Аксаков С. Т.
Аксаков С. Т.
<О РОМАНЕ Ю. ЖАДОВСКОЙ
‘В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА’>
ПРИМЕЧАНИЯ
<О РОМАНЕ Ю. ЖАДОВСКОЙ 'В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА'>.
<О РОМАНЕ Ю. ЖАДОВСКОЙ 'В СТОРОНЕ ОТ БОЛЬШОГО СВЕТА'>.
О романе Ю. Жадовской ‘В стороне от большого света’, Аксаков Сергей Тимофеевич, Год: 1857
Время на прочтение: 9 минут(ы)
**************************************
Аксаков С. Т. Собрание сочинений в 5 т.
М., Правда, 1966, (библиотека ‘Огонек’)
Том 4. — 480 с. — с. 3-222.
OCR: sad369 (15.08.2006).
**************************************
В ‘Русском вестнике’ напечатан небольшой роман, или повесть, или рассказ о жизни деревенской девушки до замужества, под названием ‘В стороне от большого света’, сочинения Юлии Жадовской, вероятно той самой, которой стихи, всегда с сочувствием и удовольствием, мы встречаем в наших журналах. Новое сочинение г-жи Жадовской принадлежит к роду так называемых мемуаров, или воспоминаний. Мы спешим радушно приветствовать сочинительницу на новом поприще, спешим высказать впечатления, которые произвело на нас чтение этого рассказа. В нем нет ничего блестящего, глубокого и сильно действующего на читателя, но есть много простоты, много правды и неподдельного чувства, а это такие достоинства, которые не часто встречаются в произведениях нашей беллетристики. Содержание ничего не имеет в себе особенного, да и нет в том никакой надобности. Жизнь всегда интересна. Г-жа Жадовская рассказывает то, что видела, что пережила, что перечувствовала. Язык у ней везде хорош, а в некоторых местах, несмотря на свою простоту, делается выразителен и живописен. Достоинство рассказа не везде одинаково. Он слабеет там, где сочинительница менее сочувствует обстоятельствам, которые описывает. Она не владеет еще искусством придавать пошлым мелочам интерес художественного представления. Но все соприкосновения с деревенским бытом, с природою, даже с зимнею безотрадною природой, переданы прекрасно. Особенно хороши ожидания и встреча пасхи, свадьба героини романа и окончание рассказа — эти места имеют художественное достоинство. Некоторые женские личности очерчены очень удачно и всех лучше тетка — благодетельница сироты, но таинственный Тарханов и магнетический Данаров не похожи на действительных людей, это не живые лица, черты их неопределенны, неясны и загадочны. Вероятно, сочинительница не выдумала их и по каким-нибудь причинам не хотела обрисовать точнее, не хотела, чтоб узнали их. Если ж она думала придать им более интереса загадочностью их физиономий, то это большая ошибка: что не ясно для понимания, то не возбуждает сочувствия. Мы написали не разбор, а коротенький отзыв о новом сочинении г-жи Жадовской, которое, по своей замечательности, имеет полное право на подробную критическую оценку.
Критическое наследие С. Т. Аксакова не очень велико по объему. Но в различные периоды своей жизни, и особенно в 20-х и начале 30-х гг., он охотно выступал в роли критика, чаще всего театрального. Аксаков был постоянным театральным обозревателем ‘Вестника Европы’, ‘Московского вестника’, ‘Галатеи’ и ‘Молвы’. Особенно близкими были отношения Аксакова с ‘Московским вестником’. В конце 1827 г. он писал: ‘…с издателем ‘Московского вестника’ М. П. Погодиным и сотрудником его С. П. Шевыревым я познакомился и сблизился очень скоро. Я даже предложил Погодину писать для него статьи о театре с разбором игры московских актеров и актрис’ (Н. Барсуков, Жизнь и труды М. П. Погодина, т. II, СПБ, 1889, стр. 271). С начала следующего года редкая книжка ‘Московского вестника’ выходила без театральной статьи или рецензии Аксакова. В середине 1828 г. по инициативе Аксакова было создано специальное ‘Драматическое прибавление’, в котором он участвовал не только как автор, но и как редактор. Об этом свидетельствуют примечания, которыми Аксаков сопровождал чужие статьи. Любопытен характер этих примечаний, подписанных буквами Л. Р. Т. (т. е. Любитель Русского Театра). Это был один из известных псевдонимов С. Т. Аксакова. Например, в рецензии на постановку комедии Загоскина ‘Благородный театр’ автор, скрывшийся за буквой N., указывает на прекрасную игру Щепкина в роли Любского. К этому месту Аксаков дает примечание: ‘В отношении к последнему представлению похвала сия может быть и совершенно справедлива. Это тем более делает чести г. Щепкину, что в первые представления строгий и внимательный зритель очень мог заметить: как высказывался иногда в Любском старый приятель Транжирина — Богатонов, мог заметить излишний крик, излишнее движение рук, изредка малороссийское произношение буквы ‘г’ (‘Драматическое прибавление к ‘Московскому вестнику’, 1828, No V, стр. 4).
В той же рецензии, в связи с положительной оценкой игры Третьякова в роли Волгина, Аксаков дает еще одно примечание: ‘Г-н Третьяков, по нашему мнению, не только понял, но и выполнил эту роль превосходно’ (там же, стр. 5). В другой рецензии — на постановку комедии А. А. Шаховского ‘Аристофан’ — указывалось, что Мочалов играл в заглавной роли крайне неудачно. К этому рассуждению следует примечание Аксакова: ‘Справедливость требует сказать, что г. Мочалов прежде игрывал Аристофана прекрасно, в этом представлении мы не были’ (‘Московский вестник’, 1828, NoNo 19-20, ‘Драматическое прибавление’, NoNo 7-8, стр. 384).
Аксаковские примечания носят явно редакторский характер, уточняя те или иные положения статьи или полемизируя с ними. Подобное вторжение в чужой текст могло быть позволено, разумеется, не рядовому сотруднику журнала, а человеку, наделенному редакторскими полномочиями. Нельзя забывать, что эти полномочия Аксаков должен был выполнять негласно, ибо в это время он цензуровал ‘Московский вестник’.
Таким образом, Аксаков не просто сотрудничал в ‘Московском вестнике’, но был фактическим руководителем его театрального отдела.
В 1829 г. у издателя ‘Московского вестника’ Погодина родился план преобразования журнала. В связи с реорганизацией цензурного ведомства Аксаков с декабря 1828 по май 1830 г. оказался не у дел. Он был причислен к департаменту министерства народного просвещения ‘для особых поручений’ и никаких цензорских обязанностей не выполнял. В это-то время у Погодина и возникла мысль о привлечении Аксакова к изданию журнала. 13 августа 1829 г. Погодин писал в Италию Шевыреву: ‘Теперь в Москве принимаюсь за работу… ‘Вестник’ передаю Дмитриеву и Аксакову, сам беру на себя историческую часть’ (‘Русский архив’, 1882, кн. III, No 5, стр. 98). Несколько месяцев спустя, 7 января 1830 г., Погодин записывает в своем дневнике: ‘Издавать ‘Московский вестник’ по прежнему плану, при нем ‘Нимфу’ с ста четырьмя картинками и ‘Бич’, полемическое прибавление. Согласились с Надеждиным и выпили в честь зачатия. Пригласить Михаила Дмитриева, Аксакова. Убьем всех’ (Н. Барсуков, Жизнь и труды М. П. Погодина, т. III, СПБ. 1890, стр. 77).
Аксаков с энтузиазмом откликнулся на предложение Погодина. 30 сентября 1829 г. он сделал характерную приписку в письме Погодина к Шевыреву: ‘Да здравствует и да увенчается полным успехом ‘Московский вестник’. Он был и будет единственным журналом с благородною целию’ (Русский архив, 1882, кн. III, No 5, стр. 115).
Плану Погодина, однако, не суждено было сбыться. Начавшиеся нелады внутри редакции, уход из журнала Пушкина, недостаточное количество подписчиков (к началу 1830 г. их осталось 250 человек) — все это запутало и расстроило дела ‘Московского вестника’, превратившегося под конец в специально историческое издание. В исходе 1830 г. ‘Московский вестник’ вместе с несколькими другими московскими журналами прекратил существование.
В начале 30-х годов деятельность Аксакова, в качестве театрального критика, сосредоточилась в ‘Молве’. Эта страница аксаковской биографии представляет значительный интерес.
После неудачи с реорганизацией ‘Московского вестника’ у Погодина и его друзей возникла мысль о создании нового журнала. Об этом новом плане Погодин сообщал Шевыреву еще 27 января 1830 г. Речь шла о том, чтобы с будущего года начать совместно с Надеждиным издание двухнедельного журнала ‘Фонарь’ с тремя прибавлениями: а) ‘Русалка’ (или ‘Нимфа’) — два раза в неделю, с картинками мод, под редакцией А. Ф. Томашевского, б) ‘Литературная расправа’ (или ‘Меч и щит’) — с полемикой, ‘полнейшей библиографией’, раз в неделю и в) ‘Московская вестовщина’ — ‘нравы и театр’, раз в неделю. Редактором двух последних прибавлений предполагался Аксаков. ‘Издание окупается 600 подписчиков, — замечает далее Погодин, — остальное делится между нами четырьмя и тобою пятым’ (‘Русский архив’, 1882, кн. III, No 6, стр. 129).
Таким образом, новый журнал был задуман как коллективное издание, одним из равноправных участников которого должен был быть Аксаков. Вместо ‘Фонаря’ журнал получил название ‘Телескоп’, вместо трех прибавлений начало выходить одно: ‘Молва’. Официальным издателем журнала стал Н. И. Надеждин. Именно он был наибольшим энтузиастом нового издания. 18 июня 1830 г. Погодин записал в дневнике: ‘К Акс., с Надоумкой (псевдоним Надеждина. — С. М.) недостойным о журнале. Ему очень хочется издавать, а я — похолоднее’ (Л. Б., д. No 231, 38, 5, л. 32).
Хотя ‘Телескоп’ стал ‘журналом Надеждина’, как сообщал Погодин Шевыреву, но имелось в виду, что фактическими его соиздателями будут Погодин, Томашевский и Аксаков, Погодин брал в свое заведование ‘историческую часть’, а Аксаков — театр. 12 мая 1830 г. Аксаков писал Шевыреву: ‘Что вы думаете о нашем предприятии насчет журнала? Правда, вы не знаете Надеждина, это драгоценный камень, но, черт знает, не лопнет ли он от шлифовки, выдержит ли грань? Вдобавок мы все четверо не журналисты. Впрочем, я не отвергаю успеха и охотно буду действовать, если должность не помешает’ (‘Русский архив’, 1878, кн. 11., No 5, стр. 52).
Но должность помешала. Обстоятельства сложились таким образом, что Аксакову, вернувшемуся после полуторагодичного перерыва к исполнению цензорских обязанностей, пришлось отказаться от роли соиздателя журнала. Совмещать ее со службой в цензурном комитете оказалось и неудобным и невозможным. Когда в 1831 г. произошел скандал из-за статьи Надеждина ‘Современное направление просвещения’ — программной статьи, которой открывалась первая книжка ‘Телескопа’ и которая была признана московскими властями статьею ‘скверного направления’, — Аксаков, в качестве цензора, в специальном рапорте на имя Бенкендорфа всячески выгораживал ‘Телескоп’ и его издателя и при этом рассказал историю возникновения этого журнала: ‘Вот моя искренняя исповедь. Уже год тому назад (в это время я не был еще вторично определен цензором) гг. Погодин, Надеждин, Томашевский и я решились издавать журнал для доставления публике не только приятного, но и полезного чтения, для распространения благонамеренной любви к просвещению и для оппозиции некоторым журналам, особенно ‘Телеграфу’, которого дух, направление и невежество в науках мы считали и считаем вредными во всех отношениях’. И далее, касаясь причин своего неучастия в издании ‘Телескопа’, Аксаков продолжает: ‘Меня определили цензором, и по моему образу мыслей я счел за неприличное участвовать в издании журнала: ибо должность моя имела влияние на типографии и книгопродавцев. Я отстранился, но трое моих прежних товарищей привели в исполнение общее наше намерение, и ‘Телескоп’ издается с 1831 г. ‘ (‘Русский архив’, 1898, No 5, стр. 89-90).
Формально ‘отстранившись’ от участия в соиздании ‘Телескопа’ и ‘Молвы’, Аксаков принимал, однако, деятельное участие в ‘Молве’ в качестве автора ее театрального отдела. Само собой разумеется, что сотрудничество Аксакова в ‘Молве’ в 1831 г. было тщательно законспирировано. Все его статьи печатались без подписи. И лишь в 1832 г., после увольнения из цензуры, он стал выступать открыто, подписывая статьи своими инициалами. Отсюда и возник в 50-е годы один из многочисленных псевдонимов Аксакова — ‘Сотрудник ‘Молвы’ 1832 года’. Это был единственный год, когда Аксаков выступал в ‘Молве’, не скрывая своего имени.
В третий том четырехтомного собрания сочинений С. Т. Аксакова (М. 1956) были включены некоторые его статьи и рецензии, опубликованные в 1831 г. без подписи на страницах ‘Молвы’, а также статья ‘Иван Выжигин’, подписанная псевдонимом ‘Истома Романов’ и опубликованная в журнале ‘Атеней’. Множество доказательств подтверждало их принадлежность Аксакову. Однако это было оспорено С. Осовцовым (см. журнал ‘Русская литература’, 1963, No 3 и 1964, No 2), высказавшим убеждение в том, что все эти статьи были написаны не Аксаковым, а Н. И. Надеждиным. Соображения С. Осовцова не представляются достаточно убедительными. Но в связи с тем, что вопрос об упомянутых статьях стал дискуссионным, они не включены в настоящее собрание сочинений С. Т. Аксакова.
Театрально-критические статьи Аксакова свидетельствуют о том, что еще задолго до того, как Аксаков сформировался как выдающийся художник-реалист, он тяготел к искусству, которое глубоко отражало бы правду жизни. Театральная эстетика Аксакова, хотя и не лишенная противоречий, содержала в себе новаторские идеи. Молодой критик воевал против эпигонов классицизма и тех мертвых канонов старой театральной школы, которые они отстаивали. Он стремился к национально-самобытному искусству, ‘простому’ и ‘натуральному’, которое было бы понятно и близко народу. Едва ли не первым в театральной критике Аксаков оценил принципиальное, новаторское значение игры Щепкина и Мочалова. С поразительной чуткостью он понял, что будущее русского сценического искусства связано с теми принципами игры, которые утверждали своим творчеством Мочалов и особенно Щепкин (см. вступительную статью к т. 1 наст. изд.).
На статьях Аксакова лежит печать его индивидуальности. В своих критических выступлениях он не тяготел к широким теоретическим обобщениям, хотя и не игнорировал их. Его интерес преимущественно сосредоточен на конкретном разборе спектакля. Замечательная особенность его статей — в скрупулезном, точном и тонком анализе актерской игры, спектакля в целом, в умении глубоко понять театральное представление с точки зрения требований жизненной правды. Свои наблюдения Аксаков чаще всего выражает в форме коротких рецензий или заметок-обозрений, в которых с заботливостью друга, с требовательностью критика и режиссера разбирает все мельчайшие подробности спектакля. От его внимательного, острого взгляда не ускользает ничего — он фиксирует неточный жест актера или неверную интонацию в произношении фразы, мелкую ошибку в костюме или нетвердое знание роли в какой-нибудь даже крохотной реплике. Особенно заботился Аксаков о том, чтобы актер правильно понимал свою роль, чтобы он был способен раскрыть характер того образа, который он воплощает. Известно, что в те времена режиссура спектакля была чрезвычайно слаба и единое художественное руководство нередко и вовсе отсутствовало, — в этих условиях статья, рецензия, заметка Аксакова оказывали актеру неоценимую практическую помощь.
Чрезвычайно интересно свидетельство одного из современников: ‘Аксаков стоял на каком-то пьедестале. Не имея никаких прав и служебной силы по театру… Аксаков раздавал славу актерам и определял достоинства пиес’ (М. А. Дмитриев, Воспоминания, Л. Б., ф. Музейный, М. 8184/I, ч. II, л. 13). И в другом месте, говоря о молодых годах Аксакова, тот же автор замечает, что он, Аксаков, ‘имел в отношении к литературе и тогда большое достоинство — именно: строгий вкус и чрезвычайную верность в оценке литературных произведений. Стихотворения или драматические пиесы, прошедшие через его строгую цензуру, могли быть уверены или в своем достоинстве, или в вернейшем указании всех недостатков. В этих изустных критиках он обнимал в целом произведение и все его подробности от малейших оттенков и в худом и в хорошем’ (там же, л. 2).
Театрально-критическое и публицистическое наследство Аксакова не велико по объему. Последующие розыски в архивах и в современной писателю периодической печати, несомненно, могут обогатить эту часть наследия Аксакова новыми текстами.
Несмотря на то, что отдельные помещаемые здесь рецензии и заметки посвящены, казалось, частным вопросам, в своей совокупности они, однако, дают достаточно яркое представление о процессе формирования эстетической мысли Аксакова, о ее общем направлении и развитии, а кроме того — содержат в себе ценный материал для суждений о различных явлениях русского театра первой половины XIX века.
Хотя некоторые оценки в литературно-критических статьях Аксакова не выдержали испытания временем и устарели, но все же эти статьи в целом не потеряли значения для современного читателя. Они прежде всего — памятник критической мысли давно минувшей эпохи. Но интерес к ним — не только исторический. В них содержится немало живых, плодотворных мыслей, а также полезный материал для характеристики различных явлений русской литературы и русского театра.
Тексты статей, рецензий и заметок Аксакова сверены с первоначальными журнальными публикациями, а в тех немногих случаях, когда они перепечатывались автором, даются по последним прижизненным изданиям.
Впервые: ‘Молва’, 1857, No 8, стр. 92-93, за подписью, Сотрудник ‘Молвы’ 1832 года, статья напечатана без названия.
Стр. 221. …вероятно, той самой, которой стихи… — Стихи Ю. В. Жадовской вызвали сочувственную оценку Добролюбова, а роман ‘В стороне от большого света’ он назвал ‘замечательным’ (Н. А. Добролюбов, Полн. собр. соч., 1934, т. I, стр. 368-379).
Короткая заметка С. Т. Аксакова о романе Ю. Жадовской интересна тем, что она содержит несколько любопытных деталей для характеристики эстетических взглядов Аксакова в 50-е годы.