Н.А. Бердяев
НОВАЯ РОССИЯ
I
КОММЕНТАРИИ
Новая Россия, Бердяев Николай Александрович, Год: 1915
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Когда началась война, мы пережили мгновения радостной веры, что наступил конец старым разделениям, вражде партий, платформ и доктрин, что нет уже ‘правых’ и ‘левых’, как двух рас, не почитающих друг друга за людей, нет ‘славянофилов’ и ‘западников’, нет ‘обывателей’ и ‘интеллигентов’. Казалось, что можно почувствовать Россию, ее единый лик, ее целостный организм. Ведь всякое доктринерство, навязанное жизни, было отпадением от бытия России в отвлеченную мысль. Первые ощущения войны опрокидывали всякое доктринерство. Пусть лишь одно мгновение пережили мы чувство России вне разделяющих категорий. В одном мгновении может быть больше света, чем в долгих годах. В этом молниеносном сознании единства России была правда, превышающая все платформы и все доктринальные лозунги. Единая Россия — Россия свободная, собравшая свою волю, сознавшая свое достоинство. […] Русские слишком привыкли чувствовать себя, как в завоеванной стране, не у себя дома. Германское нашествие дало русским чувство радости, что они у себя дома, на родине. Вдруг как-то почувствовалось, что можно любить родину без ‘направления’, не по ‘правому’ и не по ‘левому’ любить, а просто любить. Промелькнуло сознание, что любовь к России не может иметь ‘направления’, она изначальна до всех вторичных разделений, глубже всех рассудочных категорий. Во всех странах есть партии и идейные направления, которые ведут борьбу, но нигде разделение не зашло так глубоко, как в России. В России все особенное парадоксальное и крайнее. […]
‘Правые’ думали, что истинная Россия и есть Россия официальная. А ‘левые’ думали то же самое, и на этом основании считали саму Россию ложной или не существующей, истинно же существующим признавали лишь какое-нибудь направление или партию. ‘Левые’ предоставляли ‘правым’ монополию чувства России, отказались от исконного права иметь родину своей и для себя. Патриотизм был отождествлен с отношением ‘правых’ к официальной России. Россия ускользнула от ‘левых’, не давалась им. ‘Левые’ оказались очень уступчивы: отдали Россию ‘правым’, а себе оставили лишь ‘направление’. Россия — это ‘они’, а не ‘мы’, и потому всякий патриотизм предосудителен. Россия — это официальное правительство. И в сущности нет России и русского народа, а есть лишь официальное правительство и есть направления, партии и классы. Ложный, официальный национализм вызывает к жизни и определяет интернационализм, отвлеченный космополитизм. Сознание ‘левых’ находится в рабстве у ‘правых’, определяется и направляется ‘правыми’. ‘Левые’ все переживают лишь в форме душевной реакции против ‘правых’, лишь в отрицательной оппозиции всему ‘правому’, а не по существу, не свободно. ‘Правые’ со своей стороны совершенно помешаны на ‘левых’, на ‘левой’ опасности, на необходимости ограничить, утеснить и раздавить. ‘Правые’ превратились в маниаков всяких опасностей. Лозунги их совершенно отрицательные, истребляющие, а не созидающие. ‘Правая’ реакция порождает ‘левую’ революцию, ‘левая’ революция вновь порождает ‘правую’ реакцию и т. д. Какой-то безвыходный круг, кошмар. Настоящего гражданства, гражданства свободных сынов своей родины не было ни у ‘левых’, ни у ‘правых’. […] И ‘правые’, и ‘левые’ одинаково мало верят в себя и все думают, что ‘они’, враги, сильнее. Вероятно, потому так, что настоящая сила дается истинным чувством России, приобщением к России.
Было что-то рабье в отношении русских к государству, что-то несовершеннолетнее, не мужественное. Самые правые русские обыватели и самые левые русские интеллигенты одинаково думали, что государство — это ‘они’, а не ‘мы’. Государство не есть функция народной жизни, не есть создание народа, его историческая активность. Государство есть высшая, над ‘нами’ стоящая сила, для одних благая, для других злая, не ‘наша’ сила, а сила инородная, ‘их’ сила. […] Русское государство воспринимается как что-то трансцендентное русскому народу, извне привходящее к этому женственному и безгосударственному народу. Русская радикальная интеллигенция продолжает чувствовать государство как призвание варяг, но находится в постоянной оппозиции этому призванию. Отсюда происходит постоянное смешение государства с правительством. Но ведь правительство есть лишь временная и преходящая функция государства. В государственности есть общенародные функции. […) К таким общенародным функциям принадлежит, например, войско, которое защищает отечество и весь народ. Войско, как и суд и мн[огое] др[угое], в известное время может быть орудием данного правительства, но войско по идее своей есть ‘наше’, а не ‘их’ войско, всенародное и общегосударственное, русское сколько свободолюбивыми, не столько оппозиционными, сколько творящими, не столько демократами, сколько в каждом человеке видящими образ и подобие Божие и высшее его достоинство, не истерическими, а волевыми людьми, радикалами не в условном, а в коренном смысле этого слова, больше человеками, личностями, чем ‘левыми’ или ‘правыми’. А это значит, что мы, русские, прежде всего должны стать мужами с вполне созревшей и самоопределившейся волей, стать твердыми. В нас, русских, должен раскрыться творческий духовный источник, порыв к новой жизни, изнутри, из воли, из свободы. Без этого Россия обречена на то, что мужественным началом для нее будут немцы, которые всегда напрашивались в мужья женственной славянской расе как в жизни государственной, так и в жизни духовной, в оформляющей мысли. Внутреннее свободолюбие, свобода духа, энергия личного достоинства и личного правосознания — необходимые посылки творчества новой России. Россия все еще слишком жила в безличном коллективе, в организме натурального хозяйства духовного и материального. Ее христианство было слишком природным, слишком скрепленным с родовым бытом. Россия должна пройти через духовную, религиозную эмансипацию личности, через выковывание личности, личного духа, перейти к коллективу не безличному, не природному, а духовному, зиждущемуся. […]
Свободная общественность может быть создана лишь свободными духом, лишь сознавшими свободу свою. А наши ‘левые’ и ‘правые’, ‘интеллигенты’ и ‘обыватели’ не могут быть названы людьми, свободными духом, творящими из глубины своей воли. Русское общественное возрождение предполагает русское религиозное возрождение, возрождение русской творческой воли, новое духовное рождение русского человека {Установлено, что английское сознание прав человека, английская свобода родилась от религиозного движения, от религиозной реформации5.}. ‘Идея’ новой России должна быть выше всех старых доктрин, платформ, партийных и направленских разделений. И повторение старых слов — славянофильских, западнических, правых, левых — мучительно, как препятствие для новой жизни. Сила инерции тянет нас к старым лозунгам, к старым категориям, к традиционным разделениям на ‘правых’ и ‘левых’. Тысячепудовые гири привешены к нам и тянут нас вниз. Старые грехи владеют нами. И наша борьба за свободную жизнь всегда отравлена, всегда безрадостна, слишком часто бесплодна своей истерической душевной реакцией.
Нынешняя мировая война дает толчки к возникновению нового сознания, творческого национального сознания. Война сама по себе ничего не может создать, ее природа отрицательная, она есть скорее конец старого, чем начало нового. Но у нас есть воля верить, что начинается новый исторический период и что ждет нас что-то не предвиденное никакими доктринами. Воин, сражающийся за честь и достоинство родины, — не раб, он должен чувствовать, что Россия — это он, и это мужественное сознание должен принести он внутрь России […]
Движение вглубь всегда есть освобождение, и оно преодолевает всякое рабство. Нынешний мировой период стоит под знаком смещения плоскостей от передвижения точек пересечения этих плоскостей вертикальными, глубинными движениями. Сама мировая война есть лишь плоскостная проекция тех бурных движений, которые происходят внутри, в глубине, в подпочве жизни. И выхода из этого проявленного хаоса можно искать лишь в творческих глубинных движениях. Новая Россия, не раздираемая старыми распрями, и […] может бьггь, творческим делом нового человека. А новый человек — дитя нового религиозного рождения.
Биржевые ведомости. 1915, No 14628, 23 января.
Отрывок из этой статьи под названием ‘Старая и новая Россия’ был напечатан в хрестоматии, составленной П. Кудряшовым, ‘Идейные горизонты мировой войны’ (М., 1915, с. 163-167).
Статья подверглась цензурным сокращениям, которые отмечены квадратными скобками.
1 Об отсутствии правосознания у русской интеллигенции писал Б.А. Кистяковский в своей ‘веховской’ статье ‘В защиту права (Интеллигенция и правосознание)’ (Вехи. Из глубины. М., 1991, с. 122-149).
2 См. прим. 8 на с. 1061.
3 См. прим. 21 на с. 1057.
4 ‘Кающийся дворянин’ — выражение Н.К. Михайловского, одна из статей которого называется ‘Разночинец и кающийся дворянин’. См.: Михайловский Н.К. Полное собрание сочинений. СПб., 1907, т. II, с. 646-659.
5 Это установлено немецким правоведом Г. Еллинеком (1851-1911) в книге ‘Декларация прав человека и гражданина’ (М., 1905). Бердяев написал рецензию на нее (Вопросы жизни. 1905, No 2, с. 307-309). См. также: Бердяев Н.А. Новое религиозное сознание и общественность. М., 1999, с. 100.