Время на прочтение: 8 минут(ы)
Владимир Игнатьевич Лукин
Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.
Л., ‘Советский писатель’, 1960.
С добавлениями по:
Западов В. А. Русская литература XVIII века, 1770-1775. Хрестоматия
М., ‘Просвещение’, 1979.
Предисловие к комедии Кампистрона ‘Награжденное постоянство’
Предисловие к комедии Мариво ‘Вторично вкравшаяся любовь’
Из предисловия к комедии ‘Пустомеля’
В. И. Лукин — драматург и переводчик 1760-х годов. Литературная деятельность Лукина тесно связана с русским театром его времени. Лукин стремился создать русский театральный репертуар при помощи переводов-переделок драматических произведений иностранных, по преимуществу французских, авторов. Литературная позиция Лукина и его комедии-переделки были предметом ожесточенных нападок современной ему критики. Отвечая критикам, Лукин в пространных предисловиях к собственным произведениям, собранным в ‘Сочинениях и переводах’ (1765), изложил свои взгляды на приспособление к русскому быту и нравам иностранного драматического репертуара.
Сочинения и переводы В. И. Лукина и Б. Е. Ельчанинова. Со статьею о Лукине А. Н. Пыпина. Редакция изд. П. А. Ефремова. СПб., 1868.
ПЕРЕВОДЫ-ПЕРЕДЕЛКИ ДРАМАТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ1
…По моему мнению, всякий человек, увидя другого в ослеплении, должен всевозможно стараться подать оному просвещение и чрез то его исправить и привесть на путь истины. Сие называется и вечно называться будет долгом истинного гражданина и честного человека, желающего пользы как своему отечеству, так и всей ему подобной твари. Чрез неосновательную хулу и язвительные слова познается зависть и злосердие, ужасные чудовищи, не терпящие ничьего благополучия, а чрез порядочное погрешностей осуждение и чрез подание советов к исправлению оных открывается добронравие и искренность, драгоценные качествы, род смертных украшающие… {Лукин нападает на сатиру (прежде всего сатирические комедии Сумарокова).}
Уже тому близко трех лет, как сия комедия переведена мною из театральных сочинений господина Кампистрона. Там именуется она ‘L’Amante Amant’, и у меня в переводе ‘Любовницею любовник’ сперва названа была. Под сим именем первый наш актер господин Дмитревский выпросил ее у меня на театр для представления, и, по прошествии года, не сыграв ее, просил меня, чтобы я в последнем действии, где Пульхерия и Марья из мужеского платья в женское переодеваются, или бы приделал новое явление, или бы распространил старое для предосторожности, дабы от переодевания не прервалась комедия. Увидев, что сия просьба невеликого труда мне стоит, и любя угождать всем честным людям, а особливо знакомым, я оную и исполнил и при том же случае, сказать попросту, за один прием, переименовал я и комедию, назвав ее ‘Награжденным постоянством’, потому что ‘Любовница любовник’ — название весьма не изобразительное. Поступив на сие, пустился я и на прочее, то есть склонил оное сочинение на свои нравы и переменил имена французские, которые на нашем языке в переведенных комедиях, когда они представляемы бывают, странно отзываются, а иногда слушателей и от внимания удаляют. Сие говорю я о тех комедиях, которые вовсе на наши нравы не склонены, а точно переведены, и когда уже в оных одни имена бывают неприличны, не делая примечания на прочее, что нам несвойственно, то бы уже в такой все чужеземское гораздо страннее показалось, которая поколику можно склонена на русские обычаи, а к таковому склонению побужден я следующим.
Мне всегда несвойственно казалось слышать чужестранные речения в таких сочинениях, которые долженствуют изображением наших нравов исправлять не столько общие всего света, но более участные нашего народа пороки, и неоднократно слыхал я от некоторых зрителей, что не только их рассудку, но и слуху противно бывает, ежели лицы, хотя понескольку на наши нравы походящие, называются в представлении Клитандром, Дорантом, Циталидою и Кладиною и говорят речи, не наши поведении знаменующие. Негодование сих зрителей давно почитал я правильным и всегда с оным был согласен, но вдруг на переделывание комедии не смел я пуститься. И если говорить истину, то всякий невычищенный, то есть на нравы того народа, пред коим он представляется, несклоненный в драме образец покажется на театре не что иное, как смесь — иногда русский, иногда французский, а иногда обоих сих народов характеры вдруг на себе имеющий. Давно приметно мне оное было, но я ожидал начала от тех людей, которые больше меня сведения в театре имеют, и, не отважась вдруг на преложение, переводил вольно, что свидетельствует ‘Ревнивый’, в прошлом годе представленный. Но как я наконец день от дня более в свой театр вникать стал, то еще яснее приметил, что вышесказанные причины действительно производят в зрителях великое неудовольствие, и посему предприял я, не доводя их до пущия досады, переделать все мною переведенные комедии, и для того ‘Любовницею любовник’ начал. Зрители имели бы довольную причину негодовать на меня, если бы Тимандр, у меня Евграфом названный, в самом лучшем месте сея комедии, а именно в третьем действии, говоря сатиру на необузданный партер, стал вплетать чужие имена и речения, которые бы не наших жителей осмеивали. Сие бы для всякого было неприятно, а прямых бы знатоков на меня жестоко огорчило, и хотя оных у нас мало, однако я их большому числу предпочитаю. Итак, если бы Тимандр следующее при них выговорил: ‘Едва успел я из Фландрии приехать, так уже и просили меня старые знакомцы испортить новую, из Лиона присланную комедию, которая к представлению на королевском театре назначена’. Ежели бы он сие при них сказал, то бы на тот раз преселил их из Петербурга в Париж, а может быть, и столько бы им досадил, что и из театра бы выгнал, а я того-то и не желаю {Процитированная Лукиным реплика в тексте его переделки звучит так: ‘Лишь только я с старыми знакомцами увиделся, то просили меня, чтобы я пособил им испортить какую-то новосочиненную, молоденького писца, комедию, которую в первый раз представлять будут’.}. Лучше несколько человек знающих иметь зрителями, которые и правильно осуждают и отдают беспристрастную похвалу, нежели толпу невежд, которые, сами ни о чем судить не могши, последуя слышанному, и хулят и восхищаются. Полно, не один из Евграфовой речи здесь предложенный пример бывает отвратителен как прямым знатокам, так и начинающим вникать в красоту зрелищ и в пользу, от них получаемую, есть еще многие и самые малые выражения, например, я недавно из Марселии приехал, или я гулял в Тульлерии, был в Версалии, виделся с викомптом, посидел с маркизою и прочее чужеземское. А таковых погрешностей и в переведенных мною комедиях много, но я, желая сберечь вышеписанных зрителей при представлении комедий, моими трудами на зрелище доставленных, оные, как уже выше сказано, скоро исправлю, потому что они мною переведены для представления, а что сперва так выданы были, тому время виновно. Я последовал прежде начавшим, а оные, может быть, тогда по нужде от слова до слова переводить начали, чтобы чем ни есть поддержать восстановленный театр, подлинных комедий не имеющий.
С самого того времени, как началось преложение комедии, некоторые люди без всякой причины стали жестоко негодовать и поныне негодуют на сие не только невинное, но и доброжелательное намерение и оное вовсе отвергают. Три в прошлом году представленные комедии: ‘Француз русской’ {Из театра барона Гольберга преложена статским действительным советником и кавалером господином Елагиным. Людвиг Гольберг (Холъберг) (1684—1754) — датский драматург и теоретик театра, из его ‘Рассуждения о комедии’ целиком заимствована теория ‘преложения на наши нравы’, развиваемая Лукиным (впрочем, без указания источника).}, ‘Корион’ {Из дел господина Грессета, где она под именем ‘Сиднея’ всему ученому свету известна, переделана и переименована господином Фонвизиным. Жан Батист Луи Грессе (1709—1777) — французский поэт и драматург.} и ‘Награжденная добродетель’ {Подлинное сочинение англичанина господина Гюма, именуемое ‘Вольный дом, или Шотландка’, на французский язык преложено господином Вольтером, а с оного уже на российский господином Ельчаниновым, и сия драма, преобразившись в нашу одежду, обогащена еще многими изящными мыслями. Гум (Гюм) — один из псевдонимов великого французского писателя-просветителя Вольтера.} — вытерпели жестокое нападение, и хотя оное совсем неосновательно было, однако многих поборников по себе имело. Словом, ничто не могло удержать ядовитой зависти, на них вооружавшейся: не только удовольствие многих зрителей, ниже благоволение, от двора оказанное… {Произведения членов ‘елагинского кружка’ и теория самого Лукина вызывали благосклонное отношение двора и императрицы постольку, поскольку реализовали литературную политику самой Екатерины II.}
…Они лишь следующими словами всегда мнение свое утверждают: ‘Переделывать комедии стыдно для прелагателя, а потому бесчестно и для его одноземцев. Лучше-де свои подлинные делать или над чем-нибудь полезным трудиться’. Вот все их доказательства! Но надлежит ко всякому речению прибавить по нескольку бранных слов, на лицо трудившегося произносимых. Читатели не должны сему дивиться, ибо брань есть обыкновенное сущих невежд оружие. Мне же кажется, что не комедии переделывать стыдно, но стыдно браниться, а в том, что лучше подлинные делать, все, существо драм знающие, без малейшего противоречия согласны с ними будут. Желал бы и я сочинять наши подлинные комедии, но не только что сил, да и времени довольно на то не имею. Удобнее делать таким людям, которые ничем не заняты… {Снова выпад против Сумарокова — первого (и единственного в это время) профессионального писателя России.}
…Подражать и переделывать — великая разница. Подражать — значит брать или характер, или некоторую часть содержания, или нечто весьма малое и отделенное и так несколько заимствовать, а переделывать — значит нечто включить или исключить, а прочее, то есть главное, оставить и склонять на свои нравы…
…Нет у нас никакого сочинения, которое хотя бы малое сведение о театральных сочинениях подавало и руководствовало начинающим, кроме нескольких стихов в ‘Эпистоле’ господина Сумарокова, но и оные почти мимоходом сказаны… А написать речь о театре для вразумления наших одноземцев не великого труда стоит. Ее не самому изобретать должно, а только черпать из чужих писателей…
1765
1765. Предисловие к комедии Кампистрона ‘Награжденное постоянство’.— Соч. и перев., стр. 111—113.
Сию комедию перевел я назад тому несколько лет в угодность одного из моих друзей, но ныне, предприяв оную напечатать, подумал я, что, может быть, некогда придет желание какой ни есть труппе оную представить, и для того сократил ее сколько возможно. Читавшие оную в подлиннике и видавшие в представлении тотчас приметят сокращение оныя, каковому не знающие французского языка с трудом поверить могут, потому что оная комедия и теперь еще довольно длинна осталась. Сокращая ее, и перевод мой вышел уже не словесный, а вольный, о чем я почел за надобное уведомить общество, оставляя на рассуждение оного, удачен ли был труд мой.
1765. Предисловие к комедии Мариво ‘Вторично вкравшаяся любовь’.— Соч. и перев., стр. 412.
1 В наст. раздел включено предисловие Лукина к комедии Кампистрона ‘Награжденное постоянство’, в котором переводчик наиболее полно изложил свои принципы, и отрывок из предисловия к комедии Мариво ‘Вторично вкравшаяся любовь’. Вопросов перевода-переделки Лукин также касался в предисловии к переводам комедий ‘Пустомеля’ Боасси и ‘Щепетильник’ Дюпати.
ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К КОМЕДИИ ‘ПУСТОМЕЛЯ’
Западов В. А. Русская литература XVIII века, 1770-1775. Хрестоматия
М., ‘Просвещение’, 1979.
OCR Бычков М. Н.
…Комедия сия взята из театра господина Боасси {Луи де Буасси (1694—1758) — французский драматург.}, где она под именем ‘Babillard’ {‘Болтун’ (франц.).} напечатана, и я, не присвоивая себе чужих трудов, признаваюсь, что она не моя, а переделанная мною на наши нравы и обыкновении…
…Заимствовать необходимо надлежит: мы на то рожденны, но надлежит в том и признаваться, а чужое присваивать есть дело весьма непохвальное…
1765
Владимир Игнатьевич Лукин — сын дворянина, служившего при дворе лакеем. В 1752 г. Лукин был определен копиистом в Сенат, с 1756 г. перешел в военную службу в качестве копииста же, в 1762 г. перевелся секретарем к гетману К. Г. Разумовскому. К 1763 г. относится начало литературной деятельности Лукина. Обретя покровителя в лице статс-секретаря императрицы И. П. Елагива, который был в это время ее главным помощником в литературных и театральных делах, Лукин перевел 5-ю и 6-ю части ‘Приключении маркиза Г ***’ Прево (СПб., 1764—1765, верные четыре части переведены Елагиным в 1756—1758 гг.). В 1764—1765 гг.. Лукин — наиболее деятельная фигура ‘елагинского кружка’: он перевел и переложил на ‘русские нравы’ ряд комедий французских драматургов, в пространных предисловиях к своим пьесам обосновал мысль о необходимости заимствования, излагал основные принципы теории ‘преложения’, иди ‘склонения на наши нравы’ (эта теория полностью заимствована из сочинений датского драматурга Л. Хольберга), решительно отвергал принцип сатирического изображения социальных пороков русской действительности и нападал на крупнейшего сатирика эпохи — Сумарокова. Отрицая сатиру ‘на лица’, Лукин утверждал принцип сатиры ‘на пороки’. Наконец, Лукин энергично поддерживал ‘всенародный’ театр, созданный в Петербурге по идее Екатерины II под наблюдением полиции, при помощи этого театра правительство должно было получить сильное средство воздействия на ‘нравственность’ народа. Образцом подобной ‘нравственности’, псевдонародной ‘исконной русской добродетели’ (как ее истолковывала императрица Екатерина), в сочинениях самого Лукина должен был явиться образ слуги Василия — раба по убеждению (см. предисловие и текст пьесы ‘Мот, любовию исправленный’). Вместе с тем деятельность Лукина (как и других членов ‘елагинского кружка’) способствовала увеличению театрального репертуара, а создание первых образцов нового для России жанра ‘слезной комедии’ расширяло возможности драматургии.
Сервильный характер писаний Лукина и реакционный смысл его драматургической деятельности был верно понят и осужден всеми прогрессивно настроенными литераторами. Во второй половине 1760-х годов Лукин создал еще несколько переделок, а в 1769 г., по-видимому, сотрудничал в проправительственном журнале ‘Всякая всячина’, что вызвало новую волну нападок на него со стороны сатирических журналов (‘Трутень’ и др.).
Служебная карьера Лукина складывалась весьма удачно. В конце 1764 г. он был официально назначен кабинет-секретарем при Елагине, в 1774 г. служил в Главной дворцовой канцелярии, членом которой был Елагин. Он же принял Лукина в масоны и сделал его великим секретарем масонской Главной провинциальной ложи и мастером стула (т. е. начальником) ложи ‘Урания’. Дослужился Лукин до чина действительного статского советника (чин IV класса, равный генерал-майорскому). После 1770 г. от литературы Лукин отошел. Последнее значительное выступление в печати — перевод 7-й и 8-й частей ‘Приключений маркиза Г ***’, содержащих историю кавалера де Грие и Манон Леско (М., 1790).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
