В. Ф. Раевский
О рабстве крестьян
Вступление
Рассуждение
Заключение
ПРИМЕЧАНИЯ
О рабстве крестьян, Раевский Владимир Федосеевич, Год: 1822
Время на прочтение: 7 минут(ы)
И дум высокое стремленье… / Сост. Н. А. Арзуманова, примечания И. А. Мироновой.— М., ‘Советская Россия’, 1980 (Библиотека русской художественной публицистики)
Назад тому года с два попалась мне в руки тетрадь о необходимости рабства в России. Четкими словами имя Ростопчина1 (как сочинителя) было означено на обвертке.— Странно и досадно русскому читать такой сброд мыслей и суждений, если можно допустить, что сочинитель рассуждать умеет, то все, что можно было понять из этого хаоса литер и слов, все состояло в том, что господские крестьяне пользуются всеми выгодами, каких и самый век Астреи2 не представляет нам. Между тем как эти счастливцы в изорванных рубищах, с бледными изнуренными лицами и тусклыми взорами просят не у людей (ибо владельцы их суть тираны), но у судей пищи, отдыха и смерти.
Равенство в мире быть не может, ибо физические и нравственные причины суть уже тому причиной, но кто дал человеку право называть человека моим и собственным? По какому праву тело и имущество и даже душа одного может принадлежать другому? Откуда взят этот закон торговать, менять, проигрывать, дарить и тиранить подобных себе человеков? Не из источника ли грубого, неистового невежества, злодейского, скотских страстей и бесчеловечья?
Взирая на помещика русского, я всегда воображаю, что он вспоен слезами и кровавым потом своих подданных, что атмосфера, которою он дышит, составлена из вздохов сих несчастных, что элемент его есть корысть и бесчувствие. Предки наши свободные предки с ужасом взглянули бы на презрительное состояние своих потомков. Они в трепетном изумлении не дерзали бы верить, что русские сделались рабами, и мы, чье имя и власть от неприступного Северного полюса до берегов Дуная, от моря Балтийского до Каспийского дает бесчисленным племенам и народам законы и права, мы, внутри самого нашего величия, не видим своего уничтожения в рабстве народном.
Какое позорище для каждого патриота видеть вериги, наложенные на народ правом смутных обстоятельств и своекорыстия. Зло слишком очевидно, чтобы самый недальновидный зритель не постигал его.
Но руководимый собственным опытом и вниманием на состояние господских крестьян в России, я решился самым кратким образом изобразить то, что называют необходимостью, даже благом для народа русского (я говорю о господских крестьянах). Цель моя есть:
1. Открыть глаза и вывести из заблуждения незнающих.
2. Выставить на сцену софизм бесчувственных эгоистов и тиранов народных.
Ниже сего я примерами изложу, сколько вредно рабство для народа русского, рожденного быть свободным. Александр в речи своей к полякам обещал дать конституцию народу русскому3. Он медлит, и миллионы скрывают свое отчаяние до первой искры. О, если бы его взоры могли обнять все мною сказанное, он не медлил бы пи минуты.
Досадно и смешно слышать весьма частые повторения, что народу русскому дать свободу и права, ограждающие безопасность каждого — рано, как будто бы делать добро и творить суд правый может быть рано.
Ум может стариться, как и тело, сказал Аристотель, так точно и законы в государстве. Россия, весьма быстро восшедшая на степень своей гигантской славы и управляемая прежними законами, сильно поврежденными переменами, требует необходимого и скорого преобразования. Для коммерческих действий народа, при сильной деятельности, необходимы свободные правила. Просвещение, как бы внезапно вторгнувшееся в умы граждан, заставило многих устремить взоры свои на благоденствие отечества, ибо могущество его при рыхлом основании может так же скоро обратиться в ничтожество, как и в степень возвышения. Дворянство русское, погрязшее в роскоши, разврате, бездействии и самовластии, не требует перемен, с ужасом смотрит на необходимость потерять тираническое владычество над несчастными поселянами. Граждане! Тут неслабые меры нужны, но решительный и внезапный удар!
В Греции Ареопаг4 осудил на смерть ребенка, который выколол глаза птице.— Я могу более тысячи примеров предложить, где злодеяния помещиков превышали всякое вероятие. При самой мысли невольно содрогаешься о правилах и самоуправии искаженных наших патрициев! Сколько уголовных преступлений без окончания решения сокрыто в архивах? В отношении преступлений дворян противу крестьян я изложу вкратце причины, побудившие к скорой свободе поселян и перемене образа управлении {Поселяне русские всегда были свободны, по необходимость порядка и недостаток прав сделали их на время рабами.— Примеч. В. Раевского.}.
