По-настоящему, бенефисы, кроме юбилейных, не следует давать никому, так как за бенефисы платится уже деньгами. Распоряжение о наградных бенефисах так было неожиданно, что удивило всех, и публику и артистов. Не удивились только артистки, но тем простительно не удивляться, что им дают очень большие деньги. Они не говорят: ‘Мы необыкновенные таланты’, а говорят: ‘Нам платья дорого стоят’.
Цель, с которой придуманы эти новые бенефисы, хотя понять и можно, но оправдать нельзя. Эти добавочные бенефисы называются наградными. Какие же подвиги должен совершить актер, чтобы получить чрезвычайную награду — два бенефиса в год, один деньгами, другой натурой?
Из состоявшихся уже, в продолжение двух сезонов, бенефисов надо притти [оказывается] к заключению, что эта чрезвычайная награда дается не всегда за сценические заслуги, а иногда — за особенную угодливость перед начальством и раболепство, а эти добродетели заслуживают порицания, а не награды.
Наградных бенефисов назначено определенное число: по четыре на каждый год. А если отличатся трое, или двое, или даже один, тогда кому же из неотличившихся давать остальные бенефисы? Это — вопрос весьма важный.
Всем известно, что характеры артистов имеют повсеместно много дурных сторон, чрезмерное самолюбие, соперничество, зависть — все это, при отсутствии порядочности, благовоспитанности и деликатности, проявляется грубо и очень непривлекательно.
У русских артистов, кроме общих недостатков, принадлежащих артистам всех стран, есть еще свои собственные, так сказать почвенные, исторические, врожденные и потому очень крепкие и трудно поддающиеся цивилизующему влиянию времени… Я зазнал московскую труппу с 1840 года, а 40-й год был не очень далек от того времени, когда публика кидала актерам на сцену кошельки с мелочью и когда актрис звали полуименем: Катя, Надя и т. д., как нынче зовут цыганок. Верстовский до шестидесятых годов всем актерам и актрисам говорил ‘ты’, но для него можно найти смягчающие обстоятельства. Во-первых, Верстовский почти всех актеров и актрис знал с детского возраста и привык говорить им ‘ты’, когда они находились еще в театральной школе. Во-вторых, известно, каким безграничным уважением между артистами всех отраслей искусства пользуются совершенные мастера в том или другом искусстве и люди, обладающие очень тонким вкусом, все знаменитейшие примадонны звали Тамбурини отцом и целовали у него руку. Таким же знатоком был Верстовский в сценическом искусстве: все артисты жаждали его замечаний, боялись их и с доверием и благодарностью выслушивали их. Артисту и в голову не могло притти обижаться на Верстовского за то, что он ему говорил ‘ты’, особенно, когда он его похвалит. Артисты, играя при Верстовском (а он бывал в театре каждый день), мало обращали внимания на рукоплескания публики, а ждали, что скажет он, прийдя в антракте на сцену.
…Некомпетентность и непредставительность начальства после Львова мало давали поводов не только к раболепству, но и просто к уважению, а в последнее время начальствующий персонал, при совершенном незнании своего дела, по уму, образованию и благовоспитанности был значительно ниже труппы, и в подчиненных ему артистах никаких других чувств, кроме презрения к нему, и существовать не могло.
Таким образом, дух холопства постепенно исчезает в московской драматической труппе, но корни его еще живы и некоторые поползновения к проявлению его еще заметны. Поэтому никак не следует соблазнять репертуарное начальство и давать ему средство по произволу награждать за сценические заслуги артистов и тем поддерживать и развивать вновь уже отживающее в артистах холопство. Но так как наградные бенефисы уже раз даны, то совсем отнимать их будет неловко, притом же бывают случаи, хотя и очень редко, когда артист действительно заслуживает чрезвычайной награды, например блестящее исполнение Хлестакова, такой роли, которая с самой постановки ‘Ревизора’, при отличном состоянии труппы, как при жизни Гоголя, к великому его сокрушению, так и после смерти его, очень долгое время не была исполнена вполне художественно, т. е. все стороны данного автором типа не были воплощены в одно живое и цельное лицо.
Заслуживают еще бенефисов такие хорошие актеры и актрисы, которые почему-нибудь получают жалованья менее, чем им, по их способностям, следует. У нас бывало и так, что очень хорошие артисты и артистки служили долгое время совсем без жалованья, тогда как плохие получали сразу большое. В таком случае надо прибавить артисту жалованье до настоящей нормы и дать ему бенефис в вознаграждение за несправедливость.
Чтобы ограничить начальнический произвол в назначении бенефисов как относительно лица, так и времени, следует составить правила. Система бенефисов основана на таких положениях: заслуживает бенефиса тот актер, который сумел привлечь публику, у которого есть своя публика, свои поклонники, по количеству и качеству этой публики оценивается и достоинство актера. Привлекая публику, артист увеличивает сборы и потому заслуживает награждения. Начальство награждает любимого публикой актера прибавкою жалованья, но этого, при прежних размерах вознаграждения, было мало. Справедливость требовала, чтобы такому актеру даны были право и возможность взять дань с любви публики. Любовь любви рознь, кого больше любят, тому больше и заплатят. Тут награда будет справедливая, соответствующая заслугам. Затем начальство, награждающее актера жалованьем по его заслугам и по количеству приносимой им пользы, уже ничем более жертвовать для него не должно. Начальство уступает артисту половину своего сбора в известный день, и этого уж слишком довольно. В бенефисы публику привлекает имя артиста, и начальству поступаться своими выгодами для привлечения публики нерасчетливо, т. е. не следует давать артистам дней праздничных, когда привлекает публику не артист, а праздник и когда можно ожидать наверно полного сбора. Следует давать такие дни (в Москве — понедельники), когда половина сбора чистая, без расходов, которые падают на бенефицианта, представляет сбор удовлетворительный. Но не следует и обижать артистов, т. е. давать дни, в которые уж никакого сбора ожидать нельзя, например под большой праздник или в начале сезона, когда достаточная публика, поощряющая артистов, еще не съехалась в столицу.
Прежде, когда театральное начальство было очень расчетливо, бенефисы имели смысл. Начальство, платя небольшое жалованье, желало, чтобы хороших артистов публика, за доставляемое ей наслаждение, вознаграждала от себя, теперь, когда актеры получают очень большое жалованье, бенефисы этого смысла не имеют, они представляют только щедрую награду. Очень щедрые награды, пожалуй, можно допустить, но единственно только тогда, когда они даются с большим разбором, а иначе они будут иметь вид легкомысленного разбрасывания денег даром.
Из вышеизложенного истекают прямо для назначения наградных бенефисов следующие правила.
1) Определенного числа бенефисов не должно быть, потому что нет никаких оснований рассчитывать, что ежегодно должны отличиться только четыре артиста, ни больше ни меньше. Если же предположить, что цифра ‘4’ означает максимум ежегодных бенефисов, то такое предположение не поправит дела и распоряжение о наградных бенефисах не сделается разумнее. Театральное начальство, находя в посредственных и плохо составленных, но очень дорого оцененных труппах какие-то необыкновенные совершенства и предполагая, что немалое число артистов этих трупп могут, в продолжение года, оказать какие-то небывалые успехи, в сравнении с которыми и новое большое жалованье окажется недостаточным и которые потребуют наград чрезвычайных, почему же остановилось на цифре ‘4’?
Если могут в один год отличиться четыре артиста, то почему же не могут отличиться пять? А если отличатся пять, то за что же обидеть пятого? Но не обижается ни пятый, ни шестой, а обижается вся труппа, потому что отличались все артисты одинаково, все одинаково обнаружили те самые труды и способности, которые уж были в виду у начальства при назначении им большого жалованья, и никто ничего нового, незнакомого начальству и публике, не показал, значит или все одинаково заслуживают бенефиса, или все одинаково его не заслуживают.
Но могут возразить, что Садовский неожиданно обнаружил большие способности, сыграв роль Хлестакова. Это правда, но сыграл он Хлестакова уж после того, как получил бенефис, а бенефис ему был дан ни за что, точно так же, как и всем прочим. Мало того, распоряжение начальства было таково, что роли Хлестакова Садовскому бы и не играть, и Москва очень долго, а может быть, и совсем не увидала бы художественного исполнения бессмертного типа. Садовскому за две недели до бенефиса было объявлено, что постановка ‘Ревизора’ ему не разрешается, что он должен приискать и поставить новую пьесу (в две недели!), иначе бенефис у него будет отнят. Каково положение бедного артиста! Хорошо, что мне тогда нужно было ехать в Петербург. Я в то же утро по приезде отправился к директору театров, поручился ему, что ‘Ревизор’ в новой постановке даст дирекции больше сборов, чем всякая новая пьеса, и убедил Всеволожского сейчас же, при мне, послать в Москву депешу, что постановка ‘Ревизора’ Садовскому разрешается.
2) Репертуарное начальство при назначении артисту наградного бенефиса обязывается подробно и обстоятельно изложить особенные заслуги, за которые артист удостаивается чрезвычайной награды.
3) При назначении дня артисту для наградного бенефиса испрашивается каждый раз согласие Контроля. В Москве, да вероятно, и в Петербурге тоже, есть особая публика, праздничная, которая бывает в театре раза 2-3 в год, на больше. Эта публика состоит из крупных и мелких торговцев, которых образование еще не коснулось, из приказчиков и служащих в разных частных учреждениях: банках, конторах, обществах и пр., из учащейся молодежи и т. д. Этой публики много, ходит в театр она редко, но зато быть в театре в большой праздник для нее уж обязательно. Купеческое семейство смело требует от своего главы в праздник билета в театр, — это его право, освященное многолетним обычаем, точно такое же право имеют и учащиеся, особенно если они хорошо учились, сводить их в театр в праздники было обещано родителями, а приказчикам и служащим, кроме праздников, и бывать в театре некогда.
Назначать неважным актерам бенефисы в праздник — значит насильственным образом отнимать у праздничной, обязательной публики деньги. Этой публике нельзя не быть в театре в праздник, она будет разбирать билеты, какую бы им цену ни назначили, но с неудовольствием и поругивая дирекцию. А эта публика — хорошая, свежая, она не испорчена еще ни чувственными приманками оперетки, ни модными жиденькими и недодуманными тенденциями, которым плохонькие драматурги таращатся придать большую цену, ставя их выше художественных достоинств крупных писателей, в чем им усердно помогают их приятели, дешевые рецензенты празднословящей прессы. Такую публику надо привлекать, а не отталкивать.
Отнимая насильственно деньги у публики, дирекция отнимает доход и у себя, она, кроме денег, излишне взятых с публики, отдает актеру больше половины своего обеспеченного полного сбора, тогда как бенефис, данный в будни, как сказано выше, ущерба для дирекции не представляет. Дирекция в праздничный бенефис может получить и обыкновенно получает менее половины сбора потому, что актеру нет никакого расчета хлопотать о полном сборе, для него весь вопрос в том, как велику, судя по важности праздника, можно назначить надбавочную цену, она ему с лихвой пополнит даже и значительный недобор.
Эти расчеты будут виднее на примере. В прошлом году в Москве был назначен наградный бенефис артисту Правдину. Правдин — актер хороший, но аксессуар, т. е. он хорош в пьесе, когда хороши главные действующие лица, а сам ни в чем, кроме водевиля, примировать не может, жалованья он получает много более, чем стоит, — 6 000 р. Если назначить ему бенефис не в праздник, то сбора у него никакого не будет, причем обнаружится, что никаких он отличий не оказал, публики не привлек и, следовательно, чрезвычайной награды, т. е. бенефиса, не заслуживает, но наградить актера, не заслуживающего награды, можно не иначе, как пожертвовав ему праздничную публику, бенефис, данный ему не в праздник, будет для него не наградой, а наказанием. Бенефис Правдина был назначен в первый из самых больших праздников сезона, в Николин день, 6-го декабря, сбор совершенно обеспечен, праздничная публика ждет, не дождется этого дня.
Теперь войдем в расчеты бенефицианта. Положим, сбор московского театра, для круглости счета, в 1200 р. (он несколько более). Если назначить двойную цену за места, то получится полного сбора 2400 р., из них в пользу бенефицианта поступает, во-первых, вся надбавочная плата, так называемые ‘верхи’, 1 200 р., и, во-вторых, половина казенного сбора — 600 р., а за вычетом расхода, примерно в 200 р., — 400 р. Всего бенефициант получит 1 600 р. Этого, судя не по достоинству артиста, а по важности Николина дня, — мало, в такой праздник обязательная публика вынесет и тройную цену, и ‘верхи’ можно взять большие, хотя бы сбор был и не полон.
Положим, что сбор по тройной цене дойдет только до 5/6 полного, т. е. по казенной цене будет 1 000 р. вместо 1 200 р. Тогда бенефициант получит 2 000 р. ‘верхов’ да из половины сбора пятьсот руб., за вычетом расхода в 200 р. — 300 р., всего 2300 р. (что Правдин и получил).
Если сбор дойдет только до 2/3, т. е. будет в 800 р., — и тогда бенефициант не в убытке, он возьмет 1 600 р. ‘верхов’ и 200 р. из половины казенной цены, всего 1 800 р. В первом случае дирекция из любезности к актеру теряет даром 600 р., во втором — 700 и в третьем — 800 р. из обеспеченного полного сбора.
Уже сказано выше, что оправдать такую меру, как наградные бенефисы, нельзя, но и понять ее очень трудно. Наградными их назвать нельзя, потому что у нас награждать часто некого и не за что, разве в пять лет выдастся один такой случай, поощрением считать их также нельзя, ведь начальство, заключая контракты и давая большое жалованье актерам, не говорит же им: ‘За это жалованье вы можете играть спустя рукава, а в поощрение вам, чтобы вы играли лучше, учреждены наградные бенефисы’. Артисты и без бенефисов, за свое большое жалованье, обязаны играть так хорошо, как только могут, и даже лучше, если б только могли.
Остается одна догадка, существующая у артистов: не служат ли бенефисы средством держать труппу в решпекте и в почтительном повиновении начальству? Но и этого предположения сделать нельзя, потому что начальство, без сомнения, знает, что такое средство нехорошо, что оно есть подкуп и что почтение и уважение следует снискивать собственными внутренними достоинствами: справедливостью, гуманностью, благородством чувств и совершенным знанием своей специальности, а не деньгами, да еще чужими.
Затем, большое количество наградных бенефисов, не имея за собой ясно определенных оснований для своего существования и развивая холопские наклонности низкопоклонства и льстивости, является учреждением вдвойне лишним, вызывающим напрасные траты.
[1885]
КОММЕНТАРИИ
Печатается в сокращении по писарской копии, хранящейся в Центральном государственном литературном архиве (Москва). На обложке, объединяющей эту рукопись с запискою ‘Соображения и выводы по поводу мейнингенской труппы’, запись: ‘Эти две записки получены от А. Н. Островского 8 ноября 1885 г. в Петербурге’. Заглавие принадлежит А. Н. Островскому. В Институте русской литературы Академии наук СССР хранится копия, сделанная П. О. Морозовым под заглавием ‘О бенефисах’. Этот текст имеет несколько иное композиционное строение. Он опубликован в издании: А. Н. Островский. О театре. М., ‘Искусство’, 1946. Драматург собирался написать на эту тему статью.
Записка была подана Островским главному контролеру двора С. Петрову.