О границах психологии, Белый Андрей, Год: 1904 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

Андрей Белый

О границах психологии

Белый Андрей. Собрание сочинений. Символизм. Книга статей

М., ‘Культурная революция’, ‘Республика’, 2010.

1. Субстанция в психологии

В настоящее время понятия причины и субстанции¹ отнесены к познавательным категориям. Такое отнесение стоит в связи с перевалом сознания к детерминизму и критицизму.

Субстанциальное понимание причины сменилось механическим в психологии.

Такой переход совершался постепенно.

У Гербарта² мы видим разложение взгляда на душу, как на единую субстанцию под влиянием оценки механических факторов. Психический процесс у него — соотношение многих субстанций.

Выяснилась роль закона отношений в психологии. Актуальность данного состояния сознания обусловлена отношением его к предыдущему. Рост сознания выводит Геффдинг³ из контраста в ощущениях.

Субстанциональность причинности поняли как причинность всякой субстанции. Таким подведением души под форму психология изгнала из своей сферы спиритуализм и мистицизм. Кант показал невозможность рациональной психологии. Психологии досталась сфера опыта. Тогда и установилась тожественность в понимании причины естествознанием и психологией.

Риль⁴ определил причинность как вид энергетического процесса. Такое понимание причинности разделялось и другими учеными (Майер, Гельмгольц⁵, Максуэлл, Оствальд⁶ и др.).

Но, по Вундту⁷, ближайшие определения причины не переносимы на психический процесс. Энергетика не покрывает психологию, а только иллюстрирует ее понятными механическими моделями. В этом согласны и Вундт, и Геффдинг. К ним отчасти присоединяется сам Риль, когда говорит, что химический процесс в мозге и психическая деятельность идут рядом, не превращаясь друг в друга.

Единство психической деятельности, осознаваемое как ‘я’, эмпирическая психология превращает в бесконечно разложимое разнообразие. Анализ самосознания устанавливает вместо единой субстанции сложное взаимодействие сил. Понятие о нашем ‘я’ как о чем-то действительном разбивается. Оно оказывается мнимым. Само выражение ‘психический’, по Авенариусу, условно.

Так вырастает значение физиологической психологии.

2. Бессознательное

Наиболее общее определение физиологии сводится к указанию на нее как на науку, исследующую проявления жизни, лежащие за порогом сознания. Тут нас встречает сфера бессознательной деятельности нашего ‘я’. Сознание, с ее точки зрения, есть, по Геффдингу, вывод естественных отправлений организма.

Но, оперируя с понятием о бессознательном, мы встречаемся с новой сложностью. Вырастает необходимость очертить понятие о бессознательном. В психологии мы встречаемся с разнообразными определениями понятия о бессознательном.

Бессознательное, по Лейбницу⁸, равнозначно затемненному сознанию.

По Фихте, понятию о бессознательном соответствует первичная самодеятельность духа⁹.

Гегель приравнивает понятие о бессознательном к погружению идеи в бытие вне себя.

Бессознательное Шопенгауэра есть воля¹⁰.

Гартман¹¹, наоборот, в представлении об абсолютно бессознательном мыслит и волю, и представление. Самая воля, по его мнению, только проявление бессознательного.

Фехнер видит в бессознательном механизацию сознательной функции души¹².

Гартман указывает на то, что был момент, когда бессознательную деятельность организма вполне отожествляли с физиологическими отправлениями.

Бенеке давал спиритуалистическое толкование понятию о бессознательном.

Фортлаге¹³ стоял на границе между спиритуалистическим и физиологическим пониманием.

Фехнер указывает на то, что раздражения, лежащие ниже порога сознания, хотя и не имеют соотносительных ощущений, но могут определяться условно и отрицательно.

Гартман отказывается допустить такие ощущения. По его мнению, возможны лишь ступени сознательности.

Понятие о бессознательном в таком освещении есть понятие предельное. Оно говорит нам о том, что элементы сознания, слагающие нам картину действительности, здесь пересекаются. Следовательно и сама она исчезает.

Бессознательное есть чистое ничто. К этому предельному отрицательному понятию мы неизбежно подходим в физиологической психологии. Все психофизиологические формулы, рисующие нам картину бессознательной деятельности жизни, суть условные знаки, не имеющие никакого положительного смысла за пределами известного цикла методов. С другой стороны, чистый субъект познания в свете современных гносеологических взглядов оказывается предельным отрицательным понятием. Содержание сознания оказывается в таком понимании между Сциллой бессознательного и Харибдой чистого сознания. Про сознание, определимое одними знаками минус, как и про бессознательное, можно сказать, что они равны нулю в психологии или составляют какие-то постулируемые единства. Но области постулатов лежат за пределами психологии. В одном направлении такой областью будет механика. В противоположном направлении — теория познания. Между этими областями суждено развиваться эмпирической психологии, под угрозой раствориться то в механике, то в теории познания.

Выясняется одно: оперируя в психологии с понятиями о сознательном и бессознательном, мы оперируем лишь с понятиями соотносительными, является сомнение в правильном употреблении этих понятий.

3. Методы психологии

Сознательное и бессознательное суть лишь проекции некоторого неразложимого единства. Безраздельная целостность должна характеризовать такое единство. Она должна подстилать все наши единичные переживания. Она же — условие, сплавляющее переживания отдельных лиц в коллективное переживание.

Безраздельная целостность переживания возвращает нас к вопросу о субстанции. Безраздельная целостность переживания есть субстанция нашего ‘я’. Легко видеть, что субстанция в таком освещении уже не есть для нас неизменная основа явлений, но она и не материя, еще менее ее возможно отожествлять с причинностью. Она есть живая связь протекающих в нас психических процессов. Но чтобы она не осталась в области статических определений, мы склонны видеть в безраздельной цельности нашего ‘я’ творческое начало психики. Различные формы душевной деятельности (ум, чувство, воля) как бы вытекают из живой связи их в переживаемом единстве сознания.

По мнению американского психолога Джемса¹⁴, не выдерживает критики теория, предполагающая, что сознание складывается из бессознательных элементов. Никогда не удастся показать, по его мнению, переход к такой сумме от слагаемых, элементы которых не даны в этой сумме. Приблизительно подобного же взгляда держится и Альфред Фулье¹⁵. Знаменитый девиз Дюбуа-Реймона¹⁶ в сущности о том же.

Так же на дело смотрит Генрих Риккерт в своем капитальном исследовании о границах естественно-научного образования понятий.

Мюнстерберг¹⁷ прямо заявляет, что психический феномен есть то, чем он кажется нашему сознанию.

На этом основании прав Дильтей, ограничивая область естественнонаучной психологии.

Между предметами исследования природы и истории Зигварт¹⁸ видит коренную разницу. Область природы — часть естествознания. Область истории, по Риккерту, есть действительность в ее конкретных формах. Такова наша психическая жизнь.

Но раз психическая жизнь есть то, чем она является нашему сознанию, то индивидуальные понятия, отвлекаемые от переживаемых состояний сознания, распространимы на всю психологию. Вся метафизика в таком освещении вытекает из психологии, но сама психология попадает уже в область мистического реализма. Она оказывается не наукой.

На связи метафизики с психологией настаивают Целлер, Вундт и др.

Липпс¹⁹ решительно указывает на то, что всякая философия может быть только психологией.

Крайний вывод из этого положения — необходим соллипсизм. Это выясняет Шуппе²⁰.

Таковы два ряда методов, имеющих самостоятельное значение в психологии: метод отнесения психических факторов к физиологическим константам и метод индивидуализации этих факторов, независимо от коррелятивных им констант.

4. Параллелизм

Кюльпе²¹ считает нужным указать на отсталость взгляда о раздельности и самостоятельности душевных способностей. ‘Представления, — говорит он, — не в меньшей степени, чем чувствования и волевые акты, сплавляются в нашем сознании в нераздельные, цельные процессы’²².

Переживание наше не определяется ни совокупностью душевных деятельностей, входящих в него порознь, ни одной из них, принятой за основную, хотя бы мы имели основание предполагать определяющее значение его для остальных элементов.

В том и другом случае мы не получили бы безраздельной цельности переживания. В том и другом случае психическая деятельность должна характеризоваться некоторым неразложимым элементом.

Таким элементом является индивидуальность.

Индивидуализм психической жизни вытекает уже из возражений, которые делает теория апперцепции ассоциативной психологии.

Но, по мнению Джемса, ассоциативная психология в процессах сознательной деятельности пренебрегала вниманием. Этот последний элемент нарушает выдержанность ассоциативной психологии.

Индивидуализм психики, по Геффдингу, имеет свое физическое выражение ‘в сумме энергии, которой располагает организм в состоянии зародыша и во время развития, а также в органической форме, в которой обнаруживается эта энергия’. Такова эмпирическая формула взаимодействия души и тела.

Вместе с Вундтом мы должны признать, что эта сумма физического обнаружения индивидуальности менее психического результата этих обнаружений, открывающегося нам в представлении о нем как о нашем ‘я’.