1. Сколько бы сильно законы ни ограждали права несчастных слабых поселян, но подданный своему владельцу остается всегда в раболепном уничижении, и низость его состояния делает его подобным бессловесному. Не человек созревает до свободы, но свобода делает его человеком и развертывает его способности {Общий голос некоторых невежд: ‘еще рано, еще умы не готовы’, означает или выражает отголосок феодализма и малодушия. Делать добро и действовать благородно гораздо лучше рано, нежели поздно.— Примеч. В. Раевского.}.
2. Продажа детей от отцов, отцов от детей и продажа вообще людей есть дело, не требующее никаких доказательств своего ужасного и гнусного начала, отсюда возрождается и бесчувствие и одичалость поселян господских. Может ли сын уважать отца своего, когда, оторванный от пего из колыбели, он привык видеть над собою сильнейшую власть и участь свою, зависящую единственно от помещика? Как часто сын, по приказанию господина, должен палками или розгами сечь угнетенного отца своего! При единой сей мысли чувствительное сердце требует скорого действия и уничтожения злодеяний!!
3. Презренное и гнусное заведение сералей сделалось с некоторого времени обыкновением подлых дворян русских. Крестьянин, не уверенный в собственности приобретенного им имущества, равно не уверен в принадлежности себе жены и юных дочерей своих. Единственное достояние его, семейство, делается часто жертвой гонений. Наружная красота жены требует отдачи его в солдаты, красота дочери лишает его семейных удовольствий, ибо от него насильственно отрывают подругу его старости. И тогда как бедный селянин в Курской и Воронежской губернии (я часто видел старцев в сединах) трудится в кровавом поте лица без отдыха, для того чтобы прелюбодей-господин имел способы купить хорошее платье наложнице своей, его дочери! Отсюда начинается развращение нравов, каждое семейство крестьян встречает и провожает солнце в печали, каждое почти семейство помещиков заключает содом сплетней и внутренних несогласий.— Но только ли дворяне? Право, нет! {Из этого числа надо исключить имения богатых бояр русских и почти неприметного числа людей благомыслящих в среднем классе, где поселяне платят небольшой оброк без всякого отягощения. Для сих последних свобода и теперешнее их состояние не будет иметь различия.— Примеч. В. Раевского.}
4. Дворяне русские есть что-то варварское, но не азиатское, ибо вообще роскошь азиатов заключается в числе наложниц и пышных уборов, оружии, одежде,— у нас все искажено и увеличено,— определить можно, что посредственный помещик держит у себя музыку, певчих и множество тунеядцев под именем дворецких, конторщиков, писарей, камердинеров и проч. и проч., так что верно можно предполагать, что с 500 душ 50 лучших людей составляют дворню, народ самый развращенный. Тогда как эти 50 человек могли бы обрабатывать землю и приносить ощутительную пользу для отечества. В массе здесь начинает теряться начало политической экономии. И фабрики и все заведения вообще не суть полезны, когда мы не обратим взгляд на экономию рук человеческих. Я видел по нескольку десятков девок, трудящихся над плетением кружев и вязальных чулок, тогда как одна таковая другим благородным и честным ремеслом могла бы заработать вдвое и втрое более того, что она принесет плетением кружев. Фабрика и заведения наши, приводимые в действие рабами, никогда не принесут такой выгоды, как вольными, ибо там воля, а здесь принуждение, там договор и плата, здесь необходимость и поспешность, там собственный расчет выгод и старание, здесь страх наказания только.
5. Как бы сильно законы ни ограждали и сколько бы правительство ни обращало внимания и попечения о благосостоянии крестьян, по правосудие, находящееся в руках дворянских единственно, всегда будет употребляемо в защиту собственную и в угнетение слабейших, по самому праву натуральному. Крестьянин, не имеющий никакого голоса и не смеющий доносить, жаловаться и быть свидетелем на своего помещика, может ли созреть для свободы? Нет! Отягощение приводит его в отчаянное бездействие и невнимание к собственному. Невзирая на нищету семейства, на собственную наготу, он пропивает первые попавшиеся ему деньги, желая на минуту усыпить в скотском бесчувствии свое ужасное положение. Полуразвалившиеся хижины их представляют первобытные поселения варваров, и безмолвное повиновение, ожесточая его, не приводит к другому способу пропитать и удовлетворять нужды свои, как через грабеж и воровство, отсюда проистекает последствие уголовных преступлений {По губерниям Курской, Орловской и Воронежской воровство есть вещь весьма обыкновенная, я знаю лично помещиков, кои принуждают к сему своих поселян. И в случае открытия преступления суть их вернейшие защитники и ходатаи.— Примеч. В. Раевского.}. Безвременная и усиленная работа, отягощающая все физические силы человека, изнуряет его преждевременно и открывает путь к ранней смерти, за сим, несоблюдение правил и обрядов церковных (ибо они часто бывают принуждаемы работать в воскресные и праздничные дни) послабляют силу веры, единственную опору и утешение человека, ибо, не имея времени исполнить долг христианский, он непременным образом отвыкает от священной обязанности и, будучи принужден первыми началами, впадает в ужаснейшее положение грубого безверия.
6. Хлебопашец из принуждения, может ли крестьянин русский достигнуть когда-либо усовершенствования в искусстве земледелия, земледелия тем паче, когда вся собственность его принадлежит господину? И если помещик учит грамоте некоторых из подданных своих, то не для чего иного, чтоб иметь то же употребление, какое имеет в виду берейтор, обучающий лошадь.— Как часто последняя жатва пропадает у несчастного крестьянина за непогодою, потому что помещик мыслит единственно об исполнении каких-нибудь проектов! Винокуренные заводы, большею частью приводимые в действие подданными, служат решительным средством к их гибели, а роскошь помещиков совершенно довершает (при потере политической экономии) упадок внутреннего промысла и коммерции. Наконец, скажу вместе с неподражаемым Монтескье, что люди здесь имеют один удел с бессловесными: внутреннее влечение, повиновение, казнь.
Аристотель не может верить, что какая-либо добродетель была свойственна рабам, и весьма справедливо (и поэтому образование и благосостояние всех классов… есть очевидный образец для нас последствия прав и свободы поселян). Причины, изложенные здесь, не требуют ли понуждения общего к скорому преобразованию? И не имеют ли права упрекать нас иностранцы в варварстве? Благоденствие нации не заключается в благоденствии нескольких сотен людей. Протекшие времена (Екатерина) и худые начала, послабя все пружины в махине государства, очевидную готовили нам гибель, и посеянные семена зла и разврата, пустившие глубокий корень, не представляют ли ныне плоды самые ядовитые? В царствование Александра не одно честолюбие увлекает меня на поприще деятельной жизни! Любовь есть страсть минутная, влекущая за собой раскаяние. Но патриотизм, сей светильник жизни гражданской, сия таинственная сила управляет мною. Могу ли видеть порабощение народа, моих сограждан, печальные ризы сынов отчизны, всеобщий ропот, боязнь и слезы слабых, бурное негодование и ожесточение сильных — и не сострадать им?.. О Брут! О Вашингтон! Я не унижу себя, я не буду слабым бездушным рабом — или с презрением да произнесут имя мое ближние!..
Очерк написан в 1821—1822 годах.
Публикуется по изд.: Избранные социально-политические и философские произведения декабристов, т. II. М., Госполитиздат, 1951.
Раевский Владимир Федосеевич (1795—1872) — русский поэт, декабрист, друг А. С. Пушкина. В 1822 году был арестован в Кишиневе за пропаганду революционных взглядов среди солдат и после шестилетнего одиночного заключения в 1828 году был сослан на поселение в Сибирь.
Раевский жил в селе Олонки, недалеко от Иркутска. По амнистии 1856 года его восстановили в правах, разрешили выехать в Европейскую Россию. В 1858 году он снова вернулся в Сибирь, где и умер.
1 Ростопчин Ф. В. — реакционер, генерал-адъютант. Раевский имеет в виду возражение Ростопчина на книгу В. С. Стройновского ‘Об условиях помещиков с крестьянами’ (Спб., 1809), где доказывается, что ‘рабство должно быть уничтожено там, где оно еще остается’. Текст критики Ростопчина получил распространение в списках. Напечатан был значительно позднее.
2 Астрея — богиня справедливости (миф).
3 Имеется в виду выступление Александра I на открытии польского сейма в марте 1818 года, где он говорил о своей приверженности к представительным формам правления, намекая на возможность их введения в России.
4 Ареопаг — верховный суд в Древней Греции.