О несостоятельности метафизики.
О несостоятельности метафизики.
Семенъ Петропавловскій.
Сборникъ ‘Итоги’. Изданіе газеты ‘Курьеръ’. М., 1903 г.
О несостоятельности метафизики, Петропавловский Семен, Год: 1903
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Со времени великаго критическаго опыта Канта попытки отстоять метафизику встрчаются такъ же рдко, какъ и попытки упразднить правомрность понятія и существованія теоріи познанія. И это объясняется не только тмъ, что самъ Кантъ окончательно приговорилъ метафизику къ смерти, но преимущественно тмъ, что ему удалось доказательно обнаружить весь догматизмъ и всю ошибочность традиціоннаго противопоставленія науки и метафизики, какъ знанія чисто практическаго и знанія чисто спекулятивнаго. Кантъ показалъ, что объектъ науки не представляетъ собой чего-либо хаотическаго и совершенно неоформленнаго, и что опытъ не состоитъ въ пассивномъ воспріятіи уже готовой реальности. Онъ подчеркнулъ активное участіе разума въ процесс осуществленія знанія и въ факт воспріятія данности и возвелъ въ принципъ необходимость переработки и оформленія нкоторой данной реальности, если только она иметъ притязанія сдлаться опытомъ науки. Вслдствіе этого реформированіе взгляда на объектъ и дйствительность науки обнаружилось, что эта послдняя не есть чисто практическое знаніе, а скоре нкоторое творческое созиданіе, умозрительное или спекулятивное построеніе. Но вмст съ принятіемъ такого взгляда на науку, какъ законнаго, рушился, конечно, и самый принципъ противоположенія науки и метафизики, поскольку послдняя принималась знаніемъ исключительно умозрительнымъ.
Не трудно видть, что съ этихъ поръ отстаиваніе метафизики должно было итти совсмъ въ другомъ направленіи. Утверждать ея правомрность оказалось бы возможнымъ только съ трехъ точекъ зрнія: или съ точки зрнія своеобразія ея методовъ, или съ точки зрнія своеобразія ея объекта, или, наконецъ, съ точки зрнія цнности ея знанія. Въ исторіи философіи мы встрчаемъ попытки этого троякаго оправданія возможности метафизики,— и небольшого размышленія достаточно, чтобы убдиться, что эти попытки имли мсто въ такой же мр до Канта, какъ и посл него. Мы проанализируемъ кратко вс упомянутыя точки зрнія и покажемъ, что ни одна изъ нихъ не спасаетъ идеи метафизики, и что каждая изъ нихъ, въ свою очередь, не можетъ быть законной, покуда основное пріобртеніе кантовской философіи не будетъ признано ложнымъ.
Если допустить, что отличіе между метафизикой и всякой другой системой знанія возводится къ отличію въ методахъ, то тогда, само собой, мы должны имть метафизическіе методы во всемъ ихъ своеобразіи и ихъ специфической характерности. Но, какъ извстно, до сихъ поръ еще никогда не встрчалось въ исторіи философіи столь смлаго генія, который вздумалъ бы фиксировать природу метафизическихъ методовъ, какъ таковыхъ, но мало того, что подобная фиксація вообще не имла мста, — она къ тому же еще и невозможна, ибо понятіе метода есть прежде всего понятіе нкотораго строгаго логическаго начала. Если же метафизика для осуществленія своихъ цлей думаетъ пользоваться опредленными логическими началами, то вмст съ этимъ она, очевидно, добровольно подпадаетъ подъ общіе законы всякаго правильнаго типа мышленія и, слдовательно, между ней и другой наукой нельзя провести уже принципіальнаго отличія ни съ точки зрнія конечныхъ цлей, ни съ точки зрнія путей, ведущихъ къ осуществленію этихъ цлей. Вслдствіе этого, доктрина особенности и исключительности метафизическихъ методовъ, поскольку они суть методы, приводятъ роковымъ образомъ всякую метафизику къ гипотез ея равнозначности со всякой другой научной дисциплиной, осуществляемой разумомъ и обыкновенной научной логикой. Впрочемъ, метафизика можетъ настаивать на своеобразіи своихъ методовъ, именно, какъ метафизическихъ, но отнюдь не какъ логическихъ. Въ такомъ случа ей выпадаетъ на долю предварительно доказать, что цли познанія могутъ осуществляться не только логической системой понятій, но и еще какъ-нибудь иначе. Не оспаривая нисколько самой идеи реализаціи знанія пріемами, отличными отъ пріемовъ чисто научныхъ, мы, тмъ не мене, должны будемъ признать, что въ этомъ случа метафизика трактуетъ о методахъ по недоразумнію, а о знаніи — по ошибк. Она пользуется понятіями знанія и метода совсмъ въ иномъ смысл и въ другомъ значеніи, нежели наука, и своеобразіе ея методовъ будетъ состоять уже не въ структур и организаціи самихъ методовъ, а въ чемъ то такомъ, что ничего общаго не иметъ съ методами. Такимъ образомъ, если рчь идетъ о метафизическихъ методахъ, то обоснованіе ихъ, какъ принципіально аналогичныхъ методамъ другихъ наукъ, лежитъ уже въ сфер своеобразія объекта и содержанія знанія, если же рчь идетъ не о метафизическихъ методахъ, а о метафизическихъ методахъ, то мы въ прав заявить, что не знаемъ и не желаемъ знать другихъ методовъ, кром логическихъ, и что насъ вводятъ въ заблужденіе незаконнымъ распредленіемъ термина. А это значитъ, что понятіе метафизическаго метода есть понятіе деревяннаго желза.
Мы видимъ, что единственное имющее смыслъ оправданіе метафизики съ точки зрнія исключительности ея методовъ сводится къ ея оправданію съ точки зрнія объекта и предмета знанія. Собственно говоря, это и должно быть, потому что природа всякаго метода такъ или иначе опредляется содержаніемъ объектовъ, подлежащихъ методологической обработк {Впрочемъ, нкоторые изъ крайнихъ школъ идеализма утверждаютъ, что особенности методовъ нисколько не зависятъ отъ самихъ объектовъ, а исключительно отъ цлей познанія. Ясно, однако, что это разногласіе не иметъ прямого отношенія къ вопросу о возможности или невозможности метафизики, если оправданіе методовъ науки не лежитъ въ объект, то оправданіе самой науки должно лежать въ немъ. Метафизика и есть отличная иллюстрація врности этого положенія.}.
Но если метафизика должна отстоять себя съ той точки зрнія, что она изслдуетъ объекты и предметы, которые не изслдуетъ или не можетъ изслдовать никакая другая наука, то возникаетъ вопросъ: есть ли вообще объекты, недоступные научному изслдованію, каковы они, и на чемъ основанъ тотъ принципъ ихъ существованія, по которому они не способны войти въ содержаніе любой изъ наукъ, кром метафизики? Исторія философіи знаетъ цлый рядъ утвержденія подобныхъ объектовъ со стороны метафизиковъ, и нердко ей приходилось заносить на свои страницы различныя частныя мннія о томъ, что тотъ или иной предметъ изслдованія есть исключительно метафизическій. Но исторія философіи не знаетъ ни одного примра полнаго перечня подобныхъ объектовъ, и она можетъ со спокойной совстью сказать, что еще не встрчалось ни одного мыслителя, который попытался бы точно пересчитать вс эти объекты. Но не подлежатъ сомннію, что если метафизика отстаивается именно съ точки зрнія содержанія своихъ проблемъ, то она должна представить подобный исчерпывающій перечень исключительно ей одной принадлежащихъ объектовъ изслдованія. Извстно, однако, что всякій метафизикъ трактуетъ объекты по-своему и по-своему же интерпретируетъ ихъ метафизичность. Вслдствіе этого мы простимъ метафизикамъ несовершенство этой стороны ихъ умозрній, тмъ боле что и самую философію не считаемъ наукой согласія, а скоре наукой разногласій. Мы откажемся отъ задачи показать на анализ всхъ частныхъ метафизическихъ проблемъ, что он, собственно, несправедливо считаются метафизическими, что въ тхъ случаяхъ, когда он имютъ смыслъ,— он составляютъ предметъ изслдованія другихъ наукъ, а въ тхъ случаяхъ, когда он не имютъ никакого смысла,— он не могутъ изслдоваться и метафизикой.
Но отказываясь отъ анализа каждой изъ метафизическихъ проблемъ по существу, такъ какъ ихъ и не представляютъ, и трактуютъ ихъ метафизичность разнообразнымъ образомъ, мы, очевидно, должны испытать объектъ метафизики съ другой, боле общей точки зрнія. Эта послдняя состоитъ въ утвержденіи, что науки изслдуютъ яко бы явленія вещей, а метафизика — иъ сущность. Такимъ образомъ, метафизика оказывается уже свойственной и неразлучной спутницей всякаго объекта изслдованія, ибо въ каждомъ изъ таковыхъ есть своя сущность и свой корень. Однако, тотъ же самый Кантъ неопровержимо доказалъ, что вещи и объекты,— какъ хорошо выразился Риль,— не имютъ другой сущности кром той, которую мы сами въ нихъ вкладываемъ. Понятіе сущности, какъ и понятіе явленія — это только дв различныхъ точки зрнія на одинъ и тотъ же объектъ, но ни въ коемъ случа не свойства и аттрибуты самаго объекта. Блистательной критик Шуппе мы обязаны твердымъ установленіемъ этого взгляда по отношенію ко множеству частныхъ философскихъ проблемъ, и если посл Канта, вообще, позволительно противопоставлять сущность и явленіе, то ни въ коемъ случа не за тмъ, чтобы отличать между собой объекты. Поэтому, тотъ метафизикъ, который ищетъ сущности вещей, не понимаетъ, что вмст съ этимъ онъ произноситъ безнадежный приговоръ и надъ своей сообразительностью, и надъ серьезностью своей зати: онъ ищетъ въ вещахъ то, что должно находиться въ немъ самомъ, и, не встрчая въ объектахъ сущности, забываетъ, что пусты не эти вещи, а онъ самъ. Впрочемъ, метафизикъ можетъ заявить, что онъ, точно такъ же какъ и мы, не усматриваетъ отличія между сущностью и явленіемъ въ самихъ объектахъ, но что онъ считаетъ это противопоставленіе противопоставленіемъ двухъ точекъ зрнія. Въ такомъ случа метафизика будетъ уже отстаивать себя въ томъ отношеніи, что она изслдуетъ объекты съ такой точки зрнія, съ которой ихъ не изслдуютъ другія науки. Возраженіе вполн справедливое, но только оно же и выдаетъ метафизика. Вдь, теперь рчь идетъ о защит метафизики, какъ изслдующей своеобразные объекты, и если допускается, что въ самихъ объектахъ нтъ своеобразія, и что они одинаковы для всхъ наукъ, то вмст съ этимъ опровергается какъ разъ то, что слдовало доказать: опровергается положеніе, что предметъ разсмотрнія метафизики другой, нежели предметъ разсмотрнія всхъ остальныхъ наукъ. Мы не должны ни на одну минуту упускать изъ виду, что, вообще говоря, намъ даны только явленія, которыя въ самихъ же себ и носятъ оправданіе своему существованію, оправданіе и обоснованіе же явленій въ проблематическомъ мір ихъ сущности свидтельствуетъ только о нашей попытк признать весь міръ объектовъ зависимымъ отъ самихъ себя, ибо, какъ уже сказано, сущность — это конструктивное понятіе вещей.
Какъ ни поверхностны и ни отрывочны эти замчанія, ихъ вполн достаточно, чтобы убдиться въ безсиліи метафизики доказать свою состоятельность съ точки зрнія исключительной характерности изслдуемыхъ ею объектовъ. Мы видли, однако, что послдовательное проведеніе этой точки зрнія ведетъ въ отстаиванію метафизики совсмъ съ другой точки зрнія — цнности ея знанія. Если въ самихъ объектахъ нтъ сущностей, а таковыя находятся въ насъ, то метафизика можетъ вполн резонно настаивать на томъ, что она наслдуетъ объекты, не какъ сущности, но съ точки зрнія сущности. Ея значеніе, слдовательно, представляетъ несравненно большую цнность, нежели знаніе, добываемое остальными науками, наслдующими объекты, какъ явленія, она даетъ знаніе абсолютно-достоврное, а другія науки — только относительное.
Не трудно, однако, видть, что и здсь опять-таки не все обстоитъ благополучно. Во-первыхъ, что значитъ наслдовать объекты съ точки зрнія ихъ сущности? Вдь, воли объекты даны, какъ явленія, и только какъ явленія, то это есть тоже точка зрнія изслдователя. Смотрть же на явленія, какъ на сущности,— это значить — на нкоторую точку зрнія смотрть тоже съ точки зрнія, т. е. это значитъ — никуда и никакъ не смотрть. Разъ мы разсматриваемъ объекты съ опредленнаго угла зрнія, то этотъ уголъ зрнія мы обязаны удерживать на протяженіи всего процесса изслдованія, ибо перемщеніе его можетъ окончиться тмъ, что мы упустимъ изъ виду самые объекты и, въ конц концовъ, будемъ оперировать надъ нулемъ. Такимъ образомъ, если намъ даны явленія, т. е. объекты, какъ явленія, то мы должны оставить въ сторон взглядъ на нихъ, какъ на сущности. Если же мы вздумаемъ разсматривать объекты, какъ сущности, то мы должны позабыть о нихъ, какъ о явленіяхъ. Посмотрть на явленія, какъ на сущности, или на сущности, какъ на явленія,— это равносильно чтенію книги, въ которой нтъ ни одного печатнаго слова. Вещи допустимо разсматривать съ различныхъ точекъ зрнія, но самая точки зрнія, какъ таковыя, уже нельзя разсматривать съ другихъ точекъ зрнія, какъ таковыхъ. Это такъ же невозможно, какъ и нелпо.
Второе возраженіе противъ самооцнки знанія, которая можетъ быть приведена метафизикой въ свою пользу, касается отличія между знаніемъ абсолютно-достоврнымъ и относительнымъ. Прежде всего, если даже допустить логическую позволительность изслдованія объектовъ, какъ сущности,— останется совершенно непонятнымъ, почему знаніе сущности есть знаніе абсолютное или достоврное, а знаніе явленій — только относительное и вроятное? Разъ сущность — понятіе въ такой же мр, какъ и явленіе, то гд критерій считать одни понятія абсолютными, а другія — относительными? На чемъ можетъ быть основана эта переоцнка одной системы понятій и недооцнка другой? На этотъ вопросъ мы, конечно, никогда не получимъ удовлетворительнаго отвта, если только не вздумаемъ опуститься до грубыхъ сужденій, такъ называемаго, наивнаго сознанія, отождествляющаго сущность съ абсолютомъ и усматривающаго математическое соотвтствіе между ‘вещами’ и ‘представленіями’.
Кром этого возраженія, существуетъ, однако, еще одно противъ притязаній метафизическаго знанія считать себя абсолютнымъ и достоврнымъ. Если допустить, что всякое знаніе сущности есть абсолютное, то тогда придется признать, что подобное знаніе вообще не осуществимо и не возможно, тогда надо признать, что сущность не есть точка зрнія, а свойство или особенность вещей, что понятіе ея совпадаетъ съ таковымъ же ноумена по Канту. Но опять-таки Кантъ отлично обнаружилъ непознаваемость трансцендентнаго міра, непознаваемость ‘вещи въ себ’. Онъ показалъ, что мы не можемъ знать о вещи ничего кром того, что намъ говорятъ впечатлнія, производимыя этой вещью насъ, и въ такомъ смысл всякое знаніе относительно. Кантъ предупредилъ насъ также не истолковывать этой относительности въ ограниченныхъ размрахъ и заставилъ признать, что, сверхъ ощущеній, мы знаемъ еще нчто, что принадлежитъ нашимъ воспріятіямъ и представленіямъ, что вытекаетъ изъ природы и структуры нашего духа, и безъ чего мы не способны вообще получать впечатлнія отъ объектовъ. И благодаря этимъ урокамъ, мы навсегда должны отказаться отъ намренія познать вещь въ себ или приписать ей аттрибуты, которые могутъ принадлежать или только явленіямъ, или только нашей чувственной или интеллектуальной способности. Наша природа принуждаетъ насъ истолковывать вещи надъ нкоторыми опредленными формами, но эти формы не суть формы вещей въ себ. Излишне повторять эти старые уроки, преподанные въ свое время Кантомъ, и было бы безполезно видть смыслъ въ доктрин абсолютнаго знанія, какъ знанія о сущности, о вещи въ себ.— Впрочемъ, есть еще одна возможность проводить отличіе между ‘маніемъ абсолютнымъ и относительнымъ, — возможность, опирающаяся на теорію нормативности основныхъ принциповъ мышленія и вроятности всего опытнаго знанія. Но слишкомъ ясно, что, какова бы ни была Цнность этой теоріи, она не иметъ никакого отношенія къ абсолютности метафизическаго знанія, которое настаиваетъ на своей достоврности только съ точки зрнія изученія сущности вещей.
Такимъ образомъ, общій характеръ метафизическаго знанія, какъ абсолютнаго, не иметъ никакого преимущества передъ относительнымъ знаніемъ всхъ другихъ наукъ, и самое противопоставленіе абсолютнаго знанія относительному не заслуживаетъ никакого кредита. Но оцнка можетъ вестись, впрочемъ, и на другихъ основаніяхъ: метафизика можетъ утверждать, что знаніе, на которое она претендуетъ, важне, существенне и боле необходимо, нежели знаніе, доставляемое остальными науками. Однако, необходимо, чтобы ршить, какое знаніе боле важно — метафизическое или чисто научное, надо знать, во-первыхъ, что слдуетъ считать въ области знанія боле или мене важнымъ, а во-вторыхъ, чмъ мрять самую важность. Съ точки зрнія строгихъ началъ разума, всякое знаніе есть цнность, ни на что другое несводимая и ни съ чмъ другимъ несравнимая. Въ этой цнности нтъ и не должно быть никакихъ степеней, если мы не опасаемся ея интерпретаціи въ утилитарномъ дух. Изслдованіе кривыхъ того или иного порядка также ‘важно’, какъ и изслдованіе вопроса о справедливости историческихъ событій, и это потому, что всякое знаніе, если только оно добыто наукой, иметъ отношеніе не въ эмпирическому субъекту, а къ субъекту познанія, относительно котораго надо занимать во всхъ изслдованіяхъ одну и ту же тождественную позицію, одинаково далекую отъ расположенія или недовольства, отъ ‘важности’ или ‘неважности’.
Такъ или иначе, но защита метафизики съ точки зрнія своеобразія ея методовъ иметъ единственный смыслъ только въ томъ случа, если она совпадаетъ съ ея защитой съ точки зрнія своеобразія ея объекта, но этотъ послдній родъ отстаиванія сводится въ домогательствамъ метафизики на обладаніе абсолютнымъ и достоврнымъ знаніемъ. Мы видли, что каждая изъ этихъ точекъ зрнія не иметъ подъ собой никакой почвы, и что всякая аргументація въ пользу метафизики говоритъ только о несостоятельности этой послдней. Мы видли также, что именно Кантъ отрзалъ вс пути воскрешенія метафизики, и потому тотъ, кто думаетъ постоять за возможность этой проблематической системы знанія, обязанъ прежде всего посчитаться съ незыблемымъ авторитетомъ Канта. Но, какъ извстно, это очень трудное дло, потому что безспорныя пріобртенія философской мысли ведутъ свое начало именно со времени ‘Критики чистаго разума’.
Вслдствіе этого нтъ ничего удивительнаго, что въ современной западно-европейской философіи попытки отстоять метафизику встрчаются очень рдко и въ нкоторомъ род звучатъ архаически. Вс вліятельныя и значительныя идеалистическія школы высказываются ршительно противъ метафизики или, въ крайнемъ случа, сохраняютъ упорное молчаніе въ вопрос о ея возможности или невозможности. Принимая Кантово ученіе апріорности или трансцендентальности, является слишкомъ рискованнымъ или даже нелпымъ перебрасывать мостъ отъ этой трансцендентальности къ тому или иному бытію трансцендентнаго порядка. Только путемъ софизмовъ и цлымъ рядомъ явственно замтныхъ ухищреній оказывается возможнымъ, стоя на почв апріорности, сражаться въ защиту метафизики. Неистощимо разнообразны эти софизмы, и въ нашу задачу совсмъ не входятъ ихъ перечисленіе и анализъ. Классическій примръ Бенно Эрдмана, этого лучшаго знатока Канта, можетъ убдить всякаго, что защита метафизики ничего де можетъ выиграть даже въ случа ея отождествленія съ теоріей познанія.
Было бы, однако, страннымъ наше удивленіе нмецкимъ философамъ, дисциплина ума и опытъ которыхъ удерживаютъ ихъ отъ попытокъ возведенія метафизики въ рангъ науки. И если мы встрчаемъ рядъ ученыхъ, хотя и весьма незначительный, отстаивающихъ метафизику, то не слдуетъ забывать, что почти никто изъ нихъ не отстаиваетъ ее, какъ возможную систему знанія, но только какъ метафизику, не больше и не меньше. Метафизика, какъ метафизика, — это явленіе, еще ждущее объясненія. Подобная защита представлена отчасти въ лиц Фолькельта, отчасти въ лиц Зигварта, отчасти — Маршнера, и только въ работахъ Кюльпе и одного единственнаго послдователя Гертманна — Артура Древса — мы встрчаемъ ясные намеки на идею правомрности метафизическаго знанія. Высказанное однажды мнніе, будто эту же точку зрнія отстаиваютъ также и Уфуэсъ вмст съ лотцеанцемъ Буссэ, слдуетъ считать безспорно ошибочнымъ, такъ какъ и Уфуэсъ, и Буссэ нигд не говорятъ о наук метафизики, но только о метафизик вообще.
Мы упомянули выше, что защита метафизики, не какъ нкоторой системы знанія, а только какъ просто метафизики, есть явленіе, въ дальнйшемъ требующее своего объясненія. Не предполагая дать здсь таковое, мы позволили себ только отмтить, что подобнаго рода отстаиваніе метафизики, по нашему мннію, слдуетъ поставить въ связь съ отстаиваніемъ правомрности самаго понятія трансцендентнаго. Кто слдитъ за современнымъ развитіемъ философской мысли, преимущественно германской, для того, конечно, не секретъ, что въ настоящее время происходитъ въ нкоторомъ род замчательная борьба за право существованія понятія трансцендентнаго, какъ логически чуждаго противорчій. И если метафизику можно опредлить, какъ систему трансцендентныхъ понятій, то, быть можетъ, сдлается понятнымъ и самое отстаиваніе метафизики, какъ метафизики, мы говоримъ, ‘быть можетъ’, потому что не вс, ведущіе борьбу за трансцендентное, параллельно съ этимъ настаиваютъ и на возможности метафизики.
Такъ или иначе, но съ точки зрнія равнозначности понятій метафизики и трансцендентнаго, представляется въ высокой степени полезнымъ (особенно въ виду господствующей у насъ теперь путаницы философскихъ терминовъ) выяснить, что, каковы бы ни были притязанія метафизики и трансцендентности, они, во всякомъ случа, не имютъ ничего общаго съ домогательствами что-либо утвердить относительно такъ называемаго ‘потусторонняго’ міра.
Понятіе трансцендентнаго обыкновенно противополагается понятію имманентнаго. Послднее означаетъ все существующее въ сознаніи,— все, что можетъ быть пріурочено къ содержанію сознанія. Наши представленія, идеи, ощущенія, чувствованія, впечатлнія,— словомъ, все, что сознается или можетъ быть сознано, образуетъ міръ имманентной данности. Въ противоположность этой данности, все, что стоитъ вн сознанія и что никогда не можетъ сдлаться его содержаніемъ, есть трансцендентное. Такимъ образомъ, употребляя нсколько грубый пріемъ поясненія, можно сказать, что имманентное — это находящееся въ насъ, внутри сознанія, а трансцендентное — это находящееся вн насъ, вн сознанія. Столъ, за которымъ я пишу, есть имманентное данное сознанія, поскольку я его представляю и поскольку я его мыслю, онъ существуетъ во мн, какъ представленіе или какъ объектъ, который я ощущаю и воспринимаю. Но тотъ же самый столъ не можетъ быть пріуроченъ къ содержанію моего сознанія, какъ матеріальный предметъ. Въ этомъ смысл онъ находится вн сознанія, и въ этомъ смысл онъ трансцендентенъ.
Я не имю здсь намренія изслдовать вопросъ о томъ, дйствительно ли этотъ столъ и вообще вс такъ называемые вншніе предметы существуютъ, если о нихъ не мыслится и если ихъ не представляютъ, дйствительно ли трансцендентное перестаетъ быть трансцендентнымъ, если оно мыслится, какъ понятіе, дйствительно ли, наконецъ, имманентное не содержитъ въ себ никакихъ указаній на трансцендентное и нисколько не постулируетъ его. Вс эти вопросы требуютъ самостоятельнаго изслдованія, и мы ставимъ ихъ здсь только съ тмъ, чтобы показать, что міръ абсолютной реальности, міръ трансцендентнаго — это совсмъ не такъ называемый въ нашей отечественной публицистической философіи ‘потусторонній’ міръ, а, напротивъ, онъ есть именно міръ окружающихъ насъ всюду вещей, какъ таковыхъ, міръ столовъ, стнъ, подовъ, людей, звздъ, воздуха, свта, тней и т. д., и т. д. Но царство этихъ предметовъ и этихъ вещей есть ‘посюстороннее’ царство, поскольку мы признаемъ его существующимъ. Подобныя вещи и суть трансцендентныя вещи, абсолютныя реальности. Мы знаемъ о нихъ по содержанію имманентныхъ данныхъ нашего сознанія, и, конечно, они не трансцендентны, когда мы представляемъ ихъ, когда мы чувствуемъ, ощущаемъ и мыслимъ ихъ. Говоря коротко, трансцендентное не дается никогда иначе, какъ въ форм имманентнаго, и, само собой разумется, возникаетъ вопросъ: дйствительно ли оно существуетъ и понятіе о немъ логически правомрно, если кром имманентнаго мы ничего, не знаемъ и знать не можемъ? За невозможностью въ этой замтк подробно аргументировать, мы даемъ только окончательный, отрицательный отвтъ на поставленный вопросъ, и, слдовательно, признаемъ несостоятельной и самую идею метафизики.
Изъ сказаннаго слдуетъ, что ‘потусторонній’ міръ достаточно таинствененъ и въ томъ случа, когда мы трактуемъ его, какъ міръ ‘посюстороннихъ’ вещей. И величайшія усилія метафизиковъ выправлены къ тому, чтобы отстоять реальность я субстанціональность того, что достигаетъ до насъ, какъ видимое, слышимое, чувствуемое, осязаемое и представляемое. Если мы ясно сознаемъ его, то убдимся, что метафизика не есть и не желаетъ быть какой-либо ‘надзвздной’ наукой, а обратно,— она желаетъ быть наиболе ‘предметной’ и ‘земной’ системой знанія. Въ этомъ смысл мы понимаемъ стованія Баумгартена на обычное превратное истолкованіе задачъ и цлей метафизики. Мы хорошо сознаемъ также, что успшная борьба съ метафизикой возможна именно при обнаруженіи и ясномъ истолкованіи всей ея ‘предметности’. Въ сравненіи съ этой ‘земной’ метафизикой всякая наука оказывается дйствительно такимъ идеальнымъ умственнымъ и творческимъ построеніемъ, которое совсмъ не идетъ мнять на метафизическія умозрнія.