Допуская метод количественного определения психофизических элементов нашего ‘я’, мы должны помнить, что наводим временный мост между двумя несоизмеримыми рядами. По Вундту, такое допущение только ‘эмпирическая вспомогательная гипотеза, которая оказывается несостоятельной при познавательно-теоретическом исследовании’.

Понятие о душе носит субъективный характер. Психология не должна рассматривать это понятие как эмпирически данное. Иначе начинается путаница, порождающая конфликт между идеями свободы и необходимости в области духовных процессов жизни.

Геффдинг вместе с другими рассматривает четыре возможных способа взаимодействия между сознанием и мозгом.

1) Сознание и мозг действуют друг на друга как субстанции (Спиноза).

2) Сознание — функция мозга (теория ассоциации, Юм, Милль и др.).

3) Мозг — функция сознания (Беркли, Шопенгауэр).

4) Сознание и мозг — различные проявления той же сущности (психофизический параллелизм, Вундт, Геффдинг, в некотором отношении Лейбниц).

‘Дух и материя, — говорит Геффдинг, — являются нам, как несводимая к единству двоица’²³.

Американский психолог Лэдд²⁴, признавая права физиологической психологии как метода, оговаривает эти права необходимостью метафизического рассмотрения природы и души.

К этому взгляду присоединяется Джемс, а у нас Чел панов.

Таким образом, в результате эволюции психологических взглядов мы получили двойственное выражение переживаемого единства, являющегося нам то во внешних, то во внутренних терминах.

Причинная связь явлений в психологии или получает индивидуальную мотивацию, или же объясняется их функциональной зависимостью.

Вундт то формально объединяет эти ряды, то эмпирически смешивает их²⁵. Параллелистическую доктрину разделил бы Лейбниц, но во всяком случае трудно конкретно связать ‘предустановленную гармонию’ с параллелизмом. Ясно одно, что монада его касалась обоих рядов параллелизма.

Несравненно интереснее попытки построить эволюционную монадологию, какие мы встречаем у некоторых новейших мыслителей, преимущественно у французов*. Оствальд недаром считает психофизический параллелизм, лежащим в основе этих концепций.

Психофизический параллелизм непроизвольно переходит в монизм. Иллюстрируем при помощи формулы сущность этого перехода.

Если а — внутреннее истолкование известного факта, b — внешнее, то формула постулируемого единства есть (а, b)_х, где указатель X есть иррациональное условие соизмеримости двух рационально несоизмеримых рядов. Это условие постоянно для а₁, а₂, а₃, как и для b₁, b₂, b₃. Формула (а, b)_хэквивалентна формуле X (а, b), где X постоянное условие всякой соизмеримости, а и b — величины соизмеряемые и переменные

(а, b)_x= X_(а,_b_)*

* У нас математик Н. В. Бугаев в сжатых тезисах, напоминающих Лейбница, дал очерк интересно и глубоко задуманной монадологической концепции.

5. Ходячие нападки на параллелизм

Параллелистическая доктрина в психологии есть наиболее трезвая доктрина.

Почти все возражения против нее направлены, скорей, против узко: понимания ее.

Совершенно справедливо указывают возражатели, что из параллельности духовных процессов процессам физическим вытекает параллельность любого звена физического ряда соответствующему ему звену ряда психического. Но когда из невозможности провести наглядно параллелизм заключают о ложности параллелистической доктрины, в таком заключении кроется фальшь. Ведь прежде, нежели устанавливать связь между данным явлением физического ряда и его психическим коррелятом, следует уяснить себе, какие процессы мы объединяем собственно как процессы психические и какова точная граница, окружающая эти процессы.

Но этот вопрос есть вопрос о внутреннем ряде параллелизма. Не решив этого вопроса в том или ином определенном смысле, мы не имеем возможности упрекать параллелистов в неумении привести для каждого данного звена параллели ему соответствующего звена в другой параллели.

Понятие о непрерывности звеньев физического ряда само требует некоторых предпосылок, понятие о которых не может образоваться в пределах естественно-научного образования понятий. Внутренний ряд есть и постулат внешнего ряда, и его необходимая предпосылка. Мысль о самостоятельной связи духовных процессов независимо от их физического выражения есть только вывод из постулируемого единства процессов душевной жизни. А мысль о параллельности рядов есть вывод этого вывода.

Объективное отношение к рассматриваемой доктрине не требует наличности всех соответствий между параллелями для защиты этой доктрины.

Если же нам возразят, что в данной нам действительности акты состояний сознания всецело связаны с физиологическими процессами мозговой деятельности и потому параллелистическая доктрина должна нарисовать ряд пар психофизических взаимодействий между сознанием и мозгом, то мы легко можем подвергнуть сомнению такое назначение доктрины. Ведь установление связи между сознанием и мозгом не отличается от установления связи между отдельными актами мозговой деятельности. Найденная связь физических процессов становится в таком случае моделью, которую мы представляем вместо ненайденного соотношения между сознанием и мозгом. Условной моделью перекидываем мы мост от непрерывно связанных звеньев физического ряда к некоторым (прерывным) членам психического ряда, относительно которых можно только сказать, с точки зрения научной психологии, что они как-то связаны между собой. Существование связей есть следствие предполагаемой необходимости существования внутреннего ряда, но характер связей неизвестен.

А если характер связей неизвестен, отыскание параллелизма между рядами вышеупомянутым способом есть фикция. Внутренний ряд подменяем мы тут условными моделями. Элементы для построения моделей берутся из внешнего ряда. Внутренний ряд понимается нами как внешний или внешний как внутренний. Параллелизм превращается в единство рядов. Естественные физические процессы, понятые в точном смысле, соответствуют самим себе, но только понятым в смысле переносном. И обратно.

Вот в каком извращенном виде некоторые толкуют параллелистическую доктрину, чтобы удобнее обрушиться на нее. Но они тут не имеют дела с параллелизмом. Опровержение ходячих представлений в параллелизме сохраняет нам доктрину нетронутой.

Наука принимает параллелизм лишь в самом общем смысле, как руководящую нить исследований, но не как теорию, определившуюся в деталях.

Сторонники спиритуалистической психологии, желая превратить параллельность рядов в их одностороннюю зависимость или по крайней мере в преобладание одного ряда над другим, опрокинув доктрину в неправильном ее истолковании, возвращаются к метафизическим парениям разума, которые они выдают за свои психологические изыскания. Но стоит точной науке их опрокинуть, как они же, потеряв все свое достоинство, хватаются за параллелизм как за последнее убежище.

Защитники независимости души, воюющие с естественнонаучным детерминизмом, в свете параллелистической доктрины, являются Дон Кихотами, сражающимися с ветряными мельницами. Освободив душу — Дульцинею — от физических воздействий, они все же остаются в постоянной опасности быть проглоченными всегда встающей для них Химерой гносеологических исследований, пока не уяснят отчетливо, что собственно должны мы разуметь под психизмом. Умаление важности гносеологических проблем из страха перед этими проблемами неминуемо ставит кавалеров Дульцинеи в странное положение, ибо гносеология тогда моментально превращает Прекрасную Даму, только что освобожденную от грубых поползновений естествознания, в краснощекую скотницу объединением естествознания и психологии в понятии об имманентном бытии. Вместо того чтобы бороться с гносеологией, выковывающей для них оружие борьбы, и подвергаться порезам от неумения обращаться с этим оружием, мы посоветуем примириться рыцарям Печального Образа с необходимостью видеть Дульцинею на скотном дворе, потому что в противном случае они все-таки останутся там, но в дурном обществе.

В столь критическом положении параллелистическая доктрина поможет размежеваться между душой и овцами, отведя Дульцинее особое помещение на скотном дворе. Это особое помещение есть постулируемый внутренний ряд параллелизма.

Проблема для спиритуалистов одна: или параллелизм и душа, или скотный двор и овцы.

Бедные психологи-спиритуалисты!

6. Описательная психология

В переживаемых процессах мышления, чувствования или воления наше ‘я’ является нам как связь этих процессов. Процессы же эти являются нам как модели механических взаимодействий. Или же наоборот: эти взаимодействия — модели психических деятельностей.

Там, где граница устанавливается физическим соответствием психофизической параллели, там внутренний ряд определим лишь предельно и отрицательно. Внутренний ряд здесь — граница методов, с которыми нам приходится иметь дело.

Можно рассматривать наше ‘я’ в непосредственно нам данных переживаемых душевных процессах при помощи описания переживаемых процессов.

Тогда возникает вопрос, какие методы должны лежать в основе описательной психологии.

Физическое выражение душевной деятельности в таком случае является уяснением взаимодействия процессов, протекающих как непрерывность.

Психическое выражение этой деятельности изображает самые процессы, т. е. описывает их.

Но описать душевное движение я могу или при помощи средств художественной изобразительности, или при помощи понятий, приводя многообразие элементов психической деятельности к некоторым общим элементам, дающим представление о форме процессов.

Описание, понятое в таком смысле, нуждается в известном порядке, планомерно располагающем описываемые элементы.

Душевная деятельность, описанная в известном порядке, нуждается в классификации. Но дать известную классификацию понятий, отвлеченных от психологического материала сознания, т. е. содержания, возможно лишь при помощи общей логики. Общая логика нуждается в подведении ее понятий под категории.

Так психология попадает в зависимость от теории познания, выводящей необходимость образования категорий, под которыми мыслится понятие.

Внутренний ряд параллелизма оказывается здесь тожественным или с данными художественного синтеза, или начинает зависеть от данных теории познания.

Зависимость описательной психологии от данных теории познания есть в сущности частный случай более общей зависимости.

Эмпирическая психология вообще ограничена сферой гносеологического анализа, но гносеологический анализ не зависит от психологических данных.

‘Описание, — говорит Риккерт, — есть дело естествознания. Нельзя устанавливать принципиального различия между описанием и объяснением… Объяснением может становиться уже всякое подведение под какое-нибудь понятие на первой или на второй стадии’.

Научная выработка классификации описательных понятий есть дело эмпирической психологии. Сведение описательных процессов душевной деятельности к некоторым общим основным понятиям и выражается в идее о непрерывности процессов, обсужденных в понятиях. ‘Мышление’, по Рилю, ‘есть обсуждение опыта’.

Научно обсужденный опыт выражается в классификации естественных наук.

При таком единственно возможном способе понимать описательную психологию она всецело становится психофизиологией.

Но область психофизиологии есть область внешнего ряда параллелизма. Описательная психология, если мы хотим в представлении о ней сохранить научный смысл, есть область внешнего ряда.

Внутренний ряд — граница описательной психологии.

Вопрос о психофизических соответствиях остается открытым.

Проводя данное соответствие в одном направлении, мы разлагаем взятый психический момент в психофизиологических терминах. Термины эти потом расширяются и обрабатываются физиологией, химией, динамикой и механикой.

Последовательно подводя под известное звено психофизического ряда новые и новые фундаменты, мы получаем, по Риккерту, в основе его лежащее физическое (Оствальд) или механическое (Герц) понятие.

Исходя из найденного понятия, мы описываем многообразие душевных процессов при помощи немногих первоначальных элементов познания. Эти элементы предопределяют все многообразие опыта.

Тут обнаруживается предел для дальнейшего проведения психологических понятий сквозь строй естественнонаучных понятий, его осмысливающих.

Предельные механические и динамические понятия оказываются в зависимости от данных гносеологического анализа.

Если же мы пойдем в другом направлении и механически понятые элементы душевной деятельности будем приводить в соприкосновение с более и более сложными комплексами психических факторов, все трудней и трудней тогда расположить эти комплексы относительно механически понятых элементов психизма.

Понятие о ‘я’ как неразложимой связи процессов явится границей физического ряда и в то же время постулатом внутреннего ряда.

Для определения границ внутреннего ряда остается единственная область — область образования понятий о деятельности нашего ‘я’, независимо от областей естественнонаучного образования понятий.

С этой точки зрения область всей действительности отожествляется с содержанием сознания. Естественно-научное понятие является, по Риккерту, методологической обработкой этого содержания, основы же построения методов обработки — произвольны. Тут мы вступаем в опасную область: смесь метафизики и произвольных фантазий повергает нас неизбежно в соллипсизм.

Чтобы дать внутреннему ряду параллелизма законное место и спасти область его от произвола субъективных фантазий, приходится пока отожествлять его с областью объективных норм.

Но эта область есть область теории познания, не имеющая никакой прямой или явной связи с проблемами эмпирической психологии.

Внутренний ряд остается только постулатом эмпирической психологии.

Раскрытие же этого постулата лежит далеко за пределами психологии.

7. Пределы психологии

Внутренний ряд неопределим психологией.

Ее границы совпадают с границами внешнего ряда. Эти границы суть, во-первых, предельные механические понятия и, во-вторых, познавательные формы.

Но если возможен переход от предельных механических понятий к познавательным формам, то область психологии, как и вообще естествознания, со всех сторон обведена теорией познания.

Переход от механических понятий к теоретико-познавательным возможен.

Еще Кант в начале своей ‘Критики’ ставит задачей чистого разума вопрос о том, как возможны синтетические суждения a priori²⁶.

И затем вопрос этот формулируется так: как возможна чистая математика и как возможно чистое естествоведение?

Переход от основных понятий динамики и механики к понятиям гносеологическим стоит в связи с расширением каузальной проблемы. Первоначальное материалистическое понимание причинности двояко расширяется: во-первых, в понимание причинности логическое (закон основания есть общая форма разнообразным причинным связям), во-вторых, в понимание причинности как функциональной зависимости.

Во втором случае суждение о динамической зависимости явлений (причина количественно равна следствию) дает основание заключать о возможной обратимости причинных процессов.

Причина в таком случае становится и целью. Возникает принцип целепричинности, которым, по Вундту, мы пользуемся в механике. Здесь телеология и причинность совпадают. Машина есть и причина, и цель действия.

Телеологическое рассмотрение причинных процессов стоит в связи с рассмотрением этих процессов в единообразной форме.

Вопрос же о единообразной форме есть основной вопрос теории познания.

Там, где телеология очищается от всякой примеси эмпирических, метафизических и мистических элементов, она есть показатель гносеологического взгляда на характер рассматриваемых связей.

Телеологический взгляд на процессы причинные указывает на соприкосновение науки с областью теоретической философии.

И действительно.

Уравнивание причинности и телеологии в механике переходит в неравенство этих принципов, как скоро мы останавливаемся на необходимых предпосылках механики. С понятием об этих предпосылках связана мысль о целесообразном пользовании формами научного познания. Целесообразность есть общая норма связи познавательных форм.

Принцип целесообразности располагает познавательные формы в известном порядке. Порядок возможен только один: необходимое формальное условие его — быть в состоянии всецело очертить познавательные формы, т. е. представить эти формы как расчленение общей нормы познания.

Телеология, предопределяя причинность, наиболее коренная форма познания. Мысль же ощупывает ее только тогда, когда всецело отрывается от методологического многообразия предстоящих научных форм, как и от предстоящего многообразия действительности.

Телеология проводит резкую границу между областями научного и в частности психологического исследования и областью гносеологических изысканий.

Так совершается переход от психологии к теории познания, если мы пойдем в рассмотрении физического ряда параллелизма от более сложных комплексов причинных взаимодействий элементов нашего ‘я’ к более простым.

Обратный взгляд на психологический ряд оканчивается горизонтом, заслоненным тучами механических понятий, сквозь которые блестит нам заря теории познания.

Если же мы пойдем в обратном направлении от механических элементов нашего ‘я’ к нашему ‘я’ как некоторой пребывающей цельности, причем на пути у нас будут лежать все более и более сложные комплексы элементов психических деятельностеи, нас опять-таки встретит граница, непереступаемая для психологии.

Естественнонаучный метод, захватывая все более и более сложные комплексы ощущений и разлагая их на основные динамические и механические элементы, наконец, отнимет у нашего ‘я’ все содержание его сознания. Это содержание отожествится тогда с миром объективной действительности.

Причинное рассмотрение душевных процессов отожествит их содержание с содержанием всяких действительностей как представляемых, так и переживаемых.

Форма же самих действительностей, являющихся содержанием нашего сознания, явится чистым субъектом познания, не данным нам ни в чувствах, ни в волнениях, а только в познавательных категориях.

Форма чистого субъекта познания, как предела физического ряда, в прогрессивном рассмотрении противополагается содержанию, которым является для нас имманентное бытие, т. е. объект.

Вопрос об отношении субъекта к объекту теперь совершенно отделяется от вопроса об отношении ‘я’ к ‘не я’. Это вопрос теории знания.

Старинный спор о душе и бессмертии, не решенный психологией, передается теперь иным дисциплинам, не имеющим ничего общего с психологией. Но предварительно он видоизменяет окончательно свою форму в строгой переработке теории познания.

Внешний ряд психофизического параллелизма, отожествленный с эмпирической психологией, теперь является нам ограниченным теорией познания с двух противоположных сторон. Прогрессивное и регрессивное рассмотрение его одинаково приводит к гносеологическим исследованиям. Идем ли мы от механических сил природы к нашему ‘я’ как к результату их деятельности или обратно — от нашего ‘я’ к механическим силам природы, мы приходим к одной необходимости. Все основные проблемы о цели жизни, о бессмертии нашего ‘я’, о душе, столь соблазнительно возникающие в психологии, столь же решительно выносятся из ее области, чтобы предстать нам в иных сферах познания, более холодных и объективных.

8. Эпилог

Эмпирическая психология сперва разбивает наше первоначальное представление о душе как о чем-то, возвышающем нас над действительностью в мире несказанных чувств и образов. Падают идеалистические плотины. Темный хаос первичных чувств и бессознательности ревущим потоком заливает все. Одно время кажется, что это — хаос безбрежный и психологическая пучина навсегда закружит челн нашего сознания среди искони ему чуждых, стихийных волн. Тщетно пытаемся мы управлять рулем против разбушевавшейся стихии, она нас уносит. Но только что мы отдадимся этому течению, навсегда отказавшись встретить сушу, как вдали перед нами зажигается маяк, к которому мчится наш челн.

