Н. А. Лейкинъ
Господа и слуги.
Рассказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Товарищество ‘Печатня С. П. Яковлева’. 2-я Рождественская ул.
1903.
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ.
НОВЫЙ ЗНАКОМЫЙ.
I.
II.
III.
VI.
Новый знакомый, Лейкин Николай Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Въ кабинетъ Максима Макаровича Головцова, давно уже дйствительнаго статскаго, вошла супруга его Варвара Тимофевна, полная, рослая, затянутая въ корсетъ, пожилая дама и сказала, вздернувъ носъ кверху:
— Фу, какъ у васъ здсь накурено!
— Да вдь ужъ курю папиросы, такъ какъ-же иначе-то? А при работ я не могу не курить,— отвчалъ Головцовъ, отодвигаясь отъ письменнаго стола и оборачиваясь къ жен.
Онъ былъ въ старенькомъ пиджак, сильно потертомъ, который всегда бываетъ милъ при домашней работ, въ цвтной сатиновой сорочк и въ широкихъ гарусныхъ туфляхъ.
— Надюсь, что у васъ ничего спшнаго?— спросила жена.
— Какъ ничего спшнаго! Нарочно сегодня остался дома, чтобы работать. Въ министерств мшаютъ. Я докладъ составляю. Въ субботу его надо представить. Завтра онъ долженъ поступить въ переписку,— говорилъ супругъ, вскидывая на лысый лобъ золотыя очки и длая страдальчески-кислую гримасу.— Очень спшное дло.
— Знаете, вы все-таки оставьте ваши бумаги и выдьте на минуту въ гостиную. У насъ гость.
— Кто такой? Какой гость? Я вдь веллъ сказать швейцару, чтобы никого не принимать.
— Онъ не къ вамъ. Онъ къ намъ. Вы его даже и не знаете. Но все-таки вы должны съ нимъ познакомиться. Онъ съ визитомъ пріхалъ. Пріхалъ къ намъ. Желаетъ познакомиться съ вами. Я сказала, что вы дома.
— Матушка, да нельзя-ли пронести мимо меня чашу сію?— взмолился мужъ.— Вдь это молокососъ какой-нибудь.
— Нельзя-же намъ быть знакомыми съ одними стариками. Вы забываете, у васъ дочь двица… Одвайтесь, одвайтесь и выходите въ гостиную. Мы будемъ ждать.
— Да кто такой? Скажи мн, по крайней мр, кто онъ?— не поднимаясь съ кресла, спрашивалъ Головцовъ.
— Художникъ Захарцевъ, прекрасный молодой человкъ, очень талантливый. Мы съ нимъ познакомились въ Ницц. Его картина была въ Великомъ посту на выставк и произвела фуроръ.
— Не слыхалъ такого.
— Вы многаго чего не слыхали. Но, все-таки, вставайте, одвайтесь и выходите къ намъ. А я пойду. Я оставила съ нимъ въ гостиной Надинь.
— Ахъ, матушка! У меня спшное дло, а тутъ… И что-бы ему было пріхать передъ обдомъ, когда ужъ я кончилъ-бы работу и былъ одть! А то въ такое время…
— Одвайтесь. Сейчасъ я вамъ пришлю Ивана, и онъ подастъ вамъ… Странный человкъ… Дочь невста… А онъ не хочетъ быть даже отцомъ… Вдь невжествомъ можно всхъ разогнать.
Варвара Тимофевна вышла изъ кабинета, шурша шелковой юбкой.
— Вотъ не было печали-то!..— досадливо бормоталъ Головцовъ, поднимаясь съ кресла, и позвонилъ.— Шляются по за-границамъ… знакомятся на каждомъ перекрестк, а ты тутъ выходи къ каждому мальчишк, говори ему привтливыя слова. Эхъ!..
Вошелъ лакей Иванъ.
— Дай мн переодться,— отнесся къ нему Головцовъ.
— Что прикажете подать?— спросилъ лакей.
— Прежде всего сапоги. А затмъ, что поближе… чтобы поскорй… Сюртукъ, вицмундиръ, что-ли..
— Вицмундиръ приготовленъ.
— Ну, вицмундиръ. Кто тамъ пріхалъ? Я вдь сказалъ, чтобы не принимать.
— Да они къ барын. Спросили про барыню и про барышню,— отвчалъ лакей, переодвая Головцова.— Умываться еще разъ не будете?
— Нтъ. Какъ фамилія этого гостя?
— Не могу знать-съ. Они подали карточку, я не посмотрлъ и отнесъ барын. Черненькій такой, жиденькій… пенснэ золотое на золотой цпочк и на затылк проплшинка.
— Очень молодой человкъ?— спрашивалъ Головцовъ, перемняя сорочку.
— Нельзя сказать, чтобы очень. Средственный. Ужъ если проплшинка, то какъ-же…
— Ахъ, нынче съ ученической скамьи и то плшивые — жизнь очень рано узнаютъ.
— Орденъ на шею прикажете?
— Зачмъ? Что я ему представляться буду, что-ли! И часовъ не надо, не надо. Да отвори ты фортку въ кабинет. Я вернусь, такъ работать буду. Надо вывтрить. Тутъ я очень накурилъ.
Головцовъ былъ одтъ и выходилъ изъ кабинета. Онъ прошелъ дв комнаты, взглянулъ на себя въ зеркало и, сдлавъ строгое лицо, вступилъ въ гостиную.
Въ гостиной сидли: жена, дочь Надинь и молодой брюнетъ съ нсколько помятымъ уже лицомъ, въ пенснэ, съ бородкой Генриха IV. Онъ былъ во фрак и держалъ на колняхъ бобровую шапку. Жена тотчасъ-же поднялась. Поднялся и брюнетъ.
— А вотъ и мой мужъ, папаша Надинь,— обратилась Варвара Тимофевна къ брюнету.— Максъ, позволь теб представить нашего ниццскаго кавалера, о которомъ я теб писала и говорила. Осипъ Иванычъ Захарцевъ. Осипъ Иванычъ, Максъ, почти ежедневно сопутствовалъ намъ въ нашихъ прогулкахъ но окрестностямъ, здилъ съ нами нсколько разъ изъ Ниццы въ Монте-Карло и разъ, взявъ у меня пять франковъ на счастье, принесъ мн двадцать восемь.
Головцовъ пожалъ руку брюнету и проговорилъ:
— Очень пріятно… Давно въ Петербург?
— Да я живу здсь… Я пріхалъ мсяцемъ позже вашей супруги и Надежды Максимовны, потому что изъ Ниццы прохалъ на мсяцъ въ Римъ.
— Садитесь, пожалуйста, Осипъ Иванычъ, просила брюнета Варвара Тимофевна.— Вы курите? Курите, пожалуйста. У насъ мужемъ моимъ вс комнаты окурены. Максъ, предложи папиросу,— взглянула она на мужа.
— Благодарю васъ. У меня свои,— поклонился гость.— Знаете, папиросы такая вещь для курильщика, что какъ-бы ни были хороши чужія, свои, хоть и плохенькія, всегда лучше. Привычка…
— Надинь… Спички мосье Захарцеву…— командовала мать.— Подвинь пепельницу. Осипъ Иванычъ, Максъ, тотъ самый художникъ, картиной котораго ты такъ восторгался въ посту на выставк.
Головцовъ сначала-было сдлалъ жен удивленные глаза, но потомъ спохватился и- произнесъ:
— Да, да… Прелестная картина… Бездна воздуха, вкуса…
— А лсъ-то какъ сдланъ!— восторгалась супруга.— Я плохая цнительница, но все-таки прямо чувствовала…
Художникъ улыбнулся.
— Позвольте… Тамъ на картин нтъ лса…— сказалъ онъ.
— Ну, дерево, дерево. Я не такъ называю…
— Тамъ кустъ.
— Ну, да, кустикъ. Я не такъ называю. Каждый листочекъ, каждая вточка… Восторгъ, что такое! Ну, вотъ Осипъ Иванычъ, у насъ четверги… Милости просимъ къ намъ въ четвергъ поскучать вечерокъ. Прямо говорю: поскучать. Ныншняя молодежь такая, что ничего веселаго не можетъ устроить. Устраиваются танцы, заводятся пти жё… Но, откровенно говоря, все это вяло. Впрочемъ, милости просимъ.
— Почту за особенное удовольствіе…— поклонился гость, поднялся и сталъ прощаться.
Хозяйка дала звонокъ прислуг, вызывая ее въ прихожую.
— Такъ ждемъ,— сказала она гостю.
Тотъ еще разъ поклонился и вышелъ изъ гостиной.
Гость ушелъ, а старикъ Головцовъ стоялъ посреди гостиной и думалъ:
‘И стоило меня изъ-за всего этого отрывать отъ спшнаго дла! Неужели нельзя было объявить этой мазилк, что меня дома нтъ, что я на служб!’
Онъ крякнулъ, досадливо махнулъ рукой и поплелся къ себ въ кабинетъ.
— Куда-жъ вы?— остановила его супруга.— Неужели и пяти минутъ не можете посидть съ женой. Я хотла-бы переговорить съ вами, Осипъ Иванычъ. Не правда-ли: онъ милъ и вполн приличенъ?
— Да вдь, я думаю, объ немъ можно и за обдомъ поговорить,— вяло отвчалъ мужъ, начавшій уже опять слагать въ голов фразы доклада, который онъ писалъ съ утра.
— Къ себ въ кабинетъ?
— А то куда-же? Вдь у меня спшное дло. Докладъ нужно непремнно сегодня кончить.
— Ступайте. Вчно уткнувши свой носъ въ бумаги!
— Да, вдь бумаги-то насъ всхъ кормятъ.
— Кормятъ он и другихъ, но отчего-же другіе-то не такъ въвшись въ дло? Отчего-же другіе находятъ между дломъ время и на общеніе съ семьей и на свтскія приличія! А вы какъ аскетъ какой-то. Единственно для чего вы отрываетесь отъ вашихъ длъ — это винтъ.
Послднихъ словъ Головцовъ ужъ не слышалъ, онъ вышелъ изъ гостиной, но что эти слова будутъ сказаны, онъ зналъ. Жена всегда корила его винтомъ, корила по нсколько разъ въ день, пристегивая къ разговору и кстати и не кстати, хотя и сама иногда игрывала въ винтъ.
Вернувшись къ себ въ кабинетъ, Головцовъ позвонилъ лакея и опять сталъ переодваться въ сатиновую сорочку и старый пиджакъ и, переодвшись, взялся за перо.
Проработать Головцову, однако, пришлось не больше часу. Въ кабинетъ къ нему опять зашла жена.
— Все еще не можете оторваться отъ вашихъ излюбленныхъ бумагъ? сказала она, скорчивъ презрительную гримасу.— Хоть-бы прошлись передъ обдомъ полчаса по улиц. Вдь вы геморрой себ насиживаете.
— Да ужъ есть онъ. Это участь чиновниковъ,— отвчалъ Головцовъ, перебирая бумаги.
— Ну, вотъ и прогуляйтесь для моціона. Кстати отдали-бы визитъ Голяшковскому Павлу Матвичу. Онъ былъ у насъ три дня назадъ и оставилъ вамъ и мн по карточк.
Головцовъ взглянулъ на жену и сказалъ:
— Понимаешь ты, я не могу сегодня выйти изъ дома, не окончивши того, что я сегодня составляю.
— Даже если-бы пришлось захворать? Странно. Это аскетизмъ какой-то,— покачала головой жена.
— Если-бы я захворалъ, докладъ пришлось-бы передать моему замстителю. Какъ ты этого не понимаешь!
— Странно. Но завтра? Завтра ты свободенъ?
— Завтра я долженъ быть въ министерств, отдать докладъ въ переписку, кое-что объяснить. Завтра у меня тоже много дла.
— Это удивительно! Но послзавтра? Послзавтра вы можете имть хоть часъ какой-нибудь свободный въ предобденное время?— допытывалась жена.
— Послзавтра могу,— отвчалъ Головцовъ:— хотя…
— Ну, довольно. Безъ: хотя… Вы должны отдать визиты. Вамъ сдлали, и вы сдлаете.
Головцовъ задумался.
— Это художнику-то? Какъ его?.. Но вотъ видишь, я ужъ даже забылъ его фамилію…— проговорилъ онъ.
