Новости литературы, искусств, наук и промышленности, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 54 минут(ы)

H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)

ГИХЛ, ‘Москва’, 1953

НОВОСТИ ЛИТЕРАТУРЫ, ИСКУССТВ, НАУК И ПРОМЫШЛЕННОСТИ *

<ИЗ No 8 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

* Составлено по журналам: Revue des Deux Mondes, Revue de Paris, Revue Britannique, Revue Contemporaine, Edinburgh Review, Biblioth&egrave,que de Qen&egrave,ve Illustration, Illustrated London News, Illustrierte Zeitung, Magazin fr die Literatur des Auslandes, Das Ausland, Erheiterungen, The Athenaeum, L’Athenaeura Franais, Novellen-Zeitung, Institut, Indpendance Belge, Journal des Dbats.

Кристальный дворец в Сейденгэме: его происхождение, местность, наружный вид, цель и значение, обзор его содержания, историко-архитектурные палаты: египетская, греческая и римская, мавританская, ниневийская, византийская, средних веков, эпохи Возрождения, итальянская, помпейский дом, коллекции произведений ваяния, отделения промышленной выставки, портретная галлерея, сады, коллекция допотопных животных, торжество открытия, расчеты основателей на будущее (с планом Сейденгэмского дворца).— Юбилей Королевского английского общества искусств. — Всемирные выставки: парижская, нью-йоркская и общегерманская. — Взгляд на новейшие усовершенствования в устройстве пароходов: пароходы Антильской, Кюнердовой, Коллинсовой, Шотландской компаний. — Новый гигантский пароход. — Быстрота плавания, достигаемая пароходами в последнее время, соединение парового механизма с парусною оснасткою. — Памятник Уатту. — Железная дорога в Калифорнию. — Подводный телеграф между Европою и Африкою. Электромагнитная гравировальная машина. — Добывание металлов из руды электромагнитным процессом. — Обращение диких животных, искусственное разведение рыбы и пиявок. — Акклиматизирование в Европе яка. — Сервиз, поднесенный Либиху. — Речи Ельмерса и Мэкуорта о патологии рабочих. — О связи между ветром и болезнями. — Исцеление кретинизма. — Влияние луны на землетрясение. — Общественная жизнь в Лондоне. — Общественная жизнь в Париже. — Парижская итальянская опера. — Некрологи замечательных людей, умерших недавно во Франции.— Смерть Эмиля Сувестра.—Некролог г-жи Зонтаг (графини Росси).— Опера в Лондоне, Гризи, il Seraglio, опера Моцарта. — Santa Chiara, новая опера Эрнста, герцога Саксен-кобургготского.

Прилагая к этой книжке ‘Отечественных записок’ План Кристального дворца и садов в Сейденгэме ¹, мы обязываемся тем самым представить читателям по возможности полное обозрение замечательного здания, о котором не может без увлечения говорить ни один из десятков тысяч людей, присутствовавших при торжестве его открытия, и сотен тысяч посетивших его в течение нескольких следующих недель. В ‘Отечественных записках’ не раз уж говорилось о происхождении, плане и назначении Сейденгэмского Кристального дворца. Напомним кратко эти прежние известия.

Всеобщий восторг, возбужденный Кристальным дворцом Лондонской всемирной выставки, возбудил в его основателях надежду, что правительство, которое отвело для нее место в Гайд-Парке только с условием, что здание будет временное и будет сломано по закрытии выставки, согласится изменить свое решение и позволит оставить навсегда Кристальный дворец на прежнем месте. Вместе с основателями почти вся английская публика надеялась этого. Уже составлены были предположения обратить Кристальный дворец в сад, но парламент не мог согласиться на просьбу директоров и желание общества: решено было сломать дворец, сохранение которого отняло бы у лондонских жителей их лучшее гулянье. Сожаление о погибели, предстоящей чудному зданию, было всеобщее, оно доходило до забавной жлчности: ревностные поклонники дворца громко осуждали парламент, газеты наполнялись статьями, убеждавшими английский народ ‘спасти отечество от позора, которым покроет его разрушение Кристального дворца, служащего воспоминанием о столь великом событии, как всемирная выставка’. Пользуясь расположением умов, Пакстон, знаменитый строитель дворца, предложил нескольким капиталистам купить здание у прежних владельцев и перенести его куда-нибудь в окрестности Лондона (в городе не нашлось бы места для такой огромной постройки). Он советовал им обратить перестроенный дворец в музей искусств, естественных наук и истории, по его соображениям, предлагаемая им громадная спекуляция должна была найти достаточную поддержку в публике, он успел убедить и капиталистов. 17 мая 1852 года составилась ‘Компания Кристального дворца’, под председательством президента Брайтонской железной дороги, Семюэля Лэнга (Laing), и в несколько дней был собран нужный по смете капитал в 1 000 000 фунтов стерлингов (около 6000 000 руб. сер.). Подробный проект задуманного Пакстоном предприятия, обработанный адвокатом Лн-чем (Leech) и потом просмотренный Фоллером (Fuller), нынешним директором Сейденгэмского дворца, был утвержден компаниею, дворец купили за 75 000 фунт, стерлингов (450 000 руб. сер.). Пакстон отыскал для нового учреждения удобное место по Брайтонской дороге, верстах в десяти на юг от Лондона, близ Сейденгэмской станции. 5 августа 1852 года происходила закладка здания, и менее, нежели в два года, работы были окончены настолько, что 10 июня 1854 года новый дворец был открыт королевою при стечении 40 000 зрителей.

Сейденгэмский музей признает себя сыном Всемирной выставки 1851 года, и действительно, даже в порядке работ было нечто, напоминающее Всемирную выставку: строителями руководило убеждение, что ттересозидаемый дворец должен сохранить свой первобытный характер — служить соединением всего, что только может быть найдено превосходнейшего в искусстве всех народов, и что этого можно достигнуть только при равной помощи английских и иностранных артистов. Отпечаток этой мысли был виден и на материальной стороне труда: французские, итальянские, немецкие художники и отличнейшие мастеровые работали вместе с английскими над построением и украшением нового музея, иностранных рабочих было даже более, нежели английских, на подмостках и лестницах равно раздавались французская chanson {Песня. — Ред.}, итальянская ария, немецкая песня, английская песня. Даже грубая исполнительная часть труда должна была, по убеждению директоров, соответствовать эстетическому назначению дворца: не щадя издержек, они только искусным мастерам поручали исполнение тех декоративных работ, раскрашиванья и резьбы, которые обыкновенно исполняются простыми малярами и плотниками. И действительно, перестроенный дворец вышел чудом искусства, красоты и великолепия, он настолько же изящнее, роскошнее прежнего Гайд-Паркского дворца, насколько Гайд-Паркский дворец был выше самых восторженных ожиданий. Говоря это, мы повторяем похвалы не одних только английских газет: их восхищение вполне разделяли французские газеты, немецкие газеты говорят о ‘чудном дворце’ тоном еще более увлекающимся, нежели даже английские. И с какою недоверчивостью ни начали бы мы читать эти сотни восторженных статей, невольно придем к убеждению, что всеобщее увлечение чистосердечно и основательно. Чем более читаешь о новом дворце, тем более убеждаешься в этом: и единодушие восторга, и тысячи подробностей, и виды разных частей дворца, наполняющие теперь иллюстрированные журналы, — все показывает, что новый Кристальный дворец в Сейденгэме — нечто необыкновенно великолепное, изящное, ослепительное.

За удачное исполнение ручались директорам и публике имена людей, которым компания поручила управление работами: большею частью это были люди, уже удостоившиеся всеобщих похвал за построение прежнего Кристального дворца в Гайд-Парке. Сэр Джозеф Пакстон, архитектор прежнего дворца, управляет в Сейденгэме работами по саду, парку, оранжереям и всему растительному отделению, заведуя также общим построением самого здания, подрядчикам, выстроившим прежний дворец, Фоксу, Гендерсону и К^о поручена была и перестройка дворца в Сейденгэме, устройство художественных отделений и вся эстетическая сторона постройки поручена также ученым архитекторам, заведывавшим этою частью на Всемирной выставке — Ону Джонсу (Owen Jones), Дигби Уэйтту (Digby Waytt) и Чарльзу Уильду: первые два поровну разделили между собою историко-артистические ‘палаты’ дворца, последний управляет инженерными работами. Юридические дела и все формальности были под надзором того адвокатского дома, один из членов которого, Лич, написал подробный проект нового дворца. Директором дворца по приему публики, хозяйству, заведыванию прислугою после открытия музея назначен Фоллер, окончательно просматривавший проект Лича.

Перенесенный в Сейденгэм, Кристальный дворец стоит на хребте ряда высоких холмов, идущих с севера на юг параллельно Брайтонской железной дороге, теперь к дороге выходит одно из крыльев здания, скоро будет проведена другая особенная дорога прямо в сад, на который выходит главный фас дворца. Сообразно местности, и здание дворца своею длиною стоит с юга на север. Отлогость возвышения довольно крута, поэтому с одного из двух длинных фасов, обращенного под гору, понадобилось сделать высокий каменный фундамент, образуемый рядом колонн. Фундаментом воспользовались для того, чтоб сделать в нем очень высокий подвальный этаж, называющийся теперь ‘Пакстоновым тоннелем’, он идет во всю длину здания, и в нем помещается громадный паровой аппарат для нагревания всего здания в холодное время. Об огромности снаряда можно судить из того, что длина всех теплопроводных труб в сложности составляет 50 миль (75 верст), кроме того, чрезвычайно обширное помещение осталось в тоннеле для выставки разного рода тяжелых машин, которые должны представляться публике постоянно в полном действии. Поставить их вверху, значило бы слишком обременить пол здания, кроме того, их шум беспокоил бы посетителей. Тут же стоят усовершенствованные земледельческие орудия всех родов.

От оконечностей главного здания идут перпендикулярно ему два узкие крыла, охватывающие лежащую перед дворцом садовую террасу. Каждое крыло длиною в 576 футов (82 сажени) н оканчивается башнею в 230 футов (33 сажени) высоты, наверху каждой башни устроен громадный водоем, содержащий около 2 000 бочек, из этих резервуаров вода, в случае надобности, может быть мгновенно устремлена во всякий данный пункт здания, с верхней галлереи башен виден весь Лондон и цветущие сады, поля и луга живописно взволнованных возвышениями, усеянных деревнями и дачами окрестностей на пятнадцать или двадцать верст. Северное крыло предназначено для частных выставок, и, кроме того, в нем находятся апартаменты королевы, южное крыло — крытая галлерея, ведущая от железной дороги во дворец. Переходим теперь к описанию дворца.

План его несколько изменен при перенесении. Во дворце Всемирной выставки был замечен один архитектурный недостаток: он был непропорционально низок сравнительно с своею длиною. Теперь эта несоразмерность исчезла: длина здания уменьшена при перестройке на 240 футов, высота увеличена 44 футами, так что главный центральный трансепт Гайд-Паркского дворца сделан в Сейденгэмском только одним из двух трансептов, совершенно подавляемых новым главным трансептом. Общий вид нового здания гораздо стройнее, нежели вид Прежнего, кроме того, изменение назначения дворца повлекло за собою изменение стиля его постройки. Гайд-Паркский дворец, сообразно своему расчетливому назначению — служить пантеоном всемирной промышленности — был построен в суровом дорическом стиле, чуждающемся всяких украшений, Сейденгэмский дворец, служа музеем искусств, построен в стиле роскошного коринфского ордена и покрыт изящными орнаментами. Возвышенное местоположение дворца также производит чрезвычайно выгодный эффект, особенно поразителен его вид издали: синеватый оттенок стекла сливается с цветом неба, и дворец представляется волшебным полувоздушным замком. Длина дворца 1 608 футов (230 сажен), в среднем трансепте (трансептами называются части здания, где кровля возвышается идущею поперек здания аркою и сообразно тому расширяется выходящими с обеих сторон уступами) широта здания 384 фута (55 сажен), в других частях несколько менее, от 40 до 50 сажен. Дворец в 40 раз больше величайшей в Англии залы, Вестминстерской залы, в четыре раза более громаднейшего здания в Англии, лондонского храма св. Павла. Чтоб дать понятие о громадности нового Кристального дворца петербургским жителям, сравним его с Пассажем. Ширина Сейденгэмского дворца почти равняется длине нашего Пассажа, длина соразмерна этой страшной широте. Тридцать или сорок пассажей едва равнялись бы Кристальному дворцу. Он, вместе с крыльями, занимает своим фундаментом площадь в 600 000 квадр. футов (более 5 десятин, здание, приготовляемое для Парижской всемирной выставки, занимает вдвое меньшее пространство), стеклом, употребленным на стены и кровлю его, можно было бы устлать пространство в 25 экров (около 10 десятин), если б все эти стекла положить в один ряд, они составили бы линию в 375 верст. Общая высота здания (не считая фундамента, 110 футов (16 сажен), в трансептах она увеличивается) и вершина арки среднего трансепта 176 футов (25 сажен) от полу и 200 футов (287г сажен) от земли. Поперечник арки среднего трансепта 120 футов (17 сажен), то есть тремя саженями более диаметра купола храма св. Петра в Риме.

Весь объем здания по увеличении высоты его кажется гораздо громаднее Гайд-Паркского дворца, так что описывающие его французы, с наивною своею наклонностью к преувеличению, восклицают: Гайд-Паркский дворец был маленький домик в сравнении с новым зданием! Действительно, впрочем, фасад перестроенного дворца стал почти наполовину более прежнего.

Вдоль стен идут вокруг всего здания две галлереи, нижняя шириною в 24 фута (3 ¹/₂ сажени), верхняя в 8 футов (с лишком сажень). В боковых и среднем трансептах идет над ними третья галлерея ширины одинаковой со второю. В центральном трансепте идут выше этой галлереи еще две, так что в этом месте дворец опоясывается пятью идущими одна над другой галлереями, самая верхняя идет в 130 футах (I8V2 саженях) от полу, и длинные стороны продолговатого четырехугольника, ею опоясываемого, сообщаются одна с другою двумя висячими мостами.

Дворец открыт, но еще не все его отделения получили свой окончательный вид. Так залы южного конца, предназначенные для постоянной выставки мануфактурных произведений, не все еще заняты товарами, группировка статуй подвергнется новым преобразованиям, машины, которые должны стоять в тоннеле, еще не привезены, зоологические коллекции еще не все готовы, сады вполне распланированы и насажены, но деревья еще слишком молоды, так что полного великолепия достигнут они только через несколько лет. Но главное совершенно готово — само великолепное здание, которое мы описали, историко-архитектурные палаты, великолепные коллекции статуй и тропических деревьев, группами которых усеяно все здание, и новый Кристальный дворец, если будет еще во многих частях пополнен, то в целом уж представляется публике тем, чем должен быть по мысли основателей. Скажем же несколько слов о том, что именно хотели — и успели — сделать из него Пакстон и общество капиталистов и художников, приведших в исполнение проект изобретателя, и потом постараемся как возможно короче, чтоб не написать вместо нескольких страниц нескольких десятков листов, рассказать, чем теперь привлекает и восхищает Кристальный дворец десятки тысяч своих ежедневных посетителей.

Изучение наглядным образом чрезвычайно успешно, легко и с тем вместе привлекательно — вот основная мысль, породившая дворец. Среднее сословие в Англии далеко не имеет такого образования, чтобы любить и понимать науку в каких-нибудь монографиях, со всеми их подробностями. Насколько зрелище самого предмета поучительнее и интереснее, нежели его описание, насколько природа и произведения искусства прекраснее и увлекательнее руководств и бледных рассказов, настолько музей, который наглядным образом будет знакомить с историею, естественными науками, произведениями древнего и нового искусства, нравами и образом жизни древних и отдаленных народов, будет для огромного большинства привлекательнее всех книг об искусстве, истории, этнографии, ботанике, зоологии. Как бы ни были громадны издержки, необходимые для такого музея, стечение публики поддержит это предприятие, вознаградит с избытком за все расходы, лишь бы только совершенство исполнения удовлетворяло требованиям любопытства и доставляло удовольствие посетителям. Таковы были коммерческие расчеты, которыми Пакстон, при помощи Лича, убедил капиталистов затратить огромные суммы для осуществления его прекрасной мысли, и, как мы увидим ниже, расчеты не обманули капиталистов. Но в предприятии, задуманном Пакстоном, есть, кроме коммерческой, и другая сторона.

Сейденгэмский Кристальный дворец должен знакомить посетителей своих с историею, искусствами и образом жизни древних народов и европейской старины своими историко-архитектурными копиями древних и старинных зданий, со всеми их украшениями, свидетельствующими о нравах и характере образованности людей, воздвигнувших эти здания, он должен своими портретами и бюстами представить посетителям замечательные исторические лица, он должен представить им копии со всех великих произведений скульптуры и, насколько то возможно, живописи, знакомить их с образом жизни и нравами отдаленных народов этнографическими коллекциями, в которых все племена являлись бы в характеристических сценах своей жизни, знакомить с промышленностью и произведениями новейшей образованности постоянными выставками и огромными магазинами, знакомить с приложениями науки к жизни коллекциею машин всех родов, с зоологиею — коллекциями животных, представленных в характеристических группах, с ботаникою — живыми растениями южных стран и Нового Света, восстановить допотопных животных и представить геологические коллекции так, чтоб посетители наглядным образом узнали историю земного шара, наконец своими фонтанами, оранжереями, статуями, своим архитектурным великолепием и разнообразием содержания, своими садами он должен быть для всех лучшим, привлекательнейшим местом отдыха и развлечения.

Не все это готово, как мы сказали, но все будет готово через несколько недель, месяцев, через два, три года разрастутся и великолепные сады. Взглянем на то, что уж совершенно готово и приняло свой окончательный вид.

Сейденгэмский дворец разделяется на три главные части: огромный четырехугольник центрального трансепта — главное средоточие коллекций скульптуры, они размещаются по четырем углам, средина трансепта оставлена свободною для прогулок и для того, чтоб одним взглядом можно было посетителю окинуть все здание, на южной половине — палаты произведений промышленности и искусств, портретная галлерея, и, на конце крыла, помпейский дом и коллекции естественной истории Старого и Нового Света, Северная половина вся занята знаменитыми архитектурными дворцами, залами или палатами (Courts). И на южной и на северной половине различные отделения дворца идут в два ряда вдоль стен, оставляя средину свободною, так что она представляет по ту и другую сторону главного трансепта непрерывные галлереи почти в 100 сажен длины, установленные роскошными группами цветов и деревьев, в конце той и другой галлереи фонтаны, с огромными мраморными бассейнами овальной формы, в бассейнах расстилают свои огромные листья водные растения, вокруг бассейнов, как и повсюду, группы деревьев и куртины цветов.

Начинаем свое обозрение северною половиною. По левой стороне ее от главного трансепта идет ряд египетских, греческих, римских, мавританских палат, в конце галлерея сфинксов, за нею ассирийская или ниневийская палата. Весь этот ряд построен Оном Джонсом. По правой руке от среднего трансепта идет ряд византийских и средневековых палат, палаты эпохи Возрождения и итальянская палата. Этот ряд построен Дигби Уйэттом.

Идем сначала по левому ряду палат, начиная от ближайшей к среднему трансепту, египетской.

Египетская палата состоит из нескольких отдельных частей, как и многие другие палаты, это было следствием желания представить образцы всех главных стилей, чрез которые прошло египетское искусство: выбор был сделан так удачно, что люди, путешествовавшие по Египту, остаются им совершенно довольны, некоторые даже восклицают, что, проездив год по разным частям страны фараонов, едва ли составишь себе такое отчетливое понятие о различных периодах египетского искусства, какое дает один взгляд на египетские палаты Сейденгэмского дворца. Гипербола эта становится правдоподобною, когда подумаем, что памятники различных периодов египетского искусства, разделенные неделями плавания по Нилу, здесь соединены в одно, и противоположность их ярче выставляет на вид характеристические особенности каждого стиля.

Вдоль одной стены главного отделения этих палат поставлены восемь колоссальных статуй египетских царей. Они стоят в конусообразных шлемах с золотою диадемою. У каждого в руках, сложенных на груди, пастуший посох и тройной бич, уста их спокойно улыбаются. Противоположная стена покрыта золотыми и пламенно-багряными солнцами, парящими на черных ястребиных крыльях. Между ними идут полосы яркоголубого, зеленого и красного цветов. Стержни колонн, вырезанные в виде стволов папируса, как бы связываются синими перевязями, между которыми квадраты покрыты высеченными гиероглифами, капители колонн — то простые четырехугольники, покрытые пятиконечными звездами, то имеют вид пальмовых или лотосовых листьев. Это период древнеегипетского искусства. Второе отделение — искусство птолемеевского периода, стиль архитектуры легче, изящнее. Колонны вырезаны в виде восьми связанных в один пук папирусовых стволов, потолок темносиний, усеянный звездами. Тут лазурный Озирис, которому поклоняются красные люди. Внешние панели палаты покрыты рисунками, изображающими подвиги Сезостриса. Третье отделение палат — ‘Абу-симбельская (Ипсамбульская) гробница’ — нубийское видоизменение египетского искусства. Это отделение находится подле ниневийской палаты, за Альгамброю (между NoNo 37 и 35 нашего плана), к нему ведут громадные сфинксы (No 43). Здесь две статуи Рамзеса Великого (Сезсстриса), внутренность здания наполнена статуями богов и царей, посредине мраморный бассейн, в котором плавают лотосы. В одной из комнат знаменитый розеттский камень, которого надпись послужила ключом к чтению гиероглифов. Египетские палаты украшены пальмами, на стенах повсюду высечены гиероглифы. Характер египетского отделения — какое-то таинственное, загадочное, величественное спокойствие и неподвижность.

За египетскими палатами — греческие. Не будем подробно описывать их, потому что характер этого стиля всем известен. Здесь собраны копии с лучших произведений греческой скульптуры: залы наполнены статуями и бюстами, стены покрыты пар-фенонскими фресками, и эта часть греческих палат породила жаркую полемику: строитель, Он Джонс, держась мнения некоторых ученых, что греки раскрашивали свои фрески, решился сделать опыт и выкрасил копии своего дворца. Очень многие знатоки нашли попытку неудачною, мнение ошибочным, время и общий голос посетителей решит, ошибся ли смелый художник, если ошибся, его ошибка легко может быть исправлена в несколько часов. Не будем распространяться и о римских палатах, также наполненных сотнями статуй римского периода искусства. В этих двух отделениях Аполлон Бельведерский, Венера Медицейская, Венера Милосская, Лаокоон, Умирающий гладиатор, сотни других знаменитых статуй и бюстов богов, богинь и исторических лиц. Здесь же копии с эгинских мраморов, этих интересных произведений младенчествующего греческого искусства, в которых мы видим несколько ступеней развития ваяния от египетских неподвижных статуй до произведений Фидия.

Альгамбрские палаты — одно из удачнейших воспроизведений Сейденгэмского дворца, они — верная копия прекрасного подлинника, но в гранадской Альгамбре фрески осыпались, краски побледнели, позолота потускла, в Сейденгэме все блещет свежестью и яркостью колорита, это часть Альгамбры XV века, от которой уцелела в Гранаде только поблекшая тень. В альгамбрских залах нет статуй и бюстов, на фресках нет ни одного живого существа, но ослепительная гармония, математически-правильная причудливость пестрых арабесков, чудный архитектурный стиль, мрамор и золото едва ли не вознаграждают с избытком отсутствие произведений скульптуры: красоты здания достигали мавры другими средствами, но достигали в таком же совершенстве, как и греки. ‘Львиная палата’ прекрасно воспроизведена с знаменитым мраморным фонтаном, чашу которого поддерживают львы. Другое отделение — копия знаменитой ‘Залы Правосудия’. Стены раскрашены синими, красными и желтыми арабесками и покрыты золотыми надписями из корана.

Ассирийская палата — не копия, а гармоническое воспроизведение различных развалин и древностей, найденных в Ниневии и Персеполе. Главная зала поддерживается четырьмя колоннами, имеющими около семи сажен высоты, они скопированы с персепольских, украшения капителей спускаются до половины колошг, самые стержни колонн вырезаны желобчатыми полосами, основания у них шарообразные, как в индийской архитектуре, у других колонн, поддерживающих широкий карниз стен, капители состоят из двух быков. Плоский потолок расписан быками, антилопами, гранатовыми яблоками, еловыми шишками. Господствующие краски: красная, голубая и желтая. На барельефах перед нами живые картины ассирийских нравов. Вот царь в тиаре, осыпанной драгоценными камнями, вокруг него евнухи и воины, он скачет на битву в своей колеснице с балдахином, подле него лук и стрелы. Вот ассирийцы штурмуют крепость, вот данники приводят царю слонов, верблюдов, приносят золотой песок и слоновую кость. Вся внутренность палаты — воспроизведение хорсабадского дворца. У входа стоят колоссальные быки с крыльями и с человеческими головами — это копии с хранящихся в Лувре.

Мы обозрели одну сторону северной половины Сейденгэмского дворца, занятой архитектурно-историческими палатами, этот ряд палат (египетские, греческие, римские, мавританские, ниневийские) сооружен Оном Джонсом, теперь переходим к другому ряду, построенному Дигби Уйэттом. Между оконечностями обоих рядов фонтан, проектированный и построенный Рафаэлем Монти, его огромный продолговатый бассейн назначен для водных растений. Посредине северного трансепта, поперек рассекаемого этим бассейном, идет почти через всю ширину дворца галлерея громадных сфинксов, стоящих в два ряда. Она пересекается бассейном и примыкает к нубийскому отделению египетских палат. Прошед западный (левый, смотря из среднего трансепта) ряд палат по направлению от трансепта к оконечности дворца, мы будем обозревать восточный (правый) ряд их, начиная с оконечности и постепенно приближаясь опять к центральному трансепту, так требует их историческая последовательность: архитектор соображался в историческом расположении этих палат с порядком, в каком будет обозревать дворец большая часть посетителей.

Первая в восточном ряду от северного конца — византийская палата, она не так огромна, как ниневийская, не так блестяща, как альгамбрские, но очень интересна, потому что она памятник перехода от греко-римского искусства к средневековому, притом же она украшена копиями с картин Джиотто и Чимабуэ ². Образцы византийского стиля для Кристального дворца выбраны из его западноевропейских произведений, гигантские здания константинопольские не могли быть перенесены сюда в достойном виде: в уменьшенных размерах они потеряли бы свое оригинальное величие. В византийской палате скопированы: монастырь Иоанна Латеранского с фресками Джиотто, двери кильпекской церкви, аугсбургские и гильдерсгеймские бронзовые врата, покрытые барельефами из ветхозаветной истории, кроме того, несколько образцовых частей из других зданий того же стиля в Германии, Ирландии и Англии. Нестройность архитектурных форм этих зданий отчасти выкупается их мозаиками, живописью и разноцветными мраморными колоннами.

Построение средневековой (готической) палаты представляло очень большие затруднения, трудна была задача совместить в небольшом пространстве разнообразные формы огромных зданий, стиль которых выказывает свою легкость и красоту только под условием громадности размерЪв. Архитектор сделал все, что мог, он собрал лучшее в готических зданиях Англии, Франции и Германии. Среднее отделение занято фронтонами, памятниками и т. д. из Вестминстера и других английских готических зданий, в германском отделении замечательны резные группы мюнхенского ратгауза {Орган городского управления в германских средневековых городах. — Ред.} и другие барельефы. Раскраска стен воспроизведена во всей оригинальности.

Разнообразие зданий эпохи Возрождения представляло архитектору столько же трудностей, но он успел счастливо победить их и привести в одно гармоническое целое флорентийские врата, венецианские статуи, перуджианский плафон, нюрнбергские фонтаны. В одном из отделений этих палат стоит копия знаменитых резных ворот, чеканенных Гиберти, которые Микель Анджело считал лучшим произведением в этом роде и над которыми Гиберти работал двадцать лет ³. На каждой половине их по десяти барельефов из священной истории, по краям гирлянды лилий и колосьев. Множество других подобных произведений оспаривают у них первенство по совершенству отделки. Тут же, посредине залы, два фонтана, один с нюрнбергского рынка, другой из Chteau de Gailloi, тут же два надгробные памятника герцогов Висконти. Все эти произведения, все стены самой палаты покрыты резьбою, усеяны сатирами, купидонами, грациями, птичками, клюющими плоды, медальонами, отделка повсюду так чиста и мелка, что кажется скорее гравюрою, нежели скульптурою, и если эпоха Возрождения была слишком расточительна на орнаменты, то каждый орнамент ее прекрасен. Палаты этого стиля в Сейденгэмском дворце — здание, все составленное из галантерейных вещей удивительной отделки. В этих палатах есть особенное отделение королевы Елисаветы — копия с ее Голлэнд-Гоузского дворца, украшенная фонтанами и статуями.

Не будем распространяться о последней и изящнейшей в этом ряду палат — итальянской палате: это роскошная зала — палаццо Фарнезе в Риме, стены которой покрыты копиями с лучших картин и фресков великих живописцев XVI века, архитектурный стиль и живопись Микель Анджело и его современников так известны, что ими надобно только восхищаться, но излишне было бы здесь описывать их.

Мы обозрели историко-архитектурные палаты, занимающие всю северную часть дворца, и нам остается только сказать несколько слов о грациозном прибавлении к этой величественной галлерее — о ‘Помпейском доме’, устроенном на другой, южной, половине дворца, среди кабинетов естественной истории Нового Света и палаты шеффильдских товаров. Наружность его не обещает много, но внутренность очаровательна изяществом отделки и прекрасною живописью. Помпейский дом вместе с Альгамброю — самые любимые публикою отделения дворца.

В главном трансепте сосредоточены произведения скульптуры, не вошедшие в число украшений греческой, римской и итальянской палат. Их бесчисленное множество. Много есть в Сейденгэмском дворце и оригинальных статуй, но понятно, что никакие миллионы не могли доставить того, что уж хранится, как драгоценность, в музеях — с Лаокоона, Аполлона Бельведерского можно иметь только копии. Коллекция копий в Сейденгэме прекрасна и чрезвычайно полна, потому что компания Сейденгэмского дворца, не щадя издержек для приобретения, если возможно, самих оригиналов, не щадила издержек и для приобретения копий: художники ее ездили повсюду и, говорят, едва ли есть хоть одна знаменитая статуя, с которой не было бы копии в Сейденгэме. Кроме нескольких сот статуй и бюстов, рассеянных по всему дворцу, в среднем трансепте помещаются четыре коллекции произведений: 1) греческого и римского ваяния, 2) скульптуры средних веков и эпохи Возрождения, 3) французской и итальянской и 4) английской и германской скульптуры. Было бы излишне утомительно и невозможно хотеть представить сколько-нибудь полный список лучших из этих оригинальных произведений и копий, потому что и лучшие считаются здесь не десятками, а сотнями. Но назовем несколько знаменитых художников, которых имена особенно выставляются на вид многочисленностью и достоинством находящихся во дворце оригинальных произведений, к этому числу принадлежат из английских ваятелей: Джибсон, Уэстмэкотт, Мэршэль, Тид (Theed), Белль, Мэкдональд, Лагру (Lagrew), Спенс, Бэкон, Робнльяк, из германских (и датских) — Торвальдсен, Раух, Шванталер, Даннекер, Ричель, Майер, из итальянских — Ринальди, Бриджиа, Санджиорго, Маньи, Бартолини, Страцца, особенно богато итальянское отделение произведениями Кановы: в Сейденгэмском дворце есть его Танцовщица, Нимфа и Купидон, Три Грации, Марс и Венера, Парис, Венера и Адонис, Геба, Магдалина и несколько других статуй, из французских ваятелей прислали свои произведения Клоде, Дюре, Бозио, Жюльен, Лекен, Нантейль, Дебэ, Гильом. Из всех этих бесчисленных групп и статуй заметим только колоссальные статуи Дюкена, Рубенса и Роберта Пиля (работы Марокетти) и группу фарнезского Геркулеса. Они стоят отдельно от прочих, образуя квадрат посредине площади главного трансепта, к числу украшений этой площади принадлежат также две прекрасные норфольк-айлэндские сосны, достигающие самой кровли здания. В центре южного трансепта возвышается над окружающими ее деревьями статуя Карла I.

Из среднего трансепта переходим на южную половину Кристального дворца. Большая часть ее занята отделениями промышленной выставки, они построены в разнообразных стилях: одни в стиле времен Возрождения, другие готической архитектуры, фасады украшены арабесками, барельефами и медальонами. Особенно хвалят изящество архитектуры манчестерского отделения. Не будем подробно осматривать их, потому что они еще не все заняты товарами, хотя, без сомнения, скоро будут предметом упорной борьбы между фабрикантами, потому что выставленные вещи продаются чрезвычайно быстро, так, например, выставка мебелей была два раза раскуплена вся до последней вещи в течение первой недели по открытии дворца, очень удачно идут дела и всех других промышленных отделений.

Кабинеты естественной истории, которые должны помещаться на самом южном конце дворца, еще не были совершенно готовы ко дню открытия дворца, хотя уж очень многое было поставлено на свои места. Животные, сделанные в натуральную величину из papier-mach, представлены здесь в характеристических сценах: ягуар, терзающий антилопу, караван верблюдов, идущий по пустыне, и т. д. Но, вероятно, мы будем еще иметь случай говорить об этих коллекциях и потому спешим теперь перейти к портретной галлерее, протягивающейся от центрального трансепта на несколько десятков сажен между восточною (правою от центрального трансепта) стеною южной половины дворца и палатами иностранных изделий.

Мы не могли при обозрении архитектурных палат останавливаться над описаниями впечатлений, которые навеваются на зрителя египетским или ассирийским дворцом, Парфеноном или Альгамброю, не могли пускаться в подробную характеристику искусства различных народов и эпох: это заняло бы целые десятки страниц, и притом наши размышления не заключали бы в себе много нового, впечатления легко может вообразить себе каждый читатель, припомнив известные всякому в общих чертах характеристические особенности искусства и жизни народов в различные исторические периоды, но, говоря о исторической портретной галлерее Сейденгэмского дворца, мы выпишем несколько слов из статьи английского ‘Атенея’: здесь более новости в впечатлениях, более интересности в выводах.

‘Особенное чувство овладевает нами, когда взойдем хоть на несколько минут в длинные аллеи исторического пантеона. Это чувство, подобное тому, какое должно было овладевать душою римского патриция в зале, установленной восковыми изображениями его предков, которые, кажется ему, благосклонною улыбкою одобряют его добродетели или грозными взглядами укоряют его за пороки. Мы понимаем здесь чувства, с которыми египтянин смотрел на мумии своих предков. Слабым и малым чувствуешь себя среди этого множества избранных детей природы, этих людей, давно умерших, но еще говорящих нам из гробов своих. В портретной галлерее окружают нас живописцы прошедших веков, от набожных Джиотто и Фра Анджелико до прекраснейшего из людей — Рафаэля и Рубенса, гордо-приветливого, как вельможи, с которыми он водил дружбу, поэты прошлых веков, от мрачного и восторженного Данте до любезного и веселого Ариосто, композиторы прошедших веков, от грустного Палестрины до Моцарта, живого, как венские слушатели его, нас окружают короли и полководцы, от благочестивого Людовика IX до блистательного Людовика XIV, от героя Баяра ⁴ до храбреца Мюрата ⁵. Один взгляд — и сколько возникает картин в нашей памяти! Этот Галилей уж не боится инквизиции, он смотрит гордо: кто скажет теперь, что земля не вертится? Потомство заплатило Корреджио за неблагодарность современников, Мильтон оценен позднейшими веками: он уж не нищий отверженец. Да, отрадно видеть, что время вознаграждает все несправедливости, и следующий век заглаживает вины предыдущих. Вот гордый Торреджиано, разбивший вдребезги свою статую, когда гидальго, ее заказавший, не хотел дать условленной цены, он умер, забытый современниками, а теперь его венчали славой, вот еще более гордый Микель Анд-жело, который, однакож, был в молодости принужден лепить статую из снега, чтоб сильный враг мог издеваться, глядя в окно на его шутовскую работу. Интересно сравнивать бюсты разных эпох. Нравственно испорченные женщины времен Римской империи, как например Фаустина, Агриппина, отличаются кривым круглым лбом и маленьким мягким подбородком, какие были отличительными чертами лиц века Людовика XV, и повторяются на портретах изнеженных и чувственных красавиц Кнеллера и Лели ⁶. Да, нельзя не видеть, что каждый век напечатлевал свои пороки и добродетели на лицах детей своих. В XV веке господствует лоб угловатый, в XVII — круглый, в XIII — плоский и широкий, в XVIII — выдавшийся вперед, нависший на глаза. Нам кажется, что в наш век начинает господствовать лучшая физиономия: лицо становится овальнее, лоб развитее и выше, губы определеннее, нос благороднее, прямее. Байрон, Шелли, Соути, Вордсворт, Китс ⁷ были прекрасны лицом. Многие из нынешних авторов имеют в лице нечто напоминающее век королевы Елисаветы’.

Довольно много между знаменитыми людьми не уступающих в безобразии Сократу, который говорил, что его грубая физиономия свидетельствует, однакож, в пользу физиономики, потому что от природы он действительно получил грубые страсти и облагородил свой характер и ум только силою воли. Но есть в портретной галлерее Сейденгэмского дворца много и прекрасных лиц, которые красотою и величием выше греческих идеалов, и резец, их воспроизведший, произвел нечто совершеннейшее, нежели самые статуи Фидия. Общее впечатление исторической галлереи в Сейденгэмском дворце — задумчивое, но чрезвычайно отрадное убеждение в высокой красоте и благородстве человеческого лица.

Мы обозрели дворец и выходим на один из открытых коридоров того фаса, который обращен к парку.

Все отдают справедливость изящному вкусу и соображению Она Джонса, Дигби Уйэтта и других строителей разных отделений Кристального дворца, но их имена бледнеют перед именем человека, задумавшего и построившего самый кристальный дворец, еще более Пакстон заставит забывать в Сейденгэме о всех других именах, когда его произведение восполнится до совершенно гармонического единства окончанием и развитием садов и парка. Специальность, которой посвящал свою жизнь Пакстон до всемирной выставки, было устройство садов и оранжерей, самая идея кристального дворца возникла у него в связи с прежним его изобретением огромной стеклянной теплицы для бассейна, в котором цвела гигантская Victoria Regia, эта гвианская водяная роза, у которой цветок имеет аршин в поперечнике, а листы — сажень. По одному этому можно уж было ожидать что Сейденгэмский парк и сад, при устройстве которых Пакстон должен был заботиться только о всевозможном величии и красоте, не стесняясь никакими расходами, будет нечто удивительное. Разнообразие местности, обильной каскадами и состоящей из беспрестанно сменяющихся холмов и долин, как нельзя лучше благоприятствовало планам строителя, и сейденгэмские сады, занимающие несколько верст, должны быть, по отзывам знатоков, чем-то невиданно величественным и прекрасным. Не нужно и говорить, что они наполнены гротами, каскадами, фонтанами, озерами, статуями и т. д. Скажем пока несколько слов о коллекции допотопных животных, помещающейся в садах. Фигуры этих гигантов сделаны в естественную величину Хокинсом (Hawkins) под руководством одного из первоклассных английских геологов и почетного члена нашей Академии наук, Она (Owen), по рисункам Кювье и Мэнтеля ⁸, восстановивших по скелетам формы чудовищ древнего мира. Животные поставлены среди обстановки, воспроизводящей ту природу, среди которой они жили. Чтоб дать понятие о страшной массивности этих громад, скажем, что многие модели имеют более 2 000 пудов весу и что туловище игуанодонта поддерживается образующими кости его четырех ног чугунными столбами в четверть аршина толщиною. А есть много чудовищ превосходящих игуанодонта своею огромностью. В Сейденгэмском парке стоят ихтиосавр — рыбоподобная ящерица, совмещавшая в себе формы пресмыкающегося, птицы, млекопитающего и рыбы, лабиринто-донт, мастодонт, десятки других допотопных исполинов и огромнейший из всех своих современников — мегалосавр, перед которым нынешний слон то же, что овца перед крокодилом.

Нет сомнения, что великолепное здание, вмещающее в себе столько сокровищ науки и искусства, столько поучительного и истинно прекрасного, не только огромная спекуляция, но и учреждение, действительно имеющее цель серьезную и полезную. В этом убеждены все в Англии, стране не слишком доверчивой, и все англичане, народ совсем не мягкосердечный и восторженный, увлеклись своим новым Кристальным дворцом до восторга, До несоблюдения этикета, требуемого высшим обществом: в первые три дня недели, назначенные для простолюдинов, были в Кристальном дворце тысячи посетителей из высшего общества: какое же большее доказательство нетерпеливости может представить чопорный Домби, или мистеры Градгринд и Бондерби? Мистер Бондерби был в Кристальном дворце вместе с отцом Сисси Джюп! ⁹ Он не вытерпел, не дождался фешенебельного дня субботы и не побоялся в понедельник и среду ходить в толпе рядом с отцом Сисси Джюп! —это ‘факт’, изумительный ‘факт’ по выражению мистера Градгринда. Да, положительный факт, что до сих пор Кристальный дворец в Сейденгэме не имел еще ни одного порицателя. Многие находят много недостатков в отдельных частях его, так, например, раскрашенные фрески Парфенона вызвали против Она Джонса сотни нападений, так, например, англичане справедливо удивляются, что в ряду архитектурных палат нет индийской палаты, можно найти и находят много других недостатков и опущений в частностях, но не было еще ни одного голоса, который поднялся бы против самого дворца, против его мысли и исполнения. Потому его открытие было весьма торжественно и было почтено присутствием королевы, которая сама провозгласила открытие нового дворца.

Присутствовать при торжестве открытия были допускаемы все особы, взявшие годовой билет, число их простиралось до 35 000, к участью в церемонии были приглашены особенными билетами члены палаты лордов и палаты общин, высшие правительственные лица, лорды-меры и шерифы Лондона, Йорка, Эдинбурга, Дублина и других городов, придворные сановники, дипломатический корпус, иностранные и королевские коммиссары лондонской, нью-йоркской, дублинской и парижской выставок, президенты ученых обществ Великобританского королевства и другие замечательные или почетные лица с семействами. Эти приглашенные были вводимы через главный вход, и места для них были приготовлены в центральном трансепте, отгороженном балюстрадою от других частей здания, предоставленных для остальной публики, которая была принимаема через боковые ходы южной и северной половин здания. Среди площади главного трансепта на высокой платформе был поставлен королевский трон под балдахином. Места для представителей выставок и ученых обществ, для лорд-меров, шерифов и их семейств были назначены на платформе против королевского трона, места для лордов — на главной гал-лерее, против трона, по правую руку, для членов нижнего парламента на той же галлерее, против трона, по левую руку. По обеим сторонам королевской платформы были места дипломатического корпуса. Сзади трона почти вся западная (ближайшая к входу) половина площади среднего трансепта была занята громадным амфитеатром для 1 800 музыкантов и певцов, на нижних скамьях амфитеатра были места для певцов и певиц лондонских итальянской и немецкой оперных трупп, немного выше, для примадончы-соло, Клары Новелло. Оркестром и хором дирижировал известный капельмейстер оперы, Коста. У главного входа директоры и чиновники дворца принимали своих гостей. В два часа весь дворец был наполнен десятками тысяч посетителей, другие десятки тысяч толпились в садах и на террасах, дожидаясь прибытия королевы, назначенного в три часа. Ровно в три часа громкие клики приветствовали ее, честь принятия королевы была предоставлена Лэнгу, президенту компании, и Пакстону, основателю дворца.

Однако, как бы ни было прекрасно частное предприятие, оно не может устоять, если будет в убыток предпринимателям. Таким образом коммерческая сторона играет очень важную роль и при вопросах о Сейденгэмском Кристальном дворце. Капиталисты, его построившие, конечно, прежде всего желают себе не убытков, а выгод, потому что уж и не иметь выгод в Англии значит терпеть убытки. Лэнг и компания вовсе не скрывают этого желания и расчета, они хотят только, чтоб их выгодное предприятие было вместе и предприятием общеполезным, для достижения чего они не щадили и не щадят расходов. Все в Англии желают им, повиди-мому, вознаграждения за услугу и с сочувствием следят за вопросом: принесет ли Кристальный дворец выгоды своим строителям? По первым двум или трем неделям, отчеты о которых напечатаны в журналах, конечно, трудно судить наверное о будущих постоянных доходах Кристального дворца. Но представляем цифры и думаем, что они во всяком случае обещают дворцу хорошую будущность.

Плата за билет для входа в Сейденгэмский дворец в первые четыре дня 1 шиллинг (около 30 коп. сер.), с проездом в оба конца от Лондона и в Лондон 1 ¹/₂ шиллинга (около 50 коп. сер.), по пятницам (с проездом туда и обратно) 2 ¹/₂ шиллинга (75 коп. сер.), по субботам (также с проездом) 5 шиллингов (1 р. 50 коп. сер.). По воскресеньям дворец закрыт, как и все общественные увеселения в Англии. Это последнее распоряжение вызывает едкие нападки в немецких, французских и отчасти даже английских журналах, потому что именно воскресенье было бы самым удобным днем для простолюдинов. Если действительно английские нравы не допускают открытия дворца по воскресеньям, нечего и толковать об этом, если же распоряжение директоров не соответствует в этом случае мнению самих англичан, то распоряжение скоро будет отменено и Кристальный дворец откроется по воскресеньям. Кроме того, есть годовые билеты (именные, так что передача их не допускается), они стоят 2 гинеи (около 13 р. сер.).

Взглянем же на доходы дворца в первое время. Годовых билетов было до 10 июня взято более 35 000, так что сбор за день открытия простирался до 80 000 фунтов (около 500 000 р. сер.).

Потом в первые три дня по открытии число посетителей по билетам в 1 шиллинг было в понедельник более 10 000, во вторник — около 13 000, в среду — около 15 000, всего в первые три дня было собрано до 2 000 фунтов (12 000 р. сер.), пропорция сбора в пятницу и субботу была почти такова же, как и в дни, когда плата за вход шиллинг. На основании первых трех недель рассчитывают, что недельный доход за билеты будет 3 000 фунтов, следовательно, в год 150 000 фунтов, кроме того, за годовые билеты получено 80 000 фунтов, от торговцев, выставляющих свои товары — 30 000 фунтов, кроме того, большие доходы приносят буфет и кухня. Всего рассчитывают в год на 250 000 фунтов (1500 000 р. сер.), годовые расходы должны простираться до 50 000 фунтов. Чистый доход 200 000 фунтов (1 200 000 р. сер.). Как же велик капитал, затраченный на дворец? Теперь уж 1 000 000 ф. ст., но для окончательной отделки всех частей дворца и парка потребуется еще 500 000 фунтов, всего 1 500 000 фунтов, или более 9 000 000 р. сер. Если предположим, что годовые доходы будут менее предполагаемых, а расходы более, так что вместо 200 000 получится чистого дохода только 150 000 фунтов, то и это составит 10 процентов — доход, которого не дают в Англии ни железные дороги, ни большая часть других спекуляций. Итак, Сейденгэмский дворец, по всей вероятности, будет предприятие столько же удачное в коммерческом отношении, сколько полезное в умственном и нравственном, и прекрасное в артистическом отношении.

Говоря о Сейденгэмском музее и предшественнице его, всемирной выставке, нельзя не вспомнить о лондонском ‘Обществе искусств, мануфактур и торговли’ (Society of Arts, Manufactures and Commerce), в недрах которого зародилась первая мысль о всемирной выставке, которое было ее устроителем, и столетний юбилей общества пришелся очень кстати через несколько дней по открытии Сейденгэмского дворца. Общество собралось на юбилейное торжество (по-английскому обычаю — обед) в это учреждение, которого родоначальником было общество. Председательствовал граф Грэнвиль, обедающих было до 800 чел. Основание всемирной выставки далеко не единственное право Общества искусств на почетное место в английской истории, Общество заведывает почти половиною первоначальных школ в Англии, в июле открыта по его проекту ‘Воспитательная выставка’, о которой мы скажем в будущем обозрении новостей, если она будет заслуживать внимания, вообще Общество искусств теперь очень много хлопочет о первоначальном воспитании. Мы еще будем иметь случай упоминать о двух или трех обыкновенных заседаниях Общества искусств по поводу произнесенных его членами замечательных речей о простонародных болезнях и средствах к их отвращению, а теперь, чтоб за один раз разделаться на месяц с известиями о более или менее кристальных дворцах, более или менее всемирных выставках, возникших в подражание Гайд-Паркскому дворцу и великой выставке (как называют ее англичане), скажем, что ближайшая дочь ее, Парижская всемирная выставка, возбуждает в Англии и некоторых других государствах сильное сочувствие и, кажется, будет (если только будет) довольно полна, по отношению к произведениям некоторых стран даже полнее Лондонской. Лондонские фабриканты по всем почти важнейшим отраслям промышленности уже собирались для решения вопроса об участии в ней. Во всех собраниях было одинаково решаемо принять в выставке самое полное участие, почти во всех важнейших промышленных городах Британской империи составились комитеты для заведывания делами относительно этого участия, то же делают различные общества, например, Земледельческое. Ливерпуль отправит на выставку модели своих судов, в Лондоне образовались комитеты по всем важнейшим ремеслам и отраслям промышленности,— так что английская промышленность будет представлена Франции чрезвычайно полно и в обширных размерах. Будут участвовать в общей выставке и изящные искусства: уж назначены в Лондоне комитеты живописцев, архитекторов и ваятелей. Как сильно развито во всех классах английского общества желание посетить эту выставку, можно судить по тому факту, что все норвичские фабричные рабочие откладывают уж несколько месяцев по нескольку пенни еженедельно, чтоб таким образом составить общий капитал для поездки в Париж en masse {Коллективно. — Ред.}: Ост-индская компания, принимавшая очень слабое участие в Лондонской выставке, ассигновала 50 000 ф. ст. (310 000 р. сер.) на издержки провоза ост-индских произведений на Парижскую выставку. Австралийские английские колонии также ассигновали для провоза своих произведений в Париж 2 000 ф. ст. (12 000 р. сер.). Английский министр колоний послал ко всем колониям циркуляр, предлагающий им позаботиться о наивозможно полнейшем участии. С 1 июля открыта в парижском Htel de ville {Городское самоуправление — Ред.} книга для записывания лиц, желающих прислать свои товары на нее.

Любовь к кристальным дворцам так распространяется, что неаполитанское правительство разрешило одной частной компании построение кристального дворца в Неаполе. Он предназначается для зимнего сада, а пока устроится он, в Мюнхене уж открыта общегерманская промышленная выставка, также в кристальном дворце. После первой общегерманской промышленной выставки, бывшей в 1844 году в Берлине, баварское правительство изъявило намерение открыть вторую такую же выставку в Мюнхене, различные обстоятельства несколько лет препятствовали приведению в исполнение этой мысли, наконец все затруднения миновались, торговый трактат, недавно заключенный германским таможенным союзом с Австриею, почти вдвое увеличив число участвующих в выставке, одушевил новою ревностью баварское правительство, и оно назначило для выставки три месяца, с 15 июля до 15 октября нынешнего года. Между тем кристальные дворцы лондонский и нью-йоркский доказали превосходство подобного рода зданий для огромных выставок, и баварское правительство тем скорее решилось построить кристальный дворец, что в Мюнхене не было здания, которого пространство было бы достаточно. Король выразил желание, чтоб здание было сохранено и по закрытии выставки и было обращено в сад для тропических растений. Эта мысль решила и выбор местности для здания: его построили среди Мюнхенского ботанического сада. Ближайшие соседние здания — дом и лаборатория знаменитого Либиха, которому так много обязана технология: совпадение очень оригинальное и счастливое. С обыкновенной) скоростью подобных работ постройка была кончена в семь месяцев. Новый кристальный дворец, далеко уступая колоссальностью Гайд-Паркскому, или Сейденгэмскому, почти одинаковых размеров с Нью-Йоркским, длина его 800 баварских футов (около 110 сажен), ширина 160 футов (около 22 сажен), площадь, занимаемая дворцом, 134400 квадр. футов (около 2 500 кв. сажен).

Что касается до Нью-Йоркской всемирной промышленной выставки, то она обращена, как известно, в постоянное учреждение, и Кристальный дворец ее, закрывавшийся на некото’рое время для необходимых переделок, снова открыт в мае нынешнего года, при стечении 20 000 зрителей. Одним из главных действующих лиц при этом торжестве был оратор мирных конгрессов, Элигу Боррит (Elihu Burritt). Президент постоянной выставки объявил, что это учреждение назначает золотую медаль в 1 000 долларов (1 300 р. с.) за полезнейшее изобретение, которое будет сделано в течение 1854 года, с тем условием, чтоб его модель была представлена в Кристальный дворец, пять других медалей в сто долларов каждая, под тем же условием, за другие изобретения и еще пять медалей, также по сто долларов, за пять лучших артистических произведений текущего года.

От выставок перейдем к всемирной торговле и главным ее двигателям — морским судам, железным дорогам и путям сообщения. Шарль Дюпен читал в Парижской академии отчет о сочинении капитана Бургуа (Bourgois) ‘О коммерческом пароходстве Англии’ ^|0. Записка Дюпена представляет довольно подробное и очень интересное обозрение усовершенствований, введенных в последние годы в устройстве почтовых и торговых пароходов, и здравые, если не особенно блестящие соображения о разных вопросах, касающихся этого предмета. Первое почтовое сообщение посредством пароходов между отдаленными странами было устроено между Англиею и Антильскими островами в 1839 году. До того времени почта отправлялась на парусных судах и по этой линии, как по всем другим путям через океан. В-этом году новосоставив-шаяся ‘Компания Вест-индского почтового пароходства’ заключила с английским правительством условие, по которому обязывалась, при пособии от правительства в 1 500 000 р. сер., содержать правильное почтовое сообщение между Англиею и Антильскими островами на пароходах в 400 сил. По числу рейсов, которые обязывалась она сделать, ей приходилось получать пособия около 2 р. 25 к. сер. за каждую версту, сделанную пароходом. Условия были выгодны для английского правительства, потому что прежде ему стоило более миллиона рублей сер. содержать это сообщение на парусных судах, расходуя сумму только наполовину большую, оно получало средство пересылать почту гораздо быстрее и правильнее. Пароходы компании были деревянные и не могли ходить быстрее 13 или 14 верст в час. Заатлантическое путешествие было еще так трудно и опасно для лучших тогдашних пароходов, что компания потеряла в течение нескольких месяцев шесть пароходов, и вообще спекуляция сначала была для нее убыточна. Но торговля между Англиею и Америкою быстро развивалась, увеличивалось вместе с этим число пассажиров и количество товаров, перевозимых компаниею, и мало-помалу дела компании пошли очень хорошо. Погибшие пароходы были заменены сильнейшими и лучше устроенными, так что с 1852 года компания имела уж пять пароходов, каждый в 800 сил и 2 250 тонн (около 140 000 пуд.) клади. Пароходы были деревянные, потому что английское адмиралтейство включило это условие в контракт для того, чтоб обратить их, в случае всйны, в военные суда — предположение, оказавшееся ныне совершенно неосуществимым, по негодности почтовых пароходов выдерживать битву, — их стены слишком тонки для этого. Потом Кюнерд основал другую, более сильную компанию, обязавшуюся содержать почтовое пароходство сначала только между Ливерпулем и Галифаксом (в Канаде), а с 1846 года также между этими городами, Бостоном и Нью-Йорком. Кюнерд обязался отправлять в три зимние месяца пароходы через две недели, в остальное время года еженедельно (всего 44 рейса). Пароходы по условию должны были иметь 400 сил, но Кюнерд нашел выгоднее делать их не менее 650 сил, для достижения большей быстроты он начал делать пароходы длиннее прежних, так что у него длина пароходов была более ширины в 5, 6, 6 ¹/₂ раз и даже более. Наконец он стал употреблять в своих машинах сильнейшее давление паров, нежели какое допускалось прежними машинами, и, таким образом, его пароходы достигли скорости 17 и 19 верст в час. Несмотря на больший размер своих пароходов, он нашел возможность довольствоваться пособием меньшим того, какое получали антильские пароходы, ему приходилось получать от английского адмиралтейства только 2 руб. сер. за каждую версту, пройденную пароходом. С 1850 года вступает в соперничество с ним северо-американец Коллинс (Kollins), устраивающий новое почтовое пароходное сообщение между Нью-Йорком и Ливерпулем. Новая компания построила пароходы больше и сильнее кюнердовых и тем принудила самого Кюнерда увеличивать размер своих пароходов, так что, наконец, он построил (в Англии) пароходы ‘Аравия’ и ‘Персия’, имеющие 960 сил и 2 400 тонн (150 000 пудов) груза. Они имеют длину в семь раз более ширины, чего прежде еще не бывало. Вместе с этим их машины допускают давление паров в 14 фунтов на квадратный дюйм, вместо 4 фунтов, которыми довольствовались в 1845 году. При этих усовершенствованиях ‘Аравия’ ходит из Нью-Йорка в Ливерпуль (против морского течения) 19 верст, из Ливерпуля в Нью-Йорк (по течению) 22 версты в час. Коллинсовы пароходы не достигают быстроты ‘Аравии’, но вообще ходят быстрее кюнердовых пароходов: средняя скорость по сложности за три года была у английских (кюнердовых) пароходов 20,222 километров (19 верст), у американских (коллинсовых) пароходов 21,7 (20 верст) в час. Коллинсова компания получает от североамериканского правительства очень большую плату за перевозку почты, пропорционально почти вдвое более, нежели кюнердова компания от английского.

Но эта чрезмерная быстрота, которой достигают почтовые пароходы соперничествующих компаний, давая им средство совершать путь между Нью-Йорком и Ливерпулем в 12, 11, даже 10 суток, вместо прежних 14 или 15, стоит огромных пожертвований. Известно, что сопротивление воды возрастает по кубам скоростей, так что для двойной скорости надобно увеличивать движущую силу в 8 раз, для тройной — в 27 раз. И для того, чтоб проходить 20 верст в час, пароходы должны тратить втрое более силы, нежели достаточно было бы им для скорости 14 верст в час.

На этом расчете была основана возможность новой компании, не получая никакого пособия от правительства, вступить в соперничество с пароходами Кюнерда и Коллинса, получающими ежегодно миллионы из английского или американского государственного казначейства. Эта компания составилась в Шотландии, отечестве Уатта, на берегах Клайда, где строится ныне ежегодно больше пароходов, нежели во всей остальной Англии и Ирландии. Причина развития постройки пароходов на берегах Клайда — близость железных рудников и каменноугольных копей. Новая компания довольствуется машиною в 300 сил для парохода в 1 600 тонн (98 000 пудов груза) и скоростью 8 узлов (14 верст) в час, вместо 20 и 21 версты в час кюнердовых и коллинсовых пароходов. Таким образом, издержки проезда сокращаются и шотландская компания, перевозя пассажиров и товары гораздо дешевле, нежели почтовые компании, все-таки получает выгоду, не нуждаясь в пособиях.

Но как ни быстры и огромны пароходы Кюнерда и Коллинса, они еще далеко не последняя достижимая для нынешних строителей степень быстроты и огромности. Когда более разовьется торговля Европы и Америки с Китаем и Япониею, мы увидим суда гораздо огромнейшие и быстрейшие. Уж и теперь сделано много шагов вперед с 1851 года — времени постройки коллинсовых пароходов. Дюпен указывает один пример: пароход, который строится на Темзе Брюнелем (французом по происхождению, сыном знаменитого Брюнеля, построившего тоннель под Темзою). Этот пароход будет втрое длиннее 120-пушечного корабля (то есть около 100 сажен длины) и подводная часть его будет вытеснять в восемь раз большую массу воды. Он весь будет построен из железа. Один только запас каменного угля, который он будет брать для своих поездок, будет по весу равняться всей тяжести двух линейных кораблей. Этот колоссальный корабль будет иметь четыре мачты, не считая бугшприта, и будет ходить на парусах и силою паров вместе. Паровые машины будут у него устроены и с колесами и с винтом. Этот же самый корабль, прибавим мы, описывается гораздо точнее, нежели у Дюпена, в статье ‘L’Indpendance belge’ {Бельгийская независимость. — Ред.}. Постройка его будет окончена через два года. Длина его будет 213 ¹/₃ метров (100 сажен и 1 ¹/₄ аршин), ширина 25 ¹/₃ метров (11 сажен 2 аршина), вместимость его будет 22 000 тонн (1 375 000 пудов), то есть в 7 или 8 раз более величайших кюнердовых пароходов. Устройство его не менее замечательно, нежели огромность. Стены будут состоять из двойной железной одежды, облекающей изнутри и снаружи железный скелет или каркас, шириною в аршин. Внутренность разделена по длине тринадцатью, а по ширине двумя сплошными железными перегородками, в том роде, как большие домы разделяются на несколько отделений капитальными стенами, так что корабль будет разделен на 42 части, или ящика. Эта система построения имеет две цели: во-первых, придать большую стойкость всему кораблю, во-вторых, совершенно обезопасить его судьбу от всяких пробоин и повреждений. В самом деле, если б корабль был пробит подводною скалою, то вода затопила бы только одно из его 42 отделений, и корабль от этого повреждения не только не сел бы на дно, но даже не потерпел бы существенного вреда. Гигантский корабль при хорошем ветре будет ходить и на парусах, но главным и постоянным его двигателем будет паровая машина в 2 600 сил, которая в одно время будет действовать и колесами и винтом. Соединение в корабле винтового и колесового механизмов имеет целью разделение напора страшной паровой силы нэ стены корабля, а еще более — соединение выгод винтового и колесового устройства, потому что именно в тех обстоятельствах, когда винт действует невыгодно, колеса действуют самым выгодным образом, и наоборот. Компания, строящая этот колоссальный корабль, который обойдется более ‘ежели в 2 250 000 р. сер., надеется иметь возможность перевозить на нем товары и пассажиров по низшим ценам, нежели обыкновенные пароходные таксы. В самом деле, вместимость корабля возрастает по кубам, когда его перпендикулярный разрез и сопротивление воды возрастают по квадратам, или гораздо менее, так что, например, корабль, вдвое больше другого длиною, шириною и осадкою в воде, будет поднимать в восемь раз более груза, между тем как его разрез будет только в четыре раза более, и, поднимая груза в восемь раз более, он будет требовать только в четыре раза большей силы, то есть будет расходовать на каждую тысячу пудов груза вдвое менее силы, взяв вместо двойного тройное увеличение длины, ширины и осадки, мы получим и втрое меньшие расходы на перевозку каждой тысячи пудов груза. Расчет простой и верный, и на нем основано стремление к баснословному увеличению кораблей. Кроме того, чем длиннее и массивнее корабль, тем быстрее пойдет он при одинаковой пропорции движущей силы на каждую тысячу пудов груза. Это также математически верный закон. Основываясь на всем этом, компания рассчитывает, что ее корабль, при 500 пудов груза на одну силу паровой машины, пойдет так же быстро, как лучшие кюнердо-коллинсовские пароходы, берущие только 200 пудов на одну силу машины. Таким образом, гигантский корабль будет, по расчету, брать 10 000 тонн каменного угля, 5 000 тонн (320 000 пудов) товаров и иметь 500 кают 1-го класса, кроме соответственного числа пассажирских мест низших классов. С запасом 10 000 тонн угля он может итти на полных парах 38 суток, то есть сходить в Америку из Англии и воротиться, ^—не задерживаясь нагрузкою нового угля, и еще привезет огромный остаток прежнего запаса. Строители даже рассчитывают, что, при помощи парусов, он с одним запасом угля будет совершать рейсы из Англии в Австралию и обратно, не запасаясь углем не только на пути, но и в Австралии.

Заметим кстати, что цифры, приведенные Дюпеном о скорости пароходов, — средние цифры по трехлетней сложности, и что теперь почтовые пароходы ходят уж более 20 верст в час. Так ‘Атрато’ пришел из Саутемптона на остров Св. Фомы (в Вест-Индии, длина рейса 3 622 англ. миль, около 5 500 верст) в 11 суток и 8’А часов, что дает среднюю скорость с лишком 23 версты в час, или более 500 верст в сутки — быстрота сообщения, почти равная быстроте сообщения по железным дорогам во Франции и России, большая, нежели скорость езды по железным дорогам в Германии. И по величине есть пароходы гораздо более кгонер-довских ‘Аравии’ и ‘Персии’. Так ‘Гималая’ имеет 1 600 сил и берет 4 200 тонн (более 250 000 пудов) груза, этот едва ли не громаднейший из нынешних пароходов ходит еще быстрее ‘Атрато’: по 14 узлов (около 25 верст) в час, или около 600 верст в сутки!

Но пароходы, несмотря на все свои усовершенствования, вовсе не вытесняют еще парусных судов из морской торговли: на стороне пароходов быстрота и точность, на стороне парусных судов дешевизна доставки. Поэтому в 1851 году только одна пятнадцатая часть товаров была перевезена во всесветной торговле на пароходах, остальные четырнадцать пятнадцатых были перевезены парусными судами. С того времени пропорция в пользу пароходов должна была увеличиться. 1 января 1854 года Англия имела, по отчету, представленному в палату депутатов, 1 375 пароходов, общая вместимость которых была 248 623 тонны, или около 15 000 000 пудов. Это более, нежели в 1851 году, но все еще ничтожно для количества товаров всесветной торговли. Этим пароходам было бы надобно сделать семь рейсов, чтоб удовлетворить требованиям одной нашей волжской торговли, провозящей 100 000 000 пудов товаров вверх и 80 000 000 пудов вниз по Волге. В один раз не могли бы они поднять товаров, отправляемых из одного Рыбинска. Из 1 735 пароходов 395 железных (155 винтовых, 240 с колесами) и 980 деревянных.

Но возвратимся к записке Дюпена. Между паровым и парусным механизмом вместо соперничества начинает водворяться некоторое единство, и наибольших успехов надобно ожидать судоходству именно от этого соединения различных сил. Паруса будут при попутном ветре избавлять от расходов на пары, пары будут двигать судно при недостатке ветра, и, таким образом, экономия, аккуратность и быстрота доставки соединятся. Этот принцип уж начинают принимать строители пароходов. Теперь только некоторые речные пароходы движутся исключительно силою паров. На всех морских торговых пароходах есть и паруса, но парусность их слишком мала, по мнению Дюпена, и должна быть увеличена. На некоторых пароходах объем парусов еще только в 12 раз более разреза судна в самом широком и глубоком месте. На других пароходах парусность достигает уж величины 20 разрезов, а на пароходно-парусном корабле ‘Наполеон’, чрезвычайно быстром ходоке, получившем премию ‘за наисовершеннейшее применение парового устройства к военным кораблям’, объем парусов равняется 28 поперечным разрезам корабля в самом широком месте. Здесь, как и во всей почти своей записке, Дюпен развивает мнения, высказываемые Бургуа, опытным и ученым моряком, потому его слова должны быть не пустыми теориями человека, незнакомого с делом специально, но тяжесть мачт и значительное сопротивление, представляемое воздуху оснасткою парусного судна, едва ли дозволят пароходам, которые должны ходить в затишье и против ветра, слишком значительно увеличивать свою парусность. Что касается до издержек на парусное устройство, они не могут служить ни малейшим препятствием прибавления парусности к пароходу, едва равняясь одной сороковой части цены парового механизма.

Но и чисто парусные суда стремятся, наравне с пароходами, увеличивать свою скорость. Общее средство к этому — устроение их по форме пароходов, главным образом увеличение длины при прежней или уменьшенной ширине и осадке в воде. С другой стороны, год от году лучше знакомятся с теориею ветров и распределением морских течений, так что год от году парусные суда будут вернее рассчитывать удобнейшее время и лучший путь для плавания.

Заметим здесь кстати, что почитателям памяти Уатта, изобретателя паровых машин, предлагают присылать в Гринок, место его рождения, по одному камню с надписью своего имени. Из этих камней будет воздвигнут памятник Уатту на высокой скале близ Гринока. Подобный же памятник воздвигают Вашингтону. Не только в Англии, но и в Канаде нашлось уже множество желающих участвовать в исполнении этой истинно поэтической мысли.

О новооткрытых участках железных дорог и ныне, как всегда, множество известий. Скажем только несколько слов о гигантском предприятии, которое давно уж кружит головы североамериканцам — железной дороге из внутренних областей в Сан-Франциско. Она нужна не только для прямых сношений с Калифорниею, но еще более для того, чтоб североамериканцам получить возможность ездить в Японию и Китай прямым путем, не огибая Южной Америки: эта дорога сократила бы путь из Нью-Йорка в Японию и Китай с лишком вдвое, и американские товары доставлялись бы туда в 25 дней. Наилучший, повидимому, проект этой дороги, составленный Нотом (Not), таков: дорога пойдет из Джефферсона, стоящего на Миссури на запад от Сен-Луи, почти прямо на запад, к Бриджерскому проходу чрез Скалистые горы, оттуда пойдет на западо-северо-запад к озеру и лежащему на нем городу Утах (Utah), чрез мормонские поселения, и потом на западо-юго-запад чрез Сьеру-Неваду (Снеговые горы) к Сан-Франциско. Уклонения от прямой линии были бы очень незначительны, если принять этот проект, и притом была бы та выгода, что дорога пошла бы в теплом климате, между 30 и 40 северной широты, почва пустынных ныне государственных земель, лежащих по этому пути, чрезвычайно плодородна, и выгода от их продажи и обработки скоро покрыла бы с избытком все издержки дороги. Приблизительная длина дороги будет: от Джефферсона до Скалистых гор около 1 600 верст, от Скалистых гор до города Утах около 374 верст, от города Утах до Сан-Франциско около 1 750 верст, всего около 3 725 верст — расстояние, почти равное расстоянию от С.-Петербурга до Парижа. Невозможного тут еще нет.

А Калифорния сама по себе стоит железной дороги в 40 или 50 миллионов долларов. Всего добыто золота в ней, со времени открытия рудников до конца прошедшего года, на сумму 44 000 000 фунтов стерлингов (более 270 000 000 р. сер., или около 18 000 пудов). Вот еще несколько вновь обнародованных цифр, свидетельствующих о быстром возрастании благосостояния и могущества Соединенных Штатов.

Из недавно изданных отчетов видно, что в 1851 году в Соединенные Штаты привезено было товаров на сумму 45 000 000 ф. ст. (280 000 000 р. сер.) и почти на такую же сумму (45 400 000 ф. ст.) вывезено.

Доходы Североамериканских Соединенных Штатов простирались в прошедшем финансовом году (считающемся с 1 июля) до 74 760 264 долларов (около 99 000 000 р. сер.), доходы прошедшего года (с 1 июля 1852 по 1 июля 1853 г.) простирались только до 61 000 000 долларов, увеличение в один год равняется почти 13 800 000 долларов (около 18 000 000 р. сер.), излишек доходов перед расходами был 30 000 000 долларов (около 40 000 000 р. сер.), из них 20 миллирнов употреблены на уплату государственного долга, а 10 миллионов еще остаются в запасе. В число доходов налоги и пошлины принесли 68 миллионов долларов, а 7 700 000 доставила продажа государственных земель в западных краях.

Но возвратимся к новостям, свидетельствующим об усовершенствованиях в приложении науки к промышленной деятельности.

В сентябре 1851 года первый подводный телеграф был проложен между Дувром и Кале. После того устроены подводные телеграфы между Дувром и Остенде, между Форт-Патриком и Донади (между Ирландией и Великобританией). Но длиннейший и важнейший из всех ныне существующих подводных телеграфов устраивается для соединения Европы с Африкою, чрез Корсику и Сардинию. Подводный канат телеграфа будет состоять из трех частей. Первая (около 90 миль, 140 верст) будет положена в Средиземное море между Спецциею (в Италии) и мысом Корсо (самою северною оконечностью Корсики), потом пойдет телеграф по земле, чрез всю длину Корсики до южного ее конца, работы на материке Корсики уже начаты, Корсика соединится с Сарди-ниею вторым отделением подводного телеграфа, длиною около 15 верст, по Сардинии опять пойдет обыкновенный электрический телеграф, третья и самая длинная часть подводного каната проложится между южною оконечностью Сардинии (мысом Кальяри) и африканским берегом, близ Туниса, где соединится с французско-алжирским электрическим телеграфом, который будет готов к январю. Длина подводного каната между Сардиниею и Африкою будет не менее 150 англ. миль (230 верст), эта последняя часть каната будет весить около 75 000 пудов, и когда мы подумаем, что глубина моря, в которое должен быть погружен канат, доходит до 350 сажен, то невозможно не удивляться успехам науки и промышленности. Весь канат делается в Англии, первая часть его (150 верст) уж готова и скоро будет отправлена для погружения. Приготовляется он следующим образом. На пеньковый канат, пропитанный смесью из масла, сала, дегтя и смолы, навиваются шесть медных проволок, собственно составляющих ‘телеграф’, они покрыты гуттаперчевой одеждой, которая изолирует их и предохраняет от ржавчины, они не касаются одна другой, для этого и для сохранения совершенно правильной круглой формы в промежутках навиваются вместе с ними толстые пеньковые шнуры, их разделяющие. Все это покрывается слоем лучшей пеньки, приготовленной так же, как и центральный канат, слой этот сплетается в виде сплошной непроницаемой сетки. Потом все это обвивается двенадцатью толстыми железными проволоками. Сплошная наружная спираль их идет так плотно и верно, что имеет очень красивый и математически правильный вид. Английская миля каната весит около 8 тонн (500 пудов), или каждая сажень около 25 фунтов, весь подводный канат, длиною около 250 миль (375 верст), будет весить 2 000 тонн (125 000 пудов) и будет совершенно готов к августу. Как быстро идет дело, можно заключить из того, что еще 16 января было поле там, где ныне фабрика, выстроенная для приготовления каната. Телеграф устраивает частная компания, ‘Компания телеграфа чрез Средиземное море’, ее директор Джон Бретт, телеграфический инженер. Об огромности расходов говорит уже то, что наем парохода для отвозки готовых 100 миль каната и его нагрузка обошлись более нежели в 60 000 р. сер. Отправка происходила в присутствии множества ученых и других почетных лиц, приглашенных на это торжество промышленности и науки. 30 июня этот пароход (Persian), с своим канатом между Италиею, Корсикою и Сардиниею, пришел в Геную, и теперь канат, вероятно, уже погружен и половина дела сделана. Остается положить самую длинную часть, между Сардинией и Африкой.

Вот обыденные известия того же рода: швейцарское правительство строит электрический телеграф между Риги и Люцерном. Открыт электрический телеграф между Бомбеем и Калькуттою.

В Лондонском обществе заграничных ученых была недавно читана записка о том, как необходимо для Индии улучшение путей сообщения, проложение железных дорог, проведение каналов, как необходимо правительству позаботиться о развитии в этой стране земледелия и т. д. В самом деле, доказательства представлены очень ясные: всего из Индии вывозится товаров на сумму только от 10 до 20 миллионов фунтов стерлингов, при народонаселении в 150 миллионов, сравните эти цифры с цифрами доходов и торговли Соединенных Штатов, имеющих в шесть раз менее населения, и вы скажете, что Индия действительно находится в жалком положении. Есть за нынешний месяц и другие известия об электромагнетизме, постоянно расширяющем круг своих полезных приложений.

В Готе (в Саксонии) изобретена Вильямом Ганзеном электромагнитная гравировальная машина. Доведена ли она до совершенства изобретателем, или будет еще нуждаться в улучшениях, чтоб достигать своей цели — об этом можно будет судить, только увидев гравюры, исполненные при ее помощи, но что способ, на котором она основана, совершенно удобоприменим, это можно сказать уж и теперь. Не ошибемся мы, если предскажем и то, что применение электромагнетизма к гравированию должно произвести переворот в этом искусстве, довести его до чрезвычайной степени совершенства, и с тем вместе сделать гравюры на стали гораздо более дешевыми. Не входя в технические подробности, расскажем сущность дела. Резец, утвержденный в станке, приводится в сообщение с проволокою электромагнитной машины. Смотря по тому, идет ли через проволоку, или перерывается электромагнитный ток, резец то приподнимается, то опускается. Под резцом гравируемая доска, которая медленно движется механизмом, подобным часовому. Опустившись, резец делает на ней точки или черты, смотря по тому, мгновенно поднят он опять вверх силою электромагнита или остается несколько времени прижат к доске. Когда мы припомним быстроту и точность, с какою может нажимать и поднимать резец электромагнитная машина, то убедимся, что гравюра может быть исполнена таким образом необыкновенно чистая, точная, превосходная, и что процесс гравирования может итти значительно быстрее, нежели ныне.

Вот и другое приготовляемое наукою для промышленности приложение электромагнетизма. Известный французский физик Бекрель (Becquerel) читал в Парижской академии наук записку о своих опытах извлечения драгоценных металлов не промыванием или ртутным процессом, как это делается теперь, а электрохимическим путем. Он занимается этими опытами уж около двадцати лет и производил их над довольно большим количеством (около 1 000 пудов) руды, доставленной ему из Мехики, Коломбин, Перу и Алтая. Он подвергает руду разным химическим операциям и таким образом превращает ее в химическую смесь, растворяющуюся в воде. Растворив эту смесь водою, он подвергает ее действию электричества, которое разлагает ее, отделяет металлы и осаждает их. Вместе с краткою запискою он представил Академии сочинение, трактующее об этом вопросе во всех подробностях, и объявил, что скоро начнет его печатать.

Из других еще более прямых приложений науки к жизни скажем, во-первых, о размножении числа пород полезных домашних животных. Но прежде выпишем несколько слов из вышедшего на-днях нового издания лучшей книги об этом предмете (Domestication et naturalisation des animaux utiles, par Isidore Geoffroi Saint-Hilaire) ‘Приучение полезных животных к тому, чтоб они делались домашними (акклиматизировались)’. Из древних народов римляне старательнее и успешнее всех занимались обращением животных, живущих на воле, в домашних. Но внимание их было обращено преимущественно на дрессированье страшных зверей, владеть которыми было лестно для тщеславия знатных покупщиков, известно, что у них были ручные львы, тигры, пантеры, которых можно было запрягать в экипажи. И теперь умеют достигать этого: в одном из парижских цирков ‘укротитель’ ездил, подобно Гелиогобалу, в колеснице, запряженной двумя львами ¹¹. Теперь в зверинцах фокусников есть слоны, умеющие становиться, к неописанному восторгу толпы, на передние ноги, вниз головою, вверх задними ногами. Римские дрессировщики достигали еще большего успеха: у них были танцующие слоны, как теперь есть пляшущие собаки, и этого мало: во время триумфальных торжеств в честь Германика римлянам показывали слонов, пляшущих на канате ¹². Но все это были пустые штуки, из которых не могло произойти никакой пользы. Так же искусно умели римляне откармливать разных животных для своих гастрономических столов, умели откармливать даже улиток, составлявших у них лакомое блюдо, но и здесь искусство служило только роскоши, прихоти, а не пользе. Гораздо большего внимания заслуживает искусственное разведение не только речных, но и морских рыб, хотя и оно имело целью удовлетворение причудливому вкусу гастрономов, а не общей пользе. Так римляне переселили любимую гастрономами рыбу scarus из Греческого моря в Тосканское и акклиматизировали ее там. Нам еще далеко до такого искусства. Наконец Варрон говорит, что римлянам было известно искусственное оплодотворение рыбьей икры — дело, столько занимающее ныне естествоиспытателей и возбуждающее столько споров ¹³.

Относительно искусственного размножения рыб можем сообщить интересные опыты, которые делал Лами в пруду Ментенонского парка с искусственными приютами для метания икры, эти удачные опыты могут до известной степени вести к той же цели, какой стараются достичь искусственным оплодотворением икры. Известно, что рыба ищет для метания икры мест, поросших водяными травами, за которые цепляется икра, Лами придумал устраивать в пруду подобные искусственные загороди, которые, по окончании метания икры, могли бы с прилипшею к ним икрою быть передвигаемы в особенные резервуары, где икра будет уж совершенно предохранена от всех опасностей и где, поэтому, ни один зародыш не будет погибать. Он устроил пловучие кустарники из привязанных к деревянным решеткам прутьев, они погружаются в воду и прикрепляются веревками к баласту, брошенному на дно. Когда приходит время метания икры, водяная трава в пруду уничтожается, и таким образом вся рыба должна приходить метать икру в этих кустарниках. Из рыб, живущих в пруду Ментенонского парка, первые мечут икру окуни. С ними опыт удался: в резервуары передвинуто было на кустарниках огромное количество икры, из которой вышли миллионы молодых окуней, теперь по достижении достаточного роста выпускаемых в реку Эру (Eure). Когда первый отчет был послан, оставалось еще видеть, в такой ли же степени удачен будет опыт над карпами и другими породами ментенонской рыбы, для которой не приходило еще тогда время метания икры, но успех вероятен. Способ, употребленный Лами, с незапамятных времен употребляется китайцами, которые во время метания икры на целые десятки верст устилают реки рогожами и потом перетаскивают эти рогожи с приставшей к ним икрою в места, где икра безопасна от хищной рыбы и других врагов.

Вот еще известие, хотя отчасти относящееся сюда. Известно, как часто случается больным терпеть недостаток в пиявках. Простой поселянин в департаменте Жиронды с большим успехом разводит пиявок у себя в пруду, загоняя туда на несколько времени старых коров и лошадей, кровью которых откармливаются пиявки. Эта спекуляция приносит ему большие выгоды. Но жестокость ее ужасна.

В Европу привезли между тем нового товарища волам, коровам и лошадям. Гость издалека, и провоз его стоит больших хлопот, но если гость привыкнет к Европе, то все хлопоты вознаградятся с избытком новыми удобствами, которые доставит он своим хозяевам. Этот новоприезжий — як (yack), китайский буйвол с лошадиным хвостом. Польза от распространения в Европе этой породы скота была бы, по мнению Изидора Жоффруа Сент-Илера, неисчислима ¹⁴. В горных областях Тибета и Китая як вполне заменяет жителям лошадь, корову и овцу: на нем они перевозят вьюки, его запрягают в телегу, его употребляют для распахивания полей, от него получается и мясо, и молоко, и, наконец, его очень густая и длинная шерсть заменяет овечью волну. Як очень скоро размножается, неприхотлив на пищу, не боится никаких холодов. Потому надобно думать, что его легко акклиматизировать в Европе. Но до сих пор в Европе существовал только один экземпляр этой породы, он принадлежал зверинцу лорда Дерби. Теперь благодаря усилиям Жоффруа Сент-Илера и Парижского зоологического общества было поручено французскому агенту Монтиньи, возвращающемуся из Азии в Европу, привезти с собою несколько яков для разведения их во Франции, и Монтиньи успел довезти в целости до Гавра стадо этих животных, состоящее из двенадцати голов отборного качества.

Английские почитатели Либиха собрали по подписке более 1 000 ф. ст. (6 000 р. сер.) для поднесения ему подарка, в знак уважения к его заслугам науке. На собранную сумму куплен серебряный сервиз. Это подает нам повод сказать опять несколько слов об Англии и Обществе искусств.

В Лондонском обществе искусств (Society of Arts) доктор Кинг Чельмерс (Chalmers) читал интересную записку ‘О промышленной патологии, или болезнях и вредных последствиях, соединенных с некоторыми занятиями’. Он указал ремесло портных, которые должны постоянно сидеть с поджатыми ногами, отчего расстроивается желудок и внутренности, страдает спинной хребет и грудь, на сапожников, которые, кроме всего этого, еще должны постоянно сильно надавливать колодкою верхнюю часть живота и грудь, на прачек, у которых, от долгого стоянья, страдают ноги, на зеркальщиков, которые постоянно вдыхают ртутные пары, и т. д. Дело промышленной патологии исследовать, не может ли быть устроен верстак для портных так, чтоб они могли сидеть в менее вредном положении? не может ли быть сапожная колодка устроена так, чтоб не давить легкие? не может ли быть изобретена удобная для прачек скамья? Вся эта речь — следствие предположения Общества искусств обратить внимание на эти важные вопросы и говорена с намерением выставить на вид всю их важность. Вследствие этой речи, основные мысли которой, несмотря на всю важность свою, очень удобоприменимы и ни от кого не требуют никаких пожертвований, члены общества решили ежегодно устраивать выставку новоизобретаемых рабочих инструментов и других принадлежностей работы, которые имеют целью облегчить и сделать менее вредными для здоровья различные роды работ. Кроме того, Общество искусств предположило ежегодно приготовлять подробное ‘разыскание’ подобного рода относительно той или другой части промышленной патологии. В нынешнем году назначило оно ‘разыскание о вредных последствиях различных работ для глаз’ и в ответ на свою тему получило уже много дельных записок.

В этом же заседании Общества искусств была прочитана Мэк-уортом (Mackworth) записка ‘О патологии рабочих в рудниках и копях (On the pathology of the miners)’, имеющая тесное родство с Чельмерсовой. Он говорит, что в Великобритании из тысячи таких рабочих 125 бывают убиваемы, засыпаемы землею, убиваемы обрушивающимися кусками земли, балками и вообще кончают жизнь неестественною смертью, так что из 250 000 рабочих в Англии 30 000 должны погибнуть насильственной смертью. В Бельгии пропорция эта вдвое менее. Но погибель от подобных несчастных случаев зло еще ничтожное в сравнении с непременным сокращением естественного срока жизни, рановременностью смерти, общею участью всех работающих в рудниках и копях. Статистические таблицы доказали Мэкуорту, что работа в каменноугольных копях, железных, медных, оловянных и свинцовых рудниках (других в Великобритании очень мало) сокращает жизнь рабочего пятнадцатью или, в самом счастливом случае, двенадцатью годами и вредные условия, производящие такое страшное влияние, почти все могли бы быть устранены с выгодою для самих владетелей рудников. В пример этого приведем только очищение и освежение воздуха в шахтах, духота и нездоровость которого одна из пагубнейших сторон работы. В тех рудниках, где устроена хорошая вентиляция, рудокоп работает гораздо успешнее, живее, сильнее, так что в четыре дня успевает сделать столько же, сколько делает в пять дней в рудниках без вентиляции. Поразительное доказательство представляют ‘соединенные рудники’ корнуэль-ские. Год назад прокопать в них английскую сажень (одним футом менее русской) стоило 17 ф. ст., температура в рудниках была 105 Фаренгейта (32 Реомюра — духота действительно изнурительная), рабочие должны были сменяться каждые пять минут. По просьбе директора, Уильямса, г. Мэкуорт осмотрел рудники и составил проект вентиляции, проект был принят, воздух освежился, температура упала до 70 Фаренгейта (19 Реомюра — несколько жарко, но уж очень сносно. Мэкуорт говорит, что можно было бы, при лучшем соблюдении плана, понизить теплоту до 17 или даже менее) и теперь прокопать английскую сажень стоит только 5 ф. ст. (31 р. сер. вместо прежних 105 р. сер.— в 3 ¹/₂ раза дешевле).

Не так удобоприложимы, но тем не менее интересны наблюдения другого английского врача относительно связи между господствующими ветрами и болезнями. Записку об этом читал доктор Моффет в Лондонском литературном обществе. По его исследованиям, наибольшее число больных бывает при южных ветрах, наименьшее число умирающих при ветрах северных. Есть болезни, особенно развивающиеся при известных направлениях ветра. Апоплексия, эпилепсия и другие причины так называемой ‘скоропостижной’ смерти свирепствуют преимущественно во время града и снега и во время северо-западного или юго-восточного ветра, при которых обыкновенно бывают эти атмосферические явления. Конечно, наблюдения доктора Моффета относятся только к Лондону, и в других местностях выводы должны измениться сообразно различию в качествах того или другого ветра.

Несколько очень отрадных подробностей об исцелении кретинизма, этой страшной язвы низменных долин у подошвы Альпов, обнародовано в брошюре об абендсбергском заведении для кретинов, находящемся в Бернском кантоне и основанном доктором Гуггенбюлем (Guggenbhl). Заведение построено на Абендсберге, в Альпийских горах, на высоте 5 000 футов над морем, такое возвышенное местоположение избрано, без сомнения, потому, что тяжелый воздух низменностей считается главною причиною кретинизма. Неутомимые попечения доктора о своих воспитанниках награждаются желанным успехом: расслабленные, старчески изможденные, слабоумные дети через несколько месяцев превращаются у него в понятливых и здоровых, прежде они могли только мычать, в Абендсберге они приобретают способность говорить. Когда он принимает их, они почти совершенно не имеют чувств обоняния и вкуса: они едят вс без разбора, руководясь только инстинктом голода, хорошая пища не пробуждает в них удовольствия, в заведении Гуггенбюля они становятся существами рассудительными. А еще недавно считали кретинизм и соединенное с ним слабоумие неисцелимым. Метод исцеления и воспитания, принятый в Абендсберге, очень прост и разумен. Физическое расслабление кретинов, происходящее от гнилого и сырого климата их родины, там лечат свежим воздухом, ясным климатом, в котором расположено заведение, здоровою пищею и гимнастическими упражнениями, укрепляющими силы. Укрепив тело, начинают развивать и рассудок, подавленный прежнею немощью его. Главный труд — выучить кретинов говорить, пробудить в них разумную деятельность слуха и голоса. Для этого учат их шевелить губами, как нужно это для произношения звуков, говорят им через слуховую трубу (так заснуло в них чувство слуха!), рисуя в то же время фосфором на стене предметы. Этот утомительный путь доводит, наконец, учителя до цели возвращения слабоумному кретину его человеческого достоинства. Успех абендсбергского заведения, существующего с 1842 года, был причиною основания других подобных заведений для кретинов и идиотов в Вюртем-берге, Баварии, Англии и других странах. Вообще результаты, в них достигаемые, так удовлетворительны, что число заведений, возникающих по их образцу, должно быстро увеличиваться.

Но вот и чисто ученое, совершенно, повидимому, отвлеченное от приложения открытие за нынешний месяц, чрезвычайно, однакож, интересное по связи своей с ужаснейшим из бедствий, поражающих целые страны.

Если справедливо, что твердая кора земного шара очень тонка в сравнении с его поперечником, будучи не толще пятидесяти верст, и что вся внутренняя материя земного шара находится в расплавленном состоянии (заметим, однакож, что такое мнение отвергается ныне многими учеными), то внутренняя жидкая масса должна, подобно наружной массе жидкости — водам океана, подчиняться притягательной силе луны и, хотя в меньшей степени, солнца. Как действие луны производит прилив и отлив вод океана, так и внутренняя жидкая масса должна стремиться приливать к тем местам, над которыми проходит луна. Такое же действие, только в меньшей степени, как и на воды океана, должно оказывать на нее и солнце, когда (во время новолуния и полнолуния) притягательная сила обоих светил действует по одному направлению, приливы жидкой внутренней массы должны быть сильнее, когда (как в первую и третью четверть луны) притягательное действие солнца, направляясь именно на те места, где от действия луны происходит отлив, ослабляет влияние притягательной силы луны, приливы жидкой внутренней массы должны быть слабее, подобно тому, как ослабевают в это время и приливы океана. Но, стремясь приливать к известному пункту, внутренняя жидкая масса должна встречать сопротивление в неподвижной твердой оболочке земли, должна сильно давить на нее, производить в ней сотрясения, и это может быть считаемо одною из причин землетрясений. Чтобы подобная гипотеза обратилась в положительный факт науки или была отвергнута наукою, как неосновательное положение, надобно подвергнуть ее проверке фактами. Такою проверкою занимается постоянно уж несколько лет французский ученый Перре (Alexis Реггеу) ¹⁵. Он собирает все известия о времени месяца и дня, когда происходили землетрясения, и потом соображает их время с положением луны и солнца относительно места, где происходило землетрясение. Труд его далеко еще не полон: и теперь он просит Парижскую академию помочь ему в собирании материалов, но он уж успел вычислить положение лу>ны и солнца во время нескольких тысяч землетрясений, за одно только нынешнее столетие собрал он более 7 000 наблюдений, особенно подробно анализирована им таблица 824 землетрясений, замеченных в Арекуипе (Arequipa), в Перу. Из этого анализа он вывел: 1) что в то время, когда притягательное действие луны и солнца направлено по одной линии и взаимно усиливается (во время полнолуний и новолуний), землетрясения бывают чаще, нежели в другие времена, 2) что они также бывают чаще в то время, когда луна стоит на меридиане места, нежели тогда, когда она далеко отходит от меридиана, 3) что они бывают чаще в то время, когда луна в ближайшем расстоянии от земли (в перигее), нежели тогда, когда она отдаляется от земли. Нельзя не согласиться, что этими выводами совершенно подтверждаются априорические соображения о влиянии луны на землетрясения, подобном ее влиянию на приливы и отливы.

Так как речь идет о землетрясениях, то прибавим, что недавно было два землетрясения, одно в Америке, и очень сильное, Сан-Сальвадор, главный город области того же имени в Центральной Америке, разрушен им 14 апреля, в первые десять дней после этого бедствия было отыскано под развалинами 308 трупов, но большая часть жителей, предостереженные легкими сотрясениями земли, предшествовавшими страшному кризису, успели спастись бегством. Другое землетрясение, довольно сильное, было слышно в конце июня в Козенце, в Неаполитанском королевстве.

В лондонской общественной жизни мы отметили уже довольно много явлений, во-первых, открытие Кристального дворца — новость, которая занимала лондонское общество уже несколько месяцев и столько же, если не более, будет занимать его, потом обеды, следовавшие за торжеством открытия, юбилей Общества искусств, Воспитательная выставка, несколько художественных выставок, хотя не особенно блестящих, однакож достойных занять внимание публики, но, кроме того, в Лондоне две оперные труппы, о которых мы будем говорить ниже и из которых одна, итальянская, отличается прекрасным составом (Лаблаш, Марио, Гризи, Виардо и проч.), другая, как увидим, также иногда способна возбудить интерес новыми или забытыми операми, придающими большую занимательность ее спектаклям. И этого мало. У лондонцев теперь есть еще истинно блестящая надежда: увидеть, наконец, истинный блеск солнечный, непомрачаемый, как прежде, каменноугольным чадом, достойным диккенсова Кокстоуна ¹⁶. В самом деле, жители Лондона надеются, что скоро дым не будет вечно лежать на их городе, как черный саван. Такая нездоровая и неприятная оригинальность Лондона легко может быть уничтожена, потому что происходит не столько от качества каменного угля, как теперь открывается, сколько от дурного устройства печей и труб, в которых уголь плохо перегорает. Давно уж думали о средствах уничтожить этот заражающий атмосферу недостаток. Наконец придуман снаряд, в котором чад и дым совершенно перегорают, так что труба перестает изрыгать страшное количество смрада. Акт парламента теперь обязывает лондонских домохозяев и заводчиков, которых печи превышают размер обыкновенных комнатных печей, к 1 августа запастись этим снарядом.

Ничего этого нет у парижан. У них почти нет и солнца, потому что беспрестанно идут дожди, фельетонисты не могут из своей изобретательной головы выжать ни одной новости и принуждены говорить о погоде. Они пытались было говорить о новых или старых лавреатах, отысканных Французскою академиею для выдачи им премий за прилежание в сочинении драм, но выходило очень плохо. Вообще очень многими странностями обильны действия Французской академии. Например: каждогодно назначает она темы для похвальных слов (loge) тому или другому великому человеку, часто выбирая при этом таких великих людей, которые уж давно перестали считаться великими и которых ровно не за что хвалить. Не менее оригинально и то, что, раздавая ежегодно премии за лучшее стихотворение, за лучшее драматическое произведение и т. п., она имеет почти на каждую награду постоянного лавреата, который с незапамятных лет неизменно получает премию и неизменно остается лучшим поэтом — только в глазах Академии, потому что только одна она и читает его увенчанное произведение. Так премию за стихотворство всегда получает одна и та же мадам, или мадмуазель, Луиза Колле, так и в нынешний раз драматическую премию получил знаменитый последователь Расина и Корнеля, Понсар, за свою комедию ‘Честь и деньги’ (l’Honneur et l’argent) ^l7. Но возвратимся к погоде. Не в одном Париже, а почти во всей Франции погода была до последнего времени такая, что говорить о ней надобно было не болтливыми шутками фельетониста, а грустным языком экономиста: проливные дожди грозили погубить все хлеба, но в последнее время солнце опять показалось и надежды на порядочную жатву оживились. Прежде парижанам было всегда готово приятное убежище от дождя — театр, в нынешний сезон и театры в Париже были плохи, особенно мучила парижан София Крувелли, которою они прежде так восхищались. Она не столько пела, сколько кричала, и не столько кричала, сколько размахивала руками на весь театр. Кроме этого, она еще довела до удивительной крайности слабость многих примадонн искажать свою партию всевозможными изменениями: она решительно вообразила, что должна петь не музыку Мейербера или Россини, а то, что ей придет в голову, так что не было никакой возможности отгадывать, какую партию, из какой оперы она поет — да она и не пела никакой партии, а просто фантазировала. Это вывело из терпения парижскую публику, может быть, содействовало и совершенному расстройству дел несчастной парижской оперы, которые уж много лет были в самом жалком положении, несмотря на все пособия от казны. Наконец правительство увидело, что опера решительно погибает при нынешнем своем устройстве (она, подобно всем другим парижским театрам, кроме Thtre-Franais была частным предприятием директора, содержавшего ее на свой счет) и поэтому решилось принять оперу в свое непосредственное заведывание и обратить ее из частного учреждения в придворное, как это было при Наполеоне и при Бурбонах. Директором от казны оставлен прежний содержатель оперы (Нестор Рокплан) с жалованьем 24000 франков. Посмотрим, лучше ли пойдут дела на следующий сезон, потому что теперь опера закрыта. Кроме этой новости сомнительного характера, все остальные в парижском артистическом мире — похоронные. Умерла Ребекка, сестра Рашели, довольно хорошая актриса. При таком уменьшении числа родных очень естественно усиление привязанности к тем, которые остаются в живых. Но вынуждать, как это, говорят, сделала Рашель, у Французского театра 12 000 франков жалованья своему брату, Рафаэлю Феликсу, которого талант так хорошо известен и нашей публике, значит простирать свою родственную любовь слишком далеко.

Умер Жюль Севест, директор Thtre Lyrique. Все хвалят его прекрасный характер и правила и искренно сожалеют о нем. Столько же жалеют и молодого композитора Жоржа Буке (Bousquet), очень даровитого и начинавшего приобретать известность. У него осталось семейство почти без всяких средств к существованию. Жюль Севест перед смертью приготовлял две оперы Буке к постановке на сцену своего театра. Умер также Эмиль Сувестр, один из даровитейших современных французских беллетристов. Вот его краткая биография. Эмиль Сувестр был родом из Бретани и первую известность в литературе приобрел своими статьями о народной словесности, нравах и суевериях бретонцев, они печатались в ‘Revue des deux mondes’, a потом вышли отдельною книгою под заглавием ‘Les derniers Bretons’ {‘Последние бретонцы’.— Ред.}, прекрасные ‘Rcits de la muse populaire’ (‘Рассказы простонародной музы’) служат продолжением этим статьям. Кроме того, он писал повести вроде Тпфера ¹⁸, отчасти сентиментальные, отчасти юмористические, одна из них (‘Охота за козами’) переведена в одном из последних нумеров ‘Москвитянина’. Если Сувестр и вдавался иногда в сентиментальность, то еще чаще он чрезвычайно наивно и мило описывал простонародный быт. В самой Франции этот писатель не пользовался всею известностью, какой заслуживал: он был слишком безыскусствен для французской публики.

Этим еще далеко не окончен длинный ряд более или менее известных лиц, умерших в Париже: к ним надобно прибавить Лаказа (Las Cases), сына того Лаказа, которому Наполеон диктовал свои записки, и супругу маршала Нея, храбрейшего из наполеоновских маршалов. Если присоединить к этому знаменитого французского археолога Рауля Рошетта, какая выйдет длинная процессия! Стольких известных имен, стольких даровитых людей лишилась в несколько недель Франция, уже и без того небогатая ныне знаменитостями! И Германия лишилась знаменитого в сценическом мире имени.

Госпожа Зонтаг, одна из первых певиц, если не первая певица нашего времени, умерла 18 июня в городе Мехико от холеры после кратковременной болезни.

Генриэтта Зонтаг родилась в Кобленце 13 мая 1805 года. Отец ее был второстепенный актер, мать — также второстепенная актриса. Сама она вступила на сцену с детства: шести лет Генриэтта играла в опере ‘Donauweibchen’ {‘Дунайская дева’. — Ред.} (из которой переделана наша ‘Русалка’, столь знаменитая лет тридцать назад), в роли Salom и, говорят, возбудила всеобщий восторг. На девятом году, лишившись отца, она была принята в Пражскую консерваторию: ‘в уважение к необыкновенным талантам’ для нее сделали исключение из правил Консерватории, не принимавшей воспитанниц моложе двенадцати лет. В 1821 году шестнадцатилетняя девушка дебютировала на пражском театре ролью ‘Принцессы Наваррской’ в опере Буальдье ‘Jean de Paris’ {‘Жан Парижский’. — Ред.}. Ее репутация быстро возрастала, так что, приехав чрез два года в Вену, она была избрана Вебером ¹⁹ для исполнения главной роли в его ‘Эврианте’, и Бетховеном для исполнения Solo soprano в его ‘Хоральной симфонии’. В 1824 году Зонтаг получила приглашение в Лейпциг и Берлин, и с этого времени начинается ее торжество: шесть лет она повсюду возбуждала энтузиазм, каким не награждали даже Каталани. Ее безукоризненная репутация, красота, приятность и благородство манер, прекрасный характер — все это увеличивало общее расположение к ней, но прелесть ее голоса, совершенство ее методы были действительно несравненны. Потому она была ангажирована за неслыханную в то время цену на парижскую сцену, которая тогда имела Пасту и Малибран, и новая певица с честью выдержала сравнение с этими великими примадоннами ²⁰. Через два года она явилась в Лондоне, и успех ее был так же велик на лондонской сцене, как и на парижской. По возвращении в Париж она получила предложение от графа Росси, состоявшего при сардинском посольстве в Париже. Покойный король прусский устранил все возражения родственников жениха, пожаловав дворянский титул любимой берлинской певице, и первая половина сценической карьеры Зонтаг окончилась, она вступила в аристократический круг и была двадцать лет его украшением. Но в 1848 году граф Росси потерял все свое состояние, тогда графиня благородно и мужественно решилась прибегнуть к своему таланту, чтоб обеспечить положение мужа и будущность детей. Она явилась опять на сцене Лондонской королевской оперы, ангажировавшей незабытую в течение двадцати лет певицу за 7 000 фун. стер. (43000 р. сер.). Много трудностей предстояло победить мадам Зонтаг. Репертуар совершенно изменился с тех пор, как она оставила сцену, сорокапятилетняя женщина должна была приготовлять новые роли, не имевшие ничего общего с ее прежними партиями, ее предшественницею на лондонской сцене была Дженни Линд, возбуждавшая неслыханный, небывалый восторг — как опасно было сравнение! Многие с недоверчивостью смотрели на ‘графиню’, не певшую на сцене двадцать лет, но великий талант благородной артистки восторжествовал вполне и над репертуаром, и над публикою, и над пристрастием к восхитительному, свежему голосу ‘шведского соловья’. Успех мадам Зонтаг был полный. В 1849 и 1850 году она продолжала петь в Лондоне, потом путешествовала по Германии, бывшей колыбелью ее славы, и в 1852 году отправилась в Америку. Объехав Соединенные Штаты — и здесь Дженни Линд была ее предшественницею, не повредившею успехам ее — она отправилась в Мехику и через несколько месяцев сделалась жертвою появившейся там эпидемии. Трагизм этого несчастия довершается странным стечением случайностей: когда мать умирала, ее дети, оставшиеся в Европе, отправились к ней — и найдут теперь ее могилу. Голос мадам Зонтаг был очарователен от природы, но еще более была она обязана своему искусству и изящному вкусу: люди, несколько лет ее слушавшие, не запомнят, чтоб она хоть однажды была не в совершенстве прекрасна, но лучше всего пела она моцартову музыку.

Одна из величайших примадонн нашего времени умерла, другая сходит со сцены: прощальные представления Гриэи в Лондонской королевской опере возбуждают все больше и больше энтузиазма в публике. Английские журналы дают и прощальные биографии знаменитой певицы.

Джульетта Гризи родилась в Милане, в 1816 году, теперь ей 38 лет. Семейство, из которого она происходит, дало много знаменитостей театру. Упомянем только о Джудитте Гризи, сестре ее, бывшей примадонною лондонской оперы. Другая сестра, Кар-лотта, первоклассная танцовщица. Талант Джульетты развился очень рано и обратил на себя внимание Марлиани, довольно известного в то время композитора, он дал ей полное музыкальное образование, и скоро Джульетта Гризи была признана достойною петь в ‘Норме’ вместе с Пастою. Скоро вместе с воспитателем своим Гризи отправилась в Париж, и в 1834 году, восьмнадцати лет, дебютировала в парижской опере. На той и другой сцене она имела громадный успех, какого не имела ни одна дебютантка со времени Каталани. С того времени она была постоянно любимейшею примадонною парижской, лондонской и петербургской публик. В настоящее время ее прощальные представления в Лондоне должны уж окончиться, из Лондона Гризи поедет в Соединенные Штаты и, заключив этим путешествием свою блестящую карьеру, удалится в свою виллу близ Флоренции.

На Дрюриленском театре, где играет немецкая оперная труппа, возобновлена давно забытая, почти совершенно неизвестная в Англии опера Моцарта ‘Il Seraglio’ {‘Похищение из Сераля’. — Ред.}. Труппа театра, состоящая почти исключительно из немецких певцов и певиц, не в состоянии выполнить ее достойным образом, в самой музыке заметны, по мнению английских дилетантов, следы неопытности композитора (‘Il Seraglio’ написана, однако, немногим раньше ‘Дон Жуана’), но гениальность великого Моцарта слышится в каждом мотиве, и это возобновление было истинным праздником для лондонской публики.

Santa Chiara новая опера Эрнста, герцога Саксен-кобург-готского, по отзывам знатоков, лучшее его произведение. Немецкие критики жалеют только о том, что либретто оперы, составленное довольно известною немецкою писательницею Бирхфейфер, очень плохо: г-жа Бирхфейфер довольно неудачно переделала повесть Цшокке ‘Принцесса Вольфенбюттельская’ ²¹. Для постановки оперы был приглашен Лист.

ПРИМЕЧАНИЯ

Первоначально напечатано в ‘Отечественных записках’, 1854, No 8, отдел ‘Смесь’, стр. 81—120. ‘Новости’ из ‘Отечественных записок’ 1854 года, NoNo 8—12 в собрание сочинений Н. Г. Чернышевского включаются впервые.

Принадлежность их Чернышевскому установлена В. Э. Боградом. Рукописи всех ‘Новостей’ не сохранились. Печатаются по тексту ‘Отечественных записок’. Помещенное перед текстом содержание ‘Новостей’ воспроизводится из оглавлений журналов.

Решение принять участие в отделе ‘Новости’ возникло у Чернышевского в средине июля 1854 г. Доказательством этому служит помещенная в письме его к родным от 18 июля 1854 г. приписка к Пыпину. В ней Чернышевский сообщал, что им написаны ‘Иностранные известия’ в 7 и 8 номерах ‘Современника’, и предлагал Пыпину быть автором этого отдела в будущем, так как сам он вынужден отказаться от составления ‘Иностранных известий’. Свой отказ Чернышевский мотивирует следующей причиной: ‘по обстоятельствам я должен оставить это (nmlich ich habe zu ‘schreiben dieselbe fr ‘Отеч. зап.’, welches Journal giebt nur 20 r. s., aber hat 4 Bogen, ergo fr mich Vorteilhafter)’. {Именно мне нужно писать такую же статью для ‘Отеч. записок’, которые дают 20 р. е., но у них 4 листа, а следовательно для меня предпочтительнее (т. XIV наст. изд., стр. 260). — В. Б.}

Отсюда можно сделать вывод, что Чернышевский решил писать те же самые (dieselbe) статьи для ‘Отечественных записок’. Однако в ‘Отечественных записках’ отдела с заглавием ‘Иностранные известия’ не было. В журнале был отдел ‘Новости’, который так же, как и ‘Иностранные известия’ в ‘Современнике’, являлся обзором иностранной периодической печати. Вероятно, Чернышевский в сообщении Пыпину имел в виду именно этот отдел ‘Отечественных записок’.

Изучение дальнейшей переписки Чернышевского подтверждает такое предположение. В письме Чернышевского к родным от 10 октября 1854 года читаем: ‘В VIII и IX нумерах (за август и сентябрь) мною писаны ‘Новости наук’ в ‘Смеси’, за исключением нескольких страниц, присланных для вставки в этот отдел Д. М. Перевощиковым…’ (наст. изд., т. XIV, стр. 271).

Устанавливаемая принадлежность Чернышевскому отдела ‘Новости’ в августовской и сентябрьской книгах ‘Отечественных записок’ дает возможность предположить, что и в дальнейшем он продолжал вести этот отдел журнала. Чернышевский не мог отказаться от систематического заработка, каким являлось для него составление ‘Иностранных известий’, ради одного-двух обзоров иностранной периодической печати (‘Новости’) в ‘Отечественных записках’. Именно появление не одного, а двух обзоров подряд свидетельствует, что участие Чернышевского в отделе ‘Новости’ не было эпизодическим.

Анализ содержания текстов ‘Новостей’ в NoNo 10, 11 и 12 ‘Отечественных записок’ 1854 г., наличие в них развитой сети взаимосвязей не только между собою, но и с ‘Новостями’ из NoNo 8 и 9 журнала подтверждают, что автором отдела ‘Новости’ в ‘Отечественных записках’ 1854 г. (NoNo 8—12) является одно и то же лицо, то есть Чернышевский.

Ценность включаемых текстов состоит в том, что они дополняют наши представления о взглядах молодого критика и публициста. Построенные как обзор иностранной периодической печати, ‘Новости’ демонстрируют глубокий интерес Чернышевского к разнообразным областям общественной жизни, содержат оценку исторических событий, деятелей науки и искусства.

¹ План Кристального дворца и садов в Сейденгэме, помещенный в ‘Отечественных записках’, в наст. издании не воспроизводится.

² Джотто (1276—1336) и Чимабуэ (Ченни де Пеппо, ок. 1240—1302) — итальянские художники.

³ Гиберти Лоренцо (1378—1455) — итальянский скульптор.

⁴ Баярд Пьер-дю-Террайль (1476—1524) — французский полководец эпохи итальянских войн Людовика XII и Франциска I.

⁵ Мюрат Иоахим (1767—1815) — наполеоновский маршал, впоследствии неаполитанский король.

⁶ Агриппина Младшая (16—59 н. э.) — дочь Германика, была замужем за императором Клавдием, которого отравила, стремясь доставить императорскую власть своему сыну от первого брака — Нерону. — Фаустина Старшая (ум. в 141 г. н. э.) — жена императора Антонина Пия, или Фаустина Младшая (ум. в 174 г. н. э.) — их дочь, вышедшая замуж за Марка Аврелия. Кнеллер Готфрид (1648—1723) — немец, бывший придворным живописцем при английском короле Георге I. — Лели (Фас Питер, 1618—1680) — английский портретный живописец. Из его произведений пользовалась известностью серия портретов ‘придворных красавиц’.

⁷ Соути Роберт (1774—1843) — английский поэт-романтик. — Вордсворт Уильям (1770—1850) — английский поэт-романтик, глава так называемой ‘озерной школы’. — Ките Джон (1795—1821) — английский поэт.

⁸ Монтель Гидеон-Алджернон (1790—1852) — английский геолог и палеонтолог.

⁹ Домби — один из основных персонажей романа Диккенса ‘Домби и сын’. — Гредгринд, Бондербери, отец Сисси Джюп, — герои романа Диккенса ‘Тяжелые времена’, изложение содержания которого было помещено Чернышевским в ‘Отечественных записках’ (1854, NoNo 7—9, 10) в отделе ‘Новости’.

¹⁰ Дюпен Пьер-Шарль-Франсуа (1784—1873) — французский математик и экономист. — Бургуа Симеон (1815—1887) — французский контр-адмирал.

¹¹ Гелиогабал — римский император с 218 по 222 год н. э.

¹² Германии (15 до н. э.— 19 н. э.) — римский полководец. Имя Герма-ника было присвоено ему сенатом за победы над германцами.

¹³ Варрон Марк-Теренций (116—27 до н. э.) — римский писатель-энциклопедист. Из многочисленных его сочинений до нас полностью дошел лишь его трактат о сельском хозяйстве.

¹⁴ Сент-Илер Жоффруа-Исидор (1805—1861) — французский зоолог.

¹⁵ Перре Алексис — профессор точных наук в Дижоне.

¹⁶ Коктоун — город, в котором происходит действие в романе Диккенса ‘Тяжелые времена’. Чернышевский помещал перевод содержания этого романа в ‘Новостях’ ‘Отечественных записок’.

¹⁷ Колле Луиза (1810—1870) — французская поэтесса. — Понсар Франсуа (1814—1867) — французский драматург. Упоминаемая Чернышевским комедия Понсара ‘Честь и деньги’ была переведена на русский язык в 1857 г.

¹⁸ Тепфер Рудольф (1799—1849) — французский писатель.

¹⁹ Буальдье Франсуа-Адриен (1775—1834) — французский композитор.— Вебер Карл-Мария (1786—1826) — немецкий композитор.

²⁰ Перечисляемые Чернышевским Каталани Анджелика (1780—1849), Паста Джудита Негри (1798—1865), Малибран Мария-Фелиситэ (1808— 1836) — оперные певицы.

²¹ Бирх-Пфейфер Шарлотта (1800—1868) — актриса и драматург.— Цшокке Генрих-Даниэль (1771—1848) — немецкий писатель.

НОВОСТИ ЛИТЕРАТУРЫ, ИСКУССТВ, НАУК И ПРОМЫШЛЕННОСТИ *

<ИЗ No 8 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: