О книге В. Виндельбанда, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1910 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА

Г. В. ПЛЕХАНОВ

СОЧИНЕНИЯ

ТОМ XVII

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО МОСКВА

О книге В. Виндельбанда

Вильгельм Виндельбанд. Философия в немецкой духовной

жизни XIX столетия. Авторизованный перевод с немецкого М. М.

Рубинштейна. Издание ‘Звено’. Москва 1910 г.
(‘Современный Мир’ No 1, 1910 г.)

Это ряд лекций, читанных в 1908 г. в Свободном немецком высшем институте во Франкфурте-на-Майне. Задача этих лекций состояла в том, ‘чтобы выяснить в связи общего исторического развития немецкой нации в течение XIX столетия те мотивы мировоззрения, которые играют в нем известную роль и в которых отражается сама жизнь’. Это, разумеется, очень интересная и важная задача. Но для того, чтобы разрешить ее, для того, чтобы выяснить, каким образом германская общественная жизнь XIX столетия отражалась на германском мировоззрении той же эпохи, необходимо прежде всего крепко усвоить себе основное положение материализма, гласящее, что не мышление определяет собой бытие, а бытие определяет собой мышление. Талантливый писатель Вильгельм Виндельбанд, однако, далеко не усвоил себе этого положения, его взгляд на материализм вообще и на исторический материализм в частности есть взгляд предубежденного идеалиста, остающегося слепым по отношению к самым важным и сильным сторонам отвергаемой им теории. Следствием этого было, во-первых, то, что все те страницы, которые посвящены материализму в этой книге Виндельбанда, совершенно неудовлетворительны, и во-вторых, — и это еще важнее, — то, что задача его исследования осталась нерешенной. В самом деле, Виндельбанд дает нам лишь несколько более или менее удачных намеков на то, каким образом развитие германского мировоззрения в XIX веке должно объясняться развитием общественной жизни новейшей Германии. Но сколько-нибудь последовательного и связного объяснения у него нет, и в том, что касается развития германской общественной мысли в течение последней трети XIX столетия, его изложение грешит, как мы сейчас увидим это, весьма серьезными промахами. Иначе и быть не могло. Кто занимается историей общественной мысли, в тех или других ее проявлениях, тот не может теперь безнаказанно игнорировать материализм.

Однако остановимся сначала на том, что мы назвали удачными намеками нашего автора. Вот наиболее замечательные из них. Виндельбанд говорит: ‘Мы в праве видеть во все времена благороднейшую задачу философии именно в том, что она образует самосознание развивающейся культурной жизни. Она делает это косвенно и непроизвольно, бессознательно и полусознательно также там, где мыслитель, по-видимому, следует, — и думает, что он следует, — исключительно своему индивидуальному влечению познания, своим мотивам интеллектуального удовлетворения, по возможности свободным от всех потребностей окружающего мира. Именно потому важное значение философских систем кроется в конечном счете не в преходящих формулах их понятий, а в тех содержаниях жизни, которые находят в ней свое прояснение’… ‘Точно так же и здесь, при взгляде на ход развития, через которое прошел народ в девятнадцатом столетии, мы везде должны рассматривать теории, как осадок жизни, — и это не только позволительно, но даже диктуется, тем более, что вопрос о том, каково отношение теории к жизни, какова жизненная ценность теории, составляет один из коренных вопросов самого этого развития’ (стр. 5—6). Это как нельзя более справедливо. И именно потому, что это как нельзя более справедливо, надо признать до последней степени наивными тех людей, которых удивляют выражения, вроде: ‘буржуазная философия’, ‘пролетарская теория’ и т. п. Ведь, если философия представляет собою ‘самосознание развивающейся культурной жизни’, то естественно, что в ту эпоху культурного развития, которая характеризуется преобладанием буржуазии в общественной жизни, сама философия — все господствующие направления — носит на себе печать буржуазности. Это само собой понятно. Не менее понятно и то, что, когда пролетариат начинает восставать против господства буржуазии, тогда в его среде начинают распространяться теории, выражающие собою его антибуржуазные стремления. Конечно, всякий научный взгляд может быть понят поверхностно и односторонне. Его поверхностное и одностороннее понимание отдельными лицами или целыми группами лиц может привести к уродливым, смешным, карикатурным выводам, это мы знаем, это мы видели на примере наших Шулятиковых, Богдановых, Луначарских и пр., и пр. Но существует ли, но может ли существовать такой научный взгляд, который был бы застрахован от неправильного понимания его людьми, недостаточно подготовленными к его усвоению? Такого взгляда нет и быть не может. Как ни смешны Шулятиковы, Богдановы и Луначарские, как ни уродуют они учение Маркса, и все-таки учение это правильно. И как ни злоупотребляет тот или иной ‘ум недозрелый, плод недолгой науки’ выражениями вроде: пролетарская теория, буржуазная философия и пр., выражения эти не перестают быть теоретически правомерными, пролетарские теории, а также и буржуазная философия существуют в действительности, как различные стороны ‘самосознания развивающейся культурной жизни’. С этим ничего не поделаешь. Остается только принять это к сведению и к руководству. А принять это к руководству, значит — понять, что современная философия Западной Европы, в которой так сильно господствует буржуазия, не может не быть самосознанием этой последней. К сожалению, эта весьма простая истина очень туго проникает теперь в умы даже тех людей, которые, вообще говоря, стоят на стороне рабочего класса. Вот почему люди эти, как у нас, так и в Западной Европе, очень часто с большой ревностью распространяют философские теории, представляющие собою последнее слово буржуазной реакции против освободительных стремлений пролетариата. Это очень печальное зрелище, на созерцание которого мы осуждены самим ходам европейского культурного развития.