— Я вамъ напомню… Возьмите карандашъ и запишите въ свою записную книжку,— подхватила жена.
— Въ подобныхъ случаяхъ, мн кажется…
— Вамъ не должно ничего казаться. Берите карандашъ и пишите. Боже, какой вы отецъ! Вы совсмъ не хотите подумать о благ вашей дочери.
— Позволь… При чемъ-же тутъ дочь?
— А кто знаетъ? Это загадка… Онъ вполн приличный человкъ, какъ видно, не безъ средствъ… Вы посмотрите его домашнюю обстановку и сообщите намъ… Вотъ вамъ книжка, вотъ вамъ карандашъ. Пишите…
Жена взяла со стола записную книжку съ карандашемъ и придвинула ихъ къ мужу. Тотъ вздохнулъ и записалъ подъ диктовку жены имя, отчество, фамилію и адресъ художника.
— Откуда ты знаешь адресъ-то его?— спросилъ онъ.
— Адресъ на карточк, которую Захарцевъ подалъ мн черезъ Ивана.
— А какъ ты думаешь, Варечка, въ какой именно часъ его можно не застать дома?— задалъ жен вопросъ Головцовъ.
— Напротивъ. Вы должны стараться застать его, чтобъ видть его житье-бытье и разсказать намъ. Затмъ, вамъ необходимо побывать и забросить карточку барону Таненвальдъ.
— Къ какому Таненвальдъ?— удивился Головцовъ.
— А вотъ что Надинь познакомилась черезъ Хвощевыхъ на катк. Мн его тоже представили. Это уже совсмъ милый человкъ изъ порядочнаго круга.
— Но я-то, я-то тутъ при чемъ?..— удивился Головцовъ.
— Какъ при чемъ? Онъ два дня тому назадъ сдлалъ намъ визитъ, не засталъ, правда, насъ, но оставилъ дв карточки — теб и мн.
— Другъ мой, этого ужъ я даже и въ лицо не видалъ!
— Ничего не значитъ. Когда-нибудь увидите. Но на вжливость должны отвчать вжливостью. Его карточку я вамъ передамъ и вы запишите съ нея, какъ его зовутъ, и его адресъ.
— Какую вы обузу навязываете на длового человка!
Головцовъ покачалъ головой.
— Тогда не надо жениться, не надо имть дтей. А у васъ дв дочери. Вдь Лидія тоже черезъ годъ гимназію кончаетъ. Вдь и объ ней надо заботиться,— наставительно произнесла жена.
— Меня, знаешь, удивляетъ одно…— началъ мужъ.— Какъ только появится молодой человкъ…
— Ну, и пусть удивляетъ.
— Ты даже, не успвши еще узнать, склоненъ-ли онъ къ семейной жизни — сейчасъ ужъ начинаешь считать его претендентомъ на руку нашей Надинь.
— Позвольте… Да вдь въ жизни всегда такъ женятся въ большинств случаевъ нечаянно. Человкъ и не думаетъ, но вдругъ…
— Все-таки, другъ мой, надо разузнать про человка.
— Вотъ вы, побывавъ у него, и разузнаете. Я про художника Захарцева… Вы будете піонеромъ, а затмъ мы…
— Тугъ я на это… Неспособенъ.
— Ну, довольно. Вы все-таки отдадите ему визитъ послзавтра. Ему и барону…— перебила мужа видамъ Головцова и поднялась съ кресла, прибавивъ:— Можете теперь уткнуться въ ваши бумаги и строчить до обда.
Она повернулась и вышла изъ кабинета.
Черезъ два дня утромъ Головцовъ уходилъ на службу и пришелъ проститься къ жен.
— Помните-ли вы, что вамъ надо сегодня сдлать?— спросила она его, давъ поцловать свою руку.
— Не только помню, а ужъ какъ только проснулся, то началъ мучиться, предвкушая эти посщенія,— отвчалъ Головцовъ, тяжело вздохнувъ.
— Какой скиъ! Какой сарматъ! А еще вращаетесь въ хорошемъ обществ. Но три вамъ надо сдлать визита, три, а не два. Я вписала въ вашу записную книжку и Голяшковскаго Павла Матвича и его адресъ.
