! — Кто похвалится таким богатством красок, таким искусством кисти?
Марфа посадница написана совсем иным образом, нежели бедная Лиза, бедная Лиза совсем иным образом, нежели Наталья, боярская дочь, Наталья, боярская дочь совсем иным образом, нежели Юлия, Юлия совсем иным образом, нежели Рыцарь нашего времени, Рыцарь нашего времени и Похвальное слово Екатерине Второй писаны, кажется, двумя человеками совсем разных талантов. — Путешествие г-на Карамзина — которое очень неосновательно уподобляют Стернову4 и которое гораздо более сходствует с Морицовым5 — есть драгоценное хранилище идей, чувствований, картин и описаний! А Сиерра Морена! А Остров Борнгольм?
Нет сомнения, что Российская история г-на Карамзина будет написана — как говорит Лагарп6 об истории Тита Ливия7 — не выше и не ниже своего предмета.
Г. Карамзин может писать так, как хочет, и наблюдатели таланта его не будут ему противоречить. ‘В слоге, — говорит Бюффон8, — два главные свойства, движение и порядок’. Слог г-на Карамзина отличается именно этими двумя свойствами. ‘В хорошем сочинении, — говорит Томас9,— должны все мысли изливаться из одной главной’. В сочинениях г-на Карамзина видим сие правило без малейших отступлений.
Слог г-на Карамзина составил новую эпоху в русском языке, и г. Карамзин приобрел лестное имя Автора классического.
Наконец, слогу г-на Карамзина обязана литература наша своими успехами более, нежели чему-нибудь. С тех пор, как показались в свете его сочинения, умножилось число и читателей и авторов, с тех пор узнали, увидели красоты русского языка, которые известны были очень немногим.
Беспристрастное потомство будет справедливее многих современников, которые не дойдут до суда его, в то время когда г. Карамзин получит от него венок неувядаемый!
Впервые: Аглая, издаваемая кн. П. Шаликовым. М., 1808. Часть II, апрель—июнь. Кн. 1—3. С. 54—59. Печатается по первой публикации.
Шаликов Петр Иванович (1767 или 1768—1852) — князь, писатель, издатель, поэт-сентименталист. Участвовал в турецкой и польской войнах, в частности, во взятии Очакова. Как литератор был горячим поклонником Карамзина. В 1806 году издавал журнал ‘Московский зритель’, в 1808—1812 — журнал ‘Аглая’, а в 1823 году начал издание ‘Дамского журнала’. Он является также автором книг: ‘Плод свободных чувствований’, ‘Цветы граций’, ‘Послания в стихах князя Шаликова’, ‘Повести князя Шаликова’, ‘Сочинения князя Шаликова’, ‘Последняя жертва музам’ и др.
П. И. Шаликова отличали преданность литературе, уважение к мысли и чувству, искренняя гуманность. ‘Шаликов — истинный рыцарь сентиментализма, — пишет В. И. Коровин. — Карамзин — его кумир. О себе Шаликов писал: ‘Так я служу грациям, ибо надобно и им служить, посвящаю труды мои одной п_р_и_я_т_н_о_с_т_и, ибо в этом состоит вся моя способность’. Он много сделал, чтобы облагородить нравы. Он всегда был сторонником сердечных отношений в обществе и в семье. Нередки у Шаликова и правдивые описания нравов света, губящего живые души и коверкающего добрую природу человека. Но чрезвычайно узок диапазон чувств самого автора и его героев. Нежность, кротость — вот, пожалуй, основные свойства в его изображении ‘чувствительного’ человека. Причем свойства эти проявляются по мелким, незначащим поводам. Неадекватность реакций (слезы без нужды, немотивированная мечтательность) отражается и в языке, однообразном по интонации и слащавом до приторности. Вследствие этого Шаликов стал любимой мишенью для язвительных стрел своих современников’ (Коровин В. И. ‘Наслаждающее размышление самого себя’ // Ландшафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализма. М., 1990. С. 16).
Помещенная в его журнале ‘Аглая’ статья ‘О слоге господина Карамзина’ между тем обнаруживает в авторе тонкий вкус и пророческий дар. В краткой статье выражена принципиальная мысль о том, что Карамзин никогда не повторял своих эстетических опытов: каждая его повесть — новая грань в его эстетике, обоснованы разумные подходы к нововведениям в языке, отмечено направление развития языка самого Карамзина, отброшены предъявляемые ему обвинения в порче русского языка, упомянуто его влияние на читателей и писателей, даны верные характеристики его слога, а также высказано убеждение (оказавшееся в абсолютной мере справедливым), что ‘беспристрастное потомство будет справедливее многих современников, которые не дойдут до суда его, в то время как г. Карамзин получит от него венок неувядаемый!’
‘С Карамзиным Шаликова связывала долголетняя дружба. Карамзин старался помочь своему малообеспеченному, обремененному большой семьей другу, выполняя его многочисленные просьбы’ (Пухов В. В. П. И. Шаликов и русские писатели его времени (по архивным материалам) // Русская литература. 1973. No 2. С. 159). Шаликов свято хранил письма Карамзина.
1 Имеется в виду книга А. С. Шишкова ‘Рассуждение о старом и новом слоге российского языка’, где автор обвиняет Карамзина и его школу в забвении и порче русского языка.
2 В римской мифологии три богини — красоты, изящества и радости.
3 Пан — в греческой мифологии первоначально бог стад, покровитель пастухов, затем всей природы. Изображался с козлиными рогами, копытами и бородой. Вероятно, Шаликов иронически намекает на дикость, устарелость взглядов шишковистов в противовес современности и изяществу карамзинистов.
4 Стерн Лоренс (1713—1768) — английский писатель, пастор, зачинатель литературы сентиментализма.
5 Мориц Карл Филипп (1757—1793) — немецкий писатель, профессор Берлинской академии художеств.
6 См. прим. 24 на с. 870.
7 Ливий Тит (59 до н. э. — 17 н. э.) — римский историк, автор ‘Римской истории от основания города’.
8 См. прим. 21 на с. 870.
9 См. прим. 7 на с. 869.