Но вернемся к Виндельбанду с его более или менее удачными намеками. Вот еще один из этих намеков: ‘Когда читаешь обосновывающие доводы, в силу которых Шиллер в своих письмах об эстетическом воспитании человека и в трактате о наивной, сентиментальной поэзии превозносит соответственно своей эстетической теории эллинский мир, как истинное человечество, то ясно чувствуешь, что здесь всюду имеется действие контрастов, в котором в античное время считается действительным все то, чего нехватает в отношении идеала настоящему. Бегство в прошедшее, собственно говоря, то же самое, что бегство в идеал’ (стр. 30). Это опять совершенно верно и очень удачно выражено. ‘Действие контрастов’, на которые указывал еще Гегель, объясняет очень многое в истории умственного развития всякого общества, разделенного на классы. Оно до такой степени велико, что тот, кто недостаточно считается с ним, рискует наделать самых грубых ошибок при изучении такой истории. К сожалению, сам Виндельбанд не всегда умет правильно определить признаваемое им ‘действие контрастов’. И само собою разумеется, что это весьма значительно уменьшает ‘ценность’ его исследования.

Вот яркий пример в подтверждение сказанного. Характеризуя общественную жизнь Западной Европы в XIX веке, Виндельбанд говорит: ‘Слово Гегеля стало истиной: массы подвигаются вперед. Они вступили в историческое движение, которое раньше разыгрывалось в существенных чертах над ними в тонком верхнем слое. Массы заявляют свои права не только в политическом развитии, но и во всех областях духовной истории в такой же мере, как в экономической области. Все слои социального тела требуют для себя со всей серьезностью и всей энергией полного участия во всех благах общества, как в духовных, так и в материальных, выступают в каждом направлении общей жизни с претензией участвовать в нем в общей работе и заявлять там права своих интересов. Наша жизнь получила таким образом совершенно иной вид, и это социальное расширение образует самое важное основание для экстенсивного и интенсивного повышения жизни, которое испытало человечество девятнадцатого столетия’ (стр. 136—137). Это, конечно, так: современная общественная жизнь Зап. Европы в самом деле получила ‘совершенно иной вид’ вследствие того, что ‘массы подвигаются вперед’. Но автор позабыл, что это поступательное движение народных масс встречало и продолжает встречать сильное сопротивление со стороны высших классов. А раз позабыв об этом, он естественно упустил из виду и то, что сопротивление высших классов поступательному движению масс непременно должно было отразиться на всем ходе умственного развития Европы и в особенности на истории литературы, искусства и философии. Вследствие этого он придал совсем неправильное освещение той проповеди индивидуализма, которая прославила имя Фридриха Ницше. Виндельбанд говорит: ‘Таким образом мы переживаем нивелировку исторических различий и установление единообразия жизни, о которой ни один из прежних веков человеческой истории не имел даже ни малейшего представления. Но отсюда возникает теперь большая опасность, что мы таким путем утратим самое высшее, что, собственно, впервые составляет и составляло во все времена культуру и историю: жизнь личности. Чувство этой опасности проходит в глубине через всю духовную жизнь последних десятилетий и прорывается время от времени со страстной энергией. Наряду с этой блестяще развивающейся наружу материальной культурой развивается горячая потребность в собственной внутренней жизни, и рядом с той демократизирующей и социализирующей жизнью масс вырастает горячая оппозиция индивидов, их подъем против подавления массой, их первобытное влечение к разряжению собственного существа’ (стр. 142—143). Спрашивается, каким образом ‘индивиды’ могут быть ‘подавлены’ той ‘массой’, которая сама подавлена в разделенном на классы капиталистическом обществе? На этот неизбежный вопрос мы напрасно стали бы искать ответа в разбираемой книге. Виндельбанд не хочет понять, что поскольку новейший индивидуализм, нашедший себе самого яркого представителя в лице Фридриха Ницше, является протестом против поступательного движения массы, постольку в нем сказывается не опасение за права личности, а боязнь за классовые привилегии. Это не только верно, это постепенно становится общеизвестным. Возьмем хоть литературу. Профессор Леон Пино в своей книге: ‘L’ Evolution du roman en Allemagne au XIX siиcle’. Paris 1908 г., изображает новейший индивидуализм, — индивидуализм ‘неоромантиков’, — именно как реакцию против современного социалистического движения (см, в названной книге главу XV— Le roman nйoromantique: symbolique, rИligieux et lyrique). И он, без всякого сомнения, прав. Но современное социалистическое движение направляется совсем не против ‘личностей’. Совершенно наоборот! Оно стремится оградить эти права, постоянно нарушаемые зависимым положением огромного большинства, ‘личности’ в современном обществе, т. е. пролетариата. Поэтому современный индивидуализм вовсе не может быть рассматриваем, как движение в пользу прав личности вообще. Он есть движение в пользу прав личности, принадлежащей к известному классу. И он прекрасно сознает, — хотя бы в лице того же Фридриха Ницше, — что интересы такой личности могут быть ограждены лишь путем угнетения ‘личности’, принадлежащей к другому и несравненно более многочисленному классу, т. е. к тому же пролетариату. Но Виндельбанд остается слепым ко всему этому. Это может казаться странным, но это объясняется тем, что на его собственных философских взглядах отразились некоторые отрицательные стороны современной общественной жизни.

Г. М. Рубинштейн очень недурно перевел книгу Виндельбанда, и это даже удивительно: так редки у нас сколько-нибудь сносные переводы.

О книге В. Виндельбанда

Читайте также: