Новая сила, Бебутова Ольга Георгиевна, Год: 1926

Повесть
Время на прочтение: 74 минут(ы)
Скачать в PDF

Княг. ОЛЬГА БЕБУТОВА

Новая сила

[Нтъ старости, нтъ болзней!]

POMАНЪ

Новая индійская система омолаживанія и оздоровленія человка

ИЗДАТЕЛЬНИЦА Л. М. ЯЗЫКОВА.
НИЦЦА
1926

Въ тяжкіе дни страданій, физическихъ и нравственныхъ, яркой надеждой блеснула мн — ‘Новая Сила’. Я на пути къ перерожденію. Я уже врю, что скоро избавлюсь отъ страшнаго недуга и, торжествуя, встрчу возвратъ молодости.

Авторъ.

НОВАЯ СИЛА

ГЛАВА I

Апрльское утро сіяло солнцемъ. Въ блистающихъ лучахъ его ослпительной близной сверкала роскошная вилла. Солнце отражалось въ ея зеркальныхъ окнахъ, въ причудливой рзьб ея безчисленныхъ балконовъ и терассъ. Горячими поцлуями дарило солнце волшебный садъ, окружавшій виллу и стройныя пальмы, и могучія магноліи, и прихотливыя клумбы, покрытыя пестрымъ душистымъ бархатомъ цвтовъ. Наверху, въ горахъ, виднвшихся за виллой, внизу въ яркой лазури моря и въ нжномъ кружев ласково пнившихся волнъ, сверкало солнце. Его теплотою былъ напоенъ прозрачный воздухъ, его живительной ласк отдавалась обнаженная природа.
Въ волшебной тишин захрустлъ песокъ подъ твердыми быстрыми шагами, и въ глубин пальмовой аллеи показалась молодая двушка въ короткомъ бломъ платьиц. Свтлые съ красноватымъ отливомъ волосы оттняли ея загорлое свжее лицо, ея каріе глаза, живые и осмысленные, и капризную румяную линію ея упрямыхъ губъ. Высока и стройна, какъ крпкое деревцо, но нтъ женственной мягкости въ линіяхъ юнаго тла, и подъ легкой тканью ея одежды угадываются стальные мускулы спортсменки. Ноги ея кажутся особенно крупными въ блыхъ кожаныгь ботинкахъ безъ каблуковъ. Движенія рзки и эксцентричны.
Двушка промелькнула по алле и круто остановилась противъ раскрытаго окна. Но сквозь легкое кружево занавски виднлись неясныя тни.
— Неужели вы все еще спите, милая маркиза?— по англійски спросила она.
— Нтъ, о, нтъ! Я сейчасъ буду готова,— послышался за окномъ звонкій женскій голосъ.
Нжная рука, звеня браслетами, отодвинула занавску, и выглянула завитая женская головка. Въ ней все было изящно и женственно,— искуственная поддлка держалась на границ естественной красоты.
— Добрый день, Элленъ. О, да вы уже возвращаетесь съ прогулки? Вы настоящее дитя природы, а я жалкій плодъ утонченной цивилизаціи.
— Вы очаровательны, маркиза! Только я боюсь, что вы забыли о сегодняшнемъ завтрак. Мы, кажется, ждемъ гостей?
— Ровно къ часу. Я никогда ничего не забываю, милое дитя. Но вы, конечно, встревожились,— лукаво добавила маркиза.— Вдь кто-то изъ приглашенныхъ вамъ не совсмъ безразличенъ, Элленъ?
Яркимъ пламенемъ вспыхнули щеки молодой двушки и она опустила глаза.
— Вы хотите сказать, маркиза, что… что…
— Ничего особеннаго, милое дитя. Я только хотла сказать, что лордъ Дэвисъ очень интересный человкъ. Еще не старъ, но уже достаточно опытенъ. Своеобразно красивъ. И ласковъ и гордъ въ одно и то же время. Многое видлъ и многое постигъ, но жажду жизни еще не потерялъ. Врно ли я нарисовала его портретъ, милое дитя?
— Какъ великій живописецъ!— разсмялась Элленъ. Но какой чудный день, маркиза. Мы завтракаемъ на зеркальной веранд, а посл завтрака пьемъ кофе въ вашемъ чудесномъ саду.
— Ну, конечно,— прищурилась маркиза.— Посл завтрака мы разбредемся по саду, гд такъ много тнистыхъ уголковъ. И вы будете развлекать лорда Дэвисъ, милая Элленъ.
— Если вы прикажете. Ваша воля — для меня законъ, маркиза. И, можетъ быть, въ этой бесд мн удастся расшифровать тайну красавицы-старушки, которая поглощаетъ заботы, время и вниманіе лорда Дэвисъ.
— О это только доброе дло, милая Элленъ. Надюсь, вы его не ревнуете къ больной умирающей старух.
— О, нтъ! Только я чувствую какую-то тайну. Я дала бы половину моего состоянія, чтобы ее разгадать.
— Половину вашихъ милліардовъ, Элленъ? О, не будьте такъ расточительны! Мы разгадаемъ ‘тайну’, не затративъ капитала.
— Можетъ быть. Однако, я злоупотребляю вашимъ временемъ, маркиза. Часъ завтрака недалекъ. Да и мн еще надо переодться.
— Что-нибудь голубое, Элленъ, это вашъ цвтъ.
— Повторяю: ваша воля для меня законъ,— шутливо улыбнулась Элленъ.— А вы никогда не видали покойную жену лорда Дэвисъ?— вдругъ спросила она, снова останавливаясь.
— Я видла только ея портретъ. Это была русская принцесса, типъ яркой здоровой славянской красоты. Въ блеск юности и ореол счастья она неожиданно погибла жертвой какой-то катастрофы. Прошло уже боле десяти лтъ, но лордъ Дэвисъ не можетъ ее забыть, и другая еще не заняла ея мста. Въ память усопшей подруги жизни лордъ Дэвисъ благотворитъ одинокимъ бднымъ больнымъ женщинамъ. Вотъ начало его дружбы съ красавицей-старушкой.
— Тутъ все-таки какая-то тайна,— задумчиво проговорила Элленъ — и я хочу ее разгадать.
Сіяющее утро смнилось яркимъ днемъ. Посл завтрака гости маркизы де-Бревиль прогуливались по аллеямъ роскошнаго сада, лили кофе, ликеры, шампанское въ фантастическихъ блыхъ бесдкахъ или у мраморныхъ столиковъ подъ развсистыми пальмами. Нарядные гости любовались пестрымъ бархатомъ цвтовъ, синею далью горъ, яркой лазурью моря. Они дышали прозрачнымъ воздухомъ и тонкимъ ароматомъ дорогихъ винъ. И разгоряченная кровь румянила ихъ лица, и возбужденно горли повеселвшіе глаза.
Маркиза де-Бревиль граціозно порхала отъ одной бесдки къ другой, отъ одного столика къ другому. Любезная хозяйка каждому дарила милое слово, ласковую улыбку.
— Неужели ни одного бокала за мое здоровье? Вы не любезны, лордъ Дэвисъ.
— Ни однаго глотка, миссъ Элленъ, я никогда не пью.
Элленъ казалось, что его тихій, пріятный голосъ проникаетъ въ ея сердце. Какъ внимательно смотрла она на него, словно видла его впервые. Высокъ и элегантенъ. Гордая посадка головы. Правильныя черты блднаго холоднаго лица. И на этомъ лиц, холодномъ и блдномъ, такъ красиво мерцаютъ большіе, глубокіе голубоватые глаза. Въ нихъ и доброта и нжность, въ нихъ печаль и загадка.
— Вы никогда не улыбаетесь,— тихо сказала она. Разв вамъ всегда грустно?
— Веселаго такъ мало,— неопредленно отвтилъ онъ.
— Какой вы скрытный! Я никогда не плачу, но вы способны довести меня до слезъ.
— Разв я васъ чмъ-нибудь обидлъ, миссъ Элленъ?— почти со страхомъ спросилъ онъ, и ласковые лучи его глазъ, словно лучами солнца окутали ее всю въ этомъ ея роскошномъ голубомъ туалет, обвитомъ дорогими жемчугами.
— Не смотрите на меня, какъ на куклу, какъ на обычную молодую двушку,— съ горечью сказала она.— Я знаю жизнь, я многое понимаю и чувствую. Вы скрытны, но я умю угадывать и я знаю, что вы не можете забыть прошлаго. Оно гнететъ васъ несокрушимой вчной печалью, оно остановило вашу жизнь. Вы говорите, ходите, дышете, но вы не живете. Въ добрыхъ длахъ вы ищете забвенія.
Красивое лицо лорда Дэвисъ холодно и сдержанно, но глаза его печальною лаской согрваютъ Элленъ.
— Я никогда не говорю о своемъ прошломъ,— тихо сказалъ онъ,— рана еще не зажила. Ваше милое участіе располагаетъ къ откровенности. Я не смю жаловаться на судьбу. Когда-то она подарила меня такимъ большимъ, такимъ яркимъ счастьемъ. Но, вдь, вчнаго ничего нтъ. Неожиданно и страшно я навки потерялъ свое счастье, но забытъ его не могу. Тогда я жилъ для себя, теперь живу для другихъ.
— Я такъ цню вашу откровенность, такъ глубоко вамъ сочувствую. Я бы отдала все на свт, чтобы васъ утшить. Но вдь васъ нельзя утшить?
— Я себ создалъ утшеніе: живу для другихъ. Когда-то женщина подарила мн острое, ослпительное счастье, а теперь каждой одинокой страдающей женщин я помогаю… какъ могу.
Онъ вздрогнулъ и торопливо посмотрлъ на часы.
— Не опоздалъ еще! Четверть часа въ моемъ распоряженіи, если бесда съ человкомъ прошлаго не прискучила вамъ,— дитя расцвтающей весны.
— Четверть часа! Только? И никакая сила васъ не удержитъ? Если я васъ буду очень просить, вы все-таки уйдете черезъ четверть часа?
— Не просите, миссъ Элленъ,— холодно и спокойно сказать онъ.— Мн придется вамъ отказать.
— Знаю, вы спшите въ asile къ красавиц-старушк. Вроятно, она очень несчастна и очень больна, если вы такъ заботитесь о ней?
— Очень несчастна и очень больна,— грустно подтвердилъ онъ.
— И врно очень стара, бдняжка?
— Не знаю. Когда-то она была знаменитой красавицей. Ея портретъ, написанный рукой великаго мастера, красуется въ одномъ изъ русскихъ музеевъ. Въ ея лиц, истомленномъ годами и болзнью, сохранились остатки былой роскоши. Она умна и образована, и въ немощномъ тл ея живой умъ и молодая душа.
— И она очень бдна?
— Когда-то она была сказочно богата, а теперь нищая и живетъ въ убжищ для престарлыхъ. Мои заботы — ея единственное утшеніе, и было бы преступно, хоть минуту, заставить ее ждать.
Онъ еще разъ взглянулъ на часы и поднялся.
— Я долженъ васъ покинуть, миссъ Элленъ, и, я надюсь, вы не осудите меня.
— О, нтъ! Я даже провожу васъ,— пошутила она, но въ шутк ея таилась горечь.
Лордъ Дэвисъ простился только съ хозяйкой дома. Элленъ сопровождала его до ршетки сада.
— Лордъ Дэвисъ,— сказала она — мн бы очень хотлось познакомиться съ этой бдняжкой. Вашъ разсказъ меня глубоко тронулъ, и я хотла бы ей быть полезной.
Онъ остановился.
— Искреннее желаніе или капризъ милліардерши?— казалось вопрошали его глаза.
Элленъ разгадала нмой вопросъ и порывисто проговорила:
— Самое горячее, самое искреннее желаніе.
— Спрошу больную и, если она разршить, я конечно, васъ съ нею познакомлю.

——

Элленъ не вернулась въ садъ. Веселый говоръ и смхъ раздражали ее. Хотлось уединенія, и она поднялась во второй этажъ въ свои комнаты. Опустивъ голову, она медленно шла къ окну. Въ зеркальной стн отражалась ея тонкая, высокая мускулистая фигура въ роскошномъ голубомъ туалет, перевитомъ тысячными жемчугами. Въ окно, въ прозрачной лазури неба виднлись причудливыя очертанія горъ. Изъ сада доносились взрывы смха и отдльныя громкія слова.
Элленъ захлопнула окно и порывисто, небрежно сбросила дорогой туалетъ. Ей было грустно, ей хотлось плакать. Почему? Сказочно богата, молода, полна здоровья и силъ, впереди вся жизнь и она можетъ осуществить вс свои самые дикіе капризы, все ей доступно. Все кром… Лордъ Девисъ — вотъ причина ея тоски. Къ нему, только къ нему влечетъ ее сердце. Ему одному она могла бы врить. Если бы онъ сказалъ: ‘люблю’ — это была бы любовь.
Элленъ вздрогнула. Но онъ не скажетъ. Онъ ее не любить. Онъ весь въ прошломъ и еще… Тайна, какая то тайна. Она ее чувствуетъ сердцемъ, но разгадать не можетъ.
Крупныя, одинокія слезы дрогнули на рсницахъ и покатились по загорлымъ, свжимъ щечкамъ. Онъ не любитъ! Какъ ей хотлось удержать его сегодня! И не могла. Онъ ласковъ и любезенъ, ему пріятно ея общество, но… какая-то холодная стна, непроходимая граница между ними… и ее не осилить, не перейти.
Элтонъ порывисто встала и смахнула слезы. Она стыдилась ихъ.
— Но я хочу… хочу! Это мое единственное желаніе… Я люблю его… и я сломаю холодную стну, я перейду границу,— нервно бормотала она.
— Не нужны мн милліарды, когда нтъ счастья.
Она энергично выпрямилась и глаза ея засверкали. Побдить тнь прошлаго, побдить призракъ тайны!

ГЛАВА II

Въ узкомъ каменистомъ переулк пріютился старый, запущенный домъ.
Тихо. Только въ подвальномъ этаж кухонная суета и звонъ посуды, да изрдка гулко отдаются шаги случайнаго прохожаго.
Но вотъ гд-то близко загудлъ автомобиль… и смолкъ. Вскор изъ-за угла показалась высокая элегантная фигура господина въ сромъ лтнемъ костюм и соломенной шляп. Онъ медленно приближался къ старому дому. По желзной лстниц онъ поднялся на площадку и исчезъ въ широко раскрытыхъ дверяхъ.

——

Сквозь плотно прикрытыя ставни едва проникаетъ солнце въ скромную комнатку. Какъ въ сумеркахъ выступаютъ только очертанія мебели, блыя стны, чья-то голова на высоко поднятыхъ подушкахъ, чей-то силуэтъ въ кресл.
Въ комнат тихо, но за тонкой стной слышны сердитые женскіе голоса — не то спорятъ, не то ссорятся.
Голова на подушкахъ шевельнулась. Тихій стонъ. Фигура въ кресл безшумно поднялась и склонилась надъ кроватью,
— Вамъ плохо, Анна Павловна?
— Нтъ, ничего,— слабо отвтилъ нжный голосъ.— Который часъ?
— Скоро три, Анна Павловна.
— Какъ я долго спала! А наши дамы все еще ссорятся.
— Да, ну ихъ! Неугомонныя! Покоя не даютъ. Можетъ еще поспите?
—Нтъ-нтъ. Откройте ставни, милая Женя.
Заскрипли ставни, и солнце, словно торжествуя, яркимъ свтомъ залило комнату. Кровать, два кресла, столъ, заставленный лекарствами, шкафикъ и этажерка съ книгами… Вотъ и все. И молодая, тоненькая, печальная двушка — сестра милосердія.
На этомъ грустномъ фон, въ ореол пышныхъ, снжно блыхъ волосъ, выдляется лицо больной. Ни годы, ни горе, ни тяжкая болзнь не разрушили этой рдкой классической красоты. Правда, поблекла, пожелтла нжная кожа, погасли и потускнли громадные голубые глаза, но глубина ихъ все такъ-же безконечна, все такъ-же идеально правильны тонкія черты одухотвореннаго страданіемъ лица.
— Какое солнце, какое небо!— грустная мечта въ голос больной.— Какъ хорошо сейчасъ на берегу моря. Кажется, вскочила бы, сбросила докучное одяло, переодлась бы въ легкій туалетъ и ушла-бы… Убжала изъ этой комнаты… На просторъ, на волю! Къ зелени, къ цвтами, къ синему морю. Ужасно это, Женя, когда въ немощномъ тл бьетъ ключомъ жизнь, энергія… Каждое движеніе причиняетъ мн боль, болзнь приковываетъ къ постели, а голова свжа… Мысли, яркія, молодыя, здоровыя рвутся къ простору, къ жизни. Борьба между духомъ и тломъ. И нтъ побдителя. И такъ проходятъ годы… Годы! Бодрый духъ, какъ цпью, прикованъ къ немощному тлу. Мучительно, Женя. Только смерть ршить эту борьбу. Освободитъ здоровый духъ, а больное, негодное тло отдаетъ могил. И оно покорно ждетъ смерти, мое бдное тло… а духъ протестуетъ. Страшитъ его смерть. Вчная загадка… Жить хочется…
Голосъ ослаблъ до шопота и погасъ.
— Что это вы, Анна Павловна, опять о смерти, да о смерти. Поправитесь, и пойдемъ мы съ нами къ морю. Сами еще будете цвточки собирать. Вамъ уже гораздо лучше. А сейчасъ освжимся, умоемся, пріоднемся… скоро и дорогой гость нашъ пожалуетъ.
Легкій румянецъ окрасилъ пожелтвшія щеки больной, и вспыхнули огоньки въ погасшихъ глазахъ… На мгновенье… И снова въ нихъ вчный трауръ печали.
— Умывайте, наряжайте меня. Женя… какъ мертвую.

——

— Ну, вотъ мы и готовы. Взгляните на себя въ зеркало. Какая вы еще красивая, Анна Павловна!
— Жалкая, старая калка,— простонала больная, нервно отстраняя зеркало.
Вки ея сомкнулись, губы дрогнули, и дв слезинки медленно скатились по блеклымъ щекамъ.
— Вы устали, Анна Павловна,— грустно покачала головкой сестра милосердія.— Я васъ замучила, бдненькую.
— Отдохну,— не открывая глазъ, сказала больная,— я вы отдохнете, Женичка. Идите… Я позвоню, если понадобитесь. А когда… когда прідетъ лордъ Дэвисъ…
— Я постучу.

——

Слезы высохли на впалыхъ щекахъ, и блдная улыбка скользитъ по блднымъ губамъ. Больная грезитъ. Въ далекомъ прошломъ, какъ въ нирванн, отдыхаетъ ея взмученная душа. Чудесныя картины былого мелькаютъ волшебной сказкой.
Далекая родина,— любимая святая Русь… Москва златоглавая… и тамъ — старый домъ, домъ ея предковъ. По коврамъ неслышно ступаетъ она по амфиладамъ залъ… съ колоннами, съ лпными стнами, съ тяжелой старинной мебелью. Широкія зеркала въ массивныхъ рамахъ отражаютъ ея образъ — высокій, стройный, граціозный. Чуть колеблются по блдно-розовымъ плечамъ свтлые локоны. Огоньками спокойнаго счастья свтятся яркіе голубые глаза. Прекрасная, какъ фея, нарядная, какъ королевна, счастливая, какъ весна, она невольно любуется собой.
Вотъ маленькая гостинная, ея любимая. Тутъ у окна въ глубокомъ кресл уютно расположилась родная старушка. Склонила сдую голову, что-то усердно вяжетъ, и быстро-быстро мелькаютъ спицы.
У ногъ ея, изъ груды игрушекъ, выглядываетъ свтлая головка ребенка.
Мамочка!
Мальчикъ разбрасываетъ игрушки и спшитъ къ своей ‘мамочк’. Сильными руками она его прижала къ груди и крпко-крпко цлуетъ. Родной, вдь, свой, свои кровь.
— Ты, Аня?
Старушка опустила свое вязаніе на колни и умиленно, ласково смотрить на внука и дочь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Старинный залъ залитъ огнями. Подъ звуки штраусовскаго вальса скользятъ нарядныя пары.
Шуршать шелковые трены, сверкаютъ брилліанты. Такъ много прекрасныхъ дамъ, но краше всхъ хозяйка. Блдно-голубой туалетъ, расшитый серебромъ, царственный горностай на роскошныхъ плечахъ, и сапфиры, сапфиры… какъ темно-синія очи вспыхиваютъ они въ алмазномъ внц.
Въ этотъ вечеръ великій художнику ршилъ писать ея портретъ, тотъ портретъ, что и сейчасъ красуется въ одномъ изъ музеевъ ея родины — Москвы, тотъ портретъ, что въ красот ея и улыбк запечатллъ на вки утраченное счастье.
Какъ сонъ промелькнулъ пышный балъ, какъ видніе исчезли гости, какъ фиміамъ развялись восторженныя рчи и взгляды. Остался съ нею только одинъ любимый и самый дорогой. Объ руку съ мужемъ поднялась она въ свою спальню.
Корельская береза и голубые ковры. Штофныя стны и блое кружево полога надъ широкой кроватью. Въ этомъ гнздышк царила любовь. Нжныя ласки сплетались съ дикой страстью, сладкій сонъ дарилъ блаженный отдыхъ.
Все это было… было…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Погасла блдная улыбка, мукой исказились черты больной. Исчезло все, что было. Разоренъ старый домъ предковъ, и чуждые люди творятъ въ немъ чуждыя дла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Черная ночь, кровавая ночь…
Ворвались насильники… растерзали, замучили любимыхъ — и мужа, и сына, и престарлую мать. Одной только ей оставили жизнь… Злой, безсовстный даръ! На чужбин, одинокая, нищая, больная калка влачить она жалкіе годы. Медленно умираетъ когда-то божественное тло… а духъ ея живетъ. Такой же юный и жаждущій, полный энергіи. Жить! Что-то создавать, къ чему-то стремиться, наслаждаться природой, талантами, жизненной борьбой. Жить!

——

— Анна Павловна, можно?
Вздрогнула больная. Широко раскрылись вновь вспыхнувшіе огоньками глаза, легкая краска слабой волной пробжала по поблекшему лицу.
— Прошу.
Неслышно ступая, вошла сестра милосердія и пододвинула кресло къ постели.
— Лордъ Дэвисъ?— тревожно спросила больная.
— Весь въ вашемъ распоряженіи, графиня.
И лордъ Дэвисъ, обычно привтливый и спокойный, почтительно коснулся губами исхудалой руки и медленно опустился въ кресло. Также неслышно ступая, сестра милосердія вышла изъ комнаты.
— Какъ вы себя чувствуете, графиня? Какъ провели ночь?
— Безъ перемнъ,— грустно улыбнулась больная.— Малйшее движеніе мучительно. Свинцовая тяжесть въ ногахъ. Заснула только подъ утро. Сестричка заставила выпить чашку молока, и я его проглотила, какъ лекарство. Ночью, конечно, мечтала. Перенеслась въ родную Москву, въ родимый домъ. Такъ ярки мои воспоминанія… всплываетъ каждая мелочь, каждое слово. Все… А днемъ, когда проснулась, когда сестричка открыла ставни, такъ потянуло къ морю, къ цвтамъ, къ зелени. На свободу и просторъ. Рванулась… да боль во всемъ тл вернула меня къ печальной дйствительности.
— Я все время предлагаю вамъ перемнить обстановку. Мы бы васъ перевезли на виллу, гд боле комфорта, чмъ въ этомъ пріют. Вы выросли и жили въ роскоши, а здсь…
— Не возвращайтесь къ этому вопросу. Вы и такъ осыпали меня благодяніями. Изъ общей комнаты вы перевели меня въ этотъ уголокъ, дали мн постоянную сестричку, которая такъ заботится обо мн, окружили меня врачами… И, видите, успха нтъ. Я медленно, мучительно умираю. Я это сознаю. Трагедія родной Россіи, страшная, кровавая потеря близкихъ, годы скитаній въ нищет…
— Не надо, не надо, графиня. Все это васъ волнуетъ. Вамъ нужно…
— Какъ вы добры,— перебила она,— какъ вы хотите мн помочь… Только напрасно. Если-бъ я не стала такой калкой, меня могъ бы спасти мой живой духъ, моя энергія… Но не излчить… я гасну… я умираю.
— Вы все о смерти, а я сегодня ршилъ говорить съ вами о жизни. Установилась чудесная погода, и докторъ находитъ, что вамъ слдовало бы, хоть на часъ-другой, оставлять вашу комнату, Завтра, къ двумъ, за вами прідетъ удобный экипажъ, васъ осторожно перенесутъ, и вы съ сестрой милосердія подете къ морю, къ цвтамъ, къ зелени… Осуществится ваша мечта.
Больная затрепетала дтской радостью, порывисто приподнялась и снова со стономъ упала на подушки.
— Не могу,— прошептала она, улыбаясь сквозь слезы,— видите… не могу.
— Не будемъ торопиться,— глубокимъ участіемъ, почти нжностью звучитъ его голосъ.— Сначала осторожно васъ перенесутъ въ экипажъ, какъ стеклянную принцессу. Понемногу весенняя природа вернетъ вамъ силы… и тогда…
— Добрый, хорошій…
— А сейчасъ закройте глаза и лежите спокойно. Я вамъ почитаю. Въ этой маленькой повсти такъ много свжести и чистоты, она вамъ понравится…
Больная покорно закрыла глаза. Когда она лежала такъ, неподвижно, боли затихали, и она только чувствовала странную тяжесть во всемъ своемъ исхудаломъ тл. Тихій, пріятный голосъ лорда Дэвисъ успокаивалъ. Ей было почти хорошо, и она боялась шевельнуться.
Одна за, другой мелькали въ чтеніи лорда Дэвисъ свжія сантиментальныя страницы повсти. Он будили далекія воспоминанія, сливались съ грезами…
Лордъ Дэвисъ наблюдалъ за больною. Уснула! Онъ отложилъ книгу и осторожно поднялся. Нсколько мгновеній онъ пристально смотрлъ на это лицо, измученное, поблекшее, словно восковое, но все еще прекрасное. Красивая эмблема страданій! Бдняжка, она права. Съ каждымъ днемъ она таетъ, гаснетъ. Безпощадныя крылья смерти уже простираются надъ нею, уже зловще шелестятъ надъ ея изголовьемъ. Не спасти! Тяжелой тоскою полны свтлые глаза лорда Дэвисъ. Онъ печально вздохнулъ и, поникнувъ головой, тихо вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА III

— Какъ хорошо! Господи, какъ хорошо!— восторженно шептала Анна Павловна, и глаза ея наполнялись слезами счастья.
Коляска медленно, осторожно двигалась по ‘Promenade des Anglais’. Больная высоко полулежала на подушкахъ, прикрытая плэдомъ.
Солнце сіяло въ безоблачномъ неб и золотило спокойное море, чуть пнившееся у берега, роскошныя виллы въ убор пальмъ и цвтовъ, нарядную модную толпу и безъ конца сновавшіе автомобили. Любопытные взоры провожали коляску. Не видніе ли это какого нибудь иного міра среди гостей праздной, веселящейся Ривьеры? Больная, блдная, старая дама! Черное кружево мягкими складками спускается по пушистому снгу ея волосъ и оттняетъ точеныя черты лица, ревниво хранящія яркій слдъ когда-то ослпительной красоты. И рядомъ съ нею, вся въ бломъ, какъ ангелъ-хранитель, юная, тоненькая, печальная сестра милосердія.
Быстро пробгали автомобили, обгоняя коляску и только одинъ — темный, закрытый, медленно двигался слдомъ за нею.
— Не сплю ли я? Не грежу и? Вдь это волшебный совъ… Раздвинулись блыя, узкія стны пріюта для бдныхъ… и снова передо мною Божій міръ… Безбрежная даль моря… Какъ я ее люблю. Безбрежная, какъ наши степи… Если бъ я могла, если бъ были силы, я бы выскочила изъ коляски… и подбжала бы къ самому краю моря, плескалась бы въ нжной пн волнъ, прислушивалась бы къ ихъ таинственному шепоту…
— Не волнуйтесь Анна Павловна, родненькая. Вдь и завтра подемъ… каждый день.
— Или туда побжала бы… къ этому садику. Что за чудесныя клумбы! Какое богатство красокъ… Я не сорвала бы ни одного цвтка! Пусть живутъ! Жизнь такъ хороша!… Я бы ласкала нжными поцлуями бархатные, душистые лепестки. Они бы меня опьянили своимъ ароматомъ. Господь, Великій Богъ, Ты создалъ дивный міръ, полный красотъ и чудесъ, но зачмъ… зачмъ, Милосердный, эти ужасныя болзни, старость, смерть?!.
Медленно двигалась коляска… Нарядныя толпы гуляющихъ, постепенно рдя, исчезали, когда подъхали къ концу ‘Promenade des Anglais’. Автомобили уже только изрдка обгоняли коляску, и лишь одинъ, все тотъ же темный, закрытый, неотступно слдовалъ за нею.
— Сейчасъ мы совсмъ одн. Женичка, прикажите кучеру остановить коляску.
— Не пора ли домой, Анна Павловна?
— Женичка, милая… пусть остановится, хоть на десять, хоть на пять минутъ… Спасибо, спасибо… Какъ хорошо… какъ тихо.— На горизонт небо приникаетъ къ морю… какъ гигантская завса, прячетъ даль. А если вдругъ она разорвется — гигантская завса — и я увижу міръ… весь міръ… Россію, Москву… нашъ старый домъ… нашу Волгу… безбрежныя степи, родныя могилы…
Сестра милосердія почти со страхомъ глядитъ на вдохновенное, преобразившееся лицо больной, на эти крупныя слезы, застывшія на ея исхудалыхъ щекахъ.
И вдругъ чей-то громкій, спокойный голосъ разрушаетъ больное очарованіе больной мечты.
— Добрый день, mademoiselle. Вотъ неожиданная встрча! Или вы меня не узнаете, mademoiselle?
Сестра милосердія, конечно, узнала этого страннаго человка, она нершительно протянула ему руку. Какъ могла она его забыть? Этотъ высокій цвтущій господинъ съ черными проницательными глазами нсколько разъ за послдніе дни появлялся въ пріют для бдныхъ, привозилъ полезные гостинцы больнымъ, дарилъ довольно крупныя суммы на лекарства и одежду. И такъ внимательно разглядывалъ каждую больную, такъ подробно, какъ врачъ, разспрашивалъ о каждой болзни.
Особенно заинтересовался онъ графиней Анной Павловной, но къ ней его не пускали. Только однажды онъ ее видлъ въ случайно открытую дверь ея комнаты. Но онъ былъ настойчивъ. Познакомился съ ея сестрой милосердія и умло и подробно разспросилъ и о болзни и даже о прошломъ больной графини.
Вотъ о себ онъ мало говорилъ. Родился онъ въ Южной Америк, изъздилъ не только всю Европу, но чуть ли не цлый свтъ, и переселился въ Индію. Жизнь свою онъ посвятилъ медицин и потому такъ интересуется больными. Его визитная карточка скромно гласила:
‘Донъ Педро Альгуэцъ, врачъ’.
— Надюсь, mademoiselle, вы представите меня графин Ивковой. Я такъ давно мечтаю съ нею познакомиться.
Онъ почтительно поклонился.
— Донъ Педро Альгуэцъ,— пробормотали-сестра милосердія.
— Очень пріятно,— холодно, но свтски любезно, отвтила Анна Павловна на поклонъ страннаго человка.
— Я не разъ посщалъ вашъ пріютъ, графиня, и очень сожалю, что меня не допустили къ вамъ. Сейчасъ не смю васъ задерживать. Первая прогулка васъ, конечно, утомила. Но прошу васъ, прошу ради вашего же спасенія, внимательно прочтите мое письмо. Посл завтра я приду за отвтомъ. Къ двумъ часамъ…
Онъ говорилъ спокойно и увренно, какъ будто зналъ, что ему не откажутъ ни въ его странной просьб, ни въ свиданіи. Также спокойно и увренно онъ передалъ Анн Павловн запечатанный конвертъ.
— Вы его прочтете сегодня вечеромъ передъ сномъ. До скораго свиданія, графиня…
Корректный поклонъ, и донъ Альгуэцъ исчезъ за дверцей своего автомобиля, того самаго закрытаго и темнаго, который такъ настойчиво слдовалъ за коляской Анны Павловны. Загудла машина и скрылась съ быстротою молніи.
— Странный человкъ… необычный,— задумчиво проговорила Анна Павловна.
Она внимательно посмотрла на конвертъ. На немъ крупными, твердыми, словно повелвающими буквами, было надписано ея имя.
— Прочту его вечеромъ… какъ приказано, блдно улыбаясь, пошутила она.
— А я бы бросила такое письмо не читая и не приняла бы этого человка. Я почему то его боюсь.
— Дитя! Я старая, нищая калка… Чего мн бояться? Однако, который часъ?— вдругъ взволновалась она.
— Начало четвертаго.
— Надо спшить. Вдь я жду гостей. Лордъ Дэвись прідетъ не одинъ… Сегодня день новыхъ знакомствъ.
Не то тревогой, не то досадой звучали эта фразы.
Коляска медленно повернула обратно. Утомленная Анна Павловна дремала.

——

— Опять блыя узкія стны моей комнаты. Теперь он мн кажутся тюрьмой. Эта кровать! Я къ ней прикована, какъ къ гробу!
— Посл первой большой прогулки вы утомлены и нервничаете. Вамъ нужно отдохнуть, Анна Павловна.
— Я цлый часъ спала въ коляск… и меня ждетъ безсонная ночь. Буду безъ конца перечитывать письмо этого страннаго дона Педро, пока оно меня не усыпитъ.
— Однако, у васъ терпніе,— улыбнулась сестра милосердія,— я бы… или выбросила это письмо, или давно уже его прочла бы.
— Точно повинуюсь приказу дона Альгуэцъ,— пошутила больная.
— Женичка!— вдругъ встрепенулась она, ~ отворите дверь… я слышу шаги… это наврно мои гости.

——

— Съ вашего разршенія, графиня, представляю вамъ моего юнаго друга, миссъ Элленъ Дроусь.
Лордъ Девисъ почтительно поцловалъ руку Анны Павловны и отступилъ, уступая Элленъ кресло у постели больной.
— Очень рада, миссъ,— тономъ королевы любезно заговорила Анна Павловна, пожимая руку гостьи.— Прошу васъ… Я такъ много лестнаго слышала о васъ отъ лорда Дэвисъ.
— Наврно меньше, чмъ я о васъ, графиня,— красня, опустилась въ кресло Элленъ
Дв пары женскихъ, пронизывающихъ другъ друга глазъ скрестились.
‘Эта старушка,— думала Элленъ,— дйствительно, когда-то была ослпительной красавицей. Она и сейчасъ просится на полотно. Но я могу быть спокойна. Любить ее, какъ женщину, конечно, нельзя. Старая, увядшая калка. Жалкая… Смерть уже простираетъ къ ней свои руки. Бдняга.’
‘Онъ любить эту миссъ!— со странной горечью думала Анна Павловна.— Это его невста, конечно. Иначе она не пріхала бы такъ откровенно съ нимъ вдвоемъ ко мн. Нтъ въ ней женственности, нтъ настоящей красоты и изящества, но… какъ свжа и молода… и какъ здорова. Счастливая!’
— Я такъ давно хотла съ вами познакомиться, графиня,— ласково заговорила Элленъ.— И я такъ счастлива, что, наконецъ, васъ вижу. Я надюсь, вы мн разршите васъ навщать… часто-часто.
— Благодарю васъ, миссъ, но, къ сожалнію, я себ не принадлежу. Мною распоряжаются врачи и мое собственное слабое здоровье. Иногда мн такъ плохъ, что ко мн никого не допускаютъ… даже лорда Дэвисъ, героически взявшаго на себя невыполнимую задачу возстановить мое здоровье.
Бесда не клеилась, и усталый видъ больной заставилъ гостей сократить визитъ.
— До завтра, графиня,— задержался у ея постели лордъ Дэвисъ,— мы докончимъ повсть, которую читали вчера. Вторая прогулка васъ, конечно, такъ не утомитъ, какъ первая.
Элленъ ждала его у раскрытой уже двери, не скрывая своего нетерпнія.
И они ушли, ушли вдвоемъ, какъ влюбленная, счастливая парочка, а больная осталась одинокая и печальная въ своей комнат-тюрьм, прикованная, какъ къ гробу, къ постели. И долго жадными, грустными глазами смотрла она имъ вслдъ.
— Хочется спать… и вы отдохните, сестричка. Я позвоню, если проснусь.
Наконецъ, одна! Анна Павловна лежитъ неподвижно съ широко открытыми глазами. За долгую болзнь она научилась думать и анализировать свои мысли и ощущенія. А сейчасъ передъ нею странная загадка. Почему ее такъ волнуетъ любовь лорда Дэвисъ къ молодой американк? Или она боится потерять его дружбу и заботы? Какое ей дло до его личнаго счастья?
А тупая боль въ сердц растетъ. Анна Павловна все глубже старается въ него заглянуть. Себя не обманешь. Непонятная, глупая, необъяснимая ревность. Старая, больная калка ревнуетъ къ цвтущей, юной двушк! Какой абсурдъ! Лордъ Девисъ изъ жалости заботится о ней. Жалость и обтъ прошлому. Въ его глазахъ она больная, безпомощная, старая развалина, одной ногой стоящая въ гробу. Но для нея онъ все. Послдній, единственный свтъ догорающей жизни. Не могла она не оцнить его ласки, доброты, терпнія, щедрости, заботъ… Не могла не поддаться очарованію его ума, его вншности, всего его утонченнаго облика. Такихъ она еще не встрчала. Даже образъ любимаго мужа, погибшаго на ея глазахъ, блднлъ и забывался, когда лордъ Дэвисъ сидлъ у ея постели. Но разсудокъ ея еще не погасъ. Вдь передъ нею одинъ только путь — могила, а лордъ Дэвисъ еще не старъ, полонъ здоровья и силъ… Передъ нимъ новая жизнь, новая любовь.
Анна Павловна порывисто повернулась и… застонала от боли, жалкая калка… Только бы заснуть, чтобы все забыть… и свою болзнь и свое глупое сердце.
— Но какъ заснуть, когда напряжены все нервы! Она старалась думать о своей прогулк, рисовала себ море, цвты… нарядную толпу… и невольно вспоминала страннаго донъ Педро и его все еще нераспечатанное письмо.
Она схватилась за это письмо, какъ за спасеніе отъ тоскливыхъ думъ.
— Буду его перечитывать до одуренія, до усталости… пока не засну.
Она распечатала конвертъ.

——

Письмо донъ Педро Альгуэцъ.

Любезная графиня.

Въ этихъ строкахъ открываю вамъ и страшную правду настоящаго и возможность блестящаго будущаго. Вы безнадежно больны, и ни доктора, ни лекарства Вамъ не могутъ помочь. Вроятно, годами Вы еще не такъ стары, но недугъ превратилъ Васъ въ древнюю старуху. Кто не страдалъ, тотъ не пойметъ Вашихъ страданій. Но я ихъ понимаю и знаю, что съ каждымъ днемъ страданія Ваши растутъ. Только смерть, только она, невдомая, страшная, можетъ набавить Васъ отъ мукъ. Вотъ горькая правда!
А между тмъ возможно спасеніе, и я несу его Вамъ. Въ моихъ рукахъ тайна Новой Силы. Я могу вамъ возвратить не только Ваше здоровье, но, отчасти, и молодость и блескъ Вашей красоты. Если ‘да’, если Вы жаждете спасенія, послзавтра, около двухъ часовъ дня, Вы примете

Вашего покорнаго слугу
Дона Альгуэцъ.

Не разъ перечла Анна Павловна странное посланіе. Недоврчивая улыбка на ея устахъ и… жгучая надежда въ сердц. Этотъ Альгуэцъ обладаетъ непонятной силой, онъ заставляетъ врить себ. Врить нелпости! Умирающая больная старуха… и здоровая молодость…. какая между ними пропасть.
Когда Анна Павловна владла всми лучшими сокровищами земли, она безсознательно наслаждалась жизнью. Лишь теперь, когда все потеряно, теперь она знаетъ, чего лишилась.
— И опять вернуться къ чудесному прошлому?! Снова жить какъ прежде? Просыпаться энергичной и полной силъ, безъ малйшаго ощущенія боли! Легко вскочить, самой одться. Въ зеркал любоваться отраженіемъ своей красоты… Бродить безъ устали по берегу моря… по цвтущимъ садамъ… карабкаться по крутымъ скаламъ… полной орудью вдыхать горный воздухъ… Приковывать восторженные взоры. Быть любимой, какъ бывало, до обожанія, до пьяной страсти., И все это возможно? Все это не безуміе?
Безуміе?!!… Такъ неужели же не сдлать ничего, чтобы разршить загадку? Оттолкнуть безкорыстно протянутую руку чудесной помощи? Не отдаться соблазнительному опыту?
А если этотъ донъ Педро… Только маніакъ, только сумасшедшій!
Ахъ, не все ли равно! Что она теряетъ, если даже опытъ ускоритъ ея мучительную агонію!

——

Нервная рука больной коснулась сонетки… и безшумною тнью скользнула въ дверь сестра милосердія.
— Не спится, Анна Павловна?
— Разсчитывала на письмо дона Альгуэцъ какъ на сонный порошокъ, но ошиблась.
— Нe тайна его посланіе: осторожно спросила ее Женичка.
Молчаніе. И вдругъ холодная трепещущая рука больной порывисто опустилась на склоненную головку сестры милосердія.
— Жуткое счастье… или безуміе! Со дня искушенія Евы въ раю міръ еще не повторялъ подобнаго искушенія!
Съ невольнымъ страхомъ вглядывалась сестра милосердія въ лицо больной, залитое лихорадочнымъ румянцемъ, въ ея почти безумные глаза.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Женичка, вы всегда такая печальная, такъ упорно молчите о вашемъ прошломъ… но сердцемъ я чувствую, что вы несчастны и одиноки. Я такъ къ вамъ привязалась, такъ васъ-полюбила… мн больно было бы съ вами разстаться.
— Разстаться? Почему? Вы не довольны мной?
— Дитя! Могу ли я требовать, чтобы вы мн отдали свою молодую жизнь?
Грустно поникла юная головка.
— Анна Павловна,— дрогнувшимъ голосомъ тихо заговорила Женичка,— я сирота съ дтскихъ лтъ. Я всегда была одинока. Однажды… отдала я свое сердце… и жестоко разочаровалась. Теперь я презираю того, кого беззавтно любила. Но… вспоминать тяжело… и очень прошу не спрашивать меня о прошломъ. Владйте мною, моею жизнью. Прошлое мое мертво, настоящаго нтъ, будущему не врю.
Долгое молчаніе.
— Посл завтра все ршится, Женичка… Теперь я уже смю надяться, что вы не покинете меня.
— Не покину, родная, пока не прогоните.

ГЛАВА IV

Безъ четверти два. Лихорадочно-возбужденные глаза Анны Павловны слдятъ за стрлкою часовъ,
— Вотъ женичка, пріодлась и пріободрилась и жду… жду этого дона, какъ влюбленная, сегодня ршается моя судьба. Каждая жилка трепещетъ. Я даже какъ-будто меньше страдаю сегодня, волненіе заглушаетъ боль. Такъ много передумала и перечувствовала за эти дв ночи.
— Должна ли я оставить васъ наедин?
— Не знаю,— неопредленно отвтила Анна Павловна.— Если донъ Альгуэцъ позволитъ… я бы хотла… отъ васъ не должно быть тайнъ…
Въ дверь постучали.
— Войдите,— торопливо и непривычно громко сказала Анна Павловна.
Часовая стрлка едва коснулась двухъ, а донъ Альгуэцъ уже входилъ въ ея комнату. Корректный поклонъ, и, съ видомъ почтительнаго гостя, онъ осторожно опустился въ кресло, нервно указанное исхудалой, блдной рукой. Волненіе сдавило горло Анны Павловны, словъ не было, но глаза ея мучительно-жадно вопрошали.
— Вы прочли мое письмо, и оно васъ взволновало.
Опять этотъ спокойный, увренный, повелвающій голосъ.
— Я не помшаю, донъ Альгуэцъ?
Онъ какъ-будто только-что замтилъ тоненькую фигурку сестры милосердія, и черные глаза его внимательно остановились на ея грустномъ лиц.
— Это мой другъ, почти моя дочь,— нервно заговорила больная, я люблю ее и привыкла къ ея заботамъ.
— Тмъ лучше, наклонилъ голову донъ Педро,— вы выслушаете меня об и об всецло мн подчинитесь или… мы разойдемся, чтобы больше никогда не встртиться.
Анна Павловна вздрогнула. Она въ душ своей уже взлеляла мечту спасенія.
— Я слушаю васъ, донъ Альгуэцъ.
— Сначала нсколько словъ обо мн. Испанецъ по крови, я родился и росъ въ Южной Америк. Я ршилъ себя посвятить медицин. Въ двадцать четыре года я уже былъ докторомъ медицины. Окончилъ въ Нью-Iорк и вторично сдалъ экзамены въ Вн. Молодой, энергичный докторъ, я отдался своимъ паціентамъ… и вскор съ холоднымъ ужасомъ созналъ, какъ безсильна наша медицина, и какъ несчастно человчество. Передо мною разверзлась пропасть, и на дн ея я увидалъ неисчислимыя болзни… и жалкое, страдающее, умирающее человчество… и еще боле жалкихъ безпомощныхъ врачей. А рдкіе человческіе экземпляры, чуждые болзней, медленно, но врно, попадаютъ въ когти старости. И она ихъ безпощадно бросаетъ, обезображенныхъ, усталыхъ, въ объятія смерти. Возбужденный мозгъ мой все настойчиве точила мысль: неужели нтъ выхода? нтъ спасенія? Но, вотъ и я самъ сталъ жертвой тяжелаго недуга. Я лечился, но я зналъ, что все тщетно, что я медленно умираю. Въ долгія безсонный ночи я думалъ, я разбирался въ человческомъ организм, искалъ выхода. Я перечитывалъ вс самыя диковинныя, самыя нелпыя книги… и среди этихъ книгъ нкоторыя слегка пріоткрывали завсу невдомой тайны. Подъ ихъ вліяніемъ я сталъ стремиться въ Индію. Обостренные нервы придали мн силы и меня перевезли въ страну моихъ мечтаній. И снова я искалъ… искалъ… Одна счастливая встрча толкнула меня на врный путь. Три года я былъ во власти моего великаго учителя. Онъ сдлалъ меня такимъ, какимъ вы видите меня сейчасъ — здоровымъ, бодрымъ, энергичнымъ, сознающимъ свою силу. Я побдилъ въ борьб съ болзнью и старостью и теперь иду къ новому, великому. Но это уже мое, личное, васъ оно не касается. Три года буду я работать въ уединеніи… Но не хочу я быть эгоистомъ. Въ вашемъ лиц, графиня, если только вы захотите, я передамъ человчеству возможность борьбы съ недугомъ и старостью. Но вамъ придется вс эти три года раздлять мое уединеніе. Я выбралъ именно васъ, такъ какъ вы исключительный примръ. Вы медленно умираете, вс знаютъ, что вамъ уже нтъ спасенія. Я предлагаю вернуть вамъ здоровье, бодрость, энергію и вашу несравненную красоту. Я разршаю вамъ взять съ собою вашу сестру милосердія, но при условіи, что и она подчинится всей тяжести трехлтняго уединенія.
Опять постучали въ дверь.
— Вроятно, это коляска за вами, Анна Павловна, поднялась Женичка.
— Я не поду сегодня… я устала,— нетерпливо бросила больная.
— А завтра?
— Пустъ задутъ къ двумъ часамъ,— за Анну Павловну увренно отвтилъ донъ Альгуацъ, и, когда все снова успокоилось, онъ продолжалъ:
— Нашъ разговоръ почти конченъ. Вамъ остается только выборъ. Вы понимаете, конечно, что мною руководитъ идейная мечта — помочь вамъ, а потомъ и всему человчеству… такъ, какъ помогли мн… во имя великаго милосердія. Вашъ отвтъ долженъ быть коротокъ. Если ‘нтъ’, мы разойдемся навки, и другое человческое существо, можетъ быть, мене подходящее, чмъ вы, дастъ пищу моему альтруизму. Если ‘да’, то сегодня вы и mademoiselle повидаете всхъ, кто вамъ дорогъ, и устроите вс ваши дла. Тайна должна быть абсолютная. Переписка возможна, если это необходимо, но письма буду отсылать я, и отвты будутъ приходить въ указанное мною мсто на poste restante. Вечеромъ вы напишете прощальныя письма и завтра въ два часа вы ихъ оставите на видномъ мст. Съ прогулки вы уже не вернетесь въ Ниццу, я увезу васъ въ своемъ автомобил, и вы слпо мн довритесь. Я все сказалъ. ‘Да’ или ‘нтъ’?— ршайте графиня.
Ея отвть уже давно былъ готовъ. Онъ владлъ всмъ ея существомъ и ярко отражался въ ея глазахъ.
—Передъ вами еще день… и ночь… и утро. Свое ‘да’ вы еще можете измнить на ‘нтъ’, пока не закроется за вами дверца моего автомобиля.
Онъ поднялся. Снова корректный, почтительный поклонъ… и онъ спокойно удалился. Онъ зналъ, что оставляетъ эту душу, восхищенную надеждой, въ послдней, трепетной борьб.

——

— Являюсь на цлыхъ полъ-часа раньше, графиня.
Лордъ Дэвисъ встревоженно и ласково вглядывался въ лицо Анны Павловны своими свтлыми, добрыми глазами. И никогда еще онъ не былъ ей такъ дорогъ, такъ не трогалъ своею заботой. Букетъ царственно-прекрасныхъ чайныхъ розъ, ея любимыхъ, онъ скромно передалъ сестр милосердія, Женичка пододвинула ему кресло, поставила розы на столикъ у кровати и незамтно вышла изъ комнаты.
— Кучеръ сообщилъ мн, что нездоровье помщало вашей прогулк. Вы себя плохо чувствуете? Вы страдаете?
Какая теплота въ его голос!… Если-бы Анна Павловна не была старой калкой, это теплое участіе могло бы сладко обмануть ее.
— Сейчасъ мн лучше — заговорила она страннымъ, словно чужимъ голосомъ.
И хотлось ей продлить до безконечности послднее свиданіе, и тяжко было смотрть въ кристальные глаза его, скрывая правду. Она изнемогала въ этой внутренней борьб, и блднло лицо ея, и тускнлъ ея взоръ… и вки тяжело сомкнулись.
— Графиня!
— Не тревожьтесь, дорогой другъ, это только слабость. Вотъ, мн уже и лучше, опять лучше,— улыбнулась она.
— Лежите спокойно, я вамъ почитаю… Вдь мы еще не кончили ту милую повсть.
— Не сегодня, дорогой другъ… Сегодня хочется побесдовать съ вами, хочется сказать, какъ я глубоко вамъ благодарна.
Ея слабый голосъ вздрагиваетъ, такъ сильно ея волненіе.
— Я никогда, во всю свою жизнь,— подчеркиваетъ она,— не встрчала такого, какъ вы, и всмъ сердцемъ желаю вамъ счастья — свтлаго и полнаго. Въ прошломъ судьба нанесла вамъ жестокій ударъ… и я хочу, всмъ своимъ существомъ хочу, чтобы будущее вознаградило васъ… и знаю… чувствую, что это возможно, что это близко. Можетъ быть… я не увижу вашего… вашего счастья, но благословеніе мое будетъ съ вами… всегда… гд бы я ни была, даже… въ иномъ, лучшемъ мір.
— Графиня, милая… какъ разстроены ваши нервы… какъ…
— Дорогой другъ, вы правы… Это нервы, только разбитые, больные нервы… но дайте имъ говорить… и мн будетъ легче… Дорогой другъ, до сихъ поръ дарили только вы, я принимала… съ глубокой, нжной благодарностью, но сегодня… я хочу дарить. Я владю только однимъ сокровищемъ. Прежде ихъ было много. Все отнято… Осталось только одно и… я дарю его вамъ…
Слабющей рукой указала она взволнованному, недоумвающему гостю на плоскій ящичекъ, темнвшій на стол.
— Онъ вашъ,— тагхо сказала Анна Павловна,— раскройте его.
Что это? Портретъ, нарисованный пастелью! Великій художникъ запечатллъ великую красоту, что на гршной земл является въ сто лтъ однажды. Тонкія, правильныя черты въ рамк свтлыхъ волосъ. Въ бездонныхъ голубыхъ глазахъ ярко свтится нжная пламенная душа. Полуоткрыты въ улыбк губы — гордыя и страстныя, и невинной близной сверкаетъ жемчугъ зубовъ. Изящная линія лебединой, обвитой сапфирами шеи… Чуть розоватыя королевскія плечи на фон снжно-благо горностая.
И долго смотритъ лордъ Дэвисъ на этотъ портретъ, взволнованный и восхищенный, и не можетъ оторваться.
— Вы?! Это были вы? Такою? О, люди должны были молиться вашей божественной красот!
Въ его непосредственномъ восторг ея приговоръ. Онъ даже не разгадалъ, что она, старая калка, была ‘такою’. Если бъ онъ зналъ ее тогда, онъ ей молился бы, какъ божеству. А теперь… жалость и милосердіе.
Но разв передъ нею въ туман невдомой дали, за гранью трехъ лтъ, не блеститъ яркая звзда ‘возможности’? Вернуться къ чудесному прошлому?!
Послдней, чуть трепетной, борьбы уже не стало. Ршеніе ея окрпло.
— Благодарю за этотъ царскій даръ. Ничего не пожалю, чтобы найти мастера, который сумлъ бы снять точную копію… для васъ, графиня. Только тогда со спокойной совстью я буду наслаждаться вашимъ даромъ. Но какъ вы блдны. Вамъ нуженъ полный покой. До завтра, дорогой другъ.
И она почувствовала теплый трепетъ его устъ, нжно коснувшихся ея руки.

——

— Ршились, Анна Павловна?
— Колебаній уже нтъ… волненій еще много. И опять безсонная ночь. Только своему благодтелю я напишу прощальное письмо. Я — нищая. Завщать и дарить мн нечего. Послднее свое сокровище я отдала сегодня… не только безъ сожалнія, но съ пламеннымъ восторгомъ. Боже, какъ я еще молода душой… только смерть погаситъ ея живой пламень. А вы, Женичка, кому напишете прощальное письмо?
Грустно улыбнулись юныя уста.
— Некому!— Вы единственное мн близкое существо, вы будете со мной, а все мое достояніе помстится въ небольшомъ несессер.
— Итакъ, дв женщины и два несессера завтра навсегда покинуть гостепріимный ‘фышду’, Передайте мн карандашъ и бумагу, Женичка. Соберусь съ силами и понемногу, по строчкамъ, напишу прощальное письмо.

——

Письмо графини къ лорду Дэвисъ.

Дорогой другъ,

если вы внимательно прочтете эти строки, Вы меня не осудите. Я — старая калка, приговоренная къ мучительной, медленной смерти. Вчный мракъ уже стоитъ передо мною. И вдругъ блеснула заманчивая надежда. Человкъ, котораго я не знаю, но которому хочу врить, предложилъ мн спасеніе. Это — новая сила и она должна меня излечить. Я — бдная, старая калка… Что, кром милосердія или жажды чудеснаго опыта, привлекло бы ко мн этого человка? Но условія его суровы и непреклонны,— три года леченія въ таинственномъ уединеніи, вдали отъ людей. Дана мн только одна милость — писать моимъ друзьямъ. Въ слдующемъ письм (Вы его уже получите изъ таинственнаго пріюта) я сообщу вамъ адресъ для отвта. Пишите мн, хоть изрдка, прошу Васъ. Ваши письма дадутъ мн силу для моего подвига. Вдь это же подвигъ — отказаться отъ единственной радости — видть Васъ! Какъ я Вамъ благодарна, какъ глубоко и часто я думаю о Васъ, я уже сказала сегодня. И съ восторгомъ я подарила Вамъ свое единственное сокровище съ тайной надеждой, что читая мои письма или вспоминая обо мн, взглянете на мой портретъ. Такою я хочу жить въ Вашихъ воспоминаніяхъ. Можетъ быть, я, безумная, глупая старуха, поврила маніаку? А, можетъ быть, Вы еще увидите здоровой преданную Вамъ и безконечно благодарную

Графиню Анну Ивкову.

——

Опять сіяло солнце въ безоблачномъ неб, опять золотило спокойное море, роскошныя виллы, и нарядную модную толпу гуляющихъ и снующихъ въ автомобиляхъ по Promenade des Anglais. Медленно двигавшаяся коляска казалась видніемъ иного міра въ блестящей сутолок веселящейся Ривьеры. Въ коляск — больная блдная старая дама полулежитъ на подушкахъ. Съ ея снжно-блыхъ волосъ траурнымъ флеромъ спускается черное кружево. Свтлыя рсницы полузакрытыхъ глазъ бросаютъ грустную тнь на когда-то прекрасное лицо. А рядомъ съ нею — печальная, тоненькая, юная сестра милосердія одною рукой заботливо поддерживаетъ подушки, другою — небольшой дорожный сакъ. Об взволнованы и тревожно слдятъ за мелькающими автомобилями.
— Не видать еще, Женичка?
— Нтъ, Анна Павловна. Донъ Педро насъ, вроятно, ждетъ въ конц Promenaded, тамъ уединенно и спокойно.
— А скоро этотъ конецъ?
— Скоро, Анна Павловна.
— Онъ не раздумаетъ?
— Что вы, родная! Не такой это человкъ.
— Почему не такой?— по-дтски спрашиваетъ больная.
— Онъ серіозный, сильный… не такой, какъ вс. Человкъ высшей науки и альтруизма, чуть красня, восторженно убждаетъ больную сестра милосердія, и вдругъ оживленно приподымается.— Ну, вотъ! Автомобиль дона Альгуэцъ! Онъ насъ ждетъ. Темный и закрытый, я его хорошо помню. Стойте!— приказала она кучеру.
Коляска остановилась. Очевидно ее примтили,— дверца автомобиля распахнулась, и донъ Педро Альгуэцъ, спокойный и увренный въ себ, предсталъ передъ дамами.
— Ваше ршеніе, графиня?
— ‘Да’,— прошептала она, протягивая ему дрожащую руку.
— А вы, mademoiselle?
— Я — врная спутница графини.
Слуги дона Альгуэцъ съ его помощью бережно перенесли больную въ автомобиль, гд ждало ее удобное ложе. У ея изголовья помстилась сестра милосердія, у ея ногъ — донъ Альгуэцъ. Дверца захлопнулась.
Глава больной закрыты. Словно блою пеленою волненіе покрыло ея лицо и дрожавшія губы.
Автомобиль тронулся.
— Огради насъ, Господи, силою Твоего Креста и сохрани отъ всякаго зла,— набожно шептала сестра милосердія.

ГЛАВА V

Въ жаркій день волшебный уголокъ сада маркизы де-Бревиль дарилъ дивной прохладой. Высоко вздымаясь, струи фонтановъ разсыпали серебристыя искры, освжая воздухъ.
Въ тни пальмъ, подъ огромнымъ зонтомъ, къ легкомъ гамак нжилась изящная маркиза. Склоняясь надъ нею, красивый юноша восточнаго типа нашептывалъ ей о вчной любви. Ея кокетливый смхъ вливался въ журчаніе воды.
У фонтана, опираясь на мраморъ скамьи, задумчивый лордъ Дэвисъ машинально слдилъ за бгущей струей, и тщетно старалась миссъ Элленъ его развлечь и оживить.
— Сегодня, лордъ, вы равнодушны къ цлому міру! Ни политика, ни искусства, ни природа — ничто васъ не интересуетъ.
— Вы взялись за неразршимую задачу,— чуть усмхнулся онъ,— вдохнуть жажду жизни въ отжившую душу.
— Слагаю оружіе и признаю себя побжденной. Вы неисправимый меланхоликъ. Сознаюсь, и не могу вдохнуть въ васъ жажду личной жизни, за то вы сумли передать мн свой пессимизмъ.
— Онъ не опасенъ въ ваши годы, миссъ, его разветъ свжее дуновеніе втерка жизни.
— Все это слова,— печально возразила она,— какой-то турниръ словъ!
Красня, она рзко къ нему повернулась.
— Вы дали обтъ спасать одинокихъ, несчастныхъ женщинъ. Лордъ, теперь и я одинока и безконечно несчастна.
Онъ вздрогнулъ. Тоска и сдержанныя слезы въ ея голос. Впервые въ его душ шевельнулась смутная догадка. Словно вопрошая, свтлые глаза его погрузились въ глубину двичьихъ глазъ. Густая краска залила щеки Элленъ, слезинки затрепетали на рсницахъ. Все, что волновало юное сердце, отражалось въ смущенномъ лиц.
Лордъ Дэвисъ вдругъ понялъ… все понялъ… и вздрогнулъ… Онъ не хотлъ этого… не думалъ…
Быстрые шаги… и неожиданно выросла передъ нимъ почтительная фигура лакея.
— Лордъ, васъ желаетъ видть по важному длу вашъ кучеръ.
Взволнованный, лордъ Девисъ поднялся. Простился съ хозяйкой дома, разсянно пожалъ руку Элленъ, поклонился восточному юнош и быстро зашагалъ по алле.

——

Лордъ Дэвисъ нетерпливо выслушалъ подробный докладъ кучера о похищеніи графини и черезъ полъ-часа уже поднимался по крутой лстниц пріюта для бдныхъ.
— Графиня Ивкова еще не вернулась съ прогулки, лордъ,— привтливо встртила его надзирательница.— Можетъ быть, вы подождете въ ея комнат?
— Я подожду.
Лордъ Дэвисъ направился въ комнату Анны Павловны. Онъ не сомнвался, что вскор больная вернется и разъяснится загадка, но тревога все-же жила въ его сердц. Вспоминалась ихъ бесда наканун. Больная не могла скрыть волненія, говорила о ‘вчной своей благодарности’, о его какомъ-то будущемъ счастьи. И потомъ… ея подарокъ.
Зоркимъ взглядомъ лордъ Дэвисъ окинулъ комнату графини. Странная пустота на столахъ и полкахъ… А это что? Письмо? ему? Онъ порывисто разорвалъ конвертъ.
Лордъ Дэвисъ безсильно опустился въ кресло у опуствшей постели. Тоска щемила его сердце. Онъ такъ привыкъ къ этой комнат, къ больной, къ своему милосердію. Исчезновеніе графини создастъ грустную пустоту въ его жизни. Онъ это уже сознавалъ.
Въ чьи руки попала графиня? Почему это ‘чудодйственное теченіе’ окружено тайной? Кому она доврилась?
А сестра милосердія? Вдь она казалась благоразумной. Какъ могла она увлечься какой-то новой мифической силой? Вотъ это ужъ совсмъ непонятно! Больную могъ увлечь маніакъ своими соблазнительными общаніями, но сестра милосердія должна была предупредитъ лорда Дэвисъ. Ясно, что все было обдумано заране. Вчера уже графиня простилась съ нимъ.
— Лордъ Дэвисъ!— внезапно появилась взволнованная надзирательница съ письмомъ въ рукахъ,— случилось что-то непонятное! Прочтите это письмо. Какое-то дикое похищеніе умирающей среди бла дня! И сестра милосердія въ комплот! Вс эти ‘тихони’ таковы! Надо принять крутыя мры. Помогите мн, лордъ Дэвисъ!
— Не волнуйтесь такъ, сударыня’ я знаю все. Графиня Ивкова взрослый человкъ, и нельзя насиловать ея волю. Добровольный отъздъ не называйте похищеніемъ. Хочу врить, что страшнаго нтъ, иначе сестра милосердія не послдовала бы за больной. Графиня общаетъ мн писать, и все объяснится.
У раскрытаго окна своего огромнаго кабинета неподвижно стоить лордъ Дэвисъ во власти тревожныхъ, печальныхъ думъ. Какая сейчасъ пустота въ его жизни? Ее создалъ внезапный отъздъ красавицы-старушки. Велика сила привычки. Вдь каждый день, безъ четверти четыре, онъ мчался въ своемъ автомобил въ пріютъ для бдныхъ. Входилъ онъ въ знакомую скромную комнатку. Сестра милосердія пододвигала кресло къ постели, и голубые потухшіе глаза больной вспыхивали радостно, и исхудалая рука привтливо тянулась къ его рук. Душевный бесды, воспоминанія, чтеніе вслухъ, споръ о прочитанномъ. Дна-три часа пролетали, какъ мигъ. Въ умирающемъ тл трепетала вчной жизнью энергичная, культурная душа. Лордъ Дэвисъ наслаждался живымъ умомъ графини, ея знаніями, добротою ея измученнаго сердца, утонченностью ея чувствъ и переживаній. Онъ заботился о ней, мечталъ о ея спасеніи, дрожалъ за ей жизнь. И это наполняло его время и его одинокое сердце.
Цвтущая Ницца съ ея яркимъ солнцемъ и кипящею праздною жизнью вдругъ опротивла ему. Никогда еще онъ здсь такъ долго не засиживался… И вдругъ захватило неудержимое желаніе вырваться изъ Ниццы, опять скитаться по блому свту, въ новыхъ впечатлніяхъ гасить тоску.
А тутъ еще одна не легкая задача. Элленъ! Милая двочка имъ увлеклась. Онъ это прочелъ вчера въ ея смущенномъ лиц, ему это вчера сказали ея слезы. Прекрасное юное созданіе… и онъ… уже на пятомъ десятк жизни. Его отцвтающей осени дарить она первое чувство ранней весны. Онъ бережно отнесется къ двичьему доврію, онъ не будетъ причиною горькаго разочарованія.

——

Письмо лорда Дэвисъ къ миссъ Элленъ Дроусъ.

