О чемъ ты плачешь, милое дитя? Ты не томишься ни голодомъ, ни жаждою, глаза твои не смыкаются дремотою, рзкій холодъ не сжимаетъ нжныхъ твоихъ членовъ. Не терпя ни нуждъ, ни болзней тлесныхъ, какія страданія можешь ты чувствовать? Въ томъ возраст, который не знаетъ страстей, не должно знать и страданій. Сія невинность, блаженство Ангеловъ небесныхъ, самое твое невдніе, преимущество твоихъ лтъ, сія свжія, румяныя ланиты, а боле всего эти игрушки, вокругъ тебя разбросанныя — все возвщаетъ чистую радость дтства. Привязанность къ играмъ должна одна занимать твои мысли — а слезы все еще текутъ изъ твоихъ глазъ, частыя рыданія вырываются изъ груди твоей, и напрасно ты отираешь глаза маленькою своею и рученкой — новыя слезы выкатываются на мсто прежнихъ…— ‘Ты говоришь, что эти игрушки должны меня радовать: изо всхъ, которыя видишь, одну только я любилъ. Недолго игралъ ею — она разбилась, и долго, долго я плачу.’
О чемъ ты плачешь, юная два, ты, которую природа украсила лучшими своими дарами? Взоры и сердца тысячи прекрасныхъ и доблестныхъ юношей летятъ къ теб, самая старость при теб оживаетъ сердцемъ и молодетъ взоромъ. Два прелестная! отгони печаль, и знай только радость, избери себ супруга, и награди его за любовь нжною привязанностію.— ‘Привязанность! безумецъ! къ кому могу питать ее?… У меня былъ другъ милый, уже алтарь озарялся бранными свтильниками, уже радость и счастіе возносили внцы на наши чела…. Но его не стало — смерть похитила милаго!— Съ тхъ поръ я плачу, и не перестану плакать до могилы.’
О чемъ ты плачешь, мужъ, надленный здоровьемъ и силою? Супруга твоя молода, прекрасна и добродтельна, милыя твои малютки блистаютъ, какъ розы весеннія, домъ твой обиленъ, какъ полная чаша, друзья тебя любятъ, посторонніе уважаютъ, домашніе къ теб привязаны….— ‘Привязанность! я зналъ одну: привязанность къ слав и почестямъ… Здсь чахнутъ мои дарованія, здсь я вяну въ бездйствіи, на радость моимъ завистникамъ… Здсь я плачу, погребенный въ сельской глуши, тогда, какъ! могъ бы блистать на чред высокой! Плачу и не могу разстаться съ приманками честолюбія!’
О семъ ты плачешь, старикъ, долженствующій быть мудрымъ? Три поколнія дтей твоихъ толпятся вокругъ тебя, стада твои несчетны, нивы тучнютъ хлбомъ, древа гнутся отъ тягости плодовъ, богатствомъ своимъ ты могъ бы искупишь все достояніе твоихъ сосдей. Время почтило сдины твои: тло твое еще крпко и здорово, исполненный годами, ты можешь еще надяться далеко пережить всхъ своихъ сверстниковъ. Всмъ ты счастливъ, вс желанія твои исполняются, и самая привязанность къ жизни….— ‘Постой! не напоминай мн о жизни… Скоро, и врно скоре тебя, долженъ и разстаться съ симъ благомъ… Что мн въ потомств и золот, когда меня не станетъ? Отдадутъ ли за меня дти и внуки жизнь свою? искуплюсь ли я отъ смерти золотомъ?— Ахъ! чувствую съ каждымъ днемъ ослабленіе силъ, чувствую, что ближусь къ могилъ,— и уже самъ ношу по себ одежду печали въ сердц… Жизнь, драгоцннйшее изъ благъ земныхъ! не улетай отъ меня такъ скоро! Едва перешелъ я за рубежъ осьмаго десятилтія… Жизнь! помедли, не покидай меня! Плачу и молю тебя, плачу — пока смертный саванъ не отретъ застывшихъ слезъ на глазахъ моихъ!’ Подраж. Французъ.— Сомовъ.