НОВЫЯ КНИГИ.
НОВЫЯ КНИГИ.
——
——
——
——
П. Т.
‘Дло’, No 2, 1868
Новые книги, Ткачев Петр Никитич, Год: 1868
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Іезуиты въ Россіи въ царствованіе Екатерины I и до нашего времени. Часть I, обнимающая исторію іезуитовъ въ царствованіе Екатерины великой и Павла I. Свящ. Михаила Морошкина. Спб. 1867 г.
Путешествіе къ верховьямъ Нила и изслдованіе его источниковъ. Соч. Самуила Уайтъ Бэккера. Москва. Изд. Мамонтова 1868 г.
Философія естествознанія: объ общемъ характер, польз и принципахъ изслдованія природы. Джона Гершеля, пер. съ анг. Изд. Русской книж. торг. Спб. 1868. Нравственная статистика въ связи съ исторіею приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ. T. 1 Спб. Изд. Лаланскаго.
Философія уголовнаго права въ популярномъ изложеніи. Ад. Франка, профессора въ Collè,ge de France. Пер. съ француз. Д. Слонимскаго. Спб. 1868 г.
Въ ныншнюю хронику намъ приходится вписать не одно, а цлыхъ два самостоятельныхъ сочиненія нашей собственной фабрикаціи.
Это трогаетъ и радуетъ наше патріотическое сердце. Темныя пятна, которыя мы замтили и на которыя мы указали въ труд г. Ушинскаго, нисколько не умаляютъ этой радости, не умаляютъ ее и т темныя пятна, которыя мы замчаемъ и на которыя мы укажемъ въ труд г. Морошкина. Что за бда? вдь и на солнц есть темныя пятна, какъ же имъ не быть въ первыхъ самостоятельныхъ опытахъ нашихъ собственныхъ ученыхъ? Одинъ изъ существенныхъ недостатковъ- труда г. Ушинскаго состоялъ, какъ мы видли, въ томъ, что авторъ, прикрываясь заманчивымъ словомъ ‘фактъ’, преподноситъ намъ подъ этой благовидной формой собственныя свои гипотезы и притомъ гипотезы весьма сомнительнаго характера, т. е. онъ постоянно старается выйти изъ области дйствительныхъ фактовъ, чтобы перейти въ область фантазіи, фантазіи, правда, благонамренной, но все-же фантазіи. Такія поползновенія, на обыденномъ язык, называются обыкновенно ‘широкими’ взглядами, и во многихъ случаяхъ они бываютъ очень полезны и даже необходимы, хотя г. Ушинскій сдлалъ бы лучше, если бы оставилъ ихъ въ сторон. Совершенно противоположный упрекъ мы можемъ сдлать г. Морошкину. Трудъ его страдаетъ крайнею узкостью и односторонностью взгляда. Онъ хотлъ написать исторію іезуитовъ въ Россіи, но вмсто того далъ намъ только сборникъ фактовъ, рисующихъ отношенія іезуитовъ къ русскому правительству, объ отношеніи же ихъ къ русскому обществу — онъ почти ничего не говорить, а если и говоритъ, то не иначе какъ общими мстами: ‘развращали молъ, искушали.’ На іезуитовъ и ихъ стремленія онъ смотритъ въ высшей степени односторонне. Мы далеки оттого, чтобы идеализировать эти стремленія, мы далеки оттого, чтобы защищать этотъ дикій цвтокъ, выросшій на гниломъ болот среднихъ вковъ. Но мы все-таки не можемъ допустить, чтобы только одни эгоистическіе, чисто-личные мотивы двигали лучшими а ревностнйшими представителями этого ордена, которымъ самъ г. Морошкинъ не отказываетъ ни въ обширномъ ум, ни въ высокой образованности. Прочтя его книгу, мы остаемся въ недоумніи, въ чемъ же заключалась та магическая сила, которая покоряла іезуитамъ толпы поклонниковъ ихъ, разбросанныхъ но Европ отъ дворца и до монашеской кельи. Въ чемъ заключалась таинственная сила ихъ могущественнаго вліянія? И какое дйствіе производило это вліяніе на общество, разсматриваемое вн правительственныхъ сферъ? Г. Морошкинъ не даетъ отвта на эти вопросы. Онъ даже не подозрваетъ ихъ существованія, что, но нашему мннію, составляетъ существенный недостатокъ его книги, отнимающій у нея право на значеніе строго-историческаго труда. Но опять повторимъ, какъ сборникъ, въ высшей степени любопытныхъ фактовъ, ясно обрисовывающихъ одну изъ сторонъ исторіи іезуитовъ въ Россіи, — она заслуживаетъ полнаго вниманія читателей,— тмъ боле, что большинство этихъ фактовъ будетъ для нихъ совершенною новостью. Объ отношеніяхъ правительства Екатерины II и Павла I къ іезуитамъ очень мало говорится въ нашихъ историческихъ руководствахъ, между тмъ эти отношенія отличаются такими своеобразными чертами, что на нихъ стоитъ остановиться не одному только историку, но и всякому мыслящему человку.
Восемнадцатый вкъ былъ очень несчастнымъ вкомъ для іезуитскаго ордена. Противъ него возстали не только вольнодумцы философы, но и вс сильные міра сего, министры и короли, банкиры и капиталисты,— возстали съ такою же фанатическою яростью, съ которою прежде заискивали и раболпствовали передъ нимъ. Не было такой мерзости, которая не приписывалась бы іезуитамъ, полицейскіе сыщики видли въ нихъ заговорщиковъ и цареубійцъ, ихъ проискамъ приписывались народныя волненія, либералы, вышедшіе изъ іезуитскихъ коллегій, видли въ нихъ отъявленныхъ враговъ разума, неисправимыхъ обскурантовъ, поэты и романисты рисовали ихъ какими-то невроятными чудовищами, похожими…. на все, что хотите, но только не на людей. Однимъ словомъ, гнвъ учениковъ противъ своихъ наставниковъ не зналъ ни предла, ни приличія, и подъ ударами этого гнва, говоритъ г. Морошкинъ, ‘іезуиты пали, какъ надаютъ червивые плоды, при малйшемъ движеніи втра.’ Паденіе это, какъ и водится, историки приписываютъ торжеству разума надъ духомъ тьмы и невжества. Мы отъ души рады видть, вмст съ историками, въ каждомъ историческомъ факт торжество разума надъ духомъ тьмы и невжества,— но насъ удивляетъ одно: отчего тотъ же духъ разума такъ щепетиленъ и разборчивъ на счетъ проявленій духа тьмы и невжества. Отчего онъ такъ строгъ и неумолимъ къ однимъ изъ нихъ, и такъ милостивъ и любезенъ — къ другимъ? Отчего онъ, возставая противъ принциповъ іезуитскаго ордена, защищалъ и восхвалялъ т же самые принципы, только подъ другою формою и въ другомъ вид? Въ политик, въ администраціи, въ общественной и семейной жизни были свои Лойолы, маленькіе и большіе, съ тми же назиданіями и взглядами на человческія отношенія, но только въ разноцвтныхъ костюмахъ, и духъ разума не только не вооружался противъ нихъ, но жилъ съ ними душа въ душу, какъ и теперь продолжаетъ мирно уживаться. За что же этотъ духъ разума особенно не возлюбилъ іезуитовъ и произвелъ противъ нихъ яростную реакцію?
Какъ бы то ни было, но эта реакція заставила іезуитовъ бжать отвсюду, и вынудила наконецъ у папы Климента XIV (въ 1773 г.) его знаменитый бреве, которымъ изрекался смертный приговоръ всему іезуитскому ордену, ‘этой папской гвардіи, папскому аргусу’, какъ говоритъ г. Морошкинъ. Этимъ бреве орденъ совершенно уничтожался, но прочтеніи его, бумаги и документы іезуитскихъ общинъ, ризницы, мебель и другія вещи немедленно опечатывались. При этомъ іезуитамъ запрещалось носить платье своего ордена, а также отправлять какія бы то ни было духовныя должности: священнодйствовать, проповдывать, исповдывать и выходить изъ своихъ домовъ до опредленнаго времени.
Самыя ревностныя католическія страны отказывались дать имъ поддержку, папское бреве разверзло, повидимому, ничмъ не наполненную пропасть между католицизмомъ и іезуитизмомъ. Дйствительно, ни одинъ католическій государь не ршался взять ихъ подъ свою защиту. Проклятые, изгнанные и преслдуемые іезуиты нашли себ пристанище и покровительство только въ двухъ государствахъ Европы въ протестантской Пруссіи и въ православной Россіи. Но и въ Пруссіи они удержались недолго, въ 1787 году она были удалены и оттуда. Главнымъ ихъ пріютомъ и центромъ ихъ дятельности осталась одна Россія.
Въ періодъ присоединенія блорусскихъ областей къ Россіи (что случилось за годъ до изданія папскаго бреве) іезуиты, поселившіеся въ Блоруссіи еще со временъ Баторія, составляли уже тамъ настолько обширную корпорацію, что могли выдлить изъ себя необходимое число для образованія литовской іезуитской вице-провинціи.
‘Во всей литовской провинціи, говоритъ г. Морошкинъ, считалось тогда 1,077 іезуитовъ, изъ которыхъ 473 были священниками. Провинціаломъ этой провинціи былъ Казиміръ Соболевскій. На долю же Блоруссіи приходилось 200 іезуитовъ или около того. Здсь они имли 6 коллегій (въ Полоцк, Витебскъ, Орш, Мстислав, Могилев и Динабург, и нсколько миссій и резиденцій (стр. 54— 55).
Соболевскій, какъ подданный Польши, гд папское бреве объ уничтоженіи іезуитскаго ордена, немедленно приведено было въ исполненіе, не хотлъ боле оставаться въ іезуитскомъ орден, снялъ съ себя іезуитское платье и поступилъ въ одну приходскую церковь простымъ священникомъ. За отреченіемъ провинціала вся власть его должна была перейти въ руки вице-провинціала Станислава Черневича, ректора полоцкаго Коллегіума. Вотъ что говоритъ о немъ г. Морошкинъ:
‘Едва ли когда нибудь судьба іезуитскаго ордена, въ его критическія минуты, находилась въ такихъ надежныхъ рукахъ, въ какихъ она была теперь. Черневичъ получилъ воспитаніе въ виленскомъ Коллегіум, въ которомъ впослдствіи самъ сдлался наставникомъ и пріобрлъ репутацію весьма ученаго и образованнаго человка. Какъ человкъ, выдававшійся въ ряду своихъ собратій, особенною изворотливостью своего ума, онъ призванъ былъ генераломъ іезуитовъ Риччи въ Римъ, гд состоялъ нсколько лтъ въ род секретаря или товарища главнаго представителя интересовъ польскихъ іезуитовъ при іезуитскомъ генерал. Главная обязанность ‘то состояла въ томъ, чтобы знакомить генерала іезуитовъ со всми событіями своей родины, а также съ лицами и ихъ склонностями и сообщать ему не столько офиціальныя, сколько неофиціальныя свденія о нихъ. Науку шпіонства, столь усовершенствованную въ іезуитскомъ институт, Черпевичъ долженъ быль изучить до основаній я всхъ тонкостей, такъ сказать ex officio, но обязанности своего званія. Здсь же у самого центра іезуитизма, онъ вполн познакомился съ духомъ іезуитскаго ордена и проникся его стремленіями’ (стр. 66.)
Вотъ этотъ-то человкъ стоялъ во глав управленія блорусскими іезуитами, въ тотъ критическій моментъ, когда мечъ Дамокла, казалось, готовъ былъ опуститься на ихъ головы. Отвергнутые своимъ римскимъ главою и всмъ католическимъ міромъ, они ршились ойереться на свтскую власть не католическаго правительства. Повидимому, это ршеніе было столько же смлымъ, сколько и неудобоисполнимымъ. Блорусскимъ іезуитамъ были не безъизвстны традиціи русской политики, но отношенію къ ихъ ордену. Петръ изгналъ ихъ изъ Россіи и навсегда воспретилъ имъ въздъ въ ея предлы. Екатерина II, въ первое время своего царствованія, относилась къ іезуитамъ крайне неблагосклонно, она постоянно старалась противодйствовать имъ въ Польш и ни подъ какимъ видомъ не допускала ихъ въ Россію. Но присоединеніи къ имперіи Блоруссіи, большинство населенія которой при надлежало къ католическому вроисповданію, наше правительство должно было бы невидимому отнестись къ нимъ еще строже, такъ какъ въ интересахъ его политики было, по возможности, стараться стснить и ограничить католическій элементъ въ новыхъ провинціяхъ, іезуиты же являлись самыми могущественными и вліятельными представителями этого элемента. И дйствительно’ въ своемъ Наказ, ново-назначенному блорусскому генералъ-губернатору Чернышеву, Екатерина писала объ іезуитахъ:
‘Іезуитскимъ монастырямъ, школамъ и учителямъ сдлайте перепись. Вы за ними наипаче недреманно смотрть имете, яко за коварнйшимъ изъ всхъ прочихъ латинскихъ орденовъ.’
Несмотря на такое неблагопріятное отношеніе къ нимъ свтской власти, отношеніе, вызываемое ни какимъ нибудь мимолетнымъ капризомъ, а весьма простыми и правильными политическими соображеніями, іезуиты не теряли надежды привлечь эту власть на свою сторону. Съ этою цлью они прежде всего старались внушить правительству мысль, что оно можетъ воспользоваться ихъ услугами въ своихъ собственныхъ, правительственныхъ интересахъ, что они пользуются въ стран огромнымъ вліяніемъ (что и было совершенно справедливо) и что все это вліяніе они готовы употребить для искорененія въ кра элементовъ, враждебныхъ Россіи, этими элементами были: полонизмъ и католицизмъ, и если бы іезуиты, дйствительно, вздумали вступить съ ними въ борьбу, то они сами затянули бы петлю на своей ше. Исходъ борьбы, (если бы она когда нибудь могла имть мсто, былъ до того очевиденъ что, конечно, іезуиты и въ мысляхъ ее никогда не имли. Ихъ прямая выгода состояла въ усиленіи въ кра антирусскаго католическаго элемента, и въ этомъ смысл они постоянно дйствовали. Однако, внушенія ихъ правительству не остались безъ послдствій. Не прошло и года, по присоединеніи Блоруссіи, какъ уже іезуиты склонили его въ свою пользу, петровскіе законы, изгонявшіе ихъ изъ Россіи, были отмнены, и іезуитскій орденъ признанъ неприкосновеннымъ и узаконеннымъ. Чернышевъ и Екатерина самымъ явнымъ и недвусмысленнымъ образомъ выражали къ нему свое благоволеніе, и осыпали милостями его представителей (Черненича, Лешсевича и Катебринга), лично прибывшихъ въ Петербургъ для принесенія присяги на врноподданичество.
Обезпечивъ себя такимъ образомъ со стороны свтской власти, іезуиты — не безъ волненія однако, ждали ршенія своей судьбы изъ Рима. Ждать пришлось недолго. Въ Варшав объявили бреве Климента XIV и вслдъ за тмъ виленскій списковъ Масальскій разослалъ его но своей епархіи, въ томъ числ и но Блоруссіи, которая, собственно говоря, теперь уже не подлежала его вдомству, такъ какъ Екатерина II образовала изъ нея особую блорусскую епархію, поставивъ во глав ея извстнаго епископа Сестренцевича. На обязанности этого послдняго и лежало приведеніе папскаго бреве въ исполненіе. Но, по указанію Екатерины, никакая папская булла, никакое папское бреве не могли быть приводимы въ исполненіе безъ ея предварительнаго согласія. Сестренцевичъ, заклятый врагъ и ненавистникъ іезуитовъ, спшитъ къ Екатерин съ панскимъ бреве, но Черневичъ, Ленкевичъ и Катебрнигъ предупреждаютъ его. Прибывъ въ столицу нсколькими днями раньше епископа, они тотчасъ же обратились за помощью и совтомъ къ своему покровителю Чернышеву. Результатомъ переговоровъ ихъ съ Чернышевымъ было прошеніе, поднесенное ими отъ имени всхъ русскихъ іезуитовъ — Екатерин II. Въ этомъ прошеніи іезуиты смиренно просятъ у Екатерины II позволенія покориться бреве Климента XIV объ уничтоженіи ихъ ордена. Относительно отвта они не безпокоились: онъ былъ имъ данъ уже заране. Принявъ прошеніе, Екатерина отвчала Черневичу слдующими словами:
‘Вы должны повиноваться пап въ предметахъ догматическихъ, а въ остальныхъ вещахъ вашимъ государямъ. Я замчаю, что вы совстливы. И напишу моему посланнику въ Варшав, чтобы онъ переговорилъ объ этомъ съ папскимъ нунціемъ и разсялъ бы вашу мнительность’.
Къ этому Чернышевъ проницательно добавилъ, что:
‘Папа вроятно, будетъ смотрть не безъ удовольствія на существованіе іезуитовъ въ Блоруссіи’.
Вслдъ за тмъ Сестренцевичъ получилъ предписаніе не обнародовать папскаго бреве и оставить іезуитовъ въ томъ положеніи, въ какомъ они были.
Однако предсказаніе Чернышева относительно того удовольствія, которое будто бы испытаетъ папа, узнавъ, что его бреве не обнародовано и не приведено въ исполненіе, не совсмъ оправдалось. Папа чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ и страшно разгнвался. Гнвъ его прежде всего обратился на непокорныхъ сыновъ церкви, на дерзкихъ ослушниковъ его повелнія, а непокорные сыны съ смиреніемъ отвчали ему, что они отъ всей души рады покориться св. отцу, но врноподданическая присяга не дозволяетъ имъ ослушаться распоряженія императрицы. Тогда пана, видя, что съ сынами ничего не подлаешь, обратился къ иностраннымъ дворамъ, прося ихъ посредничества. Бурбонскій и австрійскій дворы изъявили ему на это полную готовность. Однако и ихъ посредничество ни къ чему не привело. Іезуиты не только не были потревожены, но напротивъ съ каждымъ годомъ на нихъ сыпались все новыя и новыя милости. Посл всхъ этихъ попытокъ, Римскій дворъ ршился отказаться отъ прямаго образа дйствій и пустилъ въ ходъ хитрости: Сестренцевичу, какъ мы уже сказали, врагу іезуитовъ, предложенъ былъ слдующій планъ къ уничтоженію іезуитскаго ордена, онъ долженъ былъ стараться опустошить іезутскія коллегіи разсылкою іезуитовъ въ разныя мста для исправленія будто бы разныхъ духовныхъ требъ и порученій, такимъ образомъ іезуиты были бы разсяны и не имли бы центровъ для соединенія своего института, коллегіи ихъ сами собою опустли бы. Планъ былъ очень хитрый и очень тонкій. Но іезуиты нашли и тутъ возможность увернуться: чуть только Сестренцевичъ началъ приводить его въ исполненіе, они сейчасъ же обратились съ жалобою на него Чернышеву. И хотя епископъ дйствовалъ въ предлахъ своей власти и закона, хотя онъ имлъ полное право разстасовывать по произволу подчиненное ему духовенство, однако Чернышевъ не только принялъ жалобу іезуитовъ, но еще послалъ Сестренцевичу нагоняй.
‘Вашему преосвященству извстно, писалъ онъ ему, что Государыня приняла подъ свою защиту и покровительство іезуитовъ Блоруссіи, и желаетъ, чтобы они пребывали въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ бы ш прежде, т. е. со всми своими прежними правами, привилегіями, правилами и обычаями, и чтобы никто не смлъ никакъ, ни прямо, ни косвенно противодйствовать имъ, не только во внутреннемъ ихъ управленіи, въ отправленіи ихъ обязанностей, но даже и въ томъ, что относится къ ихъ храмамъ, домамъ, коллегіямъ и т. п.. Августйшая Государыня не потерпитъ, чтобы длалось имъ какое нибудь притсненіе и обида. Обо всемъ этомъ были предувдомлены ваше преосвященство, но несмотря на то, дошло до свднія нашего, что вы простираете власть свою надъ іезуитами дале начертанныхъ вамъ границъ и. кажется, стремитесь угнетать и ослаблять это общество’.
Затмъ слдуетъ изложеніе жалобы іезуитовъ и внушеніе.
‘Я надюсь, что на будущее время вы всми силами постараетесь исполнять предписанія Государыни, такъ что на будущее время іезуиты не только не встртятъ со стороны вашей какого либо оскорбленія и стсненія, но даже не подадите имъ ни малйшаго повода жаловаться на васъ’.
По этому документу, читатели, могутъ составить себ понятіе о томъ, какою силою и вліяніемъ пользовались іезуиты при Екатерин. И эта сила и вліяніе съ каждымъ годомъ росли все боле и боле, и съ 1780 года, когда въ Полоцк открытъ былъ іезуитскій новиціатъ, Блоруссія сдлалась для іезуитовъ такимъ же центромъ, какимъ прежде былъ Римъ.
‘На всть объ открытіи новиціата въ Полоцк, говоритъ г. Морошкинъ, тотчасъ отозвались вс іезуиты во всемъ свт и потянулись изъ всхъ угловъ въ Блоруссію,— по преимуществу явились выходцы изъ Польши, Франціи, Германіи, Швейцаріи и Италіи. Сюда стремились теперь люди разныхъ званій, съ различными знаніями, искуствами и ремеслами, тутъ были механики, живописцы, медики, библіофилы, археологи, астрономы, химики, доктора, изобртатели и строители разныхъ машинъ. Натискъ іезуитовъ изъ за границы въ Полоцкъ былъ такъ великъ, что принуждены были начальники ордена отказывать нкоторымъ за недостаткомъ помщенія. Для облегченія прізда заграничныхъ іезуитовъ было сдлано все возможное со стороны русскаго правительства и со стороны блорусскихъ іезуитовъ и ихъ друзей’. (стр. 1711—171).
Теперь для того, чтобы окончательно упрочиться и организоваться, іезуитамъ оставалось только одно — учредить у себя генерала. Имя своего генерала. іезуиты вышли бы изъ подъ ферулы епископа и образовали бы замкнутый и объединенный институтъ. Въ 1782 году они достигли и этой цли: имъ дозволено было избрать изъ среды своей ‘генеральнаго викарія, которымъ провинціалы и прочіе ихъ начальники, по правиламъ ордена ихъ, перемняемы будутъ’. Такимъ-то образомъ, іезуитскій орденъ снова возродился и окрпъ, вдали отъ Рима и Италіи, и панское бреве не уничтожило, а только на время парализировало его дятельность, перенеся его центръ изъ одного угла Европы въ другой. Но, разумется, папа тутъ былъ не причемъ: факты, которые мы обозрли здсь въ бгломъ очерк, ясно показываютъ, что возрожденіе іезуитскаго ордена произошло противъ его воли. Пана также искренно хотлъ уничтожить одну изъ могущественнйшихъ опоръ католицизма, одну изъ могущественнйшихъ опоръ своего трона, какъ искренно правительство Екатерины II старалось поддержать и разнять въ Блоруссіи элементъ, наиболе противный видамъ и интересамъ его политики.
Политика Павла, по отношенію къ іезуитамъ, составляетъ только продолженіе политики Екатерины, съ тою разницею, что Навелъ еще съ большею энергіею покровительствовалъ ихъ видамъ и стремленіямъ. При немъ іезуиты перенесли центръ своей дятельности изъ Блоруссіи въ Петербургъ. Здсь въ ихъ pj ш была передана католическая церковь св. Екатерины, при которой они устроили коллегіи, аптеку и выставку механическихъ произведеній, имъ возвращены были имнія, отнятыя у ордена во время польскаго владычества я теперь находившіяся въ казенномъ управленіи. Представители ихъ, въ особенности извстный іезуитъ Груберъ и Мануччи пользова лисъ самымъ сильнымъ и неотразимымъ вліяніемъ на государя.
‘Вліяніе Грубера, говоритъ г. Морошкинъ, достигло такой недосягаемой высоты, что передъ нимъ изгибались (сильные въ то время вельможи) Лопухинъ и Кутайсовъ’ (стр. 378).
Наполеонъ I, желая привлечь Павла на свою сторону и разорвать союзъ Англіи съ Россіей), обратился прежде всего къ Груберу, въ секретныхъ письмахъ къ іезуиту онъ умоляетъ его склонить императора на союзъ съ нимъ. И Груберъ дйствительно сдлалъ чудо: посл нсколькихъ бседъ съ Павломъ ему удалось превратить его изъ заклятыхъ враговъ Наполеона въ его восторженнаго друга. Немедленно союзъ съ Англіей былъ разорванъ, а союзъ съ Франціей заключенъ. Этотъ фактъ всего лучше характеризуетъ тогдашнее положеніе іезуитовъ при двор. Разумется іезуиты пользовались этимъ положеніемъ и старались извлечь изъ него всевозможныя выгоды. И наконецъ въ первый годъ ныншняго столтія имъ удалось достигнуть осуществленія своей давнишней мечты. Въ август 1800 года Павелъ отправилъ къ пап (Пію VII) собственноручное письмо, въ которомъ онъ просилъ его отмнить Климентовское бреве и возстановить іезуитскій о денъ. Письмо это встртило въ Рим весьма благосклонный пріемъ. Взгляды римскаго двора на дятельность и значеніе іезуитскаго ордена теперь уже значительно измнились, въ Рим опять заговорили о великихъ услугахъ, оказанныхъ орденомъ католичеству, Пій VII открыто выражалъ ему свои симпатіи. Въ то же время и въ другихъ католическихъ государствахъ буря, поднятая противъ іезуитовъ XVIII вкомъ, стала мало-по-малу утихать. Тяжелая реакція начинала чувствоваться повсюду и однимъ изъ первыхъ предтечъ ея былъ поворотъ общественнаго мннія въ пользу ордена. Еще ране письма Павла, подобная же просьба была прислана къ пан отъ герцога Пармcкаго. Прусскій, австрійскій и испанскій дворы объявили Пію, что они не намрены вмшиваться въ его распоряженія относительно ордена, и предоставляютъ ему въ этомъ случа полную свободу дйствій. Въ виду такого настроенія общественнаго мннія, папа не долго колебался отвтомъ на просьбу русскаго императора. Онъ отвчалъ ему собственноручнымъ письмомъ, къ которому было приложено бреве о возстановленіи іезуитскаго ордена въ Россіи. Письмо это, однако, не застало Павла въ живыхъ.
‘Груберъ, говоритъ г. Морошкинъ, знавшій все, что говорилось въ Рим, Мадрит, Вн, Париж, Петербург, Америк, Кита и Индіи, не предузналъ близкой кончины своего благодтеля и покровителя’.
Его преемнику суждено было объявить іезуитамъ папское бреве. Съ этого момента исторія іезуитовъ въ Россіи вступаетъ въ новый періодъ, этому періоду будетъ посвященъ 2-й томъ труда г. Морошкина, который, вроятно, не замедлитъ выходомъ въ свтъ.
Перейдемъ теперь къ вышедшимъ въ послднее время переводнымъ книгамъ. Изъ нихъ особенное вниманіе обращаетъ на себя: Путешествіе Самуила Уайта Бэккера къ верховьямъ Нила во внутренность Африки.
Самуилъ Бэккеръ, въ март 1861 года, предпринялъ, вмст съ своею женою, путешествіе во внутренность Африки. Цлью путешествія было — открытіе таинственныхъ источниковъ Нила. Эти несчастные источники давно уже служатъ заманчивою приманкою для предпріимчивыхъ путешественниковъ. Давно уже они служатъ соблазномъ для географовъ, географическое самолюбіе давно уже страдаетъ и оскорбляется, что какъ это такъ, лосихъ поръ нельзя съ точностью узнать, откуда беретъ Нилъ свое начало? Этотъ мучительный вопросъ не даетъ имъ покоя, и такое безпокойство со стороны спеціалиста весьма понятно и, если хотите, извинительно. Но, удивительно, какъ могутъ подобныя вещи волновать и трогать обыкновенныхъ смертныхъ, непричисляющихъ себя къ цеху географовъ.
Бэккеръ, напримръ, полагаетъ, что въ этомъ вопрос замшана національная честь Англіи, и потому своему африканскому путешествію онъ придаетъ какой-то патріотическій характеръ.
‘Мн не врилось, говорить онъ, чтобы Англія была побита, и хотя я не могъ наврное расчитывать на удачу гамъ, гд многіе и лучше меня потерпли неудачу, но тмъ не мене и ршился пожертвовать всмъ для попытки.
Когда въ Гондоноро онъ встртилъ друзей своихъ Спика и Гранта, посланныхъ англійскимъ правительствомъ для изслдованія источниковъ Нила, и узналъ отъ нихъ, что эти источники уже открыты, онъ страшно опечалился, несмотря на то, что уже съ избыткомъ усплъ испытать вс прелести путешествія по дикой, неизвстной стран, населенной жестокими и кровожадными варварами.
‘И, разсказываетъ онъ самъ про себя, упалъ духомъ и сказалъ даже Спику: ‘неужели на мою долю не осталось и листочка отъ вашихъ лавровъ’ (стр, 61.)
Отсюда ясно, что Бэккеръ смотрлъ на открытіе источниковъ Нила, какъ на такую міровую задачу, участвовать въ разршеніи которой, хотя чмъ нибудь, уже значитъ заслужить право на вчную благодарность современниковъ и потомства. На такія увлеченія въ наше время можно смотрть съ такимъ же пожиманіемъ плечей, какъ въ средніе вки смотрли на сытыхъ дилеттантовъ, увлекавшихся открытіемъ философскаго камня. Тратить умъ, энергію, трудъ и время въ погон за источниками Нила, въ разршеніи нильскаго вопроса, въ то время, когда дома еще остается такъ много насущныхъ задачъ, связанныхъ съ интересами сотни милліоновъ людей — это, но меньшей мр, нерасчетливо. Впрочемъ это ниломанство иметъ въ себ одну хорошую сторону, или, правильне сказать, одно хорошее послдствіе, которому мы не можемъ отказать въ относительной полезности. Дло въ томъ, что путешественники, отыскивая начало Нила и изслдуя линію его теченія, встрчались на своемъ пути со множествомъ совершенно неизвстныхъ туземныхъ народцевъ и оставили намъ подробныя описанія ихъ, эти описанія имютъ важное антропологическое и соціальное значеніе, и он-то придаютъ ихъ географическимъ изслдованіямъ тотъ живой интересъ, ту общедоступность и занимательность, которыхъ въ противномъ случа они конечно бы не имли. Смотря на дло съ этой точки зрнія, мы полагаемъ, что путешествіе Бэккера прочтется нашими читателями съ большимъ удовольствіемъ и дастъ имъ богатый запасъ поучительныхъ фактовъ. Бэккеръ не утомитъ ихъ географическими подробностями и вычисленіями. но онъ представитъ имъ довольно живую картину быта и нравовъ туземныхъ дикарей,— быта и нравовъ, съ одной стороны такъ рзко отличающихся отъ утонченной жизни цивилизованной Европы, а съ другой стороны представляющихъ такъ много сходныхъ и аналогичныхъ съ нею чертъ. Единственный упрекъ, который, быть можетъ, можно сдлать Бэккеру — это то, что онъ слишкомъ много останавливается на вншней сторон быта дикарей. на ихъ прическахъ, костюмахъ и т. д. и слишкомъ поверхностно рисуетъ ихъ внутреннія отношенія, ихъ внутреннюю жизнь. Иногда даже онъ не говоритъ о ней ни слова. Впрочемъ упрекъ этотъ значительно ослабляется тмъ обстоятельствомъ, что Бэккеръ провелъ во внутренностяхъ Африки весьма короткое время и слдовательно не имлъ ршительно никакой возможности познакомиться съ туземцами ближе. Чтобы наглядне показать читателю, чего онъ можетъ ожидать отъ беккеровскаго описанія быта и жизни африканскихъ дикарей, мы считаемъ необходимымъ привести здсь одинъ или два примра. Возьмемъ на выдержку хоть описаніе двухъ туземныхъ племенъ — бари и лира. Замтимъ кстати, что эти описанія принадлежать еще къ числу наиболе обстоятельныхъ. Вотъ что онъ говоритъ о первомъ изъ названныхъ племенъ:
‘Жилища туземцевъ отличаются полнйшею опрятностью. Мсто, занимаемое каждою отдльною семьею, обнесено обыкновенно густой, непроницаемой растительною изгородью изъ евфорбіи. Все пространство внутри отрады покрыто цементомъ изъ золы, песка и коровьяго помета. На этой чисто выметенной площадк стоитъ одна или нсколько хижинъ, окруженныхъ хлбными амбарами, искусно сдланными изъ плетня, крытыми соломой и построенными на довольно высокихъ подставкахъ. Крыши хижинъ выступаютъ впередъ и такимъ образомъ даютъ тнь, входъ обыкновенно бываетъ фута въ два вышины. Каждый членъ семейства, по смерти, погребается въ этомъ двор. На томъ мст, гд онъ зарытъ, втыкаютъ шестъ, прившиваютъ къ нему бычачьи рога и черепа, а верхушку украшаютъ пукомъ птушиныхъ перьевъ. Мужчины всегда носятъ съ собою свое оружіе, трубку, скамейку, и когда стоятъ, то держатъ все это, исключая скамейки, ущемивъ между ногами. Мужчины стройны,— но женщины непривлекательны, хотя и не имютъ, обычныхъ негритянскому типу, толстыхъ губъ и приплюснутаго носа. Естественнымъ признакомъ негритянской крови у нихъ служатъ волоса, похожія на шерсть. На живот, бокахъ и спин, они такъ густо татуированы, что когда натираются красной охрой — что въ большой мод — то мста эти бываютъ похожи на широкій поясъ изъ рыбьей чешуи.
Вышеозначенная краска получается изъ собственной глины, богатой окисью желза. Глину эту жгутъ, толкутъ въ порошокъ и длаютъ изъ нея комья, похожіе на куски мыла, съ помощью жира превращаютъ ихъ въ родъ тста, которымъ и натираются, какъ мужчины, такъ и женщины, они становятся похожими на свжіе, алые кирпичи. На всемъ тл у нихъ нтъ ни волоска, кром маленькаго пучка на макушк, въ который они втыкаютъ одно или нсколько перьевъ. У женщинъ и на голов ничего не оставляется. Вмсто фиговаго листа, он носятъ маленькій фартучекъ, дюймовъ въ шесть длиною, сдланный изъ бусъ или изъ маленькихъ колечекъ въ род кольчуги, сзади прившивается хвостъ изъ тоненькихъ полосокъ кожи или нитокъ, спряденныхъ изъ туземнаго хлопка. Какъ фартучекъ, такъ и хвостъ прикрпляются къ такому же поясу какъ и у племени лира. Вотъ и весь ихъ туалетъ (стр. 53).
Дале говорится о томъ, что рогатый скотъ у нихъ мелокъ,— что стрлы свои они намазываютъ ядовитыми веществами и что
‘тетиву они натягиваютъ не двумя передними пальцами, какъ въ другихъ странахъ, а просто притягиваютъ ее немного, держа стрлу между среднимъ суставомъ указательнаго пальца и большимъ пальцемъ. Наконецъ ‘племя бари очень враждебно (кому?) и считается чуть не злйшимъ на всемъ Бломъ Нил’ (стр. 55).
Вотъ и все, что вы узнаете объ этомъ племени. Почти также поверхностно описаніе и другихъ племенъ. Мы выше упомянули о племени лира,— вотъ какія свденія сообщаетъ, о немъ Бэккеръ:
‘Они длаютъ изъ волосъ войлокъ, довольно большой, покрывающія плечи и висящій сзади до лопатокъ. Носить фальшивые волосы не только не считается предосудительнымъ, по, напротивъ, всякій радуется, если ему удастся гд нибудь достать ихъ. Когда человкъ умираетъ, у него тотчасъ-же обрзаютъ волоса и длятъ ихъ между друзьями покойнаго, которые присоединяютъ ихъ къ своимъ. Парадный нарядъ туземцы ходятъ голые состоитъ весь въ,томъ, что этотъ волосяной войлокъ покрывается слоемъ голубоватой глины, гладко примазаннымъ, и по немъ иглой терновника тщательно выцарапываются ряды зубчиковъ, подобныхъ зубцамъ пилы. Потомъ на эту поверхность накладываются, сдланныя изъ блой трубочной глины разныя фигуры, сверху втыкается украшеніе изъ сухожилій антилопы или жирафа, около фута въ длину и загнутое къ верху. Племя лира управляется начальникомъ, но власть его не превышаетъ власти мелкихъ начальниковъ въ стран Бари. Вообще, во всхъ странахъ, за исключеніемъ Уніора, власть начальниковъ на самомъ дл весьма ограничена ч положеніе ихъ такъ непрочно, что власть очень рдко остается, въ теченіи двухъ поколній въ одномъ семейств. По смерти отца, многочисленные сыновья обыкновенно начинаютъ ссору изъ-за наслдства, кончающуюся всегда открытою войною и раздломъ коровъ и куръ, посл чего каждый поселяется отдльно и длается мелкимъ начальникомъ’ (стр. 292).
Полагаемъ, что эти выписки могутъ дать читателю понятіе о характер описаній Бэккера, такъ что намъ съ своей стороны ничего уже не приходится прибавлять. Что же касается до вншней стороны изданія, то мы должны замтить, что оно вполн удовлетворительно: переводъ сдланъ весьма тщательно, а приложенныя гравюры — отличаются отчетливостью и изяществомъ.
Книжка, изданная ‘Русскою книжною торговлею’, подъ заглавіемъ: Философія естествознанія и книжка, изданная г. Таманскимъ подъ заглавіемъ: Нравственная статистика въ связи съ исторіею приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ — имютъ между собою то общее сходство, что, по своему содержанію, он далеко не соотвтствуютъ своимъ пышнымъ названіямъ. Но на этомъ сходство ихъ и прекращается. Трудъ Джона Гершеля, хотя и не соотвтствуетъ названію, приданному ему услужливыми издателями (на англійскомъ язык онъ просто озаглавленъ ‘введеніе въ изученіе естественной философіи), однако, вполн заслуживаетъ вниманія, читателей. Въ первыхъ главахъ авторъ говоритъ вообще о значеніи естественныхъ наукъ, — о ихъ польз и о ихъ совершенной благонадежности въ нравственномъ отношеніи. Разсужденія эти не отличаются особою оригинальностью и вращаются въ сфер самыхъ избитыхъ мстъ и совершенно безспорныхъ положеній. Едва-ли есть надобность доказывать въ настоящее время, что естественныя науки полезны, и что они не ведутъ къ неврію. Если еще встрчаются такіе чудаки, которые смотрятъ на естественно-научныя знанія, какъ на нчто крайне опасное и неблагонамренное, то съ такими людьми доводами и разсужденіями ничего не подлаешь. Человческая логика для нихъ недоступна, потому что ихъ невжество самымъ надежнымъ образомъ гарантируетъ ихъ отъ всякихъ поползновеній разсуждать и соображать. Большаго вниманія заслуживаетъ вторая часть книги, гд авторъ разсматриваетъ принципы, на которыхъ основана успшная разработка естествознанія и излагаются правила, которыми долженъ руководствоваться наблюдатель при изслдованіи природы. Особенно важны дв послднія главы объ индукціи, о нисшихъ и высшихъ, степеняхъ обобщенія, о составленіи и поврк теоріи. Авторъ, вполн признавая ту легкость, съ которою умъ человческій склоненъ къ умозрнію, къ выведенію общихъ законовъ, чуть только онъ замчаетъ между ними какую-нибудь аналогію, — точно опредляетъ правило для поврки гипотетическихъ теорій.
‘Встрчая часто противорчивыя теоріи и объясненія одного и того-же явленія, — говоритъ онъ, — не должны ли мы воздержаться отъ всякихъ теорій и гипотезъ? Конечно не должны. Est quodam prodire tenus si non datur ultra. Гипотеза относительно теорій — тоже самое, что ближайшія при чины относительно частныхъ индукцій, он заставляютъ насъ отыскивать аналогію, побуждаютъ насъ къ изслдованіямъ. Гипотеза хорошо задуманная и вызванная разумнымъ индуктивнымъ обсужденіемъ общихъ законовъ, въ заключеніе почти всегда даетъ намъ возможность сдлать новый шагъ въ обобщеніяхъ, и свести многіе изъ такихъ законовъ въ одно общее выраженіе. Но въ этомъ заключается только очень ограниченная доля важности и пользы, приносимой гипотезами: можетъ случиться (и это случилось съ ученіемъ о волнообразномъ движеніи свта), что на сторон гипотезы накопляется такое количество аналогій и вроятностей, что намъ остается принять одно изъ двухъ, — или дло дйствительно происходитъ согласно съ предположеніемъ, или оно идетъ настолько паралельно съ послднимъ, что можетъ имть съ нимъ нкоторые общіе способы выраженія, по крайней мр, относительло извстныхъ явленій. Это уже очень большой шагъ, не только самъ но себ, какъ путь для философскихъ умозаключеній, но и по своимъ примненіямъ. Какіе бы выводы мы не длали изъ подобной гипотезы, выводы эти должны имть въ свою пользу, по крайней мр, значительную вроятность. Такимъ образомъ мы наталкиваемся на многіе любопытные опыты, — на многія полезныя и важныя изобртенія, о которыхъ безъ этой гипотезы мы никогда и не подумали бы и которыя, если оправдаются практикою, уже сами по себ составляютъ пріобртеніе для науки и искуства’. (стр. 195).
Однако, для того, чтобы свобода умозрнія не перешла въ ‘буйное своеволіе раба, вырвавшагося изъ своихъ оковъ’, какъ выражается Гершель,— необходимо ограничить ее извстными правилами.
Создавая какую нибудь теорію или гипотезу, мы, продолжаетъ Гершель, должны отдать себ разумный отчетъ въ тхъ естественныхъ явленіяхъ, которыхъ она касается, намъ прежде всего необходимо разобрать т факторы, которыми эти явленія обусловливаются, или т условія, которыя мы считаемъ за конечныя причины послднихъ. Факторовъ этихъ мы не можемъ изобртать по своему произволу, они, но своимъ свойствамъ, должны быть согласны съ тми основными принципами, которые опытъ открываетъ въ природ и принимать участіе въ явленіяхъ, сходныхъ съ тми, о которыхъ идетъ рчь, или факторы эти должны быть такими, чтобы присутствіе въ данномъ случа могло бы быть обнаружено несомннными признаками’.
Дале онъ разсматриваетъ законы, управляющіе дйствіемъ этихъ первичныхъ факторовъ и установляетъ правила для проврки теоріи вообще. Въ третьей части книги представленъ краткій обзоръ главнйшихъ ученій физики, раздленіе ея на части и соотношеніе этихъ частей между собою. Изложеніе отличается необыкновенною ясностью и популярностью, и въ тоже время даетъ читателю весьма удовлетворительное понятіе о современномъ положеніи этой науки и объ относительномъ значеніи каждой изъ ея частей. Заключительная глава посвящена разсмотрнію причинъ быстраго успха физическихъ знаній въ настоящее время, сравнительно съ успхомъ ихъ въ боле ранніе періоды. Причины эти, какъ и слдовало ожидать, авторъ видитъ въ
‘громадномъ увеличеніи богатствъ и распространеніи образованія, доставившихъ необходимый досугъ и развившихъ вкусъ къ умственнымъ занятіямъ, а также въ расширеніи средствъ для этого занятія’, (стр. 344).
Вообще эта глава не заслуживаетъ особаго вниманія и безъ всякаго ущерба для читателей могла бы быть даже и не написана авторомъ. Помщая ее въ конц книги, онъ руководствовался, вроятно, тми же побужденіями, которыя заставляютъ дирекцію театра давать обыкновенно въ заключеніе спектакля какой нибудь веселый дивертисментъ.
Что же касается до книжки, преподнесенной публик г. Ламанскимъ, то о ней не стоитъ много и распространяться. Половину ея не стоитъ даже и разрзать, другую половину (88 страничекъ разгонистой печати, въ 16-ю долю листа) читатели, никогда ничего нечитавшіе по части статистики, могутъ пробжать не безъ пользы для себя. Однако, даже ради этихъ 88 страничекъ не стоитъ покупать цлой книги (въ которой впрочемъ всего только 148 странички малаго формата), за которую издатель назначилъ не только уже неумренную, а просто невроятную цну — 2 р. 25 к. Та половина книги, о которой мы сказали, что ее не стоитъ разрзать, состоитъ изъ безсодержательнаго предисловіи (неизвстно дли кого и для чего написаннаго) Вагнера и еще боле безсодержательной статьи Герри, весьма неосновательно названной изслдованіемъ и весьма легкомысленно озаглавленной: ‘Исторія приложенія чиселъ къ наукамъ нравственнымъ’. Это совсмъ не исторія, а просто самый краткій и поверхностный обзоръ развитія статистическихъ учрежденій во Франціи, въ связи съ развитіемъ теоріи математической школы. Обзоръ этотъ, какъ и вся статья Герри, не заслуживаетъ ни малйшаго вниманія. Остановиться можно только на другой стать маститаго математика, статистика и философа Дробиша (занимающей остальную половину книги), озаглавленной ‘Нравственная статистика’. Авторъ, разсмотрвъ въ ней общія основанія теоріи вроятности въ приложеніи къ статистик, устанавливаетъ весьма точный и правильный взглядъ на такъ называемые законы необходимости, законы неизмннаго повторенія явленій въ сфер человческихъ дйствій и поступковъ. Вотъ главнйшіе результаты, къ которымъ приводитъ его анализъ фактовъ нравственной статистики:
1) Вчная законность, какую нравственная статистика доказываетъ для произвольныхъ человческихъ дйствій, происходитъ не отъ фаталистическаго закона, не отъ судьбы, требующей слпой покорности и свершающейся съ неодолимой силой, а напротивъ того составляетъ продуктъ постоянныхъ, но могущихъ видоизмняться причинъ. 2) Законность, доказываемая нравственною статистикою, относится только къ извстнымъ классамъ произвольныхъ человческихъ дйствій и всегда только къ небольшой дробной части населенія страны,— части, особенно способной къ этимъ дйствіямъ. Какъ средній человкъ вообще, такъ и въ особенности средній человкъ мужского и женскаго пола и извстнаго возраста, ничто иное, какъ отвлеченная математическая фикціи, которую можно допустить потому, что она показываетъ отношенія числа лицъ, совершающихъ извстное дйствіе, къ числу лиць того же класса, не совершающихъ его, но это отвлеченное понятіе вовсе не иметъ того значенія, что будто вс индивидуумы этого класса принимаютъ дйствительное участіе въ этихъ различныхъ дйствіяхъ. 3) Способность къ дйствіямъ, изслдуемымъ нравственною статистикою, основывается частью на свойствахъ человческой природы вообще, частью на особенныхъ племенныхъ и въ особенности соціальныхъ условіяхъ. 4) Постоянство статистическихъ цифръ указываетъ только на то, что въ современныхъ обществахъ поводы и случай къ дйствіямъ, къ которымъ относятся эти цифры, ежегодно повторяются почти равномрно, вслдствіе слишкомъ упорной устойчивости даннаго общественнаго statu quo. Наконецъ 5) Если подъ именемъ произвольныхъ дйствій понимать такія, которыя единственно и цликомъ составляютъ результатъ одного желанія (или, какъ иногда выражаются метафизики,— самоопредленія), то нравственная статистика, въ предлахъ, по крайней мр, доступной ея области, отрицаетъ дйствительность существованія подобныхъ дйствій и объявляетъ такой произволъ чистымъ заблужденіемъ, потому что она везд находитъ поводы, основанія, побудительныя причины дйствовать’ (стр. 85).
Посл такого вывода нравственной статистики весьма назидательно перейти къ умозрніямъ философіи уголовнаго права. Философія уголовнаго права!! Но неужели есть еще такіе наивные простаки, которыя врятъ въ эту удивительную и по истин неуловимую науку? Признаемся, мы сомнвались въ возможности ихъ существованія въ нашъ положительный реальный вкъ. Мы полагали, что эту странную науку можно еще излагать съ кафедръ разныхъ учебныхъ заведеній. Но мы никакъ не могли себ представить, чтобы могъ найтись такой чудакъ, который бы вздумалъ открывать ея таинственныя истины простымъ смертнымъ изъ одной любви къ искуству. Теперь однако оказывается, что мы ошибались. Оказывается, что есть чудаки, не только отваживающіеся преподносить почтенной публик ‘философію уголовною права’ въ популярномъ изложеніи, но даже дерзко увряющіе, что будто преподносимое ими кушанье — очень вкусное и крайне необходимое для нормальнаго питанія организма. Такимъ невроятнымъ чудомъ является г. Франкъ, профессоръ въ парижской ‘Collè,ge de France’, издавшій въ популярномъ изложеніи философію уголовнаго нрава, и объявившій, будто безъ нея ‘государство разрушится, нравственность неосуществима на земл, личная свобода и общественный порядокъ явятся въ опасности’ и т. д. и что вслдствіе всего этого она должна интересовать ‘не только философа и законовда,’ но и каждаго образованнаго человка (стр. 2J. Посл этой балаганной рекламы, читатель догадывается, отъ какихъ бдъ и напастей спасаетъ насъ эта удивительная философія. Но какъ же это происходитъ? Откуда она почерпаетъ свои волшебные талисманы? Мы много уже разъ поднимали эти вопросы и каждый разъ анализъ фактовъ приводилъ насъ къ тому убжденію, что такъ-называемая философія уголовнаго права есть не боле, какъ тоже самое положительное уголовное право, только изложенное въ нсколько другомъ порядк и съ другою цлью. Мы считаемъ излишнимъ снова повторять и доказывать эти мысли но поводу такой, во всхъ отношеніяхъ, пустой и ничтожной книжонки, какъ сочиненіе профессора Франка.
Въ ней нельзя отыскать, при самомъ тщательнйшемъ осмотр, ни единой крупинки оригинальности, ни одной сколько нибудь самостоятельной мысли, все старо и избито, избитое изложеніе избитыхъ теорій, избитое опроверженіе ихъ — избитыми аргументами, избитая постановка вмсто нихъ другой, столь же мало состоятельной теоріи, избитыя разсужденія о соразмрности между преступленіемъ и наказаніемъ, избитыя жалобы на нкоторыя слишкомъ жестокія наказанія, избитый протестъ противъ смертной казни и проч. и проч. Какимъ образомъ могло кому нибудь придти въ голову переводить на нашъ многострадальный языкъ весь этотъ избитый и старый хламъ, и притомъ еще хламъ, изложенный крайне-безпорядочно и ненаучно, мы ршительно недоумваемъ. И полагаемъ, что всякій, кто будетъ имть несчастіе, подобно намъ, прочесть эту книгу до конца, придетъ въ точно такое же недоумніе. И на кого это разсчитывалъ переводчикъ даже въ нашей благодушной и всепрощающей публик? На чей это счетъ онъ спекулировалъ? Врно, онъ разсчитывалъ на учащуюся молодежь. Потому спшимъ предупредить ее, что она не найдетъ въ книжонк Франка ршительно ничего для себя пригоднаго, ршительно ничего такого, чего бы она не знала гораздо лучше и основательне изъ своихъ школьныхъ записокъ. Историческая часть, т. е. изложеніе основныхъ теорій уголовнаго права, крайне поверхностна и нелпа. Такъ, напримръ, о теоріи Гегеля и его послдователей не говорится у франка ни слова, какъ будто ее совсмъ не существовало. Критика теорій изъ рукъ вонъ плоха, собственная же теорія, какъ извстно, очень старая и столь же мало состоятельная какъ и вс предыдущія теоріи. Вторая часть книги, въ которой опредляется понятіе о преступленіи вообще и разсматриваются нкоторые особые роды преступленій (самоубійство, дуэль, диффамація мертвыхъ, ростовщичество и преступленія по дламъ печати) — еще слабе (если только это возможно) первой. Авторъ здсь возстаетъ противъ общепринятаго опредленія, даваемаго обыкновенно юристами преступленію (преступленіе есть дяніе, закономъ уголовнымъ воспрещенное подъ страхомъ наказанія) и смшивая нравственную точку зрнія съ юридической, измышляетъ свое собственное опредленіе, но которому преступленіе есть дйствіе, нарушающее не право вообще, охраняемое даннымъ уголовнымъ закономъ, а право, ‘основанное на нравственномъ закон. Это образчикъ франконскаго глубокомыслія! И это называется философіею уголовнаго нрава въ популярномъ изложеніи. Замчательно, что эта вторая часть, начинающаяся такимъ удачнымъ опредленіемъ преступленія, кончается немене удачнымъ и въ особенности весьма’ умстнымъ разборомъ романа Б. Гюго (Les Misrables.) Разборъ этотъ до того уже нелпъ, что даже самъ переводчикъ, человкъ крайне-снисходительный ко всякаго рода нелпостямъ, не ршился переводить его на русскій языкъ. Такая воздержанность длаетъ ему большую честь. Дйствительно, но тмъ отрывкамъ, которые онъ приводитъ изъ этого знаменитаго разбора, можно съ достаточною основательностью судить, каковъ долженъ быть весь разборъ. Глубокомысленный авторъ, видите ли, силится доказать, что идея романа неврна, потому что, говоритъ онъ,
‘такихъ людей какъ Жанъ Вальжанъ, вовсе нтъ во Франціи: и французскіе присяжные не осуждаютъ на каторгу человка за кражу хлба, хотя бы ночью и хотя бы со взломомъ.’
Сколько унцій можетъ всить мозгъ человка, способнаго разсуждать такимъ образомъ? Какъ вы думаете объ этомъ, читатель? Но какъ бы вы объ этомъ не думали, а мы все-таки полагаемъ, что приведеннаго образчика авторскаго глубокомыслія слишкомъ достаточно для того, чтобы снять съ насъ непріятную обязанность входить въ боле подробный разборъ его великаго творенія. Отъ души желаемъ читателю никогда съ этимъ твореніемъ не встрчаться и никогда его не читать. Отъ души также желаемъ г. Слонимскому отказаться навсегда или, по крайней мр, на долгое время отъ чтенія французскихъ книжекъ, а то онъ еще, пожалуй, чмъ нибудь подаритъ насъ въ род ‘Философіи уголовнаго нрава.’