НОВЫЙ ВЗГЛЯДЪ НА КЛАССИЧЕСКУЮ ТРАГЕДЮ ФРАНЦУЗОВЪ.
НОВЫЙ ВЗГЛЯДЪ НА КЛАССИЧЕСКУЮ ТРАГЕДЮ ФРАНЦУЗОВЪ.
П. Б-въ.
‘Отечественныя Записки’, No 1, 1858
Новый взгляд на классическую трагедию французов, Басистов Павел Ефимович, Год: 1858
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Въ 40 No ‘Нмецкаго музея’ помщена статья Карла Френцеля О классической трагедіи французовъ. Въ этой стать есть нсколько врныхъ взглядовъ на французскую драму, которые могутъ пригодиться и для насъ. Когда-то Лессингъ, противодйствуя вліянію французскаго вкуса, убивавшему всякую національность, возсталъ противъ авторитета французскихъ ‘классиковъ’ и своей блистательной, хотя и односторонней критикой нанесъ имъ совершенное пораженіе: съ-тхъ-поръ вся нмецкая критика стала во враждебное отношеніе къ французской трагедіи, которая нкогда слыла классическою. Мы, русскіе, всегда почти поемъ съ чужаго голоса: такъ вышло и тутъ. Было время, что мы чуть не поклонялись Расину и Вольтеру, но сочиненіе г-жи Сталь (‘De l’Allemagne’) познакомило насъ въ начал ныншняго столтія съ нмцами, и мы заговорили совсмъ-другимъ языкомъ о французахъ. Игоря нападкамъ нмецкихъ критиковъ, мы начали отзываться о французской драм не иначе, какъ съ крайнимъ презрніемъ и представлять ее ложнымъ родомъ поэзіи, чуждымъ всякой истины. Теперь нмцы же подаютъ намъ примръ возстановленія этой поэзіи въ утраченныхъ ею правахъ, и намъ вовсе не мшало бы послдовать ихъ примру, тмъ боле, что французскимъ образцамъ исторія нашей литературы обязана многими блестящими произведеніями, мало того, даже и теперь многія явленія драматической словесности нашей и многія положенія нашей драматической критики сильно отзываются французскимъ вліяніемъ, хотя мы и не всегда это сознамъ, или, если и сознамъ, то совстимся признаться.
К. Френцель разсматриваетъ французскую трагедію съ такъ-называемой исторической точки зрнія, выходя отъ того справедливаго положенія, что историческія явленія не должно судить по субъективному вкусу, хотя бы даже судьею ихъ была цлая нація. Въ искусств вообще и особенно въ драматической поэзіи, выказывается историческое сознаніе народа и особыя начала его бытія. Видя, что такое историческое значеніе французской трагедіи до-сихъ-поръ не было достаточно оцнено, Френцель старается освободить ее отъ узкаго приговора всякихъ субъективныхъ теорій и понять въ ея исторической необходимости. Классическую драму Французовъ онъ приводитъ въ параллель съ драмою испанцевъ и англичанъ и такимъ-образомъ даетъ ей настоящее значеніе.
Всякое искусство основывается на свободномъ дйствіи, на самонаслажденіи воли, стремящейся обнаружить свою внутреннюю сущность. Драма — боле нежели какое-либо другое искусство, имющее своимъ предметомъ свободное дйствіе различныхъ характеровъ въ вид нравственной борьбы — возвышается по мр того, какъ народы выясняютъ себ нравственныя основанія своего бытія и въ то же время проявляютъ ихъ въ своей дйствительной исторіи. Драматическое искусство новаго міра возникло тогда, когда нравственныя силы, руководившія средневковою жизнью, стали доступны народному сознанію, когда начали понимать противоположность между античнымъ и новымъ образованіемъ. Идеаломъ греческихъ трагиковъ былъ герой, то-есть человкъ /еще безсознательно-связанный съ нравственными основаніями естественнаго общечеловческаго бытія, напротивъ, въ новомъ мір возникаетъ понятіе свободнаго самоопредленія личности изъ собственныхъ ея началъ. Въ Испаніи, въ стран католицизма, этотъ идеалъ воли представляется еще находящимся какъ-бы вн человка. Сила чести, любви, вры и врности (которыя собственно суть не боле, какъ различныя направленія отвлеченной личности), становится объективнымъ закономъ, безотчетною властью, предъ которою исчезаетъ личность отдльнаго человка. За-то въ драм англичанъ страсть отдльнаго человка, демоническая сила личнаго влеченія и личной воли прорываются бурно, не признавая никакихъ границъ. Въ драм протестантской Англіи, въ могучихъ и возвышенныхъ звукахъ отражается все, что есть страшнаго и кроткаго въ глубин человческаго сердца, все величіе воли, разрушительной силы, бшеной ярости, вся нжность чувства, все самоотверженіе любви, вся энергія сознательной дятельности, къ какой только способенъ человкъ, поставившій себя, свою индивидуальную личность въ строгой независимости отъ всего объективнаго. Христіанство освободило человка, протестантизмъ освободилъ личность. Особенность характера незнакома католицизму. Испанская драма, почти эпическая по своей, сущности, знаетъ испанца какъ существо собирательное, а не какъ единицу съ опредленною личностью. Характеръ, въ собственномъ смысл этого слова, становится предметомъ драматическаго представленія только въ англійской драм. Французскій театръ примиряетъ крайности испанскаго и англійскаго. Въ немъ лицо представляется проникнутымъ объективными идеями, но въ то же время эти идеи не суть неподвижныя, отвлеченныя нормы, а законъ разума, врожденный человку. Это — идеи нравственности. Отдльный человкъ во французской драм свободенъ и дйствуетъ по своей вол, но эта воля представляется уже не безотчетнымъ влеченіемъ природы, а выраженіемъ разсудка. Такимъ-образомъ испанская драма представляетъ католицизмъ, англійская — протестантизмъ, а французская — раціонализмъ, какъ систему морали. Вотъ принципъ французской драмы, которымъ объясняются и ея вншнія отличія. На той же моральной точк зрнія основывается въ-сущности и вся жизнь французскаго народа.
Сущность представленія характеровъ во французской драм состоитъ въ томъ, что дйствующее лицо представляется въ борьб между добромъ и зломъ, между чувственнымъ влеченіемъ и нравственнымъ правиломъ. Страсть и долгъ — вотъ элементы борьбы, терзающей внутренность Французскаго трагическаго лица. Конкретная личность совершенно теряется подъ этой страстью. Передъ нами герои добродтели или герои порока, смотря по тому, что беретъ въ нихъ перевсъ: совсть или страсть. Индивидуумъ постоянно сознаетъ свои цли, свои побужденія и дйствія. Зло, по понятію французовъ, есть порокъ, грхъ, и потому составляетъ предметъ презрнія и отвращенія. У испанцевъ злодянія совершаются наивно, какъ результаты ложныхъ идей, или просто въ упованіи на милость Божію, шекспировскіе злоди ужасаютъ насъ своей демонической силой, но мы не можемъ ихъ презирать или ненавидть, напротивъ, по понятію французовъ, зло непремнно должно вызывать въ насъ чувство отвращенія.
Цли, обыкновенно преслдуемыя героями французской трагедіи, принадлежатъ собственно къ сфер частнаго благосостоянія. Половое влеченіе постоянно служитъ господствующимъ элементомъ въ ихъ драматическомъ развитіи. Во французской трагедіи нтъ и слда того историческаго духа, который ветъ въ драмахъ Шекспира и который длаетъ ихъ изображеніемъ великихъ судебъ человчества. Частныя добродтели, частная судьба, семейное счастіе и несчастіе, страданія и радости сердца — вотъ любимый сюжетъ всхъ французскихъ трагиковъ, не исключая и Корнеля.
Моральный принципъ, изъ котораго вышла вся французская трагедія, уже самъ-по-себ исключаетъ потребность въ опредленной исторической эпох, въ опредленной національности для обстановки героя. Для французской трагедіи человческая свобода состоитъ въ свободномъ подчиненіи голосу совсти, а совсть человка находится вн предловъ временъ и народностей. Испанцы брали свои сюжеты преимущественно изъ своей народной дйствительности, ибо только изъ нея могли выростать т лица, которыя она изображала. Англичане любили переселяться въ т времена, когда человкъ, еще необузданный закономъ, могъ свободно предаваться игр своего произвола, напротивъ, для француза ршительно все-равно, въ какую эпоху и въ какомъ народ происходитъ дйствіе, изображаемое въ драм. Онъ хлопочетъ не объ опредленныхъ, національныхъ нравственныхъ понятіяхъ, а вообще о законахъ нравственной природы человка: а съ этой стороны вс люди одинаковы. Миологическая эпоха героевъ, міръ новый, фантастическая почва Востока, историческія времена грековъ и римлянъ, средніе вка — представляіотъ одни и т же моральныя отношенія. Индивидуальная любовь и склонность могутъ возникать одинаково на всякой почв. Морализирующее и раціоналистическое пониманіе жизни не смотритъ на то, что люди, представляемые въ драмахъ, принадлежатъ извстной эпох, и прилагаетъ свою точку зрнія къ самымъ различнымъ эпохамъ и положеніямъ. Греки, турки, римляне, испанцы преспокойно надваютъ на себя костюмъ временъ Лудовика XIV. Всякія различія пропадаютъ въ отвлеченности общечеловческой морали.
Это морализирующее представленіе, уничтожающее всякую индивидуальность и особенность, налагаетъ во французской драм свою печать и на самое дйствіе драматическое. У испанцевъ дйствіе — вншнее развитіе ситуаціи: оно оканчивается, какъ-скоро исчерпаны вс противорчія и случайности, заключающіяся въ той или другой ситуаціи. Въ англійской драм дйствіе служить преимущественно для развитія характера и иметъ въ виду выставить вс его существенныя стороны, вс его главныя формы. Во французской драм дйствіе не служитъ ни къ развитію ситуаціи, ни къ развитію характера, а является третьимъ самостоятельнымъ моментомъ, съ особенною, собственно-принадлежащею ему занимательностью. Единство дйствія состоитъ тутъ въ томъ, чтобъ развязать первоначальную борьбу нравственной воли самымъ послдовательнымъ и простымъ путемъ. Поэтому тутъ принимается только то, что ршительно необходимо: все постороннее, эпизодическое подвергается исключенію.
Смотря на своихъ героевъ исключительно съ нравственной точки, французскій трагикъ выводитъ отсюда и судьбу, которая должна совершиться съ ними: добрые должны быть награждены, злые — наказаны. Вмсто внутренняго, органическаго развитія характеровъ, которымъ, напримръ, у Шекспира условливается и развитіе ихъ вншней судьбы, здсь дйствіе опредляется единственно разсудкомъ поэта. Этотъ законъ французской драмы называется закономъ поэтическаго правосудія.
Не надобно забывать, что этотъ законъ поэтическаго правосудія иметъ свое настоящее значеніе только въ области французской драмы. Но привычка къ французскимъ драмамъ была причиною, что этотъ законъ стали прилагать и къ драматическимъ произведеніямъ всхъ временъ и всхъ народовъ. Это повело ко многимъ ошибкамъ. Такъ, для эстетическаго оправданія смерти дйствующихъ лицъ въ древней и новой трагедіи, стали отъискивать въ этихъ лицахъ непремнно какую-нибудь вину, и находили эту вину иногда въ чрезвычайно-странныхъ вещахъ. Смерть Антигоны, Эдипа, Корделіи хотли объяснять непремнно какимъ-нибудь преступленіемъ со стороны этихъ лицъ. Забывали, что, по греческимъ понятіямъ, чмъ выше личность, тмъ она скоре вызываетъ ‘зависть боговъ’ ( ), что у Шекспира смерть не боле, какъ призракъ конечности всякаго человка, равно принадлежащей какъ добрымъ, такъ и злымъ. Награда добра и наказаніе зла поставлено было основнымъ закономъ драматической развязки только французскими поэтами! поэтому-то у нихъ драматическое дйствіе и опредляется общимъ закономъ, извн-прилагающимся ко всмъ и каждому, рефлексія убиваетъ свжее и свободное развитіе предмета. У Шекспира, Корделія умираетъ точно такъ же, какъ и Ричардъ III-й, и эта смерть вовсе не наказаніе за вину. Корделія не была бы вполн-женщиной, еслибъ ея не разрушила страшная борьба вншнихъ силъ, въ которой пришлось ей жить и дйствовать. Ричардъ погибаетъ процесомъ разрушительной внутренней борьбы. Только французскіе поэты ставятъ себя на мсто Провиднія и на свой аршинъ отмриваютъ своимъ героямъ награды и наказанія.
Въ трагическомъ искусств французовъ всего боле нападали на вншнюю форму. Но теперь, когда французская трагедія уже не можетъ производить такого вреднаго дйствія, какъ прежде (то-есть до Лессинга), пора уже признать ея неотъемлемыя достоинства. Французы всегда и во всемъ обращали преимущественно вниманіе на правильность и изящество формы. Изъ самой отвлеченности, съ какою они понимаютъ вс отношенія духа и воли, необходимо вытекаетъ идеальность формы. У нихъ нтъ въ драмахъ той запутанности, какая господствуетъ у испанцевъ. Вслдствіе разумнаго уничтоженія всего посторонняго и случайнаго, он получаютъ ходъ строгій и совершенно-послдовательный. Вншняя форма драмы органически выростаетъ изъ ея содержанія, нтъ эпизодовъ, нарушающихъ развитіе нравственной мысли, и художественное произведеніе является безукоризненнымъ организмомъ. Эта художественная экономія, простирающаяся и на число дйствующихъ лицъ, и на количество побужденій къ дйствію, и на построеніе цлаго, и на самый языкъ, навсегда останется неоспоримымъ преимуществомъ французской классической трагедіи и полезнымъ указаніемъ для всхъ будущихъ поколній.
Конечно, съ этими достоинствами соединены во французской трагедіи и многіе недостатки, носящіе на себ отпечатокъ эпохи, въ которую она возникла. Холодность, неизбжно-соединенная съ расчитанностью постройки, пресловутыя три единства, основанныя на разсудочномъ закон правдоподобія, однообразный паосъ вчнорефлектирующихъ лицъ и строгое отдленіе трагическаго отъ комическаго — все это, конечно, недостатки, но они находятъ себ оправданіе въ исторіи. Такъ же неразумно было бы упрекать французское искусство за то, что оно было искусствомъ исключительно-придворнымъ, а не національнымъ, какъ испанское или англійское. Если Лудовикъ XIV-й могъ сказать: ‘Я — государство’ (l’etat — c’est moi), то и искусство, процвтавшее при его двор, было единственнымъ національнымъ искусствомъ. Истинныхъ своихъ представителей нація находила прежде всего при двор.
Французскій народъ въ начал XVII-го столтія, въ эпоху процвтанія его драмы, былъ образованнйшимъ и могущественнйшимъ народомъ на земл. Французскій духъ господствовалъ во всей Европ. Въ Испаніи, въ Англіи, въ Германіи, въ Италіи, въ Россіи національное искусство сторонилось передъ всемогущимъ вліяніемъ искусства французскаго, которое везд находило подражателей или жаркихъ поклонниковъ. Легко говорить о недостаточности этого подражательнаго образованія, но нельзя не признавать, что этотъ французскій духъ составляетъ важную и существенную ступень въ исторіи развитія европейскаго человчество.
Мы боимся, чтобъ наши слова не были перетолкованы въ какомъ-нибудь превратномъ смысл. У насъ еще не привыкли воздавать suum cuique, у насъ все еще длаютъ съ-плеча: хвалить-такъ ужъ хвалить, бранить — такъ бранить. Отдавать должное считается, большею частью, знакомъ вражды или пристрастія… Ногъ почему мы полагаемъ необходимымъ просить читателей не искать въ нашей стать ничего, кром того, что въ ней есть, и не думать, что, указывая на достоинства французской классической трагедіи, мы хотли бы представить ее какимъ-то совершенствомъ, или обратить нашу литературу къ давно-минувшимъ преданіямъ. Мы говорили не столько о недостаткахъ, сколько о достоинствахъ французской трагедіи единственно потому, что недостатки эти уже слишкомъ-извстны, тогда-какъ достоинства ея еще недостаточно признаны. Вся цль наша состояла въ томъ, чтобъ указать историческое значеніе этой трагедіи и поставить на видъ т правила, которыя она завщала потомству и которыя мы и теперь прилагаемъ иногда къ современнымъ литературнымъ произведеніямъ, забывая, откуда мы ихъ почерпнули