НОВЫЯ КНИГИ.
НОВЫЯ КНИГИ.
——
П. Т.
‘Дло’, No 12, 1867
Новые книги, Ткачев Петр Никитич, Год: 1867
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Г. Бокль. Отрывки изъ исторіи царствованія королевы Елисаветы. Пять главъ изъ III-го тома Исторіи цивилизаціи въ Англіи. Изд. Ковалевскаго. С.-Петербургъ. 1868 г.
Эдуардъ Лабулэ. Государство и его предлы, въ связи съ современными вопросами администраціи, законодательства и полиціи. Изд. Н. Даманскаго. С.-Петербургъ. 1867 г.
Вышедшая на этихъ дняхъ маленькая книжка: ‘Отрывки изъ царствованія королевы Елисаветы’, — заключаетъ въ себ пять главъ изъ третьяго тома ‘Исторіи Цивилизаціи въ Англіи’ Бокля. Эти пять главъ, по увренію англійскаго издателя, составляютъ самую законченную часть матерьяловъ, оставшихся посл Бокля, и потому знакомство съ ними не можетъ быть не интересно для публики. Первыя три главы были уже переведены на русскій языкъ и помщены въ нашемъ журнал (см. Дло, No 6), дв послднія главы являются въ русскомъ перевод въ первый разъ,— по полнот содержанія, живости и увлекательности разсказа, они вполн заслуживаютъ вниманіе публики. Въ первыхъ главахъ, какъ уже знаютъ читатели, Бокль указываетъ въ бгломъ и поверхностномъ очерк на существеннйшіе факты вншней и отчасти внутренней политики Елисаветы и на общій характеръ ея царствованія. Въ послднихъ онъ обращается къ разбору внутренней жизни страны. Но принятому имъ плану, онъ имлъ въ виду представить здсь полную картину ‘нравственнаго и экономическаго состоянія Англіи въ правленіе Елисаветы’ (стр. 62). Но картин этой не суждено было дорисоваться. Авторъ оставилъ намъ только бглые эскизы,— но и эти эскизы, взятые сами по себ, въ высшей степени замчательны, и потому мы считаемъ весьма полезнымъ познакомить съ ними нашихъ читателей, знакомыхъ уже съ содержаніемъ первыхъ трехъ главъ разбираемой книги. ‘Два великіе принципа, которые Елисавета постоянно имла въ виду,— говоритъ Бокль въ начал IV главы, и отъ которыхъ не отступала никогда, были: обуздать власть духовенства и ослабить вліяніе крупной поземельной аристократіи. Такъ какъ эти начала служили руководящею питью ея внутренней политики въ продолженіи боле сорока лтъ, и такъ какъ успшности, съ которою она проводила ихъ, мы обязаны значительной долей нашего небывалаго до тхъ поръ прогресса на пути свободы, развитія и богатства, то я постараюсь разобрать ихъ съ подробностью, сколько нибудь соотвтствующей ихъ врности. Поэтому въ настоящей и слдующихъ главахъ, я намренъ заняться тогдашнимъ положеніемъ и условіями духовной власти, а въ двухъ остальныхъ главахъ этой книги разобрать такимъ же образомъ власть аристократіи и показать связь между ея упадкомъ и возвышеніемъ среднихъ классовъ’ (стр. 63, 64). Въ печати появились только первыя дв главы, въ которыхъ говорится о положеніи духовенства, остальныя же дв вроятно не были отдланы авторомъ и потому издатель не помстилъ ихъ въ настоящей книг. Въ напечатанныхъ главахъ Бокль представляетъ много въ высшей степени любопытныхъ фактовъ о положеніи англійскаго духовенства и англійской церкви въ XVI ст., и длаетъ изъ этихъ фактовъ весьма многознаменательные выводы. По прежде чмъ мы познакомимъ читателей съ этими выводами, мы не можемъ пройти молчаніемъ взгляда Бокля на реформацію вообще, развиваемаго имъ хотя бгло, но тмъ не мене довольно ясно въ начал четвертой главы. ‘Замчательно,— говоритъ онъ,— что еще никому не удалось написать исторію великаго переворота, который триста лтъ тому назадъ измнилъ наружность цивилизованнаго міра. Безъ сомннія, причина этого лежитъ отчасти въ отсталости нравственныхъ наукъ, которыя, по своей теперешней нестройности, длаютъ подобную задачу крайне-трудною, но мн кажется, что совершенно столько же виноваты въ этомъ случа и чувства сильнаго предубжденія, съ которыми почти вс люди приступаютъ къ разбору такого возбуждающаго предмета. Я, конечно, не отрицаю, что результаты реформаціи были вообще благодтельны для человчества,— но убжденъ, что ихъ преувеличивали и продолжаютъ преувеличивать, дурныя послдствія преувеличиваются католиками, хорошія — протестантами. Истина же состоитъ въ томъ, что реформація по имла большаго вліянія ни въ какой части Европы, пока не была покорена и измнена сильной рукой свтской власти Впрочемъ одна великая заслуга дйствительно осталась за нею, она пробудила умы въ Европ, поучила людей понимать свою силу. Но на на что должна была потратиться эта сила, на то ли, чтобы подвинуть прогрессъ человческаго рода, или на то, чтобы воздвигнуть новую духовную тиранію на развалинахъ старой? Для удовлетворительнаго отвта на эти вопросы, наблюдатель того времени не нашелъ бы ничего, ни въ общемъ состояніи Европы въ начал шестнадцатаго столтія, ни въ намреніяхъ первыхъ реформаторовъ. Въ самомъ дл ханжество протестантовъ ничмъ не уступало ханжеству католиковъ. Число жестокостей, совершенныхъ протестантами, было меньше, по необходимости, потому что было ограничено боле тсными предлами власти Но всякій разъ какъ первенство переходило на сторону реформатскаго духовенства, послднимъ совершались дла столь же постыдныя для человчества, какъ и т, за которыя оно постоянно клеймило своихъ противниковъ. Тмъ не мене, между людьми мало знакомыми съ историческими источниками, преобладаетъ убжденіе, что реформація нанесла смертельный ударъ суеврію, и что мы ей одной обязаны своимъ освобожденіемъ отъ оковъ католическаго авторитета. Противъ этого мннія достаточно, можетъ быть, возразить, что въ большинств протестантскихъ земель подобнаго освобожденія никогда но существовало, что во всхъ случаяхъ, гд католическій народъ былъ порабощенъ своимъ духовенствомъ,—это было слдствіемъ народнаго невжества и повторялось бы точно также, если бы эти люди были протестантами. Такъ, напримръ, по Франціи, гд не было реформаціи, между высшими классами существуетъ мене суеврій, нежели въ Англіи’ (стр. 69, 70). Слдовательно причины реформаціоннаго движенія нужно искать совсмъ не въ интеллектуальныхъ п нравственныхъ побужденіяхъ людей, какъ это обыкновенно длаютъ историки, — а въ побужденіяхъ другого рода, имющихъ боле матеріальный характеръ п вызываемыхъ чисто экономическими условіями народнаго быта. Ни какія нибудь соображенія высшаго порядка, ни какіе ни будь религіозные мотивы двигали народомъ,— онъ возсталъ въ защиту своихъ послднихъ крохъ, отнимаемыхъ у него алчнымъ католическимъ духовенствомъ,— реформація была для него не вопросомъ религіи, а вопросомъ хлба,—не вопросомъ о свобод совсти, а вопросомъ о свобод труда, о прав на свой трудъ. ‘Нтъ, конечно, ни малйшаго сомннія, говоритъ Бокль, развивая эту мысль, — что нкоторыми изъ основателей протестантизма руководили-самыя чистыя и честныя побужденія, по необходимо замтить, что еще ни разу, ни въ XVI столтіи, ни въ какой либо другой періодъ времени, не могло выработаться прочной и серьезной реформы, если въ основ ея не лежало намреніе устранить какое нибудь осязательное, матеріальное зло. Для варварскихъ племенъ вліяніе духовенства безспорно благодтельно, можно даже сказать, что въ извстныхъ предлахъ чмъ шире власть священниковъ, тмъ врне счастіе народа. При такомъ состояніи общества одно духовенство иметъ возможность смягчать необузданныя страсти, я даже допускаю, что здсь, для улучшенія положенія дикарей, могутъ быть употреблены и вымыслы суеврія. Но въ стран цивилизованной, гд сложилась уже собственность и гд начали процвтать мирныя искуства, существованіе такой власти въ рукахъ духовенства влечетъ за собою два важныхъ неудобства, эта власть отнимаетъ у народа плоды его трудовъ, останавливаетъ движеніе мысли, а черезъ это и движеніе знанія. Къ послднему изъ этихъ двухъ золъ, большинство, даже въ наиболе цивилизованныхъ націяхъ, совершенію равнодушно. Да и какъ же ждать, въ самомъ дл, чтобы люди, обливающіеся потомъ у плуга, или сидящіе изо дня въ день у стоика, заботились о препятствіяхъ, которыя могутъ возникнуть для успховъ науки или общественнаго прогресса? Какъ ожидать, чтобы крестьянинъ или ремесленникъ, изнемогающіе подъ тя жестью непрерывной работы, соединились вмст для защиты свободы мысли и свободы рчи? Но когда т же самые люди замчаютъ, что духовенство отнимаетъ у нихъ часть ихъ скуднаго заработка, когда на ихъ глазахъ тунеядное духовенство откармливается плодами ихъ трудовъ, то ихъ негодованіе возникаетъ быстро и нужны постоянны! усилія духовной власти, чтобы удержать народное негодованіе отъ какого нибудь опаснаго проявленія. Въ такомъ случа безопасность іерархіи будетъ зависть не отъ какихъ либо нравственныхъ соображеній, а только отъ искуства отражать нападенія, которыя ей угрожаютъ. Такимъ образомъ, внимательный разборъ исторія показываетъ что реформація имла всего боле успха не въ тхъ странахъ, гд народъ былъ наиболе развитъ, а въ тхъ, гд вслдствіе политическихъ причинъ духовенство имло всего мене возможности противустоять народу’ (стр. 72) Смотря на реформаціонне движеніе съ этой точки зрніяг Бокль естественно прежде всего долженъ былъ обратиться къ вопросу: въ какой же мр англійское духовенство могло противудйствовать народу? Изслдованія его но этому вопросу приводятъ къ выводамъ весьма неутшительнымъ для духовенства Положеніе этого сословія въ Англіи въ XVI столтіи было такъ печально и въ умственномъ, и въ нравственномъ, и въ матеріальномъ отношеніи,— что трудно даже найти краски достаточно мрачныя, чтобы изобразить его съ надлежащимъ правдоподобіемъ. Если религіозное чувство страны опредляется степенью ея уваженія къ религіознымъ формамъ и къ служителямъ религіи, то набожная Англія XIX столтія не узнаетъ себя въ безбожной Англіи XVI ст. Духовенство находилось въ самомъ жалкомъ состояніи. Даже во время царствованія Маріи, когда политическая власть старалась поддержать его авторитетъ насильственными мрами, народъ не переставалъ высказывать своего презрнія къ духовнымъ лицамъ весьма недвусмысленнымъ образомъ. Въ Лондон капеланы королевы не могли ходить но улицамъ, не подвергаясь оскорбленіямъ и ударамъ, въ Смитфильд народъ публично выставлялъ собаку съ выбритою головою въ насмшку надъ головнымъ уборомъ прелатовъ. Самыя святыя установленія церкви, говорятъ Бокль, не встрчали пощады (стр. 82). При Елисавет положеніе духовенства еще боле ухудшилось и всеобщее презрніе къ нему еще боле увеличилось Оно не щадило даже высшихъ представителей духовной іерархіи, епископовъ и архіепископовъ. Съ ними церемонились также мало, какъ и съ послднимъ дъякономъ, самаго бднаго прихода, — не только министры, но даже ихъ подчиненные относились къ нимъ съ пренебрежительнымъ высокомріемъ. Одинъ клеркъ королевскаго совта написалъ въ 1584 г. сочиненіе, въ которомъ отзывался объ епископахъ съ весьма невыгодной стороны. H какъ бы съ намреніемъ показать свое полнйшее равнодушіе къ епископскому авторитету, послалъ свое произведеніе, въ вид подарка, архіепископу кентерберійскому. Архіепископъ, разумется, обидлся и потребовалъ удовлетворенія за оскорбленіе, нанесенное ему публично. По его требованія и жалобы остались безъ всякихъ послдствій Такое унизительное обращеніе съ духовенствомъ вызывало съ его стороны горькія стованія, —и эти стованія лучше всего показываютъ то незавидное положеніе, въ которомъ находилась англійская церковь въ XVI ст.— ‘Чудныя времена! — восклицаетъ въ одной проповди Сандисъ, іоркскій архіепископъ, — достояніе церкви сдлалось добычей всего міра, служители слова, посланники Христа презираются всми и считаются отребіемъ міра.’ Въ другой своей проповди тотъ же проповдникъ говоритъ съ негодованіемъ: ‘Было ли когда нибудь такое время, такой вкъ, такая нація, страна или государство, когда и гд посланники Господа были бы столько унижены, презрнія и опозорены, какъ у пасъ, во гремя евангелія, въ наши дни! На насъ смотрятъ и съ нами обращаются, какъ будто бы мы были отребіемъ и отверженцами міра’.— Тже жалобы и упреки слышатся и во всхъ другихъ проповдяхъ и посланіяхъ духовенства. ‘Сколько мои свденія и знанія позволяютъ мн судить, говорить архіепископъ Паркеръ,— вс министры христіанскіе и языческіе имли обычай поддерживать служителей религіи, — но теперь, къ нашему несчастно, мы исключены изъ человческаго общества и преданы поруганію и позору’. — ‘Мы стали предметомъ презрнія въ глазахъ самыхъ низкихъ людей,’ писалъ въ 1573 г. лондонскій епископъ къ лорду казначею. Жалуясь и негодуя на это всеобщее презрніе, духовенство не хотло, однако, видть, что оно вполн его заслужило, что оно вполн справедливо считалось отребіемъ общества.’ Въ нравственномъ отношеніи духовныя лица того времени стояли на самомъ низкомъ уровн развитія, ‘они искали утшенія, говоритъ о нихъ Бокль,— въ самыхъ низкихъ и грубыхъ удовольствіяхъ. Вмст съ другими отверженцами человческаго рода, они проводили время въ игр въ кости и карты или въ шинкахъ, откуда рдко выходили иначе, какъ въ состояніи животнаго опьяненія. Ихъ нравственная испорченность, продолжаетъ авторъ, вполн согласовалась съ грубостью ихъ нравовъ. Ни одинъ отецъ не ршился бы оставить дочь, ни одинъ мужъ — жену съ глазу на глазъ съ духовнымъ лицомъ.’
Въ самомъ дл, распущенность священниковъ доходила до того, что когда архіепископъ Кранмеръ составлялъ свою систему духовныхъ законовъ (въ 1552 г.), онъ былъ принужденъ предписать, чтобы ‘неженатые священники не держали у себя для хозяйства женщинъ моложе 60 лтъ, если не состоятъ съ ними въ близкомъ родств. Однако соблазны продолжали усиливаться такъ, что законъ этотъ долженъ былъ быть возобновленъ въ теченіи 20 лтъ однимъ изъ сильныхъ церкви. Архіепископъ іоркскій разослалъ по своей паств циркулярное приказаніе, чтобъ ‘ііи одинъ священникъ (неженатый) не держалъ въ дом никакой женщины моложе 60 лтъ, если она ему не мать, тетка, сестра или не племянница.’ Подобныя постановленія не имли, однако, ни малйшаго вліянія на необузданный развратъ этихъ людей. Современники сообщаютъ, что многіе изъ лондонскихъ священниковъ держали у себя цлый гаремъ. Хорошо извстный священникъ по имени Бартонъ, былъ застигнутъ въ Лондон въ любодяніи, при крайне омерзительныхъ обстоятельствахъ, и отведенъ въ тюрьму среди криковъ и брани толпы. (Бокль, стр. 91.) Прихожане со всхъ сторонъ королевства присылали жалобы на свое духовенство. Жители Эссекса жаловались, что ихъ священники ‘были люди самые низкіе… игроки, пьяницы и дурной жизни’. Мэдстонскіе прихожане писали, чти ихъ священникъ ‘былъ человкъ самой соблазнительной жизни, посщалъ пивныя заведенія, отправляясь туда обыкновенно прямо изъ церкви, и игралъ въ кости и карты’.— Духовный персоналъ пополнялся всякимъ сбродомъ безъ разбора. ‘Купцы, ремесленники, мастеровые, содержатели пивныхъ заведеній, мдники, сапожники, даже слуги,— говоритъ Бокль,— составляли въ это время значительную цифру въ духовенств англиканской церкви’, (стр. 93).— По этому одному можно уже судить объ уровн его умственнаго развитія. II дйствительно тупоуміе и невжество тогдашняго англійскаго духовенства превосходятъ всякое вроятіе. Большинство священниковъ не умло читать, и не только не имло никакихъ понятій ни въ одной изъ отраслей человческихъ знаній,—но даже не было способно ни къ какимъ мало-мальски отвлеченнымъ соображеніямъ Въ начал царствованія Елисаветы, разсказываетъ Бокль, капелану кентерберійскаго архіепископа пришлось экзаменовать одного священника. Онъ спросилъ его какое значеніе иметъ слово должность. Долго думалъ надъ этимъ мудренымъ вопросомъ почтенный джентльменъ, — и все-таки не. могъ отвтить на него пи единымъ звукомъ. Другого священника экзаменовалъ норичскій епископъ, уже не пускаясь въ отвлеченности, онъ сдлалъ ему нсколько вопросовъ, прямо касающихся ого спеціальности: онъ спросилъ у него содержаніе третьей главы евангелиста Матфея, экзаменующійся не могъ, отвтить ни слова, — та же исторія повторилась съ одиннадцатою главою того же евангелиста. Тогда епископъ спросилъ его, о чемъ говорится въ посланіи Павла къ Римлянамъ, — священникъ опять отвчалъ на вопросъ молчаніемъ, а ‘если и начиналъ говорить,— говоритъ Странпъ, записавшій этотъ экзаменъ въ назиданіе потомству,— ‘то своею рчью, обнаруживалъ такое же незнаніе, какъ и своимъ молчаніемъ.’— Въ 1574 г. іоркскій архіепископъ поручилъ своему капелану проэкзаменовать одного кандидата на священническую должность въ Гартчилл. Капеланъ далъ ему сначала перевести какую-то легкую латинскую фразу. Онъ былъ не въ состояніи исполнить этого, но такъ какъ знаніе латинскаго языка было въ то время роскошью для духовенства, то отсутствіе его не могли имть большаго значенія и экзаменаторъ продолжалъ испытаніе. Онъ спросилъ достопочтеннаго джентельмена: кто вывелъ народъ израильскій изъ Египта? и получилъ отвтъ — ‘царь Саулъ’ На вопросъ: надъ кмъ было въ первый разъ совершено обрзаніе, онъ не могъ ничего отвтить. И ‘подобными примрами, говоритъ Бокль, можно бы было наполнить цлую книгу’ (стр. 98.). Разумется, нельзя было надяться, чтобы эти высокопросвщенные пастыри народа могли бы чему побудь научить его. Ихъ проповдническая неумлость была такъ поразительна, что нашли нужнымъ составить печатныя проповди, которыя священники должны были читать народу. Но нкоторые изъ наиболе предпріимчивыхъ представителей духовнаго сословія считали униженіемъ блистать этимъ заимствованнымъ свтомъ и ршались поучать собственными словами. Бокль приводитъ весьма курьезный образчикъ поученій этого рода. Одинъ проповдникъ, желая, вроятно, смирить гордость своего стада, сказалъ проповдь въ честь посредственности, и эта проповдь была сочтена такимъ образцомъ богословской мудрости, что была повторена въ двухъ или трехъ приходахъ. ‘Богъ, говорилъ великій проповдникъ, благоволилъ къ посредственности по слдующимъ причинамъ: человкъ былъ поставленъ по срединѣ, рая, ребро было вынуто изъ средины человка, израильтяне прошли черезъ средину ордана и черезъ средину Чернаго моря. Самсонъ зажегъ пламя по средин лисьихъ хвостовъ. Люди Давида имли одежду, разрзанную но срединѣ,. Христосъ былъ распятъ по средин между двумя разбойниками’. Но вотъ еще другой боле поразительный образчикъ невжества тогдашнихъ священниковъ: ‘Мы читаемъ у Айльмора, впослдствіи возведеннаго въ санъ епископа, — говоритъ Бокль, — что однажды трумпингтонскій викарій, во время богослуженія, напалъ на текстъ: ‘Эли, эли, лама савахфани’. Пораженный этимъ, но его мннію, страннымъ повтореніемъ, достопочтенный джентльменъ не могъ скрыть своего удивленія. ‘Дойдя до этого мста,— я привожу слова епископа,— онъ остановился и обратясь къ церковнымъ старостамъ, сказалъ: ‘друзья мои, эту вещь надо измнить. Здсь въ книг два раза написано ‘Эли.’ Увряю васъ, что если лордъ Эли задетъ сюда и увидитъ это, онъ отниметъ у насъ книгу. Поэтому я совтую выскоблить это слово и на мсто его написать имя нашего города: ‘Трумпингтонъ, Трумпингтонъ, лама савахфани!’ Епископъ прибавляетъ (мы бы едва поврили мене важному авторитету), что церковные старосты согласились на это странное предложеніе, и что текстъ церковной библіи былъ дйствительно измненъ’ (стр. 100) Вс эти Факты, весьма наглядно характеризующіе умственное и нравственное состояніе англійскаго духовенства въ XVI вк, — служатъ поучительнымъ коментаріемъ къ тмъ стованіямъ и жалобамъ высшихъ представителей англиканской церкви, о которыхъ мы говорили выше. Народъ не могъ не презирать такое духовенство, и, видя, что власть презираетъ его точно также, онъ не считалъ нужнымъ скрывать къ нему своихъ чувствъ. ‘Священники говоритъ Бокль, — были законными мишенями для народныхъ насмшекъ. Они почти не могли выходить изъ дома безъ того, чтобы не подвергаться насмшкамъ и даже нападеніямъ мальчишекъ и слугъ, которые провожали ихъ по лондонскимъ улицамъ. Самыя церкви были не только оставлены, но даже поруганы’ (стр. 100), Однимъ словомъ, англиканская церковь находилась въ совершенномъ упадк и во всеобщемъ презрніи. А между тмъ, именно въ это-то время Англія достигла высочайшей степени вншняго могущества, и ея внутреннее благосостояніе развивалось съ необыкновенною быстротой. ‘Въ правленіе Елисаветы, говоритъ Бокль, открыта была дорога къ развитію благосостоянія, которое не могло быть разрушено даже безразсуднымъ правленіемъ ея непосредственнаго преемника, главнйшія отрасли промышленности и торговли получили изумительный толчокъ, вс искуства, способствующія удобству и украшающія человческую жизнь, получили полныя права гражданства и, наконецъ, что всего важне, положено прочное основаніе литератур, которая, въ самомъ дл, составляетъ лучшее достояніе итого славнаго народа, которая переживетъ страну, гд она получила свое развитіе, и будетъ читаться съ удивленіемъ народами вовсе несуществующими теперь, даже въ то время, когда ныншнее имя Англіи почти исчезнетъ изъ памяти людей’ (стр. 2). Съ другой стороны, совершенно обратное явленіе повторилось при первыхъ Стюартахъ. — ‘Какъ англиканская церковь быстро пала, говоритъ Бокль, при блестящей и правильной администраціи Елисаветы, — такъ быстро она поднялась при безпорядочномъ и безтолковомъ правленіи первыхъ англійскихъ Стюартовъ’ (стр. 141). Эти поразительные факты приводятъ Бокля къ убжденію въ совершенной неосновательности той теоріи, которая видитъ въ англиканской церкви какое то ‘охраняющее начало,’ которая утверждаетъ, что будто учрежденія этой церкви имютъ какое-то необъяснимое отношеніе къ народному счастію, и что во имя этого-то послдняго они должны быть сохраняемы во всей ихъ чистой неприкосновенности ‘Это мнніе, говоритъ Бокль, образовалось, какъ мн кажется, на основаніи принципа ассоціаціи или, что въ этомъ случа одно и тоже, на основаніи несовершенной индукціи. Такъ какъ учрежденіе католической и протестантской церкви оказало неоспоримыя услуги цивилизаціи почти во всхъ европейскихъ странахъ, то люди, по своей естественной наклонности къ обобщенію, предположили, что католическая и протестантская церковь сдлали это въ силу какого нибудь основнаго начала, которое будетъ давать т-же результаты при всевозможныхъ обстоятельствахъ. Сдлавъ этотъ выводъ, они встрчаютъ съ безпокойствомъ всякую попытку уничтожить учрежденіе, которое принесло такіе благодтельные результаты Для ршенія вопроса стоитъ только обратиться къ исторіи Англіи въ XVI и XVII столтіяхъ. Мы увидимъ тогда, что вліяніе и слава нашей церкви почти всегда имла обратное отношеніе къ вліянію и слав страны.’ (стр. 140, 141).
Отъ двухъ великихъ англійскихъ философовъ, — мы перейдемъ теперь къ третьему не мене великому Французскому мыслителю, члену института и профессору въ Collè,ge dе France — Эдуарду Лабулэ. Эдуардъ Лабулэ — это всеобъемлющій геній: философъ, историкъ, юристъ, экономист, публицистъ, онъ уже въ теченіи многихъ десятковъ лтъ наводняетъ книжный рынокъ своими удивительными твореніями. Самыя разнообразные предметы возбуждаютъ его творческій умъ: онъ пишетъ и о собственности, и о женщинахъ, и о свобод,-и объ образованіями объ Америк, и о государств — онъ пишетъ начиная съ юношескихъ лтъ и до преклонной старости, и во всхъ его писаніяхъ, — юношескихъ, старческихъ, экономическихъ, историческихъ, публицистическихъ, юридическихъ и др. — вы найдете одно и тоже скучное пережевываніе выдохшихся идеекъ реставраціонной эпохи. Нкоторый россійскій издатель. — о которомъ мы еще до сихъ поръ ничего не говорили, но о которомъ мы собираемся потолковать въ ближайшемъ будущемъ,— желая, вроятно, просвтить насъ на счетъ Либулэ,—вздумалъ переводить творенія этого генія на русскій языкъ. Предпріятіе весьма благородное и похвальное, но, къ несчастію, самъ же издатель употребляетъ вс отъ него зависящія мры, чтобы оно не удалось. Онъ старается, чтобы переводъ былъ плохъ, да еще этотъ плохой переводъ печатаетъ на оберточной бумаг, къ тому же въ ограниченномъ числ экземпляровъ (такъ напримръ на оберточномъ листк разбираемой книги означено, что она напечатана только въ числ 600 экземпляровъ), п за каждый экземпляръ назначается такая цна, которую, вроятно, пи одинъ книгопродавецъ не назоветъ умренною. Но искупается ли эта неумренность, по крайней мр, глубокомысліемъ Лабулэ? Чтобъ познакомиться съ этимъ глубокомысліемъ, мы воспользуемся недавно вышедшей въ русскомъ перевод брошюркою