О благоденствии народных обществ, Попугаев Василий Васильевич, Год: 1805

Публицистика
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Скачать в PDF

Василий Васильевич Попугаев

О благоденствии народных обществ

РУССКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ, (от Радищева до декабристов). Собрание произведений в двух томах. Т. 1—2. Т. 1.
М., ‘Мысль’, 1960 (философское наследие)

СОДЕРЖАНИЕ

Изложение основных начал сочинения
Книга первая. Основные начала общественности
[Глава первая] Изложение начал общественности
Глава вторая. О взаимных нуждах и выгодах, от оных проистекающих вообще и частно
Глава третья. О трех степенях образования обществ
Книга вторая. Влияние законов и государственного состава на политическое общество
Глава первая. О влиянии законов и конституции на государственное тело
Глава вторая. О связи и твердости республик
Глава третья. О связи и твердости монархии
Глава четвертая. О государственном составе особенно
Книга третья. О торговле и промышленности
Глава первая. Общее обозрение торговли и промышленности
Глава вторая. О торговле древних и новых обществ
Глава третья. Англия и Франция в коммерческом их отношении
Глава четвертая. О России и ее коммерции

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1807

Изложение основных начал сочинения

В сочинении сем намерен я изложить, во-первых, причины и ход общественности, начала законов и качество образа учреждений правительства или форм оного и, наконец, первые и общие начала торговли.
Во-вторых, стараться буду показать влияние просвещения на государственные общества, на законы и правление, цель, меру и качество просвещения, которые законодатели долженствуют иметь в виду, дабы то соделать средством и, так ск[азать], важнейшею частию лествицы государственного благоденствия.
Сей предмет составит второе отделение, или вторую часть, сочинения.
В-третьих, какова долженствует быть мера человеколюбия государственных законов, соображая то с видами мудрого законоположения, блюстительной части правительства и, наконец, государственного хозяйства.
Изложить коротко начала, на коих, думаю я, оснуется благоденствие государственных тел и обществ, оные составляющих, как в целом, так и единицах-частях по мере сил моих, если досуг и обстоятельства позволят мне, впоследствии употреблю старание напрячь силы мои, дабы развить подробнее сие, так ск[азать], общее очертание моего предмета.
Показав таким образом главное разделение сочинения сего для большей ясности читателю, следует подробнейшее содержание частей.

Первая часть

Первое отделение сей части заключает начала общественности и доказательства, что человек ведется к оной самою природою. Сие составляет первую главу отделения. Вторая имеет целию доказать, что человек в общественной жизни ощущает неприятности, огорчения, болезни на тот конец, дабы, побуждаем оными, шел от состояния менее счастливого к состоянию более счастливому.
В третьей главе общественность рода человеческого разделена на три степени, или шага. В первом шагу началом общественности и законов приемлется сила, во втором — выгода богатств, третий шаг как такой, который еще не начат родом человеческим, потому, не видя последствий начал оного, но коих можно бы было основать твердое умозрение, ограничиваюсь токмо общим положением, что в состав общественности, на третьем оныя шагу, долженствует входить человеколюбию более, нежели как оное входило в состав предшествовавших рядов обществ.
Второе отделение первой части будет содержать мысли мои касательно государственного состава и законов. В оном постараюсь показать неразрывность цели, соединяющей сии две отрасли законоположения. В четырех главах, оное отделение составляющих, изложив в первой отношения и той и других вообще, коснусь во второй главе влияния оных на монархии, четвертая будет иметь особенным предметом конституцию в отношении образа учреждения государственных властей. Третье отделение сей части будет коммерция, или торговля, имеющая в виду соотношение взаимных нужд народов.
В четырех главах сего сочинения, представя в первой вообще цель и разделение сего предмета в сущности оного, во второй буду говорить о коммерции, или торговле, древних и новых народов, соображаясь с положением оных, в третьей — о влиянии оной и важности в составе Англии и Франции, в четвертой буду рассматривать с сей стороны Россию. Сие заключит первую часть моего сочинения,

Вторая часть

Предмет второй части будет просвещение. Поелику оное по существу своему имеет в виду два намерения:
1) образование граждан до такой степени, дабы каждый видел цель своего назначения,
2) образование ученых, дабы посредством того распространить и усовершнть круг человеческих познаний,
то сия часть составит два отделения. Первое отделение заключит в своих пяти главах: в первой — цель гражданского воспитания относительно к системе больших европейских государств, во второй — влияние публичного, или общественного, воспитания на государственное общество и части оного, в третьей — разделение и постепенность лиц и учения гражданского, в четвертой — важность в общественном воспитании преподавания истории, пятая заключит все сие общим обозрением распределения прочих гражданину нужных предметов обучения.
Второе отделение, имея в виду показать особенно меры, кои государство брать долженствует для образования отделения ученых граждан, коих занятием будет воспитание и усовершенствование человеческих сведений, заключит в своих главах:
в первой — каким образом и из каких граждан государство долженствует приуготовлять состояние людей, назначаемых для отвлеченных познаний,
во второй — как на сей конец государство долженствует пользоваться системою воспитания,
в третьей — каким образом система воспитания для отвлеченных познаний долженствует избирать своих питомцев,
в четвертой — как система воспитания вообще долженствует возбуждать соревнование и руководствовать самих воспитателей иостепенностию мест,
в пятой изложатся вообще начала, на основании коих надлежит образовать ученые общества для усовершенствования полезных знаний.

Третья часть

Третья часть состоять будет из трех отделений. О человеколюбии как основании государственных постановлений вообще и взаимном равновесии классов питаемых и питающих.
В сей части сочинения будет рассматриваться влияние человеколюбия в двух отношениях: в отношении целого — государства и в отношении частном — граждан.
Первый предмет будет содержать в начальных пяти главах следующее: первая будет доказывать, что человеколюбие есть мерою сохранности, благоденствия и самой продолжительности существования государственных тел, вторая покажет влияние, кое долженствует человеколюбие иметь на законы и правление, третья — меру оного в употреблении на службу общую гражданских лиц, четвертая — обязанности, каковые государство долженствует возлагать на себя касательно сего отделения, пятая будет содержать общее изложение сих начал приложимо к России.
Но поелику твердость государственного благоденствия оснуется на благоденствии частных гражданских отделений, то благонамеренность государственных постановлений требует, чтобы законы, оснующие взаимную гражданскую связь, пеклися не токмо о целом, но и частях, чтоб оные, имея в виду вспомоществование и подкрепление выгод общих, вместе имели в виду вспомоществование и подкрепление выгод частных.
Итак, идя далее, распространяю я человеколюбие государственное на целость частных гражданских сословий и единиц частей, оные составляющих, на сей конец в шестой главе предлагаю правительству примерами человеколюбивого участия побуждать граждан в лице сословий и единиц оных к взаимному в крайностях и несчастиях вспомоществованию, в седьмой излагаю несколько подробнее на сей случай приложимые меры, в осьмой — виды для употребления сумм, в случае когда дух человеколюбия гражданского простерется столь далеко, что добровольные пожертвования превзойдут меру настоящей потребности вспомоществованию, в девятой, и последней, скажется коротко о воспитании из видов человеколюбия и сострадания. Последняя глава заключит общим обозрением взаимности отношений классов граждан питающих и питаемых и равновесие оных как начала государственной экономии.

КНИГА ПЕРВАЯ

Основные начала общественности

[ГЛАВА ПЕРВАЯ] Изложение начал общественности

Род человеческий от состояния дикого не вдруг переходит к общественности, не вдруг покоряется определенному и, т[ак] ск[азать], исчисленному действию ее законов. Первое начало оного есть состояние дикое (уединенное), состояние совершенно простое и сообразное токмо его физическим нуждам. В сию эпоху он признает один закон потребности и случая удовлетворения оной, одну власть силы. Страх есть его нравственность.
Филанджиери отвергает положение некоторых философов, утверждавших, что состояние дикое есть совершенно естественное и такое, какое назначено, чтоб быть ему счастливым, он справедлив. Конечно, состояние дикое не есть исключительно естественное, и человек не назначен быть счастлив в сем состоянии.
Правда, человек в диком состоянии знает только нужды физические и оным легко удовлетворяет, удовлетворение сим нуждам есть его счастие. Но возьмем противную сторону: разве дикой человек не чувствует недостатков? Разве свирепство стихий, коим он беспрестанно подвержен, разве всегдашняя опасность от нападений неприятельских не могут положиться в цену бедствий, за кои получает он наслаждения?
Но, Филанджиери говорит далее, общество родилось с человеком. Состояние дикое есть более разрушение общественности, нежели начало оного, в последнем положении он ошибся, если под сим не разумеет токмо некоторые случаи. Впрочем’ таковое положение по самому существу своему всегда несправедливо. Разрушение общественности может показать нам состояние дикое, но сие столь же мало доказывает, что дикое состояние есть токмо следствие разрушения общественности, как естьли бы кто хотел доказывать, что химически разложенное тело на его начала показывает токмо следствия разложения, а не начала или составные части тела.
Мое мнение об общественности таково. Род человеческий составляет сложное целое, сие сложное целое требует известных нравственных законов, дабы придти в полный ход и гармонию своего действия. Сия точка есть предел возможного совершенства и счастия роду человеческого. Здесь добро долженствует превосходить зло несравненно. Если последнее уничтожается в одной точке совершенно, то обратно в противуположной сие долженствует случиться с первым. Степень отдаления рода человеческого от предназначенного ему счастия содержит соразмерное тому количество зла и добра. Когда род человеческий приближается к точке совершенства, количество добра увеличивается, зла уменьшается, отдаляется обратно.
Посему в диком состоянии, на степени общественности самом низком, зло превышает добро, и завидовать сему состоянию или хвалить оное есть несправедливо. Доказательство, что человек в диком состоянии не есть счастлив, ость образование общественности. Сие состояние было бы несносно без того онемения чувств, кое мудрая природа дает людям нарочно, дабы соделать их способными к пренесению опою.

ГЛАВА ВТОРАЯ. О взаимных нуждах и выгодах, от оных проистекающих вообще и частно

Слабость и сила физическая, слабость и сила нравственная суть побудительные причины взаимного сношения и вспомоществования, ведущие людей к соединению, неравное распределение нужд, заключающихся в произведениях природы и искусственности, есть вторая побудительная причина.
Первая производит соединение государственное, вторая — соединение или, лучше, сношение коммерческое, и вместе обе содействуют к улучшению состояния частного и общего во всех отделениях гражданства, следственно, обе ведут от состояния уединенного к общественному, от состояния бедственного к счастливому.
Но почему определяю я столь утвердительно несчастие человека в состоянии уединенном, т. е. диком, и счастие в общественном? Конечно, человек назначен стремиться к общественности, с тем чтоб быть счастливым. Правда, общественность, додавая средства удовлетворять взаимным нуждам людей, возрождает для них и новые желания, и новые наклонности, а потому в неудовлетворении оным и новые несчастия, кои часто в воображении тревожат его более, нежели в самом деле, о коих в состоянии диком люди не могли бы иметь и понятия, но зато дана им предусмотрительность, строго следуя коей они могут если не всегда, то по крайней мере почти всегда оных избегнуть, когда, напротив того, в состоянии диком, не имея способности почти ничего предвидеть, человек познает зло токмо тогда, когда уже ощущает оное и, следственно, избегнуть не может. Он терпит голод, ибо не имеет средства находить предварительно пищу, подвергается суровости непогод, не находя надежного крова, несет оскорбления, раны, самую смерть от вещей одушевленных и неодушевленных, не могши ни избегнуть, ни отвратить удара.
Но природа самыми сими бедствиями ведет человека к общественности, возбуждает в нем еще покоющееся воображение и мысленность мало-помалу, показывает ему состояние лучшее и счастливейшее и, просвещая, открывает ему мир новый и прекрасный — идеальный, равно как и идеальное счастие, коим он наслаждается в надежде.
Гражданское состояние, сложностию своих отношений соделывая и нужды существования человека более сложными, естественно посему было бы отягчительнее, нежели состояние человека дикого, ибо последний имеет токмо нужды физические, первый же вместе физические и нравственные, но в вознаграждение сей первый, имея посредством оных же воображение возбужденное и рассудок образованный, имеет средства предвидеть и предупреждать многое, в обыкновенном ходе вещей необходимое, часто пагубное влияние имеющее, случаясь неожидаемо, но нередко полезное для того, кто, рассматривая течение дел, готовится к оному и предварительно берет надлежащие меры.
Напротив того, дикой, как человек необразованный, несмотря на малость своих нужд, не может предвидеть оных, и еще менее будучи в силах брать меры для отвращения зла, при всякой нужде физической чувствует недостаток и не прежде ей удовлетворяет, пока не испытает неприятности недостатка, побуждающей его искать удовлетворения. Если он в одну минуту ощущает нужду и находит удовлетворение, то последнее производит токмо случай, и, следственно, редко, второму же токмо случай воспрепятствовать может в удовлетворении нужд.
Но, скажут мне, в гражданском состоянии человек находит столько несчастий, коих он ни предвидеть, ни уврачевать не может. Ответствую: натура в гражданском состоянии оставляет известное количество зла на тот конец, дабы, побуждаем несчастиями, искал он средств улучшения своего состояния как в частном, так и общественном кругу, ибо рассудок ему показывает, что общественное благосостояние имеет влияние на его частное благо.
Человек, будучи единожды направлен побуждениями нужд, стремится к общественности, на первом шагу ищет токмо собственной выгоды в отношении физическом, на втором — удовлетворения сим нуждам и вместе честолюбия, новой нужды, рождающейся от состязания силы и эгоизма каждого, пружины, заставляющей человека стремиться к выгоде общей мало-помалу. На третьем шагу, когда рассуждение его развито опытом во всей полноте, когда ум его объемлет предметы ясно, когда верный взор ого гения показывает ему отдаленную точку общей пользы отвлеченно, как соединение общего блага, он стремится к пользе общей, к общим выгодам исключительно. Сии три степени находим мы во всяком составе обществ,

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О трех степенях образования обществ

Политические общества в образовании своем заключают три начала. Первое начало есть сила. Люди, испытав невыгоды уединенного состояния,— сильнейшие, дабы воспользоваться слабейшими, слабейшие, дабы воспротивиться сильным или быть под их покровительством, содействуя их пользе,— соединяются в общества.
Сии общества сообразно качеству местоположения разделяются на два рода. На такие, кои живут на земле богатой произведениями. Оные обращаются к естественной промышленности, ловитве, скотоводству, землепашеству. Сии общества в политическом своем составе мирны, и их война, если они ее ведут, есть оборонительная. Посему общества сии обыкновенно слабы. Но такие, кои живут на земле или бесплодной, или не могущей произведениями содержать своих жителей, оные становятся на ногу наступательную и живут войною и грабежом других богатейших народов — сии образуют народы военные, завоевателей. Первые общества в образовании своем, даже тогда, когда управлялися одним лицом, всегда ближе к республиканскому, нежели деспотическому, правлению.. Главные законы сих обществ: ненарушимость воли каждого, когда оная не противудействует выгодам общественным и частным других граждан, ненарушимость и свобода действий в том же смысле, святость условий и собственности, законно образованных и приобретенных.
Вся политическая сила сих обществ направлена исключительно к сохранности сих законов вне и внутри государства. Общества другого рода, каковы общества народов-завоевателей, всегда ближе к правлению деспотическому, нежели республиканскому. Первые к своему образованию требуют общественных условий, вторые, напротив того, главным побуждением имеют силу.
Дерзкие и смелые умы приобретают первенство на основании права сильного в кругу своих сограждан и, покоря своей воле сперва их, распространяют сие же право на окружающие близкие или отдаленные общества. Законы сих обществ: скорее повиновение власти и вместе сохранность и ненарушимость жизни, условий, имения, доколе власть то покровительствует. Сии общества первые изобрели разделение гражданских состояний на степени, первые употребили в пособие силы честолюбия.
Политические действия сих обществ, завися от единственной воли, всегда в следствиях быстры и неожидаемы, а посему часто увенчиваются успехом и достигают цели.
Сии общества нарушают спокойствие и равновесие своего времени. Имея в виду собственную выгоду, оные нападают на другие государства, ведут войну и почти всегда торжествуют. Тогда система их правления изменяется, соделав других рабами и данниками, лица, держащие власть, находят свою выгоду или, лучше сказать, видят себя принужденными ослабить узы сограждан, кои, свергнув единожды бремя, их тяготившее, силятся наконец уничтожить оное совершенно, восстают внутренние раздоры и колебания, и та же причина, коя служила образованием общества, оное низвергает и разрушает, внутренние колебания ослабляют узы покоренных народов, кои, восприяв свои права, довершают падение утеснителей.
Но с сим происшествием феномен политического существования древних обществ кончился. Общества народов-завоевателей, обогатясь данию и граблением других народов, повергаются в роскошь, роскошь требует искусств, художеств — словом, промышленности или, лучше сказать, торговли в обширнейшем смысле сего слова. Вторые, возвратив свои права, заражаются пороком богатств, чрез разграбление утеснителей полученных, деспотизм оные заражает равно вместе с честолюбием первых обществ, но промышленность входит в основное начало оных.
Итак, вот второе начало, сохраняющее общества в настоящем их виде. Однако первые начала в своем действии не уничтожаются, оные токмо ослабевают сообразно изменению обществ. Разделение гражданских состояний и направление к честолюбию в оных пребывают. Влияние власти не теряет своей силы, но богатства, распространяясь по всем классам, ее умеряют.
Роскошь, утончая нравы, смягчает жестокие характеры военных народов, ослабляет верность и точность действий карательных законов, сила влияния оных в правлении падает, и злоупотребления готовы поглотить общество. Но общее мнение и нравственность, образуясь во всех народных отделениях, поддерживают силу правления и законы. Граждане, познав роскошь и вместе беспечность домашней жизни, не имеют уже той пылкой наклонности к войне, каковую показывают общества народов-победителей.
Между тем честолюбие, хотя и покоренное выгодам роскоши, не дает истребиться в уме их обольщению славы побед. Самые выгоды иногда соделывают ее нужною, и потому государства, освободи граждан от военного состояния, обязывают часть оных быть всегда готовыми защищать выгоды общие. Мечты оставшегося еще героизма победителей заставляют граждан повиноваться охотно таковому требованию правительств. Образуются войска, вначале временные, впоследствии непременные. Военное состояние продолжает доставлять первые гражданские преимущества, но роскошь имеет нужду ободрять искусства, ремесла и про[чее], ободрение требует выгод, требует преимуществ. Художники, ремесленники, купцы входят в состязание, и преимущества военные умеряются или, лучше сказать, разделяются.
В сию эпоху познания и науки, родящиеся с самым первым развитием мысленности людей, распространяют свои ветви, они образуют нравственность, религию, назначают пределы прав частных и общих, ведут законы к благодетельной цели блага общего, воспламеняют гениев славою героев человеколюбия, и дух браней в народах засыпает. Однако место населения народов, изобилие, недостатки питают дух войны. Неравенство богатств народных родит состязание, перевес торговли, изобилие произведений и других выгод, споспешествующих роскоши, колеблют равновесие народов, и война употребляется как средство успокоения.
Но народы, богатые по произведениям искусственности, обрабатывающей собственные произведения природы, с усыплением обольщения побед любят покой, народы по местоположению бедные, видя все свои выгоды в торговле, побуждаемые нуждою, более и более прилепляются к оной. Видя бедность земли, ищут богатств, их приобретают, стараются умножить их более и более, не довольствуются коммерциею, на основании преимуществ своих богатств требуют власти над другими народами, забывают, что их богатства условны, что другие народы обладают существенными, требуют повиновения, воспламеняют дух войны, покоряют другие народы или подпадаются игу их. Но в том или другом случае они всегда побеждены, даже и тогда, когда победители. Побеждают другие, предстают внутренние раздоры, частные богатства родят частное честолюбие, ослабляют повиновение к законам и правительству, раздоры умножаются, междоусобные брани следуют, побежденные пользуются беспорядком и падением неминуемо.
Условные богатства — серебро, золото и пр[очее], соделавшися добычею других народов, рушат равновесие, нужное для поддержания цены оных,— она падает, и сии богатства теряют цель своего назначения. Новые колебания.
Сим, кажется, должен бы был кончиться оный шаг общественности. Но познания, обогащенные временем и опытностью, достигают своего совершенства, они распространяют человеколюбивый космополитизм в сердцах людей, и новый шаг обществ с присоединением сего начала явит существование обществ, конечно, более человеколюбивое, более спокойное и, следственно, более счастливое.

КНИГА ВТОРАЯ

Влияние законов и государственного состава на политическое общество

ГЛАВА ПЕРВАЯ. О влиянии законов и конституции на государственное тело

Твердость государственного тела зависит от двух причин: от конституции, или государственного состава, и законов. Государственный состав, или конституция, одушевляет закон, закон определяет круг действия конституции. Первый есть форма, второй — количество движения или исчисление действия политической машины.
Чтоб действие было сообразно намерению, надобно, чтоб исчисление действия было сообразно качеству вещества и форма устроения, производящая действие, сообразна исчислению.
Равно в политической машине, чтоб исчисление ее действия — законы имели свою силу, надобно, чтоб оные были сообразны качеству вещества своей машины, то ость людям, политическое тело составляющим, и форма устроения, или государственный состав, приводящий в действие законы, сообразен духу оных.
Деспотические государства, как мы то видим в древности, не имели ни конституций, ни законов, но управлялися слепо волею властителей, обычаями и, наконец, верою, коею жрецы часто злоупотребляли, не были тверды в своем основании и близки каждую минуту к падению. Невежество народа, в коем он находился, не могло дать общественной массе равновесия во всех частях, к соблюдению спокойствия столь нужного. Народ имел токмо физическую силу массы, политическая заключалась неограниченно в одном лице правителя. Непросвещение тогдашнего времени и невежество грубое и суеверное давало между тем сильное влияние коварству жрецов под эгидою веры. Выгоды сих последних расстроивали часто равновесие политических машин древности и даже рушили оные в основании. Коварство честолюбивого и хитрого любимца, умевшего уловить в сети свои властителя, умевшего ослепить его, играло жребием сих государств. Смелость, предприимчивость и быстрота победителя, вступавшего в пределы и столицу государства, соделывали его легко оного властелином. Народ, не чувствовавший своего гражданского бытия, кое могут развить токмо мудрые законы и благонамеренный государственный состав, легко соделывался орудием и жертвою вонзившего мечь в его недро. Надобно было одного Пигмалиона, одного Камбиза, чтобы разрушить два славнейшие государства древности — Финикийское и Египетское, кои хотя и были просвещеннее, но по духу времени управлялися деспотически.
То же самое случалося и с республиками, если перевес политической власти находился более в руках народа, нежели Правителей. Сколько ‘раз афиняне были близки к погибели единственно оттого, что народ хотел деспотствовать.
История новейших народов предоставляет нам те же примеры. Когда спокойно было турецкое правление — и сколь мало стоило соседям столько раз ставить оное на шаг от бездны! — слова подкупленного муфтия, визиря довольно, чтоб ослепить султана и повергнуть все государство в ужасные бедствия.
Те государства, в которых физическая и политическая сила разделена по всем частям массы соразмерно, т. е. которые приемлют нужные меры для удержания в пределах физической силы народа и заключают в известный образ действия силу политическую утверждением мудрых гражданских и государственных законов и приведением оных в действие точное соответственным государственным составом,— те народы токмо могут надеяться на твердость своего существования.

ГЛАВА ВТОРАЯ. О связи и твердости республик

Республики суть государства, общественными делами коих располагает воля многих и где правление находится то в руках народа, то некоторых избранных классов. Разные случаи содействуют к образованию таковых правлений, в кои входить требуется много изыскания, необходимо отведшего бы от краткости изложения сих начал.
Республики вообще управляются вначале обычаями и решениями то некоторых отделений народа, то всей целости оного. Если оные долго остаются на таковом основании, то их твердость ненадежна, ибо, оснуясь на суждениях множества людей непросвещенных, любящих перемены и никогда не проникающих в основания, очевидно, сколь здание, на толь слабых опорах лежащее, близко к своему падению.
Всякое общество, как уже говорено, заключает две силы — физическую и политическую. Перевес на стороне политической силы, произведя утеснения, а на стороне физической — возмущение, приводит всю махину в сотрясение, колеблет в основании и разрушает.
Республика Новогородская, невзирая на всю энергию ее патриотизма, на всю ужасную силу ее, пребывала во всегдашнем внутреннем колебании и потому наконец соделалась жертвою неутвержденного равновесия оных.
Чтоб две сии борющиеся силы блюсти в равновесии, должно заключить каждую в ее сферу действия, должно положить и той и другой благоразумные пределы, так, чтоб сумма действия обеих производила общественное спокойствие. Благонамеренный государственный состав и законы могут единые то произвести.
Новогородская республика сего не имела, она правилась обычаями, а в чрезвычайных случаях — суждениями народных сборищ, а как первые не всегда оснуются на благоразумии и пользе общей, последние же часто заключают в себе более шуму и волнения, нежели истины, то покой не всегда бывает следствием оных. Напротив того, рано или поздно ведет по нетвердому и зыблещемуся основанию к падению.
Греческие республики Афины и Спарта, будучи более просвещенны в своей целости, знавшие необходимость твердейшей конституции и законов, не представляют глазам нашим столь многих внутренних возмущений и волнений. Но в первой законы не были столь строго наблюдаемы, правление не имело непременного состава, который бы соразмерял и руководствовал действием оного, и политическая сила общества, преходя то в руки правителей, то народа, нарушала спокойствие Правления и действие законов, во второй же Ликург, определя все благоразумными законами, и волю народа и правителей соединя непосредственно в действии оных, одушевивши их надежною конституциею, кою общественное воспитание укоренило, являет нам удивительный внешний порядок и гармонию.
Если в каком бы то ни было правлении сии две силы не так расположены, чтоб сила физическая удерживала в надлежащих пределах политическую, а политическая — физическую, если нарушение их равновесия зависит токмо от всеобщего потрясения машины, а не частей ее, то правление может надеяться на свою твердость, в противном случае оное всегда подвержено нечаянному колебанию и разрушению, как то свойственно правлениям деспотическим.
В республиках, если оных силы не находятся в надлежащем одна к другой отношении и если власть политическая более, нежели должно, в руках которого-нибудь класса, то государство имеет деспотическое правление. Афиняне, заключив в темницу Мильтиада, изгнав Аристида, показали, что народ деспотствовал, а смерть Сократа по приговору судей — что правители злоупотребляли властию. Сие разрешает загадку непостоянства афинского народоправления. Спартанцы, не позволя королю своему ужинать особо с своим семейством, дав пример, сколь строго они наблюдали постановления, вместе сим примером объясняют, на чем основывалося внутреннее спокойствие правительства.
Рим, который величают республикою, никогда оною не был или если был, то на весьма короткое время. Он всегда был в утеснении или чрез патрициев, правивших народом посредством сената, или от своих полководцев, почти всегда насильственно похищавших власть, или от своих легионов, за деньги дававших народу правителей и низвергавших оных.
Главная погрешность всех древних республик есть та, что законодатели их не пеклися о твердости конституции. Солон, дав афинянам законы, вместо того чтоб показать собственным примером, сколь нужно блюсти общественные постановления, едва оные были им изданы, оставил отечество, думая, что его отсутствие научит афинян соблюдать оные,— и он ошибся. Благоразумнее было бы тогда, когда целый афинский народ избрал его как мудрейшего начертать законы, остаться в отечестве и своим присутствием, т[ак] ск[азать], освятить их исполнительность и ненарушимость, ибо почтение, которое народ имел к нему, распростерлось бы и на самые законы, им изданные. Притом как мог он быть уверен, чтоб сии законы, токмо им написанные, не имели недостатков? Весьма легко могло случиться, что в оных были такие погрешности, которые познаются временем и кои, если бы он присутствовал, было нетрудно исправить. Но сего не было, народ чувствовал недостатки и в нерешимости, не видя средств оные исправить, отдал слепо власть тиранам. Тогда почтение к мудрости Солоновой истребилося, и ему, возвратившемуся и видевшему всеобщее расстроение, за укоризны тиранам и народу, по вопросе, что делало его толь дерзостным, едва оставался ответ: ‘Моя старость’.
Но в Спарте законы и конституция, будучи вперяемы гражданам от детства, будучи хранимы под непосредственным надзиранием короля, сим же законам подчиненного, имевшего одно право — поддерживать конституцию и законы, показывают, сколь благодетельно влияние и тех и оной на благоденствие граждан.
Сия республика существовала бы и по сих пор, если бы илоты, приуча граждан быть деспотами, не развратили их нравов и тем не ослабили действия законов.
Вообще можно сказать, рассматривая историю республик, сии правления требуют граждан, имеющих более политического просвещения, нежели в других правлениях. Они не долженствуют и не могут быть весьма велики, дух завоевания истинным республикам несвойствен, но токмо правлениям деспотическим.
Если рассматривать строгим оком, то мы по сие время еще не видели истинно республиканских правлений, ибо во всех упомянутых древних республиках царствовал дух партий, который вместо единовластия одного лица доставлял единовластие сторон. Если же бывали такие времена для некоторых, что законы и конституция пребывали в надлежащем соотношении и потому блюли покой и благоденствие граждан, то сие бывало токмо кратковременно. Обстоятельства’ всегда изменяющиеся, требовали от времени до времени изменения конституции и законов. Сие не было надлежаще предуготовлено и не взято в государственном составе мер, кои бы соображали то с изменением обстоятельств, время же делает все священным, самое зло, то правления всех видов скорыми шагами стремились к падению.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. О связи и твердости монархии

Когда образовалися большие государственные тела, когда опыт научил, что правления республиканские шумною медленностию своих решений и нескорым сообщением от одного предела до другого народной воли в волнении своем легко подвергалися великим внешним и внутренним бедствиям и даже разрушению,— то некоторые народы, стараясь правление свое согласовать с обширностию пределов и великим числом членов, дабы вознаградить медленность, от последних двух причин проистекающую, свои решения соделать более скорыми и не претерпевать от внутренних или внешних случаев, предприяли соединить силу свою в одном лице. Роскошь и честолюбие имели, конечно, немало влияния,
Власть сия, вначале не будучи определена общим мнением, поставила народы на военную конституцию. Она сообщила государству в предприятиях удивительную скорость и чрез то соделала политический ход сих тел как в успехах, так и падению быстрым,
Тогда увидели деспотизм, вооруженный всем могуществом народной силы, коей ничто не могло сопротивляться, увидели деспотов, которые в своем государстве, не видя нигде исполинской силе своей препоны, наконец потребовали сего же от слабейших, им неподвластных народов. Тогда восстали Ксерксы, Александры, Чиигис-ханы, тогда кровь человеческая полилась рекою, тогда железо и огонь наполнили ужасом вселенную и исступленные кровопийцы, устремясь за ужасным лавром побед, соделались бичом рода человеческого. Но тогда же узрели и мудрых государей, которые, не ослепляясь шумною славою побед, обратили всю силу свою на внутреннее благосостояние правления, и народов, признавших их самовластие, восстали монархи-философы, ужаснувшиеся бурных порывов деспотизма, которых сердце содрогнулось при виде бедствий человеческих, которые среди блеска своего величия, сквозь тусклый облак курений лести узрели, что они люди, восстали Марки Аврелии, Петры, Фридерики, Екатерины! Они вложили кровавый мечь во влагалище и просветили народы, они дали им сообразные их счастию законы и конституцию, и империи, ими облагодетельствованные, процвели, и народы, наслаждаясь вместе счастием и уверенностию в законном спокойствии республик, соделались в отражении неприятеля внутреннего и внешнего, в предупреждении всех бедствий скоры, быстры и могущественны. Вот выгоды и невыгоды правлений монархических. Но если монархи обращалися в деспотов, если одни проливали кровь граждан, если другие вносили железо и огонь в недро миролюбивых соседей, то мы не долженствуем то признавать за следствие начал единовластия.
Самый худой человек не захочет зла другому, если сей последний не входит в состязание его выгод, он еще более сего не захочет, если выгоды сего последнего споспешествуют его выгодам. Вот простое положение, на основании коего можно доказать благодетельность влияния монархических правлений.
Граждане монархического государства не входят в состязание выгод своего государя, благосостояние граждан сопряжено с его благом, и я спрошу на основании сего: может ли государь по собственному направлению желать зла своим подданным? Конечно, может случиться, что государь действием своей власти иногда удержит в некоторых частях ход благоденствия народов или даст оному не столь полезное направление. Но сие никогда не будет следствием воли. Он или ошибся, или обманут.
Вот точка, в которой должна поддерживать его волю благонамеренная конституция. Основной закон, на котором обязано всякое государство, какое бы оно ни было, воздвигать свою конституцию есть: Люди, которым вверяется исполнительность законов и потому приближающиеся к государю, должны быть испытанной честности, просвещения и опытности,
Надобно заметить, что сии три качества, дабы выбор соделать благонамеренным, не всегда должно вверять одному лицу. Государь может видеть просвещение, знание чиновника, но он не может видеть подробно его опытности, нужной для места, кое о сем более судить может. Когда власть государственного чиновника может иметь, будучи злоупотреблена, пагубное влияние на граждан, надобно, чтоб в его избирании участвовали те, коим по сношениям известно сердце и поступки избираемого.
Доброта государственного состава должна быть такова, чтоб государь во всяком, представляемом ему для управления какою-либо частию государственною, был уверен в его честности и опыте сообразно месту, которое сей занимал предварительно, и качеству представительного выбора, чтоб ему оставалось токмо сравнить способности нескольких представляемых чиновников для подтверждения достойнейшего, такова, повторяю, чтоб государь, вступая во святилище законов и во все другие верховные правительства, во всяком члене, место сие составляющем, видел истинного сына отечества и чтоб уста, отверзающиеся на подаяние совета монарху, были всегда устами самой мудрости, человеколюбия и справедливости.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. О государственном составе особенно

Государственный состав, как уже о том много раз говорено, есть первая пружина, которая вращает и, т[ак] ск[азать], одушевляет все части государственного тела, оная есть в нем та систематическая цепь каналов и сосудов, коя образует органические существа, дабы дать нужное направление течению соков и привести в действие первое начало жизни — сердце, кое в государственном теле составляют законы. Она, будучи соображена точно качеству своего тела и собственною своею силою образуя члены, способные действовать по ее направлению, дает им верную нить — опытность, руководствуясь коею они могут следовать во все пути трудного лавиринфа законоположения и проникать во все утончения законов и оные одушевлять. Она удерживает в известных пределах действие гражданских властей, отворяя им ход там, где оное полезно к общественному благосостоянию, равно как каналы и сосуды тела удерживают стремление крови в те стороны, где действие ее для тела не нужно. Словом, конституция есть единое надежное средство, кое вместе с мудрыми законами может токмо составить благоденствие государственного тела.
Всякий народ или, лучше сказать, всякое правление, если имеет в виду благонамеренную конституцию и мудрые законы, нимало не должен себе присваивать законы и конституцию других народов, но, рассмотрев свое политическое бытие, сообразно тому устроить свою конституцию и изложить законы. Общественные постановления других народов должны быть для него токмо примерами, а не нитию Ариадны.
Равно не долженствует он свои постановления, единожды образованные, принимать за непреложные и совершенные. Оные могут быть хороши в то время, когда делаются, но время проходит и изменяет обстоятельства, изменившиеся обстоятельства часто делают ту конституцию и те законы, кои некогда основывали благоденствие государства, несоответствующими пользе общей и даже пагубными.
Тело обществ подобно телу органической природы: оно имеет свое младенчество, свою юность, свою старость, как в сих телах внутреннее каналов и сосудов образование с изменением возраста изменяется, так равно и политическое образование обществ в сих периодах подвержено изменению.
Погрешность, которая существовала доселе во всех древних политических обществах, республиках и монархиях, которая существует во всех совершеннейших правлениях настоящего времени, состоит в том, что государства в составе своих властей не имели особого тела, которое бы беспрестанно занималося единственно соображением и изменением законов с изменяющимися обстоятельствами и духом народа и блюло беспрестанно, дабы благодательные начала законов, без надлежащего раздробления и приложимости, не оставалися без действия, во вред общему и частному благу.

КНИГА ТРЕТЬЯ

О торговле и промышленности

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Общее обозрение торговли и промышленности

Торговля или вообще промышленность есть одна из важнейших пружин, оснующих связь общества, поддерживающая его нравственное и политическое бытие и действующая сильно на его просвещение. Но сего недовольно. Она есть главный источник, доставляющий людям весьма легко все потребности, источник, из коего проистекает все, что необходимо для благосостояния государств по части содержания частного и общественного предварительно. Она исключительно поддерживает государство в известной степени могущества и есть вернейшее средство открыть путь народу к большему благоденствию и государственной силе.
Государство ни в каком веке, пи в какой части света не могло иметь права на политическое уважение, если сия отрасль общественной силы которою-нибудь частию граждан не была возделываема с успехом, если народ не приобретал доверенности, если его исчисления не были самые точные и с временем сообразные, если все его коммерческие обозрения (спекуляции) основывались не на минутной, но твердой выгоде всех времен и, наконец, если его выгоды не были тесно сопряжены с выгодами других народов.
Коммерция есть мать богатств народных, без коих не может существовать благоденствия обществ, особенно в настоящее время. Народ в бедности никогда не мог и не может быть уважаем. Богатство родит токмо спокойствие и обеспечение государств и единиц, оные составляющих. Спокойствие и обеспечение родит просвещение, которого не может быть в пароде, угнетенном бедностью. Удел такого народа есть невежество самое мрачное, самое постыдное. Бедность есть неизбежный источник всех пороков и развращения в народе. Нужда, преследующая граждан во всех состояниях, заставляет прибегать их ко всем возможным средствам, обещающим хотя малое облегчение, а сие, не будучи и не могши быть правимо просвещением, ведет их путем не всегда позволенным и заставляет прибегать к средствам не всегда честным. Народ, живущий в бедности, представляет всегда глазам нашим картину ужасного деспотизма и беспрестанного волнения. В нем видим мы все возможные свирепства несчастий, род человеческий угнетающих. Не твердость состояний, первое явление народной бедности, повергает граждан в некоторый род судорожного волнения страстей подобно тому, в каком обыкновенно бывают люди, стоящие на основании зыблющемся или находящиеся на краю бездны, грозящей им падением ежеминутно.
Без коммерции не может существовать ни один народ. Натура по самому положению народов относительно нравственности и нужд, их связующих взаимными узами, дав одному одни выгоды, другому другие, поставила их на точку, побуждающую входить их в связи взаимные.
Народ самый благоприятствуемый природою, имеющий в своей земле все выгоды, нужные для физических его потребностей, самым избытком сим повергается в недеятельность и некоторый род оцепенения беспечности, а потому падает в невежество.
Деятельность и просвещение других народов дают им средства над ним торжествовать, пока наконец сей возбуждается от усыпления. Но тогда другие уже в таком состоянии, что могут выдержать состязание его выгод. Сей входит в коммерцию, и просвещаясь мало-помалу, торжествует в свою очередь, делается первенствующим, прочие народы, богатые токмо по своей промышленности, уступают ему и падают в расслабление, не выдерживая состязания его существенных выгод, состоящих в произведениях местной природы, обрабатываемой собственною промышленностию.
Когда наконец оный достигает высочайшей степени богатства, силы и первенства, то, не видя счастию своему противников, предается снова беспечности и недеятельности, заражаясь роскошью. Ослабшие возникают и торжествуют опять. Вот начало общих колебаний, возвышающих и понижающих народы.

ГЛАВА ВТОРАЯ. О торговле древних и новых обществ

Все народы древности, сообразно степени их могущества, представляют нам более или менее значительное коммерческое состояние. Правда, не все государства древности являют нам существование свое и средства своего величия в коммерции. В общем изложении начал общественности показаны мною причины сего. Но замечено вообще, что токмо коммерческие области древнего мира имели состояние спокойнейшее и не столь подверженное общему оных волнению. Карфаген, Финикия, Сирия могут представить нам картину твердейшего гражданского благосостояния и связи, нежели какое дух завоевания, питавший военные народы греков, римлян, татар, гуннов, оным доставлял.
Война в некоторых случаях есть также род коммерции, но токмо основанной на ложных обозрениях (спекуляциях), на временной выгоде, несообразной и даже противуположной выгодам других народов и своей собственной. Посему дух завоевания государств полагает всегда точку более или менее отдаленную, достигнув коей народы долженствуют прийти от духа героизма самого пламенного и даже буйного к недеятельности самой разительной, от величия самого удивительного до унижения самого постыдного.
Народы древности влекомы были к завоеванию двумя побудительными причинами: надеждою приобретения богатства и честолюбием. Надеждою приобретения богатства побуждалися те, которым оные были потребны при образовании, дабы тем скорее достигнуть до уравнения изобилия и благоденствия других и наконец оное превзойти. Таковы римляне, греки. Честолюбием — те, которые имели средства существования и без войны, но, поражены будучи звуком побед других народов и чувствуя в себе ту же энергию, ощущая свое могущество, устремлялись в состязание и в свою очередь торжествовали и гибли.
Самые сии народы, став однажды на ногу завоевателей, сколько побуждалися славою, столько и надеждою приобретения больших богатств, ибо они чувствовали, что богатства, бывшие достаточными в спокойное время, были недостаточны в военное.
Обольщение военной славы для многих народов древности имело начало свое в одном источнике, из коего проистекает промышленность новейших народов. Но ложное направление не ведет к истинной цели. Победоносные народы торжествовали над самыми коммерческими, римляне поразили оружием Карфаген — финикияне пали под мечом победителя, но народы победоносные пали в свою очередь. Феномен политического бытия древнего мира свершился, и мы видим следствия.
Народы коммерческие — финикияне, сирияне, карфагеняне — пали. Меч торжествующего победителя опустошил их области, захватил часть их богатств, но народы рассеялись, спасли остатки имений и в других землях, далеко от победителей своих, образовали новые области и тем положили первый камень промышленности новейших [народов].
Победители, каковы персы, возбудя честолюбие греков, пали от руки их, греки, погруженные в роскошь, следствие богатств их, помня свою славу, дерзостью и богатствами возбудили римлян и пали от меча героев Италии. Римляне, истощенные роскошью и потеряв свою энергию и могущество, показали свету тот же пример. Римляне победили целый свет, до тех пор пока [прежние] победители занимали их и питали [их] честолюбие, пока добычи народов доставляли им средства существования и роскоши, они наслаждались политическим бытием. Но был предел. Они покорили целый свет и его ограбили, ограбленные народы не могли доставлять им богатств, и правители римские обратили взор корысти на сограждан. Междоусобные брани явились и разделили римлян. Побежденные, воспользуясь внутренним волнением, наконец мстили победителям. Исчезло величие римлян, померкла слава их, рассыпались богатства, и памятники героизма и роскоши обратились в развалины! Отечество героев и просвещения явило нам отечество рабства и невежества. Пророчество Горация исполнилось — mox daturos progeniem vitiosiorem1. Истолкуем следствия. Народы коммерческие, побежденные, сохранили свою деятельность, народы военные развратились роскошью, пали в недеятельность и представили свету состояние уничижительного рабства и невежества.— Победители света! Вот ваша участь.
Новые народы, образовавшиеся из остатков древнего мира, существуют более духом коммерции, нежели войны, промышленность, их одушевляющая, обещает нам большее благоденствие. Взаимные выгоды соделывают им нужным взаимное благосостояние, и новая история являет нам редко примеры разрушения государств. Форма правления изменяется, промышленность народов живет. Роскошь Европы, поразившая десятилетним бедствием Францию и едва в настоящее время освободившая ее от внутренних колебаний, должно надеяться, обратит внимание правительств других народов и предохранит ее от подобных, а может быть, и горьких последствий.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Англия и Франция в коммерческом их отношении

Промышленность Англии, самым естественным положением земли сей благоприятствуемая, и, т[ак] ск[азать], врожденная коммерческая верность в народе, и смелость торговых обозрений возвысили сию по самой природе бедную землю до степени богатства и народного изобилия, поставившего ее не токмо в число первостатейных держав, но и самых богатых. Она единою промышленностью своих жителей превзошла богатствами почти (положительно все европейские государства.
Богатства сего острова и роскошь, нарочито усилившаяся, вперяют правлений оного дух завоеваний. Не хочу обвинять Англию, но наблюдательное око политика, не знаю, может ли усумниться, чтобы государство сие много не содействовало к революции Франции, не истекали ли из коммерческих ее обозрений возбуждения, повергшие Европу в судорожное волнение и обагрившие ее кровию миллионов граждан. Известно, сколько усилили ее бедствия Европу, сколькими миллионами распространили ее коммерцию. Известно, что гордость и корыстолюбие ее посягали на власть исключительную морей.
Но величие Англии обманчиво, ослепление может дорого ей стоить. Ее существование зависит от исчислений, ее богатства — от предприятий отважных, кои всегда опасны, одна ошибка — и она пала. Весьма вероятно, что сие напряжение, т[ак] ск[азать], всех ее усилий, порывшее ее лаврами и богатствами подобно освещению угасающей лампады. Жаль, если земля сия, столь нужная для Европы, собственным ослеплением готовит себе погибель. Она неизбежна и весьма близка, когда Англия будет продолжать свой образ действия.
В настоящем положении нет ни одной державы, не оскорбленной се надменностию. Не говорю о Франции, Испании, Португалии — она простерла дерзость свою до самых дружественных держав на севере. Поход Нельсона в Балтийское море2 бросил взор презрения на Данию, Швецию, Россию. Нельсон нарушил право Дании, ей всей Европою признанное, прошел вооруженною рукою чрез Зунд, но Дания встретила его со всем мужеством тевтонского героизма, и он требовал перемирия едва ли не со стыдом. С остатками или, лучше сказать, обломками своего флота, зная, что флот российский был заперт льдами, он имел малодушную дерзость приблизиться к берегам Ревеля с изречением, свойственным британской дерзости: ‘Взять воды‘. Но, конечно, погиб бы вслед за своею славою, у Зунда погребенною, если б миролюбивый Александр, приявший сие за действие политической горячки, уже несколько лет Англию мучащей, не простил ей то великодушно.
Но, как бы то ни было, политики Европы должны желать, чтоб обольщение Англии исчезло, чтоб она обратила взор на свое положение, которое весьма хлибко, и смиренно б отказалась от дерзостных ее планов, чтоб она признала себя землею токмо коммерческою, а не повелительницею мира или морей, что в настоящем положении все равно.
Так — Англия нужна для Европы, земля, имеющая меньшие средства собственного содержания, нежели каковые потребны соразмерно населению ее, имеет много незанятых рук, а посему оная и для того, чтоб дать занятие праздным, и для того, чтоб вести перепродажу европейскую, коя всегда долженствует быть в руках народов, не могущих надеяться на выгоды природных произведений, должна заняться предпочтительно другим коммерциею и вообще промышленностию, ибо она имеет множество праздных рук, кои, занявшись отраслью промышленности, доставят Европе более выгоды, нежели как то может всякий другой народ.
Области, богатые естественными произведениями, соделавшись непосредственно коммерческими, вредны для политической свободы Европы по двум причинам. Во-первых, заняв большую часть своих жителей спекуляциями, они отнимут множество рук от земли, чего вознаградить не можно. Во-вторых, обогатясь подобно Англии металлами и возмня подобно ей быть властителями света, легко сего достигнут. Земле, богатой коммерциею, естественными произведениями и, наконец, хорошо населенпой, нетрудно подвергнуть игу прочие народы. Исключительная торговля Франции и России была бы опасна для свободы Европы, но Англии со всеми ее обширными планами трудно быть покорительницею света. Европа может ее наказать и войною и без войны. Пусть па один год, на два запрет она гавани — и Англия погибла. Но если забвение Англии простерлось уже до такой степени, что ей трудно без сильных напряжений вступить в назначенные ей природою пределы, то Европе предстоит оставить область сию, впрочем весьма важную по политическому бытию, року, ей грозящему. Конечно, падение Англии было бы весьма ощутительно для Европы, по крайней мере на некоторое время. Но Европа имеет в виду две другие области, которые, будучи не столь многолюдны, находятся между тем в одних обстоятельствах с Англией) по своему положению, т. е. имеют более рук, нежели земли, способной содержать жителей оных. Я говорю о Швеции и Дании.
Так! Два сии государства, находясь на земле не столь благодарной, на какой все прочие европейские державы, могут с успехом обратиться к коммерции, дабы занять своих обитателей, страждующих в бедности и не имеющих на что употребить рук. Голландия в настоящем положении уже не может быть землею коммерческою, выгодною для Европы, соделавшись провинцией) Франции, она будет каналом, посредством которого сия и без того сильная республика может стать на ногу совершенно коммерческую, и Европа с трепетом должна ожидать тогда горестных последствий. Но философы-политики с прискорбием увидели бы падение Англии. Как исчезнуть такому государству, которое своею конституциею при всем ее несовершенстве удивляет времена настоящие и привело б в удивление древность. — Они должны утешиться. Примеры истории доказывают, что коммерческие области не гибнут. Англия может престать существовать вблиз Европы, но ее флоты покажут гражданам ее области в Америке. В Америке оснуется новая Англия, несчастия исправят недостатки ее конституции и законов. Опыт научит англичан не выходить из пределов назначения природы, и новое государство явит нам в другом свете более удивительный феномен коммерческой державы с конституциею, законами и политикою более совершенными.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. О России и ее коммерции

Россия, взятая вообще, не есть держава коммерческая непосредственно. Отрасль перепродажи особенно не долженствует входить в систему ее торговли. Ей надлежит то предоставить народам, не имеющим столь богатых средств существования.
Земля, имеющая около 4 000 000 квадратных верст и почти столько же жителей, земля, изобилующая всеми возможными родами произведений, прозябаемых, ископаемых животных и проч.,— таковая земля долженствует особенно обратить все свое внимание на коммерцию внутреннюю и одушевить заводы и фабрики изделий ее собственных произведений. Внешняя коммерция оной долженствует быть большею частью в руках других коммерческих народов, но не в руках одного частно.
Россия по разности климатов имеет такие места, кои заселены и жители с трудностью существовать могут, поелику местные произведения природы недостаточны для их пропитания, и потому сии места требуют в пособие промышленности и ремесл, имеет такие места, которые хотя и богаты по своим произведениям, но по смежности с азиатическими народами могут выгоднее заняться торговлею с оными — для сих мест долженствует быть сделано исключение, ибо чрез то природа вводит ее некоторым образом в торговлю перепродажи вне государства. Касательно сих предметов надлежит ей заняться для выгоды общей Европы и своей частно таковою коммерциею, дабы доставить Европе оные выгоднее, нежели как то могут другие народы хотя коммерческие по самой природе, но по причине дальнего пути весьма дорого оные доставляющие. Впрочем, внешняя торговля, особенно перепродажа произведений, коими занимаются коммерческие области Европы, долженствует быть вне ее промышленности. Предметы роскоши, приуготовляемые промышленниками исключительно коммерческих земель, суть следствия великого изобилия незанятых рук, Россия праздных рук не имеет, и потому, сколь ни будет делать напряжение, дабы оные укоренить в нашем отечестве, произведения сии всегда будут второстепенными.
Но роскошь, скажут мне, необходима для настоящего положения государств. Это правда. Она необходима даже потому, дабы занять праздные руки коммерческих народов Европы, ибо выгода общая соединена с ее выгодою, и она всегда за свои необходимые произведения их получит, если токмо захочет узнать цену оных и усовершенствовать их возделывание.
Конечно, если она будет продолжать вести торговлю столь несоразмерную, как то было доныне, то она многое потеряет. Но пусть истинное просвещение обратит на сие внимание, пусть проницательность оного даст направление торговле нашей, сообразно нашему балансу, России предметы сии будут не столь дороги.
Важная выгода России: Россия может обойтись без предметов роскоши коммерческих народов, но они без ее предметов обойтись не могут.

ПРИМЕЧАНИЯ

Включенные в настоящее издание произведения выдающихся русских просветителей конца XVIII—начала XIX в. расположены в хронологическом порядке.
Тексты, как правило, воспроизводятся по рукописям, хранящимся в государственных архивах, или по их первым изданиям. Все характерные языковые особенности подлинников сохранены, орфография и пунктуация даны с учетом современных правил.
Подготовка и сверка текстов произведены В. И. Козерук, В. Е. Викторовой и Л. Б. Светловым. В сверке приняли участие В. П. Бужинский и Т. В. Яглова. Примечания составлены Л. Б. Светловым.
Редакционные вставки и отсутствующие в подлиннике переводы иностранных слов даны в квадратных скобках.

В. В. ПОПУГАЕВ

О Василии Васильевиче Попугаеве (ок. 1779—1816) сохранились скудные биографические сведения. Родился он в семье художника, служившего на шпалерной фабрике. Учился ‘на казенном содержании’ в гимназии Академии наук, которую окончил в 1797 г. Выданный ему аттестат свидетельствует, что Попугаев обучался языкам латинскому, французскому и немецкому о изрядным успехом, в последние два года нарочито также успел в аглицком и итальянском языках и собственным упражнением во всех оных еще более усовершиться может. Сверх того, с похвальным при лежанием и успехом упражнялся в чистой математике, истории, географии, физике и минералогии. При бывших экзаменах в отличие награждаем был книгами, вел себя добропорядочно и заслужил от гг. учителей похвалу и одобрение’.
После окончания гимназии Попугаев некоторое время занимал должность ‘чтеца’ в петербургской цензуре и одновременно преподавал русский язык и литературу в немецкой школе св. Петра в Петербурге. В декабре 1802 г. ‘по высочайшему повелению’ Попугаев был определен на службу в Комиссию для составления законов. Это назначение состоялось в результате преподнесения Александру I двух рукописей: ‘Опыт о влиянии просвещения на правление и законы’ и ‘О твердости законов’. В 1804 г. Попугаев перевел и также преподнес Александру сочинение итальянского законоведа Гаэтано Филанджиери (вероятно, его ‘Науку о законодательстве’). В 1811 г. Попугаев был ‘по высочайшему же повелению’ уволен из комиссии. В 1812—1816 гг. служил в Экспедиции путей сообщения. Умер Попугаев, по некоторым сведениям, в Твери в 1816 г.
Литературных произведений Попугаева сохранилось очень немного, хотя известно, что им написано значительное число стихотворений, повестей, а также статей по философии, социологии, педагогике, юриспруденции и пр. Из напечатанных произведений следует указать повесть ‘Аптекарский остров, или Бедствия любви’ (1800), сборник стихотворений ‘Минуты муз’ (1801), трактат ‘О благоденствии народных обществ’ (1807, издан анонимно). Произведения Попугаева были напечатаны также в сборнике ‘Свиток муз’ (1802—1803), в журнале ‘Любитель словесности’ (1806), в сборнике ‘Талия, или Собрание разных новых сочинений в стихах и прозе’ (1807) и в сборнике ‘Периодическое издание’ (1804). Представление о литературных трудах Попугаева дают материалы архива ‘Вольного общества любителей словесности, наук и художеств’, из которых видно, что на заседаниях зачитывались кроме уже перечисленных еще и ‘О поэзии’, ‘Вечера Сократа и Аполлодора’, ‘Юридическое рассуждение о умерщвлении младенцев’ (перевод), главы из ‘Руин’ Вольнея, ‘Рассуждение о медленном усовершенствовании правлений’, ‘Рассуждение о человеческом языке’, ‘О феодальном праве’ (перевод), ‘О разделении властей политического тела’, ‘Общий план законоположения’, ‘О равновесии обитателей и землепашцев’, ‘Об участии земледельцев’, ‘Рассуждение о монетных представителях скопляемого труда в благородных металлах и ассигнациях’ и др. Все эти произведения до нас не дошли.
Попугаев был одним из организаторов ‘Вольного общества любителей словесности, наук и художеств’, созданного в Петербурге в 1801 г., и занимал в нем ряд выборных постов.
В обществе Попугаев, как и Пнин, был наиболее ярким представителем демократически настроенной группы писателей и публицистов, вел активную борьбу с умеренно-либеральными элементами, возглавлявшимися Д. И. Языковым. Эта борьба закончилась поражением Попугаева и его единомышленников. В 1811 г. Попугаев был исключен из ‘Вольного общества’. С его уходом общество потеряло свое значение объединения передовых писателей и публицистов и постепенно стало чисто литературной организацией с узкопрофессиональными интересами, весьма далекими от насущных задач политической современности.
Дореволюционное литературоведение совершенно игнорировало Попугаева как писателя и общественного деятеля. Изучение его творчества и деятельности является заслугой советского литературоведения.

О БЛАГОДЕНСТВИИ НАРОДНЫХ ОБЩЕСТВ

Впервые напечатано отдельным изданием в Петербурге в 1807 г. (при морской типографии) анонимно.
Рукопись трактата была одобрена цензурой к печати 27 августа 1805 г. после многочисленных поправок, внесенных в нее автором, о чем имеется помета на обороте титульного листа книжки.
1 ‘Наше будет потомство еще порочней’ (Гораций. Полн. собр. соч. М.—Л., Academia, 1936, стр. 102).
2 Имеется в виду англо-русский конфликт 1801 г., когда английская эскадра под командованием адмирала Нельсона предприняла вооруженную демонстрацию против России, вторгшись в ее территориальные воды.
Попугаев Василий Васильевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. О благополучии народных тел, Попугаев Василий Васильевич, Год: 1802
  2. О твердости конституции и законов, Попугаев Василий Васильевич, Год: 1802
  3. О политическом просвещении вообще, Попугаев Василий Васильевич, Год: 1804
  4. Где начало истории?, Федоров Николай Федорович, Год: 1903
  5. Из ‘Краткой истории общества любителей наук, словесности и художеств’, Попугаев Василий Васильевич, Год: 1804
  6. Христос и мир, Бердяев Николай Александрович, Год: 1907
  7. Затемненный лик, Скалдин Алексей Дмитриевич, Год: 1912
  8. Учение Канта о праве и государстве, Новгородцев Павел Иванович, Год: 1901
Электронная библиотека