Новинки Пушкинского текста по рукописям Пушкинского дома, Модзалевский Борис Львович, Год: 1922 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 29 минут(ы)

Въ январ 1914 г. Пушкинскій Домъ выпустилъ свой первый ‘Временникъ’, за 1913 годъ, намреваясь сдлать изъ него ежегодникъ, который выходилъ бы къ 29-му января, — годовщин смерти Пушкина, въ 1915 г. вышелъ второй ‘Временникъ’ — на 1914 годъ. Послдовавшая за тмъ война, а потомъ революція не дали возможности осуществить предположенія Дома, задуманный въ 1919 году новый выпускъ ‘Временника’ удалось устроить къ изданію при помощи Петербургскаго Отдленія Государственнаго Издательства но къ моменту печатанія на-чисто готовыхъ уже листовъ книги, у Отдленія не оказалось бумаги необходимаго качества и формата, поэтому, не желая измнять установленнаго для ‘Временника’ вншняго вида книги, къ которому многочисленные друзья Пушкинскаго Дома {О многочисленности этихъ друзей можно судить хотя бы потому, что все изданіе обоихъ выпусковъ ‘Временника’ давно разошлось.} успли уже привыкнуть, ршено было выпускаемую нын книгу работъ сотрудниковъ Пушкинскаго Дома назвать ‘Сборникомъ’,— въ надежд въ ближайшее время издать слдующій томъ ‘Временника’, — за пятилтіе 1915—1919 гг., съ тмъ, чтобы помстить въ немъ новые матеріалы Дома, въ обработк^его сотрудниковъ и друзей, а также и краткое описаніе всхъ еще не перечисленныхъ въ предыдущихъ выпускахъ ‘Временника’ рукописныхъ собраній Дома, до настоящаго времени приведенныхъ въ порядокъ и научно описанныхъ, а слдовательно доступныхъ для общественнаго пользованія.

Б. Модзалевскій.

НОВИНКИ ПУШКИНСКАГО ТЕКСТА ПО РУКОПИСЯМЪ ПУШКИНСКАГО ДОМА.

1. ЭПИГРАММА НА БАРОНА А. А. ДЕЛЬВИГА.

Се самый Дельвигъ тотъ что намъ всегда твердилъ,

Что коль [судьбой] [во власть] ему даны бъ Неронъ и Титъ,

То не (въ) Нерона [ножъ] мечь, но въ Тита сей вонзилъ —

Неронъ же безъ него правдиву смерть узритъ.

Приведенныя строки, писанныя почеркомъ Пушкина ранней, ‘лицейской’ поры, начертаны подъ очень недурно исполненнымъ акварелью и сепіей небольшимъ, еще не издававшимся портретомъ барона Дельвига, совсмъ еще юноши. Рукопись идетъ изъ богатаго собранія автографовъ извстнаго коллекціонера А. А. Корсуна, въ состав котораго она и перешла въ Пушкинскій Домъ {Увренно можно сказать, однако, что рукопись наша — лишь факсимильная копія, отъ руки, сдланная очень ловко, безъ посредства кальки, съ оригинальной рукописи Пушкина: нкоторыя буквы или, врне, ихъ начертанія недостаточно увренны (напр., л въ слов Дельвигъ и др.) для скорописи, непонятны, какъ бы срисованы, какія-то точки около буквы и въ слов ‘намъ’ и около буквы б въ слов ‘бъ’. Бумагу, на которой исполнены рисунокъ и рукопись, мы отнесли бы къ 1850-мъ годамъ.}, заключена она въ конвертъ съ надписью на немъ рукою бывшаго владльца: ‘Автографъ и рисунокъ Александра Сергевича Пушкина. Отъ Ник. и Куз. Ивановичей Кузминыхъ, въ 1858 году, деревня Богдановская-Антиповка {Это — имніе А. А. Корсуна. Кто такіе дарители — Кузмины, незнаемъ.}, такимъ образомъ, повидимому, Корсунъ bona fide считалъ, со словъ Кузминыхъ, что и рисунокъ, и рукопись — подлинно Пушкинскіе, рисунокъ, однако, никоимъ образомъ не можетъ быть, по его техник, признанъ за произведеніе поэта, который былъ хоть и ловкимъ, но не искуснымъ въ техническомъ отношеніи рисовальщикомъ, рукопись же, какъ мы уже сказали выше, можетъ быть признана не за автографъ, а лишь за точное факсимиле съ подлиннаго начертанія Пушкина, нын, впрочемъ, за неимніемъ несомнннаго автографа, его вполн замняющее.

Объ этой рукописи въ печати до настоящаго времени указаній еще не было, не упоминается ни о ней, ни о самой эпиграмм и въ монографіяхъ о Дельвиг В. П. Гаевскаго (‘Современникъ’ 1853 — 1854 г.) и Н. А. Гастфрейнда (Товарищи Пушкина по Императорскому Царскосельскому Лицею, т. II, С.-Пб. 1912), не говоритъ ничего о ней и баронъ А. И. Дельвигъ въ своихъ Воспоминаніяхъ (т. I, М. 1912), нтъ о ней ничего и въ спеціальной Пушкинской литератур {Напр., въ стать П. А. Ефремова: ‘Мнимый Пушкинъ въ стихахъ, проз и изображеніяхъ’, С.-Пб. 1903 (отъ изъ ‘Новаго Времени’), въ книг Н. О. Лернера ‘Труды и дни Пушкина’, изд. 2, и др.}, только H. В. Гербель, въ изданіи своемъ ‘Стихотворенія Пушкина, не вошедшія въ послднее собраніе его сочиненій’ (изд. 2-е, Берлинъ. 1870), перечисляя 16 стихотвореній, которыя, по его мннію, ‘быть можетъ и принадлежатъ Пушкину’, но которыя ‘трудно признать за Пушкинскія, безъ ясныхъ на то доказательствъ’ (стр. XII), относитъ къ ихъ числу, 11-мъ No, піесу ‘Се самый Дельвигъ тотъ, что намъ всегда твердилъ…’, между тмъ, тотъ же Гербель въ стать своей ‘Для будущаго полнаго собранія сочиненій А. С. Пушкина’ (‘Русск. Арх.’ 1876 г., кн. III, стр. 206) называетъ эту піесу уже въ числ эпиграммъ, относительно которыхъ ‘вполн доказано’, что он не принадлежатъ Пушкину, хотя общественное мнніе до сихъ поръ упорно, приписываетъ ихъ ему’. Намъ неизвстно, кто и гд доказалъ, что эпиграмма на Дельвига написана не Пушкинымъ, неизвстно это и Н. О. Лернеру, къ которому мы обращались съ вопросомъ о томъ, что знаетъ онъ о данномъ шутливомъ стихотвореніи, поэтому мы склонны признать эпиграмму за Пушкинскую, отнеся ее, по почерку автографа и по портрету Дельвига — уже не-лицеиста, но еще совсмъ молодого человка,— къ 1817—1818 годамъ, т. е. ко времени посл-лицейской безаботной жизни Пушкина, самый стиль эпиграммы, по нашему `мннію, близки походитъ на ‘арзамасскіе’ стихи и весьма напоминаетъ, напримръ, слдующую извстную ‘Надпись къ портрету’, ‘сочиненную обществомъ молодыхъ любителей Россійской словесности’ и направленную на знаменитаго графомана графа Д. И. Хвостова, ‘Избранныя притчи’ котораго были, по выраженію князя П. А. Вяземскаго, ‘настольною и потшною книгою въ Арзамас’:

Се — Росска Флакка зракъ! Се тотъ, кто, какъ и онъ,

Выспрь быстро, какъ птицъ царь, несъ звукъ на Геликонъ,

Се ликъ одъ, притчъ творца, музъ чтителя Хвостова,

Кой поле изпестрилъ Россійска красна слова ¹).

¹)’Русск. Арх.’ 1866, ст. 473 — 474.

Можетъ быть, эпиграмма Пушкина пародировала какое-нибудь неизвстное намъ неудачное стихотвореніе одного изъ Лицейскихъ поэтовъ, — напримръ, Кюхельбекера, надъ произведеніями котораго товарищи нердко потшались.

2. КЪ ТЕКСТУ ‘МДНАГО ВСАДНИКА’.

Въ принадлежавшей акад. Я. К. Гроту Пушкинской тетради, перешедшей къ нему отъ П. А. Плетнева и заключающей въ себ, съ одного конца, писанныя Пушкинымъ ‘Записки П. В. Н. {Т.-е. Павла Войновича Нащокина.}, имъ диктованныя. Въ Москв 1830’ (стр. 1—18 и 23—26) и разсказъ ‘Богородицины дочки’ (стр. 29—31), мы съ другого конца находимъ (л. I) наброски первоначальной программы ‘Капитанской Дочки’:

(на пирахъ).

Кулачный бой — Шваивичь — Перфильевъ —

Перфильевъ, купецъ —

[Перфильевъ] Шванвичь за буйство сосланъ въ деревню — встрчаетъ Перфиліева {Ср. въ газ. ‘Русь’ 1883 г., No 22, стр. 3, столб. 2.} —

а затмъ черновики (л. 2 — 2 об.) первоначальныхъ, самыхъ раннихъ набросковъ (‘Мднаго Всадника’, — его 1-й и 2-й строфы I части, эти черновики близко подходятъ къ двумъ текстамъ начала поэмы: тому, который находится въ одной изъ рукописей Румянцовскаго Музея, и къ боле раннему, чмъ въ этой рукописи, но боле позднему, чмъ въ Гротовской, тексту рукописи изъ бумагъ А. А. Краевскаго, находящейся въ Россійской Публичной Библіотек {Ср. Сочиненія Пушкина подъ ред. П. О. Морозова, изд. Просвщенія, т. III, стр. 247, 372—374.}: что Гротовская рукопись самая ранняя, видно, между прочимъ, изъ того, что въ упомянутыхъ двухъ рукописяхъ имя героя поэмы уже опредлено: въ первой онъ называется — Рулинъ, во второй — Зоринъ, тогда какъ въ Гротовской имя героя еще не выяснено (см. ниже), а вторая строфа очень ужъ сильно исчеркана,— она еще вовсе не удавалась поэту. Даемъ здсь точную транскрипцію этихъ черновыхъ набросковъ (опубликованныхъ не совсмъ исправно Я. К. Гротомъ въ газет ‘Русь’ 1885 г., No 22, стр. 3), обозначая прямыми скобками то, что зачеркнуто, и отмчая слова, нами неразобранныя:

Надъ Петербургомъ омраченномъ

Осенній втеръ тучи гналъ

[Луна] Нева въ теченьи возмущенномъ а

[Неслась шумя. Упрямый] Шумла глухо [шипя] бурный валъ

Какъ бы проситель безпокойный

Плескалъ въ Гранитъ ограды стройный

[Какъ] Ея широкихъ береговъ —

Среди [вечернихъ] ненастныхъ [дождливый] облаковъ —

Луны ни звздъ не видно было —

[По грязнымъ] [Вдоль темныхъ улицъ фонари]

[Горл] [Свтились тускло до зари]

И буйный вихорь вылъ уныло

Клубя [одежды] капоты двъ ночныхъ —

И заглушая часовыхъ —

Въ своемъ роскошномъ кабинет

Въ то время [Герминъ?] [Го] [Чацкій] [Мин] [Румип] Рулинъ молодой

[Сидлъ] Сидлъ задумчиво одинъ [при тихомъ] блой [пр] при свт

[Свчи] [Лампады тусклой]

[Д] [Свчи горвшей за тофтой]

Одной лампады — [втра] [вихря] вьюги [?] вой

Волненье города глухое

[И] Да бой дождя [по стекламъ окопъ] въ окно двойное

Мостовъ [Каретъ роптаніе [?] [неразб.] [Невы стенаніе] [ро] [глухое] [глухое]

Все [чувства] мысли усыпляло въ немъ —

[Пылая гаснущимъ] Согртый дремлющимъ огнемъ

[Неразб.] Онъ [передъ бронзовымъ] у угасіи. [?] каминомъ

[Каминъ чугунный]

[Въ халат] [Потупя голову мечталъ — ] [разв…]

[Сидлъ въ халат и скуфь]

[Въ углу] [неразб.] [Его косматый Барсъ [?] его лежалъ]

[Предъ] [лниво] [наяву] [господиномъ]

Дремалъ [лнивою] [душой] [лнивою душой]

Видній [И] [И] [И] [И] [Мечтаній] юныхъ [толпой] передъ нимъ

[Мнялись] тусклыя картины

Посл первой строфы, быстрымъ и ловкимъ очеркомъ Пушкинской манеры, набросаны перомъ: фигура молодого человка, опершагося задомъ на гранитъ набережной, со скрещенными на груди руками, съ обнаженной головой и съ высокой шляпой, поставленной около, на гранит же, ниже — женская головка en-face, въ тюрбан и женскій же профиль южнаго типа, на пол же противъ конца второй строфы мене искусно изображенъ человкъ, сидящій съ ногами на раздвижномъ растянутомъ вдлину кресл, — быть можетъ Рулинъ, о которомъ идетъ выше рчь во 2-Й строф.

Текстъ Записокъ П. В. Нащокина, находящійся въ упомянутой тетради, былъ опубликованъ по этой тетради Я. К. Гротомъ въ газ. ‘Русь’ 1885 г., No 22, стр. 1—2, довольно точно, но въ послдующихъ изданіяхъ испорченъ, такъ, оказались раскрытыми имена П. В. Нащокина (въ заглавіи), В. В. Нащокина и Суворова, въ рукописи Пушкина обозначенныя лишь буквами П. В. H., В. В. Н. и С**, вмсто печатнаго: ‘Суворовъ повернулся’, у Пушкина написано: ‘С** перевертлся’, вмсто: ‘не хочетъ быть онъ обязанъ’ — въ рукописи ‘не хочетъ онъ быть обязану’, вмсто, ‘всталъ изъ-за стола’ — ‘всталъ изо стола’, вмсто: ‘По восшествіи’ — ‘По возшедствіи’, вмсто: ‘понятіе объ его жизни’ — ‘понятіе объ образ его жизни’, вмсто: ‘на рослой испанской лошади’ — ‘на рослой шпанской лошади’, вмсто ‘Куликовскій’ — ‘Куликовской’, вмсто ‘Карликами’ — ‘Карлами’, вмсто: ‘сажалъ на пушку’ — ‘сажалъ ее на пушку’, вмсто ‘старушки лучшаго тона’ — ‘старушки лучшаго тону’, вмсто ‘которому я обязанъ первымъ моимъ пьянствомъ, эпохою жизни моей’ — ‘которому обязанъ первымъ моимъ піянствомъ, эпохою въ жизни моей’, вмсто: ‘въ чулан заперты были’ — ‘въ чулан спрятаны были’, о боле мелкихъ неисправностяхъ не упоминаемъ.

Разсказъ ‘Богородицины дочки’ напечатанъ Я. К. Гротомъ по рукописи этой же тетради въ той же ‘Руси’ 1885 г., No 22,— также достаточно исправно, но въ послдующихъ изданіяхъ текстъ искаженъ: такъ, вмсто печатающейся теперь полностью фамиліи Ведель, у Пушкина въ первомъ случа поставлено многоточіе, а во второмъ и третьемъ — дв звздочки имя Императрицы Елизаветы дважды написано Пушкинымъ: Елисавета, вмсто: ‘въ дальнюю деревню’ написано: ‘въ дальную деревню’, вмсто: ‘при воцареніи Екатерины’ — ‘при возшедствіи Екатерины’. Вс эти неисправности безусловно портятъ текстъ Пушкина и должны быть устранены изъ дальнйшихъ изданій { Мы смотрли по изданіямъ П. О. Морозова (Просвщенія) и Брокгауза-Ефрона подъ ред. С. А. Венгерова.}.

Говоря о Плетневско-Гротовской тетради Пушкина, слдуетъ еще указать, что въ ней находится два самостоятельныхъ карандашныхъ рисунка: на стр. 20-й — фигура толстаго упавшаго лысаго старика, въ костюм XVIII в., при паденіи у него слетла шляпа-трехуголка, а на л. 4—мужчины (военнаго?), дущаго въ телг на тройк бгущихъ рысью лошадей, ни тотъ, ни другой рисунокъ судя по техник ихъ, никоимъ образомъ не могутъ быть? какъ сдлалъ это Я. К. Гротъ, признаны за рисунки Пушкина, и подпись подъ вторымъ, сдланная Я. К. Гротомъ 19 окт. 1879 г., будто это ‘рисунокъ руки Пушкина, найденный въ тетради, гд нсколько стиховъ первоначальной редакціи его Мднаго Всадника’, должна быть признана ошибочной.

3. ‘ИСПАНСКІЙ РОМАНСЪ’ И НЕИЗВСТНЫЙ ЗАМЫСЕЛЪ.

Три листка съ черновиками стихотвореній:

1) Начало пьесы: Ночной зефиръ струитъ эфиръ…. съ датою сбоку ’13 Нояб.’, даемъ транскрипцію черновика:

[Едва] бжитъ журчитъ

Гвадалквивиръ

[Едва] [Ночной] Зефиръ

[Едва шумитъ]

Струитъ Эфиръ.

[Амуръ на]

[На балконъ идетъ Лаура]

[Вотъ на балконъ

Мантилья

[Вышла Луиза [?]] [Инеса]

[Гд твои крылья] [Сынъ Афродиты].

На клочк писчей бумаги безъ водяныхъ знаковъ, 1 листокъ,

2) продолженіе той же пьесы, даемъ транскрипцію черновика:

Вотъ [взгоритъ Луна златая

[неразб. неразб.]

[Тихо — ] ночи [ночная]

Тихо [шорохъ] чу!

[Тишина]… [арфы] гитары звонъ

[Вотъ] [И] Вотъ Гишпанка молодая

Оперлася на балконъ[Кинь перчатку]

Брось мантилью [милый?] Ангелъ

[Ангелъ] милый

[Появись мн] И явись какъ яркій [лучъ] день,

[Милый] Сквозь [желзныя] перилы

[Неразб.] [молви,] Ножку [милую] дивную проднь —

Скинь мантилью

На отрывк такой же писчей бумаги съ водяными знаками ‘…. ALL…. 4’, 1 листокъ,

3) черновикъ неизвстнаго замысла, очень исчерканный и незаконченный, снимокъ съ него былъ помщенъ въ изданіи П. Н. Полевого: ‘Исторія Русской словесности’, т. III, С.-Пб. 1900, стр. 137, напечатанъ не совсмъ точно въ изд. В. Брюсова (А. С. Пушкин. Полное собранне сочинений, т. I, 1919, стр. 390—391), даемъ нашу транскрипцію:

[Стекло разбитое] [И запыленная] [печка]

[Окно заткнутое подушкой] [На пыльной полк] образа

[Предъ нимъ] [просвиру] [лампаду] [свчка]

[и вербы] [пере [пестрая?] лоза]

Лампада, вербная лоза

Съ перегородкой

— дв коморки

Довольно чистенькія норки

[Старинный шкафъ, постель]

[Перегородка], [ку] [шкафъ, сундукъ]

[Лежанка,] [На….] Въ углу на полк образа

[И] Подъ ними вербная [старая] лоза

Съ [изсохшей просвирой и свчкой]

[Горшокъ съ] [на окн]

[два чижика]

[Дв клетки] ‘

Дв канареички надъ печкой.

На такой же писчей бумаг съ водянымъ знакомъ: ‘AFR…. 17’.

Первые два листка рукописей были неизвстны изслдователямъ (см. Соч. Пушкина, изд. Академіи Наукъ, т. III, [примч., стр. 456), хотя о нихъ и упоминается въ книг II. О. Лернера ‘Труды и дни’, стр. 107 (ср. Сочиненія Пушкина, изд. Брокгауза-Ефрона, т. III, стр. 545). Упоминаніе въ первомъ отрывк имени Лауры какъ будто ^о подтверждаетъ предположеніе Блинскаго и Анненкова о томъ, что именно свой ‘Испанскій романсъ’ Пушкинъ имлъ въ виду для исполненія Лаурою въ ‘Каменномъ Гост’.

4. СТАТЬЯ О ДЕЛЬВИГ.

Рукопись этой черновой, со многими поправками и незаконченной статьи Пушкина подтверждаетъ правильность принятаго изданіями текста, — за исключеніемъ лишь двухъ мстъ, печатающихся неврно: вмсто имени Гете во фраз ‘Клопштока, Шиллера и Гёте прочелъ онъ….’, слдуетъ читать, ‘Клопштока, Шиллера и Гельти прочелъ онъ….’, вопросительная фраза ‘Какимъ образомъ никто не обратилъ тогда вниманія на ранніе отпрыски столь прекраснаго таланта’ измнена авторомъ, какъ и слдующая, въ утвердительную, а одно слово прочтено въ ней неврно: надобно: ‘Никто не обратилъ тогда вниманія на ранніе опрсноки столь прекраснаго таланта’. Наконецъ, издателями отброшено окончаніе рукописи, перечеркнутое кмъ-то (повидимому, не Пушкинымъ) карандашною поперечною линіею. Вотъ это, не бывшее еще въ печати окончаніе, въ текст котораго мы ставимъ въ прямыя скобки слова зачеркнутыя {Во всей стать много зачеркнутыхъ словъ и фразъ, но для начала ея мы этихъ словъ и фразъ не приводимъ.}:

Въ то время (1814 году) покойный Влад. Измайловъ [издавалъ въ Москв довольно] былъ издателемъ Встника Европы. Дельвигъ послалъ ему свои первые опыты, они были напечатаны безъ имени его и привлекли вниманіе [двухъ или трехъ знатоковъ] однаго знатока, которые вид[ли]я произведенія новаго, неизвстнаго пера, [но] уже носящія на себ печать опыта и зрлости, ломал[и]ъ себ голову стараясь угодать тайну Анонима. Впрочемъ [публика не замтила ихъ].

Замтимъ еще, что статья писана на бумаг съ водянымъ знакомъ 1833 г., — чмъ разбивается высказывавшееся издателями предположеніе, что она написана, какъ некрологъ, для ‘Литературной Газеты 1831 г.’: она, очевидно, имла самостоятельное значеніе и предназначалась, быть можетъ, для помщенія при сборник стихотвореній Дельвига, по крайней мр рукописи его, находящіяся нын въ Пушкинскомъ Дом, носятъ на себ слды помтъ Пушкина,— помтъ редакціоннаго характера, свидтельствуя о работ его надъ ними, какъ редактора.

5. ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПИСЬМА КЪ КНЯЗЮ П. А. ВЯЗЕМСКОМУ.

Deux grands auteurs, les hros du Parnasse

Sont par le monde et choys et chris.

En vain leur Muse et dtonn et grimace,

Des Visigoths ils sont les favoris.

Certain Quidam distinguant leurs crits

De ces Messieurs nous designe la place:

L’un est, dit-il, le chantre du Midi,

L’autre du Nord. Touchez l, c’est bien dit:

Tant l’un est sec! et tant l’autre est de glace!

Поэма моя на исход — думаю кончить послднюю пснь на Этихъ дняхъ. Она мн надола — потому и неприсылаю теб отрывковъ.

Пушкинъ.

1820

28 Марта.

(Изъ письма къ Вяземскому. Начало письма спросить у В. Зотова).

Приведенныя выше строки представляютъ собою точную копію со списка, сдланнаго В. П. Гаевскимъ {Судя по почерку и бумаг, — въ 1850-хъ или 1860-хъ годахъ.}, быть можетъ, съ подлиннаго письма Пушкина къ князю П. А. Вяземскому, письмо это было извстно, какъ указываетъ Гаевскій, Владиміру Рафаиловичу Зотову, послдній, популярный въ свое время журналистъ и писатель, былъ товарищемъ Гаевскаго по Лицею, но старше его тремя выпусками (1841 и 11845 гг.), онъ, конечно, зналъ объ усердныхъ занятіяхъ Гаевскаго Пушкинымъ и могъ сообщить ему, въ числ другихъ полезныхъ для него матеріаловъ, и письмо поэта, которымъ обладалъ или о которомъ зналъ, почему Гаевскій списалъ для себя только вторую часть письма, оставивъ начало, неизвстно, какъ неизвстно, сохранилось-ли это письмо гд-либо, можемъ только сказать, что въ обширномъ архив Зотова, перешедшемъ нын, въ состав Дашковскаго собранія, въ Пушкинскій Домъ, этого письма не находится.

Принадлежность письма Пушкину не подлежитъ сомннію: помимо авторитетнаго свидтельства такого добросовстнаго и освдомленнаго изслдователя, какъ Гаевскій, это доказывается фактическимъ указаніемъ, находящимся въ конц письма: поэма, упоминаемая здсь,— ‘Русланъ и Людмила’,— была закончена Пушкинымъ какъ отмчено имъ въ черновой рукописи, 26-го марта 1820 г., и въ этотъ же день Жуковскій подарилъ юному поэту свой портретъ съ извстною надписью: ‘Побдителю-ученику отъ побжденнаго учителя въ тотъ высокоторжественный день, въ который онъ окончилъ свою поэму Русланъ и Людмилла. 1820 марта 26, великая пятница’. Правда, тому же Вяземскому Пушкинъ, мсяцемъ позже (около 21 апрля) {Въ Акад. изданіи Переписки (т. I, стр. 14) письмо это датировано ‘первой половиной марта’ — неправильно.}, писалъ почти тоже: ‘Поэму свою я кончилъ, и только послдній, т. е. окончательный стихъ ея принесъ мн истинное удовольствіе. Ты прочтешь отрывки въ журналахъ, а получишь ее уже напечатанную, она такъ мн надола, что не могу ршиться переписывать ее клочками для тебя’, но между этими обоими письмами къ князю Вяземскому нтъ противорчія: въ первомъ поэтъ иметъ въ виду завершеніе поэмы вчерн, а во второмъ — бловую, окончательную, по его собственному выраженію, отдлку.

Гораздо сложне вопросъ о французскихъ стихахъ, написанныхъ Пушкинымъ: принадлежатъ-ли они ему или только имъ записаны? Какъ извстно, въ дтскіе и юные, лицейскіе годы Пушкинъ писалъ стихи на французскомъ язык, изъ нихъ до насъ дошли: эпиграмма ‘Dis-moi pourquoi l’Escamoteur…’, поэма ‘La Tolyade’, (начало), ‘Stances’ (1814) и ‘Mon portrait’ (1814), ‘Княжн Волконской’ (1816) и ‘Couplets’ (1817) {Ихъ стихотворный переводъ см. въ изданіи Соч. Пушкина подъ ред. В. Я. Брюсова, т. I, М. 1919, стр. 104—107.}, и лишь приписываемое Пушкину стихотвореніе ‘А son amant Egl sans resistance…’, относимое къ 1821 г., боле позднихъ піесъ Пушкина на французскомъ язык не извстно {Изъ перечисленныхъ ‘Stances’ были-опубликованы впервые именно В. И. Гаевскимъ въ стать его ‘Пушкинъ въ Лице и его лицейскія стихотворенія’ (1863).}, но въ 1820 году онъ какъ будто еще могъ бы позволить себ въ шутку пародировать стиль французскихъ поэтовъ XVIII вка и набросать піесу совершенно въ дух Вольтера, Пирона, Грессе и ихъ современниковъ. Если бы приведенное въ письм девятистишіе было сочинено не самимъ Пушкинымъ,— какой смыслъ имло бы сообщать его Вяземскому? Послдній былъ начитанъ и зналъ французскихъ поэтовъ не хуже Пушкина, если не лучше его, и по свойству своего ума и литературнаго дарованія былъ особенно склоненъ къ поэзіи сатирической, любилъ эпиграммы и самъ изощрялся въ нихъ: Пушкинъ могъ захотть похвалиться передъ своимъ другомъ удачною пьескою съ остроумнымъ каламбуромъ въ заключеніи. Какъ бы то ни было, пока не будетъ найденъ источникъ приведеннаго девятистишія, — его, съ большей или меньшей вроятностію, можно приписывать Пушкину, Нужды нтъ, что мы не можемъ подвести реальную русскую основу подъ содержаніе сатирическаго выпада, указать, кого именно эпиграмма иметъ въ виду подъ пвцами Свера и Юга, и что для наименованія грубыхъ, необразованныхъ и мало развитыхъ въ литературномъ отношеніи читателей употреблено имя дикихъ Визиготовъ, — пріемъ, употреблявшійся Вольтеромъ: Пушкинъ могъ нарочно ‘передразнить’ одного изъ своихъ литературныхъ учителей-французовъ и заимствовать у него вс пріемы со свойственнымъ ему искусствомъ.

6. ПИСЬМО КЪ А. Д. БАЛАШЕВУ.

Дружескія чувства къ Павлу Войновичу Нащокину заставили однажды Пушкина, въ начал 1832 г., вступить въ переписку съ Александромъ Дмитріевичемъ Балашевымъ (р. 1770, ум. 8-го мая 1837), одинъ изъ старйшихъ тогда генералъ-адъютантовъ, Членъ Государственнаго и Военнаго Совтовъ, Балашевъ былъ нкогда (1810—1816) всесильный Министръ Полиціи и пользовался особенною извстностью по связи своей съ дломъ о высылк Сперанскаго, въ 1820—1825 гг. онъ занималъ постъ Рязанскаго, Тульскаго, Орловскаго, Воронежскаго и Тамбовскаго Генералъ-Губернатора.

О переписк Пушкина съ Балашевымъ было донын извстно лишь по двумъ письмамъ Балашева къ поэту, отъ 19-го января и 22-го января 1832 г. {Они впервые были опубликованы В. Я. Брюсовымъ въ его сборник ‘Письма Пушкина и къ Пушкину’, М. 1903, стр. 107 и 108.}, изъ которыхъ первое служило отвтомъ на письмо Пушкина. Это послднее остается донын неизвстнымъ, но мы можемъ теперь, по копіи, снятой В. П. Гаевскимъ и сохранившейся въ его бумагахъ, поступившихъ въ Пушкинскій Домъ, сообщить письмо Пушкина, служащее отвтомъ на второе письмо Балашева — отъ 22-го января 1832 г. {См. его въ Акад. изд. Переписки, т. II, стр. 362—363.}

Сношенія Пушкина съ Балашевымъ возникли по слдующему поводу. Женитьба поэта вовлекла его въ большіе долги, выпутываться изъ которыхъ помогалъ ему Нащокинъ, но этотъ врный другъ Пушкина самъ постоянно нуждался въ средствахъ, которыхъ у него не хватало на широкую, расточительную жизнь: Нащокинъ не желалъ ни въ чемъ себ отказывать, увлекался и карточной игрой, и женщинами, окружалъ себя толпою безпутныхъ авантюристовъ и любителей поживы, разорялся на удовлетвореніе самыхъ причудливыхъ прихотей. Пріхавъ въ Москву впервые посл своей женитьбы, поэтъ писалъ жен (8-го декабря 1831 г.): ‘Нащокина не нашелъ я на старой его квартир, насилу отыскалъ его у Пречистенскихъ воротъ, въ дом Ильинской (не забудь адреса). Онъ все тотъ же: очень милъ и уменъ, былъ въ выигрыш, но теперь проигрался, въ долгахъ и хлопотахъ. Твою комиссію исполнилъ: поцловалъ за тебя и потомъ объявилъ, что Нащокинъ дуракъ, дуракъ Нащокинъ. Домъ его (помнишь?) отдлывается, что за подсвчники, что за сервизъ! онъ заказалъ фортепьяно, на которомъ играть можно будетъ пауку, и судно, на которомъ испразнится разв шпанская муха’ {Извстный игрушечный домикъ, стоившій Нащокину большихъ денегъ, нсколько лтъ тому назадъ владлецъ домика, г. Голяшкинъ, выставлялъ его въ залахъ Академіи Наукъ.}. Черезъ недлю Пушкинъ сообщалъ жен: ‘Нащокинъ запуталъ дла свои боле, нежели мы полагали. У него три или четыре прожекта, изъ коихъ ни на единый онъ еще не ршился’, а на другой день писалъ: ‘Нащокинъ занятъ длами, а домъ его — такая безтолочь и ералашъ, что голова кругомъ идетъ. Съ утра до вечера у него разные народы: игроки, отставные гусары, студенты, стряпчіе, цыганы, шпіоны, особенно заимодавцы. Всмъ вольный входъ. Всмъ до него нужда, всякій кричитъ, куритъ трубку, обдаетъ, поетъ, пляшетъ, угла нтъ свободнаго — что длать? Между тмъ денегъ у него нтъ, кредита нтъ, — время идетъ, а дло мое не разпутывается’. По возвращеніи въ Петербургъ, Пушкинъ писалъ своему другу 8-го января 1832 г.: ‘Здравствуй, любезный Павелъ Воиновичь, я все ждалъ отъ тебя извстія. Нетерпливо желаю знать, чмъ кончилось посольство, какой ultimatum твоего брата и есть-ли теб надежда устроить дла твои? Пожалуй-ста, не полнись обо. всемъ обстоятельно мн описать’, — и затмъ снова просилъ: ‘Напиши мн обстоятельно о посольств своего нмца. Дло любопытное. Когда думаешь ты получить свои деньги и не вступишь-ли ты въ процессъ (чего Боже избави, но чего впрочемъ бояться нечего)’. Между тмъ, еще до полученія этого письма, Нащокинъ уже разсказывалъ Пушкину о посольств* ‘своего нмца’ къ брату, В. В. Нащокину, и прибавлялъ: ‘Думаемъ мы съ Анд: Хрис: перекрестясь начинать кой какъ ваше завденіе. Дло вотъ въ чемъ: буде теб лехко достать денегъ, какъ ты сказывалъ, въ такомъ случа достань и дай ихъ Андрею Христофоровичу, который закупитъ, что слдуетъ, для нашего начала, буде же не такъ лехко, какъ мы думаемъ, въ такомъ случа моя нижайшая просьба себя ни сколько не тревожить’. Письмо это {Оно неправильно отнесено Акад. изданіемъ Переписки Пушкина (т. II, стр. 364) ко второй половин января 1832 г.: оно несомннно писано въ начал января, вскор посл новаго года.} было привезено Пушкину, повидимому, самимъ А. X. Кнерцеромъ, который, пріхавъ, просилъ поэта, отъ имени Нащокина, написать къ А. Д. Балашеву письмо по вопросу о пріобртеніи у него участка земли въ его дач подъ Симоновымъ монастыремъ, на берегу Москвы-рки: здсь Нащокинъ, для поправленія своихъ запутанныхъ длъ, предполагалъ, при содйствіи нмца-Кнерцера, механика по спеціальности, завести мельницу и съ ея помощью выйти изъ долговъ. На неизвстное намъ обращеніе Пушкина Балашевъ отвчалъ 19-го января 1832 г. слдующимъ письмомъ:

Милостивый Государь
Александръ Сергевичь!

Получа пріятное письмо ваше, поспшаю на оное отвтствовать: я очень радъ, что Г. Кнерцеръ прибгнулъ къ посредничеству вашему, по предмету желаемой имъ купить земли у меня, потому что доставляетъ мн случай быть въ сношеніи съ вами, я пологаю, что сія земля находиться должна въ имніи моемъ, подъ Симоновымъ монастыремъ находящемся и называемомъ Тюфили, но положеніе торгуемаго мста мн неизвстно, то-есть, сколько саженъ по берегу Москвы рки, и сколько въ глубь и также къ концу ли границы моей, и какую цну предлагаетъ Г. Кнерцеръ за десятину, ибо у меня тутъ 222 десятинъ, которыя мн бы хотлось продать вообще, но въ протчемъ отъ сҐго послдняго я и отступить могу — Какъ скоро обо всхъ обстоятельствахъ сихъ узнаю, то такъ же скоро и на продажу отвтъ дать готовъ какъ и нын.

Пребывать честь имю съ особеннымъ уваженіемъ и почтеніемъ вашъ покорнйшій слуга А. Балашевъ.

Черезъ три дня, 22-го января, Балашевъ сообщалъ Пушкину:

Милостивый Государь
Александръ Сергевичъ!

Обстоятельное предложеніе касательно Тюфилевой моей дачи имлъ честь сей часъ получить, и вотъ мой отвтъ:

во всей сей дач 222 десятины, цна всей даче 110,000 р.— Есть-ли небудетъ охотника на всю дачу, то я ршусь продавать и частями, но въ семъ послднемъ случа нельзя мн сравнита. десятины прибережныя съ десятинами въ глубину, потому что одн другихъ не сравненно выгодне, а потому и расцнку сдлать должно: неугодно ли будетъ Г. Кнерцеру (есть ли онъ здсь) пожаловать ко мн и по плацу назначить черту, отдляющую желаемую имъ часть земли, то мы въ цн сговориться можемъ удобне.— Мн Оберъ-Прокуроръ Новосильцовъ предлагаетъ назначенную мною цну 110,іт. р., но при совершеніи купчей даетъ только 50/т., а остальные на годъ съ залогомъ той же дачи, а я желаю получить вс наличными: вотъ въ чемъ у насъ остановка.— Доходу мн съ дачи боле нежели что дать могутъ 110/т. А потому, отдавая дешево, отдать очень дешево не могу. Прибережная же десятина конечно стоитъ въ двое противу прочей.

Пріимите вновь свидтельство особеннаго уваженія, съ которымъ пребывать честь имю вашимъ покорнйшимъ слугою А. Балашевъ.

22 Генваря 1832.

PS. Дача Тюфилево куплена мною въ 1815 году за 130.000 р. у купца Гжельцова.

Отвчая на это то письмо и посылая къ Балашову самого Кнерцера для устныхъ объясненій, Пушкинъ писалъ:

Милостивый Государь
Александръ Дмитріевичъ!

Еще разъ благодаря Ваше Высокопревосходительство и прося извиненія за ходатайство, коимъ Вамъ докучаю, препровождаю къ Вамъ по приказанію Вашему Г. Кнерцера, который лучше моего объяснитъ Вамъ свои предположенія.

Съ глубочайшимъ почтеніемъ честь имю быть,
Милостивый Государь,
Вашего Высокопревосходительства
покорнйшій слуга
Александръ, Пушкинъ.

23 Янв.

1832. СПб.

Къ тексту этого, донын бывшаго неизвстнымъ письма можемъ добавить, изъ дальнйшей переписки Пушкина, что въ конц января или начал февраля 1832 г. Кнерцеръ отправился обратно въ Москву, получивъ отъ Пушкина на дорогу 1000 рублей {Переписка, т. II, стр. 367, 370.} и, повидимому, уладивъ дло съ покупкою земли въ Тюфиляхъ: по крайней мр въ письм отъ второй половины февраля 1833 г. Пушкинъ, отвчая Нащокину на его грустное письмо съ жалобами на запутанность длъ и на окружающую его суету, духовную ‘стужу и скуку’, писалъ: ‘За глаза я все боюсь за тебя. Все мн кажется, что ты гибнешь… Дай Богъ мн зашибить деньгу, тогда авось тебя выручу. Тогда авось разведемъ тебя съ сожительницей, заведемъ мльницу въ Тюфляхъ, — и заживешь припваючи и пишучи свои Записки’, изъ письма же Нащокина къ Пушкину, относящагося къ январю-февралю 1834 года, видно, что въ это время Нащокинъ собирался хать изъ Москвы въ Тюфили, а оттуда въ подмосковную, чтобы обвнчаться тамъ, тайно отъ своей сожительницы-цыганки, съ В. А. Нарской. ‘Писать ко мн’, прибавлялъ онъ: ‘ты можешь на имя Андря Христофоровича Кнерцера машиниста, въ Тюфили, который между прочимъ проситъ, чтобы ты позволилъ бы ему въ случа нужды адресоваться. Онъ уже будетъ знать о моемъ пребываніи. Еще прошу тебя позаботится объ деньгахъ, ибо мн никогда он такъ не нужны, какъ теперь и буде ты можешь ихъ прислать, пришли ихъ на имя А.Х. К.!’ Въ письм, писанномъ черезъ мсяцъ или два посл этого, Нащокинъ спрашивалъ Пушкина, писалъ-ли онъ Кнерцеру, наконецъ, Пушкинъ, въ исход октября 1835 г., спрашивая Нащокина: ‘Каковы твои дла?’ прибавлялъ: ‘Что Кнерцеръ и твой жиденокъ-лекарь, котораго Наталья Николаевна такъ не любитъ? А у нея пречуткое сердце. Смотри, разпутайся съ ними: это необходимо’.

Не знаемъ, распутался-ли Нащокинъ съ Кнерцеромъ, знаемъ только, что въ то время, какъ этотъ безалаберный другъ поэта совершенно разорился и умеръ (въ 1854 г.) въ бдности, оставивъ свою семью въ полной нищет, А. X. Кнерцеръ въ 1851 году, по Адресной книг Москвы, числился уже почетнымъ гражданиномъ и купцомъ 2-й гильдіи (жилъ онъ тогда въ Рогожской части, у церкви Рождества Богородицы, на Москв-рк, въ дом Шнейдера) {К. Нистремъ, Адресъ-Календарь жителей Москвы, ч. II, М. 1851 г., стр. 178.} и, будучи на 11 лтъ старше своего хозяина, умеръ лишь за полтора года до него: въ надписи на прочномъ надгробномъ памятник, донын сохранившемся на Московскомъ Иноврческомъ кладбищ, что на Введенскихъ горахъ, указано, что Heinrich-Adam Knoerzer, родившійся 8-го февраля 1789 года, скончался 5-го марта 1853 года {Московскій Некрополь, т. II, стр. 52.}.

Что касается Балашева, то никакихъ другихъ сношеній у Пушкина съ нимъ не было. Характеристику. этого вельможи, какъ всегда, злую, но жизненную, находимъ мы въ Запискахъ Вигеля, а товарищъ Пушкина по Лицею баронъ (впослдствіи графъ) М. А. Корфъ даетъ такой портретъ этого вліятельнаго, чуть-ли не всемогущаго въ свое время сановника: ‘Съ большимъ природнымъ умомъ, съ блестящими дарованіями, съ необыкновенною хитростію и столь же необыкновеннымъ искусствомъ находить расположеніе въ тхъ, въ комъ нуждался, онъ, несмотря на то, что былъ взращенъ въ военномъ мундир, имлъ въ себ многое изъ самаго низкаго подьяческаго типа. Постыдное его лихоимство знала вся Россія, онъ бралъ немилосердно, гд только можно было, бралъ и какъ оберъ-полиціймейстеръ, и какъ военный губернаторъ, и даже какъ министръ [Полиціи]. Страсть къ преступному любостяжанію не охладла въ немъ и тогда, когда, черезъ второй бракъ свой, въ 1808 году, съ двицею Бекетовою [ум. 1823], двоюродною сестрою И. И. Дмитріева, онъ сдлался обладателемъ огромнаго богатства. Министерство его было не высшимъ, по назначенію своему, блюстителемъ надъ общественными правами, а полицейскою конторою, въ которой одною рукою брали, а [другою употребляли на шпіонство, вывдываніе и клеветы и т. д.’ {‘Русск. Стар.’ 1902 г., No 3, стр. 485.}.

Балашевъ оставилъ посл себя потомство, обращеніе Коммиссіи по изданію сочиненій Пушкина, лтъ 15 тому назадъ, къ одному изъ современныхъ представителей этого рода съ просьбою о разысканіи въ семейномъ архив писемъ Пушкина къ А. Д. Балашеву не дало благопріятныхъ результатовъ: Коммиссія получила отвтъ, что письма Эти найдены не были, — и остается неизвстнымъ, сохранились-ли они до настоящаго времени.

7. ПИСЬМО КЪ В. А. ПЕРОВСКОМУ.

Посылаю теб Исторію Пугачева въ память прогулки нашей въ Берды, и еще 3 экземпл., Далю, Покотилову и тому охотнику, что Вальшнеповъ сравниваетъ съ Валленштейномъ, или съ Кесаремъ — жалю что въ П. Б. удалось намъ встртиться только на бал — Досвиданія, въ степяхъ или надъ Ураломъ.

А. П.

На оборот: Его Превосходительству Василію Алексевичу Перовскому etc.

Письмо поэта, донын неизвстное, писано на лист почтовой ‘Гончаровской’ бумаги большою формата, съ водяными знаками ‘А. Г. 1834’ и запечатано на складк пакета сургучною печатью съ оттискомъ перстня-талисмана. Обращено оно къ генералъ-адъютанту Василію Алексевичу Перовскому, съ 15-го апрля 1833 г. занимавшему постъ Оренбургскаго Военнаго Губернатора, управляющаго и гражданскою частью губерніи, и Командующаго Оренбургскимъ Отдльнымъ корпусомъ. Одинъ изъ ближайшихъ друзей Жуковскаго и его ‘Свтланы’ Воейковой, человкъ ‘геніальнаго сердца’ (‘Русск. Арх.’ 1881 г., кн. III, с. 475), высоко-просвщенный и ярко-оригинальный (см. ‘Ист. Встн.’ 1908 г., No 3, стр. 797 исл.), усиленно-привлекавшій къ себ вниманіе Льва Толстого (см. ‘Толстовскій Музей’, т. I, стр. 287—290), Перовскій имлъ случай, во время поздки Пушкина въ Восточную Россію для собиранія матеріаловъ по исторіи Пугачевщины, въ сентябр 1833 г., оказать ему нсколько услугъ и принимать его у себя въ дом, на загородной дач подъ Оренбургомъ {Графъ В. А. Соллогубъ разсказываетъ въ Воспоминаніяхъ своихъ, что именно съ посщеніемъ Оренбурга и пребываніемъ у В. А. Перовскаго связанъ анекдотъ, давшій Пушкину мысль, сообщенную имъ Гоголю, о ‘Ревизор’, а П. И. Бартеневъ сообщаетъ, со словъ автора ‘однихъ неизданныхъ записокъ о жизни Пушкина’, слдующее по тому же поводу: ‘Въ поздку свою въ Уральскъ, для собиранія свдній о Пугачев, въ 1833 г., Пушкинъ былъ въ Нижнемъ, гд тогда губернаторомъ былъ М. П. Б. (чит. ‘Бутурлинъ’. Б. М.). Онъ прекрасно принялъ Пушкина, ухаживалъ за нимъ и вжливо проводилъ его. Изъ Нижняго Пушкинъ похалъ прямо въ Оренбургъ, гд командовалъ его давнишній пріятель, гр. Василій Алексевичъ Перовскій. Пушкинъ у него и остановился. Разъ они долго сидли вечеромъ. Поздно утромъ Пушкина разбудилъ страшный хохотъ. Онъ видитъ: стоитъ Перовскій, держитъ письмо въ рукахъ и заливается хохотомъ. Дло въ томъ, что онъ получилъ письмо отъ Б. изъ Нижняго, содержанія такого: ‘У насъ недавно прозжалъ Пушкинъ. Я, зная, кто онъ, обласкалъ его, но должно признаться, никакъ не врю, чтобы онъ разъзжалъ за документами объ Пугачевскомъ бунт, должно быть ему дано тайное порученіе сообщать свднія объ неисправностяхъ. Вы знаете мое къ вамъ расположеніе, я почелъ долгомъ вамъ посовтовать, что бъ вы были осторожне’, и пр. Тогда Пушкину пришла идея написать комедію Ревизоръ…’ Авторъ утверждаетъ, что такъ слышалъ онъ отъ самаго Пушкина (‘Русск. Арх.’ 1865 г. ст. 1212—1213).}. Обстоятельства пребыванія Пушкина въ Оренбург и его поздки, съ Владиміромъ Ивановичемъ Далемъ, въ Бёрды (за Оренбургъ верстъ около семи) подробно разсказаны въ исчерпывающей стать Д. И. Соколова ‘Пушкинъ въ Оренбург’ — въ сборник ‘Пушкинъ и его современники’, вып. XXIII—XXIV, 1916 г., стр. 67—100 и 301—304, къ ней мы и отсылаемъ любознательнаго читателя, желающаго ознакомиться съ этимъ эпизодомъ изъ жизни Пушкина,— здсь же скажемъ о томъ лишь, что служитъ къ объясненію вышеприведеннаго новаго письма Пушкина, оно нашлось въ той части архива Даля {Другая часть архива, какъ сообщила намъ внучка писателя, Е. П. Ляпунова, рожд. Демидова, погибла въ Нижнемъ Новгород, гд сундукъ съ бумагами Даля былъ проданъ, въ разгаръ революціи, прислугою на обертки.}, которая въ 1919 г. поступила въ Пушкинскій Домъ, въ бумаги къ Далю оно попало, очевидно, отъ самого Перовскаго, съ которымъ ‘Казакъ Луганскій’ пріхалъ служить въ Оренбургъ весною 1833 года и съ которымъ былъ довольно близокъ {Съ Далемъ Перовскій познакомился у Жуковскаго (‘Русск, Арх.’ 1872 г., столб. 2027).}.

Прежде всего слдуетъ выяснить, къ какому времени относится письмо? Водяной знакъ на бумаг приводитъ насъ къ 1834 году, какъ къ terminus а quo, съ другой стороны извстно, что ‘Исторія Пугачевскаго Бунта’ вышла изъ типографіи въ послднихъ числахъ декабря 1834 года {Тогда-же (20-го декабря 1834 г.) самъ Перовскій прізжалъ не на долго въ Петербургъ (‘С.-Петерб. Вд.’ 1834 г., No 299, стр. 1561).}, — слдовательно, посылка экземпляровъ въ Оренбургъ могла послдовать уже въ 1835 году, если же принять во вниманіе, что въ глухую зиму врядъ-ли кто-нибудь изъ знакомыхъ Пушкина пускался въ далекій Оренбургъ (письмо писано, какъ видно по адресу и отсутствію почтовыхъ помтъ, не по почт, а ‘съ оказіей’, съ кмъ-либо хавшимъ въ Оренбургъ), — можно думать, что отправка книгъ и письма произошла не ране весны 1835 г., напр., апрля мсяца, когда Пушкинъ послалъ экземпляры ‘Исторіи’ въ Москву — къ И. И. Дмитріеву и Д. И. Бантышу-Каменскому {В. Д. Вольховскому книга была послана 22 іюля 1835, при письм, писанномъ на такой же бумаг, какъ и письмо къ Далю (см. ‘Труды Я. К. Грота’, T. III, прил., стр. 176), на такой же бумаг писаны и письма къ Бантышу-Каменскому отъ 26 января и 2 апрля 1835 г. (см. ниже).}, вс же Экземпляры книги, въ листахъ, были доставлены Пушкину лишь 5-го сентября 1835 года, и ихъ надлежало еще брошюровать {И. А. Шляпкинъ, Изъ неизданныхъ бумагъ Пушкина, С.-Пб. 1903, стр. 219— 220, А. Н. Макаровъ, Дло о напечатаніи Исторіи Пугачевскаго бунта — ‘Пушк. и его соврем.’, вып. XVI, стр. 77—92.}. Боле точно датировать письмо, къ сожалнію, не удается. Изъ лицъ, упоминаемыхъ въ письм Пушкина, — о Дал распространяться не приходится, тмъ боле, что ниже мы будемъ приводить нсколько его сообщеній, касающихся именно этого письма поэта. Что касается Покотилова, котораго Пушкинъ удостоилъ подарка книгою, то это былъ, безъ сомннія, тотъ лихой атаманъ Уральскихъ казаковъ, о которомъ самъ поэтъ разсказывалъ въ письм своемъ къ жен отъ 2-го октября 1833 г., сообщая ей о поздк въ Уральскъ: ‘Тамошній Атаманъ и козаки приняли меня славно, дали мн два обда, подпили за мое здоровье, на перерывъ давали мн вс извстія, въ которыхъ имлъ нужду, и накормили меня свжей икрой, при мн изготовленной’. Василій Осиповичъ Покатиловъ, питомецъ Второго Кадетскаго Корпуса, изъ котораго былъ выпущенъ въ 1805 году подпоручикомъ въ полевую артиллерію {Историческое обозрніе 2-го Кадетскаго Корпуса, С.-Пб. 1862, прил., стр. XXIX.}, — всю свою службу провелъ въ артиллерійскихъ частяхъ, въ іюн 1821 г. произведенъ былъ въ подполковники и былъ тогда командиромъ Оренбургской казачьей конной роты No 11, а въ 1828—1829 гг. занималъ должность командира Оренбургской артиллерійской казачьей конной роты No 10 {Списокъ штабъ-офицерамъ по старшинству. Напечатанъ по 1-е Октября 1821 г., стр. 390, Списокъ генераламъ, штабъ и оберъ-офицерамъ всей Россійской арміи, С.-Пб. 1829, стр. 37.},— повидимому вплоть до 17-го августа 1830 г., — дня, когда онъ замстилъ скончавшагося 15-го августа извстнаго Уральскаго войскового атамана Д. М. Бородина {Архивъ Декабриста, подъ редакціей кн. С. М. Волконскаго и Б. Л. Модзалевскаго, т. I, тр. 1918, стр. 45—46 и др.}, — сперва временно, съ 9-го же декабря 1833 г. былъ, по желанію Перовскаго, утвержденъ Наказнымъ атаманомъ {Столтіе Военного Министерства. Главное Управленіе казачьихъ войскъ т. XI, ч. 1, стр. 292 и ч. 2, стр. 226.}. Съ нимъ былъ хорошо знакомъ Даль, въ особой статейк-корреспонденціи, напечатанной въ Булгаринской ‘Сверной Пчел’ 1834 г. (7-го мая, No 101, стр. 403—404), описавшій его вступленіе въ должность атамана. Приводимъ здсь эту статейку ‘Казака Луганскаго’, писанную его своеобразнымъ языкомъ,— особенно въ виду того, что она не вошла въ собраніе его сочиненій и потому совсмъ неизвстна:

НОВЫЙ АТАМАНЪ

(Письмо изъ Уральска).

Уральцы, годика съ три тому, оплакали Атамана своего, Генералъ-маіора Бородина. Коли не случалось кому изъ васъ видть его, такъ знайте, что былъ онъ казакъ, душа молодецкая, стройный и рослый, и бойкой, лихой осанки. Сказывалъ ма врный человкъ, что есть и понын въ чужихъ краяхъ не малое число картинъ, списанныхъ съ Сотника, не то съ Есаула, Бородина, какъ ходилъ онъ туда молодымъ казакомъ съ Суворовымъ: глядятъ нмцы, не налюбуются! Ну,.да онъ, теперь передъ Богомъ, его не воротишь — да и я слъ не лики писать, не панихиду служить, а хочу говорить про ныншнее.

Атаманомъ всхъ Казачьихъ Войскъ нын — сами вы знаете кто: казаки, поминая Его, всегда шапки снимаютъ. Но Государю Императору угодно было дать Уральцамъ Наказнаго Атамана. Въ лице хвалить не годится, а то бы я сказалъ при всхъ, что новый Наказной Атаманъ Уральцевъ — лихой Атаманъ!

И такъ, по назначенію Полковника Василія Осиповича Покотилова Наказнымъ Атаманомъ Уральскаго Войска, пошли пиры да гульба, а казаки загуляютъ, такъ не шутятъ: хоть святыхъ вонъ понеси! Не знаю, гд проявилась на Руси пословица: загулялъ, такъ и ворота на запоръ, да только врно ни на Дону, ни на Урал. Здсь: загулялъ, такъ ворота настежь, — не хуже побыта блаженныя памяти ласкова солнышка Князь-Владиміра: мимо пирушки пути-дороги не пролегаетъ, а заворачивай-знай на подворье, кто живой подошелъ!

Атаманъ чествовалъ всхъ наличныхъ войсковыхъ чиновниковъ обденнымъ столомъ, потомъ, какъ Войско собралось съ багреннаго рыболовства, а вы знаете, что Войско ходитъ и на осетровъ и на блугъ, что на французовъ, — лавою, какъ возвратилось, говорю, съ благополучнаго лова, такъ помолилось Богу и, посл общаго молебствія, совершеннаго въ Собор, явилось на зовъ атаманскій, погулять и попраздновать, да распить передъ домомъ атаманскимъ сороковую бочку вина некупленнаго.

— Пилъ чару зелена вина малый и великій, да поминалъ хозяина, пили казаки на онъ и на имъ, — пилъ и отставной казакъ Шарль Бертю… Казакъ Шарль Бертю!.. Такъ, господа, отставной, приписной Уральскій казакъ Шарль Бертю, коли мн не врите, спросите у людей: люди видли, какъ онъ и усы отиралъ. Онъ зашелъ во время оно въ матушку Россію, не знаю, званый ли, не званый ли, а на пиру атаманскомъ былъ онъ званый. Его взяли казаки въ 1812 году, завезли сюда, онъ обжился, женился, да въ казаки приписался — вотъ вамъ и французскій казакъ Шарль Бертю!

Между тмъ Наказной Атаманъ далъ вечеръ и балъ, на который съхались и Уралки наши, въ цвтныхъ сарафанахъ, въ шелковыхъ широкихъ рукавахъ, не въ модныхъ райскихъ птичкахъ, а въ богатыхъ саженыхъ сорокахъ {Головной уборъ женщинъ.}, да въ двичьихъ дорогихъ поднизяхъ {Головной уборъ двицъ.}, не въ бронзовыхъ цпочкахъ да пряжкахъ, а въ чистомъ золот, не въ чужихъ кудряхъ, а въ своихъ косахъ, да въ окатныхъ жемчугахъ, я говорю вамъ, что тутъ ничмъ не шутятъ: поглядите, коли знаете толкъ, — тутъ въ каждомъ сорок десятки тысячей!

Наконецъ, 15 февраля, приняли уральцы и угостили новаго Атамана своего по-своему. Это было вотъ какъ: Поутру явились къ нему два Штабъ-Офицера и просили Атамана именемъ всхъ собратій своихъ подарить ихъ ныншнимъ днемъ и порадоваться общей радости. Вечеромъ, когда все было пріуготовлено, а гости и чиновники войсковые съхались, — два Штабъ-Офицера отправились со вторичнымъ и окончательнымъ приглашеніемъ и прибыли вмст съ Атаманомъ своимъ къ назначенному дому. Старшины и почетные войсковые чиновники встртили дорогаго гостя на крыльц и, какъ водится, проводили его подъ звонкою музыкой въ залу. Весь домъ былъ освщенъ снутри и снаружи, а на балкон былъ выставленъ щитъ съ изображеніемъ вензеловыхъ именъ Государя Императора, Государыни Императрицы и Высокаго Атамана всхъ Казачьихъ Войскъ.

Празднество открыто было польскимъ, въ голов коего шелъ Атаманъ съ одною изъ почтеннйшихъ туземокъ. Музыка гремла и пляска продолжалась во всю ночь. Хотя нельзя сказать, чтобы пляски, или такъ называемые танцы, были здсь во всеобщемъ употребленіи, но многіе изъ молодыхъ чиновниковъ войсковыхъ пляшутъ охотно и хорошо. Сли за столъ, большая часть мужчинъ осталась на ногахъ. Во время ужина появился неожиданно, противъ почетнаго мста, занимаемаго Атаманомъ, освщенный щитъ съ именемъ его и съ лестною притомъ надписью.

Заздравная братина пошла ходить изъ рукъ въ руки. Пили Здравіе Царя и Царицы и Атамана Цесаревича и всего Пресвтлйшаго Дома, всхъ вмст и каждаго порознь. Дошла очередь до Оренбургскаго Военнаго Губернатора, а наконецъ и до Наказнаго Атамана. Тогда эму принесено было условленное поздравленіе,— сперва всми наличными чиновниками, потомъ избранными почетными казаками, отъ имени цлаго Войска, потомъ учениками Войскового училища и наконецъ, — учитесь братцы, какъ встрчать и принимать Атамановъ своихъ, у Уральцевъ: пятеро милыхъ, богато-убранныхъ двицъ высшаго казачьяго сословія подошли, — шумный, радостный, говоръ умолкъ, почтительная тишина воцарилась, двицы подошли въ Атаману, поклонились ему, по обычаю своему, низенько, сказывали ему долго жить, братьями, отцами, женихами праведно и ласково управлять, судъ и правду рядить, — и поднесли ему,— ни серебра ни золото, — а поднесли снопикъ живыхъ, самородныхъ цвтовъ. Вс наличные гости или хозяева, — какъ хотите, — подняли ура, прямо по-казацки: окна задребезжали и двери сами порастворялись! А казаки, запрудивъ широкую улицу, того и ждали: подхватили и себ, да такъ, что и пушки заздравныя заглушили!.. Ночь была тихая и свтлая, вино пили, ура кричали, пушки палили, а какъ разъхались позднимъ утромъ по домамъ, да глянули на снарядъ, иже нарекается часомріе, такъ и вспомнили поговорку: казаку гулять, такъ и ночь коротка!

В. Луганскій.

Приписка. Мартъ на исход, Апрль на двор, а Уралъ стоитъ, не шелохнется. Скоро вздуетъ его да погонитъ ледъ на море, на Хвалынское. Глядите тогда, что за потха будетъ, начнется пловня {Весеннее рыболовство стьми, кои раскидываются съ каждой лодки однимъ человкомъ.}. да пойдутъ казаки въ скачку на тысяч-другой бударокъ {Будара — долбленая лодка, однодеревка, комяга, душегубка, челнокъ.— Казаки пускаются на нихъ, — по пушечному сигналу, скакать, какъ они говорятъ, то есть, въ обгонъ другъ друга. Глядя на эту суматоху, не знаешь, какъ вода подымаетъ столько народу вдругъ.}! Снгу ныншнюю зиму Господь не пожаллъ, такъ земляная вода {Степная или береговая вода, стекая на рку, подмываетъ, подкапываетъ и сгоняетъ ледъ, рка вскрывается. Потомъ идетъ недлю-другую спустя, земляная вода, т. е. вода съ горъ, высокою и широкою волною, разливается и понимаетъ берега на нсколько верстъ.}, надо быть, пойдетъ большая и на урожай въ Оренбургской губерніи понадяться можно. Авось Богъ милостивъ будетъ!— Прилинейные Кайсаки эту зиму опять начали продавать дтей своихъ, на дняхъ видлъ я четырехъ мальчиковъ, купленныхъ за 75 рублей асс.

Младшему лтъ семь. Одинъ насмшилъ: новый хозяинъ сталъ, жаля его, кормить голоднаго помаленьку, а онъ, глядя на състное, непремнно хотлъ пость все. Коли такъ, говоритъ, такъ пойду я отъ тебя прочь опять въ степь. Скинулъ платье хозяйское, снялъ и рубаху, взялъ съ окна плеть и пошелъ!— Гд же лошадь у тебя? спросили его.— Плеть есть, отвчалъ тотъ, такъ и лошадь будетъ! Простоявъ минуты съ дв нагишемъ на мороз, воротился онъ. Въ тотъ же вечеръ и на слдующій день спохватились огарковъ свчныхъ: нтъ ни одного, а не догораетъ, кажется, свчей много, ршили на томъ, что ихъ крысы таскаютъ.

Глядь на новаго нахлбника, — а онъ жуетъ, да только свтильни выкидываетъ! Не подумайте, чтобъ я шутилъ: ей, ей, былое дло! Тамъ яхши, увряетъ онъ, и понын удивляется, для чего не велятъ ея сть!

Эта идиллическая картина любви къ новому атаману, нарисованная Далемъ, была, какъ кажется, не совсмъ врна, по крайней мр Оренбургскій старожилъ И. В. Черновъ свидтельствуетъ, что назначеніемъ Покатилова, неприроднаго казака, а великоросса, казачество было недовольно {Записки генералъ-майора Ивана Васильевича Чернова, Оренбургъ. 1907, стр. 117.}, о томъ же говоритъ и Рябининъ въ своей извстной книг ‘Уральское казачье войско’ {Ч. I, стр. 75.}, а также и новйшій историкъ Казачьихъ войскъ, А. И. Никольскій: ‘Должности войсковыхъ атамановъ’, пишетъ онъ: ‘во всхъ казачьихъ войскахъ стали замщаться, въ царствованіе Императора Николаи I, лицами невойсковаго сословія. Въ Уральскомъ войск, посл смерти въ 1830 году войсковаго атамана Бородина, должность эта также была замщена лицомъ невойсковаго сословія: атаманомъ былъ назначенъ полковникъ Покатиловъ. Назначеніе это, въ связи съ одновременно состоявшимся, вопреки желанію значительной части Уральскаго войска, учрежденіемъ морскихъ рыболовствъ, вызвало среди войска неудовольствіе, проявившееся при посщеніи Уральска Наслдникомъ Цесаревичемъ Александромъ Николаевичемъ во время его путешествія въ 1837 году по Россіи. При отъзд Наслдника изъ Уральска шумная толпа казаковъ, остановивъ коляску Его Высочества, подала прошеніе, въ которомъ перечислялись различныя злоупотребленія атамана и войсковыхъ чиновниковъ и указывалось на нарушеніе прежнихъ привилегій войска, какъ-то: невыдачу денежнаго и хлбнаго жалованья, учрежденіе морскаго рыболовства, предоставленіе войсковыхъ угодій постороннимъ лицамъ и т. п. Въ заключеніе казаки просили смнить атамана и другихъ войсковыхъ чиновниковъ’ {Столтіе Военнаго Министерства, т. XI, ч. 1, стр. 291—292.}. Жуковскій, сопровождавшій Наслдника-Атамана Александра Николаевича въ его путешествіи въ 1837 г. по Россіи и подробно, хоть и конспективно описывающій поздку свою въ Уральскъ съ В. А. Перовскимъ и В. И. Далемъ и пребываніе въ этомъ город 16-го іюня, ни словомъ, однако, не упоминаетъ о жалоб казаковъ на атамана, хотя и говоритъ о личномъ знакомств своемъ съ нимъ въ словахъ: ‘Къ Василію Осиповичу Покатилову, войсковому атаману. Анекдотъ о выбор Покатилова’ {Дневники В. А. Жуковскаго. Съ примчаніями И. А. Бычкова, С.-Пб. 1903, стр. 328.}, не говоритъ о жалоб и С. А. Юрьевичъ, одинъ изъ сопровождавшихъ Наслдника {‘Русск. Арх.’ 1887 г., кн. II, стр. 49—51.}, впрочемъ, если такая жалоба на Покатилова и была передана Наслднику-Атаману, то дурныхъ послдствій она не имла: Покатиловъ оставался Наказнымъ Атаманомъ Уральскаго казачьяго войска до самой своей смерти, послдовавшей 23-го декабря 1838 г. {А. И. Никольскій, О. С., т. XI, ч. I. стр. 292, Покатиловъ умеръ въ чин генералъ-маіора съ 1-го декабря 1838 г. состоя кавалеромъ ордена св. Георгія 4 степени.}

Имя охотника, ‘что Вальдшнеповъ сравнивалъ съ Валленштейномъ или Кесаремъ’, Пушкинъ въ письм своемъ не назвалъ: онъ его, безъ сомннія, позабылъ, но мы можемъ опредленно сказать, что это былъ инженеръ-капитанъ Константинъ Демьяновичъ Артюховъ, съ 1832 по 1837 г. бывшій Директоромъ Оренбургскаго Неплюевскаго Военнаго Училища, въ 1817 году Артюховъ окончилъ курсъ въ Военно-Инженерномъ Училищ, а въ 1819 г. выпущенъ былъ изъ Верхняго, офицерскаго Класса Главнаго Инженернаго Училища, въ состав перваго его курса, съ чиномъ подпоручика, въ С.-Петербургскій Инженерный Округъ {Историч. очеркъ развитія Главнаго Инженернаго Училища, С.-Пб. 1869, прил., стр. 61, ‘Пушкинъ и его соврем.’, вып. XXIII—XXIV, стр. 72, Столтіе Военнаго Министерства, т. VII, ч. I. прил., стр. 67 и 124.}, въ 1829 г. онъ былъ инженернымъ штабсъ-капитаномъ, состоялъ при Командир Отдльнаго Оренбургскаго Корпуса генерал Эссен и имлъ ордена Владиміра 4 и Анны 3 степени, — вроятно, за боевыя отличія {Мсяцесловъ съ росписью чиновныхъ особъ на 1836 г., ч. I, стр. 805.}, въ 1835 году имлъ уже чинъ инженеръ-подполковника {Списокъ генераламъ, штабъ- и оберъ-офицерамъ всей Россійской Арміи, С.-Пб. 1829, стр. 30.}. Женатъ онъ былъ на Елизавет Ивановн Неплюевой, — одной изъ дочерей Бузулукскаго Узднаго Предводителя Дворянства И. А. Неплюева {А. А. Сиверсъ, Генеалогическія развдки, вып. I, С.-Пб. 1913, стр. 61 мать И. А. Неплюева была рожденная Карамзина.}. По словамъ Д. Н. Соколова, ‘въ Оренбург Артюховъ былъ очень популяренъ и любимъ, какъ умный и веселый собесдникъ, — по словамъ Даля, не унывавшій никогда, нигд и ни при какихъ обстоятельствахъ и умвшій смшить всхъ, въ томъ числ и Пушкина, самыми пустыми остротами’ {‘Пушкинъ и его соврем.’, вып. XXIII—XXIV, стр. 71—72, 73—74.}. Сомнваемся, что Пушкинъ хорошо и издавна былъ знакомъ съ Артюховымъ, какъ. готовъ думать Д. И. Соколовъ, и что онъ былъ съ поэтомъ на ‘ты’: если бы это было такъ? врядъ-ли Пушкинъ забылъ бы его фамилію, посылая ему книгу. Съ Далемъ же Артюховъ былъ въ близкихъ отношеніяхъ, о чемъ свидтельствуютъ воспоминанія Даля о Пушкин и разсказы ‘Болгарка’ и ‘Охота на волковъ’: всюду Даль упоминаетъ объ Артюхов, при чемъ въ трехъ случаяхъ говорить именно о его курьезномъ сравненіи умирающаго вальдшнепа съ Валленштейномъ. Приведемъ слова Даля. Въ отрывочныхъ воспоминаніяхъ о Пушкин, опубликованныхъ лишь въ 1907 году Н. О. Лернеромъ {‘Русск. Стар.’ 1907 г., т. СХХХІІ, окт., стр. 63—66.}, Даль пишетъ: ‘Въ Оренбург Пушкину захотлось сходить въ баню. Я свелъ его въ прекрасную баню къ инженеръ-капитану Артюхову, добрйшему, умному, веселому и чрезвычайно забавному собесднику. Въ передбанник расписаны были картины охоты, любимой забавы хозяина. Пушкинъ тшился этими картинами, когда веселый хозяинъ, круглолицый, голубоглазый, въ завитыхъ кудряхъ, вошелъ, упрашивая Пушкина ради перваго знакомства откушать пива или меду. Пушкинъ старался быть крайне любезнымъ со своимъ хозяиномъ и, глядя на расписной передбанникъ, завелъ рчь объ охот. ‘Вы охотитесь, стрляете?’ — ‘Какъ-же-съ, понемножку занимаемся и этимъ, не одному долгоносому довелось успокоиться въ нашей сумк’.— ‘Что же вы стрляете — утокъ?’ — ‘Уто-окъ-съ?’ — спросилъ тотъ, вытянувшись и бросивъ какой-то сострадательный взглядъ.— ‘Что-же? разв вы утокъ не стрляете?’ — ‘Помилуйте-съ, кто будетъ стрлять Эту падаль!Это какая-то гадкая старуха, валяется въ грязи, — ударишь ее по загривку, она свалится бокомъ, какъ топоръ съ палки, бьется, валяется въ грязи, кувыркается… тьфу!’ —.’Такъ что же вы стрляете?’ — ‘Нтъ-съ, не утокъ. Вотъ какъ выйдешь въ чистую рощицу, какъ запустишь своего Фингала, — а онъ нюхъ-нюхъ направо, нюхъ налво,— и стойку: вытянулся, какъ на пружин, — одеревенлъ, сударь, одеревенлъ, окаменлъ! Пиль, Фингалъ! Какъ свчка загорлся, столбомъ взвился’…— ‘Кто, кто?’ — перебилъ Пушкинъ съ величайшимъ вниманіемъ и участіемъ. ‘Кто-съ? разумется кто: слука, вальдшнепъ. Тутъ царапъ его по сарафану… А онъ (продолжалъ Артюховъ, раскинувъ руки врознь, какъ на крест), — а онъ только раскинетъ крылья, голову на бокъ — замретъ на воздух, умирая, какъ Брутъ!’ — Пушкинъ расхохотался и, приславъ ему черезъ годъ на память ‘Исторію Пугачевскаго бунта’, написалъ: ‘Тому офицеру, который сравниваетъ вальдшнепа съ Валенштейномъ’.

Въ разсказ ‘Охота на волковъ’, повствуя объ охот у извстнаго Оренбургскаго помщика и Губернскаго Предводителя Дворянства, Е. Н. Тимашева {Отца будущаго Министра Внутреннихъ Длъ А. Е. Тимашева и мужа Е. А. Тимашевой, которой Пушкинъ написалъ посланіе.} въ его имніи Ташлы и перечисляя участниковъ охоты, Даль пишетъ: ‘Създъ былъ изрядный, веселый хозяинъ ходилъ по всмъ комнатамъ, гд расположились гости, шутилъ, смялся, иногда и подсмивался, а вокругъ вс были заняты пересмотромъ ружей, насыпкой пороховницъ и дробницъ, а боле также веселой болтовней, тутъ былъ и памятный досел въ томъ краю, всми любимый записной охотникъ, не унывавшій никогда, нигд и ни при какой невзгод и умвшій смшить всхъ самыми пустыми и пошлыми остротами: онъ стрлялъ слуку по сарафану, утку по салопу, онъ зайцу задавалъ прыску въ-догонку, а убивъ его, никогда не забывалъ отдать ему послднюю честь, приложивъ руку къ козырьку, — словомъ, какъ я сказалъ, пошлыя ничтожности выходили у него до того забавны, что даже Пушкинъ, познакомясь съ нимъ въ Оренбург и попарившись у него въ бан съ росписаннымъ охотою передбанникомъ, прислалъ ему посл своего ‘Пугачева’, но, забывъ прозванье его, написалъ: ‘Тому офицеру, который сравнивалъ вальдшнепа съ Валенштейномъ’… {Полное собраніе сочиненій Владиміра Даля (Казака Луганскаго), изд. М. О. Вольфа, т. IV, 1897, стр. 330—331.}

Наконецъ, въ разсказ ‘Болгарка’ Даль пишетъ, какъ онъ однажды, охотясь въ окрестностяхъ Оренбурга на вальдшнеповъ и расположившись, лежа на трав, помечтать’, захохотала, почти вслухъ, вспомнивъ какъ товарищъ его [т. е. Артюховъ], котораго выстрлы сыпались въ отдаленіи, краснорчиво уврялъ однажды дорогого Петербургскаго гостя (А. С. Пушкина), который захалъ къ намъ въ Оренбургъ за Пугачевщиной, уврялъ, что слука или вальдшнепъ — самая благородная птица на цломъ земномъ шар, что она, будучи убита, не бьется и не трепещится въ неприличныхъ акробатическихъ тлодвиженіяхъ, а умираетъ, какъ Брутъ, какъ Сцевола и Сусанинъ. Къ этому вспомнилъ я и отвтъ нашего незабвеннаго гостя, который прислалъ изъ Питера товарищу моему книжку свою о Пугачев съ замчаніемъ: ‘тому офицеру, который сравниваетъ вальдшнепа съ Валенштейномъ’ {Тамъ-же, т. VII, стр. 105—106.}.

Разсказы Даля, взаимно пополняя другъ друга, ярко вырисовываютъ передъ нами обликъ Артюхова, какъ оригинальной, яркой личности, которая запечатллась въ памяти Пушкина отчетливымъ образомъ, не изгладившимся и годъ спустя посл мимолетной встрчи. О дальнйшей жизни Артюхова извстно немного: сообщаютъ, что въ 1839 году онъ участвовалъ въ несчастномъ Хивинскомъ поход Перовскаго и умеръ въ слдующемъ году отъ полученной во время похода болзни {Пушкинъ и его соврем.’, вып. XXIII—XXIV, стр. 71—72. Впрочемъ, въ Историческомъ очерк развитія Главнаго Инженернаго Училища (С.-Пб. 1869), въ спискахъ окончившихъ курсъ, противъ имени Артюхова отмчено: ‘въ отставк инженеръ-полковникомъ’ (прилож., стр. 61).}.