В.В. Розанов
В.В. Розанов
О речи и письме г. Влад. Львова
О речи и письме г. Влад. Львова
О речи и письме г. Влад. Львова, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Депутат г. Влад. Львов построил блистательный силлогизм:
— Церковь не подлежит вмешательству государства.
— Но обер-прокурор Синода есть часть государственности, ‘взявшая господство над церковью’.
— И посему, пока есть обер-прокурор около церкви, она подлежит контролю государства, и в том числе финансовому контролю Г. Думы.
Силлогизм этот имеет под собою скрытый тезис, душу-тезис:
— Ликвидируйтесь, г. обер-прокурор Синода. Мысль старая, славянофильская:
— Церковь должна быть поставлена независимо от государства.
Но знает ли г. Влад. Львов две строчки, в которых тоже можно выразить всю историю церкви:
— Пришли монахи и задавили церковь.
Ответом на которую — у нас в России — и явилась строчка:
— Пришли чиновники и задавили монахов.
Вот положение, из которого пусть найдет выход г. Влад. Львов.
Отвалите от ‘гроба’ или от ‘темницы’ — как угодно вам формулировать положение церкви — чиновников: и вы попадаете в худшее положение: монахи возрастут в значении, досягнут настоящего папства, к чему есть тенденция и теперь, и от священников останутся одни только, можно сказать, камилавки и сапоги: живая душа белого духовенства, относительно свободная душа, относительно близкая к народу душа, будет съедена без остатка, — съедена школою монашескою, съедена дисциплиною монашескою, съедена администрациею монашескою.
В России настанет папство: ибо папство есть вечный идеал монашества, папа — это монах, который достиг всего, чего он желал.
Конечно, это не улыбается нисколько России. Обер-прокуратура Синода есть несимпатичная власть, есть неприятная власть. Но что же делать? Ее нужно бы выразить как-нибудь иначе, иначе организовать. У нас нет таланта создавать красивые власти, которые ласкали бы глаз и вызывали всеобщую симпатию, всеобщее сочувствие. Среди этих некрасивых русских властей обер-прокуратура Синода особенно колет глаз. На фоне омофоров и митр, среди кадильного дыма, на фоне золотых риз на иконах и вообще всего великолепия церковного фигура дельца-чиновника кажется сущим безобразием. Зачем он тут, когда все тут — небесное?
…Да, все ‘небесное’… Ну, а доходы! власть! Подчинение и господствование? Все это в церкви есть. Как с этим управиться? Кто с этим управится? Удалите обер-прокурора, как это г. Влад. Львов ставит условием не-ревизуемости церкви: и не ревизуемые монахи возьмут себе все, возьмут власть, и прежде всего деньги. Очень хорошо известно, что получает черное духовенство, ‘отрекшееся от мира’, и что получает белое, на котором лежит вся работа церковная. Белое духовенство суть рабы, поденщики в церкви, — в такое положение они поставлены. Черное — ‘носители идеала’. Ну, а за идеал — и денежки.
Нет, все это дело черно и непоправимо. Под спайкой якобы единого Православия на самом деле существуют две церкви, белая и черная, олицетворяемые в белом и черном духовенстве: смертельно одна другой враждебные! Поговорите со священником: он ненавидит монахов гораздо сильнее, чем светских ‘грешных людей’, поговорите с монахом: он тоже не чужд светских обыкновенных людей, с любовью говорит о народе, но — всемерно презирает ‘попов’. Поп для него — недоделка чего-то, то же, что униат для истого католика. ‘Ни — то, ни — се’.
Две церкви: белая, черная. В них все разные идеалы, разный и именно враждебный один другому дух. Что в том, что символ у них един, едины обряды, законы. ‘Не буква живит, но дух‘. Вот дух-то и разный в них, а при разном духе — и все остальное разное, враждебное, прикрываемое единством символа и обрядов, как некиим общим саваном или общим академизмом, отвлеченностью.
Почему обер-прокурору не быть при церкви? Он обеден не служит, треб не совершает. Не крестит, не исповедует. Он считает деньги, распределяет деньги, управляет ‘делами’, переписывается с властями. Все это ведь не ‘таинство’ же, и вовсе не надо надевать ризы, чтобы исполнять эти простые, светские функции. Обер-прокурор есть эконом и в своем роде ‘управляющий домом’ церкви, ничуть не вмешивающийся в ее литургийную часть, в ее богослужебную часть. Конечно, Г. Дума может контролировать денежную часть, заправляемую обер-прокурором, как и без обер-прокурора. Г. Дума и вообще светская власть всегда и извечно может и должна контролировать денежную сторону церкви, т.е., конкретно, манипуляции духовенства около денег, пожертвованных неопределенно ‘на церковь’… В былине даже сказано об Алеше Поповиче:
У Алеши глаза завидущие,
У Алеши руки загребущие…
Ну, если сразу же, даже в былинное время, это так бросилось в глаза народу, то, очевидно, контроль тут всегда уместен. Сказано: ‘и не введи их во искушение‘. Контроль обер-прокурора около Алеш Поповичей и около обер-прокурора — Г. Думы и предупреждает ‘владенье во искушение’. Самое святое дело. И кто бы его ни исполнил — все хорошо.
Вот простой ответ на отвлеченные и, признаюсь, какие-то детские взывания г. Влад. Львова и других о ‘восстановлении канонического строя церкви’, что, кстати, невозможно и потому, что каноны противоречат одни другим, и даже до ‘анафематствования’. Причем не отменены ни те, которые анафематствуют, ни те, которых анафематствуют. Это — азбука канонического права. Неужели ее не знает г. Влад. Львов?
‘Канонический строй церкви’ невозможен: это утопия. Троньте это дело, и вы сейчас получите реформацию. Ибо прежде всего сейчас придется кассировать вселенские соборы, на которых по темноте того времени и незнанию истории писались приговоры, противоречащие один другому, приказывалось под страхом отлучения от церкви повиноваться книгам, которые потом оказались апокрифами и не дозволялись к переизданию. И прочее в том роде.
Церковь есть просто — сущее. Драгоценное, древнее. И чему привык поклоняться народ. Так все и оставьте в этом виде. Пусть Нестеров рисует богомольцев Руси. Пусть старушка говорит ‘аминь’, когда на заутрени в пустой церкви случайно отлучился дьячок и некому сказать ‘аминя’ на возглас диакона. Пусть философы философствуют о вере. Широка матушка-Русь. И не для чего ей узиться.
В этой широкой Руси, около дивных богомольцев Нестерова, есть и обер-прокурор синодального управления, блюдущий интересы населения, защищающий белое духовенство от монахов, пообчищающий вообще очень запущенных монахов, которые ни чесаться не любят, ни переменять белья. На Афоне все это даже запрещено. Ну, — что же: причесаться нечесаному следует. Никакой ‘ереси’ обер-прокурор не вводит, никакого еретичества нет в его должности. Мощи пусть благоухают, но ведь и мощи бывают истинные и ложные — и вот за этим надо присмотреть, около мощей собираются копеечки-миллионы: и вот за этим тоже надо доглядеть. Самому народу это некогда: он пашет. Обер-прокурор есть специалист в этом деле, знающий бухгалтерское и канцелярское дело: и нужно ли доказывать, что никакого греха в нем нет?
Но что следует контролировать, — при обер-прокуроре или все равно и без обер-прокурора, — денежные суммы, текущие в церковь из народа, об этом не может быть двух честных мнений. Духовенство, будь оно подальновиднее, да будь и элементарно подобросовестнее, само призвало бы чинов государственного контроля на ревизию своих сумм: дабы не было о нем, как есть теперь, укоризненных шепотов, — не было их еще со времени, когда слагались и пелись былины:
У Алеши руки загребущие…
Что, конечно, букве ‘канонов’ ‘не противоречит’, но само по себе грешно.
Впервые опубликовано: Новое время. 1908. 30 марта. No 11512.