Кто-то сказалъ мн, что у насъ нтъ настоящей критики потому, что уже никто такъ не любитъ литературы, какъ любилъ ее когда-то Блинскій, Апполонъ Григорьевъ, Страховъ.
Я не согласенъ съ этимъ.
И наши молодые современные писатели, пишущіе о литератур, любятъ ее и ея художниковъ, но любятъ странной, горячечной любовью.
Въ этой любви они доходятъ до извращенія, до садизма. И какъ любовникъ въ безуміи любви терзаетъ, унижаетъ, предаетъ любовницу, такъ иногда, примрно, скажемъ, Чуковскій, любящій Арцыбашева (да, да, любящій, ибо иначе онъ просто бы не писалъ о немъ), предаетъ его, передергиваетъ цитатами и въ смломъ изступленіи своемъ доходитъ до выдумки, до клеветы.
Вспомнимъ начало его статьи объ Арцыбашев въ книг ‘Отъ Чехова до нашихъ дней’:
‘И хотя Юрій Сварожичъ зналъ, что онъ уже не хочетъ и не можетъ, но все-таки продолжалъ лзть на нее’.
Этой фразы нтъ въ ‘Санин’, и, выдумавъ ее, Чуковскій строитъ все дальнйшее на ней. И тотъ же Чуковскій, любящій Горькаго и безпредметно ревнующій его къ тому-то или къ чему-то, въ томъ же любовномъ ослпленіи низвергаетъ его съ пьедестала въ какую-то мщанскую плоскость и дко, съ мученіемъ и болью спрашиваетъ вопросомъ на вопросъ: Кончился ли Горькій?— А можетъ быть, онъ никогда и не начинался?
А Нильскій, внчающій и на другой день развнчивающій и на третій день заигрывающій со своей жертвой! Разв это не сцена неудовлетворенной, слишкомъ пылкой любви?
А Горнфельдъ, говорящій, что ему очень жаль, что, прежде чмъ коснуться интересныхъ дарованій такихъ-то и такихъ-то авторовъ, онъ долженъ взять опорой для общаго о нихъ сужденія совершенно не характерную для нихъ сторону ихъ произведеній? Разв это не любовникъ, который говоритъ женщин: ‘Любить-то я тебя люблю, тло у тебя красивое, вся-то ты мн желанная, но отчего ты не до конца совершенна, отчего у тебя немного велики руки?’