М. Горький
О религиозно-мифологическом моменте в эпосе древних
[Письмо А. А. Суркову]
Привет.
М. Горький
ПРИМЕЧАНИЯ
О РЕЛИГИОЗНО-МИФОЛОГИЧЕСКОМ МОМЕНТЕ В ЭПОСЕ ДРЕВНИХ
[Письмо А. А. Суркову]
О религиозно-мифологическом моменте в эпосе древних, Горький Максим, Год: 1935
Время на прочтение: 7 минут(ы)
М. Горький. Собрание сочинений в тридцати томах
М., ГИХЛ, 1953
Том 27. Статьи, доклады, речи, приветствия (1933—1936)
Товарищ Сурков, вот мои соображения по поводу ‘Соображений о читателе, типе и содержании журнала ‘Литучеба’.
Вы предполагаете ‘раскрыть влияние религиозных представлений’ ‘на характер и строй поэзии древних’, пользуясь материалом ‘Илиады’ и ‘Одиссеи’, — мне думается, что начать нужно с Гезиода и с древнейших мифов Востока. Но и это еще не начало. Мы обязаны ответить на вопрос, каковы были социальные мотивы происхождения религиозных представлений. Мы не можем пользоваться показаниями буржуазной науки по этому вопросу — мы обязаны искать и найти свое объяснение феномена. Почему и когда рожденная трудом мысль древности, организующая земной, житейский опыт, оторвалась от земли — в небеса, от хлебных злаков и трав — к звездам, от разумного труда, эксплуатирующего бесчисленные богатства и силы материи, — к сверхразумному, сверхчувственному, к эксплуатации творческих сил людей? Археология показывает нам людей менее искусными в деле строительства жилищ, чем бобры, муравьи, пчелы, осы. Затем она показывает их шлифующими камень, овладевшими искусством соединять свинец и медь, обрабатывающими железо, затем они изобретают из непрозрачной материи — прозрачную, стекло, открывают среди трав — лен. Эти открытия разделялись одно от другого, вероятно, тысячелетиями, но с каждым изобретением орудий и предметов самоохраны, самозащиты сроки между ними становились всё короче. В какое-то время боги Олимпа и Асгарда ходили по земле, и этот ‘факт’ настолько глубоко врезался в память трудового народа, что еще в XIX веке в Белоруссии ходил по деревням Христос, сопровождаемый ‘святыми’. Вам, вероятно, известно, что, по моему мнению, которое я ведь не ‘из пальца высосал’, боги древности, благоприятные людям, были мастерами и ‘героями труда’. Нужно понять, почему эти боги переселились на небеса, а на земле заменили их враждебные людям чудовища, волшебники, Кащей Бессмертный, Лихо Одноглазое, Баба-Яга и пр. Почему Демокритово объяснение мира, данное почти за пятьсот лет до христианской эры, получило научное обоснование и практическое значение лишь через две тысячи четыреста лет, а микроскоп изобретен через двести лет после телескопа? Можно привести десятки фактов из области науки и техники, все эти факты будут говорить об одном и том же: в нашем мире издавна работали и работают две мысли, две силы, и одной из них боги когда-то нужны были как образы совершенства, как пример для подражания в труде, а другой — для укрепления ее беззаконной власти, которая не находила на земле иного оправдания себе, кроме физической силы. Моя мысль будет понятна Вам, если Вы обратите внимание на ‘Доклад’ мой и на дополнения к ‘Проекту программы для работы с начинающими писателями’, — проекту, с которым ‘Литучеба’, конечно, — и обязательно — должна считаться.
Для того, чтоб раскрыть влияние религиозных представлений на художественное творчество древних, нужно сначала показать это творчество, основанное на труде, облагораживающее и ‘освящающее’ труд, фантазирующее о полной власти над веществом и силами природы, считающее возможным изменять это вещество, взнуздывать эти силы в интересах людей. Все это дано в сказках. Отзвуки этих стремлений, разумеется, можно найти и в ‘Калевале’, ‘Гайавате’, ‘Эдде’, и нет никакой надобности искать в дружинном, раннефеодальном эпосе, ибо эпос почти исключительно посвящен восхвалению подвигов чудовищной физической силы князя, дружинника, рыцаря и скрытому противопоставлению этой силы творческой силе кузнецов, кожемяк, ткачих, плотников, — силе, которая одевала, обувала, вооружала князя и дружину, строила для них жилища. Несомненно, что, кроме былины о Микуле Селяниновиче, были и другие, в коих отмечались социальные противоречия между пахарем и князем, но от них остались только осколки и намеки. Для нас интересны не только столкновения по этой линии, а главным образом отражения чудесных подвигов труда в сказках о Василисе Премудрой, о Храбром портняжке и т. д., потому что ‘труду, производящему ценности’, мы должны возвратить его значение как возбудителя художественного творчества, как основного источника искусства. Именно таков он был — таковым и должен быть у нас, где он работает на весь мир, работает как показатель дарований, талантов трудового народа и как возбудитель его ‘духовного’, культурного роста. Предполагая пользоваться духовным стихом ‘как законченным воплощением религиозной функции песенного образа’, Вы не должны забывать, что духовный стих — это церковный стих и участие трудового народа в творчестве этого стиха весьма сомнительно. Обратите внимание на следующее: от ‘языческих’ религиозных воззрений, богатых всевозможными противоречиями, довольно слабо канонически и государственно организованных и — как ‘церковь’ — почти не стеснявших свободу религиозного мифотворчества, — вы переходите к церкви христианской, организованной византийски хитроумно, строго и жестко, о чем говорит ее пятивековая жесточайшая борьба с ‘ересями’, в дальнейшем— тысячелетний мрачный гнет, а еще ближе к нам — усердная помощь ей со стороны идеалистической философии.
‘Духовный стих’ для нас может быть интересен настолько, насколько в него просочились старинные влияния языческого фольклора, насколько он отражает влияния этого фольклора. Они — есть, точно так же, как в ‘житиях святых’ христианской церкви есть чудеса, заимствованные из языческих сказок. Это свидетельствует о живучести древнего фольклора, но очень мало о религиозном творчестве трудового народа христианской эпохи. ‘Сон богородицы’, ‘Стих об Алексии божьем человеке’ и т. д. — это творчество одиночек, монахов, сердобольных ‘стариц’, смущенных горем и невзгодами мира, и вообще безымянных ‘гуманистов’ из среды ущемленного жизнью мещанства. Наиболее богато дан духовный стих в сборниках Бессонова ‘Калики перехожие’, но, разумеется, все стихи этого порядка правлены цензурой. Обращение с ними требует сугубой осторожности, ее же требует и ‘антропоморфизм’, который еще нечем заменить в нашем языке, в нашем стремлении к олицетворению феноменов природы, а фольклор нужен нам именно как показатель изумительного мастерства олицетворять, образно мыслить.
Я думаю, что, прежде чем говорить о богоборчестве, следует осветить вопрос о происхождении зла. Если б бог был — добро для всех, не было бы смысла кому-то бороться против него. Он был ‘добром’ только для тех, кто нуждался в сверхразумном укреплении своей власти, и злом для разума, воспитанного процессами труда. Стало быть, его ввели в игру после того, как совершилось социальное разобщение, источник и возбудитель всякого зла. Значит — сначала нужно показать, как в процессе борьбы за жизнь совершилось расслоение людей на творящих и командующих и как последние создали бога в помощь себе. По линии богоборчества крайне важно еще раз отметить языческое — совершенно лишенное мистики — представление трудмасс о боге. Бог — существо человекоподобное, на его волю можно действовать посредством молитвы, молитва дохристианской эпохи имела все признаки ‘заклинания’, да и позднее сохранила их. Здесь надобно пользоваться пословицами, отзвуками очень старой социальной морали, пословицы обнаружат два отношения к богу: доверия к его милости и силам его и — недоверия. ‘Бог — справедлив’, ‘Авель праведен, Каин грешен, а — оба убиты’, ‘Адам прельщен женой, жена змеей, оба — вон из рая, а змея — там’.
‘Без тебя, боже, червь сгложе’.
‘Без бога — ни до порога’.
‘Бог-то бог, да и сам не будь плох’.
‘На бога надейся, а сам не плошай’.
‘За богом молитва не пропадет’.
‘Плачься богу, а слезы — вода’.
‘Молился, молился, а — гол, как родился’ и т. д.
Пословицы вообще дают неисчерпаемый материал для освещения разнообразия взаимоотношений людей. Вот примеры: ‘Пред богом все равны’, ‘Знай, сверчок, свой шесток’, ‘Не в свои сани не садись’ и т. д.
‘Не в силе бог, а в правде’, ‘Холопу на правду не вылезати’, то есть свидетелем на суде — не быть. Но в то же время: ‘Холоп на холопа — послух’, то есть доказчик, доносчик-свидетель, однако ‘Холоп на барина не доносчик’, ‘Господу нужно, чтоб люди жили дружно’, а в одном из псалмов Давида сказано: ‘Врази мужу’, то есть человеку, ‘вси домашние его’, а древнеримская пословица говорит: ‘Сколько рабов — столько врагов’. Показания пословиц тем более ценны, что они, так же как сказки, являются ‘переходящими’ из страны в страну, от народа к народу, в массе русских пословиц мы имеем арабские, греческие, персидские, монголо-татарские, финские и т. д., а кроме того переводы из библии, из Деяний апостольских, из Ефрема Сирина, Златоуста и пр., так что ‘универсальность’ пословиц подтверждается их древностью. Религии у Вас отведено так много места, как будто ‘от нее все качества’, тогда как она ‘производное’. Былинная поэзия интересна для нас как прославление подвигов физической силы короля Артура и рыцарей князя Владимира. По этой линии важно отметить следующее: в романском эпосе, который грамотная римская церковь весьма внимательно читала и правила, рыцари озабочены охраной ‘святого Грааля’ и другими церковными делишками, а отношения рыцаря и пахаря отражены весьма слабо. В эпосе славянском, благодаря малограмотности московской церкви, мужик — богатырь Илья — стреляет по церковным главам, ушкуйник новгородский Васька Буслай кощунствует, отношения князя и крестьянина ярко даны организацией Ильею ‘кабацкой голи’, — момент очень поздний, может быть, отражающий ‘бунт Болотникова’, — столкновением Вольги с Микулой, бессилием Святогора приподнять тягу земную. Допущенное кем-то толкование, что де Вольга ‘не в ту сторону тащил соху’, надо бросить, это — смешно. Смысл былины не в том, что князь и дружинники будто бы не знали, как землю пашут, а — в тяжести крестьянского труда. Религиозных мотивов в русском — и вообще славянском — эпосе вы найдете очень мало. Можно думать, что славянский эпос меньше засорен влияниями церкви, больше сохранил отзвуков языческой древности. А вот в разделе ‘Женский образ’ можно найти бесчисленное количество фактов, которые отлично изобразят изуверское, садическое, грязное отношение церкви к женщине. Я пытался наметить эту тему в статейке, опубликованной ‘Большевиком’, и мне думается, что было бы. неплохо, пользуясь фактическим материалом этой статейки, дополнив его, елико возможно, дать в ‘Литучебе’ очерк ‘Женщина и религия’ или ‘Отношение церкви к женщине’. Этот очерк, будучи предпослан освещению ‘женского образа в литературе’, весьма помог бы молодым людям понять причины их личного весьма непохвального отношения к женщине.
Мне кажется, если б удалось дать книжки 3—5, посвященных исключительно этим темам, молодым авторам была бы дана весьма вкусная духовная пища — нечто подобное ‘курсу лекций’ по истории устной художественной литературы.
По поводу остальных наметок программы можно только мечтать о расширении оных.
В двадцать седьмой том вошли статьи, доклады, речи, приветствия, написанные и произнесенные М. Горьким в 1933—1936 годах. Некоторые из них входили в авторизованные сборники публицистических и литературно-критических произведений (‘Публицистические статьи’, издание 2-е — 1933, ‘О литературе’, издание 1-е — 1933, издание 2-е — 1935, а также в издание 3-е — 1937, подготавливавшееся к печати при жизни автора) и неоднократно редактировались М. Горьким. Большинство же включенных в том статей, докладов, речей, приветствий были опубликованы в периодический печати и в авторизованные сборники не входили. В собрание сочинений статьи, доклады, речи, приветствия М. Горького включаются впервые.
Впервые напечатано после смерти автора в журнале ‘Литературная учеба’, 1936, No 7, июль.
Письмо датируется началом 1935 года.
В конце 1934 года заместитель редактора журнала ‘Литературная учеба’ А. А. Сурков разработал (совместно с заведующим редакцией К. Я. Горбуновым) соображения о читателе и типе журнала, а также план содержания дальнейших выпусков. При этом особенно подробно был освещен раздел устного народного творчества. 30 декабря 1934 года ‘Соображения’ были посланы М. Горькому.
В авторизованные сборники ответ М. Горького не включался.
Печатается по авторизованной машинописи, сверенной с рукописью (Архив А. М. Горького).
…если Вы обратите внимание на ‘Доклад’ мой… — Имеется в виду доклад на Первом всесоюзном съезде советских писателей (см. в настоящем томе). — 495.
…в сборниках Бессонова… — Имеются в виду сборники ‘Калики перехожие. Сборник стихов и исследование П. Бессонова’, вып. 1—3, М. 1861, вып. 4—6, М. 1863—1864. — 497.
Я пытался наметить эту тему в статейке, опубликованной ‘Большевиком’… — Имеется в виду статья М. Горького ‘О женщине’, напечатанная в журнале ‘Большевик’, 1934, No 7, 15 апреля. См. в настоящем томе. — 499.