ПЕТРАШЕВЦЫ
СБОРНИК МАТЕРИАЛОВ
РЕДАКЦИЯ П. Е. ЩЕГОЛЕВА
ТОМ ВТОРОЙ
СТАТЬИ, ДОКЛАДЫ, ПОКАЗАНИЯ
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА * 1927 * ЛЕНИНГРАД
Ф. Г. ТОЛЛЬ.
Ф. Г. ТОЛЛЬ.
О ПРОИСХОЖДЕНИИ РЕЛИГИИ 1).
О ПРОИСХОЖДЕНИИ РЕЛИГИИ 1).
О происхождении религии, Толль Феликс Густавович, Год: 1849
Время на прочтение: 4 минут(ы)
1) Набросок речи, прочитанной у Петрашевского в пятницу, 11 марта 1849 г. (Дело No 55, ч. 22-я, л. 14—15.) Ред.
Народ есть сумма неделимых, поэтому явления в народе имеют свое основание в природе неделимых. Так как религии рождаются на всех степенях развития народов, что видно из того, что и самоеды и чукчи имеют свою религию, и что христианская и магометанская родились у народов, уже весьма образованных,— то мы и должны определить их происхождение на различных ступенях общественного развития. Из этого увидим мы, что как, с одной стороны, религии народов неразвитых проистекают единственно из чувства подавленности человека грубыми, но гигантскими силами природы, так, с другой, религии народов образованных имеют источник свой единственно в желании их основателей скрепить свои нравственные и гражданские кодексы внешним авторитетом. Вечно чувствуя себя под влиянием внешней физической природы, человек до сих пор пока еще не научился сам порабощать ее, поражен ею, как чем-то громадным, великим и грозным. Он невольно противополагает себя ей, как бессильное, жалкое, ничтожное существо, могущее быть уничтоженным малейшим переворотом в ней. Это непосредственное чувство своего ничтожества перед величием природы не связано ни с каким иным чувством или рассуждением. Только цивилизованный человек единовременно чувствует и мыслит и, чувствуя, не может не мыслить. Оттого он и не может представить себе чувства раздельно от мысли и даже предполагает, как все психологи, что в основании каждого чувства лежит суждение. Суждение — разъяснение чувства, прежде существует чувство, а потом уже ум является для проверки его и для показания, что оно имеет твердое основание.
Так как человек дикий — то же, что дитя, потому что так же, как и оно, не испытывал еще своих сил, то я думаю, что лучше всего будет взять дитя и посмотреть, как в нем происходит процесс религиозный. Если какой-нибудь предмет поразил дитя, то оно чувствует к нему боязнь, смешанную с уважением, например, молния, розга, и вовсе не старается [sic!] до причины, по которой этот предмет так или иначе подействовал на него. Показывайте ему этот предмет со всех сторон, во всех его явлениях, полезных и дурных, и дитя будет чувствовать к нему чувство религиозное, т.-е. вместе любить и бояться его, т.-е. поклоняться ему. Каким образом? Внутренне или внешне — в этом нет важности. Оставьте это дитя неразвитым, и оно никогда не будет стараться искать какого-нибудь основания этому явлению и, следовательно, до самой гробовой доски будет поклоняться самому явлению. Это поклонение природе и ее частным явлениям у американских дикарей.
Но самая жизнь развивает человека, на каждом, шагу упражняя его ум и беспрестанно вызывая его к деятельности. Видя, что всегда одно и то же явление следует за одним и тем же, человек свыкается с этим и, когда видит одно, начинает непременно предполагать и другое. Так рождается в ием категория причинности, которую он мало-помалу начинает переносить и в те явления, которые представляются ему непосредственно без предшествующих. Здесь является уже у него любознательность, которая не довольствуется привычкою, а ищет оснований и источника. Но и теперь еще он поклоняется только явлениям, с тою разницею, что эти явления, выше прежних. Сначала он поклонялся непосредственно тому, которое поражало его, теперь он нашел причину его в другом явлении и поклоняется этому, таким образом, мало-помалу переходя от ближайшей к высшей причине, он на пути своем поклоняется каждой высшей ступени явлений, пока, наконец, находит связь между всеми и предполагает всем им один источник. Так родилась первая индейская вера в Индру, так. родилась первая египетская в . . . . . . . . {Пропуск в подлиннике. Ред.}, еврейская — в Егову, которому предшествовали. . . . . . . . . . . . {Пропуск в подлиннике. Ред.}. [Но параллельно с религиею или, лучше сказать, впереди ее развивается гражданская жизнь народа, становятся нужны законы, чтобы сдержать необузданную массу народа, нужен нравственный и политический кодекс, предписывающий ей пределы.] Прежде народ не имел надобности в этом, потому что без него тепло верил в своего бога, братски любил своих ближних, был равен им и свободен, значит — обладал тем, чего, как прекрасной, но отдаленной мечты, добивается в настоящую минуту вся Европа,— благосостоянием. Но вот это благосостояние нарушено вторжением чуждого народа, побеждающего его и полагающего начало неравенству, является сильный и слабый, из братьев люди делаются членами каст, побежденный становится рабом, а следовательно, льстецом, человеком без убеждений. Рабство физическое начинает вредно действовать на дух: теряется прежняя наивность, заставлявшая действовать всегда под влиянием одного побуждения природы, прежнюю энергию заменяет расслабление нравов. Народ гибнет — нужен избавитель. Нужен человек, который снова скрепил бы связь между человеком и природою, который нашел бы скрепляющую цепь между прежним наивным, натуральным действованием и сознательным действованием под влиянием законов нравственных и политических. Но логика бессильна относительно большинства, авторитет законодателя может пережить его только несколькими годами, а между тем, по его убеждению, законы его так совершенны, что должны завещать невозмутимое благосостояние народу. Итак, законодатель решается, из любви к своему народу и чтобы укрепить за ним это благосостояние навсегда, на обман. Он видит, что авторитет должен изменить свое основание в самых верованиях народа, иначе народ не примет его, не примет, следовательно, и законодательства, связанного с ним. Религия, выработавшаяся из жизни самого этого народа, представляет ему такой авторитет в лице бога, Гома, Ормузда, Еговы, Озириса, он низводит бога на землю, заставляет его из любви к одному народу принять человеческий образ, говорить языком доступным этому народу, создать для него кодекс морали и государственной жизни.
Таким образом явились в критическую минуту Ману, Будда, Зороастр, неизвестный основатель египетской религии, Моисей, Орфей, Гомер, Христос. Все они старались подслушать таинственный голос минувшего, повествовавшего о философии природы, все старались отыскать ключ к морали, которой главными задачами было установление равенства, братства и свободы между людьми, главною целью — благополучие людей. С тою разницею, что один решал эту задачу и думал достигнуть этой цели более духовным, другой — более материальным путем, один был решительнее, менее боялся разрушать старое, другой хотел примирить свою мораль с существующим порядком вещей, найти точку соприкосновения рабства с свободою, братства с господством, равенства с кастами. Оттого первый находил мало отголосков на своей родине, в стране, где начал проповедывать, второй, заменяя зло злом или, лучше сказать, ничего не заменяя и не изменяя, только утверждал прежнее, давал ему более прочное основание. Так Ману, явившийся тогда, когда Индия была уже порабощена неизвестными покорителями, и из этого порабощения развилось, как необходимое следствие, различие каст.