— Ахъ, этого никогда даже и въ лицо не видалъ! Кто онъ, скажи мн пожалуйста?
— Чиновникъ. Гд-то служитъ и на хорошемъ счету у начальства. Онъ племянникъ мадамъ Кубырской. Очевидно, не безъ средствъ, потому что держитъ пару лошадей. Ну, съ Богомъ.
Головцовъ ушелъ.
На служб онъ просидлъ спокойно до трехъ часовъ. Но въ три его словно что кольнуло. Онъ сталъ убирать бумаги и сказалъ своему помощнику:
— Если меня директоръ спроситъ, то скажите ему, что я ухалъ по очень нужному длу.
Въ швейцарской, надвая шубу, Головцовъ схватился за карманъ сюртука и не нашелъ въ немъ записной книжки, въ которой были записаны имена, фамиліи и адреса трехъ лицъ, которымъ нужно было сдлать визиты.
— Забылъ… Какая досада! Забылъ…— прошепталъ онъ.— Художника-то адресъ я еще помню… Моховая, 66… цифра такая, что втемяшилась въ голову. А вотъ этого Таненберга — хоть убей, не могу вспомнить. Да тамъ еще Голяшковскій есть. Неужели хать домой за книжкой? Ахъ, Варвара Тимофвна! И навязала-же ты мн обузу этими визитами!— вздохнулъ онъ.
Но тутъ у него мелькнула въ голов адресная книга, что адреса можно узнать по адресной книг. На душ его сразу отлегло.
— Принеси-ка ты мн адресную книгу сюда,— сказалъ онъ сторожу.— Спроси у экзекутора. Скажи, что я прошу.
Сторожъ побжалъ наверхъ и черезъ пять минутъ вернулся съ книгой. Присвъ за столикомъ въ швейцарской, Головцовъ началъ отыскивать адресъ Таненберга. Таненберговъ было два: Іосель Борухъ Таненбергъ, мдно-котельный мастеръ и Генрихъ Викентьевичъ Таненбергъ, коллежскій совтникъ.
‘Наврное послдній,— подумалъ Головцовъ.— Не съ евреемъ-же жена познакомилась,— улыбнулся онъ.— Таненбергъ Генрихъ Викентьевичъ… Пески… Девятая улица’.
Голяшковскихъ было два: одинъ коллежскій ассесоръ, другой статскій совтникъ.
‘Этого я никогда въ лицо не видалъ, но жена говорила, что онъ молодой человкъ, стало быть статскимъ совтникомъ онъ никоимъ образомъ быть не можетъ. Наврное онъ коллежскій ассесоръ’, ршилъ Головцовъ и, потребовавъ у швейцара клочекъ бумаги и карандашъ, записалъ адресъ. Голяшковскій жилъ гд-то на Васильевскомъ остров, въ девятой линіи.
‘Какая даль!— мелькало у него въ голов.— Пески, Васильевскій островъ. Хорошо еще, что художникъ Захарцевъ по дорог приходится: въ Моховой… Захарцевъ… Захарцевъ… Какъ-бы не забыть его фамилію! Давеча забылъ… Помнить фамиліи — это для меня наказаніе’.
Выйдя изъ подъзда, Головцовъ взялъ на часы извозчика и похалъ на Пески.
‘Хорошо кабы не застать дома этого Таненберга!— думалъ онъ.— Оставилъ-бы ему визитную карточку. Впрочемъ, что тутъ! Хоть и дома онъ будетъ, такъ все равно оставлю карточку’.
Вотъ и девятая улица Песковъ, и домъ, показанный въ адресной книг. Домъ былъ большой, новый. Головцовъ остановился у подъзда, вышелъ изъ саней и вошелъ въ подъздъ.
— Господинъ Таненбергъ здсь живетъ?— спросилъ онъ швейцара.
— Здсь… Пожалуйте… Третій этажъ… Шестой номеръ.
— Вотъ, передайте ему карточку.
Головцовъ ползъ въ бумажникъ за карточкой.
— Да докторъ дома-съ… Пожалуйте наверхъ. У нихъ пріемъ больныхъ сегодня,— сказалъ швейцаръ.
— Какъ пріемъ больныхъ? Какъ докторъ? Да разв онъ докторъ?— изумленно воскликнулъ Головцовъ.
— Точно такъ-съ… Каждый день, кром вторника и пятницы, принимаютъ больныхъ отъ четырехъ до пяти часовъ… Они по женской части… дамскія у нихъ болзни…
‘Стало быть, я ошибся. Это не тотъ,— подумалъ Головцовъ.— Жена говорила, что онъ чиновникъ’.
Онъ сталъ прятать визитную карточку обратно въ карманъ и спросилъ швейцара:
— Скажите, швейцаръ, онъ баронъ?
Швейцаръ улыбнулся.
— Какое-съ! Они изъ евреевъ… А только очень хорошій докторъ. Вы пригласить его къ дам желаете? Такъ пожалуйте. Тамъ запишутъ вашъ адресъ. У нихъ каждый день акушерка дежуритъ, она и по письменной части… и записываетъ. Неугодно-ли шубу здсь оставить?
— Ничего мн не надо!— сердито произнесъ Готовцовъ и уже уходилъ въ двери на улицу.— Ну, женушка! Задала она мн задачу!— раздражительно бормоталъ онъ, садясь на извозчика.— Да и надо-же было такъ случиться, что я забылъ свою записную книжку!
— Куда теперь, баринъ, прикажете?— спрашивалъ извозчикъ.
— Въ Моховую!
Головцовъ былъ сильно разсерженъ и на жену, и на себя.
‘Боже мой, Боже мой! Сколько мы у себя отнимаемъ времени изъ-за какихъ-то глупыхъ яко-бы приличій. Надъ китайскими церемоніями смемся, а сами т-же китайцы. Вдь вотъ теперь директоръ можетъ спросить меня для нужныхъ объясненій, а я странствую по улицамъ, забгаю въ подъзды. И зачмъ? Ни я этому Таненбергу не нуженъ, ни онъ мн. Ну, зачмъ ему моя визитная карточка, спрашивается? Подамъ я ему эту карточку, будетъ она валяться у него на письменномъ стол, а потомъ запылится и полетитъ въ печь’.
Подъзжая къ Моховой, Головцовъ ужъ думалъ
‘А кто его знаетъ, этого Таненберга… Можетъ быть, это тотъ самый и есть, гд я сейчасъ былъ, а жена перепутала, что онъ чиновникъ. Можетъ быть, онъ докторъ и есть, и на самомъ дл докторъ, а жена говоритъ, что онъ чиновникъ? Вдь женщины насчетъ всего этого ой-ой-ой! Недавно она съ нимъ познакомилась гд-то на велодром, что-ли? Я самъ его видлъ только мелькомъ разъ на четвергахъ у Марьи Ильинишны… игралъ я въ это время въ карты… На доктора-то все-таки, какъ мн помнится, онъ не похожъ… Очень ужъ онъ жидокъ и моденъ… въ вычурныхъ воротничкахъ, галстухъ подъ подбородокъ… Впрочемъ, нынче физіономіи обманчивы. Нтъ опредленнаго типа. Вонъ мой портной Краузе. Портной, а смотритъ дипломатомъ. Таненбергъ… Вдь что скверно, такъ это то, что жена потребуетъ непремнно, чтобъ я ему завезъ визитную карточку, нужды нтъ, что я ужъ прохался сегодня къ какому-то Таненбергу, очень можетъ быть и къ настоящему Таненбергу, къ тому, котораго я отыскивалъ, потому что по адресной книг онъ показанъ чиновникомъ, коллежскимъ совтникомъ. Впрочемъ, нтъ,— ршилъ Головцовъ.— Про этого песковскаго Танепберга швейцаръ сказалъ, что этотъ не баронъ и даже изъ евреевъ’.
хали по Моховой. Головцовъ читалъ нумера на домахъ и, наконецъ, ткнувъ извозчика въ спину рукой, сказалъ:
— Подержи направо у подъзда. Надо спросить.
На подъзд стоялъ пожилой швейцаръ и негодовалъ на удалявшуюся отъ подъзда даму, кивая на нее дежурному дворнику съ бляхой поверхъ тулупа.
— За калоши пятакъ сунула. Ахъ, моледина! Я ей говорю: ‘оставьте внизу калоши, потому у насъ коверъ’. Возвращается и мдный пятачокъ суетъ.
— Захарцевъ здсь живетъ?— спросилъ его Головцовъ, вылзая изъ саней.
— Здсь. Пожалуйте. Въ восьмомъ номер. Четвертый этажъ.
— А дома онъ?
— Одинъ дома.
‘Досадно, что дома’,— подумалъ Головцовъ и вошелъ въ, подъздъ.
— Калоши потрудитесь, баринъ, внизу оставить, потому у насъ бархатный коверъ,— сказалъ ему швейцаръ.
‘Не оставить-ли ему только карточку?— подумалъ Головцовъ, снимая калоши, но тотчасъ-же отказался отъ этого предположенія.— Нтъ, пойду ужъ… А то жена пошлетъ второй разъ. Она просила посмотрть обстановку его . квартиры и сообщить ей’.
Онъ началъ взбираться по лстниц и въ третьемъ этаж на площадк остановился.
— Забылъ, какъ зовутъ этого Захарцева. Вотъ исторія-то!— пробормоталъ онъ себ подъ носъ, но тотчасъ-же утшился.— Впрочемъ, по всмъ вроятіямъ, на дверной доск написано его имя,— прибавилъ онъ и сталъ подниматься въ четвертый этажъ, тяжело дыша.
Вотъ и площадка четвертаго этажа, вотъ и квартира подъ нумеромъ восьмымъ, вотъ и мдная доска на дверяхъ квартиры, а на доск надпись: ‘Іосифъ Ивановичъ и Григорій Ивановичъ Захарцевы’.
Головцовъ всталъ втупикъ.
‘Два брата вмст живутъ. Къ которому-же я иду?— промелькнуло у него въ голов.— Кажется, къ Осипу? Кажется, жена называла его Іосифомъ или Осипомъ? А впрочемъ, забылъ! Совсмъ забылъ! Можетъ быть и Григоріемъ! Или Григорій?’ — припоминалъ онъ.
Головцовъ хотлъ уже спускаться внизъ, отдать карточку швейцару и ухать, но лакей, предувдомленный снизу звонкомъ швейцара, отворилъ дверь.
— У себя господинъ Захарцевъ?— спросилъ Головцовъ.
— Дома-съ. Григорій Иванычъ дома. Пожалуйте…— пригласилъ лакей, впуская въ переднюю…
Головцовъ сначала поколебался, но потомъ ршилъ:
‘Пойду на счастье. Можетъ быть, это и онъ дома. Ахъ, память, память’!— попрекнулъ онъ себя и вошелъ въ прихожую, гд лакей снялъ съ него шубу.
— Какъ доложить объ васъ?— спросилъ лакей Головцова.
Подать лакею свою карточку Головцову почему-то показалось унизительнымъ и онъ сказалъ:
— Головцовъ… Максимъ Макарычъ Головцовъ.
— Головцовъ? Пожалуйте въ гостиную. А я сейчасъ… Они на токарномъ станк занимаются.
Головцовъ колебался.
— Вотъ видите, мой милый… Захарцевыхъ два брата. А мн къ Захарцеву художнику, который художникъ,— сказалъ онъ лакею.
— Такъ то Осипъ Иванычъ. Они полчаса тому назадъ ухали. А это ихъ братъ… студентъ,— отвчалъ лакей.
Но въ это время изъ гостиной въ прихожую выглянулъ совсмъ молодой человкъ съ черненькими усиками и съ еле пробивающеюся бородкой, въ срой тужурк, и заговорилъ:
— Вы къ брату Осипу? Его дома нтъ. Пожалуйте, пожалуйте… что вамъ угодно? Братъ пошелъ прогуляться.
Головцовъ переступилъ порогъ прихожей и не зналъ, что отвчать.
— Вотъ видите-ли… Я отдалъ визитъ вашему брату. Меня просила жена… Онъ былъ у насъ… Жена и дочь познакомились въ Ницц съ вашимъ братомъ художникомъ…
Студентъ оживился.
— А вы господинъ Головцовъ? Супругъ Варвары Тимофвны?— воскликнулъ онъ.— О, Боже мой! Пожалуйте, пожалуйте, ваше превосходительство! Прошу покорно садиться. Вотъ тутъ помягче… На диванчик… Милости просимъ. Братъ такъ много говорилъ мн о вашемъ семейств, о вашей супруг, о вашей дочери Надежд, Надежд… Виноватъ… Позвольте узнать ваше имя и отчество.
— Максимъ Макарычъ я… Вотъ передайте вашему брату карточку.
Головцовъ не садился. Онъ не зналъ даже, какъ себя и держать со студентомъ, какъ разговаривать съ нимъ. Вообще онъ не любилъ студентовъ.
А студентъ Захарцевъ продолжалъ:
— Братъ Осипъ въ восторг отъ любезности вашей супруги и вашей дочери Надежды Максимовны. Братъ много, много мн разсказывалъ. Да что-же вы не присядете, ваше превосходительство! Отдохните пожалуйста. Мы такъ высоко живемъ. Вы поднялись по лстниц… Вотъ кресло… Прошу…
— Я не имю времени, молодой человкъ…— произнесъ Головцовъ.— Тутъ недоразумніе… А то-бы я и не поднялся. Вотъ, передайте карточку вашему брату и прощайте.
Онъ положилъ на столъ свою карточку, подалъ студенту два пальца, окинулъ гостиную пытливымъ взоромъ и сталъ удаляться въ прихожую.
Студентъ провожалъ его и бормоталъ:
— Какъ жаль, что вы не имете времени посидть и подождать брата. А онъ долженъ скоро вернуться. Онъ просто пройтиться пошелъ. Боже мой, какъ онъ будетъ жалть, что вы его не застали!
Головцовъ ничего не отвчалъ. Стиснувъ зубы, онъ надлъ поданную ему лакеемъ шубу и быстро выскочилъ на лстницу.
‘Вотъ дурака-то разыгралъ!— думалъ онъ про себя.— А все женушка милая со своими проклятыми визитами! Спасибо, Варвара Тимофвна, спасибо! Ахъ, чтобы тебя!.. Вдь совсмъ я шутъ гороховый. И зачмъ я наверхъ подымался? Дернула меня нелегкая! Впрочемъ, вдь внизу сказали, что дома. А швейцаръ совсмъ дубина! Долженъ-бы былъ спросить меня: къ которому, молъ, вы Захарцеву идете? У насъ два… Одинъ художникъ, другой студентъ. Тогда-бы я оставилъ карточку и не нарвался на студента. Ахъ, разыгралъ дурака! Швейцаръ дуракъ, а я вдвое!..’
Головцовъ былъ взбшенъ и, спускаясь внизъ уже по послднимъ ступенькамъ, твердилъ про свою особу себ подъ носъ на каждой ступеньк, съ каждымъ шагомъ:
— Дуракъ, дуракъ… дуракъ… Отчего вы меня не предупредили, что Осипа Иваныча нтъ дома?— накинулся онъ на швейцара, надвая свои калоши.
— Да вдь вы не сказали мн, котораго Захарцева вамъ надо. Я и отвтствовалъ: одинъ, говорю, дома. Почемъ я зналъ! Я думалъ, что вы къ студенту.
— Къ студенту! Зачмъ старику студентъ? Зачмъ?
И не давъ ничего швейцару за сохраненіе калошъ, Головцовъ въ негодованіи выскочилъ изъ подъзда на улицу.
На Васильевскій островъ къ Голяшковскому Головцовъ уже не похалъ, а веллъ везти себя извозчику домой.
‘Довольно. А то опять въ какой-нибудь просакъ попадешь,— разсуждалъ онъ, и тутъ-же ршилъ:— жен скажу, что у всхъ былъ, никого не засталъ и всмъ оставилъ по визитной карточк. Вдь проврять не станетъ’.
Дома, однако, онъ изъ записной книжки увидлъ, что фамилію барона Таненвальда онъ перепуталъ и въ адресной книг искалъ не Таненвальда, а Таненберга, къ которому и здилъ.