Новая воля, Демерт Николай Александрович, Год: 1869

Критика и публицистика
Время на прочтение: 142 минут(ы)
Скачать в PDF

НОВАЯ ВОЛЯ

(Изъ записокъ служившаго когда-то по крестьянскому длу).

I.
Поясняющая, какъ я подалъ въ мировые дятели.

…Въ конц 1860-го года, покончивши со своими частными длами въ одной изъ приволжскихъ губерній, я отправился въ первопрестольную столицу Москву и поселился въ ней, до пріисканія сколько нибудь опредленнаго занятія, на, такъ-называемой, Труб. (Трубою называется или, врне, тогда называлась, часть города, прилегающая къ Трубному, или Цвтному бульвару).
Въ то самое время, когда я переселился на Трубу, во всхъ селахъ, деревняхъ и городахъ Россійской Имперіи, а въ Москв по преимуществу, народъ толковалъ о предстоящей вол, которую ожидали со дня на день: одни со скорбью въ сердц, другіе съ надеждою на лучшее будущее, но — и т, и другіе съ большимъ нетерпніемъ. Нетерпніе вторыхъ до такой степени было естественно, что о немъ и говорить не стоитъ, что же касается до нетерпнія скорбвшихъ и зубами скрежетавшихъ, то и оно, по нкоторомъ размышленіи, длалось понятнымъ. Представьте вы себ школьника старыхъ временъ, который наврняка ужъ знаетъ, что его будутъ счь, какъ скоро очередь, по алфавиту, дойдетъ до начальной буквы его фамиліи, а между тмъ его злополучная фамилія начинается съ ферта, или съ иты. Ну, не ясно-ли, что положеніе иты несравненно хуже, чмъ какого нибудь Вди или Буки, а ужъ объ азахъ и говорить нечего. ‘Господи, хоть бы поскоре’!— тоскливо шепчетъ злополучная ита, заране развязывая ремни у брюкъ…
Люди, посвященные въ государственныя тайны, или, просто, часто бывавшіе въ англійскомъ клуб, разумется, знали, когда именно выйдетъ манифестъ, но мы, жители темной Трубы, вопервыхъ, ничего не могли знать такого, о чемъ не было еще заявлено въ полицейскомъ листк, а, вовторыхъ, смотрли на все съ своей собственной, независимой точки зрнія. Между нами, жителями Трубы, ходили свои слухи, у насъ существовали свои собственные взгляды на внутреннюю и вншнюю политику, такъ что, когда ожидаемое всми съ нетерпніемъ 19-е февраля прошло безъ послдствій, тогда у насъ на двор вс въ одинъ голосъ заговорили, что въ ныншнемъ году ничего ужъ не будетъ, а если что и будетъ,— такъ разв въ будущемъ, да и то еще Богъ всть.
Надобно вамъ замтить, что многочисленное населеніе нашего старенькаго трехъ-этажнаго домика (до такой степени обветшалаго и сгнившаго, что архангельскіе мужики непремнно бы его съли, еслибы подъ руку, подвернулся) было населеніе въ высшей степени разнокалиберное, несогласное въ мнніяхъ и взглядахъ на вещи. Каждый этажъ у насъ, даже каждое отдленіе этажа толковало и думало по своему, совершенно независимо, несмотря на то, что квартиры отдлялись одна отъ другой тонкими перегородками съ порядочными щелками, а нкоторыя квартиры и вовсе не имли никакихъ перегородокъ, за то он и назывались не квартирами уже, а просто углами, полъ-углами и четверть-углами.
Проживая въ лучшемъ этаж, или какъ у насъ порусски говорятъ въ бель-этажи (названіе это, впрочемъ, нисколько не препятствовало нашему лучшему этажу быть хуже очень многихъ конюшенъ, я не говорю: всхъ), читая постоянно Московскія Вдомости, я подчасъ вмшивался въ разговоры нашихъ разнокалиберныхъ обитателей, но каждый разъ убждался все боле и боле, что эти самостоятельные люди ни въ какія газеты не врятъ, что у нихъ существуютъ свои собственныя, невидимыя газеты, издаваемыя не Коршами и не Катковыми, а какими-то совсмъ иными людьми. Боле и боле убждался я, что эти невидимыя и неосязаемыя народныя газеты не нуждаются, для поддержки своей, въ казенныхъ объявленіяхъ, отдаваемыхъ на откупъ, и что подписчиковъ у нихъ бездна, несравненно больше, чмъ у лондонской Таймсъ. Жили у насъ внизу прачки, которыя, стирая блье по разнымъ купеческимъ и дворянскимъ домамъ, каждый вечеръ приносили самыя свжія новости вмст съ огромными узлами самаго грязнаго, запачканнаго дворянскаго и купеческаго блья. Жила внизу же, возл печки, дворничиха, старуха лтъ восьмидесяти-пяти, изъ вольноотпущенныхъ. Эта положительно отвергало всякую возможность какой бы то ни было воли и, безъ всякой церемоніи, по московско-старушечьему обычаю, обзывала дуракомъ въ глаза каждаго, заикнувшагося о ‘глупой энтой вол’.— ‘Я те покажу волю!— кричала старуха, замахиваясь на неотвязнаго болтуна метлой — вотъ теб воля какая будетъ: энта самая!’ жилъ въ нашемъ дом и отставной, пожилыхъ лтъ солдатъ, который, наперекоръ и на зло старух, разсказывалъ, что у него въ Питер служитъ въ гвардіи троюродный братъ, который стоитъ иногда на часахъ на самой что ни есть первой во всемъ Питер гауптвахт и потому онъ знаетъ очень много такихъ вещей, которыя прямо доказываютъ, что дворничиха — старая карга, дура, — и больше ничего. Дворничиха злилась, махала, какъ баба-яга неразлучной съ нею метлой, — но вдь извстно, что стараго солдата метлой не удивишь.
Несмотря однако же ни на фельетонную болтовню прачекъ, ни на солидныя слова опытнаго фельдфебеля, проводившаго свои убжденія съ такою же строгою послдовательностью, съ какою въ наше жалкое время проводитъ ихъ только лишь одна газета ‘Всть’ — несмотря на все это, — большинство населенія нашего дома крпко держалось мнній старой дворничихи и ея метлы. Когда день 19-го февраля прошелъ безъ послдствій, то вс поршили, что въ ныншнемъ году ничего ужъ не будетъ, да и въ слдующемъ едва-ли.
Оказалось однако же, что старуха дворничиха увлекалась излишнимъ консерватизмомъ, а фельдфебель былъ правъ.
Въ март — числа не упоминаю, чтобы не соврать — въ прощоное воскресенье послали мы, жители бель-этажа, кухарку за хлбомъ къ чаю. Кухарка наша, обыкновенно отличавшаяся отмнной быстротой передвиженій, на этотъ разъ до такой степени замедлила, что мы съ пріятелемъ даже переглянулись и перекинулись по этому поводу нсколькими фразами.,
— Ужъ не случилось-ли чего особеннаго?— говорю.
— Чему-же случиться-то? Ты, можетъ быть, думаешь, не забжала-ли опять въ кабакъ?
— Нтъ, братъ, я не объ этомъ.
— Такъ о чемъ-же?
— Да ужъ манифестъ не вышелъ-ли? говорю. Ты вдь знаешь, что воля эта всегда подкрадывается неожиданно, какъ тать въ нощи, по священному писанію…
— Ну, понесъ опять! сказалъ пріятель съ досадой.— Самъ говоришь, что воръ ночью подкрадывается, а теперь ночь, что-ли?
— Зачмъ же ты, говорю, такъ буквально понимаешь эти слова? Съ той поры времени прошло много и обычаи неизбжно измнились, притомъ же и мы далеко ушли впередъ. Московскій жуликъ теперь и въ полдень такъ ловко стащитъ шубу изъ прихожей, что и не замтишь. Ты какую-то азіатскую неподвижность начинаешь проповдывать!
Въ это время, впопыхахъ вбжала кухарка, съ такимъ сіяющимъ лицомъ, что и у насъ невольно на сердц повеселло.
— Что вы сидите-то тутъ? кричала кухарка.— Каки тутъ чаи: идите скоре на улицу! Тамъ на фонаряхъ ужъ воля прибита!
— Какъ на фонаряхъ воля прибита? Что за дичь?
— Да такъ вотъ, прибита, да и все! Народищу тамъ сколько всякаго — страсть!
Любопытство, разумется, забрало и насъ. Проглотивши второпяхъ по стакану чая, отправились и мы съ пріятелемъ на улицу: посмотрть, какъ это ухитрились на фонаряхъ волю приколотить.
На перекрестк двухъ улицъ мы дйствительно на первомъ же фонар увидали объявленіе московскаго генералъ-губернатора, которымъ жители столицы извщались, что манифестъ объ освобожденіи крестьянъ полученъ и сегодня будетъ читаться въ церквахъ. Въ конц объявленія помщено было коротенькое извлеченіе изъ положенія о дворовыхъ, именно о томъ, что дворовые люди въ теченіе еще двухъ лтъ остаются въ полномъ повиновеніи у владльцевъ.
У фонаря, когда мы къ нему подошли, тснилась уже довольно значительная толпа, личный составъ которой безпрестанно мнялся. Прозжавшіе по улиц купцы слзали съ санокъ, читали объявленіе, но во физіономіямъ ихъ невозможно было замтить, какое впечатлніе произвела на нихъ новость: и къ фонарю отъ санокъ шли они съ самодовольными улыбающимися лицами и отъ фонаря уходили съ такими же, размышляя, вроятно, про себя, какъ-такъ имъ изъ всего энтого польза? Подходили къ фонарю разные оборванные чиновники — и штатскіе и военные, но эти, большею частію, были до такой степени выпивши, что физіономіи ихъ уже и выразить ничего не могли, хотя бы владльцы ихъ этого и пожелали. Подходили люди, одтые въ костюмы нмецкаго покроя, но съ фартуками на живот и съ кульками подъ мышкой — должно быть повара изъ дворовыхъ. Они читали объявленіе долго, въ высшей степени внимательно, но, когда дочитывали до конца, то, махнувши рукой, отходили отъ фонаря быстрыми шагами, какъ будто сильно на что-то разсердившись.
Толки у прибитой воли шли, какъ читатель и самъ легко можетъ смекнуть, самые разнообразные и неподходящіе. Одни говорили, что воля будетъ дйствовать, начиная съ настоящаго дня, ровно два года, а потомъ опять все пойдетъ по старому, какъ было. Другіе, напротивъ, утверждали, что два года даны помщикамъ на размышленіе, чтобы, значитъ, они успли приготовиться къ отъзду изъ своихъ деревень, потому что чрезъ два года въ деревняхъ останутся одни только мужики съ деревенскими бабами, а господъ всхъ разселятъ по городамъ: въ деревняхъ-де вамъ совсмъ нечего длать.— Третьи болтали… впрочемъ, всхъ мнній и не пересчитаешь. Это все равно, что пересчитывать вс своеобразныя мннія нашихъ столичныхъ газетъ относительно какого нибудь политическаго, такъ-называемаго важнаго, животрепещущаго вопроса, да, притомъ, и не припомнишь всхъ-то, потому что съ той поры восемь уже лтъ прошло. Помню только, что несмотря на раннее еще утро, пьяныхъ по улицамъ было замтно больше, чмъ ихъ бываетъ обыкновенно, впрочемъ, и то сказать: вдь манифестъ читался въ послдній день масляницы. Подъ фонарями, на которыхъ была прибита воля, валялось въ этотъ день не мало разнаго званія людей, можетъ быть только что получившихъ свободу, но лишившихся всякаго сознанія, — что, впрочемъ, въ Москв не представляетъ особенной какой нибудь рдкости. Помню, какъ въ этотъ достопамятный день, на Дмитровк, какой-то пьяный, оборванный чиновникъ съ кокардой, въ фуражк, сдвинутой на затылокъ, остановилъ прозжаго генерала, который въ данномъ случа былъ, по моему, совершенно правъ, ругнувъ пьянаго чиновника на всю улицу непристойными словами. Генералъ перезжалъ чрезъ ухабъ, глубиною по уши лошади, — и въ этотъ-то самый моментъ чиновникъ, снявши шапку, закричалъ: ‘позвольте, ваше превосходительство!’ Генералъ остановилъ лошадь и спросилъ: ‘что вамъ угодно?’ — ‘Съ свободой честь имю пр-р-оздравить ваше превосходительство!’ гаркнулъ чиновникъ, махая шапкой. Мн кажется, что еслибы чиновникъ подошелъ къ санямъ поближе то генеральскій кучеръ непремнно вытянулъ бы его по спин арапникомъ за это наивное поздравленіе генерала съ свободой въ ухаб, около того самаго дома, изъ котораго впослдствіи знаменитый Михаилъ Никифоровичъ разъяснилъ Россіи, какъ нужно понимать эту свободу.
Въ Кремл, на мощеной плитами площадк предъ соборами, народу собралось ровно столько, сколько влзло. Разбившись на отдльныя группы, народъ слушалъ чтецовъ, повидимому, очень внимательно, но однако-же нельзя было не замтить, что самая густая толпа тснилась не вокругъ чтецовъ манифеста, а возл патріаршей ризницы, гд стояла карета митрополита, запряженная четверней, съ форейторомъ. Народъ съ большимъ вниманіемъ смотрлъ въ зубы митрополичьимъ лошадямъ, весьма серьёзно обсуждая вопросъ, сколько которой изъ нихъ лтъ.
Извстно, что въ Москв всевозможныя оваціи, имющія политическій оттнокъ, совершаются по преимуществу въ трехъ мстахъ: въ обжорномъ и охотномъ ряду, въ гостинномъ двор и въ большихъ трактирахъ, наполненныхъ франтами-половыми въ блыхъ рубашечкахъ. Въ описываемый мною памятный, историческій день, и т и другія и третьи мста вполн оправдали свою репутацію. Тотчасъ по окончаніи обденъ, народъ, какъ вода чрезъ прорванную плотину, нахлынулъ на вс эти любимыя имъ мста — и тотчасъ же пошелъ носиться по всей матушк Москв блокаменной привлекательный для голоднаго человка запахъ кипящаго на раскаленныхъ сковородахъ масла. Въ одномъ изъ отдленій знаменитаго Туринскаго трактира собрались патріоты-профессора съ цлью отпраздновать, какъ слдуетъ, радостное событіе. Не мало было съдено и выпито, не мало патріотическихъ чувствъ было выражено, а въ конц-концовъ и трактирная прислуга не вытерпла, чтобы не принять непосредственнаго участія въ общемъ праздник. Половые сюрпризомъ вынесли къ почетнымъ гостямъ подносъ съ шампанскимъ, уже отъ себя собственно — и поднялось опять чоканье, поздравленье и цалованье чисто братское, для всхъ сословій одинаково пріятное.
Но отъискались, однакоже, и такіе злополучные люди, которымъ тогдашняя развеселая масляница показалась гораздо хуже великаго поста. Передавали за врное, будто у одной московской барыни находилось въ Москв до тридцати крпостныхъ ванекъ-извощиковъ, и что она, наканун объявленія манифеста, всхъ ихъ собрала на своей квартир и потомъ, подъ предлогомъ различныхъ проступковъ, отправила ихъ всхъ въ кварталъ подъ арестъ. Барыня опасалась, чтобы ваньки-извощики, услыхавши вдругъ о вол, не взбсились бы и не причинили ей какого нибудь вреда, притомъ же и послднюю власть хотлось показать, да и сердце сорвать на злополучныхъ крпостныхъ ванькахъ, на которыхъ каждый москвичъ привыкъ срывать свою досаду и всяческія огорченія. Вечеромъ, къ театральнымъ подъздамъ потянулись, по обыкновенію, цлые отряды жандармовъ, а по улицамъ появились пшіе патрули, съ заряженными, говорили, ружьями, но безъ штыковъ. Въ этотъ достопамятный день, какъ видно, вс были настроены толковать преимущественно о вол и объ улучшеніи быта, вс, не исключая даже и конныхъ жандармовъ, бытъ которыхъ съ давнихъ временъ уже улучшенъ и, вообще, какъ слышно, находится въ удовлетворительномъ положеніи. ‘Всмъ-то вотъ волю нынче даютъ — толковали жандармы между собою, пробираясь къ театрамъ шажкомъ — а мы, братцы, когда ее дождемся? Куда ужъ какъ надоло шляндать по театрамъ-то энтимъ!’
Въ т, хотя и неотдаленныя отъ насъ времена, не укоренился еще обычай давать въ высокоторжественные дни непремнно патріотическія пьесы, въ род извстной оперы Глинки, а давали все, что подъ руку подвернется. Такъ и въ описываемый день на Большомъ театр шелъ, почему-то, балетъ ‘Сатанилла’ со всми своими ужасами, тартарарой преисподней, змями и дьяволами, при вид которыхъ богобоязненные и напершіеся блинами мстные и зазжіе купцы охали и невольно крестились. Только лишь по окончаніи послдняго акта, когда публика схватилась-было ужъ за шапки и начала увязываться шарфами — театральный оркестръ вдругъ заигралъ народный гимн и зрители, сначала какъ-то нершительно, а потомъ и посмле, цачали подыматься съ своихъ мстъ. Немного лтъ прошло съ той поры, но относительно театральныхъ патріотическихъ заявленій Россія сдлала такіе громадные успхи, что трудно даже врится. Нынче ужъ если начнутъ ‘ура’ кричать или въ десятый разъ требовать повторенія какой нибудь, возбуждающей патріотизмъ, аріи, то и конца этому шуму не предвидится, а восемь лтъ тому назадъ наша театральная публика была, сравнительно съ ныншней, какъ стыдливая, скромная институтка въ сравненіи съ гарнизоннымъ солдатомъ. Событіе, подавшее тогда поводъ кричать ‘ура’, было дйствительно крупное и радостное, но самые-то крики оказались очень слабыми и нершительными.
Спектакль, какъ это обыкновенно бываетъ въ послдній день масляницы, кончился довольно рано. Хлынувшая изъ театровъ толпа скоро расплылась по разнымъ закоулкамъ и переулкамъ и улицы очутились совершенно пустынными, какъ, впрочемъ, и слдовало наканун чистаго понедльника. Ходили только по разнымъ направленіямъ молчаливые, усиленные пшіе патрули съ ружьями безъ штыковъ, раздавался по пустыннымъ улицамъ ихъ мрный шагъ, кое гд собаки лаяли, да часы на башняхъ старательно выколачивали свои четверти. Всюду темнота, везд запертыя двери. Смолкли трактиры, кабаки и погребки, и даже у самого Николы въ Грачахъ не видно было на тротуар валяющихся пьяныхъ, что составляло отмнную рдкость. Правду посл писали, что народъ русскій встртилъ свою, такъ называемую, ‘волю’ не съ пснями и плясками, а въ глубокой тишин и молчаніи, въ пост и молитв. Большинство встртило эту ‘волю’ въ глубокомъ сн, а очень многихъ, по всей вроятности, и кошмаръ давилъ, или, ‘сусдушка’, потому что у насъ въ этотъ день самая неудобоваримая пища, насквозь пропитанная саломъ и масломъ, пожирается въ размрахъ изумительныхъ, и длается это больше всего въ видахъ экономическихъ, чтобы посл не пришлось ее собакамъ выкидывать.
Не требовалось особенно тонкой наблюдательности, чтобы замтить, что москвичи (преимущественно изъ дворянскаго сословія) чего-то трусили, ожидали чего-то необыкновеннаго изъ области ужаснаго, чего-то въ род страшнаго суда и свтупредставленія, которыхъ москвичи не разъ уже ожидали въ опредленные сроки съ большимъ трепетомъ. Разсказывали, что многіе изъ самыхъ трусливыхъ въ ночь наканун объявленія манифеста и спать не ложились, да и посл объявленія не могли заснуть сряду нсколько ночей, потому что цлые дни просыпали напролетъ. Конечно, одною изъ главнйшихъ причинъ безсонницы могли быть жирные, неудобоваримые блины и всякія другія масляничныя явства, но все-таки, безъ сомннія, самую главную причину представляли собою нкоторыя колобродныя мысли, которыя въ русскихъ изнженныхъ головахъ перевариваются вообще несравненно трудне, чмъ жирное, непропеченое тсто въ привычныхъ желудкахъ. Оказалось, что т самыя понятія о значеніи крпостнаго права, какія господствовали въ высшемъ сло нашего общества сто лтъ тому назадъ, когда несчастнаго Радищева чуть-чуть было не казнили смертью за его мягкосердечіе, — оказалось, что эти самыя понятія здравыми и невредимыми сохранялись и въ 1861 г., да и въ послдующіе за тмъ годы, не исключая и ныншняго, 1869 года. Оказалось, что многіе образованные москвичи въ 1861 году цликомъ повторяли слова извстной либералки Екатерининскихъ временъ, княгини Дашковой, которая, въ интимныхъ разговорахъ своихъ съ философомъ Дидро, высказывала, что ‘свобода безъ образованія непремнно вызоветъ безначаліе и смуту. Что только когда нисшіе классы ея соотечественниковъ будутъ просвщенными, — только тогда они сдлаются достойными свободы и будутъ умть его пользоваться, безъ вреда согражданамъ’.
Многіе москвичи и москвитянки не только повторяли эти мудрыя княжескія слова, но даже буквально, на сколько было возможно, приводили ихъ въ исполненіе, какъ напримръ барыня, засадившая дюжину своихъ крпостныхъ извощиковъ, на первые дни по объявленіи свободы, въ кутузку. Вроятно, барыня эта предполагала, что ея ваньки-соотечественники, посидвши нсколько дней въ кутузк, если не совсмъ, то, по крайней мр, отчасти успютъ сдлаться ‘достойными свободы и будутъ умть ею пользоваться безъ вреда согражданамъ’. Еслибы представилась какая нибудь возможность, еслибы позволили размры существующихъ на Руси кутузокъ, то примру московской барыни послдовали бы очень многіе, такъ-какъ очень многіе и теперь еще глубоко убждены въ томъ, что пріучать къ разумному пользованію свободой всего удобне на цпи. Многіе были глубоко убждены въ томъ, что, какъ скоро народу объявятъ свободу, то онъ немедленно начнетъ драться и, въ доказательство основательности такого, повидимому страннаго, предположенія, приводили не мало примровъ, хотя примры эти, по большей части, какъ къ коровамъ гусарскія сдла подходили къ тмъ общимъ правиламъ, къ которымъ они пристегивались.
— Нашъ народъ — это лютый зврь, безопасный только лишь до той поры, пока сидитъ въ клтк!— проповдывалъ одинъ ораторъ изъ помщичьяго сословія, обращаясь къ своимъ единомышленникамъ. Нашъ мужикъ смирнымъ кажется только издали, когда, напримръ, онъ, отдльно отъ другихъ, виситъ подъ крышей пятиэтажнаго дома на веревк точно паникадило и краситъ карнизъ, а полюбуйтесь вы на него въ масс, напримръ въ дни народныхъ праздниковъ, когда для толпы поставятъ на площади высокія мачты, намазанныя саломъ съ приманкой на вершин: Боже мой, да это просто и не люди, а скоре стадо дикихъ буйволовъ! Во время коронаціи народецъ нашъ, нечего сказать, съумлъ себя показать! По городу, знаете, разъзжаютъ посланники въ своихъ роскошныхъ каретахъ и костюмахъ, тутъ и Морни и Эстергази и вся эта знать, — а у насъ на улицахъ драка, крикъ, брань, растрепанные, растерзанные бгаютъ… такъ даже стыдно какъ-то длается, бывало, что принадлежишь къ этой націи!.. Или припомните народный праздникъ въ дни коронаціи, этотъ несчастный народный обдъ… Боже мой, Боже мой, что это было за безобразіе!
— Разскажите, сдлайте милость!
— Въ послднихъ числахъ августа, не помню котораго именно числа, назначенъ былъ обдъ для народа на Ходынскомъ пол. Такъ-какъ гостей изъ города и изъ ближайшихъ деревень ожидалось видимо-невидимо сколько, то тогдашній генералъ-губернаторъ Закревскій приказалъ все устроить заране, чтобы посл никакихъ уже затрудненій не могло выйдти. По всему полю разставили столы, покрытые скатертями, на столы наставили круглыхъ этажерокъ съ крючками, на которые красивыми фестонами навшали колбасъ, устроили нсколько фонтановъ съ виномъ и помщеніе для избранной публики съ флагомъ надъ царскимъ мстомъ: поднятіе флага должно было означать тотъ моментъ, когда гости должны садиться за столы и приниматься за жареныхъ быковъ, которые тутъ же стояли цльными, во весь ростъ, съ золочеными рогами. Во избжаніе суматохи, кушанья изготовили и выставили на Ходынку еще дня за два до обда, такъ что поутру, въ день обда, пришлось только обтереть пыль кое съ чего, да еще подмнить кое что слишкомъ ужъ протухшее. Все шло, повидимому, какъ нельзя лучше, но, что же вы станете длать съ нашимъ несуразнымъ народцемъ, въ которомъ нтъ ни капли деликатности? Стотысячная толпа забралась на Ходынку еще чуть свтъ, такъ что потребовались цлые полки, чтобы сдерживать въ предлахъ законности эту невообразимую, необузданную жадность. Еще цлый часъ оставался до назначеннаго времени, какъ вдругъ какому-то полицейскому чиновнику вздумалось попробовать, хорошо ли подымается сигнальный флагъ и, Боже мой, что тогда произошло! Народъ, долго сдерживаемый въ предлахъ законности, смялъ и сшибъ все, что стояло на пути къ быкамъ съ золочеными рогами и къ фонтанамъ съ виномъ, которые едва только успли пустить. Красота и изящество обстановки, — все это вмигъ исчезло безслдно: виднлись только громадныя какія-то точно муравьиныя кучи движущагося народа другъ у друга на плечахъ, на спинахъ, на головахъ и на столахъ, накрытыхъ красными скатертями! Изящные фонтаны съ виномъ моментально разрушены, столы переломаны. Массы народа, прежде всхъ завладвшія фонтанами, отломанными отъ нихъ мдными трубками начали отбивать аттаки новыхъ массъ, а вино, кому удалось, черпали сапогами, шапками, пригоршнями. Не обошлось, разумется, безъ убитыхъ и раненыхъ… Это, я вамъ скажу, революціонное что-то такое было, въ особенности около фонтановъ, тутъ и баррикады изъ обломковъ, тутъ и зврскія, окровавленныя физіономіи… Многіе даже, повидимому, позабыли, зачмъ собственно пришли: они только въ какомъ-то непонятномъ остервенніи лзли съ кулаками другъ на друга!.. И куда вразъ двались эти красивые быки и бараны съ золочеными рогами! Кто первый усплъ, тотъ и тащитъ къ себ домой — бгомъ по улицамъ, точно воръ какой, — кто цлую баранью ногу, кто лопатку, кто печенку… и отъ всего этого запахъ, я вамъ скажу… о, Боже мой, что это за народъ!.. На Цвтномъ бульвар меня обогнала толпа человкъ въ семь и у каждаго за плечомъ висло по большому куску мяса… Я отстранился, зажалъ носъ, но они, эти разбойники, не оставили меня въ поко. ‘Что носъ-то, баринъ, заткнулъ?— кричатъ мн съ адскимъ хохотомъ: — ототкни, небойсъ: духъ-то вдь хлбный — не угоришь!..’ Зврь какой-то, а не народъ!
— И меня, старуху, чуть тогда не раздавили, вмшалась въ разговоръ старая помщица.— И врюхалась-то я-было въ бду невзначай: плетусь разъ изъ Шереметьевской больницы около Сухаревой, вдругъ, откуда ни возьмись, сбжался точно на пожаръ народъ, пріхали верховые и начали какія-то бумажки разрисованныя разбрасывать…
— Какія это бумажки разрисованныя? спрашиваю.
— А вотъ, что генералы-то верховые въ желтыхъ кацавейкахъ (тирольцами, что ли, ихъ тогда звали), по площадямъ-то разбрасывали, пояснила старушка, имя въ виду герольдовъ, здившихъ за три дня до коронаціи съ объявленіями по главнымъ площадямъ Москвы.
— Иду я это по просторной площади, продолжала старушка:— вдругъ со всхъ сторонъ точно плотины прорвало, и на площадь со всхъ концовъ народъ, какъ вода нахлынулъ, а изъ Сртенки выхали генералы въ желтыхъ кацавейкахъ, съ золотыми орлами на спинахъ, съ музыкантами, и начали они, генералы эти, выкидывать изъ мшка небольшіе листки бумаги въ народъ. Листочки, извстное дло, легонькіе, по втру летятъ, а народъ такъ вотъ и мечется за ними по площади, точно будто сторублевыя бумажки разбрасываютъ: кто если усплъ подхватить налету, на того десять человкъ накидываются, барахтаются въ куч, на земл, рожи другъ другу царапаютъ, пальцы ломаютъ въ остервенніи и рвутъ бумажку въ клочки, такъ что цльная рдко кому досталась. Одинъ мужикъ съ расквашеннымъ носомъ — сама видла — сунулъ бумажку въ ротъ и проглотилъ, чтобы никому не доставалась! Распустилъ кто-то, изволишь видть, между зврьемъ этимъ слухъ, что царь передъ коронаціей дастъ крпостнымъ мужикамъ волю и, что кому удастся поймать бумажку, или хоть уголочекъ какой-нибудь отъ бумажки, тотъ и вольный: такъ вотъ, видишь ли. отецъ ты мой, въ какую передлку-то я нечаянно врюхалась! Прижалась я къ уголку Сухаревой, да молю только про себя Бога, чтобы волю-то эту мужицкую какъ можно дальше втромъ отъ меня относило, но видно Господь не внялъ моимъ гршнымъ молитвамъ: какъ разъ одинъ листокъ прилетлъ на чепецъ, да и запутался… Тутъ ужь я ничего больше и не помню, что со мной было! Опамятовалась я уже посл, когда на площади было пустехонько, только тряпки отъ изорванныхъ платьевъ, да кое-гд затоптанные башмаки валяются, а на мн, щупаю, и чепца нтъ, да и волосъ-то моихъ сдыхъ, злоди, не мало выдрали!.. Вотъ она свобода-то какова, если ее дадутъ этимъ, прости Господи… Старуха плюнула.
— О, я сейчасъ же за границу уду, если освободятъ этихъ варваровъ! Жеманно пропищала внучка почтенной старушки, у которой толпа нечаянно выдрала волосы.
— О, конечно, здсь, среди этого дикаго, необузданнаго народа оставаться невозможно! поддержалъ внучку красивый молодой человкъ съ изящными манерами.— Если ужь во время коронаціи, при Морни, при Эстергази, въ виду всхъ представителей Европы, они держали себя такъ неприлично, то чего же отъ нихъ ожидать, когда они станутъ дйствовать по домашнему, безъ всякой узды и безъ желзной клтки? Не даромъ гд-то какой-то король сказалъ когда-то, что только тотъ народъ достоинъ свободы, который заслужилъ ее продолжительнымъ служеніемъ отечеству…
Подобные разговоры происходили тогда чуть ли не въ каждомъ дом, то-есть, разумется, въ дом сколько-нибудь порядочномъ. Еще во время коронаціи многіе начали сильно побаиваться этихъ варваровъ, задумавшихъ о свобод, но, однако же, и самый страхъ не въ состояніи былъ преодолть влеченія къ праздничнымъ зрлищамъ, которыя никогда не могутъ считаться вполн безопасными. Въ ожиданіи момента, когда, того и смотри, на площадь хлынутъ десятки тысячъ народа, любопытныя барыни становились за дорогую цну на опрокинутыя вверхъ дномъ кадки, корыта, и т. п. и, разумется, платились за это жестоко, такъ-какъ толпа тотчасъ же опрокидывала вс эти возвышенныя мста. За то ужь посл барыни, свергнутыя съ кадокъ и корытъ, и честили же невжественную толпу. ‘Это санкюлоты какіе-то!’ кричала барыня, оправляясь посл сверженія съ кадки… Нужно бжать поскоре за границу!.. И, дйствительно, нашлись такіе, которые удрали за границу, въ качеств шутовскихъ эмигрантовъ, и государство, разумется, ни на грошъ не обднло отъ того, что они выхали, но, впрочемъ, и не обогатилось тоже нисколько, потому что шутовскіе эмигранты скоро опять воротились.

——

На первой же недл великаго поста я получилъ съ мста моей родины вразъ два письма, которыя перевернули вверхъ дномъ вс мои московскіе планы и предположенія. Въ первомъ письм, полученномъ отъ старухи-матери, излагалось приблизительно слдующее: ‘По полученіи сего письма прізжай, если можешь, къ намъ въ деревню, покуда дорога еще не окончательно испортилась. При старыхъ порядкахъ я могла еще кое-какъ распоряжаться имніемъ моимъ, но теперь, при новыхъ этихъ указахъ и манифестахъ, чувствую себя не въ силахъ. Крестьянъ, говорятъ, у насъ отнимутъ, землю съ усадьбами тоже, можетъ быть, отымутъ же, потому я и ршилась все, что останется (если только что нибудь останется) раздлить между вами, сыновьями моими, а сама пойду на покой, куда нибудь въ монастырь: много ли мн, старух, нужно? Когда вс съдетесь, то сами ужь какъ знаете, такъ и длайте, а я ничего въ ныншнихъ порядкахъ не знаю, ничего не понимаю и голова у меня идетъ кругомъ’.
Другое письмо я получилъ тоже съ мста родины, отъ одного изъ пріятелей, который извщалъ меня, что мстный губернаторъ всячески старается разузнать мой адресъ, чтобы пригласить меня на службу но открывающемуся крестьянскому длу, что губернаторъ даже отправилъ уже письмо, но адресовалъ его чуть ли не въ правленіе московскаго университета, на томъ единственно основаніи, Это я прежде помщалъ свои корреспонденціи въ Корніевскихъ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’.
Получивши вразъ два такихъ посланія, не оставалось ничего боле длать, какъ хать немедленно. Вопервыхъ и ‘Труба’ сама по себ не особенно-то меня привлекала, а, вовторыхъ, крестьянское дло влекло меня къ себ съ неудержимою силой, хотлось мн только разъяснить, по какому случаю губернаторъ, который меня, вроятно, и въ лицо не зналъ, приглашаетъ меня, какъ знакомаго? Все дло, впрочемъ, объяснилось очень просто и удобопонятно. Тогда, какъ читателю небезъизвстно, было самое горячее время всевозможныхъ газетныхъ обличеній и самобичеваній, которыми и я, по молодости лтъ, увлекся, фабрикуя ихъ и отсылая отъ времени до времени въ разныя газеты, подъ видомъ корреспонденцій. Мстное дворянство вообще не терпло, да и теперь терпть не можетъ никакихъ обличеній, и всхъ людей, ими занимающихся, называло сплетниками, безпокойными людьми, выносящими изъ избы соръ, людьми, которыхъ нужно стараться всми возможными средствами выжить изъ занимаемой ими мстности, что, разумется, постоянно бы ими достигалось, еслибы тогдашнія времена не представляли собою нкоторыхъ, рзко выдающихся особенностей. Тогдашніе губернаторы, почему-то, за особенную заслугу считали ‘не сходиться въ принципахъ’ съ дворянскими предводителями и, вообще, съ вліятельными мстными дворянами и, очень естественно, старались окружать себя людьми, ненавистными непріятельскому лагерю, а къ такимъ-то нарочито ненавистнымъ людямъ, само собою разумется, принадлежали и вс газетные корреспонденты, выносители сора изъ избы. Конечно, еслибы вникнуть въ дло повнимательне, то никакого серьёзнаго несогласія между птушившимися партіями не оказалось бы. Въ сущности, никто изъ противниковъ не зналъ, кто за что стоитъ, какихъ кто принциповъ придерживается, но такъ-какъ подобныя ненормальныя отношенія неизбжно вызывали сотни различныхъ недоразумній, то эти самыя недоразумнія и казались съ виду, будто он-то и есть несогласія въ принципахъ. Еслибы ‘во дни оны’ вс коноводы враждующихъ лагерей сошлись въ уютной комнат за бутылкой вина или за стаканомъ чая, да поговорили пооткровенне, то каждый бы тотчасъ увидлъ, что никто изъ нихъ другъ другу не врагъ и что думаютъ они вс одинаково, но вотъ въ томъ-то и дло, что сойдтись этимъ людямъ за бутылкой вина не случилось, другъ друга сразу они не поняли и вышло тогда, что свой своего не распознаша. Въ военное время нердки такіе случаи, что свои артиллеристы начинаютъ лупить картечью своихъ же, внезапно появившихся предъ боевымъ лагеремъ въ незнакомой, измненной форм. Говорятъ, будто въ крымскую кампанію такіе случаи бывали.
Долго мшкать мн никоимъ образомъ не доводилось, потому что наступила уже вторая недля великаго поста и на московскихъ улицахъ сильно стало попахивать весной, то-есть, попросту, навозомъ. Запасшись экземпляромъ крестьянскихъ ‘Положеній’ (которыя продавались по кварталамъ, не боле одного экземпляра въ одн руки), я заслъ за его изученіе, такъ-какъ зналъ, что на дорог меня. везд будутъ строго экзаменовать, а потомъ отправился въ отдленіе почтовыхъ каретъ, которыя, какъ извстно, представляли, до окончательной отдлки Нижегородской желзной дороги, почти единственный, доступный нашему брату, способъ сообщеній. Несмотря на то, что за наружное даже мсто въ почтовомъ брик брали тогда дороже, чмъ нынче за мсто въ первомъ класс на желзной дорог, этотъ способъ сообщеній, въ особенности въ весеннее время, сильно напоминалъ собою зду на долгихъ, или съ обозомъ: шуму было много, по толку мало. Гласъ трубный выпившаго еще въ контор кондуктора раздавался по московскимъ улицамъ неумолкаемо и пронзительно, но прозжій но тснымъ улицамъ людъ не оказывалъ къ этому гласу трубному ни малйшаго уваженія, не сторонился, останавливая безпрестанно ходъ нашей уродливой машины, влекомой шестернею тощихъ одровъ. Впрочемъ, отъ времени до времени и самъ кондукторъ не мало способствовалъ этимъ частнымъ остановкамъ, забгая съ своей трубою въ попадавшіеся намъ по пути кабаки и харчевни.
Не разъ, при подъемахъ на крутыя горы, съ которыхъ снгъ снесло уже начисто втромъ, наша тяжелая уродина останавливалась надолго, какъ парусное судно во времена безвтрія, и пассажиры наши приходили тогда въ полнйшее отчаяніе и находились въ немъ до той поры, пока кто-нибудь изъ прозжающихъ не выручалъ. Помню, поднимались мы возл какой-то станціи на крутйшую гору, до конца которой лошади однако же тащить нашу посудину отказались наотрзъ. Мы, пассажиры, разумется, вс вылзли, вылзъ и возница и кондукторъ, который, покинувъ на время свою безполезную трубу, вооружился кнутомъ и вступилъ въ роль лошадинаго палача. Сбросили мы даже съ экипажа нкоторыя излишнія тяжести, какъ это длается на корабляхъ во время крушенія. Ржанье лошадей поднялось самое безпощадное, — но ничего однако же не помогало, такъ что мы остановились посреди грязи въ глубокомъ уныніи. Уныніе это усиливалось еще по поводу того обстоятельства, что вдали, въ какой-нибудь верст отъ насъ, виднлась недостроенная желзная дорога, а вплоть, у горы, торчали новые столбы будущаго телеграфа, по которому однако же нельзя было сообщить намъ кому либо о своемъ безвыходномъ положеніи — и вдругъ, къ восторгу нашему, на встрчу обозъ. Первые подводы и подводчики прошли мимо насъ безучастно, нкоторые пріостанавливались, кое-что совтовали, но физической силы однако же въ ходъ не пускали. Наконецъ, отдлились изъ толпы дв высокія, цлечистыя фигуры, осмотрли экипажъ и лошадей нашихъ внимательно, постегали ихъ немножко своими кнутами и отправились къ телеграфнымъ столбамъ, около которыхъ валялись короткіе, но довольно толстые обрубки. Сначала мы не могли понять, что именно прозжіе обозчики хотятъ длать этими отрубками, но скоро наши недоразумнія разршились положительно. Подошедши къ несчастнымъ нашимъ лошадямъ, плечистый мужикъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, со всего размаха, хватилъ бревномъ одну изъ лошадей, которая даже присла, бдная, отъ жестокаго удара. Пришлось намъ же опять отгонять отъ экипажа плечистаго, но глупаго мужика и разсчитывать уже боле на помощь божію, а не сыновъ человческихъ.
Но если на горы подыматься намъ не всегда приводилось удачно, за то подъ крутыя горы, на расположенные подъ ними мосты чрезъ рки и овраги, мы мчались съ такой изумительной быстротой, что даже духъ захватывало. Такъ-какъ о вылзаніи изъ башнеобразнаго экипажа нечего было и думать, то приводилось смотрть на свою вроятную гибель въ оба глаза и слушать занимательные разсказы кондуктора о томъ, что вотъ въ такомъ-то году ‘энта самая карета, нагруженная солдатами, въ Царств Польскомъ разъ опрокинулась, спускаясь съ горы, при чемъ у четверыхъ пассажировъ головы разбились въ дребезги, а у остальныхъ поломаны у кого ноги, а у кого руки’. На дальнйшемъ пути отъ Нижняго, на всхъ станціяхъ, при перекладк лошадей, насъ окружала толпа народа и тщательно разспрашивала о новой вол, при чемъ вызсказывались мннія почти такія же, какъ и въ Москв, когда воля была на фонаряхъ прибита. Разспросивши во всхъ подробностяхъ о новой вол, ямщики благодарили насъ за вниманіе, но тутъ же однако, снявши шапки, клянчили и на водку, по укоренившемуся обычаю. Въ особенности много желающихъ разузнать кое-что о новой вол появилось въ сел Лысков, гд почтовая станція помщалась въ гостиниц: тамъ намъ почти всю ночь спать не давали, да и поутру подняли раньше птуховъ. Человкъ со спекулятивными наклонностями могъ бы нажить въ это время хорошія деньги на книгахъ ‘Положеній 19-го февраля’, еслибы ухитрился закупить ихъ въ Москв съ сотню и вздумалъ бы продавать ихъ по дорог изъ барышей. Книги эти въ низовыя приволжскія губерніи въ большомъ количеств привезены были только лишь на шестой недл поста, то-есть чрезъ мсяцъ посл моего отъзда изъ Москвы.

II.
Періодъ крестьянскихъ бунтовъ и волненій.

Съ грхомъ пополамъ, какъ говорится, чрезъ пень, да чрезъ колоду, а все-таки добрался я кое-какъ до родного пепелища, на святую родину, въ маленькое, заваленное сплошь гнилой соломой село, съ посинвшимъ отъ времени барскимъ домомъ, въ которомъ жила старуха, моя мать, такъ сильно озабоченная новымъ Положеніемъ, по которому крестьяне прямо изъ-подъ своихъ гнилыхъ соломенныхъ крышъ должны были, по предположенію, выйти на свтлое вольное житье. Не стану я описывать личныхъ впечатлній, испытанныхъ каждымъ, давно небывавшимъ на своей родин. Не стану описывать я старыхъ, кривыхъ березъ въ барскомъ саду, которыя въ то раннее весеннее время изображали собою не боле, какъ обильные запасы розогъ, вполн достаточные для цлой роты или даже батальона. Не стану описывать непроходимыхъ мостовъ чрезъ рчки и овраги, глядя на которые невольно вспоминаешь парижскія баррикады временъ революціонныхъ. Обойду полнйшимъ невниманіемъ и невыносимыя гати на болотистыхъ мстахъ, названіе которыхъ, вроятно, происходитъ не отъ слова гатить или моститъ, а скоре отъ глагола гадить, портить. Все это. картины родныя и всмъ близко извстныя, не исключая даже и столичныхъ жителей, въ особенности московскихъ.
Не стану я также утруждать читателя описаніемъ семейной встрчи въ дом родительскомъ. И цль моего разсказа вовсе не та, чтобы встрчи описывать, да притомъ знаю напередъ, что описаніе мое вышло бы слишкомъ слабымъ, такъ-какъ описанію встрчъ въ помщичьихъ домахъ спеціально посвятили свою литературную дятельность такіе литераторы-художники, какъ, напримръ, Гончаровъ и другія знаменитости. Надобно еще кстати замтить, что при моей встрч не присутствовало ни троюродныхъ, ни четвероюродныхъ сестрицъ, съ изслдованія характера которыхъ обыкновенно начинаются у насъ длинные, интересные романы. При моей встрч присутствовала только семидесятилтняя старуха-мать, да еще нсколько совершенно взрослыхъ братьевъ: какой же тутъ могъ выйдти романъ?
О крестьянскихъ ‘Положеніяхъ’ въ этой отдаленной мстности имли только лишь смутныя понятія, потому что книгъ еще почти не было, да у кого и были нарочно выписаны, т прочитать ихъ не успли. На другой же день по прізд, въ дом родительскомъ я встртился съ однимъ пожилымъ сосдомъ-помщикомъ, который постарался нарочно выписать книгу ‘Положеній’, но, тмъ не мене, разспрашивалъ обо всемъ, что въ ней написано, съ такимъ же любопытствомъ, точно у него въ рукахъ этой книги никогда и не бывало.
— Да вдь вы сами ее читали, или штудировали, какъ вы выражаетесь?
— Читать-то я дйствительно читалъ, всю отъ корки до корки проштудировалъ, да сразу-то какъ-то, съ позволенія сказать, ничего не поймешь. Темнота такая, знаете, ужасъ! Ну, а вы все-таки столичный житель, слыхали тамъ кое что: оно все-таки для васъ-то понятне!
Въ сельской церкви, наканун моего прізда, читали манифестъ и дло не обошлось безъ маленькаго скандала. Народу собралось со всхъ приходскихъ деревень многое множество, такъ что бабамъ привелось стоять вн церкви, на оград. Вс съ нетерпніемъ ждали окончанія обдни, когда батюшка появится вредъ царскими дверями съ манифестомъ. Наконецъ, дождались того, чего ожидали, батюшка прочиталъ манифестъ громко и внятно, но крестьяне, къ собственному изумленію, и посл прочтенія такъ и остались съ разинутыми ртами: очень ужь не ясно показалось все прочитанное. Начался въ церкви говоръ и шумъ, который привелъ къ тому, что попа заподозрили въ подлог. Появился откуда-то слухъ, что будто къ попу прислано два указа: одинъ изъ Петербурга — взаправскій, а другой изъ губерніи — поддльный, который имъ теперь и прочитанъ, что послдній сочинили сами помщики и подкупили все духовенство, постоянно получавшее главнйшій доходъ съ помщиковъ. Поршили идти посл обдни къ попу — просить прочтенія взаправскаго указа, а если не согласится, то требовать. Батюшка у насъ былъ человкъ хорошій, но сильно ужь очень рюмочки придерживался, а это самое обстоятельство сдлало его человкомъ до крайности нервнымъ и трусливымъ. Онъ съ такою робостью, съ такимъ дрожаніемъ въ голос отвергалъ странное требованіе, что многіе дйствительно могли подумать, будто онъ скрываетъ нчто. Долго галдили мужики предъ окнами перепуганнаго батюшки, но, наконецъ, разошлись по домамъ съ сильнымъ подозрніемъ, что если попъ даже и не скрылъ взаправскаго указа, то его непремнно надняхъ пришлютъ, вмсто только что прочитаннаго, невразумительнаго..
Вообще, вся бда въ первое время обрушилась на одного только приходскаго батюшку, олицетворявшаго собою въ эти смутные дни поговорку о бдномъ Макар, на котораго шишки валятся. Батюшка, какъ я уже сказалъ, былъ человкъ до крайности благодушный, но вотъ рюмочка-то его подчасъ ставила не совсмъ въ ловкое положеніе и длала какимъ-то безличнымъ… Постоянная нужда заставляла его похаживать по приходскимъ деревнямъ подъ окна въ крестьянамъ съ лукошкомъ, въ которое каждый клалъ, что могъ: иной пятокъ яицъ, иной шерсти клочокъ, а мной и ровно ничего не положитъ, да еще какъ будто не безъ насмшки проговоритъ: ‘Богъ подастъ, батюшка!’ Поборы же эти, само собою разумется, ставили пастыря передъ овцами въ положеніе не очень удобное. Чуть кому не угодилъ — овца сейчасъ же и грозитъ, что нтъ, молъ, теб ни яицъ, ни шерсти. Во время путешествій съ образами, онъ не гнушался мужицкой закуской, непрочь былъ пройтись и по рюмочк, да такъ иной разъ усердно, что прохаживается, бывало, до той поры, покуда не потеряетъ и вовсе возможности ходить. Не гнушался онъ въ то же время и боле щедрою подачкой управляющихъ и помщиковъ, предъ которыми видимо заискивалъ. Вотъ это послднее обстоятельство преимущественно ему и повредило и надлало не мало хлопотъ, въ особенности когда онъ, бывало, очень некстати вздумаетъ схитрить.
Разъ, наканун какого-то большаго праздника, чуть ли не Благовщенья, смотрю, отецъ Василій плетется ко мн съ особенно озабоченнымъ лицомъ, что съ нимъ случалось не часто, и объявляетъ очень оригинальное требованіе: сочинить для него проповдь для предстоящаго праздника, въ которой бы развивалась мысль о повиновеніи властямъ предержащимъ.
— Я, говоритъ, одурлъ уже совсмъ здсь, въ захолусть-то этомъ, а вы человкъ свжій: помогите!
Само собою разумется, что мн, никогда не сочинявшему церковныхъ проповдей, подобная просьба показалась просто смшною, и я тотчасъ же отклонилъ ее, да, мало того, и его старался убдить, что теперь подобныя проповди едва-ли умстны, потому что народъ теперь все-таки нельзя считать совершенно спокойнымъ. Мн казалось, что удалось его убдить, но это такъ только показалось: батюшка поставилъ на своемъ. Ужь не знаю, какъ онъ ухитрился, посл откровеннаго признанія въ одурлости, написать свою диссертацію, но знаю только, что въ церковь на слдующій день онъ явился съ довольно толстенькой тетрадкой подъ мышкой.
Народу собралось въ этотъ день, какъ нарочно, многое множество. Въ ожиданіи новаго манифеста и вообще какихъ бы то ни было важныхъ новостей, въ церковь начали похаживать и такіе, которые прежде никогда въ нее не ходили. Въ тсной, низенькой церкви даже ладанъ не могъ пересилить ужаснаго запаха овчинныхъ тулуповъ, свчи у образовъ гасли сами собою но недостатку въ кислород, свободно дышать не представлялось никакой возможности, но народъ все-таки кое-какъ, по привычк ко всему неудобовыносимому, дышалъ, ждалъ и терплъ. Начало проповди тоже было выслушано довольно спокойно, но только лишь злосчастный ораторъ усплъ дойти до своего основнаго текста: ‘нсть власти аще не отъ Бога, и повинуйся власти’ и проч. и замтилъ, что, на основаніи этого текста, крестьяне обязаны повиноваться безпрекословно своимъ помщикамъ, прикащикамъ и нмцамъ-управляющимъ, которые тоже поставлены самимъ Богомъ, какъ въ церкви поднялся ропотъ.
— Видно, успли ужь подкупить его лепешками-то своими сдобными… слышалось въ толп.
— Знамо подкупили! Онъ и указъ-то намъ выносилъ не взаправскій, а теперь вотъ и совсмъ ужь закрплять васъ вздумалъ!
Еслибы дло кончилось однимъ только ропотомъ, тогда бы еще не бда, но, къ сожалнію, вышло нчто худшее. Услыхавъ ропотъ, который до того усилился, что заглушалъ даже его рчь, отецъ Василій, по обыкновенію, струсилъ и мгновенно обратился къ алтарю, чтобы поскоре вынести крестъ и распустить по домамъ неспокойную паству, но исполнить этого ему не удалось уже. Ближайшая къ нему овца изъ стада схватила его за некрпко привязанную епитрахиль, которая такъ и осталась въ рукахъ у овцы, сильно, впрочемъ, смутившейся такою неожиданностью…
Отецъ Василій старался всячески скрыть эту печальную исторію, но посл, когда въ сосднюю деревню пришла рота солдатъ на усмиреніе и пріхалъ губернаторскій адъютантъ, дло это раскрылось по доносу самихъ же участвовавшихъ въ немъ крестьянъ. Трудно вообразить себ тотъ ужасъ, въ какой впалъ нервный отецъ Василій, когда его неожиданно пригласили къ адъютанту. Трусливый батюшка, сидя на своей высокой, выкрашенной черною краской тележк, живо напоминалъ несчастной своей фигурой арестанта, котораго везутъ въ позорной колесниц на площадь.
Наконецъ, въ половин поста появились ожидаемыя всми съ нетерпніемъ ‘Положенія 19-го февраля’, о которыхъ еще до времени ихъ появленія въ народ сложились свои собственныя, своеобразныя понятія. Всеобщая, повальная безграмотность, недоступность газетъ и, какъ прямое послдствіе этихъ двухъ золъ, обиліе различныхъ, большею частью неосновательныхъ слуховъ, распространяющихся въ народ несравненно быстре, чмъ по нашимъ телеграфамъ, вызвали такія печальныя явленія, какихъ, повидимому, никакъ нельзя было ожидать отъ такого прекраснаго дла, какъ освобожденіе крпостныхъ. Весна вступила уже тогда въ полныя свои права, по дорогамъ показались глубокія зажоры, маленькія рчонки выступили изъ береговъ и начали бушевать, а на большихъ ркахъ ледъ уже вздулся бугромъ и посинлъ, какъ спина у только что наказаннаго шпицрутенами. Въ эту-то самую пору, по разнымъ направленіямъ, тащились губернаторскіе чиновники съ кипами ‘Положеній’, доставляя ихъ, по причин невообразимо сквернаго пути, по деревнямъ не одновременно. Нкоторые изъ славолюбивыхъ чиновниковъ разсчитывали даже получить за развозку ‘Положеній’ георгіевскіе кресты за храбрость: до такой степени ихъ собственное положеніе было небезопасно. Такъ-какъ чрезъ большія рки здить никто уже не ршался, а нести на рукахъ огромную кипу книгъ не представлялось никакой возможности, то крестьяне придумали особенный, очень остроумный способъ переправы по вздувшемуся льду, испещренному широкими трещинами. Крестьяне клали чиновника на широкій лубокъ съ закраинами, обкладывали его кругомъ книгами, на подобіе того, какъ поваръ обкладываетъ разварного осетра картофелемъ и зеленью, прикрпляли къ лубку длинную, черезъ всю рку, веревку и, такимъ образомъ, вытягивали мелкаго администратора на противоположный берегъ. Чиновникъ, обложенный книгами, спокойно лежалъ на лубк внизъ брюхомъ, а народъ на противоположномъ берегу сбгался изъ ближайшихъ деревень толпами и нетерпливо ожидалъ, скоро ли къ нимъ притянутъ эту неизвстную имъ таинственную волю, издали представлявшуюся въ форм чиновника, распластаннаго на лубк. Измученнаго, проголодавшагося чиновника и на берегу ожидала встрча незавидная. Крестьяне, разумется, готовы были его и отогрть и накормить, на основаніи поговорки: ‘чмъ богаты, тмъ и рады’, но вдь извстно, что великимъ постомъ наши крестьяне богаты только лишь кислой, протухлой капустой, да жидкимъ квасомъ, со стороны же помщиковъ нечего было разсчитывать на хлбосольство. На книгу ‘Положеній’ многіе тогда, еще не знавшіе ея въ подробностяхъ, смотрли какъ на приближающагося врага, а слдовательно, и на неповиннаго чиновника не могли смотрть съ особеннымъ дружелюбіемъ. Вроятно, при вид приближающагося на лубк чиновника, не въ одной голов тогда шевелилась недобрая мысль, выражающаяся фразой: ‘чтобы теб провалиться!’
Особенно суровыми и безжалостными въ данномъ случа оказались матушки-помщицы, вроятно, по свойству женской натуры, отличающейся, какъ извстно, впечатлительностью. Матушки-барыни даже посл прочтенія манифеста въ церквахъ, никакъ не могли освоиться съ мыслью, что крпостное право уничтожается не шутя, а въ дйствительности. Он все думали, что, Богъ дастъ, тучу и мимо пронесетъ, что это такъ, можетъ быть, болтаютъ только, поболтаютъ-поболтаютъ, да и перестанутъ. Очень естественно, что при такомъ взгляд на вещи, невозможно было и требовать, чтобы на чиновниковъ съ Положеніемъ смотрли он, какъ на друзей. На нихъ, напротивъ, смотрли скоре, какъ на бунтовщиковъ, какъ на членовъ какого-то революціоннаго конвента, хотя чиновники были чисты и безупречны, какъ ангелы, потому что они не успли даже прочитать развозимыхъ ими книгъ и изображали собою барскаго мужика, посланнаго съ возомъ въ городъ, который, обыкновенно, на запросъ прохожаго: что такое у него въ возу? наивно отвчалъ: ‘а кто знать, чего наклали!’ Въ деревн, по прізд чиновника, суматоха начиналась страшная. Староста отдльной барщины бралъ изъ рукъ чиновника запакованный экземпляръ, и бережно, какъ какую-нибудь хрупкую хрустальную вещь, клалъ книгу въ шкафъ, а самъ отправлялся на барскій дворъ — извстить о прізд чиновника. Чуть, бывало, появится чиновникъ съ книгой подъ мышкой въ барской калитк, какъ ужь въ дом поднимается суматоха. ‘Тащится, балбесъ! отрывочно произноситъ барыня.— Не пускать его! кричитъ она повелительно.— Пусть кто-нибудь получитъ книгу и распишется, а барыни, молъ, дома нтъ!’ Такъ и уходитъ иногда, бдняга, ни съ чмъ, только лишь съ разрушенными, весьма скромными мечтами о рюмк водки съ чмъ-нибудь солененькимъ или кисленькимъ.
Крестьяне въ первые моменты смотрли на привезенную къ нимъ книгу какъ будто со страхомъ, смшаннымъ съ любопытствомъ, которое удовлетворить не всмъ удалось скоро, такъ-какъ въ иной деревн грамотныхъ не оказалось на лицо вовсе, а въ иной хотя и водились, но крестьяне имъ почему-либо не довряли. Крестьяне полагали, что чтецу новыхъ законовъ необходимо обладать особою спеціальностью, которая всмъ не дается. Недостаточно было только умть читать, требовалось умнье вычитывать. Крестьяне въ большинств случаевъ были убждены, что экземпляры ‘Положеній’, розданные ихъ старостамъ и господамъ — дв вещи совершенно разныя: барское Положеніе толкуетъ одно, крестьянское — совсмъ другое. Взглядъ этотъ, разумется, имлъ нкоторыя основанія, потому что спеціалисты-грамоти дйствительно вычитывали изъ крестьянскихъ экземпляровъ вовсе не то и не такъ, какъ разсказывали господа, вычитывая изъ своей книжки.
Приведу здсь примръ вычитыванія по крестьянской книжк.
Въ приложеніи къ ст. 31-й находится образецъ, по которому должны составляться уставныя грамоты. Такъ-какъ образецъ примнялся ко всмъ имніямъ, съ различнымъ числомъ душъ, то въ немъ количество населенія обозначено нулями.
‘Въ селеніи значится по 10-й народной переписи мужескаго пола душъ:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

Изъ нихъ отпущено на волю:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

Затмъ состоитъ на лицо:

дворовыхъ 00.
крестьянъ 00.

Эту простую и удобопонятную вещь деревенскіе грамоти-спеціалисты вычитывали такимъ образомъ:
Въ селеніи такомъ-то дворовымъ — воля, воля. Крестьянамъ тоже — воля, воля.
Олово воля для каждаго селенія упоминается въ закон сряду 12 разъ (число кабалистическое: 12 мсяцевъ въ году и 12 апостоловъ), а воля, помноженная на ]2, равняется полной свобод, т.-е. освобожденію отъ всякихъ обязательныхъ отношеній къ помщику: обстоятельство, которое помщики всячески стараются скрыть и объ этомъ обстоятельств въ барскихъ книжкахъ умалчивается.
Въ другихъ мстахъ, гд вычитывальщиками явились лица, принадлежащія къ староврамъ, нули эти объяснялись еще хитре. Тамъ, стоящіе одинъ надъ другимъ, нули соединяли вмст, ставя одинъ на другой и, такимъ образомъ, выходила фигура о, изображающая собою просору, а гд ужь рчь идетъ о просор, изъ которой вырзываются части на приготовленіе тла Христова, тамъ, разумется, не могло быть никакой и рчи о притсненіяхъ и какой-либо зависимости отъ помщика, человка обыкновенно гршнаго, недостойнаго, служащаго антихристу.
Впрочемъ, всхъ разнообразныхъ толкованій и не пересчитаешь, ихъ было столько же, сколько вычитывальщиковъ, а этихъ господъ появилось какъ саранчи на хлбныхъ поляхъ въ благопріятное для ея развитія время. Читальщики выходили обыкновенно изъ той же среды, изъ которой впослдствіи, при введеніи судебной реформы, образовалась фаланга темныхъ адвокатовъ у мировыхъ судей, обчищающихъ карманы невжественныхъ бдняковъ и наталкивающихъ ихъ вчинать иски въ такихъ длахъ, въ которыхъ успха никакъ нельзя ожидать. Къ фаланг читальщиковъ тотчасъ же примкнули вс изгнанные изъ службы приказные, уволенные цловальники, отставные, несчастные господа офицеры, которые и въ настоящее время въ достаточномъ количеств попадаются на московскихъ улицахъ и останавливаютъ прохожихъ своими настойчивыми полупросьбами, полутребованіями пятака или гривенника, выражаемыми нердко даже на французскомъ діалект. Вообще, наша матушка Русь куда какъ богата этимъ добромъ! Едва-ли найдется какая-нибудь другая страна на земномъ шар, въ которой бы больше, чмъ на Руси, обитало людей, привыкшихъ жить вкъ свой ничего не длая, на чужихъ хлбахъ и неумющихъ ршительно ни за что приняться, кром строченія каверзъ и доносовъ. Мста зарожденія этой саранчи суть: безчисленныя на Руси канцеляріи, помщичьи дворни и сами раззорившіеся ихъ господа, которымъ, впрочемъ, не съ руки никакая другая должность, кром маркерской, нсколько напоминающей ихъ прежній родъ жизни.
Нкоторые изъ крестьянскихъ читальщиковъ, вычитывавшихъ позабористе, съумли въ короткое время прославиться, войти въ моду, какъ, напримръ, врачи въ большихъ городахъ, къ которымъ, какъ къ чудотворцамъ какимъ, дутъ изъ-за тысячъ верстъ, или какъ ораторы сверо-американскихъ штатовъ, заискивающіе расположенія къ себ публики. Профессія читальщика, въ особенности извстнаго, давала доходъ порядочный: нсколько деревень иногда, въ количеств 300—400 и больше душъ, складывались по 10, по 15 к. Читальщики, въ короткій промежутокъ времени, который можно назвать періодомъ анархіи, могли бы составить себ порядочные, по своему, капитальцы, вполн достаточные на открытіе впослдствіи, при дальнйшихъ реформахъ, лавочки ‘распивочно и на выносъ’, еслибы, въ предчувствіи бды неминучей, не поспшили ликвидировать своихъ длъ, то-есть, по просту, обратить свои денежные капиталы въ сивуху, безъ которой они никогда и не принимались за свои вычитыванья. По прізд въ село читальщика, за которымъ крестьяне посылали подводу иногда верстъ за 50 и больше, вс собирались въ назначенной заране изб, попросторне, ставили извстное количество водки, соразмрно съ тою славою, какую усплъ пріобрсти читальщикъ, и потомъ, для большаго удобства, раздлялись по жеребью наравныя партіи, чтобы слушать не всмъ вмст, а поочередно. Въ старые годы въ нашихъ университетахъ существовалъ именно такой способъ слушанія лекцій, читаемыхъ старыми профессорами изъ нмцевъ. Чтобы не оскорбить профессора и, вмст съ тмъ, себя не обидть, студенты заводили очередь, въ хакой день кому ходить, чтобы аудиторія никогда не была совершенно пустою. Такой порядокъ и студентамъ былъ удобенъ, и старику-профессору, повидимому, очень нравился: съ величайшимъ удовольствіемъ выкрикивалъ старецъ предъ неизмнной полудюжиной слушателей свои вчныя, неизмнныя фразы: наши коноводы, вмсто: наши законовды, зудъ въ высшей степени, вмсто: судъ высшей степени и верховой римскій жеребецъ, вмсто: верховный римскій жрецъ.
Смны дежурныхъ слушателей у крестьянскихъ читальщиковъ были довольно часты, потому что слушать долго монотонное чтеніе статей закона не подъ силу — не то, что непривычнымъ къ такому длу мужикамъ, но даже и старымъ, опытнымъ чиновникамъ упраздняемыхъ ныньче присутственныхъ мстъ, которые, какъ извстно, все свободнее отъ служебныхъ обязанностей время должны были посвящать чтенію законовъ. Даже и эти, заваленныя въ скучныхъ занятіяхъ, личности нердко, говорятъ, дремали, или даже спали во время чтенія, а мужики-то ужь, разумется, и подавно. Посредствомъ этой остроумной системы слушанія законовъ поочереди, одна часть селенія знакомилась съ общимъ положеніемъ, другая часть слушала узаконенія о дворовыхъ, третья кое-что узнавала по выкупной части и т. д. Такимъ образомъ признанная нашей литературой привязанность русскаго человка къ общинному началу выразилась и въ такомъ дл, въ которомъ никому бы, повидимому, и въ голову не пришло его примнять. Каждый отдльный членъ общины слушалъ только лишь ничтожную часть положеній, но вся община выслушивала все, вполн, хотя, разумется, невозможно было ручаться, что дйствительно кто-нибудь изъ ея членовъ разслышалъ все и понялъ, какъ слдовало. Въ защиту безграмотныхъ крестьянъ нужно сказать, что ‘Положенія’ составлены чрезвычайно сбивчиво, до такой степени сбивчиво, что даже у мировыхъ посредниковъ и създовъ, посл двухлтняго ихъ существованія, постоянно встрчалось великое множество различныхъ недоумній и недоразумній, въ первый же годъ, можно безошибочно сказать, недоразумній было у нихъ несравненно больше, чмъ статей въ Положеніи, такъ что, нердко, одна статья возбуждала въ одно и то же время въ разныхъ мстахъ губерніи по два и, даже, по три недоразумнія. Губернскія по крестьянскимъ дламъ присутствія въ первое время были буквально завалены отовсюду сыпавшимися на нихъ, какъ снгъ, запросами и разспросами, и такъ-какъ у присутствій были другія дла и кром чужихъ недоразумній множество своихъ собственныхъ, то большая часть ихъ отвтовъ выходила такого рода, что недоразумнія и посл разъясненія такъ и оставались недоразумніями, да еще иногда запутанне, чмъ прежде. Впрочемъ, объ этомъ предмет я еще стану говорить подробне въ слдующихъ главахъ.
Въ описываемый, печальный промежутокъ времени, который по справедливости можетъ быть названъ періодомъ всеобщихъ недоразумній и недоумній, немало совершенно ни въ чемъ неповинныхъ жертвъ врюхалось въ бду немалую, со слпоты налетая прямо на пламя, какъ моль на свчку. Соблазнъ прослыть хорошимъ читальщикомъ былъ очень великъ. По мужицкимъ достаткамъ прослыть читальщикомъ тогда значило почти то же самое, что для обыкновеннаго петербургскаго врача, служащаго при больниц сверхъ штата, сдлаться вдругъ петербургской знаменитостью въ род доктора Эка, Боткина и т. д. И славы немало, а ужь о деньгахъ и говорить нечего: знай обирай съ приходящихъ денежки, какъ попъ богатаго прихода съ прихожанъ, во время говнья. Естественно, что на удочку съ подобной лакомой приманкой непремнно голодная рыба должна была идти хорошо — и она, дйствительно, шла бойко, покуда не распугали боталомъ. Попалось тогда немало сельскихъ дьячковъ, пономарей, отцовъ дьяконовъ и даже батюшекъ, задумавшихъ попользоваться представившимся имъ, повидимому, удобнымъ и совершенно безопаснымъ случаемъ сколотить лишнюю копейку. Они, предварительно сторговавшись съ прихожанами, читали имъ ‘Положенія’ какъ слдовало, ничего не прибавляя отъ себя и ничего не выпуская, мстами поясняя темныя мста, какъ Богъ на душу положитъ, но изъ невиннаго дла, какъ оказалось посл, вышло очень винное: настоящая бда. Безграмотный мужикъ вообще очень тугъ на пониманіе вслухъ читаемыхъ ему книгъ, отзываясь, что не при немъ он писаны, но все, близко касающееся его интересовъ, хотя и не совсмъ понятное, онъ старается объяснить непремнно въ свою пользу, именно такъ, какъ онъ бы желалъ. Ему, напримръ, дьячокъ вычитываетъ, что вотъ-де въ мстности съ высшимъ надломъ въ 4 десятины, за отведенную землю нужно работать на помщика сорокъ дней — ну, онъ такъ и понимаетъ буквально, что сколько бы ни было въ его семейств малолтнихъ, старыхъ и умершихъ до новой ревизіи, и сколько бы ему ни пришлось на нихъ получить четырехдесятиннихъ надловъ — все-таки ему одному только придется отработать 40 дней въ году на помщика, а потомъ — и баста! Такимъ, по крайней-мр, образомъ поняли этотъ разсчетъ барщинныхъ работъ жители той мстности, о которой я говорю. Они сейчасъ же сообразили, что не нужно идти ни на оброкъ, ни на выкупъ, а слдуетъ оставаться на барщин, на старомъ положеніи, потому что сорокъ дней въ году отработать за всю ту землю, которая при немъ и теперь — очень не трудно. Тотъ, кто читалъ мужикамъ ‘Положенія’, и самъ въ большей части случаевъ хорошенько не понималъ, что читаетъ, и, во всякомъ случа, никакъ не ожидалъ какихъ либо дурныхъ послдствій, но вотъ посл, не больше, какъ чрезъ мсяцъ, къ слушателямъ его аудиторіи внезапно ставятъ цлую роту солдатъ начинается передряга. Подымаются спросы и допросы, кто читалъ, кто толковалъ, кто зачинщикъ бунта? Струсившіе бунтовщики на колняхъ умаливаютъ о прощеніи, если въ чемъ провинились передъ начальствомъ, и указываютъ на виновника, ввергнувшаго ихъ въ бду, на приходскаго дьячка или дьякона — и вотъ тащатъ несчастнаго дьячка или отца дьякона на расправу — на жестокую расправу, тогда какъ онъ и доходовъ-то отъ этого окаяннаго чтенія получилъ всего рублей какихъ нибудь пять-шесть, если только тутъ же ихъ не пропилъ. Два-три подобныхъ случая — и дешевыхъ охотниковъ вычитывать положенія, сначала появившихся-было десятками — невозможно было отыскать ни за какія коврижки, остались только спеціалисты, которые постарались оцнить рискъ, сопряженный съ своимъ занятіемъ, какъ можно выше. Посл двухъ-трехъ несчастныхъ случаевъ, напуганные дьячки и отцы дьяконы начали отнкиваться и отмахиваться отъ крестьянскихъ приглашеній и руками, и ногами, и стали смотрть на самую книгу ‘Положеній’, какъ на бомбу, начиненную порохомъ, въ которой стоитъ только неосторожно прикоснуться — ее сейчасъ же взорветъ и осколками переколотитъ всхъ близь стоящихъ. Страхъ этотъ невольно перешелъ отъ запуганныхъ чтецовъ и въ мужикамъ, такъ что и они на свою книгу начали посматривать тоже, какъ на бомбу. Къ страшной книг, за которую солдатъ на постой становятъ, и близко подойти боялись: ‘не замай ее, Ванька!— говорилъ опытный мужикъ неопытному, полуграмотному парню, рискнувшему раскрыть книжку — за это, братецъ ты мой, тово, знаешь, какъ вашего брата!’ И Ванька, дйствительно, отходилъ прочь отъ опасной книги, за которую тово, а между тмъ, вредъ понесли крестьяне отъ такого страннаго порядка длъ — неизмримый. Господа землевладльцы, которые не боялись книги, дйствовали въ это темное время на основаніи поговорки: ‘куй желзо покуда горячо’ и извлекли изъ Положеній все, что только успли извлечь. Въ первые два года немало было заключено и утверждено такихъ добровольныхъ, выгодныхъ только для одного землевладльца сдлокъ, которымъ бы не существовать на бломъ свт, еслибы одна сторона, то-есть крестьянская, не смотрла на ‘Положенія’, какъ на бомбу, начиненную порохомъ.
Какъ ни темны, какъ ни непонятны могли показаться крестьянину нкоторыя статьи новаго закона, въ особенности о сложной выкупной операціи, которыхъ не легко понять и нашему брату, такъ-называемому образованному человку, но все-таки чтеніе производило на него извстнаго рода впечатлніе, разумется, не изъ разряда пріятныхъ. Вопервыхъ, въ статьяхъ о добровольныхъ соглашеніяхъ не могло свжему человку не кинуться въ глаза то обстоятельство, что вс эти соглашенія дйствительно добровольны съ одной только стороны, а именно со стороны помщика, который иметъ право и согласиться, и несогласиться, мужику же дано одно только отрицательное право — не согласиться, да и то не во всхъ случаяхъ. Слушая внимательно статьи о выкуп, невозможно было и непонятливому мужику не понять, что не соглашаться съ помщикомъ несравненно выгодне, чмъ соглашаться. Если мужикъ добровольно согласится на выкупную сдлку, то съ него, кром казенной, установленной платы за надлъ, требовали еще добавочныхъ 30 руб., если же не соглашался, то 30 рублей съ него скидывались. Само собою разумется, что для помщиковъ добровольная сдлка была сподручне, а потому и самый страхъ къ ‘Положенію’ и взглядъ на него, какъ на начиненную бомбу — не безвыгоденъ. Нкоторые изъ крестьянъ, по пезнанію, дйствительно, попались на удочку, но эти примры послужили за то урокомъ для другихъ, возбудивъ полнйшее недовріе ко всякаго рода сдлкамъ, хотя бы и выгоднымъ. ‘Бумагъ мы никакихъ подписывать не станемъ и желаемъ жить по старому!’ отвчали обыкновенно крестьяне на вс убдительные доводы ретиваго посредника, неравнодушнаго къ различнаго рода почестямъ и желанію прослыть человкомъ вліятельнымъ, популярнымъ. Непривлекательная перспектива платить въ теченіе почти полустолтія одинаковую сумму выкупа, да еще одновременно внести 30 рублей — все это, въ связи съ несообразно высокою оцнкою земли, возбудили недовріе къ закону даже со стороны тхъ крестьянъ, которые не смотрли на книгу, какъ на бомбу. Вс вразъ заподозрили, что это положеніе — не настоящее, не взаправское, что и настоящее существуетъ, даже прислано въ губернію, но его помщики подмнили своимъ, своего собственнаго сочиненія, которомъ теперь и угощаютъ, что чрезъ нсколько времени непремнно пришлютъ къ нимъ и взаправское, въ особенности, если отъ міра вобрать ходоковъ и послать ихъ съ мірской просьбой и жалобой въ самую столицу Петербургъ, а, покуда, ни на что не идти, ни съ чмъ не соглашаться, а жить по старому. Разумется, мужики тогда не предполагали, что мірскіе ихъ адвокаты возвратятся къ нимъ съ своей адвокатуры по образу пшаго хожденія, по этапу.
Такое натянутое положеніе длъ, при неопытности и неловкости мелкихъ административныхъ лицъ, поставленныхъ во глав мстнаго управленія, знающихъ французовъ (преимущественно петербургскихъ французовъ), несравненно ближе, чмъ своихъ, русскихъ, подвластныхъ имъ мужиковъ — неизбжно должно было вызвать различныя, непріятныя столкновенія съ народомъ, что, дйствительно, и случилось. На пятой и шестой недляхъ великаго поста въ нкоторыхъ губерніяхъ, какъ читателю небезъизвстно, разыгрались т печальныя драмы, и даже трагедіи, которыя сдлались извстными всей Европ и всему свту. Не даромъ крестьяне трусили книги Положеній: для нкоторыхъ несчастливцевъ книга эта дйствительно обратилась въ настоящую бомбу, которую разорвало въ толп отъ неумнья обращаться съ подобными снарядами.
Въ двухъ верстахъ отъ селенія, въ которомъ я тогда жилъ, находилось большое имніе нкоего, номинально-богатаго барина, управляемое особымъ намстникомъ изъ отставныхъ кавалеристовъ, такъ-какъ самъ баринъ наслаждался жизнью заграницей или въ Петербург. Тяготу крестьяне этого селенія несли немалую, потому, вопервыхъ, что заграничная и столичная жизнь дорога, а, во вторыхъ, и потому еще, что барскій намстникъ не былъ самъ себ врагомъ. На барщину здсь выгоняли не по три и, даже, не по четыре дня въ недлю, а такъ, какъ приведется. Иной разъ выгоняютъ и вс семь дней сподрядъ, въ особенности, если время стояло жаркое и подходила уборка съ полей господскаго хлба. Господскій прикащикъ, большой балагуръ и римоплетъ, сложилъ насчетъ этого предмета особую даже присказку, въ которой, между прочимъ, говорилось, что ‘барскій хлбъ въ жары осыпается, а колосъ крестьянскій ужь Господомъ такъ созидается, что чмъ солнышко жарче палитъ, тмъ въ немъ зернышко крпче сидитъ’. При уборк съ луговъ сна тоже никто не стснялся назначеніемъ заране опредленныхъ барскихъ и крестьянскихъ дней Если время стояло сухое, хорошее, то сгребай и мечи въ стога до той поры, пока все не смечешь, если же въ промежутки между хорошими встртится день дождливый, то его бери на себя, да и вс бери на себя, если дождь будетъ идти. Вообще, въ описываемомъ имніи, повидимому, особенныхъ формальныхъ стсненій не было никакихъ, а между тмъ, жизнь крестьянамъ казалась не легкою. Очень естественно, что въ подобномъ имніи съ особенною силою должны были возникнуть различные юридическіе вопросы, возбужденные новымъ положеніемъ.
Всего сорокъ барщинныхъ дней въ теченіе года, вмсто прежняго безчисленнаго множества, разумется, сильно соблазнили крестьянъ, предполагавшихъ, какъ я уже замтилъ, что за душу будетъ считаться только существующій на этомъ свт взрослый рабочій, не принимая въ разсчетъ покойниковъ, малолтокъ и дряхлыхъ стариковъ. Нкоторымъ пришла даже счастливая мысль: нельзя ли какъ нибудь отработать эти сорокъ дней теперь же, весной, напримръ, барскіе погреба набить, или что-нибудь подобное? Было бы очень недурно! Для окончательнаго ознакомленія съ новыми положеніями, пригласили къ себ какого-то гулящаго грамотя, прослывшаго знахаремъ по юридической части, чтобы онъ вычиталъ имъ законы. Время тогда было весеннее, отъ работъ еще свободное, слдовательно, торопиться некуда и не къ чему. Собирались на чтенія по вечерамъ въ заране назначенномъ дом и просиживали тамъ ночи напролетъ, разумется, за ведромъ-другимъ водки, такъ-какъ съ водкой и скучными предметами заниматься не скучно. Веселье поднялось невообразимое, чтеніе, нердко, для разнообразія, прерывалось разудалою псней, а приглашеннаго читальщика до такой степени ублаготворили, что, на третій день по прибытіи, онъ даже какъ будто нсколько помрачился разсудкомъ, принялъ на себя задумчивый видъ и началъ коекому заявлять потихоньку, что онъ — не кто иной, какъ секретный царскій посланникъ, что ему поручено открыть народу настоящее, взаправское положеніе, которое теперь скрываютъ. Хотя надъ такимъ блогорячечнымъ заявленіемъ не смялись только т, которые и сами помутились разсудкомъ не мене посланника, но, однакоже, странная молва распространялась все дале и дале и нашла, разумется, людей врующихъ, такъ-какъ, едва-ли существуетъ на свт такая дичь и галиматья, которая бы не нашла себ врующихъ въ масс полудикаго народа, лишеннаго всякихъ средствъ къ образованію. Притомъ и обстоятельства, какъ нарочно, сложились именно такимъ образомъ, чтобы удобне было сдлать изъ мухи слона. Управляющій имніемъ, хотя человкъ нкогда служившій въ кавалеріи, слдовательно, по предположенію, храбрый, какъ только прослышалъ о появленіи посланника — до крайности перетрусилъ и немедленно, ночью, ускакалъ въ городъ, покинувъ ввренное ему: помстье на произволъ судьбы. Поступокъ его, впрочемъ, иметъ оправданіе въ самой исторіи Россіи за послднія столтія. Припомните, сколько у насъ во времена Пугачевскаго бунта храбрыхъ генераловъ и бригадировъ самовольно, свою шкуру жалючи, покинуло ввренные охраненію ихъ пункты? Изъ позднйшихъ изслдованій видно, что даже знаменитый нашъ поэтъ Державинъ попался разъ въ этомъ гршк.
Примру главнаго начальника поспшили послдовать и его ближайшіе подчиненные — прикащики и сотскій. Не слишкомъ-то разсчитывая на свою популярность, эти администраторы сначала попрятались по погребамъ и чуланамъ, а потомъ и вовсе удрали изъ деревни, придавши тмъ псевдо-посланнику такое значеніе, на какое онъ сначала не могъ и разсчитывать. Посланникъ, такъ просто, сдуру и спьяна взболтнувшій о своей небывалой миссіи, теперь сталъ уже говорить смле, тмъ боле, что это вымышленное званіе начинало ему доставлять нкоторую матеріальную выгоду. ‘Еслибы это былъ какой нибудь простой мщанинишка — разсуждали съ своей стороны крестьяне — то зачмъ бы убжали отъ насъ управляющій съ сотскими? Еслибы смли, то связали бы бродягу и отослали къ становому, а тутъ, небойсь, сами бгутъ! Нтъ, что-нибудь да не ладно тутъ, братцы!’ Положили общимъ совтомъ — ждать встей изъ города, а покуда отнюдь не сдаваться. Немедленно прекратили ночные караулы на господскомъ двор, послали ходоковъ въ сосднія деревни — съ приглашеніемъ отстаивать волю, отъ нихъ скрываемую, заодно съ ними и, въ ожиданіи результатовъ отъ такого рода распоряженій, принялись бражничать.
Разъ вечеромъ, именно въ это смутное время, я, по обыкновенію, вышелъ на берегъ разлившейся рчки, которая превратилась теперь въ обширное озеро, съ волнующимся селеніемъ на противоположномъ берегу. По широкому разливу явственно доносились хоровыя псни и ликованья этихъ темныхъ бдняковъ, которые, по врожденной каждому человку любви къ свобод, даже видимый обманъ желали принять за дйствительность, чтобы имть право хотя нсколько дней въ жизни назвать вполн свободными. Ко мн подсло нсколько парней и стариковъ, и, мало-по-малу, завязался разговоръ.
— Экъ, какъ галдятъ! промолвилъ старикъ, кивая головою по направленію къ волнующемуся селенію.
— А что имъ? подхватилъ парень: — чего имъ не галдить-то? Воли, вишь, дожидаютъ…
— А вотъ, погоди, зададутъ имъ волю! сердито перебилъ старикъ.— Управитель-то ихній, небойсь, въ городъ ухалъ за солдатами… Вотъ, какъ придутъ, начнутъ пороть десятаго, да зорить — такъ узнаютъ они волю! Нашли, небойсь, кого за царскаго посланника считать!
Парень подтвердилъ, что и онъ знаетъ, кто такой этотъ посланникъ. Нсколько разъ здивши въ городъ на базаръ, онъ не разъ встрчалъ посланника въ кабак въ сел Богородицкомъ. Стоялъ онъ прежде за кабацкой стойкой цаловальникомъ, а потомъ выгнали: ‘проворовался, знать, али бы что’.
Другіе слушали происходившій разговоръ, не принимая въ немъ ни малйшаго участія, какъ будто даже съ неудовольствіемъ. Только, когда толпа понемногу разошлась, словоохотливый парень, съ которымъ мн не разъ приводилось здить въ городъ, подслъ ко мн съ разспросами.
— Ихніе-то сегодня къ намъ присылали, началъ мужикъ: — зовутъ къ себ всхъ насъ, чтобы вмст солдатъ дожидаться. Худаго, баютъ, не выйдетъ ничего, потому что идутъ они не супротивъ закона, а за царское положенье, а все-таки, баютъ, ежели больше народу соберется, то и силы, значитъ, больше. Вотъ и думаемъ теперича: не знай идти, не знай нту?
— О чемъ же тутъ думать-то? говорю.— Извстное дло, что если за солдатами послали, то добра ожидать нечего. Сначала станутъ уговаривать, чтобы такъ усмирились и разошлись, а потомъ, если словъ не послушаютъ, то станутъ счь: разв это новости? Если кому очень ужь хочется, чтобы выпороли, тотъ, разумется, пусть туда и идетъ, только, во всякомъ случа, торопиться-то нечего. Теперь дорога испорченная, рки разлились, солдаты придутъ не ране, какъ дня черезъ три, слдовательно, охотники до порки могутъ поспть туда и посл завтра, или въ тотъ же день, какъ заслышатъ о солдатахъ: разстояніе небольшое…
— А вы почто смяться-то? возразилъ парень, и самъ, впрочемъ, улыбаясь.— На вольную порку кто же ползетъ — разв мы, что ли? Мы и взаправду думаемъ, какъ бы намъ хуже не было, если мы одни-то останемся. Можетъ, ихъ, и въ самомъ дл, подъ новый законъ подведутъ, а насъ, за то, что не пошли, при старомъ оставятъ: сами, молъ, сдались?
— На что сдались?
— А на барское-то положеніе.
— Да кто же теб сказалъ, что оно барское? Самъ ты, парень, посуди: разв кто можетъ, кром царя, напечатать и разослать по всему государству столько тысячъ книгъ, въ которыхъ говорится все одно и то же? Разв попы стали бы въ церквахъ читать манифестъ, еслибы онъ былъ подложнымъ?
— Это точно, проговорилъ парень, задумываясь: — только все же вонъ они толкуютъ, что вреды имъ отъ солдатъ никакой не будетъ. Солдаты, баютъ, и точно что придутъ, но пальцемъ никого не тронутъ, а набольшій ихній прочитаетъ взаправскій указъ, вотъ тотъ самый, что изъ Петербурху-то присланъ…
Въ деревн нсколько времени колебались: идти имъ къ сосдямъ, или нтъ. Сначала собрались-было совсмъ идти, но одумались. Разсудили, что благоразумне будетъ подождать того времени, когда придутъ солдаты. Если станутъ по головкамъ гладить, то можно пристать къ нимъ и посл, а если бда какая приключится, то все же они въ сторон. Соваться ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ. Большинство очень хорошо понимало, что солдаты содержатся вовсе не затмъ, чтобы манифесты о вол читать, такъ-какъ для чтенія подобныхъ манифестовъ вовсе не нужно ни штыковъ, ни заряженныхъ ружей.
Дня черезъ три разнесся тревожный слухъ, что цлая туча солдатъ съ барабанами и мдными дудками двигается уже недалеко и задерживается только лишь перевозомъ черезъ разливъ, а то бы давно ужь была на мст. Всть эту привезъ мужикъ, отправившійся-было на базаръ въ ближайшее село, но, замтивши приближающихся солдатъ съ горнистами, мужикъ струсилъ и стремглавъ поскакалъ домой. Полроты солдатъ мужику, со страха, показались цлой несмтной арміей… ‘Вызжаю я, это, братцы мои, изъ лсу-то — повствовалъ мужикъ — смотрю — а съ Дерюлёвской горы точно табунъ коровъ гонютъ… Остановился я, это, присматриваюсь: анъ не коровы, не кони, а люди съ ружьями… Только что къ Дерюлямъ начали подходить — въ барабаны затрещали, въ свистлки заиграли, а самихъ-то — видимо-невидимо, рать несмшная… Господи, къ намъ это, видно! подумалъ я: — ну, и поворотилъ оглобли-то назадъ, потому: Боже сохрани!’
Всть о приближающихся солдатахъ съ мдными дудками и барабанами подйствовала на всхъ чрезвычайно сильно: точно будто Наполеонъ двигался на Москву. Сейчасъ же вс поняли, что солдаты существуютъ на свт вовсе не затмъ, чтобы читать по деревнямъ царскіе манифесты, а зачмъ-то другимъ. Не дождавшись даже вступленія солдатъ, жители волнующейся деревни струсили, одумались, съ ничмъ необъяснимымъ ожесточеніемъ напали они на, одурвшаго отъ пьянства, царскаго посланника, котораго сами же и возвели въ такой крупный чинъ, связали его по рукамъ и ногамъ, привязали крпко на крпко веревками къ крестьянскимъ розвальнямъ и повезли въ губернскій городъ подъ стражею двнадцати дюжихъ мужиковъ съ толстйшими дубинами. Въ такомъ несчастномъ положеніи представленъ былъ посланникъ въ городъ, къ губернатору…
Несмотря на то, что сами крестьяне связали своего посланника и тмъ какъ-бы доказали свое раскаяніе, солдаты, которымъ, кстати, нужно было идти по пути въ другія деревни, были разставлены на нсколько дней по квартирамъ въ селеніи, при чемъ съ домохозяевами поступали, какъ съ виновными. Вмст съ солдатами пріхалъ губернаторскій адъютантъ и началось слдствіе со всми его допросами и разспросами, которые для мужика тяжеле самыхъ розогъ. Тутъ-то вотъ и притянули нашего сельскаго попа, о которомъ я говорилъ уже раньше. Скандалъ, случившійся въ церкви, былъ бы непремнно скрытъ, еслибы не донесли о немъ сами же испуганные крестьяне, которые всми возможными и даже невозможными средствами старались ослабить наказаніе за свой проступокъ, хотя онъ, въ сущности, и безъ того былъ невеликъ. Солдатъ размстили по лучшимъ избамъ — по три по четыре человка, и житье имъ было тамъ славное, не то что въ казарм, или на лтнихъ квартирахъ, когда они стоятъ у мужиковъ не въ вид наказанія. ‘Развеселое, жирное было тогда намъ житье!— разсказывалъ посл одинъ солдатикъ изъ крещеныхъ евреевъ.— Чего только ни спроси, что на умъ взбредетъ — все теб сейчасъ же подаютъ съ поклонами и умаливаніями. У одного мужика-пчеловода медъ увидали въ клети — давай сюда медъ! Да не то, чтобы чашку, али бы тарелку, а цльныя кадки подавай! Сли вс на лужайк около кадки, взяли ложки — и давай обжираться. Съли одну кадку — другую давай! И все даютъ, все подносятъ, да еще кланяются! Въ одной изб верзила-солдатъ ушибъ темя о матицу у низкихъ палатей — руби, говоритъ, матицу! И рубитъ, самъ хозяинъ рубитъ, а потомъ, тотъ самъ топоръ отъ него перенялъ… Славное было времячко’!
Но… ‘вошк игрушки — мышк слезки’. Жирное это солдатское житье не очень-то жирнымъ показалось нашимъ увлекающимся бднякамъ сосдямъ. Вс женщины, и старыя и малыя, съ ребятишками и грудными ребятами, съ плачемъ и воемъ перебрались въ наше село, едва было не подвергшееся такой же участи. Сосди, когда, наконецъ, миновала ихъ грозная туча, до такой степени обрадовались, что, можно было подумать, будто и въ самомъ дл получили новую волю. Въ память освобожденія своего отъ нашествія, они сложились, и заказали для церкви новый мстный образъ въ серебряной риз… Человкъ, только что перенесшій тяжкую, опасную болзнь, какъ на особенную благодать начинаетъ смотрть на свою жизнь, какъ бы она ни была поскудна…
— Вотъ те пальцемъ не тронутъ! Вотъ те взаправское положенье!— толковали посл крестьяне, на вечернихъ своихъ уличныхъ сходкахъ…
— Какое вамъ тутъ еще взаправское положеніе!— вступался въ разговоръ старикъ-скептикъ.— Что я вамъ прежде баялъ? Придутъ — начнутъ счь, зоромъ раззорятъ, что не такъ, что-ли, вышло? Врьте мн: чего прислали — то и ладно, зато и благодаримъ покорно! А то еще…
Подобные мирные и безопасные, даже, вроятно, пріятные для солдатъ походы длались въ т тяжелыя времена такъ часто, что въ рдкую поздку куда бы то ни было, не встртишь, бывало, по дорог солдатъ, двигающихся на усмиреніе. Страхъ въ народ распространился неимоврный, такъ что въ разныхъ мстахъ начали уже серьёзно поговаривать о страшномъ суд и пришествіи на землю антихриста. Разъ, помню, предъ солнечнымъ восходомъ, отправился я на рку, на рыбную ловлю. Многіе даже изъ крестьянъ еще спали и на рку тихимъ шагомъ съ горы плелись только три-четыре сонныя бабы съ ведрами. Вдругъ, откудо-то издали, какъ будто крики журавлей изъ-подъ поднебесья, послышались звуки солдатскаго рожка. Сонныя бабы внезапно оживились, поставили ведра на землю, внимательно прислушиваясь къ отдаленному, неопредленному звуку, но, лишь только звуки рожка горниста послышались явственне гд-то въ сторон, за синющимъ лсомъ, изъ-за котораго только что начало подыматься солнце, какъ бабы, будто по сигналу, подняли плачь и вой и, покинувъ свои ведра на берегу, стремглавъ бросились въ деревню, точно за ними и въ самомъ дл неслась непріятельская кавалерія въ атаку.
Если теперь, восемь лтъ спустя по введеніи въ дйствіе крестьянскихъ положеній, мы хладнокровно взглянемъ на вс эти крестьянскіе бунты, казавшіеся тогда опасными, то легко убдимся, что серьёзнаго и опаснаго въ нихъ ровно ничего не было. Все это было не что иное, какъ одно огромное недоразумніе, охватившее тогда всхъ: и крестьянъ, и помщиковъ, и даже чиновниковъ. Недоразумніе это зародилось и успло вполн развиться въ двухмсячный промежутокъ времени между объявленіемъ манифеста и назначеніемъ мировыхъ посредниковъ, въ этотъ злосчастный промежутокъ, когда никто не зналъ и не понималъ, что и какъ будетъ. Помщики (разумется, не вс) боялись, какъ бы у нихъ всей земли не отобрали, и ршительно не понимали, какъ они могутъ обойтись безъ крпостныхъ, а крестьяне съ ихъ читальщиками тоже предполагали, что та земля, которою они владли постоянно, достанется имъ дешевле, чмъ оказалось на дл. Вс, такъ-называемые, крестьянскіе бунты были точно такими же, какъ и описанный мною выше, но исходъ ихъ завислъ, вопервыхъ, отъ того, велика ли была населенность волнующагося селенія и, вовторыхъ, кто посылался на усмиреніе: хладнокровный ли, знающій крестьянскій характеръ человкъ, или какой нибудь неосновательный столичный франтъ, изучившій характеръ рабочаго русскаго человка по лихачамъ-извощикамъ и по трактирной прислуг у Бореля, Дюссо, Доминика, и проч., у которыхъ, какъ извстно, исключительно служатъ касимовскіе татары, пользующіеся различными привиллегіями.
Лишь только губернскія по крестьянскимъ дламъ присутствія открыли свои дйствія и мировые посредники услись по своимъ мстамъ, сейчасъ-же вс волненія прекратились, и всю эту эпидемію, считаемую многими чрезвычайно опасною, какъ рукой сняло. Мирные походы солдатъ сдлались ненужными,, и рожки горнистовъ перестали распугивать трусливыхъ бабъ. Много-много, если иной разъ члену губернскаго присутствія приведется създить въ какую нибудь деревню на разъясненіе. Это послднее обстоятельство, мн кажется, какъ нельзя лучше доказало, что во всхъ крестьянскихъ волненіяхъ, не исключая даже и крупныхъ, въ род Безднинскаго, кром недоразумній, ничего не было, хотя оно и разршилось очень плачевно, стрльбою пулями и смертью не одного десятка человкъ.
Нкоторые и теперь даже на плачевную Безднинскую исторію смотрятъ, какъ на что-то въ род дла при Ментано, въ которомъ французы пробовали новую систему игольчатыхъ ружей надъ гарибальдійцами, но подобный взглядъ до такой степени нелпъ, что его и опровергать не стоитъ. Можно положительно сказать, что — случись подобная исторія въ наше время, при существованіи у насъ новыхъ, судебныхъ учрежденій — она кончилась бы такъ же, какъ окончилось въ прошломъ году въ великолуцкомъ окружномъ суд извстное дло о неповиновеніи законной власти крестьянъ Барановской волости, Новоржевскаго узда, въ которомъ главнымъ двигателемъ былъ, вмсто Антона Петрова, дворовый человкъ Гусевъ.
Читатели ‘Судебнаго Встника’ вроятно помнятъ, въ чемъ состояло это дло. Крестьяне собственною своею властью хотли смнить волостнаго старшину и замнить его другимъ, по своему желанію. Мировой посредникъ, не удовлетворяя желанія крестьянъ, приказалъ имъ разойтись, но ему этого однако же не удалось достигнуть, посл чего о томъ же началъ хлопотать исправникъ, но такъ же неудачно. Въ деревню привели взводъ солдатъ, но крестьяне, въ увренности, что т стрлять не станутъ, потому что не за что, сдлали на солдатъ нападеніе и уступили только сил, разогнанные прикладами. По этому длу состоялась, какъ извстно, слдующая резолюція:
‘Сообразивъ вышеизложенное, судебная палата находитъ: что неповиновеніе, оказанное 10 января 1867 года боле 250 человками крестьянъ Барановской волости мировому посреднику и исправнику, было слдствіемъ недоразумнія тхъ крестьянъ, вполн раскаявшихся въ своихъ поступкахъ, какъ только преступность ихъ была ими сознана, почему нтъ достаточнаго основанія привлекать означенныхъ крестьянъ къ отвтственности’. Я всегда чувствовалъ глубокое отвращеніе ко всякимъ мнимовосторженнымъ поэтическимъ сравненіямъ, въ которыхъ Россія обыкновенно изображается сказочнымъ богатыремъ, перешагивающимъ въ волшебныхъ своихъ сапогахъ чрезъ столтія и полустолтія. Въ исторической жизни какого бы то ни было народа, хотя бы и русскаго, никакихъ слишкомъ быстрыхъ, волшебныхъ перешагиваній быть не можетъ, а существуетъ строгая послдовательность и постепенность, замчается постоянное движеніе впередъ, но до крайности медленное, до такой степени медленное, что простымъ, невооруженнымъ глазомъ сразу-то и не замтишь. Теченіе это до такой степени мало замтно, что иной разъ можно подумать, будто вода течетъ назадъ, а не впередъ. Восторженные поклонники реформъ Петра Великаго предполагали, что тотчасъ посл извстнаго указа о брадобритіи и перемн русскаго костюма на нмецкій, Россія вразъ сравнялась во всхъ отношеніяхъ съ Западной Европой, тогда какъ не трудно убдиться, что въ главныхъ основаніяхъ и, принимая въ соображеніе все государство, Россія и теперь осталась почти такою же неблагоустроенной, безграмотной и непросвщенной страною, какою была и тогда. Прочнымъ и несокрушимымъ можетъ только то считаться, что выработано самимъ народомъ, что онъ всегда готовъ отстоять съ энергіей, ‘не щадя своего живота’ — выражаясь стариннымъ канцелярскимъ слогомъ, слишкомъ же быстрое, волшебное это перешагиваніе напоминаетъ собою скоре смлый, но неразсчетливый походъ въ глубь чужой страны, при которомъ наступающіе позабываютъ, что позади ихъ собираются несмтныя массы непріятелей, съ большимъ удобствомъ могущихъ дйствоватъ съ тыла, то-есть съ затылка. Однимъ словомъ, перешагиванье это изображаетъ собою нчто въ род Наполеоновскаго похода на Москву, который начался цлымъ рядомъ торжествъ, потомъ вызвалъ цлый рядъ уступокъ, сначала какъ будто и незамтныхъ, а окончился полнйшимъ пораженіемъ и чуть не поголовнымъ избіеніемъ галловъ съ двунадесятью языками.
Сравнивъ два вышеприведенныхъ, совершенно однородныхъ дла: Безднинское съ Гусевскимъ, ршенныхъ — одно въ 1861 году, а второе въ 1868 — дйствительно можно подумать, что въ семилтній промежутокъ времени Россія вразъ, безъ всякихъ усилій, перескочила чрезъ цлое столтіе, отъ среднихъ вковъ къ новымъ. Мысль о гигантскихъ шагахъ можетъ въ насъ укорениться еще прочне, если мы изъ сравненія двухъ длъ увидимъ ясно, что послднее, т.-е. Гусевское было важне и серьёзне Безднинскаго, хотя первое докончилось освобожденіемъ подсудимыхъ отъ отвтственности, а второе — выстрлами почти въ упоръ въ массу и разстрляніемъ главнаго виновника.
Изобразимъ въ короткомъ разсказ, какъ происходило то и другое дло.
Безднинская исторія, какъ и вс подобныя ей исторіи того времени, началась съ безтолковаго чтенія только что присланныхъ, непонятныхъ крестьянамъ, Положеній, и чтецомъ явился здсь, извстный читателю, крестьянинъ Антонъ Петровъ, воспитанникъ одной изъ нашихъ народныхъ школъ, въ которыхъ все образованіе ограничивается умньемъ на распвъ читать псалтырь и толковать непонятный апокалипсисъ. Бездна — селеніе многолюдное, а потому, очень естественно, что на чтенія Положеній народъ началъ собираться большими массами, а, такъ-какъ время было тогда свободное отъ полевыхъ работъ, то въ Бездну народъ валилъ и изъ сосднихъ, ближайшихъ деревень, не имющихъ возможности нанимать особаго вычитывальщика. Собиралось иногда около дома Антона Петрова по тысяч человкъ и больше, что, разумется, обратило наконецъ на себя вниманіе трусливыхъ помщиковъ, которымъ въ то время везд и во всемъ чудились бунты и возстанія. Охваченные извстной болзнью, delirium tremens, обратившейся тогда въ эпидемію, помщики поспшно разъхались изъ своихъ деревень въ губернскій городъ, гд, разумется, въ оправданіе своей трусости, старались уврить всхъ и каждаго, что начинается опять пугачевщина, неизбжность которой они предвидли уже давно, а именно съ той самой поры, какъ распространился слухъ объ освобожденіи крпостныхъ крестьянъ. Еслибы тогдашнее мстное начальство благоразумно придержалось извстной народной поговорки: ‘перемелется — мука будетъ’, то, само собою разумется, вся напрасная тревога кончилась бы ничмъ: ну что, въ самомъ дл, могло выйдти серьёзнаго даже изъ такихъ объясненій, по которымъ изъ двухъ нулей, поставленныхъ другъ на друга, выходила просора, а изъ двнадцати нулей — полная свобода и проч.? Конечно, въ конц-концовъ, изъ всхъ этихъ нулей, сколько бы ихъ ни было, все-таки ничего бы не вышло кром нуля, да и народу, рано-поздно, самому надоло бы, да и времени не хватило бы слушать такую галиматью, но всеобщая запуганность такъ была велика, что нечего было и думать о благоразумномъ невмшательств. Въ Бездну явились дворянскій предводитель съ исправникомъ, тоже, разумется, дворяниномъ-помщикомъ, выбраннымъ самими же дворянами. Эти господа употребили въ дло всю силу своего краснорчія для убжденія крестьянъ въ неправильности пониманія ими закона, но, разумется, безъ всякаго успха, потому что крестьяне тогда именно помщикамъ-то и не довряли, считая ихъ не безпристрастными въ такомъ дл, въ которомъ замшаны ихъ личные интересы. Посл претерпнной неудачи, въ которой неизбжно пострадало и личное самолюбіе этихъ двухъ господъ, считавшихъ силу своего краснорчія неотразимою, — разумется, послдовали донесенія весьма мрачнаго свойства. ‘Если ужь наше краснорчіе не подйствовало — сообщали кому слдовало глубоко-оскорбленные чиновники — то видимое дло, что необходимы солдаты, иначе неизбжно вспыхнетъ бунтъ, да такой, что и конца ему не предвидится!’ Послали тотчасъ же извстное количество солдатъ съ ихъ набольшимъ, котораго бунтующіе крестьяне приняли за настоящаго царскаго посланника, явившагося объявить взаправскую волю, тщательно будто бы скрываемую отъ нихъ мстными помщиками. Посланника съ войскомъ поджидали нетолько безъ всякаго страха, но даже съ большимъ нетерпніемъ и, даже, устроили ему торжественный пріемъ за версту отъ села, съ хлбомъ и солью, по русскому обычаю, и выслали для этой встрчи самыхъ старыхъ стариковъ. Губернаторскій адъютантъ, посланный предварительно въ волнующуюся деревню, разсказывалъ, что онъ, подъ вліяніемъ невольнаго страха, нагнаннаго на него разсказами членовъ дворянскаго клуба, веллъ хать по люднымъ улицамъ села къ барскому дому какъ возможно скоре, во весь махъ, но ямщикъ, нечаянно, обронилъ кнутъ и остановился. Адъютантъ самъ признавался посл, что положеніе его въ эти моменты было крайне непріятное. Народъ густою толпой окружилъ экипажъ и, Богъзнаетъ, что могло прійдти въ голову этимъ бунтовщикамъ? Къ крайнему удивленію пассажира, бунтовщики, наперерывъ одинъ передъ другимъ, снявши почтительно шапки, старались оказать ямщику услугу: поднять и подать кнутъ. Тогда только адъютантъ убдился, что Безднинское волненіе ничего не иметъ сходнаго съ февральской революціей, о которой онъ нарочно, предъ самымъ отъздомъ, прочиталъ книжку, чтобы не оказаться профаномъ.
Разсказывали, что набольшій, не довольствуясь находящимся въ его распоряженіи отрядомъ, поджидалъ-было прибытія еще роты, чтобы обложить взбунтовавшихся и заставить ихъ сдаться, но, такъ-какъ разливъ препятствовалъ скорой доставк солдатъ, то онъ ршился приняться за Суворовскую систему быстроты и натиска. Небольшая кучка солдатъ втиснулась въ тсную улицу селенія, и была вразъ со всхъ сторонъ плотно окружена громаднымъ количествомъ любопытствующихъ, сбжавшихся издалека — посмотрть на диковинку. Несмотря на увщанія священника съ крестомъ — разойтись по домамъ (словъ священника, впрочемъ, говорятъ, въ толп нельзя было разслышать), народъ не расходился. ‘Зачмъ мы разойдемся,— говорили крестьяне, — мы нарочно собрались сюда, чтобы увидать и послушать царскаго посланника, который всю истинную правду намъ скажетъ!’ Между прочимъ, и самая давка въ тсныхъ улицахъ, быть можетъ, была одною изъ главнйшихъ причинъ, почему народъ не расходился, несмотря на команду. Попробуйте вразъ разогнать толпу изъ туго набитой, въ заутреню предъ свтлымъ воскресеньемъ, церкви, съ однимъ узкимъ выходомъ! Бывали случаи, что во время несчастій въ церкви, народъ въ ней заживо сгоралъ, а выйдти не могъ. То же самое бываетъ въ театрахъ, то же самое могло быть и въ деревн, да не то что въ деревн, а даже въ Москв во многихъ ея безвыходныхъ переулкахъ и закоулкахъ, расположенныхъ по безтолковой чувашской систем. Въ возможность стрльбы пулями народъ, разумется, по невжеству, не врилъ: ‘за что жь стрлять, разсуждала толпа, какъ это можно? Мы собрались слушать разъясненія начальства, а въ насъ стрлять будутъ? Вздоръ!’
Изъ разсказовъ очевидцевъ, да и изъ самыхъ опубликованныхъ извстій о Бездиннскомъ дл, ясно видно, что сопротивленія со стороны крестьянъ ршительно никакого не было, даже попытокъ къ сопротивленію не оказано. Посл говорили, будто нсколько голосовъ изъ толпы предлагало народу разойтись по дворамъ и запастись кольями, но подобные разсказы боле, нежели сомнительны. Вопервыхъ, была ли какая-нибудь возможность въ шумной, тысячной толп разслышать отдльные возгласы, а, вовторыхъ, еслибы подобные возгласы дйствительно существовали не въ одномъ разстроенномъ воображеніи слышавшихъ ихъ, то, вслдъ за возгласами, непремнно послдовали бы и исполненіе, и ничтожному отряду солдатъ пришлось бы очутиться въ весьма незавидномъ положеніи. Небольшая кучка солдатъ съ слишкомъ уже большою самонадянностью втиснулась въ густую, тысячную толпу, которая, какъ въ церкви въ большіе праздники, имла полную возможность сдавить ихъ со всхъ сторонъ, лишить возможности дйствовать руками и просто вынести каждаго на плечахъ, какъ чучелу. Утверждаютъ, что и самая необходимость въ стрльб явилась именно тогда, когда замтили, что позиція выбрана слишкомъ ужь неудачно, а между тмъ, можно было предполагать, что толпа вздумаетъ сопротивляться.
Вотъ какимъ образомъ, по разсказамъ очевидцевъ и, отчасти, по оффиціально-опубликованнымъ свдніямъ, происходило это, надлавшее въ свое время не мало шуму, событіе, которое теперь уже можно отнести ‘къ дламъ давно минувшихъ дней, преданьямъ старины глубокой’. Въ настоящее время (теперь уже, не по однимъ только предположеніямъ, а на основаніи несомннныхъ фактовъ мы можемъ утверждать это), такой ужасный исходъ дла, каковъ былъ Безднинскій, былъ бы немыслимъ. Несомннные эти факты — нсколько крестьянскихъ волненій послдняго времени, возникшія по которымъ дла разршены обыкновенными судебными мстами, безъ посредства солдатъ и пороха, и, между ними самое видное — дло о неповиновеніи крестьянъ Барановской волости, которые хотли самовольно смнить выбранное ими же лицо — волостнаго старшину. Въ газетахъ это происшествіе описывается слдующимъ образомъ:
‘Явился взводъ солдатъ. Гусевъ вышелъ изъ-подъ ареста, крестьяне бросились къ нему съ крикомъ: ‘ура’, а онъ отвчалъ имъ: ‘не робйте, ничего не будетъ’. Солдатамъ было приказано разогнать толпу.
‘Остервенившіеся’, ‘разъяренные’ крестьяне хватаютъ ружья, бьютъ солдатъ, но, уступая сил, бгутъ, снова сходятся въ кучки, принимаютъ угрожающій видъ, снова вызываютъ преслдованіе солдатъ, пока ихъ не разгоняютъ окончательно прикладами. Гусевъ останавливалъ бгущихъ за руки’.
Конечно, еслибы у крестьянъ Барановской волости мировымъ посредникомъ очутился человкъ дйствительно съ мирными наклонностями и хладнокровно-разсудительный, то никакой исторіи и выйти бы не могло изъ-за пустяшнаго, въ сущности, повода. Крестьяне очень хорошо знали, что имъ, какъ и дворянамъ, дано право выбирать изъ среды себя на извстныя должности, а въ числ ихъ на должность волостнаго старшины. Выбранный имъ почему-то, основательно или неосновательно, не понравился, признанъ негоднымъ. ‘Нужно его смнить!— разсуждали крестьяне. Ужь если намъ было позволено самимъ выбрать, то кто же запретитъ смнить самими же выбраннаго? Вдь смняетъ же дворянство своихъ предводителей, когда они окажутся негодными, проворуются, напримръ, или сдлаютъ что нибудь подобное?’ Разсужденія эти въ основаніи своемъ были правильны и ничуть не противозаконны, но вотъ въ исполненіе-то они приведены чисто уже помужицки, безъ всякой нжности и деликатности, безъ соблюденія канцелярскихъ формальностей, которыхъ, по правд сказать, мужикъ терпть не можетъ и не понимаетъ ихъ удивительно важнаго у насъ значенія. Знающее законы и всякія формальности и тонкости образованное дворянство, въ случа замны проворовавшагося предводителя другимъ, исполнило бы это непріятное дло самымъ незамтнымъ и деликатнымъ манеромъ. Написало бы къ нему, напримръ, адресъ съ деликатнымъ, но неотразимымъ требованіемъ: сказаться на время, до выборовъ, больнымъ и передать бумаги исправляющему должность, или что нибудь подобное, — но мужикъ всегда и во всемъ привыкъ обращаться грубо и неделикатно, какъ съ осиной, которую рубитъ съ плеча, или какъ съ сохой, которую подталкиваетъ сзади иной разъ до такой степени сильно, что даже лошадь принуждена упираться задними ногами, будто детъ съ возомъ подъ обрывистую гору. Вроятно, изъ желанія поближе познакомить грубаго мужика съ канцелярскими формальностями, пустяшную въ начал исторію раздули, какъ гутаперчевый пузырь и постарались изъ мухи сдлать слона. Возникъ, такъ-называемый, бунтъ — и кончился этотъ бунтъ сравнительно благополучно, благодаря только лишь введенію новыхъ судебныхъ учрежденій, повидимому, радикально измнившихъ вс прежнія, неблагопріятныя условія.
А условія эти, по истин, были крайне неблагопріятны для крестьянъ, съ которой бы стороны мы ни стали ихъ разсматривать. Дворянство (разумется, не безъ исключеній) до глубины души было оскорблено объявленной тогда реформой. Вслухъ хотя и называли реформу благодтельной, но модное это словечко сопровождалось обыкновенно такою же кислою гримасой, какую корчитъ только что высченный несовершеннолтній членъ благочестиво-русскаго семейства, отъ котораго отецъ требуетъ еще формальнаго изъявленія благодарности за науку. Про себя, въ своихъ кружкахъ, крпостники, и донын еще называющіе сами себя охранителями, пророчили всякія несчастія государству, до сей поры видимо процвтавшему и приводившему въ ужасъ всю Западную Европу и, можно сказать, даже весь міръ, толковали (какъ и теперь толкуютъ печатно) о грозныхъ опасностяхъ, о необходимости немедленно пустить въ употребленіе силу воли и энергію дйствія. Съ ужасающей настойчивостью Катона эти, повидимому, слабосильные, малохарактерные и износившіеся господа проводили, гд только можно было, выработанную ими террористическую теорію, выражавшуюся въ сжатой, но энергичной фраз: ‘ржь другихъ, если самъ не хочешь быть зарзаннымъ’ — и они, разумется, хотя и не всегда, но нердко, однакоже, достигали своей цли, потому что, дйствуя постоянно съ упорствомъ неописаннымъ, непремнно достигнешь извстныхъ результатовъ и убдишь наконецъ тхъ, которые должны были дйствовать лично, какъ орудія чужой воли. Не даромъ дворянство съ такимъ усердіемъ толковало ‘о грозныхъ опасностяхъ’: мужики скоро, на своей собственной шкур, познали, что эти ‘грозныя опасности’ дйствительно существуютъ. Одновременно съ появленіемъ, напророченныхъ дворянами, грозныхъ опасностей, между крестьянами распространился слухъ о близости страшнаго суда и пришествіи на землю антихриста…
Но вотъ, наконецъ, и мы дожили до блаженнаго времени, до открытія новыхъ гласныхъ судовъ, въ которыхъ, при обсужденіи проступковъ и преступленій крестьянъ, принимаются въ соображеніе непониманіе ими разныхъ тонкостей и формальностей и умственная неразвитость, въ которой едва-ли крестьяне сами виноваты. ‘Мы вразъ перешагнули чрезъ цлое столтіе!’ кричатъ восторженные, но неосновательные патріоты.— ‘Россія — это богатырь въ сапогахъ скороходахъ!’
— Хорошо, господа!— отвтимъ мы на это. Пусть будетъ по вашему. Пусть Россія остается богатыремъ въ волшебныхъ сапогахъ, но не забывайте, что надъ этимъ богатыремъ постоянно невидимо носится враждебный ему мальчикъ съ пальчикъ — локотокъ съ ноготокъ, на ковр самолет, въ шапк невидимк. Богатырь наворотитъ себ съ разныхъ сторонъ пищи и собирается закусывать, — а несмтное количество невидимыхъ мальчиковъ съ пальчикъ, какъ разъ, откуда ни возьмись, налетятъ на собранную богатыремъ пищу и всю ее съдятъ, покуда тотъ еще потягивается. Вообще, что бы ни придумалъ сдлать богатырь, хотя бы самую законную вещь, — ничего-то ему не удается, все изъ рукъ и изо рта, какъ у вороны, вываливается, такъ что богатырь начинаетъ ревть, — а виноваты во всемъ невидимые, будто бы даже не существующіе, мальчики съ пальчикъ въ колпакахъ невидимкахъ.
Получивши въ даръ новыя судебныя учрежденія, мы, безъ сомннія, выиграли крупный, очень крупный шагъ впередъ, но не нужно никогда забывать, что позади насъ, въ тылу, на этомъ перешагнутомъ, но непройденномъ пространств, скопилось уже многое множество самыхъ неумолимыхъ и непримиримыхъ враговъ, боле предусмотрительныхъ, чмъ т, которые встртили отступающую изъ Москвы Наполеоновскую армію при Березин… Мы — народъ молодой, увлекающійся, мы всему готовы радоваться, въ восторг орать и аплодировать, хотя за это насъ изрдка и бьютъ. Сколько ужь мы радостно и восторженно привтствовали этихъ, такъ-называемыхъ, быстрыхъ-то шаговъ впередъ? Уничтоженіе откупа, свобода печати, земскія учрежденія, судебная реформа и проч. и проч.— все это, несомннно, широкіе шаги впередъ, а что же отъ нкоторыхъ изъ нихъ даже теперь уже осталось, благодаря все этимъ же невидимымъ мальчикамъ съ пальчикъ, отъ которыхъ мы не умемъ уберечься? Въ земскихъ управахъ предсдатели разрываютъ въ влочки подписанные всми членами журналы, на томъ единственно основаніи, что предсдателямъ хочется распоряжаться единолично. На собранія, недавно еще казавшіяся привлекательными, публику ныньче и калачомъ не заманишь, потому что грозитъ серьёзная опасность быть внезапно изгнаннымъ… А, вы думаете, мало длается и видимыхъ и невидимыхъ подкоповъ подъ новыя судебныя и мировыя учрежденія, возбудившія въ публик нашей неограниченное довріе къ своей прочности? Разв не было разъ уже печатно (‘Спб. Вд.’) заявлено, что члены мироваго института ршаются на нкоторыя уступки, въ видахъ сохраненія всего института, хотя и не сказано, какого рода эти уступки, и желательно ли, полно, самое существованіе такого института, который, изъ чувства самосохраненія, въ уступкахъ своихъ легко можетъ дойти до крайности?
Невидимые, благодаря своимъ волшебнымъ колпакамъ, мальчики съ пальчикъ, не упускаютъ до сихъ поръ изъ вида и крестьянской реформы. Они надъ ея порчей стараются даже еще усердне, чмъ надъ какой другой, потому что реформа эта введена уже давно, восемь лтъ назадъ, слдовательно большинству успла уже надость порядкомъ, Вотъ, напримръ, какъ отнесся къ ршенію судебной палаты по длу Гусева, органъ крупныхъ землевладльцевъ ‘Всть’, называющая себя газетою охранительной, консервативной:
‘Гусева арестовали, крестьянъ разогнали прикладами, никто не раненъ и не изувченъ, и, слава Богу, но (замтьте это но!)… но долго ли было до кровопролитія? Сегодня Гусевъ, вчера Антонъ Петровъ, а завтра?…’
‘Трудно врить, чтобы посл семилтней практики выборовъ, посл постоянныхъ толкованій мировыхъ посредниковъ и, наконецъ, посл терпливыхъ объясненій тутъ же, передъ употребленіемъ военной силы, крестьяне дйствительно не знали о закон и дйствовали по недоразумнію. Во всякомъ случа, крестьяне не могли не знать, что сопротивленіе законной власти, дошедшее до ‘насильственныхъ дйствій’, есть преступленіе уже само по себ.’
‘И такъ, остаются два предположенія для объясненія, почему судебная палата не нашла основанія привлечь означенныхъ крестьянъ къ законной отвтственности.
‘Первое предположеніе заключается въ томъ, что сопротивлявшихся законной власти была цлая толпа, какъ видно изъ дла, человкъ боле двухсотъ пятидесяти.
‘Второе предположеніе состоитъ въ томъ, что палата признала, что виновные въ неповиновеніи законной власти были люди не развитые, не образованные, безсознательные, взрослые дти, дйствовавшіе безсознательно, какъ дйствуютъ дти.
‘На первое предположеніе служитъ отвтомъ то, что введеніе подобнаго прецедента въ нашу обвинительную практику оставляло бы преступленіе бунта безотвтственнымъ именно тогда, когда оно всего опасне, т.-е. при дйствіи цлыми массами, что предвидно законами, въ силу которыхъ дйствіе ‘скопомъ’ или ‘заговоромъ’ усиливаетъ отвтственность.
‘Второе предположеніе, что палата смотрла на крестьянъ, участвовавшихъ въ сопротивленіи власти, какъ на безотвтственныхъ по своему неразвитію, гражданскихъ недорослей, опровергается невозможностью допустить, чтобы, въ судебномъ порядк, было признано несовершеннолтнимъ и недозрвшимъ до полной отвтственности передъ судомъ, крестьянское сословіе, которому дарованы, въ законодательномъ порядк, сословное самоуправленіе, участіе въ земскихъ учрежденіяхъ и мсто на скамь присяжныхъ, въ суд равныхъ, наравн со всми другими сословіями. Кажется, одно изъ двухъ: или крестьяне взрослы, и въ такомъ случа отвтствуютъ передъ закономъ и судомъ, какъ взрослые, или же они дти, не только передъ судомъ, но и передъ избирательной урной.
‘Нормальное ли это явленіе, что тотъ самый крестьянинъ, который, въ качеств присяжнаго, ршаетъ по совсти участь лицъ всхъ другихъ сословій, самъ изъятъ отъ отвтственности, по своему умственному несовершеннолтію?
‘Гд же, наконецъ, то равенство передъ судомъ, о которомъ говорятъ теперь такъ много?
‘Не изъ ненависти къ крестьянскому сословію говоримъ мы это, какъ конечно отвтятъ намъ наши клеветники, а изъ того непоколебимаго убжденія, что безъ равновсія правъ съ возлагаемыми этими правами обязанностями невозможенъ прочный государственный порядокъ. Одно изъ двухъ: или крестьяне способны къ полноправности, или нтъ. Законодательствомъ положительно утверждено первое, слдовательно неумолимая послдовательность, въ виду самыхъ грозныхъ опасностей, требуетъ, чтобы крестьяне сознавали вс обязанности полноправныхъ гражданъ, а это можетъ быть достигнуто только посредствомъ фактовъ, фактовъ дйствительной отвтственности’.
И законно въ высшей степени и логично: незнаніемъ законовъ никто у насъ, даже безграмотный и дикій инородецъ, отговариваться не можетъ. Само собою разумется, что взрослый, плечистый и бородатый мужикъ никоимъ образомъ не можетъ тоже быть признанъ и за малолтняго, неразумнаго ребенка, слдовательно, его за всякое преступленіе, а за самовольство преимущественно, какъ гражданина, совершенно равноправнаго съ другими россійскими гражданами, нужно бить безо всякія пощады. Хотя ‘Встьи и утверждаетъ, что она говоритъ не изъ ненависти къ крестьянскому сословію, благодаритъ даже Бога, что въ Гусевскомъ дл никто не раненъ и не изувченъ, но изъ послднихъ словъ статьи однако же довольно ясно видно, что маленькія раны и кое-какія увчья въ данномъ случа были бы вовсе нелишними, ибо до сознанія своей равноправности съ прочими гражданами крестьяне могутъ достигнуть только лишь ‘посредствомъ фактовъ, фактовъ дйствительной отвтственности’. Намъ кажется, что, еслибы сознаніе своей равноправности могло быть достигнуто исключительно только однимъ, предложеннымъ ‘Встью’ способомъ, то въ крпостномъ Мужик сознаніе это съ незапамятныхъ бы временъ уже укоренилось, ибо рдкіе изъ гражданъ другихъ сословій такъ часто, какъ мужикъ, подвергались неумолимой отвтственности, иногда просто даже ни за что ни про что, здорово живешь! Этой ужасной равноправностью господа охранители ршительно не даютъ мужику покоя, такъ что онъ готовъ отъ нея сквозь землю провалиться. Мужикъ, по старой привычк, наровитъ все, какъ бы на колна встать и крикнуть жалобное свое ‘простите, пощадите!’ — а ему отвчаютъ: ‘нтъ, братъ, шалишь: простить тебя я, по закону, не имю права: ложись, или штрафъ плати!’ Усядется ли мужикъ-гласный на земскомъ собраніи гд-нибудь на невидномъ мст, въ заднемъ ряду, — и тутъ его въ поко не оставятъ. ‘Понимаешь ли, говорятъ, что ты вмст съ нами, въ одной комнат сидишь, что ты равноправный съ нами гражданинъ? Если понимаешь, то вотъ подписывай журналъ, потому что ты по закону обязанъ понимать все, о чемъ здсь толкуютъ!’ Мужикъ, разумется, уполномочиваетъ кого-нибудь изъ равноправныхъ къ рукоприкладству, а между тмъ, въ большей части случаевъ, не знаетъ хорошенько, что именно онъ подписываетъ, потому что предложеніе, въ случа надобности, обильно пересыпается иностранными словами: прогрессъ, иниціатива, гуманный, эксплоатація, эмансипація, резюмировать и т. п. Отказаться отъ подписи журнала, мужику опять-таки невозможно, потому что онъ обязанъ все знать и понимать, потому что онъ — гражданинъ равноправный съ другими гражданами, хотя въ душ и сознаетъ, что равноправность-то эта очень сомнительнаго свойства: мировой посредникъ, напримръ, мужика высчь можетъ, а дворянина и купца вправ только лишь убждать и уговаривать. Въ конц-концовъ и выходитъ, что мужикъ, по книг закона какъ будто и дйствительно пользуется правами, почти равными съ лицами другихъ сословій, но эти новыя права столько навалили да него и новыхъ обязанностей и страшной отвтственности, что онъ самъ съ радостью готовъ передать эти права первому желающему, за цну самую ничтожную, дешевле чечевичной похлебки.
Такимъ-то образомъ, особенно радоваться и восторгаться гигантскими шагами русскаго богатыря — нечего. Никогда не нужно забывать, что на перешагнутомъ, но не пройденномъ пространств, годъ отъ году все больше и больше скопляется непріятелей, которые потихоньку, не торопясь, вооружаются и организуются въ стройныя массы, дйствуя въ то же время мелкими, партизанскими отрядами противъ смлаго, но неразумнаго непріятеля, отнимая у него фуражъ и затрудняя все больше и больше возможность отступленія, до котораго рано-поздно, дло все-таки дойдетъ, въ особенности, если смлый врагъ, одураченный мнимыми успхами, позабудетъ необходимыя предосторожности.
Но я отклонился отъ разсказа.
Теперь, надюсь, совершенно понятно, почему Безднинское дло имло совсмъ иной исходъ, чмъ Гусевское, ршенное чрезъ шесть лтъ посл перваго: въ наше время теорія увчья проводится только лишь въ печати, а тогда она безпрепятственно могла примняться и на практик. Въ наше время теорія эта, хотя и съ достаточною ясностію излагаемая, все-таки обставляется нкоторыми темноватаго свойства фразами, выражающими собою любовь къ человчеству, къ непреклонной твердости закона и т. п., а тогда, шесть лтъ назадъ, примнялась она къ длу прямо, безъ обиняковъ, и никто не стыдился ея придерживаться. Фактъ почти невроятный, но однако же врный: посл Безднинскаго ‘увчья’, въ ознаменованіе радости по этому случаю, крупные и именитые губернскіе землевладльцы устроили торжественный обдъ, говорили торжественные, приличные случаю спичи, заливая ихъ шампанскимъ. (Впрочемъ, говорятъ, обдъ, по случаю великаго поста, былъ на половину постный). Та^ъ-какъ подобная безтактность (если здсь умстно это слово?) многимъ изъ землевладльцевъ даже показалась слишкомъ возмутительною, то люди противоположнаго образа мыслей ршились, какъ бы въ параллель къ обду, отслужить панихиду по покойникамъ. Обдъ, какъ разсказывали, удался и прошелъ безслдно, но панихида не совсмъ.
Ходило тогда по окрестнымъ губерніямъ множество анекдотовъ по поводу Безднинскаго волненія, но изъ нихъ нкоторые до такой степени возмутительны, что и передавать даже не хочется. Въ числ раненыхъ, разсказывали, попался дворовый человкъ одной образованной, читающей французскія книжки помщицы. Бдняга, заслышавъ о скоромъ прізд въ Бездну настоящаго царскаго посланника, сопровождаемаго, вроятно, для церемоніи, войскомъ, попросился-было у матушки-барыни посмотрть на невиданный имъ парадъ, но, получивши рзкій отказъ, убжалъ туда самовольно, оставивъ огорчонную помщицу безъ обда, такъ-какъ состоялъ при двор поваромъ. Немилосердная судьба поступила съ непослушнымъ барской вол слишкомъ ужь жестоко: дура-пуля угодила прямо въ холопскую сйину. Раненаго, въ числ другихъ, отправили въ одну изъ временныхъ больницъ, устроенныхъ тогда по экстренному случаю, а потомъ, по принадлежности, препроводили къ помщиц. ‘Вотъ теперь ты самъ, негодяй, видишь, какъ строго Богъ наказываетъ за ослушаніе барской власти!— внушала помщица только что приведенному къ ней страдальцу.— Подожди вотъ у меня: если не околешь и вскочишь на ноги — расправлюсь я съ тобой посвойски. Однимъ только Божескимъ наказаніемъ ты отъ меня, свинья неблагодарная, не отвертишься!’ Говорятъ, несчастный раненый посл этихъ внушительныхъ словъ совсмъ съ толку сбился, не зналъ чего желать, выздоровть ли, или умереть, потому что и то и другое представлялось ему почти одинаково сквернымъ.
Однакоже Безднинскій погромъ, на который высшее мстное дворянство, почему-то, смотрло, какъ на ршительную побду, одержанную надъ строптивымъ непріятелемъ, оказался совершенно безплоднымъ и, даже, безполезнымъ. Страхъ и уныніе дйствительно распространились на большое пространство, бабы начинали выть, лишь только заслышатъ вдали рожокъ горниста, но уже самое это безпрерывное странствованіе военныхъ отрядовъ по уздамъ, ясно доказывало, что система террора въ настоящемъ случа не достигала цли. Крестьяне поняли, что другой воли должно быть дйствительно въ настоящее время еще нтъ, но, вмст съ тмъ, почему-то все боле и боле стали укрпляться въ мысли, что новую эту волю скоро къ нимъ пришлютъ, что теперь только не нужно соглашаться ни подъ какимъ видомъ ни на какія сдлки, ибо новая воля принесетъ пользу только лишь тмъ, кто удержался отъ соглашеній съ помщиками, не закрпилъ себя вновь, добровольно. Какъ ни странны были вычитыванья, какъ ни дики казались вычитывальщики, но видно и они отъ правды-то были только лишь на полвершка, хотя и не съумли, по уважительнымъ причинамъ, подойти къ ней вплоть. Статьи о добровольномъ и обязательномъ выкуп и переход съ однхъ земель на другія по истеченіи девяти лтъ казались неясными нетолько темнымъ вычитывалищикамъ, но и просвщеннымъ мировымъ посредникамъ, създамъ и присутствіямъ, которые вс поняли эти статьи уже изъ послдовавшихъ циркуляровъ министерства. Несогласіе идти на какія бы то ни было сдлки объяснялось обыкновенно упрямствомъ мужика, ретивые мировые посредники, всю свою славу основывающіе на количеств заключенныхъ ими сдлокъ, разумется сердились, выходили изъ себя, даже иногда обходились не безъ розогъ, но разъ упершагося на чемъ нибудь мужика нельзя ужь пронять ничмъ. ‘Будетъ намъ, братцы, вторая воля, вмсто эвтой, благой {Слову благой крестьяне нкоторыхъ мстностей придаютъ не обыкновенное его значеніе, а свое собственное, оригинальное. Благой у нихъ значитъ — плохой, дрянной. Про тощую, больную и лицомъ уродливую женщину они обыкновенно говорятъ: ай, ай, бабенка-то благая какая! и т. п.} воли’ — да и кончено!
Въ описываемый періодъ времени, судя по отзывамъ, доходившимъ со всхъ сторонъ, мужики вели себя такъ скромно и послушно, что, пожалуй, нкоторымъ изъ равноправныхъ имъ гражданъ даже въ душ хотлось, чтобы они были хоть немножко построптиве: придраться-то ужь совсмъ не къ чему. На работу пошлютъ — идутъ безропотно, даже упираются, что они и впередъ хотятъ работать по старому, на барщин. Позоветъ помщикъ къ себ соглашать — опять-таки идутъ вс гурьбой и стоятъ у крыльца безъ шапокъ, по старому положенью. Начнетъ помщикъ фразой: ну, любезные друзья!— и толкуетъ битый часъ или даже два, а т все стоятъ себ — не шелохнутся. Только когда кончитъ помщикъ свою рчь и ласково скажетъ, протянувши руку: ну, любезные друзья, по рукамъ, что ли?— тогда только мужики, какъ будто отъ сна очнутся и заорутъ: ‘нтъ, не согласны, ни на что мы не согласны, остаемся по старому!’ Потомъ, посл этихъ словъ, мужики готовы опять слушать часъ или два, но, вмст съ тмъ, готовы и уйдти безпрекословно, если помщику надостъ толковать: какъ, значитъ, вашей милости будетъ угодно!
Были, однакоже, случаи и боле серьёзные. Въ одномъ селеніи бездтный помщикъ, еще при жизни своей, постоянно толковалъ мужикамъ, чтобы они дали ему только спокойно умереть, а посл смерти вс они вольными будутъ, потому что прямыхъ наслдниковъ у него нтъ и духовное завщаніе на всякій случай давно уже готово. ‘Завщаніе, однакоже, хотя было и дйствительно написано, но никмъ не скрплено, потому что старикъ разсчитывалъ пережить и крестьянъ-то всхъ, которыхъ собирался отпустить на волю. При такихъ-то, крайне неблагопріятныхъ для крестьянъ условіяхъ, старикъ скончался скоропостижно, олицетворивши своей смертью извстную шутовскую псню о томъ, какъ ‘Устюшкина мать собиралась умирать’.
Извстное дло: крестьяне формалисты плохіе, хотя отъ нихъ многіе и требуютъ, какъ отъ равноправныхъ съ другими гражданъ, тонкаго знанія и гражданскихъ и уголовныхъ законовъ. О существованіи завщанія они знали, но до того, засвидтельствовано ли завщаніе, или нтъ — имъ какое дло? Покойникъ баринъ всякую эдакую штуку самъ ужь зналъ, слдовательно теперь нужно только сидть, да дожидаться, какъ тамъ начальство. И сидли мужики — дожидались, только вдругъ прізжаетъ къ нимъ какой-то другой, молодой баринъ, пишетъ уставную грамоту, отрзываетъ отъ мужиковъ чуть не половину земли и объявляетъ, что если-де угодно мужичкамъ оставить за собой излишнюю за отрзкой землю (а ужь какая она излишняя!) на столько-то лтъ, то приплачивали бы вотъ столько-то. Наговорилъ съ три короба, чего-то настрочилъ, — да и маршъ куда-то!
Обомлли совсмъ мужики, рты отъ удивленія разинули и руки врозь растопырили. ‘Какъ-такъ, что за диковина?… А баринъ-то на что, вотъ тотъ, что умеръ-то: онъ на что, а? Нтъ, братцы, шалишь: молодъ еще озорничать-то! Чуръ всмъ міромъ: ни на что нейти, ни на что не соглашаться. Мы по закону, и трогать насъ, значитъ, никто не смй!’
Успокоились-было деревенскіе юристы на своей законной почв, но не надолго. Пріхалъ дворянскій производитель (предводитель), пріхалъ исправникъ съ казакомъ — опять отвтъ одинъ: ‘шалишь, молоды еще озорничать-то, мы вдь по закону. Пусть почище пришлютъ!’
‘Прислали, наконецъ, и почище: губернаторскаго адъютанта съ казаками и солдатами, а казаки, какъ только пріхали, сейчасъ отправились въ ближній лсокъ — розги рзать. Привезли возъ розогъ, принесли изъ ближайшей избы дв скамейки, разложили двоихъ, по порядку, какъ стояли — и начали стегать съ двухъ сторонъ. Скутъ, скутъ, кровь давно ужь ручейками такъ и сочится, а крика не слышно, потому что такъ на міру согласились: за законъ, значитъ. У скуторовъ руки ужь устали, перемнились другими, вмсто обезпамятвшихъ наваливаютъ свжихъ, а все никто не кричитъ и не стонетъ. Очередь доходитъ до молодого паренька, блдный такой стоитъ, потому, значитъ, не привыкъ, а къ нему, къ уху къ самому, мать наклонилась. Горькими слезами плачетъ, а сама шепчетъ: ‘смотри, бантъ, Митянька, отъ міру не отставай: не будетъ, байтъ, теб моего материнскаго благословленія, если тово…’
Истинное это происшествіе почти цликомъ мною разсказано со словъ одного изъ очевидцевъ-соучастниковъ. Перепороли всю деревню, и все-таки покорности ни отъ кого не добились. Только чрезъ два дня перемнили систему: вмсто розогъ наломали таловыхъ палокъ, или, понмецки, шпицъ-рутеновъ и для истязаній выбрали, на угадъ, нсколькихъ зачинщиковъ. Тогда повинились, уступили отрзку, и даже, чуть ли уполномоченные не приложили своихъ рукъ къ уставной грамат.
Еще одинъ случай возмущенія, или, правильне, еще одинъ возмутительный случай. Помщикъ, устраивая на новый ладъ нсколько деревень своей сестры, въ одномъ имніи сдлалъ къ крестьянскому надлу значительной величины нарзку даромъ, а въ другомъ имніи, за строптивость крестьянъ, обкромсалъ ихъ жестоко, хотя совершенно законно. Возмутились обиженные. ‘Какъ бы сама здсь была — разсуждали нкоторые — не то бы было. Это онъ отъ себя ужь кудеситъ-то, не написать ли, не послать ли къ самой-то ходока, братцы?
— А куда ты пошлешь, куда напишешь? Она, баютъ, тамъ гд-то, въ нметчин живетъ. Какъ родилась, баютъ, такъ туда и ухала. Поди, чай, порусски-то и болтать не уметъ, и граматки-то нашей мужицкой не разберетъ!
Поршили, что дйствительно ходока въ нмецкую землю посылать не стоитъ, потому что никакой ходокъ эдакой земли не отъищетъ, да, еслибы и отъискалъ, то можетъ тамъ сгинуть. Согласились только всмъ міромъ ни на что нейти, ни съ чмъ не соглашаться и оставаться на старомъ положеніи до ‘новой воли’.
Началась опять старая исторія, но кончилась она довольно оригинально, благодаря смтливости мстнаго дворянскаго предводителя, человка молодаго и образованнаго.
Исправникъ въ узд былъ человкъ смирный (что бывало рдко), маленькій, пузатенькій, ‘потшный такой’ — по выраженію крестьянъ, но слишкомъ ужь преданный помщикамъ, отъ которыхъ, разумется, вполн завислъ. Чтобы отличиться предъ своими патронами, онъ принялъ на себя видъ воинственный, препоясался мечомъ, на козлы въ сани (это происходило ранней весной) посадилъ плюгаваго казачишку — бурята, или калмыка съ нагайкой — и торжественно вкатилъ въ селеніе, которое во всемъ округ отличалось своими плечистыми, рослыми молодцами-ребятами. Покуда исправникъ, сидя въ изб, придумывалъ грозную рчь, приличную случаю, — на улиц, предъ окнами избы, успла уже разыграться траги-комическая сцена, которая въ конецъ уничтожила вс геніальные его планы. За ворота зачмъ-то вышелъ плюгавый исправничій казачишка и, по свойственной всмъ азіатамъ склонности — похвастаться предъ народомъ своимъ оффиціальнымъ значеніемъ, махнулъ сначала плетью по направленію къ толп, а потомъ зачмъ-то вынулъ изъ ножонъ ржавую свою шашку. Этого было вполн достаточно, чтобы возбудить толпу молодцоватыхъ парней. ‘Ахъ ты кривоногая крыса!’ — послышалось изъ толпы и, вслдъ затмъ, въ одно мгновеніе, кривоногая крыса уже барахталась ногами и руками, всунутая головою въ сугробъ, къ величайшему удовольствіе народа. Хохотъ и гоготанье поднялись такіе громкіе и здоровые, что исправникъ, позабывъ свою рчь, немедленно веллъ ямщику-татарину содиться на козлы и, выручивъ кое-какъ, при посредств сотскихъ, казака изъ сугроба, ускакалъ по добру по здорову. При самомъ отъзд, въ казака на козла подетло два полна, хотя и неудачно. Не выжидая неминуемаго вступленія солдатъ, изобртательный дворянскій предводитель вздумалъ уладить дло домашнимъ манеромъ. Весь его разсчетъ основывался на томъ, что волнующееся селеніе не велико, а между тмъ со всхъ сторонъ оно плотно обставлено деревнями съ татарскимъ населеніемъ, которое съ русскими постоянно враждуетъ и во всякое время готово идти съ ними въ драку, даже охотне, чмъ кронштадтскіе моряки съ кронштадтскими же артиллеристами. Немедленно составилась импровизированная осадная армія съ голыми кулаками, которая окружила со всхъ сторонъ осажденную крпость, вооруженную тоже одними лишь кулаками. Въ качеств главнокомандующаго отдалъ онъ по своей арміи строгій приказъ: никого не впускать къ осажденнымъ, а отъ нихъ принимать каждаго безпрепятственно. Эта игрушечная осада кончилась меньше, чмъ въ два дня. Сначала половина осажденной деревни явилась въ перебжчикахъ, а потомъ, въ качеств военноплнныхъ, появилась и другая, съ полнымъ раскаяніемъ, такъ что солдатъ съ ружьями, за ненужностью, воротили назадъ съ полдороги…
Вообще, вс эти, такъ-называемые, крестьянскіе бунты и волненія 1861 года, носили на себ одинъ и тотъ же характеръ: всеобщаго, невыясненнаго недоразумнія. Революціоннаго и опаснаго не заключалось въ нихъ ровно ничего, но за то не мало иногда въ нихъ было комичнаго. Подобный взглядъ, ручаясь за его врность, я имю полнйшее право высказывать прямо, несмотря на то, что до сей поры еще существуетъ въ нашемъ обществ сильная и многочисленная партія, которая серьёзно думаетъ, будто и на самомъ дл мужики наши постоянно готовы сознательно идти въ драку съ голыми кулаками противъ, заряженныхъ коническими пулями, ружей!

III.

О томъ, какъ дворянскіе страхи и печали мало по малу превращаются въ пріятныя, но не сбывшіяся мечты. О дятельности губернскихъ присутствій въ первое время, непосредственно слдующее за объявленіемъ манифеста.

‘Чего не знаю — того боюсь’ — говоритъ обыкновенно человкъ, непривыкшій вдумываться въ причины незнакомыхъ ему явленій, а такъ-какъ у большинства нашихъ соотечественниковъ именно привычки-то этой и нтъ, а незнакомыхъ явленій множество, то, очень естественно, что большинство постоянно чего-то труситъ. Комета ли появится на горизонт, метеоръ ли пролетитъ ночью, или просто новое какое-нибудь распоряженіе отъ правительства выйдетъ, или откроется какой-нибудь грабежъ въ грандіозныхъ размрахъ, напримръ казенной соли и т. п.,— сейчасъ ужъ вс и задумаются и начнутъ, въ уныніи, шептать другъ другу на ухо: быть бд!
Съ такимъ именно смутнымъ, неопредленнымъ чувствомъ встрчены были и Положенія 19-го февраля, покуда еще не успли хорошенько вникнуть въ ихъ смыслъ и значеніе. Вмсто того, чтобы радоваться, какъ слдовало ожидать, вс, почему-то, струсили. Народъ струсилъ, впрочемъ, не пустяковъ какихъ-нибудь, не дтскаго пугала — сусдушки, а кое чего посущественне: онъ струсилъ безпрерывныхъ экзекуцій, и струсилъ до такой степени, что блднлъ отъ ужаса даже при отдаленномъ звук рожка горниста, къ помщикамъ же буквально могъ быть примненъ текстъ: никмъ бо не мучимы, сами ея мучаху. Эти господа вообразили себ, что теперь народъ, при новыхъ правахъ, сдлается, пожалуй, слишкомъ ужь смлымъ, до дерзости и — мало того, что уважать не станетъ, но, чего добраго, еще разобидитъ какъ-нибудь, разумется, умышленно. Впрочемъ, собственно страхомъ заразились только лишь мелкіе, неразумные помщики, такъ сказать мелюзга, крупныхъ же одолвалъ вовсе не страхъ, а кое-какое иное чувство. Каждый помщикъ привыкъ себя считать въ предлахъ своего имнія чмъ-то въ род короля, или, по крайней-мр, герцога, слдовательно, очень естественно, что посл 19-го февраля вс они вразъ вообразили себя въ незавидномъ положеніи представителей упраздненныхъ правительствъ, въ род, напримръ, уволеннаго неаполитанскаго короля, или королевы испанской. О томъ, какой переворотъ произведетъ реформа въ экономическомъ отношеніи, — въ первое время никто и не думалъ, а вс смотрли на дло именно съ точки зрнія уволеннаго короля Фердинанда неаполитанскаго и уволенной королевы Изабеллы испанской. Отъискались даже такіе помщики (разумется, изъ самыхъ крупныхъ), которые нашли необходимымъ, подобно Фердинанду и Изабелл, ухать въ Парижъ, Римъ или Ниццу, гд бы они въ безопасности могли сидть у моря и ждать благопріятной погоды, т.-е. попутнаго втра къ возвращенію въ отечество къ раскаявшимся своимъ подданнымъ.
Т, которые были похитре, тайныхъ своихъ помышленій и надеждъ, разумется, наружу не выдавали. Подчиняясь необходимости, они усердно даже вторили тогдашнимъ газетамъ, въ которыхъ писалось, что помщики сами будто просили правительство объ освобожденіи крпостныхъ крестьянъ, но въ искренность этихъ заявленій поврить было трудно, въ особенности человку, постоянно жившему въ сред помщичьей. Мн, какъ очевидцу, извстно, что всего за два года до изданія Положеній, помщики одной изъ ближайшихъ къ Москв губерній настолько же были подготовлены къ предстоящей реформ, насколько евангельскія юродивыя двы были готовы къ встрч жениха, грядущаго по полуночи. Помщики, за два года до Положеній, перевернувшихъ вс старые порядки вверхъ дномъ, усердно воздвигали въ своихъ деревняхъ обширные каменные дома съ амосовскими печами, съ зимними садами и оранжереями, которые теперь оставлены въ запустніи, слдовательно они не вдумывались въ неизбжныя послдствія реформы, въ которую не врили. Офиціально выраженная благодарность правительства такъ-называемымъ передовымъ губерніямъ за ихъ будто бы готовность на освобожденіе встрчена большинствомъ помщиковъ этихъ губерній вовсе не съ тмъ чувствомъ, съ какимъ у насъ обыкновенно выслушиваютъ благодарность правительства. Благодарность эта для громаднаго большинства была совершеннйшей неожиданностью и, вмсто того, чтобы обрадовать, сильно разсердила. ‘Когда же и кому мы заявляли эту готовность къ жертвамъ, за которую насъ благодарятъ?’ спрашивали изумленные и раздраженные помщики. ‘Это по какому-нибудь недоразумнію! Нужно, господа дворяне, разслдовать, кто изъ нашихъ подписался подъ адресомъ?’ По разслдованіи оказывалось, что изъ нашихъ подъ заявленіемъ никто не подписывался, а подписали его только пять-шесть выскочекъ изъ ‘партіи красныхъ’. ‘Нужно, господа, на свжую воду вывести этихъ измнниковъ!’ кричали многочисленные члены ‘блой партіи’, ршимость и храбрость которыхъ, впрочемъ, выражались только лишь подъ роднымъ кровомъ своихъ домовъ, а вн его, при встрчахъ съ ‘красными’, члены ‘блой’ партіи тотчасъ же и сами длались красными же въ буквальномъ значеніи этого слова, потому что были очень ужь не рчисты и скоро конфузились.
‘Блая партія’ (которая и въ наши дни, снабженная особеннымъ печатнымъ органомъ, едва-ли даже еще не сильне, чмъ была десять лтъ тому назадъ) твердо врила въ вчность крпостнаго права, да и теперь еще вруетъ, что его же царствію не будетъ конца. Если вы, читатель, потрудитесь припомнить, о чемъ трактовалось въ цломъ ряд статей ‘Всти’ объ охранительныхъ началахъ, и потомъ отъищите въ старинныхъ помщичьихъ библіотекахъ книжку, изданную въ свтъ въ 1814 году, подъ заглавіемъ: ‘Трактатъ о политической естетик. Россійское сочиненіе’, то ясно увидите, что въ новой газет говорится положительно все то же, что написано и въ старинной книжк, только лишь другимъ языкомъ. Автору Политической эстетики 1814 года хотлось убдить правительство въ необходимости воздвигнуть по всмъ губернскимъ городамъ особеннаго устройства дворянскіе замки, которые бы самымъ своимъ наружнымъ видомъ напоминали о вчности и незыблемости россійскаго дворянства и, тсно съ нимъ соединеннаго, крпостнаго права. ‘Желательно — пишетъ авторъ Политической эстетики — чтобъ архитекторы строили дворянскіе замки, примняясь къ древнимъ россійскимъ зданіямъ, то-есть: съ толстыми стнами, съ прочными сводами, и не щадили желза для связыванія тхъ и другихъ, такъ чтобъ сіи замки, подобно древнимъ зданіямъ, могли существовать лтъ по триста и боле и казались бы для народа вчными, ибо все, что есть временное, но непримтно что оно таковое, простолюдинамъ кажется вчно. Пускай вмст съ продолжительнымъ существованіемъ дворянскихъ замковъ увеличивается къ нимъ то почтеніе, которое народъ питаетъ въ себ ко всему древнему. Пускай и дворянство и мщане говорятъ съ нкоторымъ благоволеніемъ: Этотъ замокъ построенъ еще нашими праддами (пускай, хоть это и вздоръі), мы умремъ, а онъ переживетъ и сыновъ и правнуковъ нашихъ!’ Дале, неизвстный авторъ эстетики, для возможно большей прочности дворянства, находитъ необходимымъ, чтобы ‘замки сіи воинскимъ видомъ своимъ напоминали, какъ дворянству, такъ вообще народу о войн, производили бы въ умахъ всхъ жителей грозное впечатлніе. Для произведенія таковаго впечатлнія не надобно прибгать къ образу укрпленій, построенныхъ по правиламъ военной архитектуры, усовершенной Вобаномъ, ибо въ подобномъ укрпленіи валъ чмъ ниже, тмъ ядро, пущенное съ онаго, будучи на лету паралельне съ поверхностію земли, врне поражаетъ наступающаго непріятеля. Но видъ древнихъ крпостей совсмъ инако дйствуетъ на воображеніе простолюдиновъ. Въ нихъ высокая каменная стна, увнчанная зубцами, представляетъ неприступное, закрытое и удобное для стрлянія положеніе осажденныхъ, а возвышенныя надъ нею башни подобны глазамъ, которые вдали видятъ вс движенія нападающаго непріятеля, изъ чего можно заключить, что, согласно съ политической эстетикой, дворянскіе замки всего приличне и удовлетворительне строить въ воинскомъ, готическомъ вкус’.
Надъ страшными издали дворянскими замками, для увеличенія трусости и безъ того уже пугливыхъ крестьянъ, авторъ дворянской эстетики совтуетъ приколотить гербы губерній и, вообще, про дворянскую геральдику отзывается съ величайшимъ уваженіемъ. ‘Исторія, говоритъ авторъ, вопреки холоднымъ философамъ и революціонерамъ, откроетъ намъ, что наука, почитаемая за суетную, геральдика, въ монархическомъ правленіи есть наука весьма нужная и, такъ сказать, естественная. Мы увидимъ, первое, что дикіе народы украшаютъ жилища свои и самихъ себя добычею съ убитыхъ зврей или непріятелей (скальпы) и выставляютъ знаки своей неустрашимости, какъ дворянство знаки заслугъ своихъ предковъ. Вторымъ доказательствомъ естественности геральдики служитъ то, что калмыки, уважая древность нкоторыхъ родовъ, именуемыхъ ими благородными, имютъ у себя нкоторую тнь геральдики’. Вообще, вс доказательства необходимости и естественности геральдики приведены такія, что съ одинаковымъ успхомъ и, даже еще съ несравненно большимъ успхомъ, могутъ доказать противное, т.-е. дикость науки, именуемой геральдикой, но сущность дворянской эстетики въ томъ именно и заключается, что все дикое и нелпое считается въ ней необходимымъ и разумнымъ и необходимое въ жизни — нелпымъ и вреднымъ. ‘Въ наши времена — пишетъ эстетикъ — составлено множество наукъ, какъ-то: технологія, химія и проч., но ни одна изъ нихъ ни въ польз ни въ пріятности не можетъ сравниться съ политическою эстетикою’.
Прочитавши эти выписки изъ старой дворянской книги, читатель легко можетъ спросить меня, зачмъ, съ какою цлью привожу я эти нелпости видимо помшаннаго, ряхнувшагося человка? А затмъ, читатель, что эти же самыя мысли, только въ нсколько иной форм, высказываются и въ наши дни литературными органами, имющими тысячи подписчиковъ, которымъ он не кажутся нелпыми. Политическая эстетика у насъ и въ настоящее время предпочитается, и еще долгое время будетъ предпочитаться технологіи, химіи, физик и, вообще всмъ, вновь составленнымъ наукамъ, которыя ‘ни въ польз, ни въ пріятности не могутъ сравниться съ дворянской эстетикой’, если же эта пріятная наука не бросается и въ наши дни, то можно себ представить, въ какой была она сил десять лтъ тому назадъ, когда еще крпостное право господствовало въ полной сил, хотя уже и наканун своей смерти. Несмотря на бродившіе въ народ слухи, помщики не боялись затрачивать большія суммы денегъ на устройство въ своихъ селахъ большихъ каменныхъ домовъ и обширныхъ парковъ, самая возможность существованія которыхъ обусловливалась единственно только продолжительнымъ существованіемъ крпостнаго права. Видимое дло, что поступали они такъ неразумно единственно на основаніи правилъ политической, или дворянской эстетики: ‘чтобы замки сіи могли существовать лтъ триста и боле и казались бы для народа вчными, ибо все, что есть временное, но непримтно что таковое, простолюдинамъ кажется вчнымъ’. Вся суть дворянской политической эстетики въ томъ именно и заключается, чтобы многое казалось вчнымъ и ужасающимъ, хотя бы и ‘не было таковымъ’, хотя бы кажущееся ‘простолюдинамъ’ грознымъ, было просто на просто огороднымъ пугаломъ, которое страшно единственно только потому, что вороны ужасно глупы.
Крупные землевладльцы, чувствовавшіе себя въ положеніи уволенной испанской королевы, плохо какъ-то врили въ прочность крестьянской реформы и, въ ожиданіи скорой перемны, разлетлись по чужимъ краямъ, какъ ласточки на зиму, но мелюзга поневол должна была остаться и на мст выжидать, что изъ всего этого выйдетъ. Говорятъ, что въ теченіе послднихъ двухъ-трехъ недль великаго поста продавцы револьверовъ и, вообще, огнестрльнаго оружія по провинціальнымъ городамъ, скопили себ порядочные капитальцы, такъ-какъ запросъ на этого рода предметы вдругъ увеличился до невроятной степени. Говорятъ, въ этотъ короткій періодъ всеобщаго воинственнаго настроенія, пистолетами запасались даже такіе господа, которые боялись къ нимъ прикоснуться и возили ихъ съ собою въ дорогу подъ толстымъ слоемъ перинъ и подушекъ, какъ будто съ тою цлью, чтобы, при удобномъ случа, даже невооруженный человкъ съ удобствомъ могъ съ ними расправиться, но скоро вс эти напрасные страхи разсялись аки дымъ, или, врне, роли актеровъ совершенно измнились: звукъ горнистскихъ рожковъ, нагнавшій страхъ и уныніе на крестьянъ, сильно пріободрилъ помщиковъ, такъ что цны на пистолеты вразъ понизились, какъ будто на какія нибудь акціи совсмъ ненужной желзной дороги.
Вчитываясь больше и больше въ статьи Положеній 19-го февраля, многіе изъ, праздно живущихъ по деревнямъ, дтей боярскихъ постигли, наконецъ, что дло-то вовсе не такъ дурно, какъ казалось сначала. Каждый, считающійся по старому положенію просто недорослемъ изъ дворянъ, понялъ, что ему теперь очень не хитро получить почетную, сопряженную съ бронзовой цпью, бляхой и большимъ жалованьемъ, должность мироваго посредника, или, во всякомъ случа, кандидата: два съ полтинкой въ сутки ни за что ни про что получать тоже вдь не баранье рыло! При старыхъ порядкахъ такъ бы, можетъ быть, и застрялъ въ деревн старымъ недорослемъ, а теперь вдругъ съ неба будто само валится на голову доходное мсто чуть ли не VI-го класса по почету, да и значеніе въ обществ и между крестьянами какое! ‘Вчера лишь только бывши какимъ-то, чортъ возми, недорослемъ, завтра вдругъ могу лицъ всхъ сословій приговаривать къ имущественному вознагражденію, къ какому хочу: лицъ высшихъ сословій къ пятирублевому штрафу, а мужиковъ — къ общественнымъ работамъ (это вдь, чортъ возьми, въ род каторги!), къ аресту на недлю и, даже, къ наказанію розгами до двадцати ударовъ: шути-ко ты, каковъ я!’
Съ неба свалившаяся благодать казалась на первыхъ порахъ до такой степени роскошною, что роскошь эта многихъ недорослей даже пугала: куда мн, да гд мн?… приходило какъ-то инстинктивно въ голову, непривыкшую переваривать тяжелыя мысли. Въ жаръ бросала также статья ‘объ окончаніи курса наукъ въ учебныхъ заведеніяхъ, съ правомъ на чинъ XII класса, или оному соотвтствующимъ’, но, при внимательномъ чтеніи, каждый скоро убждался, что фраза эта вкралась въ статью такъ толькоа главная суть вся въ томъ, чтобы у маменьки или у папеньки было не мене пятисотъ десятинъ земли, хотя бы и въ разныхъ губерніяхъ, хотя бы заложенныхъ и въ неоплатномъ долгу состоящихъ. Нкоторые начали даже серьёзно подумывать, нельзя ли гд пріобрсти, хотя въ разныхъ губерніяхъ, сыпучаго песочку или трясиннаго болотца по рублю за десятинку? Дальновидные въ коммерческихъ длахъ люди по пальцамъ могли разсчитать, что, при новыхъ порядкахъ, когда Россія уже неудержимо двинулась по пути реформъ, пятьсотъ десятинокъ, въ сущности никуда негодной, трясины могутъ, при извстной изворотливости, принести даже большій доходъ, чмъ самый гнилйшій черноземъ, за который нужно и заплатить дорого, да еще самому обработывать, тогда какъ на это ни денегъ, ни умнья, ни охоты не хватаетъ.
Запросъ на личныя качества и достоинства съ желающихъ поступить въ мировые посредники до такой степени оказался умреннымъ, что подобную, едва-ли не излишнюю даже, умренность можно было лишь объяснить себ предполагаемою нищенскою бдностію рынка. Слдовало только не имть у себя формальнаго свидтельства мстной врачебной управы о слабоуміи и умоизступленіи, не находиться въ явномъ порок или подозрніи и, наконецъ, прожить на свт съ момента рожденія до момента выбора не мене двадцати-пяти лтъ. Такъ-какъ лицъ, удовлетворяющихъ этимъ условіямъ, и въ нашемъ отечеств находится достаточное количество, то единственное затрудненіе могло лишь встртиться въ пятистахъ десятинахъ земли, хотя бы и болотной. Значитъ, къ выбору въ мировые посредники вполн и буквально примнялась извстная поговорка, которая начинается словами: ‘было бы болото’… Вообще, перемнъ въ нашемъ обществ, со временъ Павла Ивановича Чичикова, произошло немного: Павелъ Ивановичъ старался пріобртать мертвыя души, а теперь вниманіе обратили и на мертвыя земли.
Въ первой половин апрля наступилъ, наконецъ, день, котораго ожидали ‘одни съ надеждою, другіе — съ нетерпніемъ’, по выраженію учебника Смарагдова. Герольды, разосланные дворянскимъ предводителемъ во вс концы узда, возвстили, что такого-то числа въ мстномъ уздномъ городк назначено собраніе дворянъ для поврки списковъ лицъ, желающихъ попасть или прямо въ посредники, или на два съ полтинкой, то-есть въ кандидаты.
Центръ дворянскихъ стремленій, уздный городокъ N, по примру большинства нашихъ уздныхъ городковъ, воздвигнутъ былъ на мст, до крайности неудобномъ и неспособномъ: възжать въ него приводилось чрезъ глубокій, обрывистый оврагъ, въ которомъ, какъ говорится, чортъ ногу сломитъ, и потомъ уже изъ этой пропасти различными косогорами и буераками путешественникъ проникалъ въ самый городъ. Вроятно, большинство нашихъ уздныхъ административныхъ центровъ построено на мстахъ неприступныхъ исключительно изъ опасенія нападеній многочисленныхъ непріятелей, которыхъ у нихъ не могло не быть. Впрочемъ, этимъ маленькимъ, по обыкновенію, некрасивымъ административнымъ центрамъ даже какъ-то приличне и цлесообразне скрываться въ оврагахъ, а не лзть на глаза: издали какъ будто ничего и нтъ, а между тмъ, вліяніе на всю окрестность оказываютъ очень замтное.
Въ день, ожидаемый одними съ надеждою, другими — съ нетерпніемъ, къ одному изъ такихъ невидимыхъ центровъ съ самаго ранняго утра, и даже наканун вечеромъ со всхъ сторонъ мчались и тянулись разнокалиберные помщичьи экипажи. Были тутъ и дормезы, и кареты, но большинство оставалось, однакоже, за тарантасами, крытыми порыжлой кожей, не обошлось, разумется, и безъ пошевней на полозьяхъ, потому, вопервыхъ, что дорога еще была, что-называется, ни санная, ни колесная, а вовторыхъ и потому, что старые помщики врятъ въ календарь безусловно, больше даже, чмъ самой природ.
Вс эти, тянущіеся и мчащіеся по безконечно-ровному и голому полю, экипажи, подъхавъ къ мсту, гд начинался оврагъ, вдругъ скрывались изъ глазъ, какъ будто проваливаясь сквозь землю: это значило, что они достигали административнаго центра, расположеннаго въ овраг, изъ котораго наружу ужь больше и не показывались. Видъ былъ вполн весенній: помщики неудержимо стремились въ дорогой для нихъ въ настоящую минуту оврагъ, вмст съ весенней водой отъ растаявшаго снга, которая, насытившись вдоволь различными питательными веществами на возвышенныхъ поляхъ со всхъ сторонъ стремилась туда же.
Разные съзжались туда помщики. Были тутъ и дряхлые старики, которые, сознавая въ себ полную способность къ выбору (такъ-какъ были давно уже совершеннолтни и не числились въ явномъ порок и подозрніи), разсчитывали тоже на посредническую должность. Пріхали даже помщицы, разумется, хлопотать не за себя лично, а за своихъ сынковъ, которые находились тутъ же. Нкоторые изъ юныхъ дтей боярскихъ разодлись въ бархатные поддевки русскаго фасона, въ красныя и ярко-голубыя шелковыя рубашечки съ золотыми поясками и въ лакированные сапоги. Вроятно, юноши эти своимъ національнымъ костюмомъ думали произвести особенно благопріятное для нихъ впечатлніе на ‘чернь непросвщенну’, съхавшуюся на базаръ, но, къ сожалнію, чернь не признала ихъ за своихъ, а смотрла съ изумленіемъ и улыбкой, какъ на балаганныхъ шутовъ на Адмиралтейской площади, или какъ на разноцвтныхъ попугаевъ въ биржевомъ петербургскомъ сквер. Явились на собраніе два извстные всей губерніи идіота, надъ которыми даже и т, которые сами были полуидіотами, позволяли себ хохотать безнаказанно, но въ настоящемъ случа никому и въ голову не приходила мысль исключить ихъ изъ списка лицъ, способныхъ занять должность мироваго посредника, потому что въ важномъ, серьёзномъ дл у насъ никто не осмлится даже признаннаго всми идіота признать идіотомъ, который легко можетъ оскорбиться и искать удовлетворенія законнымъ путемъ. Не обошлось, разумется, на собраніи и безъ такихъ господъ, про которыхъ шопотомъ вс другъ другу разсказывали самыя возмутительныя вещи, но. вслухъ высказывали только одни привтствія, причемъ крпко сжимали руку. Шопотомъ говорили, напримръ, что этимъ молодцамъ нельзя поручить даже двухъ пятіалтынныхъ общественныхъ денегъ, потому что сейчасъ украдутъ, толковали, что поговорки: ‘плохо лежитъ — брюхо болитъ’, и ‘не клади денегъ плохо — не рводи вора въ грхъ’ — именно про нихъ и сложены, но, однакоже, и ихъ изъ списковъ лицъ ‘способныхъ и достойныхъ’ не исключили, такъ-какъ они не числились въ явномъ порок или подозрніи, да и по формулярамъ своимъ значились способными и къ повышенію достойными.
Собраніе большею частію незнакомыхъ между собою господъ, съхавшихся съ разныхъ концовъ губерніи, изъ глухихъ берлогъ и захолустьевъ, ничмъ не отличалось отъ всхъ собраній въ этомъ род. Крупные землевладльцы немедленно отдлились изъ стада мелюзги, какъ крупные быки отъ телятъ и барановъ, и затворились съ дворянскимъ предводителемъ въ особенной комнат, а мелюзга (въ сред которой были отдльныя личности чуть не въ сажень ростомъ) безцльно толклась по зал, подозрительно посматривая другъ на друга. Должно быть, вся историческая жизнь русскаго народа такъ ужь неклейно сложилась, что общихъ интересовъ, сближающихъ членовъ даже одного сословія, у насъ какъ-то никогда не замчалось: всякъ дйствовалъ за себя и плевалъ на всхъ, ибо предполагалось, что за всхъ дйствуетъ ужь Богъ. Молчаніе и вообще нелпое, натянутое положеніе собравшагося общества неизвстно когда бы кончилось, еслибы догадливый и опытный хозяинъ-предводитель не выслалъ въ залу обильной закуски и водки на громадномъ поднос, которая немедленно воздйствовала. Чего не могла исторія достигнуть въ теченіе столтій, то во очію совершилось, при помощи водки, въ какіе нибудь четверть часа. Точно будто вдругъ прорвался наболвшій нарывъ: потекли вольныя дворянскія рчи обильною струею, безъ удержа…
— Да, теперь люди намъ нужны-съ! ораторствовалъ коренастый съ багровымъ носомъ помщикъ, около котораго образовался уже кружокъ слушателей.— Пришло время, когда и намъ люди нужны больше, чмъ деньги, а между тмъ, ни тхъ, ни другихъ у насъ нтъ! Объ этой нужд и недостатк заговорили теперь во всхъ журналахъ и газетахъ — и, по моему, совершенно основательно и впору. Старые порядки теперь разрушаются одинъ за другимъ, новыхъ еще нтъ никакихъ, въ обществ происходитъ борьба самая ожесточенная, а во всякой борьб необходимы бойцы смлые и сильные, которые бы, такъ-сказать, однимъ ударомъ кулака были бы въ состояніи въ дребезги сокрушить зубы гршника. Отъ прежней власти у насъ, помщиковъ, остается очень немногое, слдовательно, намъ необходимы такіе дятели, которые бы съумли и изъ этого немногаго сдлать многое… Прежде мы, бывало, могли, какъ намъ было угодно, посчь непокорнаго и строптиваго, даже сослать его въ Сибирь, сдать въ солдаты, а теперь остались только въ распоряженіи, да и то не нашемъ собственномъ, а нашихъ выборныхъ, штрафы, аресты, да право наказывать розгами до 20-ти ударовъ, но что же все это значитъ, спрашиваю я васъ, обтерпвшемуся, загрублому мужику? Штрафа съ него не взыщешь, потому что нечего взять, арестомъ на хлб и вод въ темномъ амбар его не удивишь, а только обрадуешь, потому что у него и въ изб не свтле, да и стъ-то онъ тотъ же сухой хлбъ, что же касается до 20-ти розогъ, то мн, господа, объ этомъ смшно даже и говорить! Помилуйте, да мужикъ нашъ съ 20-ти ударовъ не только боли никакой не почувствуетъ, но это принесетъ ему даже нкоторое удовольствіе… Это то же, что иной разъ охотникъ своей собак ногой задъ почешетъ, или ладонью похлопаетъ: она только поближе прижмется, да хвостомъ начнетъ мотать отъ удовольствія!…
— Вполн съ вами согласенъ! вмшался въ разговоръ сосдъ оратора.— Вы очень тонко и остроумно изволили замтить насчетъ нечувствительности мужика и относительно ничтожности назначеннаго наказанія, но вы, мн кажется, изволили упустить изъ вниманія одно, весьма важное, по моему, обстоятельство, а именно, что законы наши всегда допускаютъ нкоторое, такъ-сказать, уклоненіе, длающее ихъ боле примнимыми, чмъ они кажутся съ перваго раза. Положимъ, что 20 ударовъ, сами по себ, количество совершенно ничтожное для мужика, но кто же можетъ воспрепятствовать умному и дловому посреднику обратить законъ въ свою пользу и влпить виновному не 20, а 80, 100 и больше ударовъ, только лишь съ небольшими промежутками? Положимъ, что вы — мировой посредникъ, и что вамъ встртился случай высчь мужика. Прекрасно-съ! Съ одной стороны, въ виду у васъ законъ, запрещающій задавать мужику боле 20-ти ударовъ, съ другой — здравый разсудокъ вашъ говоритъ, что ограничиваться 20-тью ударами и смшно, и даже крайне вредно въ нравственномъ отношеніи, какъ же вы поступаете, чтобы выпутаться изъ такого несноснаго, для каждаго образованнаго человка, положенія?… По моему, очень просто-съ (я уже обдумалъ этотъ вопросъ глубоко со всхъ его сторонъ). Въ назначенный день, посл утренняго чая, вы дйствительно задаете негодяю только 20 ударовъ, не преступая закона, но кто же помшаетъ вамъ повторить ту же законную порцію предъ завтракомъ, предъ обдомъ, посл обда и вечеромъ? Я не знаю, предвидлъ ли или не предвидлъ законъ подобныя комбинаціи, но вотъ мы, не нарушая его нисколько, какъ сами изволите видть, уже вкатили голубчику сотнягу, а захотимъ — такъ и больше всыпемъ! заключилъ свой проектъ хитроумный помщикъ, улыбаясь во весь ротъ и потирая руки…
Веселая улыбка, мгновенно озарившая лица слушателей, вполн доказывала, что сочувствующихъ остроумному проекту находилось тутъ немало, но тмъ не мене, однакоже, нкоторые считали не совсмъ удобнымъ открыто заявить свое сочувствіе къ подобнаго рода принципамъ. Нкоторые, молча улыбнувшись, отошли кошачьей походкой въ сторонку, точно не при нихъ было и сказано, другіе внезапно устремили свое вниманіе на водку, налили по дв рюмки разомъ, и, пригласивши кого случилось къ выпивк, занялись совершенно стороннимъ разговоромъ объ икр, напримръ, о качествахъ и способ приготовленія селедки, и подобнаго рода поведеніе ихъ, нужно замтить, вовсе не было необдуманнымъ или случайнымъ. Если читателю самому случилось въ 1860—1861 годахъ вращаться въ помщичьемъ или чиновничьемъ провинціальномъ обществ, то ему должно быть извстно, что именно въ этотъ промежутокъ времени очень многіе изъ класса образованныхъ людей старались казаться либеральными, точно такъ же, какъ въ ныншнее время, напримръ, многіе опасаются казаться не ретроградами. Вопервыхъ, тогда насмшекъ сильно вс боялись, а, вовторыхъ, нкоторый либерализмъ въ разговор считали даже не безвыгоднымъ, такъ-какъ онъ былъ, тогда въ мод, и могъ даже доставить довольно видное, обезпеченное мсто въ служб. Читателю, вроятно, небезъизвстно, что тогда, спеціально за либерализмъ, раздавались очень недурныя должности, на которыхъ, впрочемъ, удержался только тотъ, кто, впослдствіи, съумл впору и незамтно сдлать поворотъ налво кругомъ, какъ хорошій флюгеръ на башн, съ отлично смазанными петлями въ шалнер: безъ шума и безъ скрипа.
Такимъ образомъ, общій разговоръ о принципахъ прекратился самъ собою и перешелъ на боле практическую почву: объ Иванахъ Ивановичахъ и Семенахъ Яковлевичахъ, которые, почему либо, преимущественно предъ всми другими, могли занять мста общественныхъ дятелей. Расхваливали преимущественно предъ всми какого-то отставного полковника, который отличался отмнною своею свирпостью. Полковникъ былъ нрава крутаго, характера непреклоннаго: устроивши себ на женины деньги барскую усадьбу, съ прочнымъ домомъ въ форм рыцарскаго замка (какъ и слдовало по политической эстетик), онъ началъ дйствовать по старинному, по Куролесовски (см. Семейную Хронику Аксакова). Полковникъ свирпо отвергалъ самую возможность прогресса, такъ что объ этомъ предмет съ нимъ небезопасно даже было говорить, и утверждалъ, что вс эти новйшія измненія и направленія — чистйшая ерунда, что не пройдетъ и трехъ лтъ, какъ эта новая, перешедшая къ намъ изъ-за границы, язва радикально излечится, и все опять вернется на старую колею, почему онъ и не находитъ нужнымъ сходить съ этой надежной колеи, и считаетъ дураками всхъ тхъ, кто добровольно изъ нея выскакиваетъ. Регулярно, каждую субботу, у него въ каретник производилась отеческая расправа съ провинившимися дворовыми людьми, и не было почти такой недли, въ которую бы не нашлось провинившихся. Разсказывали, впрочемъ, что во едину отъ субботъ, незадолго до манифеста, и самъ полковникъ, наконецъ, попался въ очень непріятную исторію, и достоврность этой исторіи подтверждали почти неопровержимыми фактами. Когда онъ, по обыкновенію, приказавъ принести побольше розогъ, услся съ сигарой въ каретник, то скуторы и скомые вдругъ обратились къ нему съ покорнйшей просьбой: потрудиться лечь на приготовленную для другихъ скамью. Долго, говорятъ, отнкивался баринъ, но, однакоже, отнкаться не удалось: чего не достигли просьбами, то удалось привести въ исполненіе силой. Говорятъ, полковникъ держалъ себя, какъ слдовало благородному человку: онъ не умаливалъ, не кричалъ, а, стиснувъ зубы, стоналъ только, да и то болыйе отъ злости, чмъ отъ боли. Чрезъ нсколько дней посл печальнаго происшествія полковникъ сослалъ всхъ дйствующихъ лицъ въ Сибирь, безъ объясненія причинъ, а чрезъ нсколько лтъ они возвратились оттуда почти вс и удовлетворительно объяснили причины ссылки.
Воспоминаніе это хотя и вызывало на сосредоточенныя помщичьи лица невольную улыбку (у насъ иного ничмъ больше и не разсмшишь, кром разсказа о томъ, какъ ловко выдрали такого-то, и какъ такой-то вылетлъ изъ тарантаса въ оврагъ и сломалъ себ ключицу, или ногу, а еще и того смшне, если сломалъ и ключицу и об ноги), но, тмъ не мене, большинство открыто заявило себя въ пользу выдраннаго полковника, на томъ, вроятно, разумномъ основаніи, что за битаго постоянно двухъ небитыхъ даютъ.
— Теперь, господа, настали времена опасныя, говорили благоразумнйшіе.— Народъ изъ всякаго повиновенія вышелъ, бунтуетъ. Попробуйте насадить на посредническія мста размазню-то эту, либералами что-называются, такъ покажутъ они вамъ Кузькину мать! Сами посудите: разв можно было допустить такой рзкій переходъ? Держали мы этихъ, прости Госсподи, скотовъ до послдняго дня въ полномъ повиновеніи, сами наказывали, сами миловали, а тутъ вдругъ и пальцемъ тронуть не смй! Помилуйте, господа, да эдакимъ манеромъ насъ всхъ завтра же перевшаютъ! (Разсуждавшіе такимъ образомъ, вроятно, ставили постоянно себя на мсто крестьянъ, соображая, что бы сдлали они на ихъ мст?). Намъ нужны теперь именно такіе дятели, какъ полковникъ: только съ такимъ посредникомъ мы можемъ продолжать спать себ спокойно!
Разговоръ на ту же тему развивался все обширне. Чмъ меньше становилось разноцвтной водки въ графинахъ, тмъ сближеніе между незнакомыми дворянами длалось тсне. Даже осторожные въ начал, молчаливые люди, — и т понемногу начали откровенничать, потому что тогда еще не успли выработаться т, появившіеся у насъ во множеств, всего чрезъ какіе-нибудь полгода посл реформы, твердые и цльные характеры, къ которымъ вполн примнима поговорка: мягко стелетъ, да жестко спать. Робкій и нершительный вначал разговоръ превратился въ гвалтъ, такъ что никто уже не обращалъ больше вниманія на плотно притворенную дверь комнаты съ дворянскимъ предводителемъ и его приближенными, изъ которой повременамъ доносились какіе-то возгласы въ род ‘ура!’ и, какъ будто звуки чего-то стекляннаго обо что-то, тоже стеклянное. Наконецъ, дверь изъ секретной комнаты растворилась настежь и изъ нея вышелъ раскраснвшійся нсколько господинъ, который сейчасъ же далъ знать, о чемъ у нихъ тамъ шло секретное совщаніе.
— Господа дворяне! провозгласилъ крупный во всхъ отношеніяхъ помщикъ, длая рукою выразительный жестъ, чтобы молчали: — вамъ небезъизвстно, конечно, что вс служащіе по крестьянскому длу, по новому закону, будутъ получать содержаніе въ годъ не мене полуторы тысячи, а члены губернскаго присутствія даже и по дв. Вамъ небезъизвстно, что, до утвержденія мировыхъ посредниковъ по узду, вс ихъ тяжкія обязанности будутъ лежать на нашемъ предводител дворянства, который обремененъ теперь такимъ громаднымъ количествомъ длъ, что одному человку нтъ никакой возможности и десятой даже части ихъ выполнить. Неужели же, господа дворяне, мы хладнокровно станемъ смотрть, какъ одинъ изъ среды нашей, облеченный всеобщимъ довріемъ, трудится за насъ и тратитъ даже собственныя свои деньги на разъзды, на канцелярію и на все? (Подъ этимъ все разумлась, конечно, и водка съ селедкой и предстоящій обдъ). Мы, господа, выбирали уважаемаго Ивана Семеныча въ то еще время, когда у предводителей, сравнительно, длъ не было никакихъ. Онъ могъ постоянно проживать въ своемъ помсть и изрдка лишь заглядывать въ уздный городъ, но могъ и вовсе не заглядывать, изрдка здить по дворянскимъ имніямъ, но могъ и не здить, теперь же вдругъ навалили на него цлую гору длъ, подъ которой и дышать нельзя: справедливо ли это, господа дворяне? Заране предвидвши значительное количество дла, почтенный Иванъ Семенычъ, быть можетъ, прямо бы отказался отъ выбора, да и вс бы, я полагаю, отказались, но теперь ему не осталось почти никакого выхода изъ тяжкаго положенія, хотя и онъ уже поговариваетъ о разстроившемся здоровь и домашнихъ обстоятельствахъ… Господа дворяне! Чтобы окончательно не осиротть намъ, не лучше ли теперь же назначить почтенному Ивану Семенычу опредленную годовую сумму, хотя небольшую, напримръ, тысячи въ три-четыре? Сумму эту, мы, разумется, назовемъ не жалованьемъ, ибо смемъ ли мы деньгами оцнить понесенные имъ труды?— Нтъ, это будетъ просто какъ бы фондомъ на погашеніе хотя нкоторыхъ, понесенныхъ имъ расходовъ, фондомъ, выдаваемымъ, разумется, въ безотчетное пользованіе на безгласные расходы… Подумайте, господа дворяне!…
Рчь эта, нельзя сказать, чтобы не произвела нкотораго впечатлнія на слушателей, изъ которыхъ, иные не допили даже налитыя рюмки и положили обратно на подносъ уже искусанные бутерброды съ искрой и селедкой. Вс закопошились, вс, гурьбой, отправились къ предводителю, чтобы лично ему заявить свою признательность. Вс громко заявили, что у почтеннаго Ивана Семеныча такое вдругъ множество оказалось длъ, что ему невозможно даже, предварительно не разорвавшись на части пропорціональныя, исполнить и десятой ихъ доли, что ныньче дйствительно въ одинъ и тотъ же день и часъ ждутъ его съ нетерпніемъ въ десяти-пятнадцати мстахъ вразъ, но, такъ-какъ въ одно и то же время одному человку невозможно хать въ пятнадцать мстъ, то, очень естественно, во всхъ пятнадцати мстахъ вразъ ждутъ его понапрасну. Поднялся страшный гулъ по комнатамъ отъ этихъ заявленій благодарности и признательности предводителю, который, раскраснвшись, едва успвалъ откланиваться по сторонамъ, но, тмъ не мене, однако, листъ для подписки дворянскаго согласія на какую нибудь опредленную сумму, немедленно появившійся на стол, такъ и остался почти чистымъ, съ подписью только лишь шести-семи фамилій изъ партіи предводительскихъ друзей. Нельзя, разумется, было еще сказать, что билль о вознагражденіи не прошелъ окончательно, но, однакоже, нкоторыя сомннія зародиться уже могли. У опытныхъ дворянъ были примты, по которымъ они видли, пройдетъ ли предложенный билль наврняка, или нтъ. Въ первомъ случа дворяне сейчасъ же брались за перо и хотя, какъ говорится, кряхтли, но. все-таки подписывались, и только подписавшись уже, при отступленіи, какъ будто что-то такое шептали про себя съ кислыми гримасами, а теперь было вовсе не то. У всхъ физіономіи были веселыя, довольныя, никто не отказывался отъ подписи, но каждый считалъ необходимымъ немножко пообождать, по крайней-мр, до послобденнаго времени, такъ-какъ подписаться недолго: спшить некуда. Указывали даже и на то, что сначала не мшало бы исполнить главное дло, по которому, съхались, а потомъ уже заняться сторонними, такъ сказать, экстраординарными.
Въ короткій промежутокъ времени между накрываніемъ стола и внесеніемъ въ комнату янтарной стерляжьей ухи и массивной кулебяки, занялись провркою списковъ, которою, какъ оказалось, не худо было поспшить. По спискамъ числилось дворянъ, вполн способныхъ занять посредническія должности, даже больше, чмъ въ натур, потому что усердный письмоводитель включилъ въ нихъ шесть человкъ, дйствительно вполн достойныхъ, но умершихъ уже лтъ пять тому назадъ, пропущены же были только двое: девяносто-двухлтній помщикъ, о существованіи котораго на этомъ свт, какъ онъ самъ про себя выражался, даже самъ Богъ позабылъ, да еще одинъ молодой человкъ, хотя и съ университетскимъ дипломомъ, Но имвшій скверную привычку выносить соръ изъ избы посредствомъ печати. Мертвыхъ, разумется, исключили, пропущенныхъ внесли, но всякій напередъ зналъ очень хорошо, что шансы на выборъ въ посредники были совершенно одинаковы, какъ у внесенныхъ живыхъ, такъ и у исключенныхъ мертвыхъ.
Вопросу о вознагражденіи предводителя такъ и не суждено было осуществиться. Только лишь успли выйдти изъ-за стола, какъ помщики цлыми десятками начали хвататься за шапки, и, по французскому обычаю, не прощаясь съ хозяиномъ, скрываться въ выходную дверь. Не боле, какъ чрезъ полчаса, у предводителя остались только его близкіе, а изъ города, чрезъ глубокій оврагъ, во вс стороны опять помчались и потащились разнокалиберные экипажи, отъ кареты и франтовскаго дормеза до тарантаса и таратайки включительно. Долго и грустно предводитель, съ небольшой кучкой своихъ товарищей-друзей, смотрлъ въ окно на удаляющіеся экипажи, наконецъ, махнувъ рукой, плюнулъ и крикнулъ въ прихожую:
— Человкъ! Три стола разставить, картъ побольше, да, слышь ты, холодненькаго!
Вообще самостоятельныя попытки уздныхъ предводителей заполучить какое-нибудь опредленное жалованье окончились почти везд такъ же неудачно, какъ и въ описанномъ мною случа. Дворяне выказали готовность вознаградить только лишь словами и такими крпкими рукопожатіями, отъ которыхъ предводительская рука отекала иногда на цлыя сутки. Впослдствіи, впрочемъ, придумали еще вознаграждать посредствомъ письменныхъ адресовъ, такъ-какъ мра эта, дйствуя на самолюбіе отлично, обходилась весьма недорого: расходы требовались только лишь за сочиненіе проекта адреса, грамотное, гладкое изложеніе и боле или мене красивую переписку, въ газетахъ же печатать предводитель могъ уже и на свой счетъ. Дворяне разсуждали (и разсуждали основательно), что уже самая честь, оказанная человку избраніемъ въ предводители, можетъ считаться вполн достаточнымъ вознагражденіемъ за случайные, въ кои-то вки встртившіяся хлопоты по служб, хотя, само собою разумется, что оцнить дйствительную стоимость этой чести какой-нибудь опредленной денежной суммой не представлялось ни малйшей возможности. Иному, слишкомъ ужь богатому, у котораго денегъ, какъ говорится, куры не клюютъ, честь была, быть можетъ, дороже золота, но большинство предводителей, тмъ не мене, предпочитало получать вмсто чести по два съ полтиной въ сутки, что видно изъ печатныхъ и опубликованныхъ въ губернскихъ вдомостяхъ постановленій нкоторыхъ губернскихъ по крестьянскимъ дламъ присутствій. Такъ, въ числ постановленій казанскаго губернскаго присутствія, напримръ, мы читаемъ слдующее: ‘Губернскій предводитель дворянства, имя въ виду, что впредь до назначенія и утвержденія мировыхъ посредниковъ должности ихъ исправляютъ уздные предводители дворянства, и что кандидаты посредниковъ, во всхъ случаяхъ, когда исправляютъ должности посредниковъ, получаютъ по 2 р. 50 к. въ сутки, объяснилъ, что, принимая во вниманіе многосложность занятій и трудовъ въ настоящее время уздныхъ предводителей, онъ полагалъ бы совершенно справедливымъ и необходимымъ ходатайствовать о назначеніи имъ, за время исправленія должностей посредническихъ, суточныхъ денегъ въ томъ размр, какой полагается для кандидатовъ посредниковъ. Присутствіе, соглашаясь съ мнніемъ г. губернскаго предводителя, единогласно постановило: предоставить предводителю войти съ представленіемъ къ г. министру внутреннихъ длъ…’ и проч.
Такъ-какъ постановленіе это могло достигнуть до министра только лишь въ половин апрля, а въ половин мая утверждены уже были мировые посредники, то оказалось, что игра свчь не стоила. Ходатайство это подало только поводъ нкоторымъ неблагонамреннымъ людямъ толковать, что вотъ-де уздные предводители согласились честь безкорыстнаго служенія интересамъ избравшаго ихъ дворянства продать по 75-ти рублей въ мсяцъ, что составило бы за вс мсяцы ихъ усиленной дятельности всего-то рублей двсти или около того!
Признаюсь, посл такой умренной оцнки странно какъ-то было мн слушать въ различныхъ дворянскихъ клубахъ и читать въ дворянской газет ‘Всть’ о всеобщей, будто бы, готовности крупныхъ дворянъ-помщиковъ посвятить свою дятельность безкорыстному служенію земству, учрежденія котораго только что начали открываться въ разныхъ губерніяхъ. Не дале, какъ чрезъ четыре года посл представленія губернскихъ предводителей министру о необходимости вознагражденія уздныхъ предводителей, изъ среды той же самой крупной дворянской партіи послышалось мнніе совсмъ инаго рода. Въ статьяхъ и корреспонденціяхъ ‘Всти’, нердко подписанныхъ предводителями дворянства, громко уже высказывалось, что служба земству, по самому существу своему, необходимо должна быть безвозмездною, именно такою же, какою постоянно была служба предводителей избравшему ихъ дворянству. Нкоторые неопровержимые факты доказываютъ, однако же, что служба предводителей безвозмездною была единственно только потому, что получить денежную мзду не представлялось никакой возможности и повода, а какъ скоро представился легкій поводъ получить хотя по 200 рублей, сейчасъ же возможность эта была пущена въ ходъ, и если предводители потерпли неудачу, то, разумется, вовсе не по своей вин. Съ перваго раза можетъ страннымъ показаться, что одни и т же люди, являясь дятелями по двумъ реформамъ, высказываютъ какъ-будто совершенно противоположные взгляды и убжденія. Можно даже подумать, что въ четырехлтній промежутокъ времени до земской реформу убжденія эти измнились радикально, что изъ людей корыстныхъ они сдлались безкорыстными, но, при внимательномъ обсужденіи обстоятельствъ дла, непремнно придешь къ тому, весьма утшительному выводу, что серьёзныя убжденія въ какіе-нибудь четыре года измниться не могутъ. Разгадка этимъ кажущимся противорчіямъ была въ сущности очень проста: въ крестьянскомъ дл, въ ожиданіи съ часа на часъ грядущихъ посредниковъ, въ будущемъ ничего особенно хорошаго не предвидлось, слдовательно, на прощань, не мшало сорвать съ лихой собаки хоть шерсти клокъ, а въ земскомъ дл совсмъ не то. Не трудно было понять, что въ земскомъ дл всего важне пріобрсти такъ-называемое вліяніе и что, заручившись этимъ вліяніемъ, посл легко будетъ пріобрсти уже не двсти рублей какихъ-нибудь, а гораздо больше. Нужно било постараться занять самыя крупныя мста по земству, напримръ, предсдателей управъ, губернскихъ гласныхъ и т. п., а чтобы занять эти должности, стоило только оттснить отъ нихъ людей бдныхъ, неимющихъ возможности отдавать земству время и труды даромъ: вотъ и начали проповдывать теорію безвозмезднаго служенія обществу, которая, хотя и не вполн, но получила нкоторое примненіе на практик, напримръ, въ отношеніи къ губернскимъ гласнымъ {Почти вс уздныя земскія собранія, желая имть своими представителями на губернскомъ собраніи людей, по возможности, порядочныхъ, которые нердко бываютъ очень небогаты, назначили имъ небольшую сумму, напримръ, рублей по 60 на путевыя издержки въ губернскій городъ и на прожитіе въ немъ въ теченіе двадцати дней. Пособіе это, на второй хе годъ по введеніи въ дйствіе земскихъ учрежденій, было запрещено высшею властью, на томъ основаніи, что, по положенію, гласнымъ никакого содержанія не полагается, хотя, видимое дло, статья эта написана съ единственною цлью — избавить земство отъ излишнихъ претензій нкоторыхъ, слишкомъ уже корыстолюбивыхъ господъ, которые везд встрчаются.}.
Но обратимся собственно къ крестьянскому длу.
Начиная съ первыхъ чиселъ марта и почти до конца мая, вся дятельность по новой реформ сосредоточивалась въ губернскихъ присутствіяхъ, которыя на первыхъ порахъ постоянно собирались въ полномъ своемъ состав, т.-е. съ прокуроромъ и управляющимъ палатою государственныхъ имуществъ. Присутствію помогали только лишь уздные предводители дворянства, въ качеств мировыхъ посредниковъ, но помощь эта, надобно правду сказать, была очень умренная, такъ-какъ предводители обращались въ присутствіе единственно только за разъясненіемъ постоянно мучившихъ ихъ безчисленныхъ недоумній и недоразумній. Въ первое время, по непривычк къ длу и отчасти по излишней добросовстности и робости, которыя постоянно появляются, какъ неизбжные спутники непривычки, присутствіе сильно затруднялось этими безконечными недоразумніями. На разршеніе каждаго предводительскаго недоумнія, нердко даже самаго пустяшнаго, сначала тратили часа по три, по четыре, но вскор убдились, что такимъ манеромъ вести дло нельзя, но очень простой причин: предводителей числилось въ губерніи 12, среднимъ числомъ на каждаго приходилось по четыре недоумнія въ сутки, слдовательно, на всхъ 48, а въ мсяцъ 1,440, тогда какъ губернское присутствіе располагало не боле, какъ сотней какой-нибудь рабочихъ часовъ въ мсяцъ. Необходимо было придумать какія-нибудь средства къ устраненію такихъ серьёзныхъ неудобствъ и средства эти, разумется, нашлись: члены присутствій очень скоро привыкли и научились, какъ всего удобне можно обдлывать это дло. Не боле, какъ въ пять-шесть мсяцевъ своего существованія, губернскія присутствія навострились уже въ какой-нибудь часъ времени разршать десятка по два предводительскихъ, а впослдствіи и посредническихъ недоумній, хотя, надобно правду сказать, спрашивающіе очень часто положительно не знали, что имъ длать съ подобными разъясненіями, которыя ввергали ихъ въ недоумніе еще большее, чмъ оно было прежде. Если, напримръ, недоумвающій предводитель или посредникъ спрашивалъ, какъ ему поступать въ такомъ-то вотъ случа, то ему коротко и ясно отвчали, чтобы онъ поступалъ какъ слдуетъ по статьямъ, относящимся къ длу, хотя затрудненіе-то въ томъ именно и заключалось, что предводитель не могъ отъискать въ Положеніи ни одной статьи, прямо относящейся къ длу, а поступать по смыслу, или по духу законовъ, онъ не смлъ или не могъ. Подобный, такъ сказать, сокращенный способъ ршенія недоумній для губернскихъ присутствій оказался благопріятнымъ въ высшей степени: господа недоумвающіе начали обращаться день ото дня все рже и рже, хотя изъ этого вовсе не слдовало, будто и самыхъ недоумній стало дйствительно меньше.
Впрочемъ, надобно правду сказать, губернскія присутствія, въ особенности въ первое время, были по горло завалены длами самыми разнообразными и затруднительными, такъ что стремленіе ихъ спустить по-боку надодливыя дла по недоумніямъ могло считаться вполн законнымъ. Нужно было, вопервыхъ, съ точностью отдлить черноземныя земли одного и того же узда отъ смежныхъ съ ними нечерноземныхъ, и сдлать это поскоре и поаккуратне, потому что и количество земли въ крестьянскомъ надл и выкупная за нее сумма, назначались различныя, смотря по свойству почвы {Нердко въ одномъ и томъ же узд два смежныхъ имнія А. и В. числились въ разныхъ, такъ-называемыхъ, мстностяхъ и находились въ различныхъ условіяхъ. Въ имніи А maximum крестьянскаго надла опредлялся въ три съ половиною десятины, потому что земля была найдена черноземной, а въ имніи И въ четыре десятины и, по этому раздленію, выкупную сумму крестьянамъ приходилось платить разную. Высшій надлъ въ обоихъ имніяхъ, съ добавочнымъ платежомъ, оцнивался одинаково въ 150 руб., но, такъ-какъ въ первомъ земли числились на полдесятины меньше, чмъ во второмъ, то и выходило, что съ мужиковъ деревни А за десятину брали выкупной суммы 43 рубля, а съ сосдей ихъ всего 37 руб. 50 коп., хотя и эта послдняя цна выше существующихъ даже теперь при вольной продаж.}, а между тмъ, какія же средства имли присутствія для подобныхъ опредленій, требующихъ спеціально-научныхъ свдній? Нельзя не подивиться неимоврной сметливости и, можно даже сказать, геніальной способности нашихъ экспертовъ-помщиковъ, которые, безъ всякихъ химическихъ изслдованій почвы, безъ всякихъ научныхъ пріемовъ, въ одинъ какой-нибудь часъ времени, не выходя изъ своихъ кабинетовъ, съ точностью опредляли, въ какомъ именно пункт узда кончается черноземная полоса и гд начинается нечерноземная. Невольно какъ-то западаетъ нкоторое сомнніе, везд ли, полно, удачно сдлано у насъ такое глазомрное, наглядное опредленіе состава почвы, которое во всхъ другихъ странахъ, кром Россіи, достигается лишь медленнымъ путемъ химическаго анализа, ботаническими признаками и проч., и проч.? Россійскій способъ что-то очень ужь напоминалъ собою наше мужицкое: ‘тяпъ да ляпъ — вышелъ каратъ (т.-е. корабль), и мн постоянно плохо въ него какъ-то врилось, въ особенности посл разсказа, переданнаго мн однимъ изъ служащихъ въ одной изъ канцелярій нкоего губернскаго присутствія.
Является разъ въ канцелярію прізжая изъ деревни помщица и трогаетъ за плечо секретаря, углубленнаго въ писаніе какой-то бумаги.
— Что вамъ угодно, сударыня?
— А ты, отецъ мой, кто такой? Письмоводитель, что-ли. здшній?
— Я, сударыня, секретарь. Что вамъ угодно?
— А скажи ты мн, отецъ, гд у васъ тутъ такой столъ, или отдленіе, что-ли — не знай ужь я, какъ лучше-то сказать — гд черноземными длами завдуютъ?
— У насъ такого отдленія нтъ! отвчалъ секретарь, отличавшійся необыкновеннымъ терпніемъ, такъ-какъ былъ въ постоянномъ столкновеніи съ помщиками и помщицами.
— Какъ-такъ нтъ? заорала помщица.— А куда же двалось-то оно? А разв давно къ моему сосду, Кузьмину, отсюдова же, отъ васъ, чиновникъ какой-то прізжалъ, чайку попилъ, потолковалъ, да землю-то его въ черноземную книгу внесъ? Разв я не знаю, что-ли? Меня тогда дома не было, а то бы и я дльцо-то тогда же уладила. Вотъ теперича нарочно тащиться привелось! Вдь имніе-то у Кузьмина въ одномъ план съ моимъ значится: это только вдь часть его отдлена въ приданое за дочерью моего ддушки. У насъ съ нимъ и до сей поры лсъ-то въ общемъ владніи: какъ же такъ случилось, что его земля, о-бокъ съ моей землей, перешла въ черноземную, а моя осталась глинистой? Ты думаешь, отецъ мой, что у меня тоже глотки-то нтъ, что я молчать стану? Какъ бы не такъі Я вдь знаю, что у васъ если молчать станешь, такъ про землю-то твою напишутъ, что она просто голый песокъ, для однихъ песочницъ вашихъ годится!
Была ли удовлетворена помщица и насколько справедливъ вообще приведенный разсказъ — этого я не знаю, знаю только, что, судя по печатнымъ постановленіямъ нкоторыхъ губернскихъ присутствіи, обртающихся у меня подъ рукою, подобныя ходатайства дйствительно были и, притомъ, въ значительномъ количеств. Такъ, въ опубликованныхъ журналахъ казанскаго губернскаго присутствія мы, между прочимъ, находимъ жалобу нкоего помщика Покровскаго на мироваго посредника, который отказалъ ему въ просьб передвинуть его деревню съ нечерноземной мстности въ черноземную, на томъ единственно основаніи, что ‘такъ-какъ губернскимъ присутствіемъ сдлано уже разграниченіе мстностей Дантевскаго узда на полосы черноземную и нечерноземную, то онъ, посредникъ, не иметъ права сдлать распоряженія объ отнесеніи имнія г. Покровскаго къ черноземной полос’. Однимъ словомъ, при опредленіи свойства почвы, какъ видно, чистая случайность и произволъ допускались въ размрахъ неограниченныхъ. Чтобы быть причисленнымъ къ черноземнымъ помщикамъ, вовсе не требовалось доказательствъ существованія въ имніи чернозема, нужно было только, какъ выразилась помщица, ‘имть глотку здоровую’, да еще твердую волю въ Евангельское изрченіе: ‘толцыте и отверзется, просите — и дастся вамъ’. Въ одномъ изъ прикамскихъ уздовъ Казанской губерніи, когда потребовалось опредлять maximum крестьянскаго надла, эксперты-помщики причислили многія имнія къ черноземной мстности, ссылаясь на мнніе ученаго Эренберга, занимавшагося микроскопическими изслдованіями, и на обиліе въ этой части узда чернолсья (хотя такимъ же лсомъ уздъ обросъ сплошь). Сослались даже на ботаническіе признаки, а именно на обиліе въ ихъ мстности травъ: chenopodium, echinospermum, euphorbia amarantus, artemisia и т. п., а чрезъ пять лтъ, когда губернское земское собраніе, задумавшее положить начало мстной медицинской статистик, обратилось въ уздную управу (того самаго узда, въ которомъ находились эксперты-ботаники) за свдніями о состав почвы, о растущихъ на ней травахъ и деревьяхъ, то получило нсколько саркастическій даже отвтъ, что въ ихъ узд, между земскими людьми, нтъ ни одного спеціалиста по естественнымъ наукамъ, слдовательно, нечего ихъ и спрашивать! Не странно ли: когда нужно было опредлить составъ почвы съ цлью обложить черноземныя земли высшимъ оброкомъ, то нашлись въ узд и ботаники и геологи, а лишь потребовались такія же свднія земству — съ безкорыстной цлью собранія статистическихъ свдній — т же самые люди отвчаютъ наотрзъ, что у насъ-де спеціалистовъ нтъ и мы знать не знаемъ, вдать не вдаемъ, какъ-такъ у насъ почва и каки-таки деревья и травы у насъ растутъ?
Кром опредленія состава почвы (которое, какъ читатель замтилъ, стоило не особеннаго труда), присутствію на первыхъ порахъ предстояло разршить многое множество чисто юридическихъ и экономическихъ вопросовъ, естественно возникшихъ при перемн отношеній между помщиками и крестьянами. Тогда еще всякій вопросъ, хотя бы на него въ ‘Положеніяхъ’ можно было отъискать прямой отвтъ, все-таки считался почему-то недоразумніемъ и недоумніемъ, требующимъ разъясненія. Во всемъ сомнвались, обо всемъ спрашивали: какъ прикажете? потому что въ насъ, русскихъ, когда мы поставлены въ положеніе лично отвтственное, смлости вообще замчается очень мало. Иное хотя и очень яснымъ кажется, но все-таки какъ-то безопасне спросить у другихъ, чтобы посл, при случа, можно было свалить отвтственность на другаго: кто-де его знаетъ, такъ или не такъ я думаю? Дло-то вдь новое, неизвстное! По новой, непроторенной тропинк черезъ трясину я-де лучше пріятеля впередъ пущу, а самъ пойду по его слдамъ: провалится — такъ у меня все-таки есть возможность воротиться домой! Не правда ли: очень вдь благрразумно?
Вотъ одна изъ главнйшихъ причинъ того громаднаго количества мелкихъ, пустяшныхъ вопросовъ, которыми, на первыхъ порахъ, по горло заваливается у насъ каждое новое учрежденіе. Вопросы эти мелки и съ каждымъ изъ нихъ справиться ничего бы не значило, но они одолваютъ своимъ количествомъ, какъ комары и мошки въ лтнюю пору. Спрашивали ршительно обо всемъ, и о подходящемъ и неподходящемъ. Не было такого предмета, который бы не возбуждалъ въ новыхъ дятеляхъ цлой тучи сомнній и недоразумній. Одинъ изъ предводителей спрашивалъ, напримръ, о томъ, какъ понимать слова закона: отмняются, такъ-называемыя, добавочныя повинности, какъ-то караулы при господскихъ усадьбахъ, лсахъ, поляхъ, и можно ли, при существованіи такой статьи, посылать крестьянъ караулить господскіе амбары, лса, поля и проч.? Вопросъ, само собою разумется, нисколько незатруднительный, но все-таки присутствіе обязано было научить предводителя, какъ ему понимать, а на это тоже вдь время нужно, тмъ боле, что другой предводитель тутъ же спрашиваетъ письменно: что именно должно считаться подводой? Только что присутствіе успвало составить отвтъ, какъ уже опять появлялся новый вопросъ отъ третьяго предводителя: кого именно нужно считать малолтними, кого стариками? Считать ли малолтними дйствительно тхъ, кому лтъ немного, а стариками однихъ только дйствительно старыхъ, или какъ нибудь по другому? Четвертый вопрошалъ: иметъ ли помщикъ право, въ случа смерти жены тягловаго крестьянина, требовать съ него двухдневной женской барщины, которую онъ — не умри у него жена — непремнно отправлялъ бы? Иметъ ли, наконецъ, помщикъ право требовать, на барскую работу, вмсто умершей не по вин помщичьей жены крестьянина, состоящую при вдовц какую нибудь его родственницу, вдову или двку (которая, быть можетъ, погостить ко вдовцу пріхала?) и, притомъ, несмотря ни на какія ихъ лта? т.-е., напримръ, ни на пяти лтній, ни на девяностолтній возрастъ вдовы или двки? Встрчались, разумется, вопросы и посерьёзне приведенныхъ, серьёзне въ томъ отношеніи, что отвчать на нихъ было трудне. Такъ, отъ одного посредника поступилъ запросъ: можно ли, на основаніи новыхъ положеній, считать земляную работу при копаніи канавъ женскою работою, такъ-какъ помщики, въ видахъ отдленія своихъ усадьбъ отъ крестьянскихъ, заставляютъ работать и бабъ и двицъ, при чемъ копающія нердко по полусуткамъ остаются по колна въ вод? Читателю небезъизвстно, что вопросъ о примненіи женскаго труда до сей поры еще принадлежитъ едва-ли не къ самымъ запутаннымъ вопросамъ, слдовательно никого то не удивитъ, что на вопросъ этотъ различныя губернскія присутствія, смотря по личному ихъ составу, отвчали очень разнообразно. Одни находили, что копаніе канавъ вообще принадлежитъ къ работамъ, такъ-сказать, каторжнымъ, слдовательно прямо относится къ занятіямъ мужика, другія же, напротивъ, допускали здсь нкоторыя подраздленія. Если канаву приводилось копать такую, въ которой нужно было стоять по колна, или даже еще выше, чмъ по колна въ вод, въ такомъ случа работа признавалась безусловно мужскою, если же ниже колна, то могла считаться и женскою.
Не мало обременяли губернскія присутствія и такими длами, которыя по существу своему вовсе и не подходили къ его разсмотрнію. У насъ еще до сей поры не привыкли съ точностью опредлять предметы вдомства и степень власти новыхъ учрежденій, а на всякое присутственное мсто, въ которомъ засдаютъ важныя лица, смотрятъ какъ на вмстилище всевозможной власти: и административной и судебной. Случалось, что старые, уволенные изъ службы чиновники вдомства государственныхъ имуществъ и губернскаго правленія приходили въ губернское присутствіе хлопотать о пенсіи, нердко приходили туда и мужики, у которыхъ ночные воры вытащили изъ подломанной клети весь ихъ домашній скарбъ. Помщики (разумется не вс, а только, такъ-называемые, дикіе помщики) смотрли на губернское присутствіе, какъ на какое-то полицейское мсто, прямая обязанность котораго — счь бывшихъ крпостныхъ и, вообще, всячески приводить ихъ въ ужасъ. Изложивши въ энергическихъ выраженіяхъ весь ужасъ своего положенія, они просили губернское присутствіе ‘къ прекращенію самовольства крестьянъ принять ршительныя мры, такъ-какъ всякое послабленіе длаетъ ихъ боле дерзкими и можетъ довести до крайности’.
Нельзя не отдать, впрочемъ, полной справедливости губернскимъ присутствіямъ: большинство ихъ такъ было составлено, что мннія ихъ членовъ, принадлежащихъ къ умренно-либеральной партіи, имло перевсъ надъ мнніемъ ретроградовъ, которые почти всегда оставались на бобахъ, т.-е. при отдльномъ мнніи. Въ теченіе восьми лтъ (съ 1861-го года) изъ одной только губерніи кореспондировали въ газетахъ, будто члены тамошняго присутствія здили сами по деревнямъ собирать оброки и, забывшись, что они не становые пристава, — сами скли недоимщиковъ. Не мшаетъ замтить притомъ, что происшествіе это опровергалось въ газетахъ же самими секуторами, которые честью завряли, что они сами никогда и никого не скли, да и случилось-то оно уже въ 1865 или въ 1866 году, когда лучшіе, т.-е. либеральнйшіе изъ членовъ вс повышли и поразъхались — кто на покой, а кто такъ и въ Царство Польское, на службу. Случилось описанное въ газетахъ происшествіе уже въ тотъ, печальный для губернскихъ присутствій періодъ ихъ существованія, когда земскіе представители въ одинъ голосъ начали кричать объ ихъ ненужности, о необходимости ихъ немедленнаго упраздненія, такъ-какъ обходятся земству он дорого, а толку отъ нихъ не видно никакого.
Въ описываемое мною время губернскія по крестьянскимъ дламъ присутствія всми еще считались положительно нужными мстами и объ уничтоженіи ихъ никому даже мысль въ голову не приходила. Тогда еще въ губернскихъ присутствіяхъ даже самые, повидимому, пустяшные вопросы возбуждали пренія чрезвычайно оживленныя, иногда длившіяся по цлымъ суткамъ, и пренія эти, по новости своей и оригинальности, возбуждали большой интересъ въ, публик. Само собою разумется, что залу присутствія посщала только лишь публика, такъ сказать, отборная, исключительно изъ помщичьяго сословія, но вдь не нужно забывать, что и вопросы тамъ обсуждались такіе, которые для стороннихъ людей не только не представляли живого интереса, но просто иной разъ могли показаться непонятными. Вотъ, напримръ, одинъ изъ нихъ: ‘можно ли, впредь до утвержденія уставной грамоты по имнію, требовать отправленія барщины отъ ненадленныхъ землею, вышедшихъ изъ тягла стариковъ и не вступившихъ въ тягло малолтокъ, подростковъ, двокъ, вдовъ и проч.?ъ
Вопросъ этотъ казался тогда до такой степени существеннымъ, до такой степени близко задвающимъ помщичьи интересы, что на пренія явилось не мало людей стороннихъ, между которыми и по вечерамъ въ клуб шли ожесточенные споры. Дло это въ присутствіи тянулось больше недли, да и то ничмъ ршительнымъ не кончилось, такъ-какъ образовалось три отдльныхъ мннія, хотя присутствіе состояло всего изъ шести членовъ. Чтобы читателю, незнакомому съ преніями въ нашихъ губернскихъ присутствіяхъ, дать объ нихъ хотя какое нибудь понятіе, я считаю нелишнимъ остановиться на этомъ интересномъ дл, въ которомъ об стороны, или, врне, вс три стороны: и консервативная и либеральная и умренная (называемая, по просту, ни то — ни се) пустили въ ходъ весь запасъ своихъ знаній, краснорчія, вообще вс свои наличныя средства.
По мннію либеральной партіи {Партія эта составлялась обыкновенно изъ членовъ отъ правительства,— главныхъ воротилъ всему длу. Нердко къ нимъ присоединялся и предсдатель, который, впрочемъ, нердко приставалъ и къ партіи ‘ни то, ни се’, во къ консерваторамъ — никогда, по крайней-мр, въ первые три года.}, ненадленные землею по малолтству и вышедшіе изъ тягла по старости и дряхлости, вовсе должны быть освобождены отъ барщины, такъ-какъ ‘Положеніями’ отмнены вс т повинности крестьянъ, которыя носятъ на себ характеръ помщичьяго произвола и личной зависимости. Вся суть ‘Положеній’ въ томъ именно и заключается, что бывшіе крпостные теперь уже не изображаютъ собою такъ-называемую крещеную собственность, а, если и обязаны на время нести барщину, то единственно только за ту землю, которою пользуются и, притомъ, соразмрно съ ея количествомъ: за что-же, спрашивается, станутъ работать на помщика люди, не пользующіеся ни однимъ аршиномъ помщичьей земли? За воздухъ, разв, которымъ дышатъ, или за самое право дышать? Въ ‘Положеніяхъ’ прямо сказано, что съ выходомъ ихъ крпостное право уничтожается навсегда, что немедленно уничтожаются вс добавочныя повинности, какъ-то: караулы и т. п., какой же смыслъ имлъ бы этотъ законъ, еслибы, и при существованіи его, оставить неприкосновенными вс т повинности, которыя существованіемъ своимъ обязаны только ничмъ неограниченному помщичьему произволу и, вообще, всмъ тмъ злокачественнымъ условіямъ, которыя именно и уничтожены Положеніями 19-го февраля? Напрасно наши противники — говорили ораторы либеральной партіи — указываютъ намъ на слова манифеста, которыми выражается желаніе сохранить въ имніяхъ, впредь до приведенія Положеній въ дйствіе, существующій нын порядокъ, въ отвращеніе замшательства и для соблюденія общественной и частной пользы. Напрасно они указываютъ на 6-й пунктъ манифеста, которымъ повелвается: ‘до истеченія сего (двухгодичнаго) срока крестьянамъ и дворовымъ людямъ пребывать въ прежнемъ повиновеніи помщикамъ и безпрекословно исполнять прежнія ихъ обязанности’ —.распоряженія эти нисколько не противорчатъ мннію, нами высказываемому. Крпостное право Положеніями отмнено навсегда, крестьянамъ даны вс права свободнаго сельскаго состоянія, но въ пользованіе этими правами они вступаютъ тмъ порядкомъ и въ т сроки, какіе указаны въ правилахъ о приведеніи въ дйствіе Положеній. Приведенныя нашими противниками слова манифеста именно и выражаютъ эту послдовательность. Новый порядокъ въ полномъ своемъ развитіи дйствительно наступаетъ для каждаго имнія только лишь со времени открытія волостей, суда и со введеніемъ въ дйствіе уставной грамоты, но изъ этого однако не слдуетъ, чтобы до того времени все оставалось по прежнему, какъ бы желали наши охранители всего стараго, отжившаго. Такъ-какъ уставныя грамоты будутъ касаться только постоянныхъ хозяйственныхъ отношеній, то права личныя и по состоянію не зависятъ отъ введенія въ дйствіе грамотъ. Нкоторыя изъ этихъ правъ должны вступить въ силу тотчасъ-же, а въ числ ихъ, само собою разумется, и освобожденіе крестьянъ отъ повинностей, ни на чемъ неоснованныхъ, кром помщичьяго произвола, окончательно разрушеннаго въ тотъ моментъ, когда появились Положенія 19-го февраля.
Несмотря на справедливость и ясность приведенныхъ доводовъ, консервативная партія твердо ршилась стоять на своемъ. ‘Никто не станетъ отрицать — говорили ея ораторы — полной справедливости начала, которымъ руководствовалась противная сторона при разршеніи вопроса: тотъ, кто ничего не получаетъ, ничмъ и не обязывается, но… (Замтьте, читатель, это но и припомните, кстати, вс другія рчи и статьи охранителей: лотка въ нихъ постоянно одна и та же)… Но это правило непримнимо къ настоящему случаю, по слдующимъ соображеніямъ: члены присутствія при разршеніи вопросовъ, возникающихъ изъ примненія къ длу ‘Положеній’, не должны руководствоваться собственными, личными побужденіями, какъ бы справедливы и благодтельны они ни казались. Здсь одно только законное для присутствія руководство, — это книга, содержащая въ себ положенія и постановленія по крестьянскому длу’… Дале слдуютъ неудачныя выписки изъ ‘Книги’, которыя вовсе не доказываютъ того, что хочется доказать консерваторамъ: будто составители ‘Книги’ вовсе, ужъ не руководствовались при ея составленіи справедливыми и благодтельными побужденіями.,
Замтивъ, что однимъ неудачнымъ примненіемъ непримнимаго къ данному случаю закона никого на свою сторону не привлечешь, консервативный ораторъ приступилъ къ другому, тоже весьма употребительному между консерваторами средству, а именно къ запугиванью красной шапкой, хотя это послднее выраженіе понятно только лишь во Франціи, а не у насъ, гд оно или ничего не значитъ, или-же, если и выражаетъ кое что, то, во всякомъ случа, совсмъ иное, чмъ во Франціи. ‘Положимъ, разсуждали консерваторы, — что не брать никакой платы съ тхъ, которые ничего отъ насъ не получили — справедливо, предположимъ, что требованіе барщины съ малолтокъ и стариковъ, ненадленныхъ землею, можетъ даже считаться злоупотребленіемъ, но, сами посудите, гд, въ какомъ имніи не было подобнаго злоупотребленія? Оно встрчается такъ часто и было до такой степени обыкновенно, что теперь уже, пожалуй, и не отличишь, гд подростки и старики надлены землей, гд не надлены: однообразіе повсюду существуетъ только въ безусловномъ требованіи барщины, не взирая ни на отсутствіе надла, ‘ни на какія лта’. Надлъ подростка весьма часто сливается съ надломъ тягла, къ которому принадлежитъ не тягловый работникъ. (А такъ-какъ, замтимъ мы отъ себя — у подростка почти никогда нтъ надла, то онъ, разумется, еще. крпче сливается съ надломъ тягла, такъ что нтъ уже никакой возможности отличить безземельнаго отъ обладающаго землей) ‘Если отмнить барщину безземельныхъ подростковъ — восклицаетъ ораторъ, — то, какими средствами помщикъ отберетъ излишне надленную землю на тягло и гд норма такого полутягловаго надла? Здсь все зависло отъ произвола помщика, отъ увковченнаго обычнаго порядка въ имніи и отъ привычки крестьянъ: слдуетъ ли для одного и никакъ не дале какъ для двухъ лтъ нарушать этотъ порядокъ и чрезъ то возбуждать крестьянъ къ неудовольствію и волненіямъ, которыя неизбжны въ случа разрушенія стараго порядка?..’
Читатель видитъ, что и консервативная партія, затративъ понапрасну вс доводы, пробовала дйствовать иногда на чувства членовъ либеральной партіи, перенимая этотъ способъ у нея же. Ну, какъ, въ самомъ дл, не пожалть бднаго мужичка: онъ такъ уже привыкъ къ порядкамъ, увковченнымъ произволомъ помщика, онъ такъ, бдняжка, привыкъ, въ качеств голаго бобыля, ходить на барщину, — и вдругъ, для какихъ-нибудь двухъ лтъ, спокойствіе его нарушаютъ, говорятъ, что на барщину ему ходить не слдуетъ! Ну, какъ тутъ, казалось бы, не расчувствоваться и, вмст съ тмъ, отчасти не струсить пущеннаго кстати, какъ бы мимоходомъ, намека на неизбжность смутъ и волненій?
Либеральная партія, однако же, не расчувствовалась и, вмст съ тмъ, нисколько не струсила, чего, впрочемъ, и слдовало ожидать, нсколько странно только, что не поддалась этимъ доводамъ даже и третья партія, состоящая изъ прокурора и управляющаго палатою государственныхъ имуществъ, которые, не приставая ни къ либераламъ, ни къ консерваторамъ, держали себя всегда самостоятельно, какъ и подобало такимъ важнымъ лицамъ.
Казалось бы, что описываемый споръ долженъ былъ остановиться на двухъ крайнихъ, противоположныхъ мнніяхъ и дальше идти не могъ. Вопросъ состоялъ только въ томъ: обязаны ли безземельные крестьяне работать на помщика или не обязаны? На этотъ вопросъ существовало только два отвта: да или нтъ, какъ у присяжныхъ гласныхъ судовъ, но въ губернскомъ присутствіи нашлись однако и такіе члены, которые ухитрились сказать ни да, ни нтъ.
‘На основаніи ‘Положеній’,— говорили два члена, составившіе третью партію — барщинная работа должна разсчитываться по тягламъ и, слдовательно, должна быть обязательною только лишь для надленныхъ землею, но… такъ-какъ въ разныхъ имніяхъ способъ отправленія барщины не совсмъ былъ одинаковъ, а, слдовательно, и переходъ отъ прежняго порядка къ новому можетъ подать поводъ къ различнымъ толкованіямъ, то для соблюденія спокойствія, слдовало бы оставить до поры, до времени все по старому, но… такъ-какъ ‘Положеніями’ не вполн разъясняются т сомннія, которыя теперь возникли между членами, то представить вопросъ въ неразршенномъ вид на разршеніе высшаго начальства…’
Казалось, всего легче было ожидать, что въ губернскихъ присутствіяхъ, въ первоначальномъ ихъ шестичленномъ состав, по каждому вопросу будутъ составляться не три, а шесть отдльныхъ мнній, но не нужно забывать, что парные члены сидли только для поддержки, а не для заявленія какихъ бы то ни было самостоятельныхъ мнній. Такъ-какъ губернскія.присутствія составлялись изъ трехъ паръ (два члена отъ правивительства и предсдатель, два члена отъ дворянства и предводитель и, наконецъ, прокуроръ съ управляющимъ палатою), то самый составъ ихъ какъ бы ручался уже за то, что боле трехъ отдльныхъ мнній по одному вопросу въ нихъ возникать почти никогда не будетъ.

III.
Крестьянское самоуправленіе.

Безспорно, пріятно со стороны смотрть, какъ предъ твонми глазами зарождается и развивается не по днямъ, по часамъ новое дло, долженствующее имть впослдствіи громадное значеніе, какъ реформа съ бумаги мало по малу вторгается въ самую жизнь, но еще несравненно пріятне быть въ такомъ дл не стороннимъ зрителемъ, а лицомъ дйствующимъ, въ особенности тому, кто съ этой именно цлью нарочно съ московской ‘Трубы’ притащился.
Давно наступили уже прекрасные майскіе дни, назначили уже и утвердили мировыхъ посредникомъ, которые быстро начали вводить по всмъ селамъ и деревнямъ такъ-называемое крестьянское самоуправленіе, а обо мн все ни слуху, ни духу. Положительно только сдлалось мн извстнымъ, что ни въ мировые посредники, нивъ кандидаты я не попалъ, такъ что оставалось только разсчитывать на должность члена при мировыхъ създахъ.
Въ нашъ участокъ мировымъ посредникомъ назначили почтеннаго старика лтъ шестидесяти съ небольшимъ хвостикомъ и, что всего замчательне — не изъ военныхъ, а изъ гражданскихъ чиновниковъ. Обстоятельство это я потому считалъ особенно замчательнымъ, что въ нашей мстности боле двухъ третей должностей мировыхъ дятелей замщены были людьми военными, преимущественно отставными, отъ генералъ-майора до подпоручика и ротмистра включительно, по всмъ частямъ регулярныхъ войскъ. Были мировые посредники и артиллеристы, были и флотскіе и отъ инфантеріи, но, впрочемъ, большинство оставалось за отставными офицерами, служившими въ легкой кавалеріи. Впослдствіи, для пополненія кадровъ мировыхъ дятелей, разршено было занимать эти должности состоявшимъ на дйствительной служб офицерамъ. Появились у насъ и блестящіе гвардейскіе мундиры, на которыхъ массивная бронзовая цпь съ бляхой казались особенно красивыми. Вс эти господа, получая посредническое или кандидатское жалованье, по служб числились, однакоже, по гвардіи или арміи, по пхот или кавалеріи.
Крестьянское самоуправленіе, о которомъ впослдствіи такъ много толковали, вводилось чрезвычайно просто, такъ что съ непривычки можно было подумать, будто ничего ровно новаго и не вводилось, а будто такъ собрали народъ для взысканія какого-нибудь. Въ назначенный день, спозаранку, началъ собираться около сельской церкви народъ, по большой части мужики, но виднлись, впрочемъ, между ними и бабы, которыя пришли не ради самоуправленія, а такъ, изъ любопытства.
Собрались сначала мужики въ толпу, поорали нсколько времени вс вмст, заразъ, но такимъ манеромъ, что общаго у нихъ ничего не выходило, а потомъ разбились по кучкамъ, по своимъ деревнямъ и разлеглись на церковной оград боле или мене живописными группами. Ждать имъ прізда ‘сденькаго старичка’ привелось-таки долго, да иначе, впрочемъ, и нельзя: самоуправленіе вовсе не такая вещь, чтобы ее можно получить очень-то скоро. Еще, сравнительно, русскому народу благо это далось легче, чмъ какому-нибудь другому: привелось только пролежать какихъ-нибудь пять-шесть часовъ подъ лучами палящаго майскаго солнца, позвать нсколько, въ носу поковырять и вздремнуть, такъ что переходъ отъ помщичьяго управленія къ полному самоуправленію многимъ могъ показаться совершенно даже незамтнымъ, тогда-какъ другимъ народамъ благо это доставалось обыкновенно недешево. Очень немудрено, что, получивши самоуправленіе такъ-сказать во сн, многіе и гораздо позже, чрезъ пять, чрезъ восемь даже лтъ, никакъ не могутъ понять въ своемъ положеніи ршительно никакой перемны противъ прежняго къ лучшему. ‘Какъ такъ перемна? когда ее дали?’ спрашиваетъ иной, глаза выпуча, а все оттого, что онъ нечаянно всхрапнулъ въ тотъ моментъ, когда ‘сденькій старичокъ’ привезъ и подарилъ ему самоуправленіе-то это. Очень немудрено также, что сравнительная легкость полученія не мало повліяла и на самую доброкачественность и прочность пріобртеннаго товара, а если врить ‘сденькимъ старичкамъ’ и, вообще, всмъ нашимъ мировымъ дятелямъ, состоящимъ по артиллеріи и легкой кавалеріи, которые сами развозили крестьянское самоуправленіе по деревнямъ, то товаръ этотъ очень у насъ плохъ.
— Аяй долго что-то старичок-о-т не детъ! слышалось кое-гд, въ отдльной кучк лежавшаго народа.— Этакъ, пожалуй, братецъ ты мой, и до ночи прождешь, и махонькой полоски вспахать не успешь!
— Больно ужь ты прытокъ! отвчалъ другой голосъ.— И завтра, можетъ, цлый день придется промаяться, и то ничего не подлаешь. Когда еще соберется, когда прідетъ, когда что: думаешь скоро?
— А если, байтъ, на меня укажетъ, слышалось изъ другой группы: — такъ ужь Христа-ради ослободите. Не пойду ни за что, бантъ, не пойду! На колнки стану передъ миромъ, вина сколько хошь выставлю, а ужь только чуръ меня, потому, какой, баитъ, я вамъ старшина? Въ третьемъ году сына, бантъ, въ рекруты сдалъ, годъ назадъ лошаденка пала, такъ теперь ужь, коли выберете — въ конецъ разорите!…
— Господи помилуй! Грхи наши тяжкіе! раздавалось вдругъ откуда нибудь изъ-подъ забора, у подножія котораго лежалъ позвывающій во весь ротъ мужикъ, осняя его крестнымъ знаменіемъ, чтобы, въ ожиданіи мироваго посредника, не проскользнула туда какъ-нибудь прямо въ горло нечистая сила.
Пріздъ часу въ первомъ пополудни посредника несказанно оживилъ оцпенвшую толпу. Оживило толпу, само собою разумется, не сочувствіе къ самому длу, для выполненія котораго посредникъ пріхалъ, а единственно сознаніе, что теперь дло это сейчасъ ужь начнется, слдовательно, есть надежда, что когда-нибудь и покончится, а тогда можно будетъ и домой удрать. Мужика ожиданье-то это несносное очень уже одолваетъ. Иногда суть-то дла въ какомъ-нибудь гривенник заключается, но, чтобы отдать или получить этотъ гривенникъ, нужно прождать у крыльца цлыя сутки, которыя иногда стоятъ, но меньшей мр, рубль серебра. Этимъ единственно объясняется, иначе ничмъ необъяснимая, радость мужиковъ при появленіи даже становаго пристава, который счь ихъ пріхалъ: казалось, чему бы тутъ радоваться?
Сденькій старичокъ, окруженный временно-обязанными, сказалъ имъ нчто въ род рчи, въ которой постарался объяснить цль своего прізда и вообще все, считавшееся въ т времена темнымъ и неудобопонятнымъ нетолько мужикамъ, но даже и самимъ посредникамъ, или посредственникамъ, какъ ихъ обыкновенно честили крестьяне.
— Ну, ребята, теперь скажите же мн, ково вы хотите въ волостные старшины выбрать? спросилъ посредникъ, разъяснивъ по возможности самыя темныя мста.
Мужики зашумли. Поднялся гвалтъ, изъ котораго не представлялось ни малйшей возможности ни одного слова понять. Впередъ изъ толпы выступили, такъ-называемые, старики. Я потому прибавляю ‘такъ-называемые’, что между стариками были люди вовсе не старые, изъ чего можно заключить, что между крестьянами принимается въ разсчетъ не столько физическая, сколько умственная зрлость, — обычай, по моему мннію, превосходный, вполн достойный подражанія. Не мшало бы его перенять дворянству и другимъ высшимъ сословіямъ. Пріобрсти званіе ‘старика’ въ крестьянской сред едва-ли не трудне, чмъ получить, напримръ, чинъ статскаго совтника, въ особеннооти по ученому вдомству, въ которомъ, какъ извстно, до статскаго идутъ неимоврно быстро. Крестьянскіе старики бываютъ иногда лтъ сорока, даже подъ сорокъ и слывутъ въ сред крестьянской самыми разумными, а въ сред не крестьянской — самыми что ни есть безумными и безразсудными. Изъ среды ‘стариковъ’ обыкновенно избираются мірскіе ходатаи, которые иногда пхтурой бродятъ съ своими ходатайствами за тысячи верстъ, откуда ихъ нердко препровождаютъ опять-таки, по образу пшаго хожденія, по этапу. Это, въ своемъ род, присяжные повренные, но только обязанности ихъ будутъ потрудне, или, по крайней-мр, поопасне, чмъ нашихъ присяжныхъ повренныхъ, которыхъ розгами не скутъ и по этапу не посылаютъ, а тхъ и скутъ и посылаютъ.
— Вы тутъ межъ собой подумайте, да поразсудите, а я коекуда схожу на полчасика, сказалъ ‘старичокъ’, воспользовавшись представившимся ему случаемъ позакусить и позаморить червячка у сосдняго помщика.
Оказалось однако же, что ‘получасика’ времени было достаточно единственно только на замореніе посредническаго червячка, а никакъ не на соглашеніе крестьянъ, собравшихся изъ разныхъ деревень, неимвшихъ до сей поры ршительно никакихъ общихъ интересовъ. Если идея единства Германіи сильно страдаетъ именно отъ раздробленія этой страны на мелкія герцогства и княжества, то общественный интересъ помщичьихъ крестьянъ неизбжно долженъ былъ пострадать еще сильне отъ мельчайшаго раздробленія ихъ на цлыя сотни крошечныхъ помщичьихъ государствъ, изъ которыхъ въ каждомъ существовало свое особенное правленіе, свои законы и между которыми нердко существовала съ незапамятныхъ временъ непримиримая вражда изъ-за гражданскихъ тяжбъ о земл между ихъ владльцами. Не нужно забывать, что такихъ отдльныхъ герцогствъ и княжествъ въ одномъ какомъ-нибудь, наугадъ взятомъ, Чембарскомъ узд, числилось въ десять разъ больше, чмъ въ Германіи, въ томъ ея мст, которое (на географическихъ раскрашенныхъ картахъ издали кажется~чмъ-то въ род пестраго мраморнаго яйца.
Неудивительно поэтому, что на вторичный запросъ посредника, кого они хотятъ выбрать въ старшины, крестьяне дали нсколько странный отвтъ: ково вашей милости будетъ угодно.
— Ну, если такъ, подхватилъ посредникъ: — то я вамъ своего кандидата предложу. Вотъ не хотите ли Михайлу Гаврилова выбрать? Мужикъ онъ, кажется, хорошій, не пьющій и толковый: какого еще вамъ старшину нужно?
— Это и точно! заголосили въ толп отдльные голоса.— Почему-жъ и не Михайлу Гаврилова?… А кто-жъ это Михайло Гавриловъ? Да кто-жъ его знаетъ? Видно, мужикъ хорошій, когда самъ посредственникъ указываетъ? Такъ что же, братцы? Гаврилова, такъ Гаврилова: разв не все одно?… Гаврилова! Михайлу Гаврилова! заголосили въ толп.
— Горшковскаго Федулу, братцы, лучше выберемте! послышался откуда-то зычный голосъ.— Небойсь не покаетесь,.коли выберете!… а посл этого посыпался изъ толпы цлый календарь христіанскихъ именъ, при чемъ были перебраны чуть ли не вс мученики, за вру пострадавшіе. Гвалтъ опять поднялся страшный, такъ что благоразумный старичокъ-посредникъ, улыбнувшись, ршился пообождать до той поры, ‘пока не утихнетъ.
— Такъ что-жъ, ребята, надо же чмъ-нибудь покончить: Гаврилова, что-ли? повторилъ посредникъ, когда представилась возможность говорить.
— Гаврилова! Михайлу Гаврилова! гаркнули ближайшіе къ посреднику, а къ нимъ, мало по малу, пристали и другіе. Кричали ршительно вс, быть можетъ и разное, но въ этихъ случаяхъ важно только, чтобъ кричали. Народная воля и въ боле важныхъ случаяхъ выражается все однимъ и тмъ же способомъ. Большинство, быть можетъ, кричитъ во все горло: ‘ bas Скарятинъ, вонъ Скарятина!’ но если передніе выкрикиваютъ эту фамилію безъ прибавленія ‘вонъ’, то изъ этого длается обыкновенно такое заключеніе, что народъ именно Скарятина, а не кого-нибудь другаго желаетъ имть своимъ представителемъ.
Такъ длаютъ и купцы, и дворяне, а не одни только временно-обязанные. Такъ длаютъ и французы и итальянцы, а не только мы, русскіе, которымъ и кричать-то очень рдко приводилось что-нибудь иное, кром извстной фразы: ‘рады стараться, ваше высокоблагородіе!’
Слыхалъ я посл, что выборы старшинъ, старостъ и волостныхъ судей почти везд были произведены подъ самымъ строгимъ вліяніемъ и надзоромъ мировыхъ посредниковъ. Слыхалъ я, что крестьянскій міръ рдко гд остался довольнымъ насильно навязанными имъ начальниками, а между тмъ и года не прошло посл выборовъ, какъ изъ дворянской же среды началъ раздаваться громкій ропотъ на негодность вновь введеннаго крестьянскаго самоуправленія. Даже такіе, повидимому благодушные господа-помщики, какъ напримръ, г. Кошелевъ, — и т принялись роптать и даже, отчасти, злословить. Восхваляя миролюбивыя свойства русскаго народа, которой, вмсто того, чтобы тотчасъ же разсориться съ угнетавшими его помщиками, ‘слъ съ ними за одинъ столъ, какъ будто бы вкъ вмст сидлъ’, г. Кошелевъ, лишь только дло касается крестьянскаго самоуправленія, сейчасъ же входитъ въ азартъ. ‘Почти вс начальники крестьянскіе — пишетъ г. Кошелевъ въ своей книг — пьяницы. Знавали мы людей — прибавляетъ онъ, — которые, сдлавшись старшинами или старостами, спились округа и произвели растраты мірскихъ суммъ. Порядочные крестьяне перестали ходить на сходы, а горланы, моты и другіе негодяи на нихъ господствуютъ. Мировые посредники — въ прискорбіемъ добавляетъ г. Кошелевъ, — вмсто того, чтобы дло длать, ограничиваются только полученіемъ своего жалованья’… (Почему бы ужь кстати и этихъ не ругнуть такимъ же крпкимъ словцомъ, какъ крестьянъ? Или не на столько безопасно?)
Что же, однако, за странность такая? Крестьянскіе начальники, какъ извстно, выбраны почти везд не только по указанію, но даже по приказанію гг. посредниковъ, слдовательно люди благонамренные, — и вдругъ вс они, ни съ того ни съ сего, округа спиваются и длаются грабителями и негодяями? Приговоръ г. Кошелева надъ мировыми посредниками слишкомъ ужь строгъ и, видимое дло, вызванъ только лишь минутнымъ раздраженіемъ. Если и были между ними такіе, которые исключительно только занимались ‘полученіемъ своего жалованья’, то они дйствовали такъ не постоянно, а только въ промежутокъ времени между крестьянскими выборами, когда имъ и длать ничего боле не оставалось. Въ защиту мировыхъ посредниковъ нужно сказать, что многіе изъ нихъ оказали бы величайшую услугу отечеству, еслибы они ограничились только полученіемъ своего жалованья, но, къ сожалнію, очень немногимъ изъ нихъ нравилась такая, хотя пріятная, но пассивная роль. Они вмщивались ршительно во все, въ самыя ничтожныя мелочи, они, какъ изъ книги же г. Кошелева видно, однимъ своимъ словомъ уничтожали ршенія крестьянскихъ волостныхъ судовъ, которыя по закону безъанпеляціонны, доказывая тмъ самымъ, что для нихъ законъ не писанъ, что они выше и сильне всякаго закона. Мн кажется, что, еслибы гг. посредники поменьше вмшивались въ чисто крестьянскія дла, то многихъ прискорбныхъ исторій (напр. Гусевской) вовсе бы и не было и не могло бы быть, потому что, съ какой же стати? Сами крестьяне, разумется, не выбрали бы въ старшины противнаго себ человка, слдовательно не стали бы его и гнать, а, въ такомъ случа, какъ же бы могла возникнуть исторія, съ какой бы стати пошли бы туда солдаты?
Крестьянское самоуправленіе даже и теперь, на девятомъ году своего существованія, очень и очень некрасиво, но, спрашивается, у кого же, у какого сословія оно красиво-то? У горожанъ разв, или у дворянъ? Не стоитъ и словъ тратить на доказательства того, до какой степени безнадежно-плохо оно и у этихъ высшихъ сословій, хотя они, казалось бы, имли полную возможность устроить его несравненно лучше, чмъ простые мужики. Горожане дйствительно сами выбираютъ себ голову, но, единственно изъ подобострастія, никмъ не принуждаемые, почти постоянно выбираютъ себ какого-нибудь потомка древней знатной фамиліи, напоминающаго собою ‘великолпнаго князя Тавриды’, самая возможность существованія котораго понятна только лишь при полномъ отсутствіи самоуправленія. Послдствія такихъ выборовъ извстны: огромному большинству сть почти нечего, мечтаютъ они о куск хлба по доступной цн, да о простыхъ, прочныхъ, но дешевыхъ сапогахъ, чтобы не ходить босикомъ, а представитель ихъ интересовъ въ это время сочиняетъ проекты постройки великолпныхъ пассажей со стеклянными сводами, въ которыхъ будутъ продаваться мужицкіе сапоги, да о красивыхъ монументахъ на площадяхъ. Горожане, какъ помужицки говорится, ревмя-ревутъ, но дла поправить не умютъ. Дворяне, при выбор своихъ представителей, поступаютъ почти такъ же. Однимъ только крестьянамъ не даютъ воли выбирать въ представители свои тхъ, кого они хотятъ, а назначаютъ людей имъ несимпатичныхъ, и потомъ сами же, кто назначилъ, удивляются, почему это у крестьянъ никакъ не можетъ ввестись сколько-нибудь сносное самоуправленіе! Сами же, вмсто выбранныхъ обществомъ и, слдовательно, отвтственныхъ предъ обществомъ, людей, назначаютъ чиновниковъ, да потомъ сами и удивляются, что эти люди поступаютъ такъ, каръ подобаетъ поступать чиновникамъ!
Теперь не трудно понять, почему въ особенно счастливомъ положеніи очутились именно т участки, въ которые мировыми посредниками были назначены, или люди до крайности лнивые и апатичные, или же, хотя и энергичные, но вполн понимающіе, во что нужно вмшиваться и во что ни подъ какимъ видомъ не слдуетъ. Такъ-какъ общественнымъ мнніемъ въ губерніяхъ считается у насъ мнніе извстной кучки людей въ дворянскомъ клуб, то оба эти сорта посредниковъ: лнивыхъ и вполн понимающихъ свое назначеніе, — обыкновенно смшивались. Оба считались одинаково негодными. Славились и превозносились только лишь т посредники, которые добровольныхъ соглашеній достигали посредствомъ зуботычинъ, а въ старшины и старосты и волостные судьи назначали своихъ расторопныхъ лакеевъ, которые дйствовали въ экстренныхъ случаяхъ, напримръ, при взысканіи недоимокъ, не хуже любого капитанъ-исправника старинныхъ временъ.
Въ тхъ, очень немногочисленныхъ участкахъ, въ которыхъ волостные ‘начальники’ дйствительно были выбраны, а не назначены, начальники эти пробовали-было кое-что сдлать въ пользу міра, ‘порадть міру’, какъ они говорили, но вс эти пробы оказались въ высшей степени неудачными, и неудачными именно потому, что каждый готовъ былъ этимъ неопытнымъ людямъ только лишь подставить ногу, вмсто того, чтобы помочь сколько-нибудь серьёзно.
Въ одномъ многопомстномъ сел проживалъ нкій помщикъ, съумвшій задолжать значительныя денежныя суммы всмъ, его окружающимъ: и родственникамъ, и знакомымъ, сбоямъ и чужимъ крестьянамъ, не исключая даже своихъ горничныхъ и кухарокъ. Посл выхода ‘Положеній’ должники обратились, разумется по невднію, съ жалобой на помщика въ волостное правленіе, а когда помщикъ наотрзъ объявилъ, что онъ ни копйки не отдастъ, если съ него станутъ требовать, а внесетъ, быть можетъ, частицу долга, если у него смиренно попросятъ, то раздосадованные должники отправились къ старшин съ просьбою: взыскать съ помщика по роспискамъ.
Старшина, не сообразивши того, что помщики ему неподсудны, послалъ къ нему приглашеніе явиться въ волостное правленіе, и такъ-какъ тотъ, разумется, не явился, то отправился къ нему самъ На домъ, захвативъ съ собою, на всякій случай, троихъ или четверыхъ стариковъ. Старики въ помщичьемъ дом дальше лакейской идти не осмлились, но старшина дерзнулъ вступить во вторую комнату и услся тамъ, въ ожиданіи хозяина.
Чрезъ нсколько минутъ въ комнату вбжалъ взбшенный помщикъ и, со сжатыми кулаками, остановился около старшины, который тоже всталъ съ занятаго имъ мста.
— Ты зачмъ здсь? Этихъ болвановъ зачмъ сюда нелегкая занесла?
— Да вотъ судить васъ пришли!
— Судить пришли! передразнилъ помщикъ съ недоброй улыбкой, пододвигаясь къ старшин еще ближе, но старшина, дйствуя по убжденію и, какъ онъ думалъ, по закону, ничего худаго не предчувствовалъ и опять повторилъ:
— Да, судить, баринъ. Мы вызывали-было тебя въ контору, да ты не изволилъ явиться, такъ вотъ мы сами къ теб явились. Помирись, ваше благородіе, съ мужиками-то, вдь надо же дло покончить: не захочешь же ты бдный народъ обижать…
Помщикъ не выдержалъ. Разыгралась сцена въ достаточной степени гадкая, я могъ бы сказать ‘возмутительная’, но это было бы уже слишкомъ, потому что у насъ нельзя шага шагнуть безъ того, чтобы на драку не натолкнуться: пора ужь и не возмущаться. Взбсившійся помщикъ поступилъ со старшиной точно такъ же, какъ впослдствіи, въ наши дни, поступилъ со священникомъ села Вихорны, отцомъ Іоанномъ, серпуховскій мировой судья, коллежскій ассессоръ Жуковъ. Еслибы старшина вздумалъ тогда жаловаться на оскорбленіе, то могъ бы въ своемъ прошеніи и выраженія даже употребить т же самыя, какія употреблены отцомъ Іоанномъ, а именно: ‘онъ же, не вытерпвъ, схватилъ меня за бороду и, держа минуты 3 или 4, кричалъ: ‘такъ меня судить, меня судить’ и спрашивалъ: какъ, меня судить? все-таки держа за оную…’
Но волостной старшина никакого прошенія на оскорбленіе дйствіемъ никому не подавалъ, потому что чувствовалъ себя недостаточно сильнымъ, вдобавокъ и самый скандалъ съ нимъ завершился еще печальне, чмъ у отца Іоанна съ серпуховскимъ мировымъ судьей Дмитріемъ Николаевичемъ Жуковымъ. Помщикъ, удерживая старшину за бороду, въ такомъ положеніи вывелъ его на крыльцо и ‘выпустилъ оную изъ рукъ’ только лишь тогда, когда толкалъ съ крыльца въ шею.
Урокъ, разумется, не пропалъ для старшины даромъ: онъ очень хорошо теперь понялъ, что помщики ему неподсудны, но, сами посудите, какіе же могли впослдствіи выработаться юристы изъ учениковъ, которымъ законовдніе преподавалось по такой ужасной систем? Наши мировые судьи очень часто ршаютъ дла, вовсе имъ неподсудныя, ну, что бы вышло и изъ мировыхъ судовъ, еслибы судей, за каждую ихъ ошибку, тоже бы теребили за бороды и выталкивали въ шею съ крыльца? Неужели, при такихъ условіяхъ, дворянскій мировой судъ былъ бы чмъ-нибудь лучше крестьянскаго, волостнаго, претерпвающаго жестокія нападенія со стороны такихъ господъ, которые и сами, при случа, не прочь схватить волостнаго судью за бороду?
Я представлю читателю два письма изъ цлой коллекціи собранныхъ мною, изъ которыхъ ясно, какъ смотрло большинство помщиковъ на новыя крестьянскія общественныя должности.
Вотъ письмо одной помщицы къ волостному старшин, съ сохраненіемъ, отчасти, правописанія:

‘волостному старшин.
Митрій Егоровъ!

‘Слышу, что осмлился моему бурмистру Леонтью Савелову надлалъ грубости за то что онъ лсъ не веллъ рубить, да какъ же ты смлъ сдлать, ты мерзавецъ забылъ что ты мужикъ и что я государемъ опредлена надъ вами. Ты болванъ думалъ что можетъ распоряжаться, я поставила вамъ бурмистромъ Савелова то и ты подлецъ долженъ его уважать онъ по моему приказанію не позволяетъ лсъ рубить, потому что вы такъ глупы что не понимаете что я для васъ его берегу, гд вы его возьмете если будетъ пожаръ, вамъ это въ голову не придетъ. Ты спроси хорошенько, что твоя какая должность ты выбранъ унимать глупыхъ а ты тварь…’ и т. д. въ томъ же род. Помщица, какъ видно, была убждена, что она самимъ государемъ поставлена надъ крестьянами единственно только съ тою цлью, чтобы ругаться какъ можно покрпче, и никогда не думала признавать новыхъ крестьянскихъ правъ, данныхъ имъ закономъ. Старыя помщицы, какъ извстно, представляли собою самый консервативный элементъ изъ всего помщичьяго сословія. Он ршительно отвергали все новое и не особенно деликатничали даже въ своихъ сношеніяхъ съ мировыми посредниками, о чемъ будетъ сказано ниже.
Впрочемъ, руготня старыхъ помщицъ не особенно тревожила давно уже привыкшихъ къ ней крестьянъ. Несравненно больше тревоги доставляли имъ закоренлые отставные воины-помщики, которые, разозлившись на ‘Положенія’, старались сорвать свою злобу на комъ придется и заявляли нердко такія требованія, которыя дйствительно ставили иногда въ тупикъ неопытное крестьянское начальство. Вотъ, напримръ, одно изъ подобныхъ требованій. ‘Вслдствіе возникнувшихъ всюду поджоговъ — писалъ помщикъ — предлагаю оному правленію съ полученіемъ сего объявить по волости, чтобы ни одинъ человкъ не смлъ проходить чрезъ мою усадьбу, т.-е. дворомъ, задами онаго, а также равно и гумномъ. Таковые люди во время дня, какъ подозрительные, будутъ взяты подъ караулъ, а въ ночное время по онымъ будетъ произведенъ выстрлъ. Помщикъ, отставной маіоръ такой-то’.
Вотъ подобные, свирпые приказы, дйствительно ставили наивныхъ начальниковъ въ положеніе очень затруднительное. Старшина сейчасъ же отправлялся за разъясненіями къ мировому посреднику, иногда верстъ за пятьдесятъ, потому что, съ одной стороны, онъ чувствовалъ себя какъ будто не въ прав объявлять по волости о домашнемъ разстрливаніи, а, съ другой, боялся и молчать, потому что зналъ помщика за такого энергичнаго господина, который, при случа, дйствительно не задумается и подстрлить человка, если замтитъ ночью на двор или ‘на задахъ онаго’.
Волостной крестьянскій судъ, по закону, долженъ бы имть большое значеніе. Онъ ршаетъ окончательно, т.-е. безапелляціонно, споры и тяжбы между крестьянами цною до ста рублей. Онъ можетъ приговаривать виновныхъ къ общественнымъ работамъ, къ штрафамъ до трехъ рублей, арестамъ на недлю и къ тлесному наказанію. Ршенія его должны, по преимуществу, основываться на мстныхъ обычаяхъ, примняясь къ которымъ, впослдствіи предполагалось составить общій сельскій судебный уставъ и только временно, до составленія устава, допущено въ нихъ примненіе судебнаго сельскаго устава, изданнаго для государственныхъ крестьянъ. Ршенія волостныхъ судовъ предполагались вполн самостоятельными, чтобы по нимъ можно было изучить мстные обычаи, въ настоящее время никому неизвстные и, соображаясь съ ними, составить уже сельскій уставъ, который бы вполн могъ назваться народнымъ. На практик все это исполнилось вовсе не такъ, какъ предполагалось. Крпостные, запуганные и безграмотные судьи, попавшіе въ эти должности случайно, вовсе не изъ лучшихъ людей, а напротивъ, изъ самыхъ плохихъ, которые не въ силахъ были отказаться отъ выбора, съ перваго же дня по вступленіи въ должность, очутились въ полнйшей зависимости отъ волостного писаря. Судьи, если только представлялась имъ малйшая возможность, вовсе не ходили въ судъ, а если и шли, то сидли тамъ молча, какъ истуканы ‘брады уставя’, а писарь, какъ полновластный господинъ, допрашивалъ истца и отвтчика, вписывалъ ихъ отвты въ книгу, получалъ доходы съ кого было можно, самъ сочинялъ ршенія, соображаясь единственно со своими собственными привычками и обычаями, и въ конц концовъ, командовалъ судьямъ: ‘ребята, копти печати и прикладывай вотъ здсь!’ Судьи послушно коптили печати на сальной свчк и прикладывали ихъ на томъ мст, на которое ткнулъ пальцемъ писарь, какъ кому удастся: кто вверхъ ногами, кто бокомъ. Только лишь въ стать закона было написано, что ршенія ихъ безапелляціонны, на дл же ршенія эти измнялись и уничтожались безпрестанно каждымъ изъ мировыхъ посредниковъ, которые, если имъ ршенія почему нибудь не нравились, распекали судей и писаря и приказывали тотчасъ же дло перершить вновь. Впрочемъ, и перершеній въ сущности никакихъ не было. Просто писарь, по приказанію посредника, писалъ новое ршеніе, а новыхъ судей собирали лишь затмъ, чтобы они опять покоптили печати и приложили ихъ къ новому листу бумаги. Судьи очень хорошо знали, что дло ихъ — чистйшіе пустяки, а потому такъ и сами смотрли на свою должность, да и вс остальные врестньне смотрли на нихъ, разумется, съ пренебреженіемъ, какъ на совершенно безполезныхъ коптильщиковъ печатей, потому имъ почти нигд и жалованья никакого не полагалось, хотя закономъ это не запрещено. Вмсто того, чтобы пользоваться почетомъ, должность коптильщика на первыхъ же порахъ потеряла всякій кредитъ и никто изъ порядочныхъ не хотлъ ее на себя брать, если только представлялась къ тому какая-нибудь возможность. ‘Поди-ка больно мн нужно въ коптильщики-то эти идти! говорилъ зажиточный мужикъ.— Сиди себ болваномъ, прикладывай куда теб велятъ печать, а потомъ тебя же посредственникъ раскоститъ: и то не такъ и энто не такъ, а поди-ка мы много въ бумагахъ-то вашихъ понимаемъ!’
Въ 1862 году, когда крестьяне, вникнувъ въ смыслъ ‘Положеній’, начали упорно отказываться отъ всякихъ добровольныхъ сдлокъ съ помщиками, высшее начальство предложило губернаторамъ объхать ввренныя имъ губерніи и лично склонять временно-обязанныхъ крестьянъ къ повиновенію, хотя открытаго неповиновенія властямъ нигд собственно и не замчалось.
Понятно, что главнйшая цль губернаторскихъ объздовъ не была достигнута, такъ-какъ предполагаемаго неповиновенія властямъ на мст не оказалось, но за то достигнуты были другія цли, которыхъ, быть можетъ, вовсе и въ виду не имлось. Губернаторы, во время своихъ разъздовъ по деревнямъ, могли, если только хотли, увидать и услыхать много кое-чего, прежде имъ неизвстнаго. Они могли, наконецъ, получить кое-какое понятіе и о крестьянскомъ самоуправленіи, хотя оно изучалось преимущественно по шнуровымъ книгамъ въ волостныхъ правленіяхъ.
Книги для вписыванія ршеній крестьянскихъ судовъ оказались, разумется, вс на лицо, въ нкоторыхъ волостныхъ правленіяхъ усердные писаря завели даже по десяти, по двнадцати штукъ, но, къ изумленію ревизующихъ, книги эти найдены совершенно чистыми, безъ всякихъ записей, хотя невозможно было предположить, будто въ теченіе полутора года въ волости не случилось ни одного дла. Въ другихъ волостяхъ, на оборотъ, ршеній было найдено уже черезчуръ много, но до такой степени однообразныхъ, что объ изученіи по нимъ мстныхъ юридическихъ обычаевъ нечего было и думать. Въ цлой сотн такихъ ршеній, посл форменнаго ‘Постановили’, неизбжно слдовала одна и та же фраза: ‘на основаніи 102 ст. Общ. Полож. наказать виновнаго, двадцатью ударами розогъ’. Тутъ же прилагалась и росписка наказаннаго (написанная писаремъ же по довренности наказаннаго) въ томъ, что онъ ‘ршеніемъ доволенъ и неудовольствія ни на кого не иметъ’.
— И зачмъ это, судьи, у васъ въ употребленіи все только одн розги, да розги?— спросилъ разъ одинъ изъ чиновниковъ губернаторской свиты, котораго оставили въ волостномъ правленіи разсматривать книги.— Вдь розги — самое послднее ужъ дло, это наказаніе чисто скотское. На нихъ даже и законъ указываетъ, какъ на послднюю мру, когда уже ничто другое не дйствуетъ.
— Чего же хорошаго въ розгахъ! согласились судьи.— но какъ же намъ, баринъ, быть съ озорниками-то?
— Какъ быть!— А аресты, а штрафы отчего же не примнить? Чмъ же они хуже розогъ?
— На штрафы наши робята не согласны, — мы ужъ пробовали! ршительно отвчали судьи.— У насъ въ волости народъ все бдный, маломочный: гд ему штрафы платить? Подъ зарестъ садить некуда, да и отъ работы мужика оторвешь: раззоришь только значитъ, а посчь если, такъ это ничего. И острастка есть, и бдне мужикъ не будетъ: на спин рпу не сять!
И везд одно и то же: множество однообразныхъ приговоровъ къ тлесному наказанію и почти нигд ни одного ршенія по спорамъ и тяжбамъ, не только до ста рублей, но даже и на полтинникъ!
Наконецъ, слава Богу, попалось и такое правленіе. Книга ршеній представляла собою вещь еще невиданную и неслыханную: ршеній множество и нигд ни одной ссылки на статью сельскаго устава. Всюду только виднлась привлекательная фраза: ‘на основаніи мстныхъ обычаевъ’. Встрчались, разумется, и наказанія за проступки, но розогъ не было вовсе, все только выговоры, да штрафы по гривеннику и двугривенному.
Это странное обстоятельство обратило на себя вниманіе. Начались разспросы, разумется зАпросто, безъ всякой оффиціальности, потому что оффиціальности мужикъ боится пуще огня и ровно ничего не скажетъ, хотя ты его убей.
— Неужели же, старики, и на самомъ дл у васъ во весь прошлый годъ не случилось ни одного наказанія розгами? Куда вонъ ни прідешь, — все везд розги, да розги, а у васъ вотъ нтъ. Странно, какъ-то!
— Какъ-то есть ни одного наказанія розгами не случилось?— переспросилъ одинъ изъ стариковъ.— Твоей милости хочется знать: скли ли у насъ ково въ контор, или не скли?
— Ну, да!
— Коли же не скли!— Вотчина у насъ большая, разв мало въ ней разнаго озорного народа? Извстно, иной разъ нельзя и не посчь! Скли, батюшка, и мы, коли же не скли!
— Почему же въ книгу-то у васъ объ этомъ не вписано?
— Да мы, родимый, безъ книгъ! Гд же тутъ всякую всячину въ книгу запишешь? Иной разъ вонъ писарь отлучится куда, загуляетъ, али-бы что: гд же его дожидаться? И воришко-то самъ проситъ, чтобы, значитъ, его раздлали поскоре, ну, мы постегаемъ его маленько, да и отпустимъ: не всяко лыко въ строку!
Такимъ образомъ, мстные обычаи въ крестьянскихъ судахъ проявлялись только лишь въ томъ, что судьи нердко скли безъ книгъ, во всхъ же другихъ отношеніяхъ суды эти ничмъ не отличались отъ нашихъ старыхъ присутственныхъ мстъ, въ которыхъ дломъ орудовалъ одинъ только секретарь, а судьи подписывали все, что секретарь подсунетъ и руку одъ Изъ большаго количества собранныхъ мною ршеній волостныхъ судовъ, приведу здсь нсколько боле или мене впрочемъ выдающихся, какъ образцы большинства ршеній крестьянскихъ судовъ.
‘1862 года, такого-то мсяца, крестьянинъ Илья объявилъ въ волостномъ суд, что сего числа одножитель его Купреяновъ засталъ его свинью на своемъ гумн и, будучи озлобленъ за потраву ржаной соломы, взявъ палку немилосердно началъ ее бить и она отъ побой кинулась на желзную борону и тутъ нанесенъ былъ еще ей ударъ палкою, которая съ осапаннымъ брюхомъ кое какъ добралась до своего двора и на другой день пала. (Побойство это видли такіе-то). Почему Илья въ тотъ-же разъ позвалъ къ себ сельскаго старосту для должнаго изслдованія, но онъ будучи не въ трезвомъ вид и родственникомъ Купреянова, причинилъ ему и жен его Матрен имющеюся у него палкою жестокое побойство при свидтеляхъ. Опредлили: на основаніи XII т. ‘гражд. зак.’ взыскать съ виновнаго 5 рублей на удовлетвореніе оными хозяина’.
Или вотъ еще одно ршеніе, изъ котораго отчасти видны крестьянскіе обычаи, хотя и не юридическіе.
‘1862 года мая 13-го дня волостные очередные судьи слушали словесную жалобу крестьянина Михайлова на Семенова нижеслдующаго содержанія. Какъ можетъ упомнить Михайловъ въ апрл, во дни свтло-христова воскресенья, въ общемъ собраніи крестьянъ на улиц, гд находился и крестьянинъ Семеновъ, а сынъ мой Матвей и племянникъ Семенова Ефимъ играли между собою, почему Ефимъ ударилъ моего сына, почему я сказалъ Семенову вопреки сего, чтобы онъ унималъ племянника своего отъ сихъ невоздержныхъ поступковъ, тогда какъ сыну моему минуло 10 лтъ, а Ефиму 18, то онъ можетъ обижать сына моего не всегда, отчего, къ неожиданности моей Семеновъ началъ при всхъ поносить меня неблагопристойными словами. А потомъ онъ же началъ меня поносить и въ самомъ волостномъ правленіи будучи его членомъ и, придавъ азартность, называлъ меня воромъ, яко-бы я или кто изъ семейства моего украли у племянницы его шерстяные чулки, которые будто-бы оная племянница видла на ногахъ сына моего Матвея, почему я въ тоже время просилъ старшину, не допущая меня съ сыномъ домой, учинить въ дом моемъ обыскъ, но Семеновъ обыска сего не допустилъ. Волостной судъ опредлилъ: на основаніи ст. 441—444 (правилъ для опред. мры наказ. за проступки) оставить Михайлова (т.-е. истца) въ подозрніи и дло сіе какъ безъ точныхъ доказательствъ и явныхъ уликъ оставить безъ посл дстій съ предоставленіемъ права и т. д.’
Нердко въ тяжбахъ объ имуществ волостные суды постановляютъ ршенія вполн справедливыя и безпристрастныя, но отъ этого выигравшему процессъ ничуть не легче, потому что приводить въ исполненіе эти ршенія въ деревняхъ совсмъ некому, въ особенности въ этомъ отношеніи страдали и страдаютъ женщины — вдовы. Не даромъ, видно, ихъ беззащитными-то зовутъ!
Не дальше какъ въ прошломъ году въ одномъ изъ уздовъ N губерніи крестьянинъ взялъ себ на дв души новь (т.-е. землю, только что расчищенную изъ-подъ лса) срокомъ на три года, но, засявши эту землю, умеръ, оставивъ бездтную вдову и пасынка, который, разумется, работалъ вмст съ отцомъ. Тотчасъ посл его смерти міръ поршилъ отобрать у бабы душу (т.-е. душевой надлъ), оставивъ ее ни при чемъ. Баба за душу и не стояла, она желала только собрать хлбъ съ засяннаго мужемъ поля и отправилась-было на работу, но пасынокъ согналъ ее съ поля вхой. Баба пожаловалась волостному суду. Она заявила, что желала бы оставить за собою мужнину землю, за которую она согласна платить вс какія нужно повинности, но, такъ-какъ она знаетъ, что міръ поршилъ отобрать отъ нея душу, то длать нечего: она только просить, чтобы позволили ей хлбъ собрать, потому что, хотя она и безъ души, а сть все-таки хочетъ. Судъ постановилъ: отдать весь собранный съ земли хлбъ вдов, за вычетомъ смянъ, которыя отдать пасынку за участіе его въ работ, но такъ-какъ пасынокъ осмлился согнать мачиху съ поля вхой, то за этотъ проступокъ и смянъ ему не давать’.
Ршеніе суда видимо клонилось въ пользу вдовы, но только какъ воспользоваться-то имъ? Лишь только баба отправилась на работу, какъ опять появился тамъ пасынокъ и пригрозилъ треснуть уже не вхой, а коломъ по затылку, если та не отстанетъ, но вдова оказалась очень энергичной женщиной.— ‘Пусть попробуетъ, пусть тронетъ коломъ — небойсь за это отвтитъ, а я все-таки жать пойду! Онъ міръ-то весь опоилъ, потому онъ и на его сторон!’ — излагала вдова мировому посреднику, которому пришла на всякій случай заявить объ угрожавшей ей опасности.
Есть у меня, впрочемъ, ршенія, основанныя и на мстныхъ обычаяхъ, но при чтеніи ихъ, невольно начинаешь сомнваться: не принимались ли въ соображеніе и здсь преимущественно обычаи и привычки всемогущаго волостнаго писаря, вмсто народныхъ обычаевъ? Вотъ одно изъ такихъ ршеній, которое я, впрочемъ, не нахожу нужнымъ приводить цликомъ въ подлинник.
‘Въ 1851 году въ одно приволжское село пришелъ въ безсрочный отпускъ солдатъ Петръ Степановъ и женился на вдов-крестьянк той деревни, которая жила съ матерью Татьяной въ убогомъ домишк. Одинокія женщины съ радостію приняли къ себ въ домъ солдата, жили он до того бдно, что вдов-невст не на что было содержать семилтнюю свою дочь отъ перваго брака. Солдатъ, сдлавшись хозяиномъ, поправилъ гнилую избу заново, построилъ кой-какія службы, выдалъ впослдствіи дочь своей жены отъ перваго брака замужъ, при чемъ истратилъ 15 рублей, кром того, съ согласія женщинъ, перенесъ избу на новое мсто, верстъ за шесть, при чемъ истратилъ не мене сорока рублей. Такъ-какъ у солдата родились дти, то онъ считалъ все имущество своимъ и дтскимъ и не разсчитывалъ ни на какія случайности, которыхъ, впрочемъ, не могъ избгнуть. Чрезъ десять лтъ умерли у него жена и ребенокъ, такъ что онъ остался съ старухой-тещею и дочерью и въ мирномъ дом ихъ поселился раздоръ. Старуха начала требовать, чтобы вдовецъ-солдатъ отдлилъ часть имущества внучк, и требованіе свое выражала до такой степени рзко и упорно, что вдовецъ-солдатъ принужденъ былъ пожаловаться волостному суду, который постановилъ: ‘велть солдату Петру владть домомъ и имуществомъ, кром носильнаго платья и коровы, одвать и призирать старуху, а что же касается до его дочери Екатерины, то приказать солдату, если онъ впослдствіи отдастъ ее замужъ въ приличномъ вид по крестьянскому обыкновенію, то пусть владетъ домомъ и имуществомъ, а если сего не сдлаетъ, то, по совершеннолтіи Екатерины, домъ долженъ поступить въ ея пользу во всемъ его состав. Солдатъ Петръ и его, вновь взятая жена, не должны обижать старуху, но если старуха пожелаетъ отойти отъ Петра, то должна взять корову и носильное платье, безъ требованія чего либо другого’.
Только что они уладились-было, какъ умираетъ остальная дочь и старуха заявляетъ уже новую претензію, несравненно уже серьёзне первой: она требуетъ, чтобы зятя отъ нее выгнали вонъ, такъ-какъ изба принадлежитъ ей (хотя отъ гнилой избы въ 13 лтъ и гнилушки бы не осталось). Старуха уже не довольствуется носильнымъ платьемъ и коровой.
Волостной судъ явно покровительствуетъ старух и постановляетъ слдующее ршеніе, которое едва-ли можно признать справедливымъ и основаннымъ на мстныхъ народныхъ обычаяхъ: ‘домъ со всми пристройками присудить старух Татьян, а солдату Степанову велть изъ него выйти вонъ, но съ тмъ, чтобы ему было выдано 10 рублей въ вознагражденіе за труды и издержки, предоставивъ Степанову жить въ дом три мсяца — и тогда уже окончательно выбраться. Во время же житія Степанова у тещи ни тотъ ни другой не должны имть никакихъ между собою неудовольствій, а если какія-либо будутъ съ той и другой стороны, то должны разойтись добровольно, не доводя жалобы ни до какого начальства. Ршеніе сіе, согласно 98-й ст. общ. пол., считается окончательнымъ, такъ-какъ солдатъ Степановъ добровольно желалъ разбирательства въ семъ суд’.
Но, несмотря на эти приписки и ссылку на статью закона, всякій очень хорошо зналъ, что ршеніе очень легко можно уничтожить, если только мировому посреднику будетъ то угодно. Случалось, что иной наивный писарь, помшанный на законности, протестовалъ противъ произвола, но такіе протесты, разумется, имли значеніе только лично для писаря, котораго сгоняли съ мста и замняли другимъ, человкомъ понимающимъ вещи не въ превратномъ вид. Всми уже замчено, что крестьяне не съ особеннымъ уваженіемъ относятся къ ршеніямъ своихъ судовъ и не признаютъ ихъ безапелляціонности, но причины этому вовсе не т, на которыя обыкновенно указываютъ непримиримые враги крестьянскаго самоуправленія, старающіеся замнить его единоличнымъ дворянскимъ судомъ. Бывшихъ крпостныхъ крестьянъ вообще никто и никогда не старался познакомить съ тмъ, что слыветъ подъ именемъ законности и справедливости, а потому они въ справедливость ничьего ршенія, ни даже помщичьяго, не врили и повиновались потому только, что за неповиновеніе били. Какъ скоро бить перестали и крестьяне замтили, что теперь судитъ уже не полновластный баринъ, а свой братъ-мужикъ, и что за апелляцію теперь уже не дерутъ — они, очень естественно, сейчасъ же начали пробовать, кто ршитъ лучше, такъ-какъ въ каждомъ дл, даже при самомъ справедливомъ ршеніи, одна сторона непремнно должна остаться недовольной. Крестьяне точно такъ же жаловались и на ршенія посредниковъ, мировыхъ създовъ и губернскихъ присутствій ‘самому губернатору’, а иногда шли и дальше, въ Петербургъ, откуда ихъ обыкновенно препровождали по этапу. По этой именно причин въ первые два-три года ‘новой воли’ каждый путешественникъ, остановившись въ губернскомъ город, могъ замтить двигающіяся по улицамъ кучки мужиковъ съ котомками за плечами и съ посохами, съ какими ходятъ странники на богомолье: это были толпы крестьянскихъ адвокатовъ, или ходоковъ, идущихъ апеллировать на ршенія, въ справедливость которыхъ они не врили. Будьте уврены, что еслибъ съ безапелляціонностью волостныхъ судовъ обращалось не такъ безцеремонно, то крестьяне уже теперь давно за умъ взялись: стали бы выбирать въ судьи дйствительно лучшихъ людей, потому что дрянь держать невыгодно, при безцеремонности же со стороны власть имющаго образованнаго дворянства не стоило и хлопотать. Что въ немъ, въ этомъ ршеніи потшныхъ ‘коптильщиковъ печатей’, презираемомъ каждымъ ‘посредственна комъ’, изъ которыхъ иной и самъ-то часто не вдалъ, что творилъ?

IV.
Мировые посредники и уздные мировые създы.

Ни для кого уже не составляетъ секрета то обстоятельство, что у насъ за всякое новое дло берутся съ неимоврной горячностью, которая, впрочемъ, и остываетъ такъ же быстро, какъ раскаленный утюгъ или щипцы для завивки волосъ. Иной новый дятель, на первыхъ порахъ, даже обда своего не додаетъ отъ недосуговъ, ночей не досыпаетъ и, для большей развязности цъ движеніяхъ, постоянно ходитъ или, лучше сказать, бгаетъ въ узкомъ, коротенькомъ охотничьемъ костюм и въ сапогахъ съ высокими голенищами, съ хлыстомъ, потомъ, мало по малу, незамтно, начинаетъ онъ разоблачаться и, въ конц концовъ, его нельзя даже себ представить въ иномъ положеніи, какъ въ лежачемъ, въ татарскомъ халат и въ туфляхъ. Все это какъ нельзя ясне отразилось и въ дятельности прежнихъ и ныншнихъ мировыхъ посредниковъ. Первыхъ изъ нихъ я не могу себ иначе представить, какъ въ постоянномъ движеніи, въ постоянной тревог, въ охотничьихъ сапогахъ, чтобы можно было бгать (хотя иногда и безъ толку) по грязи и болотамъ, ныншніе же представляются мн въ воображеніи людьми спокойными, ничмъ невозмутимыми, облеченными въ халаты изъ термоламы и непремнно въ туфляхъ на босую ногу. Это именно т солидные господа посредники, про которыхъ Кошелевъ въ своей книг ‘Голосъ изъ земства’ выразился, что они ‘ограничиваются лишь полученіемъ своего жалованья’.
Такъ-какъ первою и главнйшею обязанностью мировыхъ посредниковъ считалась поврка уставныхъ граматъ, подаваемыхъ помщиками, то на исполненіе этой обязанности они и бросились прежде всего, со свжими силами. Рвеніе ихъ на первыхъ порахъ было такъ велико, что мировыхъ посредниковъ можно было принять за работниковъ-мастеровыхъ, получающихъ поштучную плату: кто больше сработаетъ и доставитъ хозяину, тотъ больше и денегъ получитъ. Очень естественно, что при такой спшной работ даже отъ простыхъ крестьянскихъ котовъ или башмаковъ нельзя ожидать особенной прочности и изящества, а ужь не то, что отъ уставной граматы. которую поврить какъ слдуетъ несравненно трудне и копотливе, чмъ размочить и набить на колодку кожу. Ну, и хороши же за то выходили граматы, ужь во всякомъ случа по изяществу и прочности ничмъ не лучше извстныхъ кимрскихъ сапоговъ! Поврка граматъ, для скорости, нердко производилась наобумъ, иногда зимой, когда земельный надлъ былъ покрытъ огромными буграми снга. Крестьянскій надлъ въ этихъ скоросплыхъ гранатахъ обыкновенно показывался приблизительно, на вру, потому что ни плановъ, ни времени для ихъ составленія, ни достаточнаго количества землемровъ — неоткуда было взять. Въ одной грамат, напримръ, указывалось, что крестьянскій надлъ измренъ приблизительно, домашними способами, а именно: посредствомъ двухъ кольевъ и воровенныхъ возжей, въ другой — надлъ опредленъ по плану, который нын внезапно утраченъ. Ничего нтъ удивительнаго въ томъ, что посл въ граматахъ оказалось многое множество неврностей и что исправленіе этихъ неврностей принесло втрое больше хлопотъ, чмъ самое составленіе граматъ вновь. Въ иномъ мст оказывалось, напримръ, что въ удобную крестьянскую землю вошло, какъ бы нечаянно, огромное, никуда негодное болото, а крестьяне во время зимней поврки ничего противъ этого не возразили, и именно вотъ какимъ образомъ могло это случиться: негодное болото помщикъ въ грамат называлъ не той кличкой, подъ которой оно слыло у крестьянъ, а посредникъ не могъ видть, что такое тамъ, подъ снгомъ: болото или годная земля. Въ другомъ мст по уставной грамат отъ крестьянъ отрзывалось десятинъ пятьдесятъ, будто бы излишнихъ, а посл оказывалось, что нетолько отрзывать не нужно, но еще не хватаетъ десятинъ тридцати до надла…
Посредничья торопливость принесла много лишнихъ хлопотъ мировымъ създамъ, но эта бда все-таки была поправимая, несравненно боле вреда принесло страстное желаніе нкоторыхъ посредниковъ во что бы то ни стало устроивать такъ-називаемыя добровольныя соглашенія крестьянъ съ помщиками.
Въ одномъ изъ участковъ мировой посредникъ, разсчитывая на расположеніе къ себ крестьянъ (такъ-какъ былъ человкъ дйствительно добрый, хотя, какъ говорится, пороха выдумать не могъ), собралъ ихъ къ себ, чтобы потолковать и, если можно, разъубдить.
Крестьяне, снявши шапки, выстроились въ дв шеренги передъ крыльцомъ на двор, а посредникъ услся на ступеньк лстницы и съ этого пункта, какъ съ каедры, началъ свою рчь.
— И почему вы, братцы, не соглашаетесь на сдлку, не подписываетесь подъ граматой, когда сами видите, что выгодно? Помщикъ не хочетъ отъ васъ отрзывать излишка, оставляя его въ вашемъ безвозмездномъ пользованіи: ну, чего же вамъ еще? Мн что-ли вы не врите, или натолковалъ вамъ кто нелпицы какой: ей-богу, не понимаю!
— Нтъ, мы теб завсегда врили и вримъ, Дормедонъ Львовичъ, отвчали мужики:— только какъ же это мы одни-то подпишемся? Вдь мы сюда не сами отъ себя, а отъ міра пришли, міръ насъ не уполномочивалъ подписываться-то: разв онъ намъ спасибо скажетъ, если согласимся? Когда міръ будетъ согласенъ, тогда и мы согласны!
— Да вдь если вы согласитесь, то и міръ согласится? Надо хе начать-то кому-нибудь?
— Извстно, что начать кому-нибудь надо, согласились мужики: — только зачмъ же мы первые-то начнемъ? У насъ въ округ сколько деревень, а еще нигд ни на что не согласились: вс на старомъ положеніи. Ну, что, если мы, съ дуру-то, согласимся, а намъ отъ міру посл за это достанется? Вдь Не даромъ же мужики толкуютъ, что на рку Амуръ будутъ ссылать?
Посредникъ, замчая, что вс его усилія пропадаютъ даромъ, мало по малу, вошелъ въ азартъ. Потъ катился съ добродушнаго его лица градомъ. Къ довершенію несчастія, посредникъ, разгорячившись, начиналъ заикаться и потому дло вышло дрянь.
Мужики долго слушали нескладное заиканье разгорячившагося посредника, наконецъ, имъ стало его жалко.
— Да полно, успокойся, Дормедонъ Львовичъ, съ участіемъ замтилъ ему одинъ старый мужикъ.— Не тревожь ты себя, отецъ родной, понапрасну-то! Вдь мы разв не видимъ, какъ ты для насъ стараешься?
Такъ и не удалось ему ничего путнаго сдлать, а между тмъ, онъ дйствительно былъ человкъ до крайности добрый и крестьяне его любили, что можно было замтить изъ слдующаго случая.
Привелось этому смиренному Дормидопту улаживать разъ различныя недоразумнія по уставной грамат въ имніи одного важнаго барина, который былъ самъ на лицо. Крестьяне потихоньку вызвали посредника на дворъ и объявили о кое-какихъ незаконныхъ поборахъ, которые, по ихъ мннію, пора бы и прекратить. Посредникъ вполн согласился съ законностью крестьянскихъ требованій, но только просилъ ихъ пообождать до отъзда помщика изъ имнія, потому что при немъ ‘какъ-то неловко’, замтилъ посредникъ.— ‘Человкъ онъ ужь старый, раздражительный, зачмъ же его злить понапрасну? Вотъ когда удетъ — заключилъ посредникъ, лукаво подмигивая глазомъ на барскій домъ — тогда мы съ вами на простор все это уладимъ!’ Занятый разговорами съ крестьянами, посредникъ и не замтилъ, какъ баринъ сошелъ съ крыльца и приближался къ толп, въ которой онъ ораторствовалъ. Предвидя опасность, одинъ изъ мужиковъ тихонько толкнулъ посредника въ бокъ и шопотомъ проговорилъ торопливо: ‘Дормедонъ Львовичъ, баринъ идетъ!’
Об стороны, т.-е. крестьяне и помщики, до такой степени успли другъ другу извриться, что на посредника, у котораго хоть кое-какъ ладилось дло, смотрли, какъ на колдуна какого, какъ на человка, знающаго волшебные заговоры, другіе же просто подозрвали въ немъ заговорщика и революціонера. До какой степени достигло недовріе въ крестьянахъ — это читатель увидитъ изъ приведеннаго здсь, впрочемъ, часто повторявшагося, случая, которому я самъ былъ свидтелемъ.
Пріхала къ намъ откуда-то издалека богатая помщица съ цлью — непремнно при себ устроить сдлку съ крестьянами. Имніе ея находилось постоянно безъ всякаго присмотра, крестьяне пользовались за небольшую плату самыми лучшими землями и крестьяне въ немъ, относительно, благоденствовали. Теперь помщица желала окончательно закрпить вс эти земли за крестьянами, оставить за ними же, безъ всякаго съ ихъ стороны вознагражденія, излишекъ земли десятинъ сто и простить имъ дополнительный 30-тирублевый платежъ, но съ тмъ только, чтобы крестьяне непремнно согласились на добровольную сдлку: это была ея слабость. Нсколько разъ собирала она въ себ крестьянъ, называла ихъ не иначе, какъ ‘друзья мои’, всенародно объявила, что они, т.-е. ея друзья, нанесутъ ей глубокій нравственный ударъ, если не согласятся покончить дло миролюбиво — и добилась, наконецъ, того, что мужики перестали платить оброкъ. Замтивъ въ барын слишкомъ ужь сильную силонность въ добровольному соглашенію, мужики начали подозрвать, что она хочетъ ихъ надуть. ‘Еслибы ей соглашеніе съ нами не особенно было выгодно, то не стала бы она изъ кожи лзть, говорили между собой крестьяне.— Знаемъ мы эту штуку-то: когда крысъ въ ловушку ловятъ, то лакомаго куска не жалютъ!’
Посл крестьяне и сами убдились въ безкорыстіи ‘чудной’ помщицы. Когда составился выкупной договоръ съ подписями крестьянскихъ уполномоченныхъ, помщица вышла на врыльцо къ толп и торжественно разорвала условіе о дополнительномъ 30-тирублевомъ платеж и объявила, что она даритъ ‘любезнымъ друзьямъ’, за ихъ довріе въ ней, всю излишнюю сверхъ законнаго надла землю. Само собою разумется, что разыгралась трогательная, сцена великодушія съ одной стороны и громко выраженной благодарности съ другой, а этого только помщица и добивалась. Когда мужики расходились по домамъ, то говорили межъ собой: ‘да еслибы мы знали, что ей только этого хочется, такъ мы бы давно согласились, а то, кто же ее зналъ? Чудная какая-то, дай Богъ ей здоровья!’
Всхъ назначенныхъ у насъ посредниковъ можно было отнести къ тремъ типамъ, рзко отличающимся одинъ отъ другого. Къ первому принадлежали посредники чиновники, постоянно мечтавшіе о какихъ-то наградахъ съ чьей бы то ни было стороны. Сначала они заискивали въ общественномъ мнніи дворянскаго клуба, а потомъ, когда поосмотрлись, начали дйствовать помягче, чтобы и въ клуб сохранить доброе имя и предъ начальствомъ, на всякій случай, не проиграть окончательно. Ко второму принадлежали богатые посредники — умренные либералы, къ которымъ, какъ помсь, можно отнести и Дормидонта Львовича. Это были по преимуществу люди добрые, потому что злиться считали неприличнымъ, честные, потому что свои родовыя имнія были у нихъ достаточно велики. Они посредническимъ своимъ жалованьемъ не дорожили, отдавая его все, цликомъ, письмоводителямъ или секретарямъ, тогда какъ у другихъ посредниковъ, секретари, получая по 15 рублей въ мсяцъ, обязаны были въ этотъ же счетъ и самоваръ ставить посреднику и чистить сапоги. Эта порода посредниковъ могла бы считаться вполн удовлетворительной, еслибы въ ней не было одного, очень важнаго природнаго недостатка: излишней горячности и вспыльчивости, которыя въ сношеніяхъ съ мужиками портили все дло. Иной разъ начнетъ толковать съ толпой мужиковъ — и дло какъ будто ладно идетъ, только вдругъ, смотришь, и разгорячился ужь, изъ себя вышелъ, какъ плохой педагогъ съ безтолковыми учениками, и началъ ругаться.
— Экая безтолочь-то, безтолочь-то какая, чортъ бы васъ подралъ! кричитъ посредникъ.— Да я вижу, ты просто дуракъ, братецъ! Ну, самъ посуди, какъ-же ты не дуракъ-то?
— Извстное дло, мы народъ темный, соглашается смиренно мужикъ и въ то же время мечтаетъ, какъ бы поскоре удрать домой, а нершенный вопросъ такъ и остается нершеннымъ и сводится на совершенно ненужныя доказательства, дуракъ ли крестьянинъ, или не дуракъ, о чемъ прежде и рчи не было.
У такого сорта посредниковъ случайно можно было замтить, въ какомъ нибудь укромномъ уголк ихъ квартиръ, напримръ въ чуланчик подъ лстницей, довольно значительные запасы акуратно связанныхъ въ пучки розогъ, о примненіи которыхъ, впрочемъ, посредники тщательно умалчивали..
— Это у васъ зачмъ розги-то тамъ лежатъ? случилось мн разъ спросить умренно либеральнаго посредника, въ квартир котораго собрался мировой създъ.
— Гд розги? Какія розги? Что вы это, батюшка, говорите?
— Да такъ, молъ, настоящія розги, въ пучки связанныя. Вонъ тамъ, молъ, въ темномъ чуланчик подъ лстницей: я тамъ галоши искалъ.
— Чортъ знаетъ, что это такое! горячился посредникъ.— Кондратій! (на эту кличку являлся камердинеръ) Скажи пожалуйста, зачмъ тамъ эта дрянь лежитъ? Вонъ, они говорятъ, розги…
— Не могу знать-съ!— отвчалъ покраснвшій Кондратій, видимо измышляя приличный случаю отвтъ.— Прошлой зимой въ этомъ флигел управляющій жилъ, такъ разв не отъ него ли остались?
— Очень, очень можетъ быть!— подхватывалъ посредникъ.— У меня дйствительно въ прошедшемъ году жилъ нмецъ-управляющій и онъ тово — любилъ, знаете… Убери, братецъ, дрянь эту сейчасъ же, да потомъ зачмъ калоши туда засовывать? Разв имъ нтъ другого мста?
Наконецъ третій типъ посредниковъ, — это ужь отъявленные юные либералы, хотя тоже изъ дтей боярскихъ, нарочно вызванные издалека, изъ столицъ, на служеніе отечеству. На первыхъ порахъ эти юные либералы начали дйствовать рзко, такъ что дворянскій клубъ перепугался-было не въ шутку и успокоился не вразъ, да и то потому только, что въ немъ же засдали и отцы юныхъ либераловъ, которые относились къ шалостямъ младенцевъ съ улыбочкой и съ обычной фразой: стерпится-слюбится. Перемелется — мука будетъ.
Здсь кстати будетъ сказать нсколько словъ о дворянскомъ клуб, о которомъ я упоминалъ такъ часто.
Въ начал шестидесятыхъ годовъ провинціальные клубы вразъ удивительно какъ оживились и пріобрли особенное значеніе. Такъ-какъ мировые посредники избирались изъ помщиковъ и помщиками, а въ клуб засдали старые вліятельные тузы помщики, мнніемъ которыхъ посредники преимущественно дорожили, то очень естественно, что мнніе дворянскаго клуба вполн замняло собою заграничное общественное мнніе, до сихъ поръ у насъ еще неизвстное. Существовалъ (да и теперь существуетъ, но уже не иметъ прежняго значенія) цлый классъ клубныхъ завсегдателей, повидимому никогда ничмъ серьёзнымъ не занятыхъ, которые сами себя назначали въ почетные наблюдатели и въ безапелляціонные судьи надъ людьми, занятыми серьёзнымъ дломъ: это были своего рода биржевые гофъ-маклеры, назначающіе цну биржевымъ бумагамъ, съ тою только разницею, что здсь роль акцій играли мировые посредники. Почти каждую недлю цна того или другого посредника измнялась, то падая, какъ лотерейные билеты или акціи главнаго общества, то повышаясь процентовъ на 30 и больше. Такъ-какъ въ провинціи тогда не было еще никакого другого клуба, кром дворянскаго, не было ничего такого, что бы напоминало собою Демутовскую малую биржу по отношенію ея къ главной, то очень естественно, что и сторонніе люди, такъ-называемые клубные гости, пробавлялись совсмъ уже обдланными, начисто обработанными слухами и сплетнями, оттуда же. Такимъ-то образомъ нердко гибла репутація порядочнаго человка отъ безалабернаго приговора троихъ-четверыхъ озлобленныхъ гофъ-маклеровъ, приговорами которыхъ, впрочемъ, съ успхомъ можно было пользоваться, принимая ихъ всегда въ обратномъ смысл, т.-е. хорошее по приговору принимая за дурное, и на оборотъ.
Проходили иногда дни и недли безъ всякихъ новыхъ слуховъ, когда пережевывалось все старое. Эти дни вполн соотвтствовали такимъ же днямъ въ биржевой жизни, посл которыхъ въ газетахъ обыкновенно пишутъ: ‘масло тихо, сало безъ спроса, на акціи желзныхъ дорогъ покупателей нтъ, продавцовъ много’. Съдутся въ обычное время господа завсегдатели въ клубъ, усядутся на любимомъ своемъ мстечк и, позвывая, потягиваясь, начинаютъ лниво спрашивать другъ друга: что, новенькаго чего нтъ-ли? Нтъ, ничего нтъ!— лниво отвтитъ другой — и тоже позвнетъ во весь ротъ, посматривая на спрашивающаго. Вс съ нетерпніемъ поджидаютъ появленія какого нибудь новаго человка, нагруженнаго свжими сплетнями, потому-то вроятно и избираютъ въ клубахъ ‘любимое мстечко’ по большей части при самомъ вход на лстницу: чтобы, значитъ, прямо съ лстницы схватить этого новаго человка и сейчасъ же выпотрошить.
Я самъ былъ разъ, случайно, въ одномъ губернскомъ город, свидтелемъ клубной встрчи новаго человка, и могу засвидтельствовать, что ни одному русскому писателю, вполн удачно изобразившему въ своемъ произведеніи новаго человка, не удастся достигнуть такого восторженнаго пріема со сторона публики, несмотря на ея долгія и напрасныя ожиданія. Новый человкъ только что пріхалъ изъ узда и привезъ важную новость: молодой либералъ-посредникъ вытолкалъ въ шею изъ своей камеры помщика, который, будто-бы, явился къ нему для разршенія какого-то не доразумнія.
Надобно было видть, какъ оживился сонный провинціальный клубъ! Какое множество новыхъ гостей въ него вразъ прибыло! Новость была привезена въ грубомъ, необработанномъ вид и потому допускала множество разнообразныхъ варіяцій. Одни положительно утверждали, что помщикъ дйствительно былъ вытолканъ посредникомъ собственноручно, и именно въ шею, другіе говорили, что помщика, по приказанію посредника, лакеи вывели подъ руки, и третьи наконецъ, опровергая эти слишкомъ ужь рзкіе слухи, высказывали предположеніе, что помщикъ и въ шею наврное ничего не получалъ и подъ руки его не выводили, а просто онъ вышелъ изъ камеры самъ, предполагая въ будущемъ возможность подзатыльника. Несмотря на неполноту извстія, напоминавшаго собою неясныя телеграммы съ поля сраженія, отправляемыя въ разгаръ битвы, въ тотъ же вечеръ въ клуб организовались сильныя партіи pro и contra посредника, впрочемъ, все больше contra.
Старая партія такъ-называемыхъ ‘блыхъ’ прямо, съ перваго же слова признала посредника непростительно виновнымъ. ‘Посл подобнаго поступка — говорили ‘блые’ — и жить на свт никакого разсчета нтъ. Если посредники станутъ въ шею выталкивать помщиковъ, явившихся за разъясненіемъ недоразумній, то они у всхъ отобьютъ охоту, а, слдовательно, нечего и дворянскія деньги нонапрасну тратить на содержаніе посредниковъ… Это дло надо разжечь, говорили блые, и уничтожить дерзкаго посредника немедленно, кто бы онъ тамъ ни былъ… Конечно, прибавляли они, жаль почтеннаго нашего собрата, старика, но что же длать? Зачмъ же онъ допусилъ воспитать своего сынка въ такихъ правилахъ?’
Вторая партія, которую составляли не одни только помщики, но также мстные ученые я юристы, логически выводила, что хотя въ шею толкаться не слдуетъ, но абсолютно не слдуетъ только лишь въ такомъ случа, если положительно будетъ доказано, что мировой посредникъ толкалъ тяжущагося именно какъ посредникъ, а не какъ частное лицо, ибо частное лицо, находясь въ своемъ дом, иметъ право допустить нкоторое даже насиліе противъ лицъ, вторгающихся къ нему тоже насильно. Въ данномъ случа, говорили люди мыслящіе, чрезвычайно важно знать: надта-ли была на посредника цпь въ то время, когда онъ толкалъ въ шею тяжущагося, или не была надта?
Дло это чрезъ нсколько дней разъяснилось оффиціальнымъ путемъ, и такъ-какъ оно бросаетъ достаточно яркій свтъ на положеніе тогдашнихъ посредниковъ, то я, по возможности покороче, передамъ его читателю.
Молодой посредникъ, только что вступившій въ должность, пріхалъ въ одно изъ селеній своего участка для поврки граматы, и, кстати, пригласилъ туда-же къ назначенному сроку нкоего помщика, который жаловался, что онъ на пять зимнихъ мсяцевъ отпустилъ крестьянъ своихъ на оброкъ, на заработки по 14 рублей, а они отдаютъ ему только по семи и отговариваются, что онъ отпускалъ ихъ именно за эту сумму. Такъ-какъ письменныхъ доказательствъ ни съ той ни другой стороны не было представлено, то посредникъ вызвалъ и крестьянъ и помщика.
Уже самый вызовъ вмст съ крестьянами сильно не показался помщику. ‘Ставить меня, имющаго чинъ и благородное званіе, на одну доску съ моимъ же мужикомъ?— ропталъ помщикъ — по моему это подло!’ но все-таки однако похалъ. Но вотъ, когда посредникъ показанія помщика началъ проврять показаніями крестьянъ, тогда терпніе его окончательно лопнуло. ‘Разв вы не могли, молодой человкъ, поговорить со мною предварительно неблагородному, наедин въ кабинет?— Разв мн, прослужившему столько лтъ Царю и отечеству въ арміи и гарнизон, нельзя было поврить на слово? А вы-то, кто же такой? горячился помщикъ все боле и боле, — разв вы не такой-же благородный офицеръ, какъ и я? Ставить меня, благороднаго человка, на одну доску съ этими… и разспрашивать ихъ при мн-же, правду-ли я говорю,— это, милостивый государь, значитъ явно потворствовать мужикамъ, явно возбуждать ихъ противъ власти. Это выходитъ уже не мирное разбирательство, а просто Шемякинъ судъ! Да, сударь, Шемякинъ судъ! Посл этого мужики на улиц станутъ насъ грабить, а вы все-таки не поврите и опять-таки поставите грабителей съ ограбленнымъ на одну доску!..
— Да, сказалъ посредникъ сдержанно: — еслибы дла о грабежахъ были мн подсудны, то я и въ приведенномъ вами случа вызвалъ бы непремнно и ту, и другую сторону, чтобы убдиться, былъ ли дйствительно грабежъ, и кто кого ограбилъ?…
Выведенный послднею фразою посредника, по неизвстной причин, изъ всякаго, терпнія, помщикъ вбжалъ въ единственную теплую комнату временнаго посредническаго помщенія, и тамъ, вроятно, подъ вліяніемъ теплоты, началъ изливать накопившуюся въ немъ желчь. Онъ кричалъ, что, во всякомъ случа, останется недоволенъ Шемякинымъ судомъ, а потому, лучше бы тотъ и не писалъ своего постановленія, что онъ постарается согнать посредника съ мста, и увренъ, что достигнетъ этого… Напрасно посредникъ, чрезъ силу сдерживаясь, просилъ помщика, ради-Бога, удалиться изъ его камеры и посл обжаловать его ршеніе, помщикъ горячился все сильне, какъ это всегда, впрочемъ, бываетъ, когда противникъ, чувствуя свое превосходство, отвчаетъ на брань холодно и логично…
— Куда жь я пойду? кричалъ помщикъ.— Въ той комнат можно только волковъ морозить, да и здсь вдь не присутствіе какое, поэтому вы не имете права заставить меня замолчать! Вы считаете меня разбойникомъ, грабителемъ, вы издалека намекаете, что я дралъ съ своихъ крестьянъ оброки несоразмрные, пусть такъ! Пусть все это правда, но прежде, чмъ это говорить про чужихъ, не мшало бы вамъ, молодой человкъ, своихъ-то припомнить…
— Эй, Иванъ! крикнулъ, наконецъ, посредникъ, быстро выбгая изъ комнаты: — побудь тутъ съ этимъ господиномъ!
Замтивъ въ дверяхъ комнаты лакея почтенной наружности, ощетинившійся помщикъ вышелъ, наконецъ, вонъ, громко проговоривъ за перегородкой дв-три такія фразы, которыя посредникъ могъ ему простить единственно только потому, что онъ былъ мировымъ посредникомъ… Неясная телеграмма въ клубъ была привезена самимъ же помщикомъ и передана знакомымъ ему новымъ человкомъ, который, разумется, съ восторгомъ взялъ на себя такое драгоцнное порученіе…
Несмотря на разъясненія обвиняемаго, несмотря на множество свидтелей, посредникъ вывернулся изъ бды, единственно только благодаря общественному положенію и стариннымъ заслугамъ отца. Нашему брату ни подъ какимъ видомъ не удалось бы вывернуться изъ такого капкана: нтъ ужь, зацпили бы разъ, такъ шалишь — не вывернешься, направленіе потому что опасное!
И этого благороднаго юношу, несмотря на заслуги его отца, потаскали-таки по разнымъ мытарствамъ, и потревожили достаточно. Не считая экстренныхъ, публичныхъ засданій губернскаго присутствія, въ которомъ посредника спасло только лишь случайное большинство голосовъ, сколько онъ долженъ былъ перенести личныхъ, отеческихъ увщаній отъ своихъ и чужихъ, сколько онъ принужденъ былъ выслушать различныхъ проповдей, изъ которыхъ каждая была не короче извстнаго увщанія Владиміра Мономаха къ дтямъ! Въ этомъ случа наше положеніе, то-есть безъ заслуженныхъ отцовъ, пожалуй, что и лучше! Вытурили бы сейчасъ же, да и кончено!
Подобныя встряски не могли не оставить рзкихъ слдовъ на характер молодаго, еще не совсмъ установившагося человка. Положимъ, чувство справедливости сохранилось въ немъ въ цлости, но жестокая встряска все-таки не пропала даромъ: она перемстила вс эти, прежде легко проявляющіяся наружу, чувства поглубже. Взбудараживъ внутренности, она закопала ихъ въ боле или мене толстый слой жира, такъ что наружу выскакивать стало имъ гораздо-таки потрудне прежняго, а потомъ, разумется, при благопріятной обстановк, слой жира все будетъ длаться толще и толще, достигнетъ, наконецъ, толщины двойной англійской подошвы, такъ что жиръ этотъ нужно будетъ предварительно растопить, если кто захочетъ добраться до того мста, гд находится консервъ благородныхъ чувствъ и побужденій.
Что пертурбація возъимла нкоторое дйствіе на увлекающагося посредника — это я видлъ изъ его распоряженій по крестьянской жалоб, поданной ему вскор посл первой встряски.
Вотъ эта жалоба, въ томъ самомъ вид, въ какомъ она была представлена:

‘Г. мировому посреднику
такого-то волостнаго правленія рапортъ.

‘Временно-обязанная крестьянка, жонка Марфа Архипова, явясь въ сіе правленіе, объявила, что она 3-го сентября, будучи по наряду сельскимъ старостою на господскую жатву, и гд во время таковой самъ господинъ-помщикъ, ходя по жнив съ палкою въ рукахъ и каждую женщину къ скорйшей жатв понуждаетъ, но въ особенности обратилъ вниманіе на ее, и съ произношеніемъ матерныхъ словъ и много разъ обзывалъ ее, какъ и мужнюю жену, непотребной, но ей противу сего сказано, что боле невозможной силы жать она не въ состояніи и не уметъ, на что господинъ помщикъ имемой у него палкою въ рукахъ по наклоненіи ее къ жниву началъ бить, но, по изломаніи палки на трое, сталъ кулаками по лицу и вискамъ, причинилъ ей жестокое побойство, отъ каковаго она не токмо работы произвести, но едва можетъ и ходить. А вслдъ за этимъ, того жь общества и деревни, другая жонка Александра Екимова явилась, что и ее, во время таковой же жатвы, оный же помщикъ съ произношеніемъ ругательныхъ словъ и названіемъ непотребной, но, кром того, приводя причину за отлучку ее для естественной надобности, причинилъ ей жестокое же побойство со изломаніемъ палки, по вискамъ и голов кулаками, и до такой степени продолжалъ, что она отъ таковыхъ побойствъ и слабыхъ ея силъ, нечувствуя… (на этомъ мст въ жалоб неразборчивое слово). Просили эти жонки о причиненныхъ имъ побойствахъ по невозможномъ принужденіи къ работ господиномъ-помщикомъ довести до свднія начальства. Сентября 8-го 1862 г.’.
Разумется, гуманному посреднику отъ души было жаль несчастныхъ жонокъ, объ которыхъ господинъ-помщикъ изломалъ дв палки, но онъ поступилъ уже не попрежнему, энергія его покинула уже окончательно, и все это посл перваго же внушенія! Посредникъ самъ похалъ къ помщику и уговорилъ его, но избжаніе скандала, заплатить избитымъ рубля по три-по четыре, помщикъ согласился, но, тмъ не мене, денегъ не отдалъ, и, вроятно, самъ же посл похохоталъ немало надъ трусливой гуманностью проученнаго имъ юноши!
Прошелъ цлый годъ посл происшествія, посредникъ совсмъ позабылъ объ немъ, и былъ даже отчасти радъ, что съ рукъ скачалъ щекотливое дло, но волостное правленіе опять напомнило ему о забытомъ рапортомъ. Что длать? Нужно какъ-нибудь уладить противное дло. Пріхалъ посредникъ въ деревню и вызвалъ потерпвшихъ отъ побоевъ и свидтелей.
— Дло это я не имю права ршать, сказалъ онъ.— Подавайте просьбу въ уздный судъ!
— Куда ужь намъ въ судъ подавать, кормилецъ, заголосили бабы.— Мы и то не рады, что дло-то начали!
— Такъ, значитъ, вы отказываетесь отъ своей просьбы?
— Заневолю, батюшка, откажешься! Боимся, чтобы намъ и отъ начальства-то чего не было… Вотъ какъ бы ты, ваша милость, оказалъ намъ божескую милость?
— Я вамъ сказалъ уже, что это дло до меня не касается! проговорилъ посредникъ, пожимая плечами.
— Извстно, кормилецъ, что до тебя не касается и не твое дло, а вотъ какъ бы ты самъ създилъ къ барину-то нашему, и самъ бы попросилъ: не пожалуетъ ли онъ намъ деньжонокъ, хоть сколько нибудь? Тебя-то онъ, поди, тронуть не посметъ? кланяясь въ землю, голосили бабы, какъ будто отчасти сомнваясь, не можетъ ли полно-лихой помщикъ и самому-то посреднику ‘причинить жестокаго побойства со изломаніемъ палки’.
— Эхъ, бабы, бабы, бросьте вы лучше это поганое дло! глубоко вздыхая, сказалъ гуманный посредникъ, окончательно уже вступившій на путь ‘примиреній во что бы то ни стало’, по которому идетъ большинство ныншнихъ мировыхъ судей, и по которому неизмнно шло большинство ихъ предшественниковъ, мировыхъ Посредниковъ.
Посщая изрдка камеры петербургскихъ мировыхъ судей, я всегда мысленно переношусь во времена, давно прошедшія, въ провинціальную глушь, въ какую-нибудь полуразвалившуюся избенку, въ которой мировые посредники, при разъздахъ, чинили судъ и расправу. Разницы, право, нтъ никакой, кром той разв, что ныньче судьи каждому говорятъ ‘вы’, а тогда со всми тыкались. Вотъ, на выдержку, примръ изъ старинной посреднической практики.
Одинъ, желчнаго характера помщикъ, замчая съ нкотораго времени у себя въ имніи повсюду антагонизмъ, неповиновеніе и воровство, похалъ разъ, чмъ-то разсерженный, осматривать свою мельницу. Какъ разъ подъ сердитую его руку попалъ какой-то работникъ изъ дворовыхъ, парень смирный, но лнивый и неповоротливый. Получивши ни за что, ни про что первую зуботычину, парню слдовало бы скрыться, но онъ съ дуру остановился, а баринъ къ первой зуботычин прибавилъ вторую, а потомъ третью и четвертую, такъ что одна сторона лица срочно-обязаннаго распухла, какъ у петербургскаго дачнаго жителя, слишкомъ рано перехавшаго на дачу. Парню растолковалъ кто-то, что теперь, по новому закону, драться помщикамъ ужь больше нельзя, и потому, покуда флюсъ еще не прошелъ, парень отправился съ жалобой къ мировому посреднику.
Посредникъ оказался человкомъ добродушнымъ, нрава очень веселаго, но именно, вслдствіе мягкости характера, терпть не могъ споровъ и раздоровъ, и во всякаго рода длахъ только и мечталъ о добровольныхъ соглашеніяхъ.
— Что теб, мой милый, отъ меня нужно? ласково спросилъ онъ вошедшаго къ нему парня съ флюсомъ.
— Да вотъ, ваше благородіе, отвчалъ парень, переминаясь съ ноги на ногу: — баринъ на мельниц меня убилъ: даже хлбъ жевать на лвую сторону нельзя.
— Такъ ты бы жевалъ покуда, мой другъ, на правую, отвчалъ посредникъ, у котораго въ голов блеснула уже мысль о соглашеніи.
— Извстно, что можно и на лвую жевать. Допрежъ сего, какъ новаго закона еще не было, иной разъ такъ отхлыщутъ, что ни на правую, ни на лвую щеку жевать нельзя, а теперь обидно!
— На что же обижаться-то, мой другъ? Ну, самъ ты возьми хоть себя:, чай, какъ разгорячишься, и самому никто подъ руку не подвертывайся? Можетъ, въ то время, какъ ты подвернулся, барина твоего разсердилъ кто-нибудь: что же тутъ удивительнаго, что онъ тебя и толкнулъ потихоньку?
— Какое, ваше благородіе, толкнулъ потихоньку! Разъ десять по рож хлыстнулъ — свидтели есть. Вдь ныньче драться-то не позволено. Я съ жалобой пришелъ.
— Ахъ, мой другъ, какой же ты странный человкъ! Я самъ знаю, что не позволено — учить меня нечего, но разв въ этомъ дло? Ну, что за бда, если въ горячности, или какъ-нибудь нечаянно толкнулъ тебя человкъ, стоитъ ли дло-то начинать — самъ ты подумай? Вдь чрезъ полтора года ты будешь совершенно свободнымъ человкомъ, какъ птица — лети на вс четыре стороны: ну, трудно ли теб потерпть ‘еще какихъ-нибудь восемнадцать мсяцевъ, протерпвши уже двадцать лтъ?… Наконецъ, вы и меня-то хоть немножко бы пожалли: у меня вдь и безъ вашихъ пустяковъ разныхъ длъ цлый ворохъ…
Срочно-обязанный на минуту задумался. ‘И въ самомъ дл’, разсуждалъ онъ: ‘всего-то приходится мн ждать 18 мсяцевъ, а отъ посредственника, видно, все равно, ничего не добьешься’…
— Э, ну ихъ, подожду! сказалъ парень, махнувъ рукой.
Такимъ, истинно-христіанскимъ, хотя нсколько одностороннимъ, понятіемъ о долготерпніи и незлобіи проникнуто большинство ныншнихъ мировыхъ судей, даже столичныхъ, о провинціальныхъ я уже и не говорю. Почти вс они безъ исключенія считаютъ своей обязанностью, во что бы то ни стало, непремнно примирить тяжущихся, хотя бы у одной изъ тяжущихся сторонъ рыло было сворочено На сторону кулакомъ другой, сильнйшей тяжущейся стороны. Если кто не полнится побродить по камерамъ мировыхъ судей обихъ столицъ, то онъ самъ отыщетъ множество подтвержденій сказанному. Иной разъ являются въ камеру жестоко избитый, робкій, чахоточнаго вида ученикъ какой-нибудь мастерской и избившій его, плечистый мастеръ, у котораго даже и въ присутствіи судьи кулаки оказываются въ сжатомъ положеніи, какъ бы наготов на всякій случай. Начинается разбирательство.
— Что вы на это скажете, подсудимый? спрашиваетъ судья, выслушавши безсвязную, заглушаемую слезами, жалобу истца.
— Толкнуть я его, правда что толкнулъ потихоньку, говоритъ подсудимый, свирпо посматривая на истца:— но какъ же мн было и не толкнуть, если онъ суется не въ свое дло? Вы не смотрите, ваше благородіе, что онъ смиренный такой, это онъ такъ здсь-то только… Это такая, ваше высокородіе, бестія продувная…
— Подсудимый, воздержитесь отъ ругательныхъ словъ.
— Это я такъ только, ваше высокородіе, невзначай, потому терпнья ужь нтъ никакого. Ты вотъ вернись только ко мн, попробуй… свирпо обращается онъ къ трепещущему истцу:— я, братъ, тебя…
— Истецъ и подсудимый, не желаете ли покончить дло примиреніемъ? перебиваетъ судья.
Мальчикъ плачетъ.
— Какое толкнулъ! бормочетъ онъ безсвязно.— Спервоначала колодкой по голов звякнулъ, а потомъ за волосы… потомъ тузить кулачищами началъ… Тузилъ-тузилъ…
— Совтую вамъ примириться, настаиваетъ судья.— Ну, мировая, что ли?
— Съ моей стороны я согласенъ, ваше высокородіе… резонерствуетъ плечистый мастеръ.— Оно, конечно, мальчикъ молодой, глупъ еще…
Вслдъ затмъ, какимъ-то, совершенно непонятнымъ ни для самихъ тяжущихся, ни для публики, манеромъ совершается примиреніе. Мальчикъ выходитъ изъ суда съ плачемъ, а за нимъ по пятамъ грозно слдуетъ плечистый отвтчикъ съ лицомъ свирпымъ, и ничего добраго необщающимъ…
Былъ еще у насъ, впрочемъ, какъ исключеніе изъ общаго правила, особенный сортъ ‘галантерейныхъ мировыхъ посредниковъ’, такихъ же вжливыхъ съ подначальными имъ людьми, какъ ныншніе мировые судьи, но при одномъ имени которыхъ крестьяне почему-то всегда говорили: ‘охъ, мягко стелетъ, да жестко спать!’ Эти господа, пріучая крестьянъ къ мстоименію ‘вы’, постоянно ничего не длали, ‘Положеніями’ не интересовались, праздники проводили въ городахъ, вн участковъ, и канцеляріи у нихъ, изъ экономическихъ разсчетовъ, помщались въ снныхъ чуланахъ, гд въ безпорядк валялись планы и различные выкупные и дарственные договоры.
Дня чрезъ три по вступленіи въ должность одного такого господина, является къ нему просительница, молодая горничная нецивилизованной помщицы, которая, въ порыв негодованія, закатила просительниц пощечину.
Посредникъ, расхаживавшій, отъ нечего длать, взадъ и впередъ по комнат въ халат, быстро переодлся какъ слдуетъ и принялся за разборъ дла.
— Какъ васъ зовутъ?
— Саломанидой-съ!
— Не угодно ли садиться, предложилъ посредникъ, пододвигая стулъ.— Прошу васъ разъяснить, въ чемъ заключается ваша жалоба?
Горничная начала-было разъяснять, но въ тотъ моментъ, когда она приближалась уже къ барской пощечин, черезчуръ вжливый посредникъ очень некстати прервалъ ея разсказъ:
— Да что-жъ вы, однако, стоите? Садитесь, пожалуйста! сказалъ онъ, выказывая намреніе усадить истицу насильственно.
Совершенно неожиданно, горничная оскорбилась.
— Позвольте спросить, что это значитъ, милостивый государь, за кого вы меня принимаете? Вы, кажется, думаете, что я изъ какихъ-нибудь: въ такомъ случа очень ошибаетесь!.. Должно быть, я не туда зашла! быстро проговорила она, удаляясь изъ камеры озадаченнаго посредника.
Этого сорта господа были просто божескимъ наказаніемъ, какъ для мировыхъ създовъ, такъ и для крестьянъ своего участка. Сами замчая, что все, ими сдланное, никуда не годится, изъ боязни ошибиться, они со всякимъ, даже вовсе не подходящимъ дломъ, тали мужиковъ въ уздный городъ на мировой създъ, который-де тамъ ужь ршитъ, какъ знаетъ. Въ одномъ сел, напримръ, мужикъ потерялъ на базар 25 рублей и заявилъ чрезвычайно неясное подозрніе на того-то. Посредникъ, имвшій о подсудности такія же понятія, какъ и мужикъ, послалъ его на мировой създъ, и злосчастный мужикъ, потерявшій 25 рублей, принужденъ былъ прохаться, разумется, понапрасну, верстъ полтораста, если считать туда и обратно.
Чтобы хотя чмъ-нибудь заявить свою дятельность, эти господа вдругъ, ни съ того ни съ сего, длались отъявленными либералами, но и въ этомъ случа образомъ своихъ дйствій напоминали извстную сказку объ Иванушк-дурачк. ‘Когда мы вс изъ дому уйдемъ и ты куда-нибудь вздумаешь, такъ дверь-то, Иванушка, запри!’ сказала ему матушка.— ‘Извстно, запру!’ отвчалъ Иванушка, но онъ понялъ приказъ по своему: онъ понялъ такъ, что ему самую-то дверь стеречь приказано, а потому, уходя изъ избы, снялъ дверь съ петель и понесъ съ собой на плеч, оставивъ избу на разграбленіе ворамъ’.
По такому же рецепту дйствовали и галантерейные посредники. Случилось разъ прозжать одному изъ нихъ мимо помщичьяго сада, и видитъ онъ сквозь ршетчатый заборъ, что въ саду, на полянк, три бабы стожокъ сна мечутъ, а мужикъ стоитъ на стожк съ вилами. Обыкновенная эта сцена возмутила, почему-то, посредника до глубины души. Какъ осмлился этотъ варваръ присуждать женщинъ къ такой тяжкой работ?— разсуждалъ посредникъ, поглядывая сквозь заборъ. (Посл помщикъ говорилъ, что если онъ еще разъ замтитъ посредника около щелки забора, то ошпаритъ его кипяткомъ. Вроятно, опасаясь исполненія угрозы, посредникъ никогда къ помщику и не заглядывалъ). Тутъ же, мимоздомъ, посредникъ увидалъ бабъ, подымающихся на гору съ ведрами воды изъ единственной въ селеніи рчки въ овраг. На бду, узналъ онъ, что бабы несли воду въ барскій домъ. Всего этого вполн было достаточно, чтобы настрочить цлый обвинительный актъ въ самомъ либеральномъ дух противъ ужаснаго помщика, съ которымъ крестьяне никакъ не могли окончательно раздлаться именно потому, что и тотъ и другіе видли посредника только лишь издали, или въ щелк забора, или скачущимъ на тройк караковыхъ.
Результаты подобной дятельности извстны: капризный помщикъ, безъ толку раздражаемый трусливымъ посредникомъ, капризничалъ еще больше, такъ что крестьяне, наконецъ, готовы были бы бжать на Амуръ, не взирая на желзные колпаки, а посредникъ ихъ только тмъ и занимался, что читалъ во множеств получаемыя отъ раздраженныхъ помщиковъ и помщицъ письма, въ род нижеслдующихъ:

‘Милостивый государь!

‘Я очень сожалла, что вы не постили меня, когда были въ первый разъ въ имніи моемъ, и не представили мн жалобы крестьянъ прежде, чмъ бы составлять одностороннее ршеніе.
‘Вода при моемъ имніи только тамъ и есть, гд вы ее видли, и мсто ея тутъ, если не отъ сотворенія міра, то никакъ не позже всемірнаго потопа, съ тою разницею, что для большаго накопа устроена впослдствіи плотина, но за водой можно ходить не тамъ, гд вы шагами намрили 270 саженъ, а позади усадьбы, гд возвышенность похоже, за то разстояніе гораздо длинне и туда женщины рдко ходятъ. Если вода находится на довольно значительномъ разстояніи отъ моего дома, то та же вода, а не другая, на томъ же разстояніи находится и отъ крестьянской усадьбы. Обычай здсь таковъ, что воду носятъ не только женщины, но даже двочки для всхъ своихъ домашнихъ потребностей, если же иногда, за недосугомъ бабъ, мужики отправляются за водою на лошади, то мучатъ только это животное, которое съ великимъ трудомъ втаскиваетъ бочку или кадку съ водою, особенно въ мокрую погоду, когда скользятъ ихъ неподкованныя ноги, тогда какъ женщины и двочки по обычаю и по привычк, свободно несутъ ведра съ водою, и это длается, вроятно, съ тхъ поръ, какъ стали на этомъ мст жить люди’.
Или: въ письм вашемъ, господинъ посредникъ, я замчаю явную ошибку, потому что подтверждать то, чего вы не видали и чего нтъ, — было бы крайне неблагородно, даже безчестно, а это не соотвтствовало бы ни принятому вами на себя званію, ни данному вамъ образованію, въ противномъ же случа, богъ-знаетъ, что ужь и думать о людяхъ!… и т. п.
‘Что же касается до швырянія женщинами сна при одномъ работник, которому он подавали сно,— то это такой дрязгъ, такая пошлость, такая ничтожная мелочь, что я ставлю себя далеко выше, чтобы на эту случайную дрянь обращать свое вниманіе.
‘Затмъ, если вы справедливы и правы, а мировой създъ могъ дозволить себ назвать отзывъ мой неосновательнымъ, то этому създу и вамъ слдуетъ уже поддержать свое ршеніе, а именно: сохраняя здоровье женщинъ и двочекъ, воспретить имъ носить воду, а мужьямъ и отцамъ посылать ихъ за водою. Тогда только будетъ видно, что ршеніе иметъ смыслъ.’
Подобнаго рода письма, разумется, совершенно отравляли праздные часы и дловыя минуты галантерейнаго посредника. Онъ жаловался на дерзкую помщицу, хотя и неуспшно, выходилъ изъ себя, но, мало-по-малу, мирился съ своей участью: онъ бросалъ дло окончательно, хотя покинуть прекрасную должность съ прелестнымъ жалованьемъ у него не хватало характера. Примкнувши въ семейству посредниковъ, спеціально занимающихся ‘полученіемъ жалованья’, онъ свою общественную дятельность переносилъ на домашнюю почву и началъ изображать собою первообразъ ныншнихъ провинціальныхъ мировыхъ судей, про которыхъ въ газетахъ пишутъ нижеслдующее:
‘Въ Одесс много говорятъ о случа, приключившемся съ однимъ изъ нашихъ мировыхъ судей — строгимъ пуристомъ. Жена его какъ-то побранила кучера, послдній заявилъ жалобу мужу ея, какъ мировому судь. Мировой судья торжественно позвалъ жену, и, разобравъ все дло, приговорилъ ее въ штрафу въ 50 руб.’
Или, вотъ что, напримръ, пишетъ корреспондентъ ‘Соврем. Изв.’ объ одномъ изъ участковыхъ судей Симбирской губерніи:
‘Одинъ участковый мировой судья Симбирскаго узда, должно быть, за неимніемъ другихъ длъ, подаетъ отъ себя самому же себ прошенія, кладя ихъ съ поклономъ къ себ на столъ, и потомъ заходитъ за ршетку на свое мсто, надваетъ на себя цпь, читаетъ во всеуслышаніе свое прошеніе и приступаетъ къ судоговоренію. Въ одномъ случа, а именно въ дл о покраж у него изъ сада клубники, кончилось мировою, такъ-какъ крестьянская баба, соблазнившаяся клубникою, но избжаніе дальнйшаго судопроизводства, согласилась заплатить судь-истцу 5 руб., которые онъ и взялъ, называя, впрочемъ, похитительницу не иначе, какъ ‘милостивая государыня’. Въ другомъ случа производство дла ведено другимъ образомъ. По подач себ прошенія объ увоз у него съ поля сноповъ ржи и прочтеніи онаго, положена была резолюція: ‘пригласить для разбирательства почетнаго мироваго судью такого’. Въ назначенное время приглашенный почелъ долгомъ явиться, возслъ на судейское мсто и приступилъ къ разбирательству. Началось судоговореніе. Судья-истецъ весьма краснорчиво изложилъ всю тягость содяннаго крестьяниномъ проступка, коснулся, между прочимъ, того зла, которое проистекаетъ изъ неуваженія къ чужой собственности, и просилъ строжайшаго наказанія преступника. Потомъ очередь дошла до отвтчика, который ничего не могъ сказать въ свое оправданіе, кром какихъ-то пустяковъ. Тогда судья-истецъ, движимый состраданіемъ къ меньшему собрату и довольный выказать готовность къ защит угнетенной невинности, обратился къ судь и объяснилъ, что находитъ защиту весьма слабою и проситъ дозволить ему принять эту защиту на себя, хотя и противъ себя. Получивъ на такое необыкновенное предложеніе согласіе какъ отъ судьи, такъ и отъ милостиваго государя, оказавшагося виновнымъ въ краж сноповъ, судья-адвокатъ сталъ на мсто обвиняемаго и началъ защиту, причемъ мало-по-малу взошелъ въ такой азартъ, что распушилъ самъ себя, какъ говорится, на чемъ свтъ стоитъ! Несмотря, однако же, на блестящую защиту, крестьянинъ все-таки былъ приговоренъ къ штрафу. Тогда судья-истецъ, онъ же и защитникъ, въ довершеніе своего гражданскаго подвига, подписалъ на это ршеніе за себя удовольствіе и за отвтчика неудовольствіе.’
Если переданное корреспондентомъ справедливо, то можно головой ручаться, что описанный, оригинальный мировой судья принадлежалъ прежде къ мировымъ посредникамъ.
Мн остается еще, для полноты очерка, сказать нсколько словъ о посредникахъ-драчунахъ, которые въ старые годы водились въ большомъ количеств, да и теперь еще, кажется, не совсмъ перевелись.
Происхожденіе этого особаго вида очень понятно, если мы припомнимъ, изъ какой среды общества избирались мировые посредники. Нердко назначались въ эти хорошо обезпеченныя должности отставные капитанъ-исправники, бывшіе становые пристава, даже вышедшіе въ отставку по разнымъ непріятностямъ полиціймейстеры, наконецъ просто помщики съ воинственными наклонностями въ мирное время, мудрена ли было ожидать, что эти люди когда нибудь прорвутся въ своихъ новыхъ мирныхъ должностяхъ и припомнятъ старинку? Вдь случается же такой грхъ ь съ мировыми судьями и даже съ самими членами новыхъ судебныхъ учрежденій: нтъ-нтъ, да и ухватитъ за бороду деревенскаго попа, или прикрикнетъ на какую нибудь слишкомъ застнчивую истицу: я, молъ, тебя велю выпороть! Посредническая или судейская цпь сама по себ еще ничего не значитъ и характера человка измнить не можетъ. Не только бронзовая цпь, но даже, говорятъ, настоящіе желзные кандалы, — и т иной разъ не въ силахъ удержать человка, когда страсти въ немъ разъиграются.
Одного, знакомаго мн чиновника каждый день посщала цлая толпа крестьянъ, которые съ разныхъ концовъ губерніи шли къ нему посовтоваться, какъ имъ быть, такъ-какъ своимъ посредникамъ они плохо врили. Вотъ однажды являются къ нему пять стариковъ и съ ними молодой парень съ завязаннымъ глазомъ, который оказался въ ужасномъ положеніи: блокъ налился кровью, веки распухли, а подъ глазомъ огромный синякъ.
— Зачмъ парня-то сюда привели? спросилъ чиновникъ.— Его бы лучше къ лекарю. Ушибли, что ли?
— На добровольномъ соглашеніи посредственникъ пришибъ! отвчали мужики.— Вотъ мы нарочно и привели-то его къ твоей милости, спросить: какъ намъ съ этимъ дломъ быть и куда жаловаться?
Странный этотъ случай объяснился очень просто. По уставной грамат въ имніи одного помщика оказался большой излишекъ земли въ крестьянскомъ надл, за временное пользованіе которымъ владлецъ запросилъ несообразно высокую дну. Долго уговаривалъ крестьянъ самъ помщикъ, потомъ на подмогу ему явился посредникъ-пріятель помщика, но убжденія эти до такой степени надоли крестьянамъ, что они поршили на сходк не брать отрзка ни за какую цну, чтобы только какъ нибудь развязаться. Покуда мужики разсуждали на двор, посредникъ усплъ порядочно-таки позакусить у пріятеля-помщика, отъ котораго вышелъ ‘красный-такой’, по словамъ мужиковъ и, прочитавши вслухъ грамату, потребовалъ, чтобы уполномоченные подписались подъ поврочнымъ актомъ. Вотъ въ этотъ самый моментъ парня нелегкая и угоразлила сказать, что ‘подписываться-де мы не станемъ’, за что онъ и получилъ, при всемъ сход. нсколько ударовъ кулакомъ по глазу.
Посовтовавшись съ чиновникомъ, поршили сейчасъ же идти въ губернское присутствіе съ жалобой на неправильныя дйствія посредника, и дйствительно пошли, но съ полдороги парень убжалъ отъ стариковъ и посл, когда его спрашивали, зачмъ онъ убжалъ?— парень могъ только отвтить:
— А кто знаетъ, зачмъ? Какъ стали мы подходить къ присутствію-то этому, такой страхъ на меня напалъ, что и сказать нельзя! Улепетну-ка, думаю, покуда по добру-по-здорову: хоть одинъ-то глазъ цлъ покуда — и то слава Богу!
Изъ разныхъ мстностей нашего обширнаго отечества пишутъ, что даже и въ настоящее время ‘посредники-драчуны’ еще не только не перевелись, но даже, относительно, благоденствуютъ, пользуясь поддержкой людей сильныхъ. Носились достоврные слухи, что въ прошедшемъ году одинъ посредникъ вышибъ зубъ волостному старшин, отъ котораго поступила жалоба въ мстное губернское присутствіе. Членъ присутствія, командированный на дознаніе, сдлалъ все отъ него зависвшее, чтобы какъ нибудь потушить скандалъ, но сильно стснялся только тмъ обстоятельствомъ, что зубъ былъ пришитъ къ длу. Препятствіе это, разумется, было устранено общими силами, потому что, во всякомъ случа, гораздо удобне крестьянскій зубъ отшить отъ дла, чмъ скандализировать благороднаго, хотя немножко и увлекающагося человка, нкоторымъ образомъ члена своей семьи. ‘Посредники-драчуны’, какъ я слышалъ, пользуются въ нкоторыхъ мстностяхъ даже особеннымъ уваженіемъ въ старо-дворянской сред. Одинъ изъ нихъ разъ очень остроумно и не безъ юмора разсказывалъ при многолюдномъ собраніи, какъ онъ своей тяжелой посреднической цпью разбилъ рыло сельскому старост… И никакъ нельзя сказать, чтобы эти посредники-драчуны были людьми свирпыми, злыми по натур, встрчались между ними нердко предобродушнйшія созданія. Зналъ я лично одного такого добряка, который скъ своихъ подчиненныхъ не по собственному побужденію, а просто потому, что, по слабости характера, никакъ не могъ не согласиться съ требованіемъ помщика.
Разъ встрчаю такого чудака на улиц. Ну, что, спрашиваю, какъ дла идутъ?
— Ничего, слава Богу, все смирно, только вотъ одинъ помщикъ-нмецъ одолваетъ ужь очень: все наказаній требуетъ. Каждый разъ, какъ задешь въ его имнье,— непремнно двоихъ-троихъ мужиковъ выставитъ, чтобы отпороть.
— Ну, что же вы-то?
— П-п-орю! добродушно отвчалъ посредникъ, имвшій привычку заикаться.
Этимъ я, до поры-до-времени, заключу свое повствованіе о мировыхъ посредникахъ, предоставляя длать выводы изъ всего сказаннаго самому читателю. Впрочемъ, общіе выводы длать еще пожалуй что и рано.
О мировыхъ създахъ много распространяться нечего, потому что они составлялись изъ тхъ же мировыхъ посредниковъ, а предсдательство узднаго дворянскаго предводителя и участіе члена отъ правительства особенно замтнаго вліянія на нихъ не имли, да и не могли имть. При полномъ отсутствіи гласности и публичности — мировые създы въ самомъ начал своего существованія пріобрли чисто домашній, халатный характеръ, въ особенности въ тхъ уздахъ, гд създы собирались не въ городахъ, а въ имніи помщика-посредника. Хозяинъ принималъ въ своемъ барскомъ дом членовъ създа, какъ дорогихъ гостей, кормилъ ихъ и поилъ иногда дня по два, по три, а посл сытныхъ хозяйскихъ обдовъ, какъ извстно, не особенно было удобно слишкомъ строго разбирать крестьянскія на него жалобы. Въ уздныхъ городахъ публика могла бы посщать създы, но сама почему-то не шла, многіе просто дичились идти на квартиру предводителя и не знали, что они имютъ на то право по закону. Были и такіе предводители, которымъ чрезвычайно хотлось привлечь на създъ публику, чтобы при ней сказать заране подготовленную рчь, они изъ силъ выбивались, чтобы заманить хотя человкъ десять стороннихъ слушателей, но вс ихъ попытки разрушались сами собою. Иные, для приманки, устроивали въ дни създа пригласительные обды человкъ на 30, имя въ виду квартирующихъ въ город армейскихъ офицеровъ, но приглашенные офицеры являлись именно тогда, когда уже нужно было садиться за обдъ: иной разъ подгонятъ изъ минуты въ минуту, къ великому огорченію предводителя, который принужденъ былъ говорить свою рчь уже за самымъ обдомъ. На второмъ уже году своего существованія, създы во многихъ уздахъ не собирались вовсе: прідутъ два посредника, изъ которыхъ одинъ постоянно и безъ того живетъ въ город, прождутъ понапрасну до ночи, — и потомъ разъзжаются себ по домамъ, потому что двое не составляютъ коллегіи. Перестали, разумется, ходить на нихъ и просители — мужики, у которыхъ безплодное хожденіе на мировые създы выражалось фразою: ‘напрасно лапти драть’. Впрочемъ, иной мужикъ и радъ бы не идти, но нельзя: или приказано, или посредственника своего отъискиваетъ, такъ-какъ его во все остальное время мсяца нигд семью собаками не отъищешь. Иной задетъ въ чужой уздъ, или даже губернію и сидитъ тамъ себ въ своемъ помсть, даже жалованье, създитъ получить за нсколько мсяцевъ вразъ, а мужикъ его ищетъ понапрасну и иной разъ не отъискиваетъ даже на мировомъ създ. Надобно, впрочемъ, замтить, что хотя създы очень часто не составлялись за отсутствіемъ необходимаго количества членовъ, но все-таки считались учрежденіями постоянно существующими: ассигнованную на нихъ сумму они получали аккуратно. Постоянной квартирой създа въ уздномъ город нердко пользовался одинъ изъ мировыхъ посредниковъ и въ экстренныхъ случаяхъ, напримръ при большомъ наплыв гостей на какую-нибудь купеческую свадьбу, отводилъ въ ней квартиры для прізжающихъ. Вс, такъ-называемыя, текущія дла на създ обыкновенно разршалъ одинъ изъ членовъ, который поумне, или просто секретарь, а прочіе только подписывали, такъ что, собственно, въ полной коллегіи и надобности никакой не предвидлось. Изъ всего сказаннаго читатель видитъ, что мировые създы ничмъ не отличались отъ всхъ другихъ нашихъ общественныхъ учрежденій, напр. земскихъ управъ и т. п., слдовательно и распространяться объ нихъ незачмъ, достаточно описать только одинъ.
‘Весною 1862 года, въ самую распутицу, пишетъ одинъ чиновникъ, перебывавшій почти на всхъ създахъ губерніи, случилось мн быть на одномъ изъ многолюднйшихъ създовъ. Впечатлнія, мною вынесенныя съ этого създа, передаю читателю.
‘Часовъ въ 11 утра отправился я въ домъ, занимаемый членами създа. Квартира оказалась очень. удобною и, вообще, какъ я посл убдился, все, что касалось до хозяйства, было устроено превосходно, несравненно по крайней мр лучше, нежели на всхъ остальныхъ създахъ въ губерніи. Въ другихъ уздныхъ городахъ члены прізжали обыкновенно на квартиру узднаго предводителя и поневол должны были пользоваться въ дни създа даровымъ продовольствіемъ, не имя никакой возможности заплатить за все ими съденное, и выпитое, на описываемомъ же създ все было устроено на боле раціональныхъ началахъ. За день до създа, изъ губернскаго города прізжалъ заране заподряженный поваръ съ помощниками и съ самою разнообразною провизіею и винами, такъ что на этомъ създ всегда можно было разсчитывать пообдать такъ, какъ далеко не всякому помщику удается пообдать и дома. Благодаря этому послднему обстоятельству, създъ посщался со стороны помщиковъ очень усердно, такъ что здсь, мене нежели гд нибудь, можно было заподозрить ихъ въ равнодушіи къ новымъ гласнымъ учрежденіямъ. Посторонніе постители изъ помщиковъ пользовались всмъ безвозмездно, какъ гости, а все, ими съденное и выпитое, раскладывалось поровну на постоянныхъ членовъ, которымъ иногда приводилось платить рублей по десяти, и даже больше, за одни сутки.
Забравшись слишкомъ рано на създъ, я не нашелъ тамъ еще ни одного члена. Изъ пяти посредниковъ, какъ я узналъ, пріхалъ покуда только одинъ, да и тотъ съ дороги спалъ еще гд-то, въ отдаленной комнат. Среди залы разложенъ былъ большой столъ, накрытый краснымъ сукномъ, уставленный чернилицами и песочницами: все было такъ, какъ въ любомъ присутственномъ мст, только членовъ не доставало. На двор и въ сняхъ помщалась толпа мужиковъ и бабъ, забравшихся сюда еще до свту. Нкоторые изъ нихъ спали, нкоторые жевали хлбъ. Въ зал у окна, за особеннымъ столикомъ, сидлъ секретарь мироваго създа и усердно что-то такое вписывалъ въ толстую тетрадь.
Отъ скуки я попробовалъ-было заняться съ секретаремъ създа разговорами, полагая, что, до открытія засданія, и ему длать нечего.
— Это вы что такое, спрашиваю, записываете?
— А это я вписываю въ книгу постановленія мироваго създа по всмъ тмъ дламъ, которыя поступили. Больше все объ утвержденіи отрзокъ-съ!
— Какія же такія постановленія? Вдь създъ собирался мсяцъ назадъ, такъ разв еще съ той поры не записаны постановленія, которыя на немъ сдланы?
— Какъ это можно-съ! отвчалъ секретарь съ улыбкой.— У насъ дло ведется аккуратно-съ! Постановленія прошедшаго създа вписаны у меня еще до прошедшаго же създа-съ, а теперь, я пишу постановленія по тмъ граматамъ, которыя къ сегодняшнему създу поступили-съ!
— Какъ? Разд здсь не просматриваютъ самыхъ граматъ, а прямо, на обумъ, постановленія пишутъ?
— Да зачмъ же ихъ просматривать-то?— Вдь ихъ ужь разъ поврялъ посредникъ? Я полагаю, что посреднику было бы даже нсколько оскорбительно, еслибы всякую грамату опять проврять стали. Притомъ и не успютъ: вонъ вдь ихъ кипа какая! сказалъ секретарь, указывая пальцемъ належавшую передъ нимъ, дйствительно толстую, кипу.— У насъ завсегда такъ длается-съ: я подготовлю, а потомъ, когда гг. члены вс съдутся, то подпишутъ ихъ, а потомъ и разъдутся. Иначе и успть невозможно-съ.
— А рано ли у васъ съзжаются?
— Къ обду-съ!— Впрочемъ, теперь, по случаю весенняго разлива ркъ, очень не мудрено, что и къ обду не поспютъ… У насъ вдь здсь създъ веселый-съ!— сказалъ секретарь, откладывая перо въ сторону.
— А что?
— Да такъ-съ! У насъ господа посредники — все здшніе же помщики, народъ богатый, — не то что на другихъ създахъ. Ни разу не обходилось безъ того, чтобы человкъ семь-восемь помщиковъ не съхалось. Вечеромъ такая у насъ завсегда картежъ подымется, что даже волосы становятся дыбомъ: игра идетъ серьёзная-съ!
— Вотъ, молъ, какъ!
— Да-съ!… Ну, опять теперь у насъ и угощеніе завсегда отличное-съ. Вина все Елисевскія, и обдъ такой, что не хуже клубнаго-съ: всего вдоволь! Не даромъ одинъ шутникъ-помщикъ разъ сказалъ, что нашъ мировой създъ цльнаго зажаренаго быка състъ-съ!
Секретарь опять заскриплъ перомъ. Тишина наступила такая, что слышно было, какъ муха пролетитъ, да еще изъ сней и со двора доносилось отъ времени до времени восклицаніе: господи помилуй!— произносимое обыкновенно мужикомъ, когда онъ, позвнувъ, креститъ ротъ. Къ полудню скука начала одолвать нестерпимая, а идти некуда, потому что по улицамъ такая ужаснйшая грязь, что только свиньямъ и въ пору.
— А что, спрашиваю опять секретаря: — мужиковъ-то, я думаю, все-таки постараются отпустить поскоре?
— Неизвстно вдь, когда еще съдутся-съ. Впрочемъ, мы завсегда сначала постановленія объ утвержденіи граматъ покончимъ, а потомъ ужь примемся и за мужиковъ-съ. Да вы полагаете, что мужики сюда за дломъ пришли? Вдь они все по пустякамъ-съ!
— Быть не можетъ! Въ слякоть эдакую притащились, да по пустякамъ!
— По пустякамъ-съ! проговорилъ секретарь ршительно, и опять заскриплъ перомъ.
Чтобы хотя нсколько разсять скуку, я вышелъ на дворъ, на которомъ было не мало мужиковъ и бабъ, ожидавшихъ създа съ такимъ же нетерпніемъ, какъ и я. Тамъ встртились и знакомые мужики.
— А тебя, ома, зачмъ Богъ сюда занесъ?
— Къ посредственнику!
— Зачмъ же сюда-то? Вдь посредникъ отъ вашей деревня всего въ шести верстахъ живетъ? Тамъ бы и ближе и удобне сходить теб къ нему, а *то, легкое ли дло, даль такую, въ грязь тащиться?
— Извстно, тамъ бы ближе, да что станешь длать? Къ нему, къ старичку-то нашему, сколь тамъ ни ходи, все его дома нтъ: не сказывается, что ли, кто его знаетъ? Вотъ еще, когда сыночекъ-то съ нимъ въ деревн жилъ, такъ того иногда высылалъ насъ разбирать, а теперь, какъ сынокъ-то ухалъ, то и толку никакого не добьется. Здсь еще толку не добьюсь, такъ въ комитетъ пойду!
ома, какъ посл по справкамъ оказалось, говорилъ правду. Дйствительно, въ одномъ изъ участковъ мировыми длами правилъ старикъ, который по болзни и за частыми отлучками по своимъ дламъ, самъ почти никогда не принималъ мужиковъ, а поручалъ разборъ ихъ, или своей сестр-старух, или племянникамъ. Старуха по всей справедливости могла называться мировой посредницей, потому что иной разъ ршала дла положительно не хуже любого посредника. Въ тхъ крайнихъ случаяхъ, когда сама посредница варила варенье, или солила огурцы, — споры и недоразумнія между крестьянами разршались однимъ изъ дежурныхъ по хозяйству малолтныхъ ея племянниковъ. Вообще дла въ этомъ блаженномъ участк велись патріархально и мирно, какъ оно и слдовало, къ сожалнію, крестьяне, подъ вліяніемъ ни на чемъ не основаннаго отвращенія къ женскому управленію вообще, посл каждаго ршенія посредницы шли въ городъ, верстъ за 50, или больше.
ома былъ постоянный ходокъ по мірскимъ дламъ и несъ эту, не всегда благодарную службу, съ терпніемъ великимъ. Не зная, куда именно съ чмъ обратиться, онъ выхаживалъ понапрасну верстъ двсти тамъ, гд бы слдовало пройти всего двадцать. По длу, которое слдовало къ посреднику, пошлютъ его въ губернскій городъ, въ присутствіе. Изъ присутствія посылаютъ къ посреднику, котораго онъ не застаетъ дома, и идетъ верстъ за 60 отъискивать его, на мировой създъ. Со създа, наконецъ, его все-таки отсылаютъ къ посреднику. Вообще, тяжела служба крестьянскихъ ходатаевъ!
Между тмъ посредникъ, почивавшій въ отдаленной комнат, всталъ, да подъхало къ этому времени еще двое, слдовательно можно было отправляться и въ залу.
Очень какъ-то медленно съзжались члены многолюднаго създа, вроятно по случаю разлившихся ркъ. Пробило уже два часа, секретарь давно усплъ написать постановленія по всмъ вступившимъ дламъ, на столик подъ зеркаломъ давно появилась водка и закуска, а собралось всего только еще четверо, которые бродили взадъ и впередъ по комнатамъ, какъ бродятъ барышни въ дамскихъ клубахъ и на вечерахъ въ провинціальномъ город. Пятый членъ подъхалъ въ то самое время, когда большой столъ начали накрывать блой скатертью вмсто красной, пролежавшей совершенно понапрасну, такъ что несравненно разумне было начинать прямо съ блой. Члены поджидали старичка-посредника, котораго уважали до такой степени, что не ршались даже ссть безъ него за обдъ.
Однако, оказалось, что голодъ — не свой братъ. Когда аппетитъ разъигрался не въ шутку, то разсудили, что старичокъ-посредникъ легко могъ гд нибудь завязнуть въ луж, или зажор, и, вообще, совсмъ сегодня не пріхать. Вообще, когда дло коснулось до обда, то всмъ вразъ пришла въ голову поговорка: семеро одного не ждутъ.
Посл, впрочемъ, сдлалось извстнымъ, что многоуважаемый старичокъ-посредникъ не погрязъ ни въ одной луж, а замедлилъ по нкоторымъ, чисто домашнимъ обстоятельствамъ. Въ то самое время, когда, посл обда, начали разносить мороженое, въ дверяхъ показался сдой, почтеннаго вида старичокъ, къ которому вс члены бросились, повидимому, съ большой радостью.
Отдохнувши малымъ дломъ, кто съ дороги, а кто и съ обда, вечеромъ, уже при свчахъ, принялись за дло. Впрочемъ, только одинъ старичокъ-посредникъ и занялся разсматриваніемъ и провркою цифръ въ нкоторыхъ гранатахъ. Остальные члены, чтобы не помшать старику, не сбить его въ запутанныхъ счетахъ, разбрелись по другимъ комнатамъ, занявшись каждый своимъ дломъ, какимъ именно дломъ, — это вскор обозначилось по доносившимся въ залу изъ сосднихъ комнатъ отрывочнымъ возгласамъ: ‘вистъ! пасъ! гольдъ! уголъ! вабанкъ!’

Н. Демертъ.

‘Отечественныя Записки’, No 9—11, 1869

Демерт Николай Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Из недавней поездки, Демерт Николай Александрович, Год: 1868
  2. Кое-что на счет земского самоуправления, Демерт Николай Александрович, Год: 1870
  3. Темные и светлые стороны нашего общества, Демерт Николай Александрович, Год: 1871
  4. Из летописей скорбящего града, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884
  5. Летопись одного фронта, Павленко Петр Андреевич, Год: 1948
  6. Россия и Германия, Тютчев Федор Иванович, Год: 1849
  7. Заметки о Розанове, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1928
  8. Одного поля ягоды, Катков Михаил Никифорович, Год: 1861
Электронная библиотека