Этот маяк есть мысль о неразложимом единстве душевных процессов, под условием которого они возможны. Эта мысль освещает нам путь. Мы начинаем верить, что приближается цель нашего плавания. Мы приветствуем сушу.

Пучина, по которой мы мчимся, уже не пучина, а только покров над бездной духа. И вновь нам кажется, что стихии не несут нас, а мы сами управляем челном.

Миг — и рассеивается фантасмагория. Туманы поднимаются. Маяк,

гостеприимно нас звавший к суше, оказывается далеким месяцем, плывущим в высях. И снова руль падает из наших рук, и снова на хрупком челне сознания несемся мы по необозримому океану бессознательных сил природы.

Тщетно тогда простираем мы руки к свету.

Этот свет, далекий и всемирный, есть свет всеобщего, бессодержательного сознания. Холод наполняет равнодушные пространства.

Вот он оковывает психологическую пучину блеском, и блеском, как металлическим обручем окованная, уже бессильно пучина бьется в горизонты. В зеркале вод, теперь успокоенных, отражается месяц вместе с небом, где он замерз. Глядя на отражения, нам кажется, что опять исчезла грозящая пучина и челн личного сознания, озаренный всеобщим сознанием, плавно проносится между двумя небесами. Эти небеса — верхнее и нижнее — познавательные нормы, сверху и снизу объемлющие свое содержание. Буря бессознательности, нас охватившая, оказывается… бурей в стакане воды. Так по крайней мере нам снится.

Психология, опрокинувшая все устои нашего представления о нас самих, оказалась Химерой, на миг смутившей наш сон. Челн сознания, едва не затопленный Хаосом, едва не зачерпнувший мутную волну безумия, теперь — только птица — лебедь, распластанный в небе.

Белый лебедь личного сознания, омытый эфиром вселенной, нежно млеет и тает в голубом — в голубом небе вселенского сознания.

Вольно и плавно мчит он нас к последней цели, теперь склоненной над нами таким ясным, таким холодным месяцем.

1904

КОММЕНТАРИИ

О ГРАНИЦАХ ПСИХОЛОГИИ

Статья до сих пор не появлялась в печати.

¹ Понятие о субстанции как неизменной основе явлений очень древнее, более специальную форму это понятие получило в спорах схоластической философии, впоследствии под понятие субстанция подставляли другие понятия: причинность, материя, сила, на энергетическом мировоззрении недавнего прошлого лежит отпечаток схоластической философии, неспроста указывает Оствальд в своей ‘Натурфилософии’, что понятие об энергии должно отныне заменить собой понятие о субстанции, но вместе с тем, объединяя в понятии об энергии и акциденцию, Оствальд самое понятие о субстанции как энергии делает шатким. Эволюцию понятия о субстанции прекрасно очерчивает В. Вундт в своей ‘Системе философии’, понятие причинности, по Вундту, первее понятия о субстанции.

Проблема причинности в философии — одна из наиболее центральных проблем, вокруг этой проблемы, как вокруг оси, одно время вращалась вся философия, роль причинности как центральной оси, вращающей построение философских систем, была подчеркнута работами Локка, Юма и Канта.

Декарт признавал реальность причинности, понятие о причине у него приближается к понятию о субстанции (‘Метафизические размышления’. СПб., 1901). Спиноза уже склоняется к пониманию причины как основания (‘Этика’). У Лейбница мы наблюдаем то же. У Канта причинность отнесена к познавательным формам, следовательно, это — принцип формальный, Кант — основатель критической философии, но еще до Канта в Англии Локк нащупал почву для философского критицизма, Локк и Юм склонялись к своеобразному пониманию, пониманию причинности как эмпирического закона.

К сочинениям, вводящим нас в понимание важности вопроса о причинности, относятся, между прочим, следующие: Кант ‘Критика чистого разума’, Юм ‘A Treatise of human Natur’ (M. M. Троицкий выражается о Юме в том смысле, что он показал наглядно, что схоластическая метафизика, выводя онтологию, космологию и телеологию из априорных начал, впадает в ‘petitio principii’), к сочинениям, продолжающим дело Юма, следует отнести сочинение Броуна и ‘Систему логики’ Д. С. Милля. Кантово же понимание причинности продолжалось в Рейнгольде, Фихте Старшем (‘Наукоучение’), Шеллинге (‘Философия природы’), Шопенгауэре и Гегеле.

Вопроса о причинности блестяще касается в своем сочинении ‘Система философии’ Вильгельм Вундт, интересно сочинение Шопенгауэра ‘О четвероя-ком корне закона достаточного основания’. Укажу еще на следующие сочинения, вводящие нас в основные проблемы философии:

H. Vaihinger. Commentar zu Kants Kritik der reinen Vernunft. Stuttgart, 1881.

M. M. Троицкий. Немецкая психология в текущем столетии.

A. Riehl. Der philosophische Kriticismus. Leipzig, 1876.

Reininger. Das Causalproblem bei Hume und Kant ( ‘Kantstudien’),

Knig. Die Entwickelung des Causalproblems von Cartesius bis Kant. Leipzig, 1880.

O. Liebman. Kant und die Epigonen.

Виндельбанд. Философия Канта.

Volkelt. Erfahrung und Denken. Hamburg, 1886.

Cohen. System der Philosophie. 2 Bande. 1900—1904.

Cohen. Kant’s Thorie der Erfahrung.

Lasswitz. Die Lehre Kant’s von der Idealitt des Raumes und der Zeit. 1883.

Koenig. Die Entwickelung des Causalproblems. 1888—1890.

Volkelt. Kant’s Erkenntnisstheorie. 1897.

Эйслер. Основные положения теории знания.

Веппо Erdman. Kant’s Kriticismus.

Schubert-Soldern, Grundlagen einer Erkenntnisstheorie.

Rickert. Der Gegenstand der Erkenntniss.

Laas. Idealismus und Positivismus.

Wartenberg, Kant’s Thorie d. Kausalitt.

Виндельбанд. Прелюдии.

Зигварт. Логика.

Из русских сочинений, прекрасно вводящих нас в вопрос о причинности, рекомендую книгу Лопатина ‘Положительные задачи философии’ (2 тома). Из сочинений, специально разбирающих проблему причинности у Канта и Юма, упомянем книгу Густава Шпета ‘Проблемы причинности у Юма и Канта’. Киев, 1907.

И, конечно, вводит нас в круг идей современного кантианства книга Челпанова ‘Проблема восприятия пространства’ (2-я часть).

² Гербарт — немецкий психолог начала XIX столетия — в своей своеобразной психологии отправлялся от английского психолога Гертли и отчасти Канта и Фриза, значительную роль в психологии Гербарта играет теория взаимного стеснения и подкрепления представлений, эта теория ложится в основу его ‘статики’ и ‘механики’ духа, он находит возможным измерять ‘крепость’ представлений, свою ‘статику’ он основополагает на измерении скорости течения представлений, статика у него таким образом переходит в динамику, метод Гербарта пыталась пополнить и истолковать его школа, к числу наиболее видных гербартианцев принадлежат Дробиш и Фолькман. ‘Гербартова метафизика, — говорит Троицкий, — может быть рассматриваема как смесь двух теорий — монадологии Лейбница и учения Пристли (или друга его Митчеля) ‘о нематериальной материи’, т. е. о простых, друг друга непроницающих субстанциях, из которых слагается материя’ (‘Немецкая психология’. II том, с. 307).

Гербарту принадлежат следующие сочинения: ‘Lehrbuch der Psychologie’, 1816, ‘Psychologie alsWissenschafl, neu gegrndet auf Erfahrung’, ‘Metaphysik und Mathematik’, 1824—1825.

³ Одним из наиболее талантливых представителей параллелистической доктрины в психологии является Харальд Геффдинг, Геффдинг как психолог соединяет в себе основательность с независимостью и свободой суждений. Мы рекомендуем особенно его вниманию читателей, интересующихся вопросами психологии, на русском языке есть перевод некоторых его книг, Геффдингу принадлежат труды: ‘Очерки психологии’, ‘Философские проблемы’, ‘Философия религии’, ‘Этика’, ‘История новейшей философии’, ему же принадлежит книга о Киркегоре: ‘Sren Kierkegaard som Flosof’.

⁴ Алоиз Риль — один из видных неокантианцев, он стоит посередине между физиологическим истолкованием кантовой системы и крайними выводами нормативной философии. Риль уже решительно покидает позицию Ланге (‘История материализма’), но он не примыкает в решительности своих выводов ни к марбургской школе философии (Коген, Наторп), ни к фрейбургской (Риккерт, Ласк, Христиансен), осторожность в выводах характеризует Риля, это качество подчас влияет на оригинальность его философского творчества.

Из сочинений Риля упомянем: ‘Beitrge zur Logik’, ‘Der phlosophische Kriticismus’, ‘Теория науки и метафизика’ (есть русский перевод), ‘Введение в современную философию’.

⁵ Герман фон Гельмгольц (1821—1894) — знаменитый германский физик и физиолог, ему принадлежит честь научно формулировать принцип сохранения энергии в небольшой брошюре, вышедшей в 1847 году, брошюра называлась ‘Ueberdie Erhaltung derKrafl’ и появилась хотя и позднее статей врача Майера и техника Джоуля, трактовавших тот же вопрос, однако ход мыслей в ней вполне независим от упомянутых исследований, закон сохранения энергии в области чистой механики уже в сущности был известен, он формулирован в теореме живых сил в середине XVIII столетия Даниелем Бернулли. Гельмгольцу принад-леджит честь формулировать его в общем виде.

Гельмгольц написал замечательный труд по гидродинамике ‘Ueber Intgrale der hydrodinamischen Gleichungen, welche den Wirbelbewegungen entsprechen’, здесь развивает он свою теорию о вихревом движении жидкости, по Гельмгольцу, жидкую массу в движении можно представлять как наполненную вихревыми шнурами, мысль о неразрушаемости вихревых колец привела В. Томсона к мысли о вихревых атомах, формулы, заключающие в себе принцип сохранения вихрей, были найдены Коши в 1815 году, гидродинамические исследования Г. определили научное развитие мыслей Кирхгофа. Г. же принадлежит ряд работ по физиологической оптике (см. его трактат ‘Физиологическая оптика’), здесь благодаря изобретению им офталмоскопа была разработана целая отрасль науки.

По акустике ему принадлежит книга ‘Учение об ощущениях тонов’, в которой он развивает теорию консонанса, в основе этой теории — сложность звуков, явление биений, анализ звука ухом и действие прерывистых раздражений.

Г. Гельмгольц — ученик знаменитого физиолога Иоганна Мюллера, ему принадлежат, между прочим, следующие работы по физиологии: ‘О строении нервной системы у беспозвоночных’ (1842), ‘О сущности гниения и брожения’ (1843), где он уже предвидит результаты бактериологических исследований, Гельмгольц далее применяет к физиологии точный метод исследования, изобретает особый измерительный аппарат (миограф) для определения промежутка между моментом раздражения нерва и сокращением мышцы.

С 1874 года Г. занимает кафедру физики в Берлине и делается директором физического института, с того времени начинаются его работы по электричеству. Первые работы относятся к электродинамике, после того он работает 16 лет в области электролиза, здесь открывает он новую эру. Ему же принадлежит ряд популярных статей, среди которых, между прочим, характеристики поэзии Шиллера и Гёте.

В своем основном трактате о силе Гельмгольц, как мы сказали, совпал с Майером, врачом из Гейльбронна, брошюра Майера вызвала бурю гонений. Интересно, что Майеру закон сохранения силы открылся впервые в тот миг, когда, переезжая на корабле океан, он созерцал разбушевавшуюся стихию, характерно, что мировые открытия часто совершались сперва интуитивно, и только потом опыт подтверждал интуицию, так, вид падающего с дерева плода натолкнул Ньютона на мысль о законе тяготения, известно, что Архимед, садясь в ванну, интуитивно открыл облегчение веса тела в воде, равное весу вытесненной жидкости.

⁶ Максуэлл — знаменитый английский физик, первый проложивший мост между оптикой и электричеством, кроме того, замечательны его выводы в области электродинамики, он устранил, по мнению Пуанкаре, все трудности, выраставшие при объяснении электродинамических теорий Ампера и Гельмгольца, впоследствии идеи Максуэлла в этой области получили опытное подтверждение у Герца, теория Лоренца завершает труды Максуэлла и Герца в области электродинамики, Лоренц вводит в эту область понятие об электроне.

Вильгельм Оствальд — известный немецкий химик, автор классического учебника химии и один из серьезнейших представителей так называемого энергетического миропонимания, он разработал теорию ионов.

⁷ Вильгельм Вундт — известный немецкий психолог и метафизик, в психологии он последовательно развил и усовершенствовал физиологический метод исследования, он основал в свое время психофизиологический институт, в котором обучались многие из выдающихся психологов Германии, Вундт — основатель и вдохновитель целого направления в психологии, в своем журнале ‘Philosophische Studien’ он энергично проводил свою точку зрения. В метафизике Вундт во многих положениях склоняется к Шопенгауэру, его волюнтаристическая точка зрения, будучи более обоснована, нежели у Шопенгауэра, страдает отсутствием красоты и цельности. Вундт — убежденный параллелист. В настоящее время школа Вундта в Германии не имеет уже былого влияния на умы, противники Вундта в настоящее время Мюнстерберг, Штумпф, Липпс и др.

Из сочинений Вундта отметим: ‘Grundzge derphysiologischen Psychologie’. 1880, ‘Vorlesungen ber die Menschen, und Thierseele’. 1863, ‘Logik’, ‘Beitrge zur Thorie der Sinneswahrnehmung’, ‘Vlkerpsychologie’. На русском языке имеются переводы первых двух упомянутых его сочинений, кроме того, переведены его ‘Система философии’, ‘Этика’ и ‘Естествознание и психология’.

⁸ По Лейбницу, чувства удовольствия и неудовольствия принадлежат к ‘темным’ представлениям, они обязаны своим происхождением из бесконечно малых представлений.

⁹ По Куно Фишеру, бессознательное творчество у Фихте есть ‘основание и зерно сознания’… ‘Сознание предполагает в себе бессознательную деятельность’... Благодаря бессознательной деятельности ‘Я — представляемый мир’.

¹⁰‘Акт воли, — говорит Шопенгауэр, — и действие тела не два различных, объективно познанных состояния, соединенных связью причинности и состоящих в отношении причины и действия, но они одно и то же, только данные совершенно различными способами’ (‘Мир как воля и представление’, II часть, 18). У Шопенгауэра мистико-реалистическая концепция то восходит к идеализму Веданты, то к мистическому реализму Санкьи, а то просто к материализму (см. его ‘О воле в природе’). В этой двойственности, а пожалуй, и тройственности вся слабость метафизики Шопенгауэра.

¹¹Э. фон Гартман — модный в свое время философ, автор многочисленных сочинений, из которых наиболее интересным является его ‘Философия бессознательного’ (2 тома, русский перевод). ‘Философия бессознательного’ есть эклектическая попытка еще раз примирить Шопенгауэра с Фихте и естествознанием, то обстоятельство, что Вл. Соловьев в своем ‘Кризисе западной философии’ останавливается на Гартмане как на философе, завершающем цикл развития отвлеченного миропонимания, значительно умаляет значение прекрасных работ Соловьева, отправляясь от Гартмана к мистицизму, Вл. Соловьев здесь оставляет за собой позицию, вовсе не защищенную, Гартман психологически любопытен, но Гартман — не убедителен.

Кроме ‘Философии бессознательного’ на русский язык переведена его ‘Современная психология’, представляющая собой интересную и удачную энциклопедию психологических взглядов на бессознательное, из других сочинений Гартмана заслуживает внимания ‘Das Grundproblem der Erkenntnissiheorie’.

¹² Фехнер — один из наиболее горячих защитников параллелистической доктрины в психологии. В основном сочинении ‘Elemente der Psychophysik’ (2 Theill, 1860) Фехнер дал много для понимания отношений между раздражением органов чувств и ощущением: закон Фехнера относительно зависимости ощущений от раздражений формулирован Вундтом в его ‘Ueber die Menschen und Thierseele’ следующим образом: ощущение возрастает как логарифм раздражения. Точку зрения Фехнера определяет цитата его, которую мы заимствуем из статьи Л. М. Лопатина ‘Параллелистическая теория душевной жизни’ (‘Вопр. фил. и псих.’, 1895, кн. 3). Фехнер говорит: ‘Если Лейбниц сравнивает душу и тело с двумя часами, которые согласно идут, никогда не отклоняясь друг от друга, хотя и независимо одни от других, благодаря совершенному устройству, данному им Богом, — то мы скорей думаем, что это одни часы, которые в своем ходе самим себе являются как существо духовное, определяющее себя к действию, а для постороннего наблюдателя открывают картину столкновения и движения материальных колес’.

Фехнер пытался последовательно провести психометрический метод в психологии, до него уже мы встречаемся с попытками в этом направлении у Вебера. У Фехнера образовалась группа последователей.

Наиболее интересны и плодотворны работы Фехнера по эстетике, он был основателем эмпирико-психологической эстетики (‘Vorschule der Aesthetik’, ‘Zur experimentalen Aesthetik’). Фехнер проверил закон золотого деления и нашел, что этот закон не до конца точен. Фехнер устанавливает ряд эстетических законов, выведенных из опыта (законы эстетического порога, градации, единства в многообразии, ассоциации и т. д.), проф. Мейман верно указывает на то, что недостатком эстетики Фехнера является отсутствие в ней собственно эстетической точки зрения.

¹³Фортлаге — видный психолог, ему принадлежит сочинение: ‘System der Psychologie als Naturwissenschafl’, Троицкий видит в Фортлаге представителя той группы психологов, которые пытались примирить эклектическое направление в философии (вдохновитель этого течения Фихте-младший) с успехами физиологии, он указывает на то, что Фортлаге соединяет в своей системе теорию взаимодействия физических сил (теория Грува) с Фихте, Шеллингом, Гер-бартом и Фризом.

С другой стороны, Вентцель указывает на диалектизм метода Фортлаге. В ‘System der Psychologie’ побуждением определяет Фортлаге само сознание, сознание отожествляется им с вниманием.

¹⁴ Талантливый американский психолог Джемс является сторонником пополнения и преобразования метафизикой психологии. Из сочинений его упомянем, во-первых: ‘The principies ofPsychology’. Джемс указывает на то, что не только организм оказывает влияние на сознание, но и обратно: сознание оказывает прямое воздействие на организм. Вот что он говорит: ‘Отношения между познающим субъектом и познавательным объектом бесконечно сложнее, и общепринятый, усвоенный натуралистами взгляд на эти отношения не выдерживает критики. Эти отношения могут быть окончательно выяснены только путем тонкого метафизического анализа…’ Далее Джемс заявляет: ‘В пределы эмпирической психологии неудержимо вторгается философский критицизм’, она, по мнению Джемса, ‘в данный момент представляет кучу сырого материала, порядочную разноголосицу во мнениях и ни одного закона…’ Джемс — сын сведенборгианца и вместе с тем убежденный поклонник Джона Стюарта Милля, в дальнейших его сочинениях все более и более проглядывает интерес к вопросам религии, мистики и оккультизма. Из сочинений его еще упомянем: ‘Pragmatisme, ‘The wil to believe’, ‘The varieties of religions exprience’... Тем не менее психология Джемса — экспериментальная психология, независимо от спиритуалистических тенденций психолог, по его мнению, должен включать в свои задачи физиологические исследования. Джемс — вдохновитель целого течения (так называемого ‘прагматизма’).

В принципах построения психологии Джемс склоняется к монадизму, относительно природы души Джемс высказывается в пользу спиритуализма, значительное место Джемс отводит вниманию.

¹⁵ Альфред Фулье — ему принадлежит ряд сочинений подчас интересных, подчас слабых, среди которых отметим его сочинения о Канте и Платоне и два исследования ‘L’avenir de la mtaphysique’ и ‘L’volution des ides forces’. Фулье присуща неясность изложения и сбивчивость в терминологии.

¹⁶ См. его статью ‘Семь мировых загадок’.

¹⁷ Мюнстерберг — один из выдающихся современных психологов Германии, он выступил с критикой психологических теорий Вундта, на основании ряда опытов он пытается опровергнуть вундтовское понимание параллелизма, в этом отношении М. попадает в больное место теории Вундта: работы М. подчеркивают неотчетливость в работах Вундта, М. борется против метафизических основ вундтовой точки зрения, область эмпирической психологии поэтому отождествляет он с внешним рядом параллелизма, но на самом деле понимание психологии его и глубже, и сложнее. Вот как характеризует Мюнстерберга Ланге: ‘Широкая ученость автора (он доктор философии и доктор медицины), смелость и ясность в постановке задач и опытов и искусное пользование самонаблюдением сразу поставили Мюнстерберга в ряд первых психологов нашего времени’.

¹⁸Христоф Зигварт (1830—1904) — автор замечательного сочинения ‘Логика’ (2 тома, есть русский перевод). Зигварт — сторонник гносеологического обоснования логических проблем, он много сделал для освобождения проблем логики от всяческого психологического привкуса, Зигварт понимает, что теория знания в свою очередь ведет к метафизике, Зигварт строит свою логику с точки зрения учения о методе, он относится отрицательно к психофизическому параллелизму: детерминизм признает он методическим требованием психологии, ‘и все же он не может согласиться с ним, так как с этой теорией, по-видимому, не согласуются неоспоримые особенности фактической волевой жизни’. Так говорит о нем Генрих Мейер. Среди сочинений Зигварта кроме ‘Логики’ отметим следующие: ‘Schleiermachers Erkenntnisstheorie’, 1857, ‘Schleiermacherspsychologische Voraussetzungen’, ‘Kleine Schriflen’ (2 Bande), ‘Logische Fragen’, ‘Vorfragen der Ethk’, ‘Die Impersonalien. Eine Logische Untersuchung’.

¹⁹ Липпс — известный мюнхенский психолог и теоретик в области эстетики, убежденный и последовательный ‘психологист’ в споре о примате теории знания над психологией, психология, по Липпсу, есть учение о содержаниях, источник же сознания — вчувствование. Липпсу принадлежит оригинальная теория зрения, здесь он является противником теории мускульных ощущений, расходясь с Бэном, Вундтом и Гельмгольцем. Из трудов Липпса упомянем: ‘Психологические этюды’, ‘Основные факты душевной жизни’, ‘Психология’, ‘Основные проблемы этики’.

Материя является, по Липпсу, предельным понятием: ‘Мы говорим о материи, о силах и об энергии, нам кажется, что мы понимаем под этим нечто, и тем не менее мы под этим ничего не понимаем’… ‘Мы говорим о реальном ‘я’ и о реальных психических процессах и также ничего не разумеем под этим’… ‘Единство миросознания есть то, в чем и через что существуют индивидуальные сознательные единицы, подобно тому как мои мысли и хотения черпают свое бытие во ‘мне’ и чрез ‘меня’… ‘Реальное ‘я’ есть не что иное, как трансцендентное для меня мировое ‘я’ в… данном индивидуальном суждении’… ‘Требования, которые я признаю в идеях о реальном ‘физическом’ мире и о психической реальности, я назвал требованиями быть моим содержанием сознания… это требование ‘представлять’. Однако миросознание есть не только представление, но также — хотение и делание. Переживание миросозерцания не восприемлющее, а творческое (курсив мой), оно состоит в поставлении цели и в целесообразной деятельности’… ‘Мировой процесс состоит в нарастании духовной энергии’…

От причинного исследования мы переходим, по Липпсу, к волюнтаристически-телеологическому.

Липпс развивает чисто психологический метод в эстетике, по его мнению, задача эстетики — внутренний анализ переживаний, Липпс развивает теорию ‘вчувствования’. В этом пункте эстетика Липпса — одна из наиболее интересных эстетик современности.

Липпс занимается также вопросом о классификации искусств.

Сочинения Липпса по эстетике суть следующие: ‘Raumsthetik und geometrischoptische Tuschungen’, ‘Komik und Humor’, ‘Der Streit iiber die Tragdie’, ‘Von der Form der sthetischen Apperzeption’, ‘Psychologie und Aesthetik’, ‘Aesthetik’ в ‘Kultur der Gegenwart’.

²⁰Шуппе — представитель имманентной школы философии.

²¹ Кюльпе — философ, вышедший из школы Вундта, примыкающий к Авенариусу. В своем ‘Grundriss der Psychologie’ он удачно применяет экспериментальный метод Вундта к анализу высших душевных функций.

²²См. его ‘Введение в философию’. Кстати: для лиц, с философией вовсе не знакомых и желающих ориентироваться в философских проблемах, рекомендуем следующие книги: Челпанов ‘Введение в философию’, Паульсен ‘Введение в философию’, Виндельбанд ‘История философии’ (3 тома), Ланге ‘История материализма’, Виндельбанд ‘Прелюдии’, Виндельбанд ‘Философия в немецкой духовной жизни XIX столетия’, Вл. Соловьев ‘Критика отвлеченных начал’, Геффдинг ‘Философские проблемы’. Для лиц, интересующихся гносеологической проблемой, для начала рекомендуем: Христиансен ‘Психология и теория познания’, А. Риль ‘Введение в современную философию’. Для лиц, желающих ознакомиться с библиографией, рекомендуем ‘Историю философии’ Ибервег — Гейнце.

²³Вундт в ‘Основаниях физиологической психологии’ приводит три группы воззрений на чувство: 1) Чувство есть особое проявление способности познания: это направление, с одной стороны, выразилось в философии Лейбница, с другой стороны — в эмпиризме Локка и отразилось в английской школе (Джеймс Милль, Герберт Спенсер, Ал. Бэн), в другом направлении к этой группе воззрений на чувство склоняется метафизика Гегеля, близко к этому воззрение некоторых физиологистов (напр., Вебера). 2) Чувство возникает из взаимодействия представлений: сюда относимы психологии Гербарта, Бенеке и др. 3) Чувство есть субъективное дополнение объективных ощущений и представлений (Платон, Аристотель, Кант), сюда относима теория знания, если ее признать психологической дисциплиной.

Относительно зрительных представлений существуют две теории — нативистическая и генетическая, первая предполагает врожденность пространственных представлений, вторая распадается, по Вундту, на логическую теорию и ассоциативную. Вундт следующим образом группирует философов, психологов и физиологов: 1) Нативисты: Декарт, Локк, Кант, Иоганн Мюллер, Фолькман, Классен, Шопенгауэр, Брюкке, Дондерс, Нагель, Геринг, Штумпф. 2) Генетисты: Лейбниц, Беркли, Кондильяк, Лотце, Гельмгольц, Дж. Ст. Милль, шотландская школа, Гербарт, Бэн.

Челпанов в первой части ‘Проблем восприятия пространства’ дает оригинальную классификацию теорий пространства, основанных на признаке производности. Производность автор отличает от врожденности. Первоначальная и наиболее доступная разность между врожденностью и производностью определяется наличностью степеней врожденности и отсутствием этих степеней производности пространства. Под группу теории непроизводности автор подводит генетизм. Группа производности распадается на теорию слияния, ассоциации, локальных знаков, синтеза и, наконец, на теорию априористическую. Этой последней посвящен разбираемый труд (‘Проблема восприятия пространства’. Часть 2-я). И поскольку априоризм тесно связан с именем Канта, постольку данный труд посвящен правильному пониманию кантовских проблем. В этом его неоценимая заслуга. Психологическая теория генетизма рассматривает пространство как продукт комбинации ощущений, теория нативизма относит восприятие пространства к первым сознательным впечатлениям. С этой последней обыкновенно сближали Кантову проблему пространства. Но, по Челпанову, нативизм современных психофизиологии не имеет ничего общего с априоризмом Канта. Глубоко и резко подчеркивается грань между психологией и теорией познания. Автор примыкает к Рилю, Когену, Виндельбанду, Файгингеру, Кёнигу и, наоборот, становится в оппозицию к И. Мюллеру, Мейнерту, Гельмгольцу, Штумпфу, Герингу, Ланге. Но является ли отделение гносеологии от психологии необходимым? Быть может, такое отделение — абстракция? Быть может, возможность гносеологии определяется необходимыми психологическими предпосылками? Во всяком случае, эти предпосылки не могут корениться в области эмпирической психологии. А раз это так, то общеобязательные психологические предпосылки должны лежать вне науки, вне теории познания. Остается область независимых переживаний, освобожденных от научного опыта. Но организация таких переживаний в систему непроизвольно символична, а организация символов непроизвольно религиозна. Говоря же о символических предпосылках критицизма, мы переходим в область, настолько удаленную от области научной психологии, что едва ли возможно называть эти предпосылки психологическими. Во всяком случае, между обеими психологиями образуется перерыв, не могущий быть ничем наполненным. Челпанов делает уступку взгляду о психологическом основании критицизма, измышляя какую-то трансцендентальную психологию. Во всяком случае, такая психология, нося неизбежно описательный характер, приближалась бы к художественной интуиции. Мюнстерберг прекрасно подчеркивает пропасть между научной и описательной психологией.

Пространство, по Челпанову, предполагаемое способностью координировать представления, есть порядок, отвлеченный от содержания. Оно есть чистая интуиция. Чистая интуиция для Канта не находится в сознании первоначально, а приобретается. Отдельный индивидуум является как бы творцом априорного познания. В таком освещении Кант, во всяком случае, ближе к генетизму, нежели к нативизму, вследствие чего усложняется обычный взгляд на априорность: пространственность сводится к понятию о пространстве. Форма пространства, по Челпанову, кажется готовой лишь потому, что мы можем рассматривать ее независимо от какого бы то ни было отдельного содержания. Ощущения, располагаясь в порядке этой формы, дают иллюзию предсуществования формы. Такое понимание пространства, отчетливо выделяя некоторые места ‘Критики чистого разума’, подчеркивает неопределенность кантовского взгляда на пространство, потому что другие места идут вразрез с вышеупомянутым толкованием.

Интересен разбор геометрических взглядов на пространство. В связи с развитием современных неогеометрий и возможностью разнообразных пространственных отношений стоит взгляд на эмпирическое происхождение пространства. Челпанов отрицает такой взгляд, он опирается при этом на возможность перевода разнообразных пространственных форм в формы Эвклидовой геометрии и на взгляды Рёсселя, отделяющего психологическую точку зрения от гносеологической. Внеположность пространства еще не есть его измеряемость. Внеположность опирается на так называемую проективную геометрию, на основании аналитической теории групп преобразований, дающую возможность трактовать пространственные формы в общем виде. Логически подчинена ей метрическая геометрия, основанная на подмене внеположности — этого главного качества пространственности — координатами, намечаемыми для измерения, пространство как априорная интуиция ускользает из поля нашего рассмотрения, подменяясь категорией количества, общегеометрический смысл пространства подменяется аналитическим. Исторически метрическая геометрия предшествует проективной. Проективная геометрия оперирует с понятиями качественного сходства фигур, априорные понятия покоятся на ее основах. В метрической геометрии априоризм лишь отчасти включен в эмпирические данные.

Вопрос о соответствии пространству чего-то реального не совпадает для Челпанова с вопросом о вещи в себе. ‘Понятие о предмете, воздействующем на наши чувства, — говорит он, — у Нанта является в двух значениях. Под предметом он один раз понимает ‘эмпирический’ предмет в смысле явления, в другой раз под ним он понимает ‘трансцендентный’ предмет’ (II часть, с. 404).

Отсюда два рода понимания вещей в себе: или вещь в себе есть нечто мыслимое (Кёниг, Риккерт, Лассвиц, Коген, Виндельбанд), или необходимы объективные основания порядка мышления, лежащие в транссубъективном мире. Чувственные качества в подобном случае являются у Челпанова символами некоторых реальностей. Но против последнего понимания вещей в себе можно многое возразить Челпанову. Не имеем ли мы тут дело с перенесением понятия о некоторой основе как сущности в область ей чуждую — перенесение, основанное на той же ошибке, какая лежит в расширении понятия причины в космологическом доказательстве. Закон основания, приближаясь к областям духа, не подчиненным ему, образует предельное отрицательное понятие о вещи в себе на границах своего применения для того, чтоб в свою очередь впоследствии опираться на это предельное понятие как на некоторую реальную основу. Это соображение предостерегает нас от понимания вещи в себе как некоей трансцендентной реальности.

К числу наиболее важных выводов относится взгляд Челпанова на телеологический принцип как на необходимую предпосылку критицизма. Тут, по нашему глубокому убеждению, критицизм чрез телеологию связуется с символизмом, ибо символизм, будучи необходимой предпосылкой телеологии, увенчивает здание, фундаментом которого является критицизм.

К числу недочетов книги относится неуверенность в выводах, частые ссылки на различных авторов порой разбрасывают мысль автора вместо того, чтобы сосредоточить ее. Бросается в глаза запутанность изложения геометрических теорий. Есть неточности в передаче разбираемых мнений, обращает внимание, например, отнесение взгляда Когена к мыслителям, рассматривающим вещь в себе и для себя как нечто абсолютно мыслимое. По мнению лиц, специально изучающих литературу о Канте, такое отнесение есть вместе с тем и упрощение взгляда Когена.

Эти частные неточности не могут заслонить огромные достоинства книги, являющейся ценным вкладом в современную философскую литературу. Можно смело сказать, что разбираемый труд относится к наиболее серьезным русским трудам по философии.

Относительно воли Вундт указывает на две группы воззрений : 1) воля независима от представлений: Вольф, Кант, Шопенгауэр, Гартман, 2) воля выводится из способности представлений и познания: Спиноза, Лейбниц, Гербарт, Бэн.

²⁴Лэдду принадлежит сочинение ‘Elments of Phisiological Psychology’, 1887. Лэдд — сторонник метафизического истолкования проблем психологии, высокого мнения о нем Челпанов.

²⁵ Доктрина психофизического параллелизма тесно связана с монизмом, отличие психофизического параллелизма от психофизического монизма характеризует Челпанов следующим образом: ‘Эмпирический параллелизм есть эмпирическое учение, которое только констатирует существование определенного соответствия между психическими и физическими явлениями, психофизический же монизм стремится объяснить такое соответствие при помощи признания их единства’. Другими словами, параллелист может еще быть не монистом, психофизический монизм предполагает параллелизм. Так, Авенариус, по Челпанову, параллелист, а Вундт в эмпирической психологии параллелист, в метафизике же монист, Геффдинг, оставаясь параллелистом, допускает монизм, Фехнер же является монистом. В числе противников параллелизма находится ныне такой выдающийся психолог, как Штумпф, Штумпф указывает на то, что закон сохранения энергии сводится к закону превращения энергий: психическая энергия переходит в физическую. Штумпф — убежденный защитник описательной психологии, ему принадлежит исследование ‘Ueber den psychologischen Ursprung der Raumvorstellung’. 1873. В этом сочинении он доказывает прирожденность сетчатке чувства пространства. Его теория приближается то к Герингу, то к Нагелю. Ему же принадлежат следующие исследования: ‘Psychologie und Erkenntisstheorie’, ‘Tonpsychologie’. Штумпф писал и по эстетике: ‘Beitrge zur Aesthetik und Musikwissenschafl’. 1898.

²⁶ Для ближайшего знакомства с Кантом рекомендуем следующие пособия: 1) К. Штанге: ‘Ход мыслей в ‘Критике чистого разума’, пер. Б. А. Фохта. 2) А. Гольдер: ‘Изложение теории познания Канта’ (готовится к печати). 3) Г. Коген: ‘Комментарий к ‘Критике чистого разума’ (готовится к печати). 4) Виндельбанд: ‘О Канте’ (есть русск. перевод). 5) Куно Фишер: ‘История новой философии’ (тт. IV и V). 6) Коген: ‘Kant’s Thorie der Erfahrung’. 7) Vaihinger: ‘Commentar zu Kant’s Kritik der reinen Vernunfl’.

Volkelt: ‘Kant?s Thorie der Erfahrung’. 9) Liebman: ‘Kant und die Epigonen’. 10) Lasswitz: ‘Die Lehre KanVs von der Idealitt des Raumes und der Zeit’. 11) Wartenberg: ‘Kanfs Thorie der Kausalitt’. 12) Челпанов: ‘Проблема восприятия пространства’. 13) Benno Erdman: ‘Kant’sKriticismus’. 14) С. Renouvier: ‘Critique de la doctrine de Kant’.

В любой науке накопились горы необработанных материалов, и контуры всех наук стали неопределенны и смутны, раздались голоса, все настойчивей требовавшие отчета о руководящей нити научного мировоззрения. Наука вновь столкнулась с философией. Физические проблемы стали вновь превращаться в метафизические. Гносеологические вопросы с одинаковой настойчивостью встают и перед взором спекулятивного мыслителя, и перед взором ученого. Вопрос об отыскании объединяющего начала стал вопросом о научно-философском синтезе. На границах между отдельными дисциплинами наук, с одной стороны, и философией — с другой, возник ложный конфликт методов. Прежде нежели вопрос о методологической раздельности равноправных методов науки и философии был решен в том или ином определенном смысле, стали возникать сложные, научно заряженные, но философски не определившиеся до конца системы, служащие звеньями между бессистемной очевидностью научных истин и систематическим, проведенным до конца философским критицизмом. Эти системы, как ископаемые чудовищные ихтиозавры и птеродактили, предваряют будущие несокрушимые системы.

К таким еще неумелым, но грандиозным и чреватым будущим попыткам синтеза следует отнести блестящие труды знаменитого Вильгельма Вундта. Следует помнить, что именно из этих глыб научного материала, еще плохо отесанных философскою мыслью, вырастут несокрушимые пьедесталы будущей статуи Свободы, вознесенной над миром со светочем мистического знания в руках. Далеко не правы поэтому те, которые отыскивают у Вундта только гносеологические промахи (смешение гносеологии с ее критикой) и не видят, что его философский путь чреват будущими обобщениями. Недаром многие указывают на связь философии Вундта с шопенгауэровским волюнтаризмом. В этой связи коренятся для Вундта и богатая почва для гениальных полетов мысли, и все ощутительнейшие его промахи, ибо он принужден рассматривать физиологически теорию Шопенгауэра, для которого физиология не была существеннейшим дополнением его системы, высокой и стройной, как северная ель, нет, физиологические экскурсы Шопенгауэра были для него золотыми картонажами — елочными украшениями, а не чем иным. Уже тот факт, что Шопенгауэр отправлялся от кантовской гносеологии, пристраивая к ней свою все еще метафизическую (хотя и более вероятную) гипотезу, переносит вопрос о характере гносеологии Шопенгауэра к Канту. Вопрос сводится к тому, понимал ли Кант свои формы познания как функции суждения. Но ряд блестящих исследователей Канта опровергают этот взгляд. Следовательно, Шопенгауэр, опираясь на Канта, не мог уже вернуться к эмпирико-психологическому пониманию вопросов гносеологии. Если же он шел в сторону от этого понимания, то только к реализму, но трансцендентному. В этом вся суть. Следовательно, между волюнтаризмом Шопенгауэра и его научной оправой у Вундта лежит непереступаемая бездна. И призрачный мост аналогии не уничтожит этой бездны. Этого не видит Вундт, и отсюда коренной недостаток всех его работ, полных блеска, таланта, эрудиции.

Блестящая схема взаимного отношения принципов причинности и целесообразности, приведенных к формальному единству в отвлеченном логическом рассмотрении и противоположно направленных при эмпирическом рассмотрении, не искупит гносеологических погрешностей такого рассмотрения. Ведь формальный принцип должен опираться на нечто реальное, является ли опорная реальность эмпирически данной или трансцендентальным единством. В первом случае общеформальный принцип, совмещающий причинность с телеологией, суживается до динамического понимания, во втором — этот же принцип, в качестве телеологии, расширясь в символические постулаты, получает в них свое последнее завершение и опору. Исходя из идеальной однородности общего принципа познания, мы необходимо переходим к методологическому отграничению причинности от телеологии. Вундт, поступая обратно, неопределенно смешивает методы естествознания и психологии. Новейшие исследователи от научной и эмпирической психологии, которые сводимы вообще к физиологии, отделяют еще психологию описательную и трансцендентальную. Первый род психологии отходит к естествознанию. Второй род и образует собственно психологию, отграниченную критицизмом и приближающуюся то к религиозной и художественной интуиции, то к гносеологии. Такое отграничение производит коренное размежевание областей естествознания и собственно психологии. Такая раздельность отсутствует у Вундта, и поэтому эвристический принцип психофизического параллелизма проводится неожиданно и сбивчиво.

Бенеке пытался в основных началах своей психологии разработать элементы гербартовской психологии, также влиял на него и Фриз, но, с другой стороны, на нем заметно влияние английского психолога Брауна, своей теорией о психических способностях он отчасти примыкает к Гербарту: психические способности для него суть сложные способности, элементарные способности суть стремления, Троицкий говорит: ‘На примитивные силы и впечатления Бенеке смотрел почти глазами химика. Силы и впечатления суть независимые субстанции, которые, соединяясь вместе, дают сознание’. Сочинение Бенеке суть следующие: ‘Lerhbuch der Psychologie als Naturwissenschafl’. 1833, ‘Die neue Psychologie’. 1845, ‘Pragmatische Psychologie’ (2 Bnde), ‘Psychologisch pdagogische Abhandlungen und Aufstze’. 1877, ‘System der Logik’.

ПРИМЕЧАНИЯ

О ГРАНИЦАХ ПСИХОЛОГИИ

Статья является ярким образцом ‘негативного обоснования доктрины символизма’, о котором Белый пишет в предисловии к книге как о первом этапе на пути построения нового мировоззрения. ‘Негативное обоснование’ в данном случае представлено колоссальным библиографическим обзором научных и философских методов в их отношении и способности к исследованию человеческой психологии. Обзор теорий и открытий создает эффект научного ‘колеса обозрения’: имена, проблемы, методы сменяют друг друга с присущей Белому стремительностью мысли, но подобно замкнутой траектории вращающегося круга все богатство научной мысли оказывается ограниченным способностью человеческого разума постигать лишь внешние материальные проявления психологического богатства личности. ‘Негативный’ смысл статьи заключен в ее названии. Говоря ‘о границах психологии’, Белый подчеркивает ‘ограниченность’ собственно научного метода в психологии, указывая на художественную литературу и теорию познания как на единственно возможные способы постижения и описания ‘необозримого океана бессознательных сил природы’.

С. 47. …Генрих Риккерт в своем капитальном исследовании… — Имеется в виду книга Г. Риккерта ‘Границы естественно-научного образования понятий’ (1896, рус. пер. — 1903).

С. 48. … ‘в сумме энергии, которой располагает организм’... — Цитата из кн.: Гёффдинг X. Очерки психологии, основанной на опыте. СПб., 1904. С. 69.

С. 49. ‘…несводимая к единству двоица’. — Цитата из кн.: Гёффдинг X. Очерки психологии, основанной на опыте. С. 70.

…монада его касалась… — Учение немецкого философа, математика, физика, юриста, историка Готфрида Вильгельма Лейбница (1646—1716) о монадах — неделимых духовных субстанциях, образующих умопостигаемый мир, производным от которого выступает мир феноменальный, изложено в его центральном сочинении ‘Монадология’ (1714). Лейбницевская ‘Монадология’ сыграла значительную роль в философском развитии Андрея Белого. Это влияние началось под воздействием отца, профессора математики, развивавшего собственную философскую теорию эволюционной монадологии, сложившуюся под влиянием системы Лейбница. См.: Лопатин Л. М. Философское мировоззрение Н. В. Бугаева // Николай Васильевич Бугаев (П. А. Некрасов, Л. К. Лахтин, Л. М. Лопатин, А. П. Минин). М., 1905. Т. II. С. 21—42. Свои философские взгляды Н. В. Бугаев изложил в работе ‘Основные начала эволюционной монадологии’ (Вопросы философии и психологии. 1894. Кн. 17. С. 26—44). Белый, будучи студентом историко-филологического факультета, осенью 1904 г. участвовал также в семинаре профессора Л. М. Лопатина по ‘Монадологии’ Лейбница.

С. 52. ‘Описание… есть дело естествознания…’ — неточная цитата из книги Г. Риккерта ‘Границы естественно-научного образования понятий’ (СПб., 1903. С. 119-120).

Читайте также: