Валерій Брюсовъ
О ‘рчи рабской’, въ защиту поэзіи
О ‘речи рабской’, в защиту поэзии, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1910
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 9, 1910
Какъ большинству людей, и мн кажется полезнымъ, чтобы каждая вещь служила опредленной цли. Молоткомъ слдуетъ вбивать гвозди, а не писать картины. Изъ ружья лучше стрлять, чмъ пить ликеры. Книга поваренная должна учить приготовленію разныхъ сндій. Книга поэзіи… Что должна давать намъ книга поэзіи?
Ддушка Крыловъ предостерегаетъ отъ такихъ пвцовъ, главное достоинство которыхъ въ томъ, что они ‘въ ротъ хмельного не берутъ’. Вмст съ Крыловымъ, и я отъ пвцовъ требую прежде всего, чтобы они были хорошими пвцами. Какъ относятся они къ хмельнымъ напиткамъ, право, дло второстепенное. Подобно этому, и отъ поэтовъ я прежде всего жду, чтобы они были поэтами.
Г. Вячеславъ Ивановъ и Александръ Блокъ, въ своихъ, взаимно дополняющихъ одна другую статьяхъ, помщенныхъ въ No 8 ‘Алоллона’, повидимому, не раздляютъ этихъ моихъ (сознаюсь, довольно ‘банальныхъ’) мнній. Оба они стремятся доказать, что поэтъ долженъ быть не поэтомъ, и книга поэзіи — книгой не поэзіи. Правда, они говорятъ: ‘книгой не поэзіи, а чего-то высшаго, чмъ поэзія’, ‘не поэтомъ, а кмъ-то высшимъ, чмъ поэтъ’. Но, вроятно, и Крыловскій герой, имвшій похвальное нерасположеніе ко хмельному, увренъ былъ, что его пвцы ‘выше’, чмъ просто пвцы.
Резюмируя свою статью, Вячеславъ Ивановъ пишетъ. ‘Изъ каждой строки вышеизложеннаго слдуетъ, что символизмъ не хотлъ и не могъ быть только искусствомъ’ (стр. 16). А. Блокъ, называя себя Бэдекеромъ Вячеслава Иванова, развиваетъ эту мысль въ покаянной стать, въ которой исповдуетъ свой грхъ, въ томъ состоящій, что онъ, А. Блокъ, былъ ‘пророкъ’ и унизился до того, чтобы стать ‘поэтомъ’ (стр. 28). Это, на строгомъ язык учителя А. Блока, Вл. Соловьева, будто бы значитъ: ‘Восторгъ души расчетливымъ обманомъ, и рчью рабскою живой языкъ боговъ, святыню музъ шумящимъ балаганомъ онъ замнилъ…’.
Я весьма сомнваюсь, чтобы приведенные стихи Вл. Соловьева имли именно тотъ смыслъ, который хочетъ имъ придать А. Блокъ. Изумительно было бы, если бы Вл. Соловьевъ, при извстномъ его отношеніи къ поэзіи, языкъ ‘поэтовъ’, т.-е. языкъ поэзіи, назвалъ ‘рчью рабскою’. Но для А. Блока (и для Вячеслава Иванова?) — это такъ. Поэзія — ‘рчь рабская’, ‘обманъ’, ‘балаганъ’. Отсюда выводъ: будь не поэтомъ, будь кмъ-то, кто выше поэта, или, какъ досказываетъ ‘Бэдекеръ’-А. Блокъ: ‘будь теургомъ’ (стр. 22). Думаю, что, посл такихъ заявленій, весьма многіе, вмст со мною, ршительно встанутъ на защиту поэзіи, хотя бы Вячеславъ Ивановъ съ А. Блокомъ и объявили ее ‘рчью рабскою’. Быть теургомъ, разумется, дло очень и очень недурное. Но почему же изъ этого слдуетъ, что быть поэтомъ — дло зазорное? По-моему, напримръ, быть астрономомъ — почетно. Но неужели поэтому стану я поносить какого-либо историка такими словами: ‘Обманщикъ, рабъ, балаганщикъ, какъ не стыдно теб заниматься исторіей, а не астрономіей?’.
Правда, и Вячеславъ Ивановъ, и А. Блокъ говорятъ не вообще о поэзіи, но исключительно о поэзіи символической, о символизм. Однако, что они разумютъ подъ этимъ именемъ?
Понимаютъ ли они слово ‘символизмъ’ въ широкомъ смысл, согласно съ которымъ символистами можно и должно назвать и Эсхила и Гете (ибо символизмъ — естественный языкъ всякаго искусства)? Но тогда понятіе ‘символической поэзіи’ совпадетъ съ понятіемъ поэзіи вообще. Или же Вячеславъ Ивановъ и А. Блокъ разумютъ именно художественное движеніе послднихъ десятилтій? Повидимому, послднее предположеніе справедливе, такъ какъ Вячеславъ Ивановъ говоритъ о Тютчев, какъ о первомъ русскомъ символист, говоритъ о ‘международной общности этого явленія’, ‘о сущности западнаго вліянія на новйшихъ русскихъ поэтовъ’ и т. д. Тогда… Ну, тогда надо немного посчитаться съ исторіей.
Какъ ни уважаю я и художественное дарованіе и энергію мысли Вячеслава Иванова, все же я никакъ не могу согласиться, что ‘символизмомъ’ можетъ быть названо то, что ему нравится. ‘Символизмъ’, какъ ‘романтизмъ’,— опредленное историческое явленіе, связанное съ опредленными датами и именами. Возникшее, какъ литературная школа, въ конц XIX вка, во Франціи (не безъ англійскаго вліянія), ‘символическое’ движеніе нашло послдователей во всхъ литературахъ Европы, оплодотворило своими идеями другія искусства, и не могло не отразиться на міросозерцаніи эпохи. Но все же оно всегда развивалось исключительно въ области искусства. Вячеславъ Ивановъ можетъ указывать въ будущемъ символизму какія угодно цли, а его Бэдекеръ — пути къ этимъ цлямъ, но они не въ прав и не въ силахъ измнить то, что было. Какъ это имъ ни досадно, но ‘символизмъ’ хотлъ быть и всегда былъ только искусствомъ.
Книги ‘символистовъ’, слава Богу, еще не погибли отъ какой-либо стихійной катастрофы, ихъ можно получить въ любой библіотек. Многіе ‘символисты’, вожди движенія, еще среди насъ. Спросите Верхарна и Вьеле-Гриффина, Георге и Гофмансталя, у насъ Бальмонта, и я увренъ, что вс они скажутъ единогласно, что хотли одного: служить искусству. Въ имени художника, поэта они видли (и видятъ) свою лучшую гордость и высшую честь. Какъ же вдругъ заявлять категорически: ‘символизмъ не хотлъ и не могъ быть только искусствомъ’? При такомъ отношеніи къ историческимъ даннымъ, кто же помшаетъ Вячеславу Иванову завтра объявить намъ: ‘романтизмъ всегда былъ и могъ быть только своеобразной геологической теоріей’! Символизмъ есть методъ искусства, осознанный въ той школ, которая получила названіе ‘символической’. Этимъ своимъ методомъ искусство отличается отъ раціоналистическаго познанія міра въ наук и отъ попытокъ внразсудочнаго проникновенія въ его тайны въ мистик. Искусство автономно: у него свой методъ и свои задачи. Когда же можно будетъ не повторять этой истины, которую давно пора считать азбучной! Неужели посл того какъ искусство заставляли служить наук и общественности, теперь его будутъ заставлять служить религіи! Дайте же ему, наконецъ, свободу! Нтъ причинъ, конечно, ограничивать область дятельности человка. Намъ Гете дважды дорогъ потому, что былъ не только величайшимъ поэтомъ XIX вка, но и могущественнымъ научнымъ умомъ своего времени. Въ Дантэ Габріель Россетти насъ плняетъ гармоническое сочетаніе дарованій поэта и художника красокъ. Почему бы поэту и не быть химикомъ или политическимъ дятелемъ, или, если онъ это предпочитаетъ, теургомъ? Но настаивать, чтобы вс поэты были непремнно теургами, столь же нелпо, какъ настаивать, чтобы они вс были членами Государственной Думы. А требовать, чтобы поэты перестали быть поэтами, дабы сдлаться теургами, и того нелпе. А. Блокъ, въ конц своей статьи, спрашиваетъ: ‘Поправимо или не поправимо то, что произошло съ нами?’ (стр. 28). Иначе говоря: есть ли возможность перестать быть ‘поэтомъ’ и вновь сдлаться деургомъ’? Кажется, уже достаточно ясно, что вопросъ этотъ къ символизму вообще не относится. Не осуждая нисколько того пути духовнаго развитія, который, въ легко истолковываемыхъ иносказаніяхъ, изобразилъ въ своей стать А. Блокъ, никакъ нельзя и признать этотъ путь типическимъ для современнаго поэта. Тхъ грховъ, въ которыхъ кается А. Блокъ, ‘символизмъ’ за собой не признаетъ, и ему нечего ‘поправлять’. Символисты останутся поэтами, какими они и были всегда.
Но, поскольку рчь касается самого А. Блока и Вячеслава Иванова, ихъ стремленіе что-то ‘поправить’, притомъ самыми радикальными средствами, можетъ навести на опасенія. А что если эти поправки окажутся сродни предпріятіямъ многихъ россійскихъ городскихъ управъ, которыя часто находятъ нужнымъ снести, за ‘некрасивостью’, то или другое старинное зданіе, а потомъ, по неимнію средствъ, оставлять на его мст пустырь? Вячеславъ Ивановъ и А. Блокъ — прекрасные поэты, они намъ это доказали. Но выйдутъ ли изъ нихъ, не говорю великіе, но просто ‘хорошіе’ теурги, въ этомъ вполн позволительно сомнваться. Мн, по крайней мр, въ ихъ теургическое призваніе что-то плохо врится…
Утшаетъ только то соображеніе, что теоріи Вячеслава Иванова и А. Блока не мшали имъ до сихъ поръ быть истинными художниками. И А. Блокъ клевещетъ на себя, когда называетъ свои позднйшіе стихи ‘рабскими рчами’. На наше счастье, на счастье всхъ, кому искусство дорого, это настоящая и порою прекрасная поэзія. Что же касается того, что призывъ Вячеслава Иванова и его истолкователя совратитъ на новую дорогу все развитіе современнаго символизма, т.-е. сдвинетъ поэзію съ того пути, по которому она идетъ не мене, какъ десятое тысячелтіе, то, думаю, этого можно опасаться еще мене. У Александра Македонскаго достало силъ повлечь пиію, противъ ея воли, на треножникъ, но тутъ я не вижу силъ Александра, а предпріятіе куда трудне!