Дорогое дитя, Вы слишкомъ непосредственны и, знаю, Вы мн простите смлое обращеніе. Вдь мы оба не умемъ лгать. Я разгадалъ Вашу тайну. Она и страшитъ и умиляетъ. Я врю Вамъ, но думаю, что мечта Васъ обманываетъ. Трагедія моего прошлаго и печаль настоящаго окружили меня ореоломъ… я его не заслуживаю, и хочу, чтобы Вы себя проврили. Я узжаю… какъ всегда внезапно. Опять буду скитаться, какъ опереточный маркизъ, по бду свту. Пусть разсиваются ложныя надежды въ новыхъ впечатлніяхъ. Вы ихъ зажгли въ старомъ сердц.
Боюсь, что по возвращеніи мн придется съ тайной горечью посмяться надъ сладкою мечтой, которою подарили меня Ваши слезы. Храни Васъ Богъ, прекрасное дитя.

Вашъ старый другъ
Сидней Дэвисъ.

Вечерло. Багровый закатъ общалъ втрянную ночь. Неумолчно журчали фонтаны, разсыпая водяныя брызги, заглушая шелестъ листвы. Ароматъ цвтовъ пьянилъ и сердце Элленъ такъ часто-часто билось. Письмо лорда Дэвисъ зажгло въ немъ надежду. И надо ждать, терпливо лелять дорогую надежду. Теперь стоитъ жить.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сгустились сумерки. Умолкли фонтаны. Въ тиши чудеснаго сада листья по вол втра говорятъ все громче и громче, говорятъ о блаженств раздленной любви. И слушаетъ Элленъ ихъ сладкую сказку… и часто-часто бьется влюбленное сердце.

Конецъ первой части.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ГЛАВА I

Мчится по зигзагамъ шоссе автомобиль. Все выше и выше, туда, гд голубая даль сливается съ вершинами горъ. Все рже одинокія строенія. Въ природ грустное однообразіе. Жалкимъ лсочкомъ мелькаютъ оливковыя деревья. Колючіе листья кактусовъ цпляются другъ за друга, и, сожженная солнцемъ, трава желтетъ подъ слоемъ пыли. За то воздухъ съ каждымъ поворотомъ все прозрачне я легче, и крпнетъ втерокъ, наввая прохладу.
Внутри автомобиля почти темно. Тамъ неясно вырисовываются силуэты сидящихъ и очертаніе головы на блыхъ подушкахъ. Но вотъ, на крутомъ поворот, автомобиль рзко покачнулся, и послышался жалобный стонъ. Чья-то рука торопливо приподняла штору, и, съ прохладной струей воздуха, солнце весело заглянуло въ окно автомобиля. Больная графиня Анна Павловна, лежа на подушкахъ, вздрагивала всмъ тломъ, судорога пробгала по ея лицу, крупныя слезы дрожали въ широко открытыхъ глазахъ.
— Что длать?— съ отчаяніемъ спросила сестра милосердія.— У насъ нтъ ни брома, ни валеріановыхъ капель.
— И не надо,— спокойно возразилъ донъ Педро Альгуэцъ.— Сонъ — лучшее лекарство.
Въ рук дона Педро сверкнулъ серебряный флакончикъ. Онъ поднесъ его къ полуоткрытымъ губамъ графини. Прозрачныя, какъ воды горнаго ручья, падали капли, и больная невольно ихъ глотала.
— Десять,— сосчиталъ Донъ Педро,— Достаточно. Она уснетъ.— Его черные властные глаза не отрывались отъ лица больной, и оно становилось все спокойне. Голубыя вки тяжело сомкнулись, глубокое дыханіе медленно вздымало грудь.
— Спятъ.— И донъ Педро снова опустилъ штору, и снова воцарилась таинственная тишина.

——

Быстро поглощаетъ автомобиль пыльную ленту шоссе. Пролетаютъ часы за часами и путь кажется безконечнымъ. Полуденный зной смнился вечерней прохладой. Въ послдній разъ слабо сверкнуло солнце и скрылось за горизонтомъ. Еще около получаса на запад небо щеголяло золотою полосой. Блдня, она померкла, и померкъ свтъ солнца надъ землей. Во тьм милліардами ясныхъ очей сверкнули звзды, и выглянула луна, сначала робкая. Но вотъ залила она волшебнымъ свтомъ уснувшую землю. Не спалъ лишь втерокъ — свжій и крпкій,— какъ молодость. И смло будилъ онъ склоненные листья, напвалъ имъ дивныя сказки, и смялся надъ соннымъ ихъ шопотомъ.
У высокой, блвшей въ лунномъ сіяніи, стны автомобиль остановился. Ночные сторожа сразу его замтили, и за блыми стнами раздался рзкій, продолжительный звонокъ, и блеснулъ яркій свтъ фонарей. Голоса, торопливые шаги… Распахнулись огромныя ворота. Автомобиль въхалъ въ густой паркъ, молніей пронесся по широкимъ аллеямъ. За паркомъ развернулся роскошный садъ, напоенный ароматомъ цвтовъ. Въ лунномъ сіяніи блютъ статуи и нжно искрятся струйки воды. Видніемъ кажется дворецъ въ индійскомъ стил и призраками слуги въ странныхъ одяніяхъ. Почтительно, но молча, привтствуютъ они своего господина и ждутъ его приказаній. Одинъ распахнулъ дверь автомобиля, другіе помогаютъ дону Педро сойти, почти несутъ его по мраморнымъ ступенямъ на террассу. Донъ Педро что то приказываетъ на гортанномъ, тягучемъ, какъ псня, нарчіи, и слуги быстро переносятъ, уже заране приготовленныя носилки къ автомобилю, бережно укладываютъ на нихъ все еще крпко спящую графиню и по террасс несутъ во дворецъ.
— Mademoiselle,— вернулся донъ Педро къ автомобилю,— вашу руку.
Сестра милосердія, забившаяся въ уголокъ, какъ испуганная птичка, робко выглянула. Донъ Педро ее, легкую, какъ пушинка, поставилъ на землю.
— Я проведу васъ въ вашу комнату, mademoiselle.
Дивный сонъ! Онъ и плняетъ и страшитъ молодую двушку. Робко и покорно слдуетъ она за повелителемъ по мраморной лстниц во второй этажъ. Ярко освщаютъ фонари покои дворца, гд волшебная сказка Индіи сплетается съ утонченнымъ комфортомъ Европы.
Изящная рзная дверь распахнулась, и бронзовая женщина въ красочной одежд, обвитая, какъ черными змями, прядями волосъ, блестя и гремя украшеніями, склонилась передъ дономъ Педро и своей новой госпожей.
— Зэана говоритъ по-французски, она все вамъ покажетъ и въ точности исполнитъ вс ваши приказанія, Прошу, mademoiselle…
Но сестра милосердія не двигалась, испуганнымъ взоромъ она вопрошала дона Педро. Слабая улыбка мелькнула по его лицу. И первые видла сестра милосердія улыбку дона Педро. Какъ лучъ солнца освтила она спокойныя красивыя черты.
— Не тревожьтесь. Графиня все еще спитъ. Освжитесь посл утомительнаго пути. Зэана меня позоветъ.
Бронзовая женщина поняла и улыбнулась. Слоновой костью блеснули ея здоровые зубы. Сестра милосердія покорно вошла въ ‘свою’ комнату и невольно остановилась, восхищенная. Рзныя стны съ позолотой. Яркія ткани, расшитыя золотомъ и шелками…
Зэана ловко ее раздла, проворно отдернула занавсъ въ глубин комнаты, и сестра милосердія увидла бассейнъ и распростертую надъ нимъ мраморную нимфу.
— Вода теплая, госпожа,— коверкая слова, гортаннымъ, словно птичьимъ голосомъ, доложила Зэана. Сильными руками она легко подняла молодую двушку и бережно опустила въ теплую душистую воду.
Съ веранды верхняго этажа сказочнымъ кажется садъ, залитый луннымъ свтомъ. Всмъ своимъ миніатюрнымъ тломъ прижалась сестра милосердія къ мраморной колонн и не шелохнется, только грудь высоко вздымается, наслаждаясь чистымъ, прозрачнымъ воздухомъ. Что это съ нею? Что происходить? Или снится ей волшебный сонъ? Или она во власти гипноза? Вдь самая ея смлая мечта блднла передъ дйствительностью.
Безконечный таинственный путь… За неприступною блою стною, густой и темный, какъ дремучій лсъ, паркъ, а за нимъ, на лож цвтовъ, дворецъ изъ сказокъ ‘тысячи и одной ночи’.
Бронзовые люди въ красочныхъ одяніяхъ куда-то уносятъ спящую графиню. И эта терраса… И ‘ея’ комната,— словно покой индійской принцессы.
Смющаяся бронзовая прислужница, какъ ребенка, купающая ее въ душистомъ бассейн. Легкое шелковое одяніе, блдно-розовое, расшитое золотыми птицами и змями. Его набросила на ея плечи Зэана… и распахнула дверь веранды.
И вотъ она одна, вся во власти таинственной ночи и волшебныхъ видній.
Черное прошлое гд-то далеко. Смутный страхъ сплетается въ ея душ съ непонятной надеждой.
— Не помшаю, mademoiselle?
Спокойный ласковый голосъ не нарушилъ волшебной тишины,— онъ съ нею слился.
Молодая двушка невольно обернулась. Передъ нею стоялъ донъ Педро,— не тотъ, котораго она знала, а иной, преобразившійся. Блая одежда, что-то врод библейскаго хитона, опоясанная толстымъ снуромъ, эффектной рамкой выдляла его южную, смягченную спокойствіемъ, красоту. Черные глаза зорко глядли въ поблднвшее лицо молодой двушки.
— Все ново и непонятно. Все васъ удивляетъ, mademoiselle? Думаю, что вы скоро полюбите этотъ скромный уголокъ. Онъ лечитъ старыя раны. Онъ даритъ новыя мысли и новыя желанія. Здсь все, что нужно для моего опыта — оздоровленія графини Ивковой. Сейчасъ она крпко спитъ, и вы спокойно отдохнете. А завтра за работу. Вы будете моей помощницей, а это отвтственная обязанность. Случай графини тяжелый, и нужна исключительная осторожность, чтобы всесильная смерть не вырвала изъ нашихъ рукъ больную. Бдняжка уже наполовину въ ея власти.
Такъ много думъ и вопросовъ въ ея юной головк, но робость сковала уста, и она молча слушаетъ дона Педро.
— Скажите мн ваше имя. ‘Mademoiselle’ слишкомъ офиціально и длинно.
— Женя,— тихо проронила она посл минутнаго колебанія.
— Жэніа,— повторилъ онъ.— Вашу руку, Жэніа. Не откажите раздлить мой скромный ужинъ.

——

Сонъ на яву продолжается.
Въ ярко освщенной комнат, гд оранжевые цвта красиво сочетались съ малиновыми, длинный столъ, казалось, гнулся подъ тяжестью хрустальныхъ вазъ, наполненныхъ фруктами и цвтами. Бронзовые люди, въ національныхъ своихъ костюмахъ, молча и ловко подавали блюда — разнообразныя и легкія. Не было только мяса и рыбы. Кокосовое молоко и фруктовая вода замняли вино и ликеры.
Сейчасъ же посл ужина донъ Педро проводилъ молодую двушку до дверей ея комнаты.
— Доброй ночи, Жэніа.
Опять она очутилась во власти Зэаны.
И вотъ, наконецъ, ея миніатюрное тло, облаченное въ тонкій и длинный ночной балахонъ, утопаетъ въ огромной мягкой постели. Ея волосы тщательно расчесаны и сплетены. Зэана, какъ дитя, восхищалась ихъ свтлыми длинными волнами и близною кожи своей новой госпожи.
Заботливо уложила она Женю, прикрыла тонкимъ, легкимъ, какъ паутина, шелковымъ одяломъ и, отступивъ къ двери, погасила фонарь.
— Доброй ночи, Жэніа,— послышался ея гортанный голосъ… и вскор затихъ шелестъ ея шаговъ.
Въ раскрытыя окна смло проникаетъ лунный свтъ. Жутко въ тишин. Пораженная мысль Жени еще не разсуждаетъ, не анализируетъ, она только дивится и тревожно восторгается. А утомленное тло отдается покою. Его подстерегаетъ сонъ… и сковываетъ въ крпкихъ своихъ объятіяхъ.

——

Женя проснулась. Первое утро не развяло волшебства первой ночи. Богатство и мягкость красокъ, индійскій стиль, европейскій комфортъ — рельефне, живе, прекрасне они въ нжныхъ лучахъ утренняго солнца. Жуткій страхъ разсялся въ сладкомъ сн безъ пробужденій, и любопытствомъ горитъ освженная мысль.
Осторожно ступая, скользнула Женя въ пріотворенную дономъ Педро дверь. Комната и мебель — все блое, только полъ устланъ свтло-зеленымъ ковромъ, и зеленыя шелковыя занавсы смягчаютъ свтъ солнца,
— Женя, милая, наконецъ-то!— съ широкой постели радостно тянутся къ сестр милосердія слабыя исхудалыя руки графини.
— Кокъ я долго спала, Женя. Очнулась утромъ и ничего еще не понимаю… Можетъ быть, это продолженіе сна? Кажется, здсь хорошо, Легче дышетея. Только тло все болитъ по прежнему… и кружится голова… и слабость. Покорно отдалась я во власть новой силы, но не врю въ свое возрожденіе.
— Нужна только покорность,— ласково вмшался донъ Педро,— а вра придетъ посл перваго улучшенія. Не теряя времени, начнемъ наше явленіе. Вы должны слпо подчиняться. Начнемъ.
Затихли об: и больная и сестра милосердія. Жадно ловили он каждое слово учителя.
— Лежите ровно и спокойно. Опустите руки идолъ тла. Прижмите ладони къ бедрамъ. Закройте ротъ. Медленно, не напрягаясь, вдыхайте носомъ воздухъ, пока я считаю ‘три’. Теперь на ‘три’ моего счета задержите дыханіе. Я зажимаю ваши ноздри. Откройте ротъ и выпускайте воздухъ на ‘три’ моего счета. Отдохните на ‘три’ моего счета и начнемъ сначала. Это упражненіе мы повторимъ пятнадцать разъ.
— Достаточно. Вы не утомлены? Такъ перейдемъ ко второму упражненію.
Донъ Педро взялъ со стола небольшой блый кубикъ.
— Возьмите кубикъ въ руки. Осмотрите его внимательно, стараясь запомнить. Закройте глаза и представьте себ кубикъ. Удалось? Повторимъ десять разъ.
— Дальше. Внимательно смотрите на кубикъ, одновременно берите дыханіе на мой счетъ ‘три’. Какъ въ первый разъ. Когда на мой второй счетъ ‘три’ задержите дыханіе, закройте глаза и мысленно рисуйте себ кубикъ. На третій мой счетъ ‘три’ просто, безъ мысли отдавайте дыханіе. И это повторимъ десять разъ. На сегодня довольно. Благодарю. Не смотрите на меня такъ удивленно. Маленькая песчинка — залогъ большого будущаго. Вы слишкомъ слабы, и мы начихаемъ постепенно. Надо укрпить ваше сердце, подготовить его къ грядущей борьб. За часъ до обда вы повторите упражненія. И третій разъ вечеромъ.
Донъ Педро позвонилъ. Въ дверяхъ, словно выросла еще одна бронзовая женщина.
— Литара, останьтесь съ госпожой. А васъ, Жэніа, попрошу въ мой кабинетъ.

——

Въ кабинет дона Педро царила простота. Стеклянные шкапы, полные книгъ и рукописей. Огромный письменный столь и два кресла.
Когда донъ Педро опустился въ одно, а въ другое усадилъ Женю, лицо его стало серіознымъ, почти строгимъ.
— Наша первая задача — постепенно, не насилуя больную, развить глубокое ‘іогское дыханіе’ и концентрацію мысли на этомъ дыханіи. За полъчаса до сеанса будете открывать вс окна, такъ какъ чистый воздухъ необходимъ, и закроете ихъ только по окончаніи упражненій. Вы не забудете?
— Пока задача не сложная. Конечно, не забуду.
— Наше ученіе,— медленно продолжалъ донъ Педро,— не отрицаетъ медицины, напротивъ, считаетъ ее своимъ врнымъ помощникомъ. Только хорошій врачъ можетъ поставить врный діагнозъ. И, конечно, врачъ лучше суметъ наблюдать за больнымъ и варьировать нашу систему. Но въ лекарствамъ мы относимся осторожно и обращаемся къ нимъ лишь въ крайнихъ случаяхъ. У насъ свои средства. Когда тяжело больной слишкомъ медленно овладваетъ дыханіемъ и концентраціей мысли, или же не въ силахъ приступить къ упражненіямъ, мы прибгаемъ къ искусству Chiropractor’а. Эта полезная система мало знакома Европ. За то въ Америк она существуетъ около тридцати лтъ и тамъ цлая тридцатитысячная армія Chiropractor’овъ. Небольшое ихъ количество проникло въ Мидію и Тибетъ и лишь отдльныя единицы — въ Англію и Францію. Это система воздйствія на нервы больныхъ органовъ и всего тла путемъ особаго массированія и надавливанія на позвоночники. Я изучилъ эту систему и часто ею пользовался при леченіи тяжело больныхъ, конечно, въ связи съ Новою Силою. Графин Chiropractor необходимъ и сегодня же я приступлю къ первому сеансу. Вамъ придется слдить за желудкомъ графини. Я далъ ей порошокъ — смсь четырехъ травъ. Я назвалъ его ‘другъ желудка’. Каждое утро заваривайте чайную ложку ‘друга желудка’ въ чашк кипящей воды. Кипятите дв минуты. Вечеромъ сольете настой и дадите его выпить графин на ночь. Ежедневно. Питать мы ее будемъ четыре раза въ день, понемногу. Только вареные и протертые овощи и плоды. Питье — кокосовое и миндальное молоко. Запишете мои предписанія. Три раза въ день упражненія по полу-часу. Всегда до ды. Четыре раза въ день указанное питаніе, начиная съ восьми утра, каждые три часа. Точность должна быть абсолютная. Чашка ‘друга желудка’ черезъ три часа посл послдней ды. Утромъ и вечеромъ легкое растираніе тла по кровообращенію. Черезъ день теплыя ванны изъ травъ по четверти часа. Пока все. Вы меня поняли, Женіа?
— И все уже записала. Но я бы хотла…
Она умолкла, вся розовая отъ опущенія.
— Спрашивайте, Жэніа, это ваше право.
— Я бы хотла знать, въ чемъ суть вашего ученія.
— Главная суть — привлеченіе Силы, таящейся въ атмосфер, Силы, еще незнакомой человчеству, самой благодтельной для нашей плоти. Чмъ чище атмосфера, тмъ больше въ ней Силы, тмъ легче привлечь ее къ человку. Ея вліяніе поразительно. Подъ властью Силы, при постоянномъ обмн нашихъ тканей, новыя клточки въ молодомъ организм сохраняютъ свою крпость, а въ старомъ и больномъ постепенно очищаются, укрпляются и омолаживаются. Чмъ старше человкъ, тмъ больше нужно времени, чтобы очистить, укрпить и омолодить его тло. Тотъ, кто съ юныхъ лтъ слдуетъ нашему ученію, надолго сохраняетъ свою силу и молодость. Только одна остается угроза человку — смертm. Съ нею мы еще не научились бороться. И пока безсильны передъ болзнями, налетающими, какъ вихри, передъ чумой, холерой, общимъ зараженіемъ крови… Прежде, чмъ Сила излечитъ, Смерть унесетъ. Но тотъ, кто съ юныхъ лтъ слдуетъ нашему ученію, крпокъ и живучъ. Его организмъ не поддается микробамъ и побдитъ ихъ прежде, чмъ они проявятъ свою разрушительную силу. Вступимъ же въ борьбу со Смертью, уже простирающей къ нашей больной свои безжалостные когти. Пока я только надюсь, а черезъ мсяцъ буду увренъ. Концентрація мысля, сила воображенія, опирающіяся на глубокое іогское дыханіе — это провода, соединяющіе человка съ Силой, таящейся въ атмосфер. Курсъ леченія графини пройдетъ передъ вами со всею послдовательностью. Не забгая впередъ, начнемъ съ малаго, чтобы постепенно придти къ великой цли. Передъ нами три года упорной работы и борьбы.

Первая таблица глубокаго дыханія на ритмичномъ счет.

Цифры

I

II

III

I

II

III

2

3

2

8

5

8

3

3

3

9

5

9

4

3

4

10

5

10

5

3

5

10

6

10

5

4

5

10

7

10

5

5

5

10

8

10

6

5

6

10

9

10

7

5

7

10

10

10

Первая цифра указываетъ, какимъ количествомъ секундъ брать дыханіе. Вторая — сколько секундъ его удерживать. Третья сколько секундъ выдыхать.
Секунды прибавляются постепенно, когда это дается совсмъ легко, безъ напряженія.
Пользуясь тою же таблицею, брать воздухъ лвой ноздрей, держать, выдыхать правой. И обратно: брать правой, держать, выдыхать лвой.

ГЛАВА II

Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

Дорогой другъ, прошло уже три мсяца со дня моего исчезновенія, а я только впервые ршаюсь Вамъ писать. Все вокругъ меня такъ чудесно и такъ странно. Въ тотъ часъ, когда Вы читали мое прощальное письмо, закрытый автомобиль дона Педро таинственно уносилъ меня въ невдомую даль. Я жестоко страдала отъ тряски и крутыхъ поворотовъ. Мои стоны привлекли вниманіе дона Педро,— онъ далъ мн какія то капли и я заснула такъ крпко, что уже не чувствовала своихъ страданій. Проснулась я лишь на другой день, утромъ. Дйствительность казалась продолженіемъ сна. Я лежала на широкой постели въ огромной блой комнат. Въ раскрытыя окна вливался воздухъ — легкій и чистый, и я его жадно вдыхала. Но, увы, обычная мучительная боль терзала мое тло и голова кружилась. Долгій сонъ не укрпилъ меня, не принесъ мн облегченія. Было жутко, почти страшно и я жестоко осуждала собственное легкомысліе. Тревожила мысль, что я могу умереть вдали отъ своей церкви, вдали отъ Васъ. Появленіе моей милой Жени немного меня успокоило. Въ тотъ же день мы приступили къ леченію такому же странному, какъ все, что меня окружаетъ. Упражненія, назначенныя дономъ Педро, казались мн дтской забавой, ноя ршила покориться. Вдь жребій брошенъ. Вскор я такъ втянулась въ свои упражненія, что съ нетерпніемъ жду ихъ часа. Прошло только три мсяца, но мое невріе уже поколебалось, и я начинаю смутно надяться. Не малую услугу оказываютъ мн Chiropractor’скіе сеансы. Это воздйствіе на больные нервы при помощи особаго надавливанія на позвоночникъ. Сеансъ длится всего дв минуты, но онъ болзненъ, особенно первое время. Будто ломаютъ спину или отрываютъ голову. Я и къ этому привыкла. Донъ Педро ловкій и искусный Chiropractor. Боли уменьшились во всемъ тл, и я стала бодре. Кормятъ меня вареными и протертыми овощами и фруктами. Напитокъ мой — кокосовое молоко очень освжаетъ. Лекарство только одно, но горькое и противное. Донъ Педро его нжно называетъ ‘другъ желудка’. Съ постели я не поднимаюсь и пока даже не мечтаю объ этомъ. Черезъ день меня носятъ въ теплую ванну и четверть часа я наслаждаюсь. Въ темнокоричневой, пахнущей травами, вод затихаютъ вс мои боли. Посл ванны меня, укутанную, переносятъ въ постель, я пью теплое кокосовое молоко, и испарина покрываетъ мое тло. Прислужницы у меня дв, об сильныя, словно вылитыя изъ бронзы по своему красивыя, въ живописныхъ индійскихъ одяніяхъ. Вотъ моя жизнь. Но мысль моя живетъ иною, особою жизнью. Нтъ дня, нтъ часа, когда бы я не вспоминала Васъ, дорогой другъ, съ самою нжною благодарностью и, хотя Вашъ образъ ярко рисуется моему воображенію, буду Вамъ безконечно признательна, если Вы мн пришлете свою фотографію. Скоро ли я получу Вашъ отвтъ? Не думаю. Буду ждать его съ нетерпніемъ. А пока примите лучшія пожеланія Вашего врнаго друга

Графини Анны Ивковой.

——

Солнце клонится къ закату, и въ золот его луней свтлетъ тоненькая фигурка Жени,— такая одинокая и граціозная на огромной мраморной веранд верхняго этажа. Горный воздухъ уже слегка окрасилъ ея щеки, но старая печаль по прежнему таится въ ясныхъ глазахъ.
Красивая панорама передъ нею. Каждый день любуется она чудесами индійскаго дворца и находитъ въ нихъ все новыя чары. Иное освщеніе, иныя тни, иначе стелятся туманы… и панорама мняется. Любуясь далекой цпью горъ, думаетъ она о леченіи графини, о новой сил, о чуть замтномъ улучшеніи въ состояніи больной, разбирается въ инструкціяхъ дона Педро. Но думы двоятъ ея существо. Вновь бросаютъ ее къ черному прошлому. Старая апатія и разочарованіе, безудержная тоска налагаютъ тяжелую руку, мшаютъ пробужденію новыхъ интересовъ, новыхъ желаній.
Въ пріотворившуюся дверь глянуло бронзовое лицо Зэаны. Въ широкой улыбк сверкало оно близною зубовъ.
— Господинъ тебя зоветъ, Жэніа.

——

Въ нижнемъ этаж Женю встртилъ донъ Педро, облаченный въ темно-срый плащъ.
— Мн хочется развлечь мою усердную помощницу. Знаю, что вы чувствуете красоту природы и предлагаю вамъ прогулку на автомобил.
И на голубой, расшитый золотыми птицами, хитонъ Жени донъ Педро набросилъ темный плащъ съ капюшономъ.

——

Промчались черезъ паркъ въ ворота и повернули направо, вверхъ. Чмъ выше поднимается автомобиль, тмъ легче и прозрачне воздухъ. Направо горы, налво съ высокаго обрыва развертывается чудесная панорама. Далеко внизу безбрежное море, и синія волны искрятся въ золот заката. Въ лощинахъ пестрютъ деревушки и сады, на высотахъ разбросаны богатые виллы и замки.
— Прошло всего три мсяца отъ начала нашего леченія,— бодро заговорилъ донъ Педро,— а я уже врю въ исцленіе графини. На этотъ разъ побждена смерть. Новая Сила коснулась больного тла. Закончили ли вы первую таблицу дыханія?
— Съ недлю мы уже стоимъ на 10-10-10. Графиня стала крпче и бодре. Глаза ея ясне. Она гораздо легче и быстре запоминаетъ детали внимательно разсмотрннаго предмета. Отлично удался вчера опытъ съ замысловатой табакеркой.
— Завтра же мы перейдемъ къ первой формул. Больной придется выучить ее наизусть. ‘Друга желудка’ — достаточно два раза въ недлю. Продолжайте ‘растираніе’, только будете его заканчивать легкимъ пассивнымъ сгибаніемъ рукъ и ногъ. Режимъ остается тотъ же. Въ конц этой недли больная приметъ первую суховоздушную ванну. Скоро и вы, Жэніа, увлечетесь нашимъ ученіемъ. Оно излчитъ тоску, что мрачной завсой отдляетъ отъ васъ радость жизни.
Погасла слабая улыбка на устахъ Жени.
— Преклоняюсь передъ Новой Силой, возрождающей человчество, очарованное жизнью и радостями ея. Но лично я не врю земному счастью и сократила бы свою жизнь, если бы могла.
— Не смю настаивать на довріи. Я его, конечно, не заслужилъ. Думаю только, что одинъ тяжелый примръ не законъ для всей вашей жизни.
— Нтъ!— безнадежно вздохнула молодая двушка,— когда-то сіяющая весна владла моей душой. Велика была моя вра… и страшенъ ударъ, ее разбившій. Раннюю весну смнила вчная, лютая зима. Только не надо… не надо говорить объ этомъ!
Въ ея робкомъ ‘не надо’ уже не было прежней горячности.
— Почему?— возразилъ донъ Педро.— Когда жалитъ ядовитый паукъ, онъ самъ умираетъ, но и жертву отравляетъ своимъ ядомъ. Если во время не принять мръ, смерть неизбжна. Такъ и злое прошлое. Жалитъ оно юную душу и ядомъ своимъ губитъ счастье. Довриться безпристрастному другу — это спасеніе. Или вы не считаете меня своимъ другомъ?
— Вы — другъ человчества, а я — малая его частица,— смущенно и уклончиво отвтила она.— О прошломъ своемъ я не могу еще говорить… но, можетъ быть, настанетъ день, когда я буду нуждаться въ противоядіи.

——

Вечерній сумракъ уже окуталъ землю, когда донъ Педро и Женя вернулись съ прогулки. Въ парк было темно, какъ ночью въ дремучемъ лсу, но шофферъ зналъ дорогу я ловко правилъ. Зато въ саду горли нарядные разноцвтные фонари и индійскій дворецъ сіялъ огнями.
Донъ Педро скрылся въ своемъ кабинет, а Женя поднялась къ больной.
— Наконецъ-то — радостно встртила ее Анна Павловна.— Я давно проснулась и скучаю. Давала урокъ французскаго языка моей бронзовой Литар. Удивительная память! Но говоритъ, какъ сорока, коверкаетъ вс слова.
Анна Павловна измнилась къ лучшему за эти мсяцу. Правда, она все еще была, какъ цпью, прикована къ постели, но глаза ея стали ясне, и восковое лицо уже не было такимъ измученнымъ.
Бронзовая Литара, расположившаяся на ковр у ея кровати, быстро вскочила, широко улыбаясь, и уступила свое мсто сестр милосердія.
— Женичка,— внимательно взглянула на нее графиня,— какая вы розовая, повеселвшая! Я васъ такою еще и не видала. Вы съ прогулки?
— Да, смутилась Женя.— здила съ дономъ Педро на автомобил въ горы. Какъ тамъ хорошо! Когда вы, наконецъ, разстанетесь съ вашей кроватью, мы будемъ каждый день кататься.
— Скорй бы!— вздохнула Анна Павловна, и это былъ вздохъ надежды.
— У насъ новость!— бодро заговорила Женя.— Завтра начинается новое въ нашемъ леченіи. Горькій ‘другъ желудка’ только два раза въ недлю, Вы его не любите и радовались, когда отъ ежедневнаго пріема мы перешли на три раза въ недлю, а теперь только два! Но донъ Педро объявилъ, что всю жизнь вы не разстанетесь съ этой ‘горькой чашей’, придется принимать ее разъ въ недлю. ‘Здоровый желудокъ — половина здоровья’ — такъ говорить донъ Педро. Итакъ, пока я наслаждалась горной природой, вы скучали, бдненькая! Даже учили Литару.
— Учила. И еще,— въ свою очередь смутилась графиня,— еще… писала первое посланіе лорду Дэвисъ. Адресъ для отвта дала на Ниццу, poste restante, на имя дона Педро. Передайте ему это письмо для отправки.
— Завтра же утромъ оно полетитъ въ Ниццу на почту. А сейчасъ до ужина займемся леченіемъ.
Литара распахнула окна и испарилась.
Сеансъ начался.
— Лежите спокойно. Руки вдоль бедеръ,— въ полъ-голоса медленно произносила сестра милосердія.— Закройте ротъ и глаза. Берите глубокое дыханіе носомъ. Я считаю по секундамъ. Десять. Готово. Зажимаю вамъ ноздри. Откройте ротъ. Медленно отдавайте воздухъ. Считаю десять секундъ. Отдыхайте на три. Сначала. Повторимъ еще четыре раза. Теперь закройте ротъ, Я зажимаю вашу правую ноздрю. Берите воздухъ лвой на счетъ десять. Зажимаю об ноздри. Задержите воздухъ на десять. Открываю лвую ноздрю. Медленно отдавайте воздухъ на десять. Отдохните на три. Берите воздухъ правой ноздрей, я зажимаю лвую. Десять. Держите на десять. Повторимъ пять разъ. Отдохните на три. Тяните быстро и глубоко носомъ воздухъ, расширяя всю грудь и легкія. На два. Держите ни двадцать. Отдавайте на восемь. Повторимъ три раза. Довольно. Возьмите табакерку, осмотрите ее внимательно въ деталяхъ. Закройте глаза и ротъ. Берите носомъ глубокое и быстрое дыханіе. Держите его, мысленно рисуя табакерку. Отдавайте дыханіе. Повторимъ пять разъ. Теперь дышите ритмично. На два берите носомъ воздухъ. На два его держите. На два выдыхайте. Продолжая ритмично дышать на два, закройте глаза. Забудьте о моемъ присутствіи и мысленно рисуйте себ повсть, которую сегодня утромъ я вамъ прочла.
Царила глубокая тишина. Больная лежала спокойно съ закрытыми глазами, ритмично дыша, погруженная въ мысли.
Сестра милосердія стукнула молоточкомъ по столу. Больная не реагировала. Сестра милосердія громче повторила ударъ. Еще и еще. Больная не слышала. Успхъ несомннный.
Но вотъ Анна Павловна глубоко вздохнула и встрепенулась, словно разомъ пробудилась отъ сна.
— Женя!— тихо позвала она.
— Я здсь, Анна Павловна. Разв вы не слышали, какъ я сейчасъ громко стучала молоточкомъ?
— Ничего не слыхала.
— Какой успхъ! Какъ вы теперь научились концентрировать мысль! Въ начал малйшее мое движеніе васъ отвлекало. Вотъ почему донъ Педро даетъ вамъ завтра первую формулу. Теперь начнется быстрое улучшеніе здоровья. А сейчасъ приступимъ къ растиранію. И тутъ у насъ новость! Посл растиранія мн приказано медленно и осторожно сгибать вамъ руки и ноги. Только вы оставайтесь пассивны.

——

По окончаніи сеанса график подали ужинъ, состоявшій изъ вареныхъ и протертыхъ овощей,— моркови, сельдерея, пюре изъ яблокъ и каштановъ и миндальнаго молока. Посл ужина въ ея комнату поднялся донъ Педро.
— Какъ наша больная?
— Съ аппетитомъ поужинала. Сеансъ сегодня былъ особенно удаченъ. Концентрація мысли такъ усилилась, что больная не слышитъ довольно громкаго стука, вся отдается своему воображенію.
Донъ Педро одобрительно кивнулъ головой и торжественно добавилъ:
— Поздравляю васъ, графиня, первой формулой. Это нашъ первый орденъ. Упражненія въ дыханіи начнемъ увеличивать. Жэніа, запишите новую таблицу дыханія.

I

II

Вдыханіе

Задержка

Выдыханіе

Вдыханіе

Задержка

Выдыханіе

11

10

11

20

11

20

12

10

12

20

12

20

13

10

13

20

13

20

14

10

14

24

14

20

15

10

15

20

15

20

16

10

16

20

16

20

17

10

17

20

17

20

13

10

18

20

18

20

19

10

19

20

19

20

20

10

20

20

20

20

Перейдемъ къ формул. Больная лежитъ спокойно, руки опущены вдоль тла, ладони приникаютъ къ бедрамъ. Глаза и ротъ закрыты. Беретъ глубокое дыханіе безъ напряженія и концентрируетъ мысль на малой формул: ‘Беру изъ атмосферы новую силу, оздоравливающую и омолаживающую мое тло и дающую ему жизнь’. Задержавъ дыханіе, мысленно произносить большую формулу, ясно ее себ воображая въ деталяхъ: ‘Съ каждымъ днемъ весь мой организмъ, все мое тло очищается, укрпляется. При обмн отжившія клточки восполняются боле сильными, растворяются болзненные соки, ненужныя соли и кислоты выбрасываются изъ организма, и весь онъ съ каждымъ днемъ крпнетъ и омолаживается. Очищается моя кровь и улучшается въ своемъ состав. Кровеносные сосуды омолаживаются и длаются эластичными. Вся моя нервная система омолаживается, укрпляется и обновляется. Мой сердечный аппаратъ укрпляется и обмнивается, работа сердца становится ровная, спокойная и увренная. Вс мои внутренніе и половые органы обновляются и омолаживаются. Обновляется вся слизистая оболочка. Укрпляются и обновляются ткани и мускулы моего тла и моя кожа. Укрпляются а омолаживаются мое зрніе и мой слухъ. Воздухъ свободно проникаетъ черезъ мои ноздри въ легкія и наполняетъ ихъ. Съ каждымъ днемъ я очищаюсь, крпну и освобождаюсь отъ всхъ недуговъ. Я молодю.’ Такъ какъ дыханіе больной еще недостаточно продолжительно, заране раздлите большую формулу на ‘колна’, соразмряя секунды дыханія больной. Посл большой формулы, отдавая дыханіе, она произноситъ вторую милую формулу, ‘Освобождаю свое тло отъ слабости, болзней, старости.’ Вотъ когда нашему ученію нужна услуга врача. Необходимъ правильный діагнозъ болзни и всего состоянія лечащагося, чтобы составить нужную въ каждомъ особомъ случа формулу. Для молодыхъ, желающихъ сохранить свою молодость, формула будетъ иная. Сейчасъ я даю графин первую большую формулу. Я дополню ее, когда она войдетъ въ плоть ея и кровь, и когда осилится таблица дыханія до 60. А пока работайте надъ первой формулой три роза въ день безъ напряженія. Какъ я уже сказалъ, разбейте ее на нсколько колнъ и понемногу, когда дыханіе будетъ крпнуть, соединяйте колна, пока на одномъ дыханіи не пройдетъ вся формула. Вы поняли, Жэніа?
Она молча кивнула головой.
— За недлю въ организм больной растворится достаточное количество солей и болзнетворныхъ соковъ и, чтобы помочь организму избавиться отъ нихъ, въ конц недли мы примемъ нашу первую суховоздушную ванну. Со слдующей недли ванны изъ травъ мы на время замнимъ солено-іодистыми. Вотъ опять нужна помощь врача, чтобы выбирать ванны и вспомогательныя средства и, во время, одно замнять другимъ.

——

Быстро промелькнула недля. Новое облегченіе принесла она графин. Настала суббота — день первой суховоздушной ванны. Къ вечеру мобилизовали Зэану и Литару. Бережно переложили он графиню на носилки и перенесли въ небольшой индійскій павильонъ, помщавшійся въ саду за дворцомъ. Уже не разъ этотъ закрытый. безмолвный павильонъ тревожилъ любопытство Жени.
Миновали первую комнату — гостинную и остановились въ слдующей — спальн. Больную переложили на кровать.
Литара и Зэана разоблачились сами, раздли Анну Павловну и перенесли ее въ комнату рядомъ. Тамъ было очень тепло и пусто, стояла только соломенная кровать и два соломенныхъ кресла. Больную опустили на кровать, и она оставалась въ этой комнат четверть часа. Затмъ ее перенесли въ слдующую тожественную комнату, только еще боле теплую, на четверть часа. Все тло больной покрылось испариной. Ее перенесли въ такую же комнату рядомъ, гд было очень сухо и очень жарко. Здсь больная пробыла десять минуть, обливаясь струями пота.
— Больше не могу… душно…— пробормотала Анна Павловна.
Бронзовыя женщины торопливо унесли ее въ сосднюю комнату, гд уже не было жары, и на минуту опустили въ тепловатую ванну, а потомъ въ подогртой простын доставили въ спальню.
Литара легкимъ массажемъ прошлась по рукамъ, ногамъ и по спин больной. Полъ-часа блаженнаго отдыха въ сравнительной прохлад, и больная на носилкахъ вернулась въ свои покои.
Она хорошо спала всю эту ночь и наутро проснулась бодре и крпче. Три раза въ недлю по вечерамъ донъ Педро помогалъ леченію Chiroproctor’ скими сеансами.

ГЛАВА III

Письмо лорда Дэвисъ графин Ивковой.

Если бы вы знали, дорогой другъ, какъ меня порадовала Ваша первая всточка. Я трепеталъ за васъ, и долгое молчаніе усиливало мою тревогу. Ваши приключенія казались бы и мн интересными если бы не угрожали Вашему здоровью. До сихъ поръ не могу разобраться въ происшедшемъ. Кто этотъ донъ Педро, Вашъ похититель? Какую цль онъ преслдуетъ? Прошло уже полъ года. Нтъ, только полъ года! И надо ждать еще два съ половиной, чтобы тайна стала понятной. Не скрою, я былъ пораженъ, когда узналъ о Вашемъ исчезновеніи и ршимости довриться первому встрчному. Несмотря на то, что вс слды были имъ искусно заметены, я бы сумлъ васъ разыскать и вырвать изъ рукъ авантюриста, но моя воля была парализована Вашимъ желаніемъ. Противъ Васъ я не посмлъ пойти. Вы исчезли, и я вскор покинулъ Ниццу. Засидлся я тамъ. Теперь путешествую. Я такъ люблю смну впечатлній. Только это и можетъ разсять одинокаго. Пишу изъ Стокгольма, гд пробуду еще нсколько дней. Увлекаюсь холодной, ясной осенью свера и… спортомъ. Въ Швеціи онъ на высот. Отсюда ду пароходомъ въ Японію. Пишите хоть изрдка на мой Ниццекій адресъ, не оставляйте меня въ невдніи. Хотлъ бы я, чтобы Вы не ошиблись въ своихъ надеждахъ! Я не знаю дона Педро, но чувствую къ нему неодолимую антипатію. Маленькая Женя съ Вами,— это меня успокаиваетъ. Какъ Вамъ удалось покорить ея разумную головку фантазіями дона Педро? Передайте ей мой почтительный привть и мою благодарность. Лечитесь и выздоравливайте, порадуйте своего преданнаго друга

Сиднея Дэвисъ.

P.S. Посылаю Вамъ мою фотографію. Вы вдь этого хотите.

——

Анна Павловна нсколько разъ перечла короткій отвтъ лорда Дэвисъ, а дрожавшіе пальцы все еще тянулись къ исписаннымъ листкамъ.
За эти вторые три мсяца она оправилась больше, чмъ за первые. Она уже не лежала, а полусидла на своей кровати, обложенная подушками. Боли уменьшились, опали опухоли, движенія стали свободне. Крпче сталъ сонъ, пробудился аппетитъ. Новые огоньки — огоньки надежды озаряли глубину ея глазъ. А сейчасъ въ радостномъ волненіи слегка порозовли ея щеки. Писать отвтъ! Скоре! Мысли цплялись… Хотлось повдать другу вс детали жизни своей и леченія. Но нтъ! Теперь, когда она врить въ свое исцленіе, лучше многое скрыть, чтобы при свиданіи поразить лорда Дэвисъ.
Анна Павловна закрыла глаза, отдаваясь радостному трепету сердца. Едва она покинула Ниццу, и лордъ Дэвисъ вдругъ почувствовалъ ‘жажду новыхъ впечатлній’. Элленъ Дроусь не сумла его удержать. А если и она съ нимъ? Если это ихъ свадебная поздка? Нтъ! Лордъ Дэвисъ написалъ бы своему другу. Почту? Онъ, покровитель больной, но не долженъ же онъ посвящать ее въ свою интимную жизнь. Только черезъ два съ половиной года узнаетъ она правду! Какъ много надо терпнія.

——

Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

Спасибо, тысячу разъ спасибо, дорогой другъ. Правда, ваша фотографія лишь тнь оригинала, но въ памяти моей вы стали еще ярче. Не сердитесь, что пишу такъ мало. Слишкомъ ужъ однообразна моя жизнь, посвященная леченію, и далека общанная мн награда. Донъ Педро не авантюристъ, о, нтъ! Онъ уменъ и образованъ. Въ его доброт такъ много спокойствія и увренности, и это гипнотизируетъ. Во всякомъ случа, я живу и даже стала немного бодре, хотя все еще лежу. Кром своей комнаты и ванны я еще ничего здсь не видала. Но Женя разсказываетъ чудеса. Домъ, говорить она, это дворецъ индійскаго раджи. Садъ — мечта. Паркъ — дремучій сказочный лсъ. Окрестности величественны. Она благоговетъ передъ дономъ Педро, ждетъ отъ него чуда, считаетъ его индійскимъ раджей и блымъ магомъ. Она такъ трогательно заботится обо мн, ея любовь неизсякаема. А Вы, дорогой другъ, изъ Швеціи перенеслись въ Японію… а оттуда? Пишите чаще. Впрочемъ, уврена, что получу Ваше письмо не ране, какъ черезъ полъ-года. Изъ Австраліи или изъ Америки? Ваши письма — огоньки въ пустын моей жизни, первыя ласточки весны!

Всегда душою съ Вами
Графиня Анна Ивкова.

——

Посл вечерняго сеанса больная съ аппетитомъ поужинала свекольнымъ пюре, протертыми абрикосами и миндальнымъ молокомъ. Женя оправила ея постель и бережно ее прикрыла.
— Спокойной ночи.
Она набожно перекрестила изголовье графики и затемнила фонарь.
— Лордъ Дэвисъ шлетъ вамъ привтъ, Женя,— засыпая, вдругъ вспомнила Анна Павловна.
— Благодарю,— тихо отвтила Женя.
Еще нсколько минуть она прислушивалась къ ровному дыханію больной и осторожно вышла изъ комнаты.
Внизу, въ столовой, ждалъ ее ужинъ въ обычномъ теперь одиночеств.
Послдніе мсяцы донъ Педро ужиналъ въ своихъ комнатахъ на другой половин дворца. Онъ весь погрузился въ таинственную свою работу и только изрдка по утрамъ навщалъ больную. Ободрялъ ее, разспрашивалъ, направлялъ леченіе и вновь надолго исчезалъ на своей половин.
Посл ужина, набросивъ теплый плащъ, Женя спустилась въ садъ.
Холодна октябрьская ночь въ горахъ. Деревья осыпались золотыми листьями осени, жалобно благоухали послдніе цвты.
Въ полукруг хвойныхъ деревьевъ притаилась широкая скамья. Это — любимый интимный уголокъ Жени. Кутаясь въ плащъ, она откинулась на спинку скамьи и глубоко задумалась. Но не тонули ея мысли въ черномъ прошломъ, какъ бывало, нтъ, пытливо разбирались он въ настоящемъ.
Онъ не простой смертный, донъ Педро Альгуэцъ! Что творить онъ въ своемъ уединеніи и день и ночь? Да, и ночь, потому что часто, когда думы мшаютъ ей спать, и она блуждаетъ по саду, она видитъ огонь въ окнахъ дона Педро. По утрамъ, у постели больной онъ — свжъ и бодръ посл ночи труда, только въ черной глубин его глазъ свтится какой то таинственный отблескъ.
— Мечтаете, Жэніа?
Такъ неожиданно и такъ близко раздался голосъ того, о комъ она думала, и стройная фигура дона Педро въ живописныхъ складкахъ сраго плаща выросла передъ нею.
— Мечтаю,— тихо призналась она, и голосъ ея дрогнулъ страннымъ волненіемъ.
Онъ опустился на скамью рядомъ съ нею. Отблескъ фонаря съ веранды падаетъ на его лицо и оно кажется блднымъ, и ярко горитъ таинственный огонь въ глубин черныхъ глазъ.
— Давно мы не бесдовали о нашей больной. На чемъ стоить леченіе, и нтъ ли новыхъ перемнъ въ ея здоровья?
— Дыханіе 60, очень прочно во всхъ варіаціяхъ,— оживляясь, дловито докладывала молодая двушка.— Память глазъ и концентрація мысли на глубокомъ дыханіи развиваются. Формулы крпко стоять на дыханіи. Большая формула еще разбита на колна. Продолжаю растираніе и пассивное сгибаніе рукъ и ногъ. Разъ въ недлю чередуются ванны іодо-соленыя съ суховоздушными. ‘Другъ желудка’ — два раза въ недлю на ночь. Режимъ тотъ же. Вншній видъ графини мало измнился, но здоровье улучшилось. Крпче сонъ, свободне движенія, боли не такъ остры, желудокъ работаетъ, аппетитъ хорошій.
— Картина ясна. Передъ нами еще пять шестыхъ леченія, Графиня тяжело больна, но изъ когтей смерти мы ее уже вырвали. Расширимъ теченіе. Дыханіе еще на полъ-года безъ измненій: 60 въ варіаціяхъ. Питаніе надо усилить горячимъ молокомъ, вскипяченнымъ съ одною десятою воды по объему. Три раза въ день по стакану. Растираніе остается, но сгибаніе рукъ и ногъ уже не пассивное, а съ сопротивленіемъ. Большую формулу измнить:
‘Съ каждымъ днемъ весь мой организмъ очищается, растворяются въ немъ болзнетворные соки, ненужныя соли и кислоты, побждаются вредныя бациллы. Организмъ выбрасываетъ растворенное и укрпляется, омолаживается. Очищается кровь и улучшается въ своемъ состав. Кровеносные сосуды становятся эластичными. Очищается, укрпляется и омолаживается вся моя нервная система. Обновляется и укрпляется весь мой сердечный аппаратъ. Работа сердца ровная, спокойная и увренная. Обновляются, очищаются и омолаживаются вс слизистыя оболочки, вс мои внутренніе органы: легкія, печень, селезенка, почки, мочевой пузырь. Желудокъ работаетъ правильно, улучшается желудочный сокъ. Кишечникъ обновляется. Омолаживаются половые органы. Укрпляется солнечное сплетеніе. Постепенно исчезаютъ вс опухоли. Голова освжается, исчезаетъ шумъ, мозги легко работаютъ. Мысль создаетъ. Воздухъ свободно проникаетъ черезъ ноздри въ среднее ухо, въ носоглотку, въ легкія. Обмнивается и обновляется мой слуховой аппаратъ, улучшается слухъ. Крпнетъ и молодетъ зрніе. Обновляется и сокращается кожа, становится эластичной и гладкой. Исчезаютъ боли, возрождается энергія и жажда жизни. Я здорова, я сильна, я молодю.’ На этой второй большой формул больная останется до весны. Я уже могу ее доврить вашему опыту.
— А вы?— почти со страхомъ спросила сестра милосердія.— Вы узжаете?
— Непредвиднныя обстоятельства,— коротко отвтилъ онъ.— Я ду сегодня ночью и вернусь въ апрл. Сейчасъ я не нуженъ больной. Только въ апрл мы можемъ измнить и добавить леченіе. Всего лучшаго, Жэніа. Будьте хозяйкой въ этомъ дворц. Слуги предупреждены, что все вамъ поручается.
Онъ низко склонилъ голову въ знакъ прощальнаго привта, и исчезъ въ темнот ночи.
Женя во власти страннаго чувства. Не то это страхъ, не то сожалніе. Притаилась на скамь и зорко слдить за окнами дона Педро. Тамъ зажглись огни, мелькаютъ тни.
Къ веранд подъхалъ автомобиль. И стало вдругъ темно въ окнахъ дона Педро.
Шаги и голоса совсмъ близко. На веранд появились силуэты слугъ. Вотъ и донъ Педро въ дорожномъ костюм. Еще нсколько мгновеній и автомобиль уносить его въ темный паркъ,за блыя стны… на долгіе зимніе мсяцы.

ГЛАВА IV

Маркиза де Бревиль казалась бы настоящей, ‘маркизой’ въ своемъ изящномъ будуар Louis XV, еслибы не ея модное короткое платьице съ поясомъ на бедрахъ и подстриженные ‘мужичкомъ’ волосы. Вооружившись тонкой тряпочкой, она заботливо смахивала пыль съ фарфоровыхъ старинныхъ бездлушекъ, украшавшихъ полочки, шкафики и этажерки ея будуара. Внезапное и шумное появленіе Элленъ прервало ея работу. Маркиза незамтно поморщилась, но отложила тряпочку и граціозно опустилась въ кресло.
— Не могу пожать вашу милую ручку, мои лапки въ пыли.— привтливо защебетала маркиза и вдругъ остановилась въ изумленіи.— Что это, Элленъ? Темное платьице и постная прическа? Опять что-нибудь новое придумали?
— Сейчасъ я къ вамъ по длу, милая маркиза. Не люблю предисловій и длинныхъ переговоровъ и коротко вамъ предлагаю: продайте мн эту вашу виллу, всю цликомъ, со всми бездлушками, со всми пылинками. Цну назначайте высокую, вы знаете, я достаточно богата.
— Еще бы не знать! Но вы меня такъ поразили… что…
— Не раздумывайте. Мои капризы мимолетны и измнчивы, а ваши денежныя дла… требуютъ серіознаго ремонта.
— За какую же цну продать? растерянно пробормотала маркиза.
— Вотъ. Я уже просила оцнщика. Онъ оцнилъ вашу виллу въ милліонъ. Я предлагаю вамъ въ пять разъ больше. Сегодня вы получаете задатокъ въ два милліона, оформивъ покупку, и къ вечеру васъ уже не будетъ на вилл. Да? или нтъ?
Ошеломленная маркиза торопливо, робко и радостно сказала свое ‘да’.

——

Письмо лорда Дэвисъ Элленъ Дроусъ.

Изъ далекой Японіи привтствую Васъ, миссъ Элленъ. Здсь пробуду не долго. Все хочется новыхъ и новыхъ впечатлній, и о возвращеніи въ Ниццу еще и не думаю. Страны мелькаютъ передо мною. Каждая блещетъ своимъ колоритомъ и такъ много даетъ голов и главамъ. Эти щедрые дары успокаиваютъ сердце. Я часто Васъ вспоминаю и думаю: какое бы Вамъ, любознательной и живой, дало бы наслажденіе подобное путешествіе. Иногда хочется подлиться съ Вами впечатлніями, побесдовать, но Вы далеко, и я умю сдерживать несбыточныя желанія. Если вздумаете мн отвтить, пишите на мой Ниццскій адресъ, мн перешлютъ. Боюсь, что за эти полъ-года Вы уже забыли меня, дитя расцвтающей весны… и вотъ напомнилъ Вамъ о себ, но не смю утруждать Васъ боле длиннымъ письмомъ. Тысячу привтствій отъ стараго, стараго

Сиднея Дэвисъ.

——

Вотъ, когда Элленъ прочла это письмо, она вдругъ ршила купить виллу маркизы де Бревиль эту колыбель ея первой любви. Надеждой забилось ея пріунывшее сердце.

——

‘Дорогой другъ, утромъ получила Ваше письмо, вечеромъ отвчаю. Ваше письмо! На эту радость я уже не смла надяться. Пишу Вамъ въ саду, принадлежавшемъ маркиз де Бревиль. Теперь это мои владнія. Я пріобрла виллу маркизы сегодня днемъ. И только потому, что захотлось писать Вамъ въ томъ же уголку сада, гд мы видлись послдній разъ. И такъ, чтобы никто не смлъ мшать моему уединенію. Вс эти мсяцы я старалась развлекаться, чтобы убить время разлуки, Экскурсіи, вечера, танцы, шумное веселье. Но, увы, тоска росла съ каждымъ часомъ. Ваше письмо оживило надеждой. Теперь уединюсь въ моей новой вилл. Люди мн надоли. Буду изучать науки, музыку, языки. Хочу тишины и работы. Остается одно развлеченіе — спортъ. Одобряете ли Вы меня, Вы, мой единственный судья и повелитель? Возвращайтесь же скоре, сократите срокъ тяжкаго испытанія. Я не дитя расцвтающей весны, я маленькій ея цвточекъ, одиноко и трепетно склонившійся подъ первою грозой.

Элленъ Дроусъ.

ГЛАВА V

Рано утромъ, когда еще крпко спала Зэана, Женю разбудилъ стукъ подъзжавшаго автомобиля. Она вскочила, торопливо набросила плащъ и, взволнованная, вышла на террассу. По саду промелькнулъ автомобиль дона Педро и скрылся за дворцомъ. До чуткаго слуха Жени изъ нижняго этажа доносились голоса и необычный шумъ.
Въ утреннихъ лучахъ весенняго солнца былъ такъ прекрасенъ этомъ уголокъ Божьяго Міра! Въ саду усердно работали бронзовые люди, разсаживая и поливая цвты, и подъ умлыми ловкими руками рождались яркія клумбы. Паркъ, въ наряд молодой листвы, подъ властью втерка, казался свтло-зеленымъ волнующимся моремъ, среди нарядныхъ клумбъ блли мраморныя статуи. Нжно журча, серебрились струйки и капли воды. Полною грудью молодая двушка вдохнула живительный воздухъ и нехотя вернулась въ комнату. Тамъ, весело скалившая зубы. Зэана, наполняя свжей водою бассейнъ, объявила:
— Господинъ пріхалъ.
Легкій румянецъ сталъ ярче на щекахъ Жени.

——

Освженная, хрупкая и нжная, въ бломъ шелковомъ одяніи, расшитомъ алыми змйками, неслышно ступая кожанными сандаліями, Женя спустилась въ столовую. Тамъ она застала дона Педро за утреннимъ завтракомъ. Онъ уже усплъ переодться въ срый хитонъ. Смуглое лицо его покрылось такимъ загаромъ, что почти не отличалось отъ бронзовыхъ лицъ его слугъ. Онъ привтливо поднялся ей навстрчу. Тоненькая и нжная, рядомъ съ нимъ, высокимъ и стройнымъ, она казалась смущеннымъ ребенкомъ. Свтлые глаза встртились съ черными, глубокими, и, почти отцовской лаской, согрли они молодую двушку. Твердая, гибкая рука сжала ея крохотную ручку.
— Апрль… и я здсь, опять съ вами. Я точенъ. Не правда ли? Чмъ то вы меня порадуете, Жэніа? Какъ наша больная?
— Съ пріздомъ, донъ Педро! Загорли и похудли!— робко звенлъ ея голосъ.— Безъ васъ было скучно, такъ медленно тянулась зима, Леченіе выполнялось съ точностью. Думаю, что вы найдете большую перемну въ больной. Очень ей хотлось встать, но безъ васъ я не рискнула, не позволила.
— И хорошо сдлали, Жэніа. Посл ряда лтъ, проведенныхъ въ постели, подняться на ноги — событіе, и нужны система и осторожность. Хорошо ли дйствуетъ эликсиръ на ея кожу.
— Изумительно. Сначала шелушилась кожа, а теперь расправляются морщины и поднимаются мускулы. Вы чудодй, донъ Педро.
Ея суеврный трепетъ вызвалъ легкую улыбку на его устахъ, какъ лучъ свта озарила она бронзовыя черты.
— Это еще начало, Жэніа! Сейчасъ у васъ сеансъ, а посл завтрака разодньте графиню въ легкую тунику. Сегодня первый нашъ опытъ.
Донъ Педро засталъ въ нетерпніи обихъ,— и больную и сестру милосердія. Графиня казалась интересной и моложавой въ голубой туник, среди вороха блыхъ подушекъ. Эти полгода дали ей многое. Изъ жалкой, медленно умиравшей старухи она превратилась въ возрождающагося къ жизни человка.
— Я такъ доволенъ вами, графиня, что жалую васъ двумя наградами,— пошутилъ донъ Педро.
— Даже двумя?— сіяя, спросила больная.
— Первая: мы сегодня начнемъ учиться ходить. Жэніа, назовите Литару и Зэану.
Дрожа отъ волненія, медленно поднялась графиня. Донъ Педро осторожно спустилъ съ кровати ея ноги. Съ обихъ сторонъ ее поддерживали служанки.
— Ступите на коверъ. Медленно поднимайтесь, опираясь на Зэану и Литару. Сдлайте шагъ… Второй… Третій… Не больно?
— Нтъ! не больно… хорошо… радостно! Графиня смялась, какъ дитя. Трепетныя слезы счастьи брызнули изъ голубыхъ ея глазъ, и подали частыми каплями.
Первая ‘прогулка’ была недолгой. Донъ Педро снова уложилъ больную въ постель, и гладилъ ея пушистые блые волосы, и успокаивалъ, какъ малое дитя. ‘Сколько доброты и нжности!’ невольно подумала восхищенная Женя.
— Вотъ и вторая награда. Это письмо больше мсяца пролежало на почт.— И донъ Педро передалъ графин конвертъ съ хорошо ей знакомой печатью.

——

Письмо лорда Дэвисъ графин Ивковой.

Вы угадали, дорогой другъ. Я пишу Вамъ изъ Нью-орка. Огромный городъ давить меня своимъ величіемъ. Какимъ я себ кажусь малымъ и ничтожнымъ! Ваше второе письмо получилъ изъ Японіи, но тогда не было настроенія писать. Какая-то новая, смутная тоска меня временами преслдуетъ. Словно чего-то не хватаетъ, чего-то и желаннаго, и еще не понятаго. Куда-то влечетъ, но куда — не знаю. Я не могу писать въ такія минуты, и въ этомъ настроеніи застало меня ваше письмо. А между тмъ за недлю до этого я охотно отвтилъ на милое посланіе миссъ Дроусъ. Помните молоденькую американку, которая такъ неудачно васъ постила въ пріют? Сейчасъ она въ Ницц, пріобрла очаровательную виллу и… приглашаетъ меня. Но думаю, что Ницца еще не скоро меня увидитъ. Жажда передвиженія все сильнй! Чмъ длинне перезды — тмъ лучше. Лтомъ собираюсь въ Норвегію. Еще никогда не наслаждался ея фіордами. А говорятъ, что они прекрасны. Пишите мн опятъ на Ниццу. И побольше о здоровіи и леченіи. Вы не балуете письмами Вашего врнаго друга Сиднея Дэвисъ.
P.S. Велика сила привычки! Около половины четвертаго такъ и тянетъ взглянуть на часы, подняться и летть въ asile… навщать васъ. И очень — очень не хватаетъ мн этихъ посщеній и Вашихъ милыхъ и мудрыхъ бесдъ. Привычка — вторая натура. С.Д.

——

То вспыхивало, то блднло лицо графини… Отъ смутной надежды переходила она къ отчаянію. Лордъ Дэвисъ помнить о ней, заботится! Его смутная тоска? Гд причина? А переписка съ Элленъ? Не о молоденькой ли американк тоскуетъ онъ? Но ‘постскриптумъ’ вновь возвращаетъ графиню къ смутной надежд. Онъ къ ней стремится! Сердце ея наполняется нжностью…
Но это привычка, только привычка… И опять вздохъ тоски. Терпніе. Терпніе. Еще два года!

——

Посл ужина донъ Педро и Женя поднялись на верхнюю веранду. Весеннее небо свтлло звздами. Изъ сада невидимымъ облачкомъ, поднимался ароматъ первыхъ цвтовъ. Въ мраморныхъ вазахъ веранды благоухали фіалки.
Зэана подала горячій, душистый кофе въ фарфоровыхъ чашечкахъ и алую землянику на хрустальномъ блюд.
— Я очень доволенъ состояніемъ графини,— заговорилъ донъ Педро,— и благодарю васъ безконечно, Жэніа. Мою программу вы выполняете блестяще.
— Воля графини и ея рвеніе были моими драгоцнными помощниками.
— Вы скромнй этихъ фіалокъ, Жэніа. Теперь поговоримъ о дальнйшемъ. Пока я здсь, я буду дйствовать на нервные центры больной, какъ опытный Chiropractor. Вы же, постепенно и осторожно, начнете увеличивать ея дыханіе. Вотъ новая таблица:

21

20

21

25

22

25

10

50

10

22

20

22

25

23

25

5

60

5

23

20

23

25

24

25

20

20

30

24

20

24

25

25

25

15

15

40

25

20

25

20

36

20

10

10

50

25

21

25

15

40

15

5

5

60

Въ теченіе года вы одолете эти таблицы и большаго для нашей больной и не надо. Питаніе такъ же постепенно увеличивайте. Къ прежнему прибавьте всевозможныя каши, сливочное и растительныя масла, сырой протертый сельдерей и лукъ въ вид салатовъ. Свжую землянику и апельсины. Варенья. И даже немного хлба. Онъ у насъ печется изъ муки съ отрубями небольшими хлбцами. Потомъ опускается въ крутой кипятокъ и вторично печется. Ходить больную пріучайте постепенно, начиная съ двухъ минуть. Когда дойдете до пятнадцати, начнемъ поздки въ горы съ прогулкой по ровному шоссе. Формулы и дыханіе т же, но къ большой формул дв прибавки. Первая: ‘Я здорова, я молода, я сильна. Кожа на лиц моемъ и тл сокращается, обмнивается, становится эластичной. Морщины пропадаютъ. Мускулы обмниваются, крпнутъ, поднимаются. Глаза становятся ясные и блестящіе. Волосы густютъ, ростутъ, принимаюсь свой прежній цвтъ. Зубы крпнутъ и блютъ,— очищаются. Укрпляются десны. Голосовыя связки становятся эластичными и молодыми, хорошо смыкаются. Я молода, здорова, спокойна и сильна духомъ.’ Вторая прибавка: на все то, что дается съ трудомъ или совсмъ не дается, обратить особое вниманіе и дать спеціальную формулу. Напримръ: безсонница не исчезаетъ: тогда посл сеанса двадцать разъ повторять на дыханіи съ закрытыми глазами, концентрируя мысль: ‘Сейчасъ я крпко засну до утра.’ Результатъ не замедлить. Дамъ вамъ еще эликсиръ для волосъ. Все. Пріятно давать порученія такой смтливой помощниц. Вы такъ заслушались, что и кофе вашъ остылъ. Я вамъ налью другую чашку. А вы, Жэніа? Кажется, вы серіозно увлечены системой. Поправимъ графиню и тогда — тогда хотите быть моей ученицей?
— Хочу!
Его глаза блеснули.
— Я вамъ забылъ напомнить малую формулу, которою больная начинаетъ сеансъ. Когда она для большой формулы вдыхаетъ воздухъ, она говорить мысленно: ‘Беру изъ атмосферы Новую Силу. Она наполняетъ каждый атомъ моего тла. Она цлитъ и омолаживаетъ.’ Эта малая формула очень важная.
— Мы никогда ее не забываемъ.
— Мн кажется, Жэніа,— пытливо заговорилъ донъ Педро,— и ваше настроеніе измнилось. Или васъ увлекаетъ работа и личная скорбь отошла на второй планъ?
Молодая двушка низко опустила свтлую головку.
— Нсколько мсяцевъ тому назадъ ваши вопросы подняли бы цлую бурю въ моемъ сердц. А теперь… рано залчивается. Я вижу васъ — чистаго душой и самоотверженнаго и думаю: вы не одни, не мало и другихъ… хорошихъ и честныхъ. Моя личная жизнь не сложилась… это ужъ мое несчастье… но разв смю и не врить всему человчеству потому, что одинъ былъ предателемъ?!
Она умолкла. Молчалъ и донъ Педро, но въ глазахъ его свтился глубокій интересъ. Казалось, онъ ждетъ признанія. И Женя заговорила… тихо… слегка отвернувшись.— Мн было 17 лтъ когда я встртила юношу… красиваго и добраго. Тогда уже рухнула старая Россія и палъ послдній ей оплотъ — Крымъ. Старое гибло, новое торжествовало. Невинная кровь лилась…. И много было страданій. Вс мои близкіе были растерзаны, и только старый отецъ мой и я скрывались подъ ложными именами. Сердце мое было измучено, но чисто, и вра въ немъ не гасла. Отецъ заботился объ этомъ. Я полюбила и привела своего женила къ отцу. Онъ сталъ своимъ, близкимъ. Съ нимъ все длили, отъ него не было тайнъ. И онъ насъ предалъ! И меня, и отца, и всхъ нашихъ уцлвшихъ друзей. Вечеромъ онъ говорилъ мн о любви и будущей жизни съ нимъ объ руку… а ночью… онъ самъ привелъ къ намъ враговъ. Онъ предалъ. Отецъ мой и друзья его заплатили жизнью. Ангелъ мой хранитель спасъ меня отъ самоубійства, и мн удалось бжать. Но кровавою раной сочилось мое сердце, погибла вра въ людей, въ любовь, въ честь… Судьба забросила меня въ Ниццу, гд я поступила въ пріютъ сестрой милосердія.
— Бдное дитя… бдная Жэніа.
Голосъ дона Педро, лаская, проникалъ въ одинокое сердце.
Въ ясномъ весеннемъ неб все ярче загорались звзды. Невидимымъ облачкомъ поднимался къ веранд ароматъ цвтовъ. Благоухали фіалки въ мраморныхъ вазахъ.

ГЛАВА VI

Въ саду, въ тни шелковаго навса, на лонгшез полулежала графиня Ивкова. Рядомъ на ковр, застилавшемъ сочную траву, Женя читала вслухъ французскій романъ. Ея звучный голосъ покрывалъ нжный шопотъ цвтовъ и листвы. юньское солнце радостно ласкало. Изумрудными листьями щеголяли деревья. Сапфирами, рубинами, аметистами сверкали цвты. Толстый шелковый навсъ, отороченный бахромой и кистями, защищалъ отъ яркихъ лучей, а Зэана и Литара неустанно вяли пестрыми опахалами.
Полузакрывъ глаза, Анна Павловна отдавалась воспоминаніямъ. Крылатая мысль перенесла ее въ скромную комнату пріюта. Видла она себя, прикованную къ постели, видла склоненную надъ книгой голову лорда Дэвисъ, слышала его мягкій ласкающій голосъ. Не была ли она счастливе въ т мгновенья, чмъ теперь — на пути чудесному исцленію?! Вдь онъ тогда отдавалъ ей и время свое, и заботы. Какъ давно не было писемъ! Больше года! Здоровъ ли онъ? Живъ ли? Или забылъ о ея существованіи? Передъ нимъ весь міръ, смна впечатлній и интересныхъ встрчъ. И онъ могъ забыть ее, какъ печальное ничто! Или, можетъ быть, они теперь съ Элленъ празднуютъ счастье соединеніи?!
А въ ея одинокое сердце чувство къ лорду Дэвисъ вростаетъ все глубже, вндряется могучими корнями, вплетаетъ тоску въ каждое ея дыханіе. Тоска задерживаетъ ея исцленіе, среди сеанса закипаетъ въ сердц и разбиваетъ концентрацію мысли. Часы гд-то пробили двнадцать, и Женя сложила книгу, а бронзовые слуги — быстро и безшумно — накрывали столъ къ завтраку. Опираясь на руку Жени, графиня поднялась и пересла въ кресло. Теперь она уже могла себ позволить роскошь — обдать сидя.
А отъ вниманіи заботливой Жени не ускользали ни единая мелочь, и новая тревога отражалась въ ея свтлыхъ главахъ. Она напряженно ждала. Чутко прислушивалась, вздрагивала. Вотъ уже юнь, а дона Педро все нтъ и нтъ. Можетъ быть, надо что нибудь измнить въ теченіи. Въ состояніи больной что-то новое,— какая-то глухая борьба организма съ недугомъ. Съ трудомъ даются сеансы. Прогулки больше ужъ не радуютъ, она тоскуетъ, и Женя безпомощно волнуется. Ахъ, если бы скоре пріхалъ донъ Педро!
Завтракъ проходить въ молчаніи. Об дятъ мало и неохотно.
Посл небольшого отдыха, дутъ въ горы на автомобил.
И опять об молчатъ. Каждая погружена въ свои заботы и думы. Темными крыльями ветъ надъ ними тоска, прячетъ отъ нихъ радость солнца и красоту Божьяго міра. Одна отъ другой скрываютъ он тревогу, и невидимая стна выростаетъ межъ ними, столь близкими.
Автомобиль остановился. Опираясь на руку Литары, больная сошла на шоссе и прогуливалась медленно, но свободно. Женя слдила за стрлкой часовъ. Пятнадцать минуть. Достаточно. И похали обратно къ дому.
Пытливо вглядывается Женя. Трепетно ждетъ. Напрасно. Тишина въ саду и въ индійскомъ дворц, замерли они въ созерцаніи собственной красоты. Посл сеанса Женя уложила больную. Литара спустила жалюзи и на ковр у кровати стерегла сонъ больной. Женя съ книгой уныло побрела въ садъ, въ свой любимый уголокъ, гд хвойныя деревья полукругомъ тснили скамью.
— Добрый день, Жэніа!
Она вздрогнула и вспыхнула, такъ неожиданно было привтствіе дона Педро, встртившаго ее на нижней террасс.
— Я испугалъ васъ внезапнымъ появленіемъ,— свтло улыбнулся онъ, пристально вглядываясь въ ея лицо.— Вы предполагали, что я погибъ въ далекой Индіи? Я не вернулся къ сроку и даже не могъ извстить васъ объ этомъ. Да, Женя, я былъ далекъ отъ земли и земного, а тмъ боле отъ телеграфа и почты.
Ея нжное лицо выдавало ея радость.
— Съ пріздомъ, донъ Педро!… Я даже не слышала, какъ вы подъхали!
— Прилетлъ на аэроплан, когда вы были на прогулк. Усплъ отдохнуть, и сейчасъ бодръ, какъ будто и не разставался съ индійскимъ домикомъ.
— А я васъ такъ ждала… и такъ встревожена. Моя больная грустить о чемъ-то, тоскуеть…и это…
— Мшаетъ концентраціи мысли. Гармонія нарушается… А гармонія, ритмъ… это почти все. Все мірозданіе перевернулось бы, если-бы великій ритмъ его, его гармонія были бы нарушены! И нашъ крохотный мірокъ требуетъ ритма и гармоніи. Больная спитъ?.. Какъ только она проснется, я верну ей ритмъ и гармонію. Лекарство таится въ этомъ письм. Оно съ апрля пролежало на почт.
Бесдуя, они подошли къ любимому уголку Жени и расположились на скамь. Онъ въ бронзовомъ загар, въ рамк черныхъ блестящихъ волосъ, въ глубин черныхъ глазъ, окутанный живописными складками благо хитона,— богъ силы и спокойствія. Она — хрупкая, вся въ розовомъ, какъ розовая птичка со свтлой головкой и блыми нжными лапками. Въ ихъ контраст, на фон безоблачнаго неба и темной зелени, создалась дивная гармонія.
— Учитель, выслушайте мой докладъ. Таблицу дыханія мы постепенно прошли. Концентрація формулы, поставленной на глубокое ритмическое дыханіе, доходитъ до большой силы. Въ сосдней комнат Литара и Зэана пли, танцовали, стучали, больная мыслью углубленная въ формулу, ихъ не слышала. Въ отдльномъ упражненіи концентраціи мысли я задавала темы ‘воспоминаній’ и ‘мечтаній’. Больная начала постепенно ходить, какъ малое дитя, крпла… и теперь четверть-часовая прогулка ее не утомляетъ. Режимъ и ванны — сухо-воздушныя и солено-іодистыя, продолжаемъ. Борьба еще ни кончена.— улучшенія чередуются съ ухудшеніями.
— Еще бы! надо обмнить весь организмъ. А вы, Жэніа?
— Лечила больную, каталась съ нею, учила ее ходить, а въ свободное время пользовалась даннымъ мн Вами правомъ и поглощала книги вашей огромной библіотеки. Чудо возрожденіи графини, свершающееся на моихъ глазахъ, тишина и красота вашихъ владній, сказочный комфортъ… излечиваютъ мои нервы и розовое облако забвенія все гуще и ярче. Вотъ только съ апрля ваше непонятное отсутствіе и тоска графини.
— Ни того, другого уже нтъ,— ласково прервалъ ее донъ Педро.— Лто и осень мы проведемъ вмст. Отдохну и наберусь силъ для зимняго полета… и труда. Вы мн поможете красиво отдохнуть, Жэніа. Согласны?
Она не могла говорить, она только наклонила голову… и такъ странно, такъ восхитительно дрогнуло ей сердце.
Донъ Педро внимательно осмотрлъ больную.
— Таблица дыханія и формулы безъ измненія. Растираніе и сгибаніе съ сопротивленіемъ остаются, перейдемъ къ гимнастик, безъ усталости и медленно. Протянуть руки впередъ. Сгибать въ локтяхъ, къ плечу. Раскачивать ноги, одну за другой. Сгибать и разгибать колни. Наклоняться и выпрямляться. Двигать голову вправо и влво, внизъ и вверхъ. Отъ плеча отбрасывать руки въ стороны и обратно къ голов… Черезъ мсяцъ перейти къ главной гимнастик: стоя, вытянуть впередъ руки, пригибая одно колно къ животу. Притянуть руки къ плечу, сгибая въ локт. Одновременно одну ногу опускать, сгибать другую къ животу какъ будто шагаете на мст. Начать съ десяти упражненій, прибавляя ежедневно по пяти дойти до трехсотъ разъ. Три раза въ день. Первые сто длаются съ неподвижной головой, пятьдесятъ — съ поворотомъ головы вправо и влво сто — опять съ неподвижной головой, а послднія пятьдесятъ, наклоняя голову вверхъ и внизъ. Прогулки пшкомъ, постепенно — до часа въ день. ‘Другъ желудка’ разъ въ недлю. Сухо-воздушные ванны два раза въ мсяцъ. Ванны изъ травъ два раза въ недлю, на ночь. Такъ до апрля. А тамъ я уже не буду нуженъ… и наша больная пташка, оздоровленная, вылетитъ на свободу. Вы обдаете съ нами, графиня, а пока — прочтите это письмо.

——

Письмо лорда Дэвисъ графин Ивковой

‘Былъ боленъ, дорогой другъ, и болзнь за держала меня въ Берлин. Писать не могъ. Не опредленная тоска гонять меня, все гонять. Теперь я въ горахъ Швейцаріи, въ Энгельберг, на высот. Горный воздухъ возвращаетъ мн мои силы. Останусь здсь все лто. Уже тянетъ въ Ниццу, но, пока не позовете,— не поду. Не хочется иного моря, иныхъ пальмъ, иного юга,— тянетъ только въ Ниццу. За два года это мое первое опредленное желаніе. Не скрою, меня увлекаетъ тайна вашего леченія, интересуетъ донъ Педро. Въ вашихъ короткихъ, рдкихъ письмахъ вы слишкомъ осторожны, но любопытство мое задли. Хорошо, что жизнь научила меня терпнію. Еще годъ. Подождемъ. А пока всего, всего лучшаго. Никто больше меня не желаетъ дону Педро успха въ его задач. Вашъ неизмнный другъ Сидней Дэвисъ.’
Анна Павловна лежала неподвижно, съ открытыми глазами, улыбка сіяла на ея лиц. Новый приливъ энергіи и въ каждомъ атом тла ключемъ бьетъ жажда исцленія. Годъ! Одинъ годъ! Дружба лорда Дэвисъ не потеряна, нтъ! Гд бы онъ ни былъ — онъ думаетъ о ней, онъ ей пишетъ. Не безпомощной и одинокой выйдетъ она изъ индійскаго дворца. Лорда Дэвисъ тянетъ въ Ниццу, но… пока она не позоветъ, онъ не осуществить этого ‘своего перваго желанія’.

——

Письмо графини Ивковой лорду Дэвисъ.

‘Ваше письмо, дорогой другъ, безъ конца лежало на почт, такъ какъ донъ Педро застрялъ въ своей Индіи. Онъ исчезаетъ каждую зиму, словно его жгучая натура боится горной зимней свжести. А Вы сидите на высот Энгельберта?! И я тамъ была однажды, во дни моей юности, счастливая здоровьемъ и безпечной жизнью. Можетъ быть, Вы въ томъ же отел и въ той же комнат?!

——

— Я за вами, графиня, ужинъ на стол.
Анна Павловна стояла у окна. Она обернулась на зовъ Жени. Залитая лучами заката, съ сіяющей улыбкой въ глазахъ, она казалась моложавой, почти прекрасной.
— Донъ Педро правъ,— невольно подумала изумленная Женя.— письмо лорда Дэвисъ исцлило ея меланхолію.

ГЛАВА VII

Еще годъ, послдній годъ испытаній канулъ въ вчность.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ верхней веранды донъ Педро и Женя любовались весенней грозою. Въ почернвшемъ неб сверкали молніи, оглушительные раскаты грома потрясали землю. Подъ порывами втра гнулись и склонялись, точно падали ницъ, пестрыя головки цвтовъ.
— На этотъ разъ я точенъ, Жэніа. Буря не удержала меня въ Ницц. Начало апрля, и я уже съ вами. Какъ провели вы зиму? Какъ моя больная?
— Осмотрите ее и будьте собственнымъ судьей,— таинственно отвтила Женя. Всю эту зиму съ энергіей мы слдовали вашему ученію. Я преклоняюсь передъ его могуществомъ. Вы можете и должны спасти человчество.
Онъ молчалъ, словно выжидая, пока новый яростный порывъ втра не пронесется надъ садомъ. Быстрымъ робкимъ взглядомъ Женя заглянула въ блестящую черную глубину его глазъ. Казалось ей, что на дн этой бездны таится печаль.
— Облегченіе, но не спасеніе,— тихо проговорилъ донъ Педро.— Разв не стоить передъ нами Смерть, вчно угрожая? Наблюдали ли вы за муравейникомъ, Жэніа? Какая кипучая жизнь! Наступите ногой, и нтъ кипучей жизни и гибнутъ въ расцвт силъ и энергіи крохотные труженика. Такъ стоитъ смерть надъ огромнымъ человческимъ муравейникомъ. Выберетъ любого ядовитой своей волей и раздавитъ. Или сразу костлявой ногой уничтожить сотни, тысячи. Умъ, талантъ, трудъ… все тщетно передъ ея ледянымъ дуновеніемъ. Пока человкъ не побдилъ Смерть, онъ — ничто. Мы еще вернемся къ этому, Жэніа, а теперь… навстимъ больную.
Но дверь неожиданно распахнулась и сама больная появилась на веранд. Три года тому назадъ, прикованная къ постели, умирающая старуха,— сейчасъ она легкой походкой подошла къ дону Педро.
— Я давно уже знаю о вашемъ прізд, дорогой учитель, но вы забыли обо мн, а желаніе васъ видть было сильне моего терпнія.
Ласково сжимая ея руки, донъ Педро вглядывался въ ея лицо. Такъ любовно смотритъ художникъ на свою, почти законченную, картину.
— Успхъ большой,— свтло улыбнулся донъ Педро.— Правда, ваша сильная натура была моей дятельной помощницей. Но еще не малая вамъ предстоитъ работа, уже самостоятельная. А теперь, кайтесь, какъ себя чувствуете?
— Прежде всего,— сіяя разсказываетъ графиня,— исчезли боли. Мечта моя сбылась. Утромъ я просыпаюсь энергичная, вскакиваю, сама одваюсь. Движенія мои свободны и безболзненны. Могу жить, какъ вс, работать. И такъ страстно хочется благодарить васъ, спаситель мой, но нтъ словъ… языкъ кажется мертвымъ. Загляните къ мое сердце, въ немъ — буря счастья и признательности.
— Безъ словъ благодарятъ ваши глаза и поютъ мн гимнъ. Мы — на неб. А теперь… спустимся на землю. И прежде всего я выполняю свою обязанность придворнаго вашего почталіона.

——

Письмо лорда Девисъ графин Ивковой.

‘Съ вашего разршенія, дорогой и милостивый другъ, я прилетлъ въ Ниццу. Терпніе презрительно отъ меня отвернулось. Отнесу это письмо на почту, и въ отел, какъ затворникъ, буду ждать отвта. И спшите, дорогой другъ, не испытывайте человка, потерявшаго терпніе. Вамъ преданный Сидней Дэвисъ.
Nice. Cimiez. Htel Riviera.

——

Отвтъ графини.

‘Дорогой другъ, такъ хочется Васъ видть, но только не въ шумной Ницц, а здсь… въ божественной тишин индійскаго дворца. Завтра, на разсвт, задетъ за Вами автомобиль дона Педро, я, въ 11 утра, мое нетерпніе пожметъ руку Вашему. Анна Ивкова.

——

Въ тревожномъ волненіи ждетъ графиня своего гостя. То подходить къ открытому окну, вдыхая освженный грозою воздухъ, и чутко прислушивается, вглядываясь въ темнющую за цвтникомъ густую зелень. То нервно бродитъ изъ угла въ уголъ, останавливаясь у зеркала. Въ тысячный разъ экзаменуетъ она свою вншность. Живописныя складки голубой, расшитой золотыми цвтами, одежды драпируютъ ея прямую и гибкую, какъ прежде, фигуру. Ясные глаза блестятъ огнями жизни, надежды, нетерпнія. Кровь трепетною волною прилила къ лицу, нжно сочетаясь съ правильными его чертами.
Автомобиль! Пальцы конвульсивно задернули окно желтоватымъ облакомъ занавски. Графиня прижалась къ стн, вся замерла.
Шаги… все ближе.
— Разршите войти, графиня.
Его голосъ! Волненіе сдавило горло. Хочется крикнуть: ‘войдите!’, и нтъ звука, только губы трепещутъ.
И все идетъ, какъ сонъ,— туманный и яркій… волшебно-прекрасный и страшный. Сонъ, сонъ наяву.
Лордъ Дэвисъ стоитъ, изумленный, и не сводитъ глазъ съ виднія. Онъ постарлъ и осунулся, но графиня этого не замчаетъ. Еле ступая, идетъ она ему навстрчу, и вдругъ, порывисто и сильно, обими руками сжимаетъ безсильно повисшую руку того кмъ грезила дни и ночи. Прозрачными частыми каплями сбгаютъ слезы по ея лицу.
— Дорогой другъ… дорогой другъ…
Онъ не вритъ своимъ глазамъ. Или ихъ застилаютъ видніемъ чары индійскаго дворца? Въ памяти мелькаетъ умирающая, прикованная къ постели старуха, сохранившая живую душу, блескъ ума и жалкій слдъ когда-то божественной красоты. А эта, что стоитъ передъ нимъ? Моложава, здорова, стройна.
— Сонъ? Или чудо?— самого себя громко вопрошаетъ онъ.
— Чудо!— радостно отвчаетъ графиня.

——

Поздній вечеръ. Мягко льется свтъ фонаря, озаряетъ онъ голубую спальню и лорда Дэвисъ на широкой постели, въ нжномъ покров голубого шелка. Широко открыты его глаза. Сонъ ночи не смняетъ сна на яву. Волшебнымъ ключомъ чудо раскрыло его сердце и нашелъ онъ разгадку и тоски, и томленія своего. Ключъ тотъ — любовь. Съ первой же встрчи съ графиней Анной жалость плнила его душу. Онъ угадывалъ ее въ сіяющемъ прошломъ и видлъ въ черной тьм настоящаго и, сожаля, страдалъ за нее. Но въ немощномъ тл умирающей жила ея душа — та же, что и въ юные годы.
Разсыпались передъ нимъ блестки ея ума и знаній, освщенныя муками. Дивно расцвтало передъ нимъ сердце женщины и влекло его въ пріютъ для бдныхъ. Тамъ находила забвеніе разбитая горемъ душа его.
А тутъ Элленъ! Онъ вдругъ понялъ, что, не желая, первой любовью пробудилъ ея сердце. И взволновалась его затихшая душа. И онъ себя не понималъ.
Въ погон за чудомъ исцленія одинокая скрылась. Сразу, казалось ему, опустла Ницца, и потускнлъ дразнящій цвтокъ любви Элленъ. За т три года, что графиня ршила посвятить грядущему чуду, онъ, скитаясь по свту, проврить себя.
Но въ скитаніяхъ народилась новая тоска. И стремленіе къ кому то невдомому, и желанія, которыхъ онъ не понималъ. Угасало въ этомъ смутномъ волненіе, пробужденное любовью Элленъ. И все дальше уходить онъ отъ нея. А сейчасъ? Любопытство ли привело его къ индійскому дворцу? Или дружба? Нтъ, любовь! И онъ это понялъ въ то мгновенье, когда чудо исцленія предстало передъ нимъ. Тогда онъ себя разгадалъ.
Порывисто сбросилъ онъ легкій шелкъ одяла, и, у стола, съ непривычной поспшностью, начерталъ нсколько словъ Элленъ:
‘Не думаю, дорогое дитя, что Васъ огорчатъ эти строки. Вроятно, Вы уже давно отказались отъ чудовищной мысли связать юную жизнь съ человкомъ, прожившимъ свою. Не по дорог намъ. Вы — къ свту счастья, я… въ иному свту, озарившему старую душу, или… къ вчной тьм. Забудьте о своемъ чувств ко мн, миссъ Элленъ, и тогда не найти Вамъ лучшаго друга, стараго друга

Сиднея Девисъ

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Запечаталъ конвертъ… и сразу ясно стало на душ. Подошелъ къ окну. Завтра ршится его судьба. Къ новому свту? Или къ вчной тьм?
Прошлое, что годами жгло душу, словно растаяло въ аромат прозрачнаго воздуха.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нтъ! не приходитъ сонъ ночи, не смняетъ сна на яву.
Онъ осторожно спустился въ садъ.
Спитъ индійскій дворецъ. Въ одномъ только окн виднется свтъ. Кого это тревожитъ весенняя ночь? А хороша она. Тепла и ароматна. Въ уснувшемъ неб зоркими стражами свтятся звзды — очи. Но темно на земл, словно прячется она въ черномъ покров ночи отъ небесныхъ очей.
Въ непонятномъ волненіи опустился лордъ Дэвисъ на скамью, и теплымъ, трепещущимъ тломъ приникъ къ ея холодному мрамору. Замеръ… а мысль ускользаетъ, бьется, какъ пойманная рыбка, въ тенетахъ волненія. Такъ тихо. Онъ слышитъ дыханіе спящей природы. Но что это? новый шелестъ? Или втерокъ, налетая, пробгаетъ по листьямъ? Шелестъ все ближе. То — легкіе шаги. Изъ тни кустарника выплываетъ свтлая фигура.
— Графиня!
Похолодвшіе пальцы коснулись нжной руки. И въ эту темную ароматную весеннюю ночь онъ оказалъ ей то, о чемъ несмлъ и думать. Она слушала, молча, не отнимая руки, и ея теплотою согрвались ея холодные пальцы.
— Я полюбилъ васъ, когда вы умирали прикованная, казалось, къ послднему земному ложу. Я полюбилъ вашъ умъ, чуткость, молодость вашей души, вашу покорность и ваши страданія. Въ разлук крпла моя любовь. Тоска гнала меня къ вамъ. Но только вчера, когда я васъ вновь увидлъ, я ярко понялъ все, что говорю вамъ сейчасъ. Въ лучахъ любви сгорло мое прошлое, до пепла. Я, можетъ быть, не сказалъ бы вамъ правды, но за меня говорятъ эта ночь, непобдимая. Ея это смлость, не моя. Въ отвт — мой приговоръ. Идти ли мн, одинокому, къ вчному мраку, или, объ руку съ любимой женой, къ новому свту земному?
Нжная рука дрожитъ въ его, теперь горячей, рук. Робко, почти со страхомъ, онъ заглянулъ въ ея лицо. Въ голубыхъ глазахъ ея отражается блескъ далекихъ звздъ, и слезы счастья падаютъ свтлыми искорками. За нее отвчаютъ эти слезы.

——

Удивленная Женя застыла у порога. Что это? Графиня уже одта и, кажется, куда то собирается? Такъ рано?
— Сеансъ уже конченъ, милая Женя. Спшу въ садъ, тамъ меня ждутъ.
Не укрылось отъ Жени смущеніе графини.
— Что-то случилось, Анна Павловна?!
— Боюсь, вы будете смяться надъ жалкой старушкой, Женя. Боюсь, что васъ поразятъ мое признаніе. Я… я выхожу замужъ за… лорда Дэвисъ.

——

— Для новой жизни вы покидаете мой домъ, графиня!— торжественно говорилъ донъ Педро въ день отъзда своихъ гостей.— Я — гордъ! Отчасти и я творецъ вашего счастья.
— Вы мой божественный спаситель!— просто, съ глубокимъ чувствомъ сказала она.
— На прощаніе оставлю вамъ мой завтъ. Продолжайте систему. Два раза въ день — дыханіе и концентрація мысли. Проводите на дыханіи формулы. Ежедневно гимнастика и прогулка не мене часа. шьте понемногу, хорошо прожевывая пищу. Побольше овощей и фруктовъ, и пусть мои напитки замнятъ вамъ вино. Разъ въ мсяцъ — другъ желудка. Одна суховоздушная ванна и три — изъ травъ. Въ случа нездоровья, обращаться къ опытному Chiropractor’у. Вотъ мой завтъ.
— Я такъ вамъ благодарна, такъ…— Слезы прервали слова графини.
— Это — слезы счастья,— сказалъ взволнованный лордъ Девисъ.— Поднимаю бокалъ чудеснаго кокосоваго молока во славу Новой Силы и учителя дона Педро Альгуэцъ!
— Я назвала его опаловымъ напиткомъ,— чокаясь съ дономъ Педро, грустно улыбнулась Женя.
Какъ пристально взглянулъ на все донъ Педро, и что то дрогнуло въ его лиц.
— Кажется, вамъ жаль разстаться съ моимъ лидійскимъ уголкомъ…— спокойно сказалъ онъ.
— Люди, какъ кошки, привыкаютъ къ мсту,— торжествуя побду надъ слезами, проронила Женя.
— Мы какъ нибудь лтомъ навстимъ дона Педро,— успокоительно сказала графиня.
Послдніе часы летли такъ быстро. Или это только казалось Жен? Она, прощаясь, обошла комнаты цвтникъ, любовалась изъ сада и скользнула въ паркъ, въ боковую аллею… и бросилась на влажную траву, и дала волю душившимъ ее весь дспь слезамъ.
Теплая мягкая рука неожиданно коснулась ея головы. Она вскочила и очутилось въ объятіяхъ Зэаны.
— Женіа плачетъ. Зачмъ?
— Я узжаю. Зэана.
— Женіа, Женіа… зачмъ? Никто тебя ее полюбитъ сильне Зэаны. Никто тебя такъ не выкупаетъ, не однетъ, не расчешетъ такъ твои волосы, какъ врная Зэана! Зачмъ, Женіа?
Он крпко обнялись и громко рыдали.

——

Чуть клонилось солнце къ западу, когда открытый автомобиль остановился у веранды индійскаго дворца. Первый вышелъ въ садъ лордъ Дэвисъ, въ сопровожденія дона Педро. За ними дамы въ дорожныхъ туалетахъ.
Хитоны и плащи, расшитые золотыми птицами, цвтами и змями, вернулись на старыя мста, въ сундуки дона Педро.

——

Гости тепло простились съ хозяиномъ и слугами и расположились въ экипаж.
— Въ это воскресеніе мы ждемъ васъ въ Ниццу, донъ Педро. Моя вилла не такъ восхитительна, какъ вашъ индійскій дворецъ, но не дурна, и садъ не плохъ.
Автомобиль тронулся. Мгновеніе… и онъ скрылся за деревьями парка. Исчезла сіяющая улыбка графини, и радостный взоръ ея жениха, и печальные, полные слезъ, глаза Жени.
Литара и Зэана — повалились на мраморныя ступени и безпощадно теребили свои черныя блестящія космы. Донъ Педро, задумчиво глядвшій вслдъ отъхавшимъ, невольно вздрогнулъ.
— Что вы?
— Ухала Жэніа,— голосила Зэана.— Ахъ, господинъ, какъ она сегодня плакала въ парк!
Донъ Педро, молча, отвернулся. Тнь волненія скользнула по его лицу, и исчезла въ глубин сверкнувшихъ глазъ.

ГЛАВА VIII

Въ чудесномъ своемъ саду, посл спортивной прогулки, Элленъ Дроусъ спокойно пила утренній кофе. Она избрала этотъ уголокъ сада, гд все напоминало ей послднюю встрчу съ лордомъ Девисъ. Больше года она не имла о немъ извстій, но не гасла надежда въ ея сердц.
— Простите, Элленъ, что безъ доклада врываюсь къ вамъ. Меня несутъ на крыльяхъ потрясающія новости!— щебетала нарядная и сіяющая маркиза де-Бревиль.
Она впорхнула, какъ бабочка, въ интимный уголокъ Элленъ. Улыбка злого торжества кривила ея хорошенькія губки.
— Всегда вамъ рада, милая маркиза. Чашечку кофе или молока? Еще успете разсказать ваши потрясающія новости.
— Нтъ, новости прежде всего! Подумайте, Элленъ, лордъ Дэвисъ уже три недли въ Ницц и скрывался отъ насъ всхъ въ отел Ривьера!
Яркая краска недоброй догадки волной залила щеки Элленъ.
— Вчера только онъ перехалъ на свою виллу ‘Забвеніе’,— торжествуя, продолжала маркиза.— И не одинъ, а со своей невстой, графиней Ивковой и съ ея молоденькой подругой. Скоро ихъ свадьба.
Элленъ долго молчала, еле владя собой Буря клокотала въ ея груди. Но вотъ она рзко выпрямилась. Молніеносное ршеніе созрло:
— Маркиза,— сказала она, улыбаясь странной улыбкой,— я за пять милліоновъ купила у васъ эту виллу, теперь я предлагаю ее вамъ за 500 тысячъ.
— Вы… не шутите?
— Да или нтъ?
— Элленъ, вы — божество! Да, конечно, да!

——

Черезъ нсколько дней огромный пароходъ уносилъ Элленъ Дроусъ далеко отъ Ниццы, по ту сторону океана. Она стояла за палуб спиной къ ненавистной теперь стран. Тонкая и мускулистая, съ тоскливо поникшей рыжей головкой, она словно гнулась подъ тяжестью своихъ милліардовъ, безсильныхъ купить счастье.

——

Свадьба графини Ивковой и лорда Дэвисъ.
Это была скромная свадьба, и только лучшіе друзья,— Женя и донъ Педро,— присутствовали на ней.
Обдъ въ саду виллы ‘Забвеніе’. Тамъ музыкой звучали пожеланія, и въ небесной гармоніи сливались взоры влюбленныхъ супруговъ. И когда теплая ночь душистымъ покровомъ спустилась на землю, новобрачные простились съ друзьями.

——

Въ роскошной спальн, въ стил Louis XIV, въ легкомъ кружевномъ пеньюар, леди Дэвисъ, волнуясь, ждала.
Новобрачный вошелъ,— взволнованный и робкій. Говорить онъ не могъ. Какъ рабъ, покорный и страстный, палъ онъ къ ногамъ царственной лэди. Трепещущая, она склонилась… и губы ея коснулись горячихъ устъ. Въ этотъ мигъ Наслажденіе заслоняло Міръ.

——

— Вы похудли и поблднли, Жэніа. Очевидно, горный воздухъ индійскаго дворца благотворне городского.
Она отвтила печальнымъ вздохомъ на эту тираду дона Педро.
Такъ много было магнолій и розъ въ саду виллы ‘Забвеніе’, и такъ ядовитъ и сладокъ былъ ихъ ароматъ. Не онъ ли пьянилъ юную головку Жени?
— Завтра возвращаюсь въ свои горы, Жэніа. Лтомъ надо привести къ итогу все, что сдлано зимой. Такъ много труда и какъ я еще далекъ отъ цли!
— Побдить Смерть?!
— Да! Тло уподобить духу, и тогда — вчная жизнь. Человкъ очистится, возвысится. Духъ побдитъ плоть. Мы удлинили жизнь. Этимъ мы завоевали право мечты о безсмертіи. Не возвращаясь сотни разъ на землю, Духъ нашъ въ одномъ долгомъ земномъ существовали достигнетъ очищенія и прощенія. Неужели неувлекаетъ васъ этотъ великій путь?
— Я слаба и безпомощна.
— Нужны крылья… и я намъ ихъ предлагаю.
Она казалась маленькой печальной птичкой, а онъ, рядомъ съ нею, могучимъ орломъ.
— Я и съ крыльями не сумю летать,— прошептала она, и голосъ ея трогнулъ слезами.
— Дитя мое, я разгадалъ ваше сердце: оно чисто и двственно, я въ немъ читаю, какъ книг.
Въ порыв стыда и страха она обими орукими закрыла лицо.
— Въ жизни леди Дэвисъ вы лишняя, а между тмъ…
Двичьи плечи дрогнули.
— А между тмъ вы могли бы быть дорогой подругой тому, кого любите.
Онъ нжно отвелъ ея руки отъ смущеннаго лица, но свтлые глаза прятались въ тни рсницъ.
— Вы чисты, благородны, терпливы и мужественны. Вы будете мн лучшей помощницей. Вы вдохновите вашего учителя, потому… потому что завоевали его сердце, еще не знавшее земной любви.
Задыхаясь отъ нежданнаго счастья, она быстро наклонила голову и губки ея приникли къ рук дона Педро.
— Милая…
И рука, которую она только что покрыла поцлуями, въ невольномъ порыв прижала ее всю — маленькую птичку — къ мощной груди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дв любящія пары разстались посл внчанія Жени и дона Педро.
Экспрессъ умчалъ лорда и лэди Дэвисъ въ горы Швейцаріи, а донъ Педро повезъ донну Жэніу къ индійскому дворцу.
Зэана и Литара съ энтузіазмомъ встртили свою госпожу. Ужинъ ждалъ молодыхъ въ столовой. Подъ тяжестью плодовъ гнулся столъ, осыпанный цвтами. Донъ Педро нервно шутитъ съ Зэаной. Женя, молча, трепетно улыбалась, а въ груди ея звучала ликующая псня счастья.
Посл ужина донъ Педро исчезъ въ своемъ кабинет, а Зэана провела молодую донну въ ея комнату. Любовно, какъ куколку, купала ее въ бассейн, радостно смясь расчесывала свтлыя волны роскошныхъ волосъ, сплела ихъ и повязала золотою сткой. И уложила донну въ постель.
— Доброй ночи, госпожа.
Погасила фонарь и исчезла

——

Одиннадцать разъ пробили часы, но не было сна. Во власти счастливой мечты на яву грезила Женя.
Черные глаза пронизали ея душу въ первую же встрчу, но волненіе свое она сочетала съ суеврнымъ страхомъ и сторонилась ‘страннаго дона’. Съ тмъ же страхомъ и непонятною тогда радостью послдовала она за графиней. Очарованіе индійскаго дворца околдовало ее. Спасеніе графини подняло въ ея глазахъ дона Педро на блистающую высоту. Доброта его, величавое спокойствіе, скромность великаго,— ничтожной рабой повергли они ея душу къ вогамъ его души. Такъ было грустно въ индійскомъ дворц во дни его отсутствія, когда онъ запаздывалъ, грусть превращалась въ тоску.
Въ день разлуки Женя поняла себя, свою любовь и, рыдая въ парк, прощалась съ призракомъ счастья. Маленькая, недостойная — прощалась она съ великимъ.
День свадьбы графини былъ днемъ ея возрожденія. Въ саду виллы ‘Забвеніе’, упоенная словами любви, она цловала его руки,— маленькая рабыня. И, когда его сердце билось у ея груди, ей казалось, что она вся въ облакахъ счастья улетаетъ къ небу.
И вотъ она — супруга дона дона Педро. Ее, ничтожную птичку, на могучихъ крыльяхъ своихъ унесетъ орелъ въ невдомую ей Индію, и пойдутъ они объ руку по пути великихъ откровеній. Робкая душа ея еще не осилила чудеснаго, еще трепещетъ въ сладостномъ страх.
И вдругъ нежданно, во тьм ея спальни, зажегся фонарь и кто-то склонился надъ ея изголовьемъ.
— Я не могъ работать, Жэніа. То земное и пламенное, что вы создали во мн, влекло меня къ вамъ. Я не могъ побдить, и это первая моя слабость за годы борьбы.
Съ пугливымъ восторгомъ свтлые глаза тонули въ глубин черныхъ глазъ, теперь сверкавшихъ тысячью огней на блдномъ лиц. Огни сжигали ее всю, любуясь и жадно желая. Они не видали еще такой красоты. Мраморная нимфа, распростертая надъ бассейномъ, могла бы завидовать нимф живой. Подъ золотою сткой разметались свтлыя косы, разсыпались по обнаженнымъ плечамъ. Пугливымъ восторгомъ свтились звзды — очи на нжномъ лиц, но полуоткрытыя двственныя уста уже пылали первымъ зноемъ страсти.
Тихо. Слова сгорли въ жуткомъ трепет. Блдное лицо такъ близко. Губы дрожатъ. И послдняя робость сгораетъ въ бшеномъ порыв. Хитонъ, какъ опавшій листъ, соскользнулъ на коверъ. Жадно жгутъ горячія губы двственное тло, упругую грудъ. И рвется въ тишин стонъ, стонъ блаженства… до боли.

ЭПИЛОГЪ

Черезъ четыре года

Grande Opera.
Залитый огнями залъ наполняется публикой премьеръ. Дамы соперничаютъ откровенностью декольте, величиною брилліантовъ и шикомъ послдней моды. Какъ пчельникъ жужжитъ театръ, и горятъ любопытные взоры, пробгая по ложамъ и кресламъ.
Въ одной изъ ложъ миссъ Элленъ Дроусъ, окруженная кавалерами. Она бравируетъ своей эксцентричностью, не признающей законовъ свта. Ея туалетъ — послдній крикъ моды. Это. не туалетъ,— это кусочекъ газа, расшитый причудливой вышивкой, гд цвта сочетаются такъ смло и неожиданно красиво. Обнаженная грудь ея покрыта брилліантами и на рыжихъ волосахъ сіяетъ тысячью огней драгоцнная повязка. Нити жемчуга обвиваютъ всю ея тонкую фигуру. Холодомъ звучитъ ея громкій смхъ, холоденъ стальной блескъ ея, глазъ. Годы эти пронеслись въ погон за исцленіемъ уязвленной гордости разбитаго сердца. Въ вихр эксцентричности и нелпыхъ флиртовъ летли они, по рана не залчивалась. Ей — юной, сказочно-богатой предпочли ‘больную старушку.’ Этого ни забыть, ни понять она не могла.
Антрактъ. И вотъ дверь пустой ложи миссъ Дроусъ медленно отворяется. Элегантный, высокій господинъ почтительно, какъ королеву, пропускаетъ изящную даму. Ея простой блый туалетъ украшенъ только стариннымъ изумруднымъ колье и серьгами. Пушистые свтлые волосы внчаютъ красивую голову.
Ея правильныя черты озарены лаской голубыхъ глазъ. Но кого напоминаетъ эта дама Элленъ Дроусъ?
Почему такъ болзненно сжалось сердце юной американки? Она невольно переводитъ глаза на спутника дамы и .. вздрагиваетъ. Лордъ Дэвисъ — помолодвшій, счастливый. А она, его дама? Больная старушка? Что за чудесное перерожденіе?!
— Почему вы такъ поблднли, миссъ Элленъ?
Она подавила стонъ и рзко разсмялась.
— Глупая опера! съ меня достаточно.— И она шумно покинула ложу въ сопровожденіи своей свиты, никогда не удивлявшейся ея причудамъ.

——

Въ красочной столовой индійскаго дворца собрались они вмст, дв любящихъ пары. Посл четырехъ-лтней разлуки, встртились они, какъ друзья, не перестававшіе помнить другъ друга. Донъ Педро не измнился, только улыбка чаще озаряла смуглое его лицо. Немного возмужала юная донна Альгуэцъ. Движенія ея стали спокойне, въ свтлыхъ глазахъ погасъ послдній отблескъ разочарованія и стелется въ нихъ — счастье.
Лордъ Дэвисъ высоко поднялъ бокалъ, въ немъ опалами переливалось кокосовое молоко.
— За Силу, таящуюся въ атмосфер, Силу, что сохраняетъ и возвращаетъ Человку здоровье и молодость. И за того, кто щедро открылъ ее намъ!
Лэди Дэвисъ поднялась, и губы ея благоговйно коснулись лба учителя.
— Съ вчною благодарностью поддерживаю тостъ мужа! маленькая донна восторженно и молча смотрла на любимого. Разв слова могли выразить ея чувства?
— Цль моей жизни — продолжалъ лордъ Дэвисъ — передать человчеству систему дона Педро. Конечно, Силой можетъ пользоваться лишь тотъ, кто, понявъ ученіе, будетъ точнымъ его послдователемъ. Система эта не для лнивыхъ, не для небрежныхъ.
— Нсколько такихъ примровъ, какъ мое излеченіе,— горячо прервала леди Дэвисъ,— и каждый, обремененный годами и болзнью, станетъ терпливымъ и стойкимъ. Я буду вашей горячей помощницей, Сидней, въ дл пропаганды Новой Силы.
— Не сомнваюсь въ вашемъ успх. А мы, мы упорно пойдемъ впередъ на новую борьбу — долгую и трудную. Мы поборемся съ самымъ лютымъ врагомъ человчества — со смертью.

Конецъ.

ПОСЛСЛОВЕ

Вотъ уже 10 мсяцевъ, какъ я лечусь Новой Силой. Вначал, изучая дыханіе, я три раза въ недлю пользовалась услугами Chiropractor’а (именно M-r Brun, проживающаго въ Ницц). Теперь я уже перешла къ большой формул и излеченіе мое подвигается успшно. А я, вдь, пролежала пять лтъ и никакія средства мн не помогали. Чмъ только меня не лечили! Теперь я забросила вс лекарства, кром ‘друга желудка’ и эликсира дона Педро, и я надюсь на полное исцленіе, на новую молодость. Сила уже коснулась моего тла. Въ этомъ роман я могла описать только одинъ случай и кратко коснулась леченія, но своими познаніями я охотно подлюсь съ каждымъ страждущимъ (письмомъ). Кто обладаетъ силой воли, настойчивостью я желаніемъ, тотъ можетъ быть вчно молодымъ и здоровымъ

Авторъ.

Comtesse Sollogoub-Beboutoff, 24, Boulvard Joseph Garnier, Nice (А.M.), France. На отвтъ прилагайте соотвтствующую марку.
Бебутова Ольга Георгиевна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Машина времени, Уэллс Герберт Джордж, Год: 1895
  2. Невский проспект, или Путешествия Нестора Залетаева, Бутков Яков Петрович, Год: 1848
  3. Актеон, Панаев Иван Иванович, Год: 1860
  4. Маленькие дикари, Сетон-Томпсон Эрнест, Год: 1903
  5. Детство, Романов Пантелеймон Сергеевич, Год: 1926
  6. На рубеже Азии, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1882
  7. Остров Тасмир, Язвицкий Валерий Иоильевич, Год: 1927
  8. Жизнь и приключения майора Гагагана, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1839
Электронная библиотека