Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
НОВЫЙ ГОДЪ.
НОВЫЙ ГОДЪ.
Новый год, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Купеческій домъ, настоящій купеческій домъ съ огромными образами въ серебряныхъ ризахъ. Пахнетъ лампадками, съдобнымъ. Въ зал, въ углу стоитъ столъ съ закусками и винами, и Боже, чего только здсь нтъ! На первомъ план виднется окорокъ ветчины. Изъ батареи бутылокъ выглядываетъ кувшинъ съ рижскимъ бальзамомъ. Первый день новаго года. На диван ‘сидитъ’ сама въ шелковомъ плать и кружевномъ чепчик съ необыкновенно длинными и широкими лентами. Тутъ-же и дв дочери — невсты. Одна читаетъ книжку, другая дразнитъ попугая, сидящаго въ бронзовой клтк. Въ прихожей раздаются звонки за звонками. Въ залу являются гости съ поздравленіемъ, произносятъ фразу съ новымъ годомъ, съ новымъ счастьемъ! перекидываются нсколькими словами, глотаютъ рюмку вина и разкланиваясь, изчезаютъ. Вотъ и теперь гость. Фракъ съ иголочки. Самъ завитъ и надушенъ до приторности. Въ сорочк брильянтовыя запонки. На стул сидитъ бокомъ точь, точь извощикъ на облучк.
— Двадцать семь визитовъ сегодня, говоритъ онъ. Врите-ли, смучился даже. У лихача вся лошадь въ мыл, а я всего еще только въ двнадцатомъ дом у васъ.
— Ахъ Боже мой! А кому же будете тринадцатый визитъ длать. Вдь это погибельное число… задается вопросомъ мать семейства.— Вотъ бы вы къ Слаботловымъ… Ужъ больно носъ задираютъ.
— Зачмъ, маменька, къ Слаботловымъ? Лучше къ Скрипинымъ. Пусть лучше надъ-ними бда стрясется. Вы знаете, что Аничка мн наканун рождества у всенощной сдлала? Пошла да и плюнула на бархатное пальто, откликается старшая дочка.— А все за доктора Савельева. За чмъ онъ со мной три кадрили подрядъ танцовалъ. Да, да, Родивонъ Захарычъ. сдлайте тринадцатый визитъ Скрипинымъ. Я васъ умоляю!
— Для васъ завсегда готовъ этотъ сюрпризъ преподнести, кланяется гость.,
— Да такъ и скажите, что это, молъ, тринадцатый визитъ. Пусть ихъ поахаютъ.
— Стоитъ, стоитъ, Родивонъ Захарычъ! прибавляетъ мать. Самъ всего капитала ршился, въ долговое задумалъ садиться, а къ старшей дочк доктора прикармливаютъ.
— И брильянты, маменька, заложили. Мн кружевница наша сказала. И лошадей продали, между тмъ, всмъ разсказываютъ, что у нихъ лошадей въ скотскую повинность взяли. Такъ къ нимъ подете теперь?
— Всенепремнно. Изволили-ли, Прасковья Ивановна гадать на новый годъ?
— За ворота выбгала, имена спрашивала. Да что вс мужчины нынче такія нахальники!
— Изругали врно? Это отъ необразованія, потому народъ праздничный, хмльной.
— Такое имя сказали, что я и произнести не могу!
— Ну, что-жъ такое! Важное кушанье! вставляетъ слово вторая дочь.— Она спрашиваетъ мастероваго какого-то: Какъ васъ зовутъ? а онъ отвчаетъ, ‘жупелъ’. Мн еще хуже слово сказали да я и то ничего не говорю. На то святки.
— А ты молчи, глупая! Ты этихъ словъ и не должна понимать… длаетъ ей замчаніе маменька.
— Въ этомъ случа нужно всегда съ кавалеромъ ходить, что-бы на всякій случай можно было награжденіе по затылку сдлать, отвчаетъ гость. А мы рядились на третій день праздника. У фруктовщика Переносова балъ былъ. Я былъ одтъ чортомъ. Рога, хвостъ, языкъ со стрлой — все это въ лучшемъ вид.
— Ахъ какіе вы безстрашные!
— Это мн наплевать. У меня сумнительности никакой. Въ прошломъ году я шкилетной смертью вырядился и прямо къ Голубцовымъ на вечеръ… Всхъ въ недоумніе и ужасъ привелъ, ходилъ и рычалъ по зал. И что-жъ вы думаете? въ тотъ годъ у нихъ два покойника: одинъ младенецъ и кухарка. Теперь меня за этотъ карамболь и принимать перестали. Нтъ, вчера у насъ умора вышла! Никифоръ, нашъ приказчикъ выпросился съ нами ряженымъ хать. Я Гамлетомъ со шпорами, а онъ туркой въ чалм… Началъ передъ гостями кренделить, да ломаться, а т ему патріотическую антипатію выказали. Сначала въ шутку, а потомъ все лицо изцарапали и до двухъ синяковъ дло дошло. Нтъ, по ныншнемъ славянскимъ чувствамъ туркой рядиться опасно! Однако, заболтался… Прощайте!
— Такъ зазжайте къ Скрипинымъ-то! Пусть имъ тринадцатый визитъ!.. Да ежели ряжеными то подете, то попугайте ихъ и смертью.
— Смертью не могу, потому шкилетнаго костюма теперь нтъ, а арапомъ — извольте. Я у нихъ въ этомъ самомъ арапскомъ одяніи вчную память могу запть. Тоже на то и наведетъ.
— Пожалуйста. Я вамъ за это бисерный сувениръ свяжу. А то представьте себ: задумали банкрутиться и вдругъ доктора прикармливаютъ!
Гость раскланивается, но въ это время раздается звонокъ и на порог является самъ хозяинъ дома.
Онъ въ мундир, со шпагой, въ трехъуголк на голов и слегка выпивши.
— Ивану Парамонычу! Съ новымъ годомъ! Здравствуйте и прощайте! произноситъ гость.
— Куда это? Стой! Во фрунтъ! Безъ опрокидонта не выпущу! Выпей съ хозяиномъ по маленькой лампадочк самоплясу купеческаго и тогда съ Богомъ по морозцу!
Хозяинъ загораживаетъ гостю дорогу.
— Не могу, Иванъ Парамонычъ! И такъ ужъ физіономію изрядно намазалъ. Мельканіе въ глазахъ начнется. Окромя того, пятнадцать визитовъ…
— Ну, легонькаго? Шато-марго ступочку.
— И отъ шато-марго шататься и моргать начнешь. Не модель!
— Ну, портерку?
— Портеръ ноги портитъ. Ужъ тогда лучше легонькаго медочку рюмочку.
— Иванъ Парамонычъ! Сними съ головы треухъ-то! Здсь вдь, чай, образа! длаетъ хозяину замчаніе жена.
— Погоди, не балуй! Дай во всемъ парад-то мн покрасоваться, отвчаетъ хозяинъ и тащитъ гостя къ закуск.
— Давно ли, Иванъ Парамонычъ, это у васъ мундирное-то украшеніе?— задаетъ вопросъ гость.
— Съ прошлаго года въ нищенскій комитетъ вношу. Сейчасъ былъ у генерала. Ахъ, Боже мой, какъ онъ меня принялъ! Вотъ душа-то! ‘Какъ, говоритъ, торговали къ празднику? Какъ насчетъ внесенія пошлины звонкою монетой?’ ‘Мы, говорю, ваше превосходительство, пошлины не вносимъ, потому подрядами по части мусорнаго очищенія занимаемся’. Сейчасъ это мн дрей-мадеры…
— Вотъ отъ того-то ты себ глаза и налилъ!— язвитъ жена.
— Брысь! Нешто я могу препятствовать, коли самъ генералъ проситъ? Ихъ желаніе завсегда въ насъ отраженіе найдетъ. Сначала первую… потомъ вторую… засимъ третью и, наконецъ, безъ четырехъ угловъ домъ не строится…
— Полно врать-то, Ну, станетъ-ли генералъ тебя потчивать! Просто у Феклиста Кузьмича замотался.
— Анъ вовсе и не та музыка. Ошибаешься! Э, да что тутъ! Другъ, выпьемъ мадерки по одной собачк и гуськомъ закусимъ. Вдь гусь-то плавалъ.
— Не могу, Иванъ Парамонычъ! Пятнадцать визитовъ… рысакъ въ мыл… отнкивается гость.
— А вотъ мы тебя по разбойничью заставимъ. Смерти или живота?
Хозяинъ выхватываетъ изъ ноженъ шпагу и замахивается на гостя.
— Иванъ Парамонычъ! Иванъ Парамонычъ! Что вы? Вдь это называется обнаженіе… Долго-ли до грха!
— Ага, испугался! Ну, теперь пей!
— Ей-Богу, еще пятнадцать визитовъ… Ноги подломились… Рысакъ въ мыл…
Гость пьетъ, прощается и уходитъ. Купецъ подбоченивается и долго смотритъ на жену, лукаво подмигивая глазомъ.
— Тьфу! дуракъ эдакой!— плюетъ жена.
— Дура!