Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 14 т. Т. 11. Салат из булавок
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2015.
О ГРОБАХ, ТАРАКАНАХ И ПУСТЫХ ВНУТРИ БАБАХ
Как-то давно-давно мне рассказали забавный анекдот…
Один еврей, не имеющий права жительства, пришел к царю и говорит:
— Ваше величество! Дайте мне, пожалуйста, право жительства!
— Но ведь ты же знаешь, что правом жительства могут пользоваться только ремесленники.
— Ну, так я ремесленник.
— Какой же ты ремесленник! Что ты умеешь делать?
— Уксус умею делать.
— Подумаешь, какое ремесло, — усмехнулся скептически государь, — и я умею делать уксус.
— И вы умеете? Ну, так вы тоже будете иметь право жительства!
Прошли идиллические времена, когда рождались подобные анекдоты, настали такие времена, когда не только скромные фабриканты уксуса, но и могущественные короли — не имеют права жительства.
Некоторое исключение представляет собой Константинополь: человек, который умеет делать уксус, здесь не пропадет. Искусство ‘делать уксус’ в той или другой форме — все— таки дает право на жизнь.
Вот мои встречи с такими ‘ремесленниками, имеющими право жительства’, неунывающими, мужественными делателями ‘уксуса’.
* * *
Они сидели на скамейке в саду Пти-Шан и дышали теплым весенним воздухом — бывший журналист, бывший поэт и бывш… чуть по привычке не сказал — бывшая сестра журналиста… Нет, сестра журналиста была настоящая… Дама большой красоты, изящества и тонкого шарма…
Всем трем я искренно обрадовался, и они обрадовались мне.
— Здорово, ребята! — приветствовал я эту тройку. — Что поделываете в Константинополе?
Все трое переглянулись и засмеялись.
— Что мы поделываем… Да вы не поймете, если мы скажем…
— Я не пойму? Да нет на свете профессии, которой бы я не понял!
— Я, например, — сказал журналист, — лежу в гробу.
— А я, — подхватил поэт, — хожу в женщине.
— А я, — деловито заявила журналистова сестра, — состою при зеленом таракане.
— Все три ремесла немного странные, — призадумался я. — Делать уксус гораздо легче. Кой черт, например, занес вас в гроб?..
— Одна гадалка принаняла. У нее оккультный кабинет: лежу в гробу и отвечаю на вопросы клиентов. Правда, ответы мои глубиной и остроумием не блещут, но все же они неизмеримо выше идиотских вопросов клиентов.
— А вот вы… который ‘ходит в женщине’? Каким ветром вас туда занесло?
— Не ветром, а голодом. Огромная баба из картона и коленкора. Я влезаю внутрь и начинаю бродить по Пере, неся
на себе это чудовище, в лапах которого красуется реклама одного ресторана.
— Поистине, — сказал я, — ваши профессии изумительны, но они бледнеют перед карьерой Ольги Платоновны, состоящей при зеленом таракане!
— Смейтесь, смейтесь… Однако зеленый таракан меня кормит. Собственно, он не зеленый, а коричневый, но цвета пробочного жокея, которого он несет на себе, — зеленые. И поэтому я обязана иметь на правом плече большой зеленый бант: цвет моего таракана. Да что вы так смотрите? Просто здесь устроены тараканьи бега, и вот я служу на записи в тараканий тотализатор. Просто, кажется?
— Очень. Все просто. Один в гробу лежит, другой в бабе ходит, третья — при таракане состоит.
* * *
Отошел я от этой трудовой артели с очень стесненным сердцем, с очень тяжелым чувством, но, придя домой, сразу успокоился… Дело в том, что попалась мне в руки гельсингфорсская ‘беспартийная’ газета ‘Путь’ и наткнулся я в ней на вторую троицу моих знакомых:
1. Фальковского Федора
2. Кольцова Михаила
3. Иорданского Николая
Первый — бывший бесталанный сотрудник ‘Биржев— ки’ и автор ряда пьес, которые проходили на сцену с таким трудом, как будто это не пьеса, а верблюд пролазил в игольное ушко.
Второй — напечатавший в моем ‘Сатириконе’ два-три недурных стихотворения, — обитатель ‘Давыдки’, богема, совсем этакий юный поэтик, ласковый, кроткий и услужливый.
Третий — солидный редактор солидного ‘Современного мира’, писавший прилично, прогрессивно, но скучно до одури.
И сошлись они трое — такие разные — на одном ‘Пути’. Что привело их на этот путь?
Когда я читаю ‘Известия’ или ‘Красную газету’ — мне просто скучно, сухо в сердце и во рту — будто гигроскопическую вату жуешь… Но когда я беру в руки ‘Путь’, что-то тошнотворное, омерзительное подкатывается к горлу.
Уличная кокотка, с пеной у рта защищающая семейный очаг, привычный убийца, записывающийся в общество для защиты детей от жестокого обращения, шулер, с чувством декламирующий стихи Надсона — все это не так страшно, как страшна эта троица моих бывших знакомых, лижущая большевистские сапоги с таким остервенением, что остатки ваксы и грязи летят во все стороны.
Господи, Бог мой всесильный! Что довело их до этого? Ведь были же люди как люди, у Фальковского даже намечалось нечто вроде дружбы с Леонидом Андреевым, Михаила Кольцова всегда радостно и ласково встречали в нашей редакции. Иорданского читала вся интеллигентская Россия, если и не без скуки, то с уважением — какой же дьявол выжег эти три души и насыпал в выжженное место темного, липкого большевистского золота?..
И когда читаешь произведения этой троицы, то, что самое ужасное — в каждой строке чувствуешь:
— Ой, не мало ли мы солгали! Ой, достаточно ли заметно для наших хозяев облизали мы носок их сапога? Господи, сделай так, чтоб хозяева наши увидели подлость нашу и не обсчитали нас на эквиваленте!..
Мнешь газету, с отвращением бросаешь в угол и думаешь:
— Да здравствует гадальный гроб, виват тебе, баба из картона и коленкора, пою тебе осанну — зеленый таракан — идите свои путем, и благословляю вас за то, что никто из вас не свернул на Гельсингфорсский ‘путь’…
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Presse du soir, 1921, 21 мая, No 118. Печатается по тексту газеты.
В переработанном виде фельетон был включен Аверченко в сборник ‘Записки Простодушного’ (Константинополь, 1921). Оригинальный текст имеет совершенно иную проблематику, поэтому публикуется в данном томе.
…в саду Пти-Шан — Аверченко называет одно из самых популярных мест ‘ночного Константинополя’ 1920-х гг., где собирались обеспеченные русские беженцы. Увеселительный сад работал на одноименной улице (ныне Mesrutiyet Cd.). Теперь на этом месте автопарковка (Tepebasi Parki).
…я служу на записи в тараканий тотализатор. — Тараканьи бега проводились весной-летом 1921 г. в помещении клуба ‘Русский маяк’ на ул. Брусса, 40.
…гельсингфорсская ‘беспартийная’ газета ‘Путь’… — Ежедневная газета, выходила с 1 февраля 1921 г. по 8 января 1922 г.под редакцией П.И. Леонтьева, К.И. Шарина.
…Фальковского Федора… бывший бесталанный сотрудник ‘Биржевки’ и автор ряда пьес… — Фальковский Федор Николаевич (1874-1942) — писатель, драматург. С 1894 г. занимался журналистской работой. Наибольшей популярностью пользовалась его пьеса ‘Строители жизни’. ‘Биржевка’ (‘Биржевые ведомости’) — российская ежедневная политическая, экономическая и литературная газета, выходившая в Петербурге в 1861-1879 гг., затем в 1880-1917 гг.
Кольцова Михаила… обитатель ‘Давыдки’… — Кольцов (Фридлянд) Михаил Ефимович (1898-1940?) — русский советский писатель, журналист, общественный деятель, член-корреспондент АН СССР (1938). Член КПСС с 1918 г. Начал печататься в 1916 г. Активный участник Февральской и Октябрьской революций 1917 г. С 1922 г. — постоянный фельетонист и очеркист газеты ‘Правда’. Основатель и редактор журналов ‘Огонек’, ‘Чудак’, ‘Крокодил’ и др. 1 февраля 1940 г. был приговорен к смертной казни по обвинению в шпионаже.
Иорданского Николая… солидный редактор солидного ‘Современного мира’… Когда я читаю… ‘Красную газету’… — Иорданский Николай Иванович (1876-1928) — журналист, видный представитель дореволюционной легальной социал-демократической публицистики. После Октябрьской революции — член ВКП(б). Полпред в Италии в 1923 г. Журналистская работа Иорданского главным образом была связана с ‘Современным миром’ (бывшим ‘Миром Божьим’), который он редактировал в 1909-1917 гг..
‘Красная газета’ — ежедневная газета, в разное время орган центрального, губернского, городского комитетов ВКП(б) и Петросовета (Ленсовета). Выходила в январе 1918 — феврале 1939 гг.