(О переводе), Бестужев-Марлинский Александр Александрович, Год: 1824 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Александр Александрович Бестужев (Марлинский)

<О переводе>

Русские писатели о переводе: XVIII-XX вв. Под ред. Ю. Д. Левина и А. Ф. Федорова.

Л., ‘Советский писатель’, 1960.

О разборе книги: ‘Опыты Василия Перевощикова’

Русская антология, или Образчики русских поэтов Джона Боуринга

…Перейдем к переводным идиллиям из Броннера и Гердера. Из них лучшая по слогу: ‘Подарки’… В других словосочинение показалось мне мудренее меледы.⁴ Для пример мы удовольствуемся тремя строчками: ‘Внутри пещеры, подобя небольшому мшистому холму, возвышался помост, выложенные из зеленого шелку мягчайшими подушками. На них покоился старый, лысый, с редкими седыми волосами токмо на висках безобразный муж’.. Узнайте, покоился ли он токмо на висках или безобразен он только на висках! Потом, несмотря на то, что автор переводил с немецкого, нередко между семимильными германскими периодами мелькают и галлицизмы, например: ‘Весна, цвет года!’.. Не по-русски: такой цвет иному читателю покажется грибом литературы. Или: ‘Между рыбаками сделали глухой ропот!’… В нашей словесности такие выходки не делаются. ‘И в нежных шутках терялись’… Верно и эта фраза нежная шутка, ибо в ней потерян смысл грамматики. Однако ж время бросить взгляд на наивность эпитетов г. переводчика, который нам передал в улучшенном виде красоты оригиналов: так дневный луч, проходя сквозь кристальную призму, отражается цветною радугою. Прилагаю здесь некоторые из них на открышку:

Фавны… повертывающие своими рожками..

Розоланитная богиня..

Сухощавая цапля..

Тучные листья..

Длинные цветы… из зеленого хмелю..

Ветротленная материя..

Пара клохчущих кур… Из сего числа один петух..

Копошащиеся раки…

| гусята,

Пискливые } цыплята,

} комары и

| пигалицы…

Сладострастный воробей…

Любопытные могут отыскать остальные без затруднения… …Почтенный В. Г. Анастасевич, хваля книгу г. Перевощикова, говорит, что римская тога лучше пристанет важному славяно-россу, чем щепеткий фрак. Не смею оспоривать вкуса г. Анастасевича, но думаю, что тога, надетая наизнанку, смешна и на важном славяно-россе, а вследствие этого остаюсь при, мысли, что сии ‘Опыты’ разве тогда были бы удачны, когда б г. сочинитель писал гораздо ранее, или бы мы возвратились назад.⁵

1822. О разборе книги: ‘Опыты Василия Перевощикова’.— ‘Сын отечества’, No 36, стр. 112—114, 118—119.

Не имея под рукой целого тома <'Русской антологии' Джона Боуринга>, я должен судить о нем по пиесам, напечатанным в английском журнале <'The Eclectic Review', 1824, No 1>. Сличение перевода начну словами издателя журнала:

‘Если песни сии (говорит он) в самом деле доставляют удовольствие русским поселянам, то они, без сомнения, опередили большую часть английских крестьян в образованности. Желаю знать, как бы приняты были две следующие песни обитателями Зоммерзетшира?’ —

Поверх дубчика

Два голубчика

Целовалися,

Миловалися,

Нежно крыльями

Обнималися, и проч.

On an oak there sate

A turtle with his mate —

There in amorous meeting

One another greeting,

Each with flapping wing

All its joy repeating, etc. {*}

{* <На дубу сидели голубь с подругой. Там, на любовном свидании, друг друга приветствуя и хлопая крыльями от радости (англ.).>}

Надобно признаться, что эта песня отыграла игривостью перевода то, что потеряла в простоте своей. Например, стихи:

И развеял пух

По поднебесью.

All his down aloft

Borne by winds of heaven.

Т. е.: ‘И весь пух его в высоте носится ветрами неба’ чересчур затейливы, хотя и прекрасны. Жаль также, что он бедного нашего голубя мохноногого разжаловал в красноногие (with his ruby feet) и из сизых в серые (gray).

В другой, которую английский журналист называет народною балладою, оригинальность сохранена более. Это

Пой, воспой, млад жавороночек,

Сидючи весной на проталинке!

Sing, о sing again, lovely lark of mine,

Sing there alone amidst the green of May! {*}

{* <Пой, о пой снова, милый мой жаворонок, пой один среди майской зелени! (англ.).>}

Только проталинка не значит майской зелени, и переводчик, представив весну уже в цвете, ослабил тем интерес подлинника, где заключенник посреди снегов видит первую весеннюю птичку. Впрочем, последние три замечания относятся более, к недостатку языка, а не переводчика.

Песня Батюшкова: ‘Прости’,— передана очень мило, но иногда далеко от подлинника. Италианцы недаром говорят: ‘Traduttore — traditore’, {<Переводчик -- предатель (итал.).> } и я в качестве кавалериста сержусь только на Боуринга, зачем он сделал удалого гусара плаксою, у которого потоки слез стремятся из потусклых очей.

Bent o’er his sabre, torrents starting

From his dim eyes, the bold hussar, etc. {*}

{<Согнувшись над саблей, когда потоки слез струились из его тусклых очей, смелый гусар и т. д. (англ.).>}

Это не по-русски и не по-гусарски. Клятва его не усами, а бородою (for, by my troth and beard I swear thee) {<ибо, клянусь тебе моей честью и бородой (англ.).>} тоже походит более на клятву казака, чем на выражение влюбленного ротмистра. Стихи:

Любви непостижима сила

Мне будет твердый щит в войне —

переведены:

That love shall bloom — a deathless blossom

My shield in fight, etc.

То есть: ‘Любовь моя будет цвести, и ее неувядаемый цветок — мой щит в битве’. Хотя некоторые молодые герои охотнее нюхают L’huile d’Heliotrope, {<Гелиотроповое масло (франц.).>} чем пороховой дым, но все-таки я сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них решился выехать в дело вооруженный фиалкою. Предпоследний куплет переделан вовсе, и, вопреки автору, {*} переводчик, как учтивый кавалер, сваливает всю вину на одних мужчин.

{* У него:

Но что ж прелестная пастушка?

Другому сердце отдала.

Любовь красавицам — игрушка,

И клятвы их — слова.}

The maidens breast of peace he rifles,

Then hies him to another’s breast,

Man’s oaths to woman are but — trifles,

And love itself — a jest.

Т. е.: ‘Похитив спокойствие из сердца красавицы, он спешит к другому. Клятвы мужчин женщинам — игрушки, и самая любовь — насмешка’. Тут можно бы наговорить много и за один и за другой пол, много и против того и другого, а потому-то я и не стану спорить об обоих. Сравнение заключу ‘Освобожденною Москвою’ И. И. Дмитриева. Пьеса эта передана звучными стихами и нередко по следам подлинника. Оставляя любителям наслаждаться красотою, я замечу, однако ж, недостатки перевода. Например, строфа:

От кликов рати воют рощи,

Дремавши в мертвой тишине,

Светило дня и звезды нощи

Героя видят на коне.

Летит и взором луч отрады

В сердца унывшие лиет,

Летит как вихрь и движет грады

И веси за собою вслед.

Переведена:

Pozharsky o’er the city flies.

And from death stillness he awakes

The very life of valour. —

Lo! Midst the star’s light and sunny glow

He forms the firm courageous row.

Here, there, hope, joy again appear,

The burghers gather round him there

And range them for the combat now.

Т. е.: ‘Пожарский летает по градам, и в каждом пробуждает Дух храбрости от смертного сна. Посмотрите! при мерцании звезд и блистании солнца он устроивает твердые, неустрашимые дружины. Он повсюду. Надежда и радость появляются вновь. Граждане толпятся около него и строятся к битве’.— Похоже ли это на оригинал? Где быстрота рассказа и действия? Где олицетворение, где сила слога? — Не удовольствуясь отступлениями, г. переводчик иногда прибавляет и от себя кое-что. Например, при описании сражения он говорит вместо стихов Дмитриева:

Ядро во мраке зажужжало,

И целый ряд бесстрашных пал.—

Whole ranks are harvested that stood

Like the firm oak trees of the wood.

The bullets o’er the field are flying etc.

Т. е.: ‘Целые ряды скошены, стоявшие подобно неколебимым дубам дубровы. Ядра летают по полю, и проч.’. И тем растянул картинные стихи нашего поэта…

Кроме вышеозначенных, там есть еще перевод песни ‘О добром царе’ Н. М. Карамзина, который в свою очередь перевел ее с французского. (Из Бульи.) Английский журналист по сему поводу спрашивает, живет ли еще сей достойный бард? Вопрос, доказывающий или ограниченность познаний англичанина, или тесный круг литературной славы нашей. ‘Амур в челноке’. По моему мнению, передан самыми гармоническими стихами. Кажется, мелодия Батюшкова одушевила и Боуринга. Куплетов, каковы:

Help me, help me! gentle stranger!

All my strength, alas, is gonei

Take the helm — conduct the ranger

To some harbour of thy own. {*}

{* <Помоги мне, помоги мне, милый незнакомец, вся моя сила, увы, иссякла, возьми руль и приведи скитальца в твою гавань (англ.).>}

или:

Swiftly, swiftly then we glided

By the flowery shores along,

Reach’d a spot where joy presided,

Smiling nymphs, and dance, and song. {*}

{* <Быстро, быстро мы скользили вдоль цветущих берегов, достигли места, где царствовали радость, улыбающиеся нимфы, и танцы, и песни (англ.).>}

— не часто встретишь в английской поэзии. В журнале упоминается еще о ‘Пленнике’ Батюшкова, о ‘Певце во стане русских воинов’ Жуковского и, по выражению издателя, о весьма странной, весьма немецкой (very German) поэме г. Воейкова: ‘К будущей моей невесте’, но, видя их только заглавия, не могу судить о достоинстве и вообще о выборе пиес до получения всего текста…

Заметим, что Боуринг должен был бороться с предрассудками своей нации и трудностями русского языка, и потом признаемся, что, несмотря на некоторые недостатки, он заслуживает нашу благодарность. Его антология все-таки несравненно лучше антологии г. Сент-Мора и многих, многих переводов наших с чужих языков, которые потому только слывут оригинальными, что не походят на свой оригинал.

1824. Русская антология, или Образчики русских поэтов Джона Боуринга.— ‘Лит. листки’, No 19 и 20, стр. 38—45.

ПРИМЕЧАНИЯ

⁴ Меледа — мешкотное дело, работа без конца, бесконечное одно и то же, работа, из которой ничего путного не выходит, длительная однообразная забава (В. И. Даль).

⁵ Статья Бестужева написана в ответ на разбор ‘Опытов Василия Перевощикова’ (Дерпт, 1822), сделанный В. Анастасевичем (‘Сын отечества’, 1822, ч. LXXIX, No 30, стр. 175—182). Бестужев имеет в виду следующее место из статьи Анастасевича: ‘Касательно переводов г. П<еревощикова> с латинского, в сей книге помещенных, можно бы заметить вообще, что он часто, желая точнее изобразить силу подлинника, уклонялся от свойственного нашему языку порядка слов (ordo verborum), коего нельзя считать подлежащим произволу каждого. Но сколько же у нас переводов с французского, которые в сем отношении гораздо страннее кажутся, потому что величественному славено-россу гораздо приличнее римская тога, освященная веками, нежели щепеткой фрак, не имеющий постоянного покроя!’

Читайте также: