Новый взгляд на повесть Короленко 'Слепой музыкант', Короленко Владимир Галактионович, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Новый взглядъ на повсть Короленко ‘Слпой музыкантъ’

[Сообщеніе А. В. Бирилева, О художественной и реальной правд въ повсти Короленко ‘Слпой музыкантъ’,— въ засданіи Пушкинскаго Общества, 29-го октября 1900 года].

Давно уже поджидавшееся казанской публикой сообщеніе А. В. Бирилева вызвало небывалый фуроръ…

Сообщеніе г. Бирилева является дйствительно въ высшей степени замчательнымъ не только по своей общей содержательности и занимательности, изяществу своего изложенія, вншнимъ, личнымъ особенностямъ автора (А. В. Бирилевъ — съ самаго ранняго дтства лишенъ зрнія, и въ то же время, отличный піанистъ), не только является чрезвычайно цннымъ вкладомъ въ общую литературу объ извстной повсти Короленко, бросаетъ на эту повсть совершенно новый свтъ, въ отношеніи къ реальной правд ея содержанія,— но является въ высшей степени замчательнымъ произведеніемъ и въ отношеніи обще-научномъ, въ отношеніи философско-психологическомъ… Передъ нами не только чрезвычайно интересный, изящно написанный историко-литературный очеркъ, но трудъ глубоко-серьезный, имющій значеніе для ршенія вопросовъ психологическихъ и философскихъ…

Сообщеніе говорилось,— но у насъ подъ руками боле подробный рукописный текстъ его, и мы постараемся съ возможно большей полнотой изложить здсь содержаніе блестящаго реферата.

——

‘Я желаю подлиться съ публикой нкоторыми, основанными на данныхъ самонаблюденія, соображеніями критическаго характера относительно повсти Короленка ‘Слпой музыкантъ’, замтилъ въ самомъ начал своей рчи г. Бирилевъ. ‘Въ изложеніи я буду держаться такого порядка: я постараюсь сначала представить взглядъ Короленко на слпого, какимъ представляется этотъ взглядъ по даннымъ разбираемой повсти, за тмъ позволю себ привести соображенія критическаго характера, т. е. постараюсь оцнить съ точки зрнія реальной дйствительности возможность ‘Слпого музыканта’ врность общихъ взглядовъ Короленко на слпыхъ. Въ конц сдлано нсколько общихъ замчаній о предлахъ значенія реальной правды при оцнк художественныхъ произведеній вообще и повсти Короленко въ частности’…

Слпой — несчастный, страдающій человкъ, его страданія зависятъ не только отъ чисто вншнихъ причинъ, отъ тхъ неудобствъ и стсненій, которыя его слпота создаетъ ему въ повседневной жизни, въ домашнемъ обиход, въ отношеніяхъ съ людьми, — но главнымъ образомъ происходятъ отъ его общаго внутренняго состоянія,— ощущенія почти физическаго давленія отъ неутолимой потребности видть. Надъ слпымъ и вокругъ него — ‘глубокій, непроницаемый мракъ’, мракъ ‘нависъ надъ его мозгомъ тяжелою тучей’ — и хотя этотъ мракъ залегъ надъ слпымъ со дня рожденія, ‘хотя повидимому, читаемъ у Короленко, мальчикъ долженъ бы свыкнуться съ своимъ несчастьемъ, однако дтская природа по какому-то инстинкту безпрестанно силилась освободиться отъ мрачной завсы. Эти, неоставлявшіе ребенка ни на минуту безсознательные порывы къ незнакомому ему свту отпечатлвались на его лиц все глубже и глубже выраженіемъ смутнаго, страдающаго усилія’.. И въ другомъ мст: ‘Онъ (слпой), какъ и прежде, стоялъ въ центр громаднаго темнаго міра. Надъ нимъ, вокругъ него, всюду протянулась тьма безъ конца и предловъ. Когда воспитатель Петруси, старый дядя Максимъ, однажды пытался объяснить юнош различіе цвтовъ,— о черномъ цвт, слпой сказалъ ему, знаю знаю: это нтъ звуковъ, нтъ движенія — ночь’.— ‘Да, и потому это — эмблема смерти’. Петръ вздрогнулъ и сказалъ глухо: ‘Ты самъ сказалъ: смерти. А вдь для меня все черно, всегда и всюду черно’?.. Въ этой тьм, давящей существованіе, неотвратимой, къ которой нельзя привыкнуть, живетъ слпой, вчная борьба съ ней безъ надежды на побду, вчные мучительные порывы къ свту, ненаходящіе никогда удовлетворенія, заставляютъ испытывать тяжелый вншній гнетъ, придавливающій его душевный міръ’…

Короленко выясняетъ и то, откуда, по его мннію происходитъ у слпого стремленіе къ неизвстному ему, свту,— такое тяжелое, такое неутолимое: ‘Глаза, сказалъ кто-то, есть зеркало души’, ‘но, врне было бы сравнить ихъ съ окнами, которыми вливаются въ душу впечатлнія яркаго, сверкающаго, цвтного міра. Кто можетъ сказать, какая часть нашего душевнаго склада зависитъ отъ ощущенія свта? Человкъ одно звено въ безконечной цпи жизни, которая тянется черезъ него изъ глубины прошедшаго къ безконечному будущему. И вотъ въ одномъ изъ такихъ звеньевъ слпомъ мальчик — роковая случайность закрыла эти окна. Жизнь должна пройти вся въ темнот. Но значитъ ли это, что навсегда въ душ порвались на вки т струны, которыми душа человка откликается на свтовыя впечатлнія? Нтъ, и черезъ это темное существованіе должна была протянуться и передаваться послдующимъ поколніямъ внутренняя воспріимчивость къ св&#1123,ту. Его душа была цльная человческая душа, со всми ея способностями, а такъ какъ всякая способность носитъ въ самой себ стремленіе къ удовлетворенію,— то и въ темной душ мальчика жило неутолимое стремленіе къ свту‘..

Нетронутыя лежали гд-то въ таинственной глубин, полученныя по наслдству и дремавшія въ неясномъ существованіи ‘возможностей’ силы, съ первымъ свтовымъ лучомъ готовыя подняться ему на встрчу. Но окна остаются закрытыми, судьба мальчика ршена: его жизнь вся пройдетъ въ темнот. Но эта темнота была полна призраковъ. Если бы жизнь ребенка проходила среди нужды и горя,— то, быть можетъ, это отвлекло бы его мысль къ вншнимъ причинамъ страданія. Но близкіе люди устранили отъ него все, что могло бы его огорчать. Ему доставили полное спокойствіе и миръ. Но самая тишина, царившая въ его душ, способствовала тому, чтобы внутренняя неудовлетворенность слышалась яснй. Среди тишины и мрака, его окружающихъ, оставалось смутное неумолкающее сознаніе какой-то потребности, искавшей удовлетворенія,— являлось стремленіе оформить дремлющія въ душ и ненаходящія исхода силы. Отсюда какія-то смутныя предчувствія и порывы, врод того стремленія къ полету, которое каждый испытывалъ въ дтств и которое сказывается въ этомъ возраст такими чудными снами. Отсюда, наконецъ вытекали инстинктивныя потуги дтской мысли, отражавшіяся въ его чертахъ болзненнымъ вопросомъ. Эти наслдственныя, но нетронутыя въ личной жизни ‘возможности’ свтовыхъ представленій вставали точно призраки въ дтской голов, безформенныя, неясныя, темныя, вызывая мучительныя смутныя усилія. Вся природа поднималась безсознательнымъ протестомъ противъ индивидуальнаго случая за нарушенный общій законъ.. Стремленіе къ свту становится еще боле острымъ и тяжелымъ отъ того, что утонченная нервная организація Петра длаетъ его способнымъ съ помощью какихъ то таинственныхъ безсознательныхъ процессовъ испытывать явленіе свта, ощущать его. Такъ, онъ узнаетъ приближеніе грозовой тучи по какому то давящему впечатлнію, чувствуетъ паденіе звзды, различаетъ лунныя и темныя ночи тревожится во сн свтомъ, падающимъ ему на глаза и вызывающимъ въ немъ странныя сновиднія, и т. п. Когда у слпого родился сынъ, и онъ отъ доктора узнаетъ, что ребенокъ не слпъ, слпой уже не во сн видлъ нсколько мгновеній,— онъ видлъ мать, жену, дядю Максима, гору, солнце, рку… Какимъ путемъ дйствуетъ свтъ на слпого, какъ пробирается онъ къ его сознанію,— Короленко не говоритъ, онъ говоритъ лишь, что пути эти таинственны. Не говоритъ онъ и о томъ, что видлъ слпой.. Можетъ быть,— ‘смутныя и неясныя свтовыя ощущенія, пробиравшіяся къ темному мозгу неизвстными путями въ т минуты, когда слпой весь трепеталъ и напрягался на встрчу солнечному дню — теперь, въ минуту, внезапнаго экстаза, всплыли въ мозгу, какъ проявляющійся туманный негативъ?.. Или въ его мозгу зароились фантастическими призраками — невдомыя горы, и легли въ даль невдомыя равнины, и чудныя деревья качались надъ гладью невдомыхъ ркъ, и солнце заливало эту картину яркимъ свтомъ,— солнце, на которое смотрли безчисленныя поколнія его предковъ?’…

И такъ, окружающая тьма, наслдственное стремленіе къ свту, вынужденная недятельность части нормальной человческой души, способной отзываться на свтовыя впечатлнія, и то, что свтъ дйствуетъ непосредственно на сознаніе слпого — все это не даетъ слпому помириться съ своимъ положеніемъ, длаетъ изъ него человка, испытывающаго постоянныя страданія. Вотъ основная черта въ характер слпого, отъ которой зависятъ многія его особенности… Стремленіе къ свту направляетъ его силы къ дятельности въ самыхъ глубокихъ областяхъ души, приводитъ сознательную психическую работу къ мельчайшимъ и самымъ утонченнымъ, самымъ мало-замтнымъ впечатлніямъ, что, вмст съ высоко развитой дятельностью прочихъ чувствъ, призванныхъ восполнять отсутствіе зрнія, длаетъ его крайне впечатлительнымъ и утончаетъ всю его нервную организацію. Изъ состоянія угнетенія и неудовлетворенности создается неразлучная — то поэтическая, то мрачно мучительная грусть, доводящая нердко до отчаянія… Грусть отдаляетъ отъ слпого все живое и веселое и роднитъ съ меланхолическимъ и печальнымъ. Она примшивается даже къ самымъ радостнымъ впечатлніямъ первой юношеской любви… Борьба съ собой, вчная грусть отклоняетъ слпого исключительно къ его внутреннему міру, онъ постоянно, какъ образно выражается Короленко, ворочаетъ въ голов свои тяжелыя, эгоистическія мысли. Чрезмрное вниманіе къ самому себ отодвигаетъ его отъ другихъ людей, ослабляетъ къ нимъ интересъ… Кром того, никто изъ тхъ, съ кмъ приходится ему постоянно имть дло, не только не испытываетъ такихъ ощущеній, какъ онъ, но и не можетъ представить себ его состояніе,— эти люди нормальны, а потому счастливы, онъ же — ненужный, лишній безъ вины обиженный, глубоко несчастный человкъ… Такимъ образомъ слпота не только налагаетъ скорбь, но и удаляетъ отъ людей, создаетъ эгоиста . ‘Мн кажется, что я совсмъ лишній на свт… Къ чему жить слпому?’ — невольно приходитъ ему въ голову…

Но вотъ еще взмахъ глубоко проникающей фантазіи,— и предъ читателемъ встаетъ во весь ростъ широко задуманный и блестяще выполненный художественный образъ, развертывается со всею силой вся поэтическая и могучая идея этого разсказа: слпой эгоистъ поневол, сама по себ природа его, напротивъ, необыкновенно утонченна,— и то, что для другихъ прошло бы незамченнымъ, производитъ на него глубокое впечатлніе. Слпой больше чмъ кто либо другой способенъ понимать страданіе, столь родственное всему его существу… И вотъ любовь къ Эвеллин, пробуждающая въ слпомъ Петр стремленіе служить любимому существу, чувства отца, перенесшія весь интересъ его существованія на ребенка, которому, какъ онъ думаетъ, угрожаетъ страшная слпота, бездонное море человческихъ страданій, съ которымъ столкнулся онъ въ лиц голодныхъ и дрожащихъ на холод слпыхъ нищихъ — все это вырываетъ Петра изъ замкнутости въ самомъ себ и соединяетъ съ людьми! Общеніе съ ними заставляетъ его забыть тяжесть одиночества, и чувствовать счастіе быть нужнымъ другимъ… О счастіи этомъ говорятъ ему горячія рчи назжавшей къ нимъ въ усадьбу молодежи, студента Павленко, стараго дяди Максима, тихія украинскія псни… Но чмъ же можетъ быть для людей онъ, страдающій и безсильный человкъ? Исходъ даетъ музыка… Звуки для слпого длаются родной стихіей и главнымъ содержаніемъ духовной жизни. Съ помощью музыки онъ выражаетъ вс свои личныя думы и чувства, вс впечатлнія живой природы. Короленко говоритъ даже, что мысль зарождалась у слпого въ форм звучащей мелодіи. Въ звукахъ онъ находитъ больше разнообразія, тоньше различаетъ ихъ и больше отъ нихъ-зависятъ его внутренняя жизнь. Музыкальное развитіе слпого начинается съ дудки конюха Іохима и народныхъ псенъ, и быстро слдуетъ за развитіемъ собственной творческой фантазіи… Слпой искалъ музыкальныхъ формъ для живыхъ голосовъ природы и для собственныхъ своихъ думъ и чувствъ,— и музыка его вылилась въ форму послушной чувству виртоуза импровизаціи, понятной, какъ истинная рчь души. Въ эпилог повсти мы видимъ, какъ слпой, своими мыслями и страданіями вдругъ не только перестаетъ бытъ ненужнымъ, лишнимъ, человкомъ, но — напротивъ — властно захватываетъ громадную толпу, живетъ для нея и съ ней…

Слпой прозрлъ!.. ‘Да, онъ прозрлъ.. На мст слпого и неутолимаго это эгоистическаго страданія онъ носитъ въ душ чужое горе, онъ его чувствуетъ, видитъ и суметъ напомнить счастливымъ о несчастныхъ. И старый солдатъ, воспитатель слпого — присутствующій тутъ же въ зал — видя могучее, столь властное дйствіе своего воспитанника на толпу, все ниже опускалъ голову.Онъ, старый солдатъ сдлалъ свое дло, онъ не даромъ прожилъ на свт, ему говорили объ этомъ полные силы, властные звуки, стоявшіе въ зал, царившіе надъ толпой… На щит его воспитанника-слпца заблисталъ девизъ: ‘обездоленный за обиженныхъ’ который когда-то и мечталъ увидть дядя Максимъ…

Таково великолпное произведеніе нашего знаменитаго писателя, и такъ рисуетъ онъ состояніе слпорожденнаго.

Но таковы-ли дйствительныя свойства слпого человка? Врно-ли изобразилъ Короленко его психологію? Имется-ли въ дйствительной жизни драма слпоты, и если — да, то тамъ ли ее указываетъ Короленко?.. Вообще, врно-ли съ точки зрнія дйствительной, реальной правды, произведеніе знаменитаго писателя?..

‘Отсутствіе спеціально научныхъ знаній, съ одной стороны, ограниченность времени, съ другой — не позволяютъ мн, замтилъ г. Бирилевъ, переходя ко второй части своего чтенія, отвтить на поставленные вопросы съ должной основательностью. Не вдаваясь въ научно-теоретическое объясненіе фактовъ, я ограничусь только ихъ описаніемъ, постараюсь только лишь въ самыхъ общихъ чертахъ представить вамъ психологію слпого человка и отношеніе его къ жизни. Впрочемъ, и это сдлать будетъ крайне трудно, трудно ясно описать человку никогда не испытанныя имъ состоянія,— трудно будетъ и вамъ представить себ т, о которыхъ я буду говорить… Вамъ нужно будетъ усвоить себ состояніе совсмъ исключительное, состояніе совсмъ особенной личности… Во всякомъ случа, прошу снисходительности и вниманія’ . Эти оговорки однако являются лишь излишней скромностью референта, дальнйшее изложеніе даетъ весьма обстоятельные отвты на поставленные вопросы,— покрайней мр на общій, основной изъ нихъ, о степени реальной правды знаменитой повсти.

Приводимъ буквально слдующій отрывокъ изъ чтенія: ‘Короленко изображаетъ слпого, опираясь на общепринятые взгляды, и общепринятость, повидимому, гарантируетъ ихъ истинность. Основныя положенія художника очень просты и очевидны, художественный образъ, повидимому, поражаетъ естественностью и правдой… Что можетъ быть, въ самомъ дл, проще такого очевиднаго положенія, что вчная тьма, окружающая слпого, должна подалвяюще дйствовать на его душу, угнетать ее, и что этотъ гнетъ долженъ вызывать страданія?… Такъ думаютъ вс, эту мысль найдете вы во всхъ произведеніяхъ русской и иностранной литературы. И Пушкинъ и Л. Толстой и Киплингъ — вс писатели и поэты, и въ стихахъ и проз, говорятъ тоже самое… Да и какъ иначе? Когда нормальный человкъ ночью съ открытыми глазами не видитъ въ темной комнат,— передъ нимъ стоитъ черный сумракъ, какъ бы опутывающій голову и даже проникающій въ нее… То же долженъ испытывать и слпой, который также не видитъ… Дале: Тьма вызываетъ подавленность въ нормальномъ человк,— стремленіе отъ нея освободиться, даже посл сравнительно краткаго пребыванія въ ней, то же чувство долженъ постоянно испытывать и слпой, который всегда находится въ темнот,— его страданія отъ тьмы конечно, должны быть тмъ большія… Эти простыя разсужденія не имютъ однако другого достоинства, кром простоты. Совершенно нельзя объяснить себ ощущенія слпого перенося на него положеніе обыкновеннаго, нормальнаго человка. Между тмъ, такъ именно длаютъ вс, не одинъ Короленко… Попробую, насколько съумю, объясниться. Начну съ заявленія: слпой также не видитъ тьмы, какъ и свта. По всей вроятности, для того, чтобы видть тьму, надо прежде всего видть вообще, т. е. имть способность чувствовать глазами свтъ. ‘Тьма’ для нормальнаго человка, вроятно, есть ощущеніе бездятельности органа зрнія, противоположность виднію,— которое есть ощущеніе его дятельности. Слпой лишенъ совершенно органа зрнія, лишенъ и какихъ либо ощущеній, связанныхъ съ дятельностью этого органа. Но если слпой не видитъ темноты, то что же онъ видитъ? Ничего,— какъ и полагается слпому… Слпой совершенно не иметъ никакихъ зрительныхъ ощущеній, слпорожденный такъ же не знаетъ тьмы, какъ и свта. Передъ глазами слпого не стоитъ никакая темнота: онъ ея не ощущаетъ,— какъ не можете ощущать ея и вы никакимъ другимъ органомъ, кром глазъ. Свтъ и тьма слпому доступны такъ же, какъ вамъ,— если бы вы захотли усвоить ихъ себ, напримръ, съ помощью вашихъ рукъ. Итакъ, слпого тьма не окружаетъ, а слдовательно и не можетъ угнетать, онъ просто живетъ въ сторон отъ всякихъ свтовыхъ ощущеній.

Другой, еще боле важной, причиной страданій слпого Короленко считаетъ врожденное стремленіе къ свту. ‘Душа слпого, говоритъ онъ,— обыкновенная, нормальная душа, со всми ея способностями, и она лишена свта. Кто знаетъ, какая ея часть отвчала бы на свтовыя впечатлнія? И вотъ вынужденная бездйствовать, эта часть нормальной человческой души стремится къ проявленію,— а у слпорожденнаго даже прямо ищетъ самоопредлиться…’ Съ этимъ явленіемъ, описаннымъ Короленко — я не знакомъ совсмъ… Мн кажется, такого явленія я потому никогда не наблюдалъ, и въ особенности у слпорожденныхъ,— что нтъ такой части души, которая должна была бы отвчать исключительно на свтовыя впечатлнія. Правда, въ жизни обыкновеннаго, нормальнаго человка душ его приходится, главнымъ образомъ, имть дло съ зрительными ощущеніями. Въ зависимости отъ этихъ ощущеній стоитъ, можетъ быть, большая часть его психической работы, но изъ этого вовсе не слдуетъ, что — въ случа потери зрнія вс эти духовныя силы должны были остаться безъ приложенія и въ постоянномъ напряженномъ волненіи. Если вниманіе, память, воображеніе, эстетическое и иныя чувства у нормальнаго человка имютъ, главнымъ образомъ, дло съ зрительными явленіями, если надъ тми же явленіями оперируетъ разсудокъ человка, то, съ потерей зрнія, для памяти, вниманія, разсудка выдвинутся новыя явленія, новые факты, прежде стоявшіе въ тни. Что же такое, если изъ другихъ признаковъ будутъ слагаться теперь удерживаемые памятью образы? Отъ этого дятельность памяти нисколько не ограничится, и воображеніе будетъ работать, какъ прежде, слагая только свои произведенія изъ иныхъ элементовъ. Дятельность души не ограничится, только явленія зрительнаго порядка, въ качеств объекта этой дятельности, уступятъ мсто явленіямъ, относящимся къ сферамъ другихъ чувствъ, и никакая сторона души не будетъ обречена на непроявленіе‘… Еще разъ повторяю, что съ такимъ прирожденнымъ стремленіемъ слпыхъ къ свту мн встрчаться совершенно никогда и не приходилось’.

Дале указываются Короленкой еще два обстоятельства, какъ причины особенно усиливающія страданія слпого. Первое заключается въ томъ,— что на слпого дйствуетъ свтъ, что онъ какъ-то проникаетъ къ его сознанію неизвстными путями… И такого явленія изъ личнаго опыта я не знаю. Но если бы дйствительно слпой могъ отличать лунную ночь отъ темной, могъ чувствовать паденіе звзды, приближеніе грозовой тучи, видлъ бы тревожные сны,— то, мн кажется, все это не должно бы создать ни малйшаго основанія для страданій: это только бы расширяло кругъ его способностей… Вдь не страдаетъ же человкъ, способный ощущать на себ пристальный взглядъ не видя его?… Для слпого ощущенія свта становятся въ рядъ безчисленныхъ другихъ фактовъ, способныхъ напоминать ему лишь о существованіи недоступнаго ему явленія… Съ этой стороны отношеніе слпого къ его недостатку очень походитъ на чувства, вызываемыя мыслью о томъ, что людямъ не дано летать,— или на грусть объ умершихъ друзьяхъ’…

Переходя дале къ распространенному, раздляемому и Короленкой, взгляду объ особенной утонченности духовной природы слпого, исключительной тонкости его чувствъ,— что, по мннію знаменитаго писателя, является условіемъ, увеличивающимъ страданія слпого,— г. Бирилевъ высказывается ршительно противъ этого обычнаго мннія. ‘Въ противоположность этому взгляду, я убжденъ, замчаетъ онъ,— ни природа, ни чувство слпого [слухъ, осязаніе и проч.] не представляютъ утонченности. Я думаю, что ни чувства человка, образовавшіяся преемственно въ теченіе многихъ поколніи, не могутъ измниться сколько-нибудь значительнымъ образомъ въ теченіе жизни одной личности или даже только нкоторой части этой жизни. Я думаю, что какъ чувство, такъ и душевныя способности вообще не измняютъ но существу своихъ силъ у слпыхъ‘…

‘Предшествовавшимъ изложеніемъ — продолжалъ г. Бирилевъ,— я старался выяснить, что дйствительный слпой не иметъ тхъ причинъ страданія, о которыхъ говоритъ Короленко, и въ его свойствахъ нтъ тхъ исключительныхъ условій, благодаря которымъ страданія эти становятся особенно тяжкими. Не знаю, удалось ли мн выполнить мою задачу, хотя бы отчасти,— во всякомъ случа, сейчасъ я собираюсь высказать положеніе, которое можетъ показаться парадоксальнымъ Я ршаюсь утверждать, что въ душ человка, если онъ — слпорожденный или привыкъ къ слпот, не бываетъ никакого разлада, онъ не испытываетъ никакой внутренней борьбы, ни страданій, ни подавленности. Оловомъ, если вншнія житейскія, практическія условія его жизни хороши, онъ можетъ быть совершенно счастливымъ, уравновшеннымъ человкомъ… Если счастье, независимо отъ своего содержанія, заключается въ возможно боле полномъ проявленіи личности,— то такимъ счастливымъ можетъ быть и слпой‘… Наблюдая дйствительную жизнь слпыхъ, не трудно убдиться, что они скоре отличаются живымъ, общительнымъ характеромъ… Совершенно нтъ никакого особеннаго характера, свойственнаго слпымъ... ‘Правда, слпые часто жалуются на свое положеніе, но кто же не жалуется?.. Нтъ ни одного человка, который не сталъ бы при удобномъ случа на что-нибудь жаловаться’…

Между слпыми мало образованныхъ людей и еще меньше такихъ, которые, потерявъ зрніе не подъ старость, вполн свыклись-бы съ своимъ положеніемъ, были-бы такъ сказать вполн слпыми, имя при томъ возможность, по своему развитію, безпристрастно отнестись къ своему положенію, уяснить свои свойства. Благодаря тому, что о слпыхъ всегда говорятъ только нормальные люди въ обществ,— и существуетъ на нихъ такой разительно-неврный взглядъ. Пока сами интеллигентные слпые, руководимые научнымъ знаніемъ, не принесутъ данныхъ своихъ самонаблюденій и пока литература [научная, прикладная, изящная] не будетъ имть этихъ твердыхъ практическихъ данныхъ, пока не разовьется такая новая, истинная литература о слпыхъ, для чего необходимо пробужденіе ихъ самодятельности,— до тхъ поръ общество не перестанетъ смотрть на слпого, какъ на человка, нуждающагося лишь только въ благотворительности, неспособнаго къ полезному приложенію своихъ силъ,— до тхъ поръ не будетъ знать оно ничего врнаго о свойствахъ слпого, и желающимъ изъ слпыхъ будетъ предоставлено морочить людей, кутаясь въ лицемрную и унизительную тогу несчастія…

Если бы собрать вс отдльные опыты самодятельности слпыхъ, проявляемой ими уже теперь, если бы обойти съ этой цлью заводы и фабрики, ознакомиться со всевозможными занятіями слпыхъ,— то оказалось бы, что слпому не такъ трудно выбиться изъ положенія закутника. ‘Познакомившись съ ихъ дйствительными способностями и убдившись изъ повседневнаго опыта, что слпые могутъ удовлетворять серьезнымъ требованіямъ, предъявляемымъ ко всякому трудящемуся человку,— и къ нимъ стали бы тогда предъявлять требованія такія же строгія, какъ ко всмъ,— въ замнъ чего должны были бы признать за ними и права, равныя съ другими людьми, а этимъ и была-бы уничтожена тяжелая драма слпоты‘..

Но почему же — ставитъ дале вопросъ г. Бирилевъ — произведеніе Короленко, лишенное, какъ мы видимъ, строгой реальной правды,— почему эта повсть производитъ такое глубокое впечатлніе? Почему она составляетъ славу нашего выдающагося беллетриста? ‘Мн кажется, продолжаетъ г. Бирилевъ,— какіе либо упреки Короленко за незнаніе психологіи и бытовыхъ условіи слпыхъ совершенно не имютъ основанія… Художественное произведеніе иметъ свои цли и свое особое значеніе. Изображаемыя художникомъ лица не представляютъ собой, и не могутъ представлять точныхъ изображеній, они являются лишь воплощеніемъ идеи, которая должна быть реальной и правдивой… Произведеніе изящной литературы можетъ основываться на какихъ угодно упущеніяхъ,— лишь бы внутри его соблюдена была логика, герой можетъ быть надленъ какими угодно душевными свойствами, лишь бы авторъ правдиво строилъ его психологію, лишь бы естественно было взаимодйствіе созданныхъ художникомъ силъ’…

Испытываетъ или не испытываетъ слпой внутренній разладъ, страдаетъ онъ отъ этого или нтъ — безразлично… Совершенно независимо отъ того — слпому, какъ и всякому другому человку, лучшая доля возможна только въ единеніи съ людьми, въ равноправномъ съ ними союз… Сенека въ произведеніи Майкова ‘Три смерти’ справедливо говоритъ:

Жизнь хороша,— когда мы въ мір

Необходимое звено,

Со всмъ живущимъ заодно,

Когда не лишній я на пир,

Когда, идя съ народомъ въ храмъ,

Я съ нимъ молюсь однимъ богамъ…

Логично и стройно развиваетъ Короленко въ повсти ея основную идею: спасеніе отъ личныхъ страданій — въ альтруистическихъ интересахъ, въ общеніи и связи съ людьми… Можетъ быть,— заключилъ свое чтеніе г. Бирелевъ,— зная лучше психологію слпыхъ, Короленко не закончилъ бы повсть свою грустной, протяжной нотой: ‘подайте слпинькому’,— нотой покорнаго фатальнаго страданія… Можетъ быть, въ игр его ‘слпого музыканта’, кром скорби о страдающихъ, зазвучалъ бы тогда — и горячій призывъ, и протестъ, и упрекъ обездоленнаго за обиженныхъ‘…

——

Таково богатое, совершенно оригинальное содержаніе реферата г. Бирилева,— которое мы далеко однако не изложили сполна… Мгюгочисленной публикой, переполнившей собой огромный залъ университета, рефератъ былъ покрытъ громомъ единодушныхъ, долго несмолкавшихъ, рукоплесканій, превратившихся подъ конецъ въ оваціи молодому, впервые еще выступающему на литературное поприще, даровитому изслдователю…

Проф.А. Архангельскій.

(Отдльные оттиски изъ газеты ‘Казанскій Телеграфъ’ 1900 г., NoNo 2394 и 2393-й).

Дозволено цензурою Казань. 7 Ноября 1900 г.
Типо-Литографія И. С. ПЕРОВА въ Казани.

Новый взглядъ на повсть Короленко ‘Слпой музыкантъ’

Читайте также: