Л. ШЕСТОВ
Л. ШЕСТОВ
Новый журнал
Новый журнал
(‘Вопросы жизни’, январь и февраль, 1905 г.)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Новый журнал, Шестов Лев Исаакович, Год: 1905
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Серия ‘Русский Путь’
С. Н. Булгаков: Pro et contra. Личность и творчество Булгакова в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Том 1
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург. 2003
С октября прошлого года в составе редакции журнала ‘Новый путь’1 произошли крупные перемены. До того времени в нее входили исключительно лица, принадлежащие к так называемому ‘декадентскому’ направлению нашей литературы: Мережковский, Розанов, Гиппиус2. Соответственно тому были подобраны и сотрудники: Валерий Брюсов, Федор Сологуб3, Вячеслав Иванов, Бальмонт4, Минский и др. Правда, объединять всех названных писателей в одну группу можно только с большой натяжкой. Мережковский, в сущности всегда писал за свой страх, Минский тоже был сам по себе, а Розанов так мало похож на кого бы то ни было, что его вообще рискованно присоединять к определенной группе. По-видимому, это сознавали и редакторы ‘Нового пути’, в силу чего для него был создан особый отдел в журнале под названием ‘В своем углу’. Там он писал, что хотел, принимая на себя одного всю ответственность за высказываемые мысли. Не было большого единогласия и между остальными сотрудниками, но все-таки совместная работа оказалась возможной в течение довольно долгого времени: журнал просуществовал в таком виде около двух лет, но в конце прошлого года редакция ‘Нового пути’ вступила в союз с той группой писателей, которая со времени появления нашумевшего сборника ‘Проблемы идеализма’, получила название ‘идеалистической’. Представителями ее являются хорошо известные киевлянам С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев. ‘Новый путь’ проявил этим актом большую и заслуживающую всяких похвал терпимость мысли. Но оказалось, что теория одно, а практика — другое: союз продержался всего три месяца. Не знаю, какая из сторон оказалась недостаточно сговорчивой, но к концу года в газетах появилось письмо, за подписью Д. В. Философова (бывшего редактора ‘Нового пути’)5, С. Н. Булгакова и Н. А. Бердяева, из которого публика узнала, что ‘Новый путь’ закрывается, а идеалисты основывают свой собственный орган. Вероятнее, что несговорчивость проявили идеалисты. Уже первый номер обновленного ‘Нового пути’ показал, что идеалисты стремятся к единовластию. Так, отдел В. В. Розанова — ‘В своем углу’ — исчез и с тех пор больше не появлялся, несмотря на то, что устами новых сотрудников журнала за этим писателем признавалось большое литературное дарование. Бердяев называет его ‘самым интересным, даровитым и значительным писателем нашего времени’, Волжский слагает ему хвалебные гимны на протяжении десятков страниц. И все-таки Розанов был устранен из ‘Нового пути’ и не появляется в ‘Вопросах жизни’. Ясно, что причина тут общественно-политического характера: Розанов сотрудничает в ‘Новом времени’ 6, и пока он считается членом этого парламента, о его праве на участие в журнале, редактируемом идеалистами, не может быть и речи. На этом примере сразу видно, какого рода изменения стали вводить в журнал вновь привлеченные соредакторы. ‘Новый путь’ был совершенно равнодушен к общественно-политическим вопросам. Он давал обстоятельнейшие отчеты о Религиозно-философских собраниях, но не завел себе внутреннего обозревателя, а отдел иностранной политики поручил Валерию Брюсову. С приходом идеалистов завелись другие порядки. В каждой книжке журнала есть и внутреннее, и иностранное обозрение, и статьи по финансовым, экономическим и политическим вопросам. И сотрудники все такие, которые в прежние времена не знали и дороги в ‘Новый путь’: Водовозов из ‘Нашей жизни’ 7, Г. Штильман из ‘Сына Отечества’8 и т. д. Мало того, сами редактора, Бердяев и Булгаков, в своих статьях постоянно касаются общественно-политических вопросов, в общем уделяя им не меньше, а то и больше внимания, чем вопросам религиозно-философским. Я особенно подчеркиваю это обстоятельство ввиду того, что в русском обществе укоренилось мнение, будто бы интерес к философии и особенно религии исключает возможность общественно-политических интересов. Это безусловное заблуждение. Правда, бывает иной раз так, что человек, погрузившийся в мировые проблемы, совершенно отрывается от земли. Но возводить это в правило нет никакого основания и, сверх того, никакой надобности. К примеру, хотя бы Владимир Соловьев. Как известно, ‘Вестник Европы’, журнал в высшей степени трезвый, позитивный и меньше всего расположенный к метафизическим изысканиям, печатал все, что писал Соловьев, единственно из уважения к той общественно-политической роли, которую в свое время играл покойный философ. Теперь примером и доказательством того же могут служить идеалисты, насколько они успели проявить себя в вышедших книжках журнала.
К сожалению, в своих первых, программных статьях они сделали большой промах, хотя и чисто внешнего, формального характера. Отыскивая слово для обозначения своего общественно-политического направления, они остановились на слове либерализм. И остановились очень неудачно. Правда, если судить о нем по его этимологическому значению, то это слово хоть куда, и, пожалуй, как нельзя более соответствует настоящей минуте. Но так никто не судит. С понятием о либерализме ассоциируется столетний, обветшалый и заплесневевший ‘Вестник Европы’, а иногда даже и само ‘Новое время’. Ведь в конце концов Суворин9 в своем роде либерально настроен! Так что, вместо того, чтобы одним словом определить себя, журнал только скрыл свое истинное направление. Потребовались длинные объяснения, которые оказались бы совершенно излишними, если бы обновленному ‘Новому пути’ не вздумалось вытаскивать на свет Божий износившееся слово. Любопытно, что для обозначения своего философского направления журнал тоже подобрал в высшей степени неопределенное и потому ничего не говорящее и требующее пространных объяснений слово: идеализм.
Чего только нельзя назвать идеализмом! В обыкновенном разговорном языке идеалист — это хороший человек, больше дорожащий своим добрым именем, чем всем другим житейским благом. В том же разговорном словоупотреблении — идеалист это близорукий, но простодушный оптимист, всегда верующий в осуществление несбыточных надежд. На философском языке значение этого слова еще менее определенно: и Платон, и Берклей10, и Кант были идеалистами, и каждый на свой лад. Вообще, если хочешь определенности, нужно избегать старых, долго бывших в употреблении слов. Булгаков же и Бердяев поступали наоборот, и это породило немало недоразумений. Их политическая программа чрезвычайно определенна и ясна: внимательный читатель сразу видит, что она имеет мало общего с русским и западноевропейским либерализмом, выражающим собой политическое credo буржуазии. Бердяев прямо говорит: ‘…нас вдохновляет сейчас не определенный общественный и государственный строй, исторически ограниченный и, в действительности, буржуазный, а неотъемлемые права личности, составляющие абсолютные сверхклассовые и сверхисторические блага. И мы горячо отстаиваем единство нашего общественного движения, думаем, что самые глубокие социальные борозды не могут разрушить этого единства пред общей задачей. Не думаю, чтобы этому объективному единству могло соответствовать единство субъективное, нет, это было бы утопическою мечтою, но сознательное историческое сотрудничество во всяком случае возможно и оно должно быть, так как жизнь сильнее доктрин. Это одна сторона вопроса, которая и вызывает разговоры о нашем ‘предательстве’. Но есть и другая сторона. Мы ни на одну секунду не забываем, что предательство действительно может быть, и им чреваты прогрессивные сейчас общественные силы. Сегодняшние наши союзники завтра будут нашими врагами. Мы знаем, на чью сторону должны стать, и не изменили тем заветам, которых держались в эпоху нашего марксизма’. Из приведенных слов видно, что ‘эволюция’ философского мировоззрения Бердяева нисколько не коснулась его специально-политических убеждений. Освободившись от теоретического материализма Маркса, он целиком сохранил его практическую программу. То же, и с еще большим правом, мы можем сказать и про Булгакова. В его лице — говорю это без малейшего колебания — мы имеем крупнейшее литературно-политическое дарование нашего времени, и я решительно ничем не могу объяснить себе того странного обстоятельства, что до сих пор его талант не наглел себе заслуженной оценки. Вспомните хотя бы его предисловие к книге ‘От марксизма к идеализму’. Оно написано было еще тогда, когда нагла печать говорила только нерешительными намеками и условным эзоповским языком — и в ту пору всеобщего молчания, Булгаков, не считаясь с условиями режима покойного В. К. Плеве, в самых смелых выражениях выставил не только программу упований, но и программу действий для русского общества — программу, осуществлению которой посвящают теперь лучшие русские люди все свои силы. Тогда та статья прошла почему-то незамеченной — может быть, потому, что о ней нельзя было говорить, что ее нельзя было даже цитировать. В последней (февральской) книжке ‘Вопросов жизни’ снова появилась его страстная, смелая и красноречивая статья, заключительные строки которой исполнены такого искреннего и захватывающего пафоса, что они положительно могли бы служить лозунгом для наглей интеллигенции11.
