Евгений Венский
Евгений Венский
Новый быт
Новый быт
I
Интродукция
II
Первый акт драмы
III
Красные октябрины
IV
Махинации
V
‘Увы и Ах!..’ — сказал Сирах…
Новый быт, Венский Евгений, Год: 1928
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Евгений Венский. Рассказы
Юмористическая иллюстрированная библиотека журнала ‘Смехач’, No 27
Были речи злы и колки, автогенно пылок спор. Грызлись крепко, словно волки, и пыхтели, что мотор. Раскалились до предела… Псой Лукич гремел, как гром. Теща коброю шипела, ‘баба’ выла осетром… Подвывал новорожденный, выли кот и фоксик Дик. Целый дом, с ума сведенный, был свиреп, жесток и дик…
Псой Лукич, стуча ладонью, декларировал, бася:
Баста! Кончить антимонью! Я решил,— и сказка — вся! Будет назван сын по моде, сообразно нашим дням, и назвать в духовном роде, хоть подохну,— а не дам!..
— Изверг!.. Турок!.. Зверь!.. Отступник!— ныла теща в спазмах мук.
— Басурманец!.. Зверь!.. Преступник!..— выла ‘баба’ с ломом рук.— Пес!.. Язычник!.. Запияли!..
— Продал бога и христа!..
— Цыц!.. Молчать!.. Чего пристали в роде банного листа!
Дик сердился, кот мяукал, выли теща и жена, Псой Лукич десницей стукал, имитируя слона…
За столом, среди гостиной, развалился, точно граф, весь покрытый паутиной, Нестор Фавстович замзав. Слева сел тяжелой глыбой делопуг Евул Космич, справа схож с акулой рыбой, помзамзав Еразм Фокич. Домна Провна, Марфа Псовна, врид-начканц тов. Сыч, акушерка Сара Львовна, и завхоз, Сысой Ильич, и игуменья Маненефа (змий плюс голубь — баба жох), на крестинах в сане шефа, села в круге выпивох.
Тары, бары, растабары, пыл речей, и жестов жар, кулебяки, самовары, водка, пиво, пот и пар… Всяк политик, всяк филосов, закусили удила, разобрали тьму вопросов, все текущие дела. Недойдя-ж вплотную к сути о названии юнца, — закрутились в дикой смуте без начал и без конца.
— Как отец и на платформе, то желаю, чтобы он по советской полной форме был по моде наречен. Я служу-с, — мой чин не важен,— значит, надо потрафлять: оным верность мы докажем и лойяльность, так сказать… Нужно-с имя-с, и такое, чтобы всем шибало в нос!
И мгновенно громче втрое отовсюду понеслось:
— Предлагаю ‘Красным Кимом’!..
— Звать ‘Спартаком’!..
— ‘Врид’!..
— ‘Доклад’!..
— ‘Елевсиппом’!..
— ‘Серафимом’!..
— Назовем его ‘Марат’!..
— Звать ‘Рабкором’!..
— От рабкори все и так кругом больны…
— ‘Пленум’!..
— Ставка в Госсоре!..
— ‘Зав’!..
— ‘Замзав’!..
— ‘Цветок страны’!..
— ‘Калькуляцией’!..
— ‘Налогом’!..
— Извините, я же мать: мне придется перед богом за ‘налоги’ отвечать…
— Ничего,— отныне вздором признается оный бог!
— Так ‘Барбосом’ иль ‘Трезором’ сделай сына, чтоб ты сдох!..
Шип, истерика, рыданье, звон стаканов, тьма имен, плач невинного созданья и ‘очковой тещи’ стон…
Вдоль по улице Марата, мостовою, как сандвич, горделиво, франтовато выступает Псой Лукич, в сюртуке, и с красным бантом, и портфелем, и зонтом, на фуражке с красным кантом, и с солидным животом.
Сзади Псоя ‘половина’,— с горем в розовых очах,— в Загс несет бедняжку сына на трепещущих руках…
Дальше теща… В теще — муки. Из-под губ блистает клык. В глазках пламя, в спазмах — руки, в горле клокот, в глотке рык…
Следом — нянька с ‘годовалым’, Домна с кухни, Домнин сват, путч собак, бегущих валом, стая нищих и ребят…
Псой Лукич идет от Загс’а. Что ни шаг, триумф и блеф.
— Псой Лукич, как назван плакса?
— Кто у сына крестный шеф?
— Да неужто-ж не крестили?!..
— Новый быт,— так ‘сам суди’!..
— Ежель имя в новом стиле,— сокращения не жди!..
Псой Лукич с фасоном постным сокращает баса прыть:
— Сам-с директор шефом крестным у меня изволит быть. Сам-с и имя выбрал сыну, сам-с его изобретал, намекнул: де — не премину посетить крестинный бал…
Что ни шаг,— привет и шпилька, зависть, злоба, смех и спич…
— Вот те — ‘дурень’! Вот те — ‘филька’! Браво!.. Браво, Псой Лукич!
— С этим самым новым бытом в гору двинет, с… с…
— Кто и что ни говори там,— доберется до вершин!..
Псой Лукич сияет солнцем…
— Как зовут?..
Гудит народ.
— А зовут его ‘Червонцем’!!!
— Верррно!.. Пусть его растет!..
У игуменьи Манефы незавидный аппетит: с’ест штуфаты, супы, бефы, отдохнет и покряхтит, чаю меньше самовара испила на этот раз, покряхтела, как мажара, и делами занялась.
С запеленутым ‘Червошкой’ вышла тайно через сад и скользнула ловкой кошкой к храму Спаса в аккурат.
Тихий шопот… Тихий шорох…
— Червячка-то, хорошо-б…
С благочестием во взорах начал службу старый поп. Дьяк и сторож честно пели, мать Манефа пела то-ж, а ‘Червошка’ из купели поднял форменный дебош…
То ли был он старым бытом недоволен и пищал, то-ль родился басовитым и октаву углублял, то-ли просто без привычки выл и ныл на голоса,— факт на бочке: от водички совершились чудеса.
Пусть дивятся все и всякий:
Из ‘Червошки’ в пять минут вышел правильный Акакий…
…Тут и повести кепут!..
Но пред тем, как ставить точку, след прибавить десять строк, чтобы выложить на бочку заключение я мог.
Жизнь блудлива, точно кошка, и насмешливей… меня… Впрочем, рос да рос ‘Червошка’, так сказать, по курсу дня. Псой Лукич, его папаша, где-то, что-то, как-то ‘взял’ и, когда вскипела каша, гепеукая, взывал:
— Как-же так, друзья, просите? Я с ума и с толку сбит! Я воспитан в старом быте, но стоял за новый быт… Видит бог, я предан жарко!.. Я клянусь!..
Но… (жуткий быт!) Псой упал, как франк иль марка, на неведомый гранит. Выпил горюшка до донца Псой, честнейшая душа…
А от бедного ‘Червонца’ не осталось ни гроша… Как Митрошку, как Антошку, в городишке там и тут, злые мальчики ‘Червошку’ Какакашкою зовут…