этого плодовитаго мыслителя, называющейся: ‘Государство и его предлы въ связи съ (‘(временными вопросами администраціи, законодательства и политики’. Тема весьма старая и весьма любезная сердцу либеральныхъ публицистовъ, — для нихъ нтъ ничего пріятне и увлекательне, какъ витійствовать по поводу отношеніи государственной власти къ экономической жизни народа. Эти витійствованія съ одной стороны зарекомендовываютъ ихъ читателямъ какъ отмнныхъ либераловъ, съ другой — льстятъ самолюбію и интересамъ лавочниковъ Такимъ образомъ и репутація сохраняется и капиталъ пріобртается. Потому немудрено, что эта тема сдлалась ихъ любимйшимъ конькомъ. Самый скудоумный изъ нихъ считаетъ своею священнйшею обязанностью, хоть немножко, да покататься на немъ. Разумется, и Лабулэ не могъ отстать отъ другихъ. Онъ тоже нашелъ необходимымъ подоить эту корову. Но бдная корова уже перестала давать молоко,—публицисты выжали изъ нея все, что могли, и Лабулэ ничего боле не оставалось, какъ только воспользоваться ихъ трудами. Онъ такъ и поступилъ. Во всхъ его длинныхъ и безсвязныхъ разглагольствованіяхъ о ‘предлахъ государства’ нтъ ршительно ни одной мысли, которая бы принадлежала собственно ему, онъ только перефразируетъ Гумбольда, Милля, Этвега, Жюль Симона, Парадолли и др. — и въ конц концовъ приходитъ къ тмъ же положеніямъ, которыя 75 лтъ тому назадъ высказаны были Гумбольдомъ въ его ‘Опыт о предлахъ дятельности государства. ‘ Въ этомъ ‘Опыт’ Гумбольдъ сводитъ дятельность государства къ двумъ функціямъ: защит національной независимости — извн, поддержк мира и порядка — внутри. Поэтому въ вденіи государства должны находиться: флотъ, армія, дипломатія, финансы, полиція, судъ, покровительство немощныхъ и сиротъ, — ни до чего другого оно не должно касаться. Таковы предлы его дятельности. Вотъ основное положеніе публицистовъ, исповдывающихъ извстный принципъ laissez faire, laissez aller. Въ теченіи почти цлаго столтія они не сдлали въ немъ никакихъ измненій или дополненій. Повидимому, такой упорный догматизмъ и такое упорное повтореніе одного и того же. должны были бы окончательно подорвать кредитъ этихъ публицистовъ и безвозвратно погубить ихъ репутацію. Но на самомъ дл мы видимъ совершенно обратное явленіе. Плеяда ихъ постоянно увеличивается, а это неоспоримо доказываетъ, что ихъ мысли въ ходу и что ихъ сочиненія имютъ хорошій сбытъ.— Лабулэ, по свойственной ему сообразительности, приписываетъ это обстоятельство истинности этихъ теорій. Онъ даже утверждаетъ, ‘рискуя впрочемъ прослыть лже-пророкомъ,’ — какъ онъ самъ скромно замчаетъ (стр. 7),— что он ‘восторжествуютъ въ близкомъ будущемъ.’ По вдь извстное дло, каждый лавочникъ хвалитъ свой товаръ, а потому на эти похвальбы едва ли стоитъ обращать вниманіе. Но нашему мннію, популярность, которую въ настоящее время все боле и боле пріобртаетъ теорія laissez faire, теорія невмшательства государства въ экономическую жизнь, слдуетъ отнести совершенно къ другой причин. Западно-европейское континентальное государство, своими непомрными притязаніями съ одной стороны, съ другой своею ршительною неспособностью сколько нибудь удовлетворительно выполнить принятыя имъ на себя обязанности, давно уже возбуждаетъ противъ себя справедливое негодованіе благомыслящихъ людей всхъ партій и оттнковъ. Эти благомыслящіе, хотя и недальновидные люди, съ жаромъ ухватились за ту часть теоріи laissez faire, которая возставала противъ государственнаго вмшательства, примняя ея доводы къ окружающему ихъ порядку вещей, они находили ихъ совершенно врными. II дйствительно они были совершенно врны, злоупотребленія, на которыя въ пей указывалось, притязанія, которыя въ пей оспаривались не были пустымъ сочиненіемъ праздныхъ головъ, — они были цликомъ выхвачены изъ жизни, они были вполн истинны. Но благомыслящіе люди, ухватившись за эту, такъ сказать, практическую часть теоріи, не сочли нужнымъ вникать въ другую ея часть — теоретическую. Ихъ симпатіи уже были подкуплены и они, безъ колебаній и сомнній, раскрыли свои объятіи публицистамъ, сумвшимъ такъ удачно затронуть ихъ слабую струнку. Приэтомъ благомыслящіе люди совсмъ упустили изъ виду, что ихъ милые публицисты построили свою систему на случайномъ факт, что случайный фактъ они возвели въ теорію, въ научную догму. Но это еще ничего, они упустили изъ виду другую несравненно боле важную вещь: они но замтили, что именно эта-то самая теорія и приводитъ въ своемъ практическомъ примненіи къ тмъ печальнымъ послдствіямъ, на-которыя они такъ горько жалуются и негодуютъ. Невидимому, эта теорія требуетъ полнаго невмшательства государства въ экономическую жизнь народа, повидимому, она защищаетъ политическую свободу гражданъ. Посмотрите въ самомъ дл, съ какимъ трогательнымъ Пафосомъ толкуетъ, ну хоть бы Лабулэ, о свобод въ дл вры, о свобод прессы, о свобод личности, о свобод воспитанія, съ какимъ благороднымъ негодованіемъ возстаетъ онъ противъ произвола французской администраціи въ до-революціонный періодъ, противъ ненавистныхъ ему lettres de cachet, и т. и. ‘Спору нтъ, говоритъ онъ, въ одномъ мст своей книги,—что прекрасно быть представителемъ въ мір богатой и промышленной страны, героической арміи, могущественнаго флота, красивыхъ городовъ и блестящихъ памятниковъ, но есть нчто боле удивительное и боле великое, чмъ вс эти чудеса,-это сила ихъ производящая…. Сила эта, которую нельзя слишкомъ беречь (въ этомъ-то и заключается весь секретъ политики), которой многіе не признаютъ и пренебрегаютъ, эта сила есть личность человка, и если есть еще какая нибудь истина, которую доказываетъ наука и провозглашаетъ исторія, то это то, что, въ религіи и нравственности, въ политик и промышленности, въ искуств&къ и наукахъ, человкъ безъ свободы ничего не значитъ.’ (Стр. 129). Читая эти строки, подумаешь, что ихъ написалъ какой нибудь завзятый апостолъ свободы, а не бывшій чиновникъ правительства Луи-Филиппа. Въ книг есть еще нсколько мстъ, защищающихъ съ такимъ-же благороднымъ жаромъ права личности, но нтъ ни одного мста, въ которомъ бы толково объяснялось, на чемъ же основываются и чмъ же обусловливаются эти права. Публицисты съ подобнымъ міросозерцаніемъ тщательно избгаютъ подобныхъ объясненій. И это они длаютъ не безъ умысла, какъ они не близоруки и но лицемрны, но заговоривъ объ условіяхъ, порождающихъ и гарантирующихъ свободу личности въ сфер религіи, нравственности, воспитанія и т. п. они должны бы были сознаться, что эти условія глубоки коренятся въ экономической почв народной жизни, и. что, слдовательно, не трогая этой почвы, нельзя измнить и самыхъ условій. И такъ теорія, о которой мы говоримъ, повидимому, очень либеральна,— съ ея языка почти не сходитъ прекрасное слово: свобода. Но все это только повидимому. Въ сущности же она своими положеніями вызываетъ и одобряетъ т непомрныя притязанія западно-европейскаго государства, которыя, .какъ мы говорили, возбуждаютъ такое сильное негодованіе въ благомыслящихъ людяхъ. Она требуетъ отъ государства обезпеченія свободы личности, свободы воспитанія, свободы мысли и слова, — но съ другой стороны, она возлагаетъ на него обязанность охранять выгодныя для нея привилегіи и монополіи. Но что же длать государству, если перво) требованіе непримиримо со вто- рымъ? Что же длать ему, если сами присяжные защитники свободы возлагаютъ на него такія одностороннія обязанности, которыя невольно и неизбжно ведутъ его къ столкновеніямъ не слишкомъ-то благопріятствующимъ развитію правъ личности. Такимъ образомъ теорія невмшательства есть воплощенное самопротиворчіе, одною частью своихъ положеній она разрушаетъ другую. Ее можно уподобить двуликому Янусу, который иметъ возможность въ одинъ и тотъ же моментъ выражать на своей физіономіи самыя противуположныя чувства. Такъ и она: лицемъ обращеннымъ впередъ она кокетничаетъ съ свободою, лицомъ обращеннымъ назадъ, она бросаетъ умоляющіе взоры на блюстителей общественнаго порядка и одобрительно улыбается ихъ предупредительной услужливости. Такова теорія, которую малюетъ Лабулэ въ своемъ ‘Государств и его предлы’, притомъ малюетъ чужою кистью и чужими красками. Во всей книг, какъ сказано выше, нтъ ни одной идеи, которая бы принадлежала самому Лабулэ, а между тмъ онъ приписываетъ идеямъ первостепенное значеніе въ судьбахъ народовъ. Но его мннію, жизнь народовъ управляется одними только ими, ‘пусть, восклицаетъ онъ,— люди не заблуждаются. Жизнь обществъ, также какъ и жизнь отдльныхъ личностей, всегда управляется и опредляется какими пи будь мнніями, извстной врой. Даже и тогда, когда мы этого не сознаемъ, наши самыя маловажныя дйствія совершаются во имя какого нибудь твердаго принципа, имютъ прочное основаніе. Если разсматривать отдльно какого нибудь человка, то съ первого взгляда ваше вниманіе поражается его эгоизмомъ и личными страстями, можетъ быть, во всей жизни его вы не усмотрите никакихъ другихъ двигателей, кром этого эгоизма и страстей, но если вы будете разсматривать цлый народъ, то вы увидите, что надъ этими индивидуальными страстями, одна другой прогивурчащими и исключающими одна другую, господствуетъ потокъ общихъ идей, (?) который въ окончательномъ результат увлекаетъ за собою и весь народъ. Раскройте страницы исторіи и вы увидите, что нтъ ни одного великаго народа, который не былъ бы представителемъ и проводникомъ какой нибудь идеи. Греція — это отечество искуствъ и философіи, Римъ — образецъ правительства и политики, Израиль — выраженіе чистйшаго единобожія! А въ настоящее время, кто у пасъ представителемъ науки, какъ не Германія! Единства — какъ не Франція? Политической свободы, — какъ не Англія? и т. п.’ (стр. 3—4). Все это очень старыя и очень поношенныя мысли, давно уже сданныя въ архивъ историческихъ курьезовъ, по французскій мыслитель, какъ видите, не гоняется за новизною,— онъ по прежнему сохраняетъ наивную вру, будто каждому народу предопредлено развивать какую нибудь всемірную идею. Одинъ развиваетъ идею права, другой — политической свободы, третій — политическаго единства, четвертый — идею наукъ, пятый идею искусства и т. п Откуда являются и какъ зарождаются эти идеи — онъ объ этомъ позаботится. Кажется, впрочемъ, онъ склоняется въ этомъ случа въ пользу теоріи произвольнаго самозарожденія. Иначе впрочемъ и нельзя объяснить, откуда можетъ взяться ‘потокъ общихъ идей’, увлекающихъ за собою, въ окончательномъ результат весь народъ’, если — ‘въ жизни отдльнаго человка вы не усмотрите другихъ двигателей, кром эгоизма и страстей.’? Правда, нсколько строкъ выше Лабулэ сообщаетъ намъ утшительную новость, что будто вс наши ‘самыя маловажныя даже дйствія всегда совершаются во имя какого нибудь твердаго принципа’, но онъ все же оставляетъ насъ въ сомнніи на счетъ происхожденія этого принципа. Откуда же нисходитъ онъ къ намъ? Или, если мы сами до него доходимъ, то какимъ же путемъ? Обыкновенные люди полагаютъ, что принципы и идеи, руководящіе жизнью отдльныхъ индивидуумовъ и народовъ, выводятся изъ соображеній выгодности и невыгодности тхъ или другихъ поступковъ, того или другого образа дйствій. Но г. Лабулэ, какъ человкъ необыкновенный, питается обыкновенныхъ людей и съ презрніемъ отвергаетъ ихъ. И вотъ здсь-то онъ и вы сказываетъ во всемъ блеск всю силу своихъ умственныхъ талантовъ. Повидимому, обыкновенные люди разсуждаютъ весьма основательно, потому что вдь нельзя же думать, что наши идеи сваливаются въ паши головы прямо съ неба. Однако, г. Лабулэ видитъ въ этомъ разсужденіи какое-то гнусное посягательство на значеніе идей, и какіе-то скрытые маккіавелевскіе замыслы. ‘Люди, разсуждающіе такимъ образомъ, говоритъ онъ, не даютъ никакой цны идеямъ и полагаютъ, что на свт не существуетъ ничего кром интересовъ и страстей… Мы знали многихъ изъ этихъ политико-маккіавелистовъ,— ни къ селу, ни къ городу, прибавляетъ почтенный профессоръ,— которые убждены, что злодяніе есть доказательство ума, и которые, говоря вообще, къ счастію (именно къ счастію!) мене остроумны, чмъ они полагаютъ. Удовлетворяйте интересамъ, говорятъ они, обуздывайте страсти, и вы сдлаетесь хорошимъ правителемъ. Бъ этомъ состоитъ вся задача хорошей политики. Вс люди имютъ потребность жить, желаютъ быть счастливыми. Трудъ составляетъ ихъ первую заботу. Если крестьянинъ иметъ въ квашн хлбъ, онъ удовлетворенъ, если купецъ пріобртаетъ деньги — онъ не желаетъ ничего боле. Человкъ везд одинаковъ, везд живетъ интересами и страстями, поэтому совершенно безполезно говорить намъ объ идеяхъ, это хорошо для развлеченія старыхъ профессоровъ или новичковъ студентовъ,— это нарядъ, роскошь, по мы люди положительные и не вримъ ничему кром денегъ, которыя пріобртаемъ’ (стр. 11). И кто это говорилъ вамъ вс эти глупости, г. Лабулэ? И если дйствительно вамъ кто нибудь ихъ говорилъ, а не вы сами ихъ сочинили, то неужели вы немогли догадаться, что вдь это просто надъ вами издвались, мистифировали васъ? Но мы полагаемъ, что г. Лабулэ самъ ихъ сочинилъ. Онъ слышалъ звонъ, да не знаетъ, откуда онъ, онъ слышалъ, что есть такіе люди, которые, не успокоиваясь на томъ положеніи, что идеи управляютъ міромъ, стараются найти самыя основанія этихъ идей, и къ этимъ основаніямъ относятъ причины историческаго развитія,— слышалъ онъ это, и вотъ ему показалось, будто такіе поиски унижаютъ достоинство идей, будто они отвергаютъ ихъ историческое значеніе. Чтобы опровергнуть своихъ непонятыхъ противниковъ, Лабулэ начинаетъ наивно объяснять своимъ читателямъ, будто еслибы не было идей,— то не было бы и прогресса. Каковъ шутникъ! ‘Если бы идея вротерпимости и идея гуманности не возникли въ XVIII в, спрашиваетъ онъ озадаченнаго читателя,—то могли-ли бы прекратиться религіозныя гоненія и смягчиться уголовные законы?’ По отчего-же именно эти идеи возникли въ XVIII в , а не ране и не позже? А оттого, отвчаетъ французскій философъ, что какъ для каждаго народа, такъ и для каждаго вка существуютъ свои особыя идеи. ‘Такъ, утверждаетъ онъ,—: въ настоящее время преобладаютъ три идеи, изъ которыхъ одна уже восторжествовала, а остальныя еще оспариваются, эти идеи отличаютъ наше столтіе отъ предшествующаго и носятъ слдующія названія: прогрессъ, трудъ и отношеніе индивидуума къ государству или понятіе о государств.’ Но отчего это именно въ настоящее время преобладаютъ эти три идеи? А оттого, что эти три идеи — составляютъ любимый конекъ г. Лабулэ и той школы, къ которой онъ принадлежитъ, ну, а извстно, что любишь, то и превозносишь, то и считаешь самымъ важнымъ и самымъ главнымъ.