Я мог бы привести много цитат и примеров из статей ‘Вопросов жизни’, из которых читатель убедился бы, что новый журнал вполне понимает нужды исторической минуты и стоит на высоте современной задачи. Но в газетной статье нужно рассчитывать строчки, а мне предстоит еще говорить о философской программе ‘Вопросов жизни’. Укажу только на статьи В. В. Водовозова, Г. Штильмана, Яснопольского и др. В них, по разным частным поводам, развиваются идеи, выраженные в программных статьях Булгакова и Бердяева. Правда, иной раз и теперь книжки выходят без внутреннего обозрения или другого соответствующего отдела. Но такова уже судьба русских изданий. По ‘независящим обстоятельствам’ нашим читателям сплошь и рядом приходится вместо длинной статьи довольствоваться коротеньким аншлагом. Когда-то и того не было: статьи не появлялись, и даже никто не знал, что они были написаны!
Если в общественно-политических вопросах журнал представляет собой пример полного единомыслия, то нельзя утверждать того же относительно философской его программы. И это в порядке вещей. Философия не имеет и не может иметь строго определенной программы. Единственный наш философский журнал — ‘Вопросы философии и психологии’ — с самого начала своего существования заявил, что будет печатать на своих страницах статьи всевозможных направлений. И это не потому только, что у нас в России мало философских сил и не из чего отбирать, а потому, что философия — не знаю уже, как сказать — такая счастливая или несчастная наука, что в ней дальше ‘искания’ не идут. Чем образованнее и вдумчивее философ, тем более склонен он к самой широкой терпимости. Он знает, что последняя истина, до сих пор, по крайней мере, находилась за пределами поля зрения смертного. Стало быть, он хоть и добывает себе убеждения, но знает, что они не могут претендовать на обязательное значение. В ‘Вопросах жизни’ это понимают, и потому там задачи философии намечаются в довольно общих чертах. Правда, мы там находим кой-какие указания, свидетельствующие о том, что журнал все же не имеет намерения давать у себя приют представителям всех философских направлений. Ограничение мы усматриваем в словах Булгакова, который довольно категорически заявляет, что, по его мнению, ‘философия есть идеалистическая философия’. Прав он или не прав, я нахожу это утверждение преждевременным, не говоря уже о том, что оно грешит большой неопределенностью. Что такое идеалистическая философия? Если даже не придираться к словам (хотя в данном случае это было бы позволительно, ибо теоретическая философия требует точности в терминологии) и под идеалистической философией разуметь все направления, борющиеся с позитивизмом, то и тогда нельзя найти оправдания поставленному Булгаковым ограничению. Ибо, разве можно сказать с уверенностью, что позитивизм уже побежден, что он когда-нибудь будет окончательно уничтожен? Человек может быть, в силу личных вкусов и склонностей, метафизиком, даже мистиком — но чем больше он тяготеет к потусторонним областям, тем сильнее он должен чувствовать на себе связующую тяжесть земных оков, т. е. позитивизма. Отмахиваться, открещиваться от тяжести нельзя: ее нужно поднять и сбросить с себя. Поэтому философский журнал, искренно стремящийся к разгадке мировых проблем, должен быть особенно внимательным к позитивизму и в этом отношении брать пример не с немецких профессоров, а с великих русских художников. Пушкин, Гоголь, Толстой, Достоевский, Чехов считались с позитивизмом и, благодаря этому, им удалось создать собственную школу, которую в настоящее время не стыдятся проходить даже наши бывшие учителя. Желательно было бы, чтобы заветы наших великих художников перешли и в философию, чтобы философия не ограничивала вперед своего поля зрения точкой зрения ‘идеального’. Кто знает наверное, где истина и как она добывается? Всякий добросовестно, искренно и смело ищущий человек, к какому бы направлению он ни принадлежал, должен быть желанным гостем в философском журнале. Поэтому, выражая сожаление по поводу некоторых ограничений, допущенных идеалистами, мы приветствуем их все же широкую и составленную в духе терпимости программу. Хорошо даже и то, что основатели журнала, Булгаков и Бердяев, не могут быть названы единомышленниками в том смысле, который обыкновенно придается этому слову. В сущности оба эти писателя как по своему характеру, так и по поставляемым себе задачам очень не походят друг на друга. Булгаков прежде всего проповедник, а стало быть, и моралист. Ему кажется, что он путем интуиции, откровения познал истину и что теперь ему только остается приобщить к этой истине других. Поэтому в его душе живет некоторое инстинктивное отвращение, я бы даже сказал страх пред исследованием, исканиями — ведь всякое искание грозит разрушить сложившееся убеждение, поколебать прочную веру. А без веры нельзя учить людей. Булгаков, несмотря на проделанную им эволюцию от марксизма к идеализму, в сущности проявил большую душевную устойчивость. Если присмотреться ближе, он был идеалистом уже в то время, когда причислил себя к марксистам. Он марксистские слова произносил тем же тоном, каким сейчас произносит идеалистические. И с другой стороны, в настоящее время, когда он в своих суждениях пытается пробраться в мистические, недоступные разуму области, он не утратил доверия к логике и ищет доказательств. Это понятно: доказательства есть средство убеждения и средство сильное, которым пренебрегать проповедник ни в коем случае не может. Далее, при всех своих странствованиях по разным теориям, Булгаков не растратил своего нравственного багажа. Теперь, в качестве идеалиста, он продолжает любить и ненавидеть, что любил и ненавидел, когда был марксистом — не считая только теоретического материализма. Словом, Булгаков натура устойчивая, консервативная, пуританская, боящаяся и избегающая кризисов и перемен, ищущая опоры в постоянном разуме, а не в изменчивом опыте, этим определяется и характер его философии. Нельзя, однако, сказать того же о Бердяеве. Его ‘эволюция’ была не только кажущейся. Если угодно, то даже наоборот: он гораздо больше эволюционировал, чем это заметно при поверхностном чтении его статей. По-видимому, он искусственно сдерживает себя, недоговаривает, словно боясь сказать больше, чем нужно. Когда читаешь его, кажется, что он говорит не то, что думает сейчас, а что думал раньше. Поэтому, переворачивая страницы его статей, все ждешь неожиданностей сюрпризов. Все кажется, что вот-вот он заявит: ‘Я уже давно ушел с той точки зрения, которой держался тогда-то’ (его собственные слова в ‘Проблемах идеализма’). Ввиду ясно осознаваемого им непостоянства своих убеждений, он мало заботится о том, чтобы придать единство своим суждениям, и логические противоречия, одинаково ясные и для него, и для других, пестрят в его произведениях. Небрежной рукой он их иногда сглаживает, но не имеет терпения и охоты слишком долго останавливаться на этом скучном занятии. Ему все равно, согласятся с ним или не согласятся, он никогда ничего не доказывает, всегда декретирует, по-видимому, вполне разделяя мнение Шопенгауэра, что доказательства нужны только тому, кто хочет спорить… И, затем, как мало литературные вкусы Бердяева напоминают Булгакова. Булгаков всегда вспоминает о Вл. Соловьеве и, по-видимому, считает одной из своих главных задач распространение учения покойного философа. Бердяев любит и часто цитирует Нитше, Метерлинка, Бодлера, Верлена12 — даже В.В.Розанова, как уже было указано. Булгаков склонен к теологической, церковной терминологии. Бердяев остается при светском философском словаре, пугающем большую публику обилием малоизвестных иностранных слов. В общем, участие двух, столь мало похожих друг на друга, людей значительно расширяет программу издания. В ‘Вопросах жизни’ светская и духовная философия будут иметь (и уже имеют) своих представителей. На страницах нового журнала читатель встретит и веру, и сомнение. Уже сейчас вышедшие пять книг (три ‘Нового пути’ и две ‘Вопросов жизни’) представляют из себя довольно разнообразный и любопытный материал и будут, верно, оценены читателем, ищущим в книгах не готовых убеждений, а пищи для размышления. Сотрудники свободно излагают свои взгляды: видно, что над ними не тяготеет докучливая, сглаживающая индивидуальные различии редакторская рука. Ясно, например, что Булгаков не разделяет суждений Волжского о мистическом пантеизме Розанова, и тем не менее статья печатается. Правда, вполне одобряя предоставляемую редакцией сотрудникам свободу, в частности, по поводу Волжского может быть уместно было бы выразить желание редакционного вмешательства, которое могло бы быть очень полезным для молодого писателя.
У Волжского есть один большой недостаток, склонность к многословию. Его статьи можно было бы сократить наполовину — и они оттого бы только выиграли, и много выиграли. И тут редактор мог бы выступить в законной роли литературного воспитателя молодого поколения. Нет необходимости принуждать, действовать ножницами. В таких случая достаточно бывает дружеского совета.
Из других статей укажем на статью С. Аскольдова13 ‘О романтизме’. Романтизм Аскольдов понимает в смысле стремления к мистическому познанию. Можно, конечно, не соглашаться с ним в определении — мне лично кажется, что лучше было бы не вливать в старые мехи нового вина — но это не важно. Интерес статьи в том, что автору удалось мистический материал обработать по всем правилам современной научной методологии. Это — загадка. A priori, казалось бы, что в области мистицизма и методы должны бы быть своеобразны. Но Аскольдов ни на минуту не забывает логики Милля14. И, вообще нужно сказать, что тенденция нового журнала — по возможности не разрывать со старыми приемам исследования. Она сказалась с полной силой даже в письме князя Трубецкого15. Удастся ли идеалистам в будущем сохранить занятую позицию — сказать не берусь. Да и чего загадывать? Пусть делают свое дело, а там — видно будет.
Беллетристика в новом журнале поставлена не хуже, чем в других ежемесячниках. Кончается печатаньем большой исторический роман Мережковского18 (новые подписчики получат в виде приложения весь роман в издании Пирожкова17), — говорить о котором я не буду, ввиду того, что автор достаточно известен читающей публике, помещаются небольшие рассказы молодых писателей, часто носящие на себе печать несомненного таланта.
Впервые: Киевские отклики. 1905. 11(24) апреля. No 101. С. 3. Повторно: Русская литература. 1992. No 2. С. 156—161. Печатается по последнему изданию.
Шестов Лев — см. выше, примеч. 12 к фрагменту воспоминаний Булгакова ‘Мое рукоположение’.
1 ‘Новый путь’ — литературный и религиозно-философский журнал, выходивший с конца 1902 по 1904 г. в Петербурге (всего вышло 24 номера). Основателями и идеологами журнала были Д. С. Мережковский, 3. Н. Гиппиус, В. В. Розанов, H. M. Минский. Первым издателем был П. Перцов, с 1904 г. — Д. Философов. Позже руководящую роль в редакции журнала стали играть С. Н. Булгаков и Н. А. Бердяев. Конфликт между новыми лидерами и старыми членами редакции и стал главной причиной прекращения деятельности журнала.
2 Гиппиус Зинаида Николаевна (1869—1945) — русская писательница. Идеолог символизма. В сборниках лирических стихов характерны мотивы трагической замкнутости, отъединенности от мира, волевого самоутверждения личности (1904, 1910). В сборнике ‘Последние стихи’ (1918), в произведениях, написанных в эмиграции (с 1920 г.), — резкое неприятие революции.
3 Брюсов Валерий Яковлевич (1873—1924) — русский поэт. Основоположник русского символизма. После Октябрьской революции вел общественно-педагогическую деятельность.
Сологуб (наст, фамилия Тетерников) Федор Кузьмич (1863—1927) — русский писатель. Сборник стихов ‘Пламенный круг’ (1908) отмечен мотивами отчаяния, индивидуализма. В романе ‘Мелкий бес’ (1905) — гротескное изображение русской провинциальной жизни.
4 Бальмонт Константин Дмитриевич (1867—1942) — русский поэт-символист. В стихах — культ ‘Я’, игра мимолетностей, противопоставление ‘железному веку’ первозданно целостного ‘солнечного’ начала, музыкальность (сборники ‘Горящие здания’, 1900, ‘Будем как солнце’, 1903). В 1920 г. эмигрировал.
5 Философов Дмитрий Владимирович (1872—1940) — критик и публицист. Близкий друг Д. Мережковского и З. Гиппиус, вместе с которыми он стал основателем движения ‘нового религиозного сознания’. Был со-редактором Мережковского в журнале ‘Новый путь’, позже стал его соавтором по книге ‘Царство Антихриста’ (1921).
6 ‘Новое время’ — ежедневная газета ультраконсервативного направления, выходившая в Петербурге с 1868 по 1917 г.
7 Водовозов Василий Васильевич (1864—1933) — экономист, участник революционного движения, в эмиграции покончил с собой.
‘Наша жизнь’ — ежедневная общественно-политическая, литературная и экономическая газета, выходившая в Петербурге в 1904— 1906 гг., была близка к левому крылу партии кадетов.
8 Штильман Григорий Николаевич (1875—?) — юрист, публицист демократического направления.
‘Сын Отечества’ — политическая, научная и литературная газета либерально-демократического направления, выходившая в Петербурге в 1892—1900 и 1905 гг.
9 Суворин Алексей Сергеевич (1834—1912) — журналист, издатель, публицист, театральный критик. Издавал в Санкт-Петербурге газету ‘Новое время’ (с 1876 г.), журнал ‘Исторический вестник’ (с 1880 г.), сочинения русских и иностранных писателей, научную литературу, а также адресные книги и др. Мемуары (‘Дневник’, 1923).
10 Имеется в виду Джордж Беркли (1685—1753), английский философ, епископ в Клойне (Ирландия). В ‘Трактате о началах человеческого знания’ (1710) Беркли утверждал, что внешний мир не существует независимо от восприятий и мышления: бытие вещей состоит в их воспринимаемости. Субъективно-идеалистическое учение Беркли — один из источников эмпириокритицизма, прагматизма, неопозитивизма.
11 В упоминаемом номере опубликованы три статьи Булгакова, имеется в виду одна из двух: Булгаков С.Н. ‘Трагедия человечества’ Эмериха Мадача // Вопросы жизни. 1905. No 5—222, Булгаков С.Н. Без плана // Там же. С. 347—361.
12 Метерлинк (Maeterlinck) Морис (1862—1949) — бельгийский драматург, поэт (писал на французском языке). Его символистская поэтика выражала протест против приземленности натурализма. Пьесы ‘Сестра Беатриса’ (1900), ‘Монна Ванна’ (1902), ‘Синяя птица’ (1908). Нобелевская премия (1911).
Бодлер (Baudelaire) Шарль (1821—1867) — французский поэт. Участник Революции 1848 г. Предшественник французского символизма. В сборнике ‘Цветы зла’ (1857) анархическое бунтарство, тоска по гармонии сочетаются с признанием неодолимости зла, эстетизацией пороков большого города.
Верлен (Verlaine) Поль (1844—1896) — французский поэт-символист. Ввел в лирическую поэзию сложный мир чувств и переживаний, придал стиху тонкую музыкальность (сборники ‘Галантные празднества’, 1869, ‘Романсы без слов’, 1874, ‘Мудрость’, 1881). Книга литературно-критических статей ‘Проклятые поэты’ (1884). Автобиографическая ‘Исповедь’ (1895).
13 Аскольдов (наст. фамилия — Алексеев) Сергей Алексеевич (1871—1945) — русский религиозный философ, сын А. А. Козлова. Участвовал в сборниках ‘Проблемы идеализма’ (1902), ‘Из глубины’ (1918). В начале 1920-х гг. организовал в Ленинграде тайное религиозно-философское общество — Братство преподобного Серафима Саровского, все члены которого в 1928 г. были арестованы, сам Аскольдов после Соловецких лагерей находился в ссылке в Новгороде. Во время немецкой оккупации выехал в Германию, умер в Потсдаме.
14 Милль Джон Стюарт (1806—1873) — английский философ и экономист. Идеолог либерализма. Основатель английского позитивизма, последователь О. Конта. В ‘Системе логики’ (т. 1—2, 1843) разработал индуктивную логику, которую трактовал как общую методологию наук. В этике соединял принцип эгоизма (утилитаризм) с альтруизмом. В сочинении ‘Основания политической экономии’ (т. 1—2, 1848) положения классической политэкономии объединял со взглядами Ж. Б. Сея и Т. Р. Мальтуса.
15 Имеется в виду ‘Открытое письмо’ Е. Н. Трубецкого, опубликованное в настоящем издании.
18 Имеется в виду роман ‘Петр и Алексей’.
17 Имеется в виду С.-Петербургское издательство М. В. Пирожкова (1867—1926/1927), в котором в начале века публиковали свои работы многие представители ‘идеалистического направления’.