Русское Общество изученія еврейской жизни.
Вл. Короленко.
О маріямпольской ‘измн’
ПЕТРОГРАДЪ.
Типографія Д. П. Рузскаго. Вознесенскій пр., No 53.
1917.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О мариампольской ‘измене’, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1917
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Дйствительность рдко бываетъ вполн закончена и осмысленна. Поэтому художнику всегда приходится начинать съ выбора того, что должно войти въ разсказъ или картину. Изъ безконечнаго разнообразія безпорядочныхъ и переплетающихся явленій жизни его взглядъ научается выбирать лишь т, по которымъ проходитъ тотъ или другой законъ красоты и правды.
Чаще всего такую готовую законченность даютъ картины природы. Среди сложныхъ явленій человческой жизни она встрчается уже гораздо рже. Жизнь боле безпорядочна, и смыслъ ея явленій рдко дается готовымъ.
Но порой и дйствительность складывается въ картины, которыя поражаютъ законченной полнотой и смысломъ. Въ исторіи бываютъ событія, художественное и моральное значеніе которыхъ ярко сверкаютъ изъ тьмы вковъ.
Такова, напримръ, исторія о Кочубе, Петр и Мазеп. Можно какими-угодно подробностями историческихъ изысканій усложнить основныя ея черты, но и въ самомъ сухомъ изложеніи смыслъ этой трагедіи свтится ярко, не закрываемый туманами прошлаго.
Царемъ быть отдану во власть
Врагу царя на поруганье…
Чмъ бы ни осложнялся доносъ Кочубея,— одно несомннно: онъ былъ вренъ, а Мазепа готовилъ измну. И царь въ послднія минуты передъ тмъ, какъ она должна была выступить передъ цлымъ свтомъ, отдалъ человка, ему врнаго, во власть измннику. ‘О, ночь мученій’… Были ли среди этихъ мученій самыми ужасными физическія пытки? Заглушали ли он страшное сознаніе торжества измны надъ его врностью?… И что разсвтъ того дня, когда все станетъ ясно, наступитъ для него слишкомъ поздно.
День этотъ пришелъ. Петръ поспшилъ оправдать память Кочубея, вознесъ его потомковъ. Но самъ Кочубей умеръ мучительно и позорно. Передъ лицомъ исторіи память Петра и до сихъ поръ ведетъ великую тяжбу. Много заслугъ передъ русскимъ отечествомъ и много жестокости по отношенію къ людямъ. Но среди этихъ безчисленныхъ истцовъ всего пряме могъ бы взглянуть въ лицо великаго отвтчика преданный Петру и Петромъ преданный миргородскій полковникъ? И на его искъ трудне всего было бы держатъ отвтъ великому императору…
Эти мысли невольно пришли мн въ голову при чтеніи краткихъ отчетовъ о засданіи главнаго военнаго суда по длу о такъ называемой ‘Маріампольской измн’… Вы, конечно, помните начало этого дла, хотя бы въ самыхъ общихъ чертахъ.
Въ начал войны съ нашего западнаго фронта, какъ стаи черныхъ птицъ, неслись злые слухи объ измн цлой еврейской народности. Легенды эти роились особенно густо около двухъ пунктовъ: Кужъ и Маріамполя. Кужъ былъ уже предметомъ многихъ толковъ въ Дум, и когда-нибудь, когда можно будетъ говорить свободно о многомъ, что теперь еще находится подъ запретомъ {Этотъ очеркъ былъ написанъ и появился въ печати до революціи. Прим. изд.}, эта ничтожная деревушка встанетъ передъ многими совстями, какъ символъ злой клеветы и преступнаго предубжденія. О Маріампол высказался уже судъ, и потому о немъ и теперь можно говорить свободно. И факты, и ихъ значеніе непререкаемо ясны.
Пруссаки заняли въ начал сентября 1914 года Маріамполь, Сувалкской губ. Всюду, гд они занимаютъ враждебныя имъ территоріи, нмцы стараются избрать уполномоченныхъ отъ мстнаго населенія, черезъ которыхъ предъявляютъ ему затмъ всякія требованія. Это, впрочемъ, длаютъ вс воюющіе, и это вытекаетъ изъ постановленій гаагской конвенціи. Такимъ же образомъ, по требованію германскихъ властей, жители Маріамполя, для сношеній съ пруссаками, выбрали бургомистра и его помощника. Въ качеств бургомистра былъ избранъ еврей Я. Гершановичъ, помощникомъ его — полякъ Бертлингъ. На этихъ своихъ выборныхъ ‘лучшихъ людей’ городъ возложилъ вс тяготы посредничества съ врагомъ и всю отвтственность. Черезъ дв недли нмцы вынуждены были оставить Маріамполь, городъ опять заняли русскіе, и тотчасъ къ русскимъ властямъ явился нкто Байратевскій съ доносомъ.
Случайно вышло такъ, что на этотъ разъ доносчикомъ оказался мусульманскій имамъ Байрашевскій, но мусульманство его тугъ не причемъ. Онъ не татаринъ и не турокъ, онъ полякъ мусульманскаго исповданія, вроятно, потомокъ мусульманскихъ выходцевъ, давно освшихъ въ Польш, и отъ прошлаго-сохранившій только вру. Въ остальномъ онъ слился съ поляками. Такимъ образомъ, мусульманство ничего не опредляетъ въ этомъ человк. Это — полякъ, доносящій на своихъ соплеменниковъ такъ же легко, какъ и на евреевъ. Это просто ложный доносчикъ и шпіонъ.
Доносъ этого несчастнаго, теперь уже погибшаго негодяя, состоялъ въ томъ, что еврейское и польское населеніе Маріамполя вело себя измннически. Многіе изъ читателей, наврное, припомнятъ начало войны и полные злораднаго торжества толки антисемитской печати по этому поводу. Вотъ обвиненіе:
‘Еврейское населеніе встртило щедрымъ угощеніемъ нмцевъ, указывало имъ для грабежа русскіе дома, устроило нсколько притоновъ, куда стекались еврейскіе солдаты, несшіе сюда винтовки.
‘Еврейскіе студенты съ нмецкими повязками на рукахъ развшивали на улицахъ возмутительныя прокламаціи. Бартлингъ встртилъ нмцевъ съ блымъ флагомъ. Всми же дйствіями по оказанію услугъ нмецкимъ войскамъ руководилъ Гершановичъ, который силой отбиралъ у жителей скотъ, припасы и передавалъ нмцамъ. Дятельнымъ помощникомъ его былъ полякъ Бартлингъ’.
Бартлингъ и Гершановичъ были преданы военному суду за измну. Судъ вызвалъ только двухъ свидтелей: Байрашевскаго и Пенчило. Пенчило ничего существеннаго не показалъ, Байрашевскій повторилъ свои показанія, еще сгустивъ краски. Приговоромъ суда полякъ Бартлингъ оправданъ, еврей Гершановичъ присужденъ на 8 лтъ въ каторжныя работы.
Приговоръ вступилъ въ законную силу. Почти два года ‘измнникъ’-еврей несъ каторжный режимъ въ псковской тюрьм, а вмст съ этимъ ‘измна’ всего еврейскаго населенія цлаго города стала фактомъ, закрпленнымъ судебнымъ приговоромъ. Обвиненъ одинъ Гершановичъ, но онъ — ‘лучшій человкъ’, выполнявшій волю всхъ евреевъ Маріамполя. Это обвиненіе было вмст обвиненіемъ города. Но если цлый городъ могъ измнить, то чмъ же отличаются другіе города съ тмъ же еврейскимъ населеніемъ? Массовыя явленія обладаютъ широтой и постоянствомъ. Съ Гершановича обвиненіе распространилось на весь городъ. Изъ Маріамполя оно, какъ зараза, разлилось на другіе города и мстечки, захватило все еврейское населеніе…
Какое вліяніе это дло имло на тотъ потокъ выселенцевъ, который потянулся съ мстъ, охваченныхъ войной и близкихъ къ ея фронту, въ боле далекій тылъ,— объ этомъ когда-нибудь скажетъ исторія. Но что оно имло ужасное вліяніе на состояніе выселяемыхъ и на отношеніе къ нимъ населенія и властей на новыхъ мстахъ,— это несомннно уже и теперь. Я знаю, что маріампольскій приговоръ смутилъ очень многихъ, совсмъ не антисемитовъ. Находили ‘смягчающія обстоятельства’ въ вковыхъ притсненіяхъ и несправедливости, которыя переносили и переносятъ евреи, но фактъ оставался признаннымъ, и на сомннія, которыя все-таки выражались по этому поводу, отвчали возражателямъ одни — съ злою радостью, другіе съ смущеніемъ и печалью:
— А Кужъ! А Маріамполь!
Этими географическими названіями были полны ‘монархическіе’ и ‘истинно-русскіе’ листки! И толпы несчастныхъ людей,— женщинъ, стариковъ, дтей (люди средняго возраста въ это время по большей части воевали на фронт),— вынуждены были кидать родныя гнзда и при самыхъ ужасныхъ условіяхъ итти неизвстно куда. Сзади грохотали пушки и дымились пожары, впереди, какъ туча, висло предупрежденіе: эти люди, эти толпы людей, конечно, несчастны. Но вдь они — измнники.
А бывшій бургомистръ Маріамполя Гершановичъ несъ ‘заслуженное наказаніе’ въ каторжной тюрьм.
Но повторяю, жизнь бываетъ иногда великимъ художникомъ. Она готовила къ мрачной картин послдній штрихъ,— тотъ ‘ударъ мастера’, какъ его называютъ французы, который внезапно точно живымъ лучемъ освщаетъ всю картину. Вотъ, что повствуютъ объ этомъ живые отчеты:
‘Доносчикъ (и притомъ почти единственный свидтель обвиненія). Ибрагимъ Байрашевскій самъ оказался германскимъ агентомъ и уже въ декабр 1914 г. былъ присужденъ къ каторг. Въ март 1915 года онъ умеръ въ тюрьм, принеся повинную’.
Съ этой послдней чертой смыслъ маріампольскаго дла выступалъ въ совершенно неожиданномъ и необыкновенно яркомъ освщеніи. Маріампольскій Мазепа измнилъ. Но тогда виновны ли т, кого онъ усплъ погубить, какъ преступниковъ? И вотъ, въ орган военнаго вдомства ‘Русскомъ Инвалид’ (къ сожалнію, тоже не всегда безупречномъ въ отношеніи антисемитскихъ предубжденій) появилась статья генерала Бернацкаго. Авторъ боле широко и по свжимъ слдамъ изслдовалъ вопросъ о Маріампол и пруссакахъ, чмъ это сдлалъ военный судъ, и честно засвидтельствовалъ въ печати, что никакой измны въ Маріампол не было, не было ни ‘радостныхъ встрчъ врага’, ни ‘студентовъ-евреевъ съ нмецкими повязками’, ни всего, что выдумано нмецкимъ шпіономъ Байрашевскимъ, а было совсмъ обратное: и поляки, и еврейское населеніе оставались врными Россіи, и многіе факты явились яркими иллюстраціями этой лойяльности.
Между прочимъ, вотъ разсказъ жандармскаго унтеръ-офицера Гордя, опрошеннаго ген. Бернацкимъ:
По распоряженію начальства, когда нмцы вступали въ городъ, Гордй остался, чтобы слдить за непріятелемъ и поведеніемъ населенія. Онъ такъ увлекся своими наблюденіями, что не усплъ снять мундиръ, и опомнился уже отъ топота лошадей нмецкихъ кавалеристовъ, несшихся на него. Тогда онъ вбжалъ въ первый попавшіеся домъ еврея Фрейдберга и первый попавшійся еврей, рискуя собственной жизнью, постарался укрыть его на чердак, потомъ переодлъ, и черезъ нсколько минутъ, пока пруссаки шарили по сосдству, изъ дома Фрейдберга вышелъ маляръ съ ведромъ въ одной рук и кистями въ другой. Мурлыча псню, онъ прошелъ мимо нмецкихъ кавалеристовъ. Унтеръ-офицеръ Гордй былъ спасенъ.
‘Войдите въ домъ еврея, и вы наврное найдете измнника’,— говорила картина, нарисованная Байрашевскимъ. Къ сожалнію, это же слдовало изъ приговора суда. Гордй входитъ — и вмсто измнника встрчаетъ самоотверженнаго спасителя. Этого мало: Гордй, котораго, конечно, знало населеніе Маріамноля, остается въ город все время нашествія пруссаковъ, и никто его не выдалъ ни изъ боязни, ни изъ корысти. Въ город, все населеніе котораго рисовалось сплошь предательскимъ, фактически предателя не нашлось ни одного.
Какъ жаль, что военный судъ, слишкомъ ослпленный довріемъ къ Байрашевскому, не потрудился обратиться къ этому офиціальному наблюдателю. Тогда онъ не впалъ бы роковую ошибку, не осудилъ бы тысячъ невинныхъ на основаніи словъ настоящаго предателя… Судъ узналъ бы отъ этого солдата (былъ и еще гусаръ, тоже скрывшійся въ город, и тоже никмъ не выданный), какъ въ Маріамполь вступили пруссаки, какъ рыжій нмецкій комендантъ съ угрозами повсить заложниковъ требовалъ выбрать бургомистра и помощника, какъ старый Гершановичъ при выбор говорилъ избирателямъ: ‘вы отдаете меня въ жертву’, какъ нмцы подъ угрозой смерти требовали у Гершановича доставки лошадей, отъ чего тотъ упорно отказывался и въ конц-концовъ такъ лошадей и не доставилъ.
Нтъ надобности въ мелодраматическихъ преувеличеніяхъ. Исторія говоритъ, что у Кочубея были не одни высокопатріотическія побужденія, когда онъ предупреждалъ Петра. Наврное, и старый Гершановичъ не горлъ все время чувствами одной возвышенной преданности долгу, которая такъ эффектна въ мелодрамахъ. Онъ былъ просто старый честный еврей, уважаемый согражданами и почти поневол принявшій въ трудное время такую обязанность передъ роднымъ городомъ и передъ родной страной. И если бы судъ имлъ время спросить еще хоть одного этого свидтеля, русскаго унтеръ-офицера Гордя, то вся Россія узнала бы изъ процесса, что бдный старый еврей съ честью выполнилъ эту обязанность, что при этомъ онъ правдиво выражалъ настроеніе и волю согражданъ, и что онъ лично и населеніе Маріамполя заслуживали лучшей награды, чмъ каторжная тюрьма и позоръ тягчайшаго изъ обвиненій, повисшаго надъ цлымъ племенемъ.
Но Гордя никто не спрашивалъ. Поляки, впрочемъ, были оправданы. Къ тому времени предубжденіе противъ нихъ уже не ослпляло суда. Для осужденія евреевъ, къ величайшему сожалнію, оказалось достаточнымъ показаніе и одного свидтеля.
И этотъ свидтель былъ самъ нмецкій шпіонъ и предатель…
Конецъ совсмъ недавно широко оглашенъ газетами всей Россіи. Присяжному повренному Грузенбергу, на основаніи статьи ген. Бернацкаго, удалось розыскахъ Гордя, и 28-го іюля въ Главномъ Военномъ суд дло о маріампольской измн постановлено возобновить. Это, конечно, была уже только формальность: Гершановича сразу освободили изъ псковской каторжной тюрьмы, а вскор произошелъ новый судъ. Гершановичъ былъ, конечно, оправданъ и могъ вздохнуть свободно посл двухлтней каторги…
Что осталось у него посл этихъ двухъ лтъ? Сколько страданій вынесли онъ и его семья за это тяжелое время,— даже эти вопросы теряютъ свое значеніе при постановк другихъ, невольно тснившихся въ встревоженную совсть: какія тысячи трагедій, сколько погибшихъ человческихъ жизней,— женщинъ, стариковъ и дтей,— въ этихъ толпахъ выселенцевъ и бженцевъ, гонимыхъ, какъ осенніе листья предубжденіемъ и клеветой съ родныхъ мстъ навстрчу новымъ предубжденіямъ и новымъ клеветамъ на чужбин, сколько ихъ обязано своей гибелью этому предубжденію и этой клевет, которыя сосредоточены въ двухъ словахъ:
— А Кужъ? А Маріамполь?
Оскара Осиповича Грузенберга, не въ первый и, конечно, не въ послдній разъ выступающаго въ борьб противъ неправды и клеветы, которыми осыпаютъ его родной народъ, можно поздравить съ этимъ ‘блестящимъ дломъ’. На первый взглядъ оно представляется не только блестящимъ, но и какъ будто нетруднымъ, когда все уже собрано въ одну картину, когда эта картина открыта и гласно поставлена передъ судомъ, хотя бы и военнымъ,— можно ли сомнваться въ исход? Передъ яркимъ лучомъ, прорвавшимся сквозь удушливые туманы предубжденій, клеветы, ложнаго доноса и легковрія,— защитнику какъ будто не стоитъ уже много труда убдить судей. Рчь О. О. Грузенберга уже не только юридическая защита даннаго подсудимаго передъ даннымъ составомъ суда, но и пламенная апелляція еврейства противъ общей неправды и закоренлаго предубжденія. Прокуроръ уже не обвиняетъ, наоборотъ, онъ присоединяется къ доводамъ защиты. Судьямъ не приходится долго совщаться. Торжество полное, и весь этотъ заключительный эпизодъ тяжелой драмы кажется простымъ подаркомъ судьбы, своего рода черной жемчужиной въ мартиролог современнаго еврейства, которую судьба подноситъ, позаботившись даже о самой эфектной оправ.
Да, но если принять во вниманіе, что значитъ въ такихъ случаяхъ безжалостная форма кассаціоннаго порядка, какъ рдки и трудны случаи пересмотра ршенныхъ длъ, какъ часто истина, житейски очевидная, не можетъ пробиться черезъ требованія этой формы,— только тогда можно оцнить всю трудность пути, которымъ удалось вынести эту жемчужину изъ глубины каторжной тюрьмы на свтъ дня и солнца.
Большая удача,— это правда. Такого рода юридическій и бытовой самородокъ, сверкающій разносторонней и яркой моралью. Но нельзя забывать, что и самородки даются лишь рудокопамъ, которые долго и упорно роются въ шахтахъ.
Теперь, благодаря скорбному и выразительному длу о маріампольской измн, есть возможность обратить противъ злой клеветы ея собственное оружіе… На новыя измышленія въ томъ же род можно отвтить тми же многозначительными географическими названіями:
— А Кужъ! а Маріамполь!…