Новые события в литературе, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 4 минут(ы)

В.В. Розанов

Новые события в литературе

Прежде, бывало, умрешь — и назначат
тризну с похвалами. Теперь будущий
покойник сам и заранее кушает собственную
тризну. И пирог, и похвалы, и все…

Каким стыдом, каким невыносимым стыдом залилось бы лицо Белинского, если бы ряд друзей-писателей, покойные Боткин, Грановский, Герцен, Грубер, наконец Гоголь и Лермонтов, войдя в его комнату, похлопали бы его по плечу и сказали:

— Ну, неистовый Виссарион, потрудился ты! Столько лет стоял на посту критики. Можно сказать, хранил честь литератора и отстаивал достоинство литературы. И уже болен, ослаб… Но не кручинься. Нет заслуги, которая бы не наградилась, и нет звезды, которая не воссияла бы. Вот билет, детина. Приходи. Устраивается:

ВЕЧЕР В.Г. БЕЛИНСКОГО

— Я, Герцен, беру выяснить перед публикой: 1) ‘Общественное значение идеалов Белинского’, Боткин прочтет эстетическое mot [слово (фр.)]: ‘Белинский и Пушкин’. Потом одна дама поиграет на рояли… что ты любишь? чего тебе хочется? 2) Лермонтов прочтет ‘Пророк’ — стихотворение, где он разумеет тебя и, наконец, 3) Грановский прочтет: ‘Были ли критики в древнем Риме, отчего их не было и что от этого произошло’, — все с намеками на тебя и упоминаниями о тебе. Потом хор, кантата, — и прения о прочитанном, т.е. в сущности — о тебе.

— Да, да! Со всех сторон! — подтвердил бы другой приятель. -И все, Виссарион, о тебе! Все о тебе, наш великий критик, гордость нашей литературы, слава текущих дней!!

Что почувствовал бы Белинский?! Нельзя и вообразить!! Но прежде всего нельзя и вообразить, чтобы друзья Белинского, или просто писатели того прекрасного и благородного времени, задумали подобное осквернение и Белинского и литературы. Ибо Белинский, при этом предложении приятелей или при таком предприятии вообще петербургских литераторов, залился бы краскою стыда и воскликнул:

— Позор! Позор!!… Вы с ума сошли. Неужели в целой России вы, светлые головы ее, не нашли другого предмета, чем занять внимание публики, не нашли никакого интереса, русского или всемирного, о чем бы поговорить, побеседовать между собою. Да что я, покойник, что ли, чтобы обо мне говорить: ‘сей человек служил верой и правдой’ и проч. и проч.? Или я Нерон, который, пропев песнь, ожидал увенчания публики? Или, наконец, я — мертвая лягушка, которую потрошат в анатомическом театре? Ругать, хвалить и, наконец, разбирать, ‘доискиваться смысла’ и проч. и проч., можно в критике, можно в журналах, в газетах. Там можно и ‘разнести по косточкам’ и ‘вознести до неба’, как вот я живого Гоголя или тоже живого Фаддея Булгарина. Но

ВЕЧЕР Ф.В. БУЛГАРИНА

могли бы устроить только его приятели по негласной службе. А

ВЕЧЕР Н.В. ГОГОЛЯ

этого просто и представить себе нельзя, иначе как пародии, шутки, только на маслянице, когда ходят все ряжеными, и только у приятеля на дому, и то лишь у такого, у кого водится дома водка, чтобы можно было потом всем перепиться.

* * *

Но то было 60 лет назад! Времена переменились. Страшно изменилось существо писателя. Изменилась душа русского человека… Слиняло одно лицо на нем. И зарумянилось другое лицо. И это румяное, самодовольное, признаюсь — глуповатое лицо, похожее на масляничный блин с завернутою в него семгою, заявляет, публикует и печатает:

ВЕЧЕР КУПРИНА,
посвященный всесторонней оценке этого писателя,
в чтениях профессора N. N., поэта М. М., критика L. L.
С музыкальным отделением. После — прения.

Так было два года назад. Просто, было мучительно читать… Неужели тогда Куприн пошел на этот вечер? И слушал 2 — 3 часа, как его все хвалили и хвалили, т.е., конечно, под видом и предлогом якобы ‘критики’, ‘разбора’ и ‘анализа’. И вот теперь, вообразите, я получаю повестку, где прописано:

Литературно-музыкальный вечер,
посвященный произведениям
ФЕДОРА СОЛЛОГУБА.

Вступительное слово Е.В. Аничкова: ‘Стыд и бесстыдство 80-х годов перед судом Чехова и Соллогуба. Зависимость личности от коллектива и детерминизм явлений, как основные данные миросозерцания Соллогуба. — Поруганность Красоты. — Надо быть злым. — Добро и Красота в слиянии двух правд — Правды-Обыденщины и Правды-Поэзии’.

Романсы из ‘Ваньки-Ключника’ Соллогуба. Исполн. г-жа Акцери (и еще две г-жи).

‘Сказочки’, его же, прочтет О.Э. Озаровская.

‘Пролог’ из трагедии ‘Победа Смерти’ и сцену из новой драмы ‘Заложники жизни’… прочтут такие-то.

Сцены из ‘Мелкого Беса’ и ‘Тяжелых слов’ — прочтут такие-то. Детские песенки и мелодекламации, — музыка… ‘Гимны Родине’…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Чертовы качели’.

* * *

По ‘сцене из новой драмы’, которую, очевидно, можно было получить только из рук автора, нельзя не заключить, что объект ‘Вечера’ есть до некоторой степени и субъект его, т.е. принимал хотя бы некоторое участие в его созидании, устройстве и, может быть, в самом замысле… Можно ли же представить себе Белинского, Добролюбова, Грановского, представить Лермонтова или Гоголя, представить Островского, Толстого, Гончарова, говорящими: ‘Господа, устроимте вечер обо мне‘, или: ‘Господа, если обо мне хотите читать и меня класть на музыку: так вот вам новая неожиданная вещь. Будет занимательнее’.

Просто, какой-то ужас… Где же это лицо у человека, — то лицо, которое вопреки желанию, разуму, неожиданно все выдает, неудержимо покраснев… Я не говорю о Соллогубе, который, очевидно, поддался какому-то завертевшемуся около него вихрю: я говорю о коллективном ‘лице’ всех устроителей… Как не почувствовалось того невольного сжимания горла, когда вы говорите невыносимо-неловкую вещь, или вот этой краски, застенчивости, когда делаете явную бестактность.

‘Вечер об Евдокии Растопчиной’… еще кое-как можно представить. ‘Великосветская забава’… Можно представить себе, что Манилов согласился бы, если бы вкрадчивый Чичиков предложил устроить ‘Публичный вечер, посвященный рассмотрению планов Чичикова и Манилова’.

— ‘Очень приятно’, — проговорил бы Манилов. Ноздрев всеконечно и живейшим образом принял бы участие в ‘Вечере, посвященном описанию его порывов, успехов и неудач’. Наконец, если перейти к писателям, то отчего не представить ‘Вечер о Поль-де-Коке’, но, например, ‘Вечер о Гизо’ совершенно нельзя представить, и немыслим ‘Вечер о Шиллере’. Вообще, это любопытно, о ком можно и о ком нельзя представить. ‘Вечер о веселых старичках из ‘Стрекозы’ — можно: но как представить ‘вечер о суровых юношах из ‘Русского Богатства’?! Что же все эти ‘разницы’ показывают? Что ни о чем настроенном серьезно и хоть чуть-чуть торжественно — нельзя, ни о чем озабоченном, тревожащем — нельзя, и можно только о беззаботном, о пустом… Обобщенно: о том, что не имеет темы существования!.

Бестемное лицо!.. Бестемное время!..

Печальная разгадка и, может быть, страшные годы.

— Не знаем, что делать… Чем заняться… Что бы почитать. Давайте друг о друге!!

Невесело лежать в могилах прежним русским писателям. Тяжелые им снятся сны…

Впервые опубликовано: Новое время. 1911. 5 марта. No 12564.

В.В. Розанов

Новые события в литературе

Читайте также: