Ночь видений
Ночь видений
Н. Ракшанин
Ночь видений, Ракшанин Николай Осипович, Год: 1903
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Тихо спустилась на землю таинственная ночь видений, рождественская ночь. Словно крадучись, подошла она в сумерках, величественно простерла над миром свои крылья и вдруг зажглась миллиардом мерцающих звезд. Тишина наступила. С последним лучом умиравшего дня замерла суета человеческой жизни — и радостный праздник с целым сонмом таинственных грез нагрянул на мир.
Нет праздника только для Римы Петровны. Суровые, печальные будни царят вокруг нее и кажется ей, что бесконечна эта звездная рождественская ночь, что никогда уже не растает таинственный волшебный мрак в лучах восходящего дня, никогда торжествующий свет не победит гнетущую тьму.
Страшно Риме. Она давно ждала печальной развязки. Многие месяцы изо дня в день она следила за угасанием жизни в изношенном теле Сергея Григорьевича и ждала. Она не просила Бога, чтобы болезнь скорее творила разрушение. Она ждала и заботилась только об одном: чтобы Сергей не прочел ожидания в ее взоре.
Господи!.. Какой ужас томиться ожиданием и молчать… Но Рима молчала. И он умер, ничего не зная. Умер, как умирают дети: с неведеньем в душе и улыбкой на устах. Рука его покоилась в руке жены, а рядом с нею стоял и тот, кою он больше всех любил, кому он больше всех верил на земле: его друг Александр. Рича смотрела прямо в глаза умирающему мужу и взгляд ее лгал ему о любви. Взгляд лгал по привычке. Рима давно уже не любила Сергея и давно вместе с Александром ждет его смерти. Умереть он должен — это решили доктора. И сердце Римы вторило им. Совесть ее чиста. Было время, когда Сергею была нужна ее любовь — теперь ему нужна ее забота. Из жены она стала сиделкой и не ропщет. Не молить у неба свободы, хотя полная грудь высоко по ночам вздымается под топким полотном рубахи, а знойные сухие губы ищут поцелуя. Она молчит и терпеливо ждете, хотя каждый нерв ее дышит желанием, каждое прикосновение Александра туманить ум.
Умер Сергей, наконец. Когда Рима почувствовала, что холодеет лежащая в ее руке рука мужа, ей почудилось, будто могильный холод предательски ворвался и в ее душу, заморозил ее. Давно в ней завяла и умерла любовь к мужу. Но сердце жило сожалением к нему. Теперь же с последним проблеском жизни в его и взоре, умерла и жалость к нему в ее сердце. Словно окаменело оно и толстым слоем льда подернулось. Рима сама ужаснулась своему безразличию. Если бы на длинных ресницах ее блеснула слеза — Риме было бы легче. Но глаза были сухи, а сердце равнодушно.
Сергея одели и положили на столе в зале. Какие-то люди принесли высокие подсвечники с толстыми свечами и зажгли свечи. Красноватый свет скользнул по бледному липу Сергея и смешался с белесоватым светом зимнего дня. Рима спокойно следила за приготовлениями, спокойно прислушивалась к монотонному чтению читалки и думала:
— Почему именно сегодня?.. Почему он умер в сочельник?.. Страшно иметь покойника в доме в эту ночь.
И ей действительно страшно. Целый день — Сергей умер утром — она только и думала о том, что будет ночью, когда все уйдут, и она останется одна? Рождественская ночь всегда действовала на ее нервы. Еще с детства Рима, привыкла думать, что в эту ночь таинственные привидения бродят, мертвецы встают из могил и действительность уступает место грезам. Правда, с детством поблекла вера в привидения, но остался страх веред чем-то неожиданным и неясным. И Рима не могла побороть его. Умри Сергей в другое время, она не боялась бы его. Но сегодня… в эту ночь, насыщенную тайной чудесного страшно ей. Долго удерживала она у себя Александра, дрожа перед мыслью, что он уйдет, что он должен уйти: нехорошо ему оставаться у нее. Неприлично.
— Господи, какое несчастье, что он умер сегодня!
— Мы так долго ждали…
— И он отомстил нам. Если бы это не было странным и смешным, я кажется ушла бы из дому.
Александр улыбнулся и, тихо обняв талию молодой женщины, хотел привлечь к себе. Но Рима вздрогнула и быстро освободилась от объятий. Бог знает почему, Бог знает каким образом, но в минуту в глубине души Римы, на самом дне ее вдруг шевельнулось нечто гнетущее и докучное, как зубная боль — совесть.
— Не надо… Он еще там… И в эту ночь!..
— Мы исполнили наш долг до конца. Мало мы разве ждали?.. Ему теперь все безразлично, а для нас наступил черед поздравить друг друга с праздником…
Рима содрогнулась и закрыла лицо руками.
— Уйди… Бога ради, уйди.
В голосе ее было столько мольбы и страдания, что Александр не протестовал. А когда он у шел, Рима подошла к окну и прильнула пылающим лбом к холодному стеклу: ‘ Зачем он умер сегодня?.. Зачем?..’
Она решила, что не ляжет спать. Пусть всю ночь горят огни в ее спальне. ‘В нашей спальне’, подсказал изнутри какой-то голос. Нервная дрожь пробежала по телу Римы. Она скрестила пальцы рук, так, что они громко хрустнули, и стала ходить по комнате. Ноги тонут в мягком бархате ковра и среди мертвой тишины до слуха Римы, несмотря на запертые двери, долетают неясные звуки голоса читалки. ‘Какой у нее неприятный голос…’ Голос этот бьет Риму по нервам. Ей кажется, словно звуки шипящими холодными змеями вползают в ее мозг, а голос души ее все яснее и яснее начинает вторить голосу читалки. Рима не знает, что ей делать. Куда ей уйти от докучных мыслей, все дружней и дружней наползающих на нее, и от этих звуков, долетающих из залы?
Она уходит за ширму, накрывает уши руками и бросается на кровать. Сколько времени ома так пролежала — Рима не знает. Она все время смотрела на потолок и старалась не думать. Но мысли лезли и не только мысли: перед отуманенным взором скользили образы. Напрасно Рима старалась уверить себя, что перед нею только белый потолок и ничего больше. Она ясно видела всю картину смерти мужа. Но теперь взгляд умирающего режет ее тысячами кинжалов. Она не хочет, но против воли мучительно всматривается в этот взгляд, следит за тем, как он тихо меркнет… И вот перед нею уже мертвое лицо мужа. Черты холодны и покойны. Миром неведенья веет от них. И красноватое пламя свечей скользит по ним мерцающим светом. А читалка поет, тяжело вздыхая…
Страшно Риме. Смертельный ужас сковал ее члены. Она боится пошевелиться, боится отвести глаза от потолка. Ей мнится, что из-за ширм, из-под кровати, из-за на нее смотрят тысяча глаза ее Сергея. А читалки все это все громче и громче. Она уже тут, около кровати и читает не над Сергеем, но над нею, над Римой…
Холодный пот выступил на лбу Римы, она собрала все силы, вскочила и выбежала из комнаты. Никого. И полная тишина. Только фарфоровые часы на туалете едва слышно отсчитывают секунды бесконечной ночи, Рима пугливо оглянулась и, сдавив руками виски, стала прислушиваться. Ни звука. Молчит даже читалка.
— Неужели заснула?!
И новый прилив ужаса охватил Риму. Она быстро подбежала к дверям и сильно нажала на пуговицу звонка. Рима позвонила второй и третий раз. Никого!.. И Дуняша, вероятно, легла в кухне — она не услышит… Зачем я не позвала ее раньше?! отошла от двери и беспомощно развела руками.
— Что делать?..
Это она сказала громко и испугалась своего голоса. Он прозвучал, как замогильный призыв. Рима чувствует теперь себя совершенно одинокой. В эту страшную роковую ночь она одна. Одна во всей квартире. И только там — в столовой лежит мертвей. Этот мертвец — ее муж. Она не любила его, она ждала его смерти. Она любила другого… ‘Господи?.. прости меня, прости…’ Рима опять сдавливает виски ладонями рук и следит на тем, как от ужаса сердце падает в груди.
— Так, однако можно с ума сойти… Пойду разбужу читалку.
Рима толкает дверь, быстро проходит слабо освещенные будуар и столовую и выходят в коридор. В коридоре темно, но через открытые двери Рима ясно видит часть залы: угол стола, кресло и мирно сидящую в нем читалку. Рима бежит по коридору, путаясь звука собственных шагов, но достигнув дверей залы, останавливается, словно пораженная громом. Крик смертельного ужаса вырывается из ее груди: стол пуст.
У Римы нет мыслей. Все существо ее полно только одним: ужасом. Холодеющими руками она инстинктивно хватается за косяк двери и обезумевшими, широко открытыми глазами обводит комнату. Новый крик ужаса оглашает залу. Теперь вместе с Римой призывает на помощь и проснувшаяся сиделка. Обе они, прижимаясь друг к другу, с отчаянием смотрят на пол, где, у самого стола, сидит Сергей и протягивает руки к Риме. Глаза его открыты и смотрят так, как смотрели тогда, в минуту смерти. Губы что-то шепчут…
Но Рима ничего не слышит. Голос ужаса. заглушает в ней все. Невольно, словно подчиняясь непреоборимой таинственной силе, она опускается на колени и, падая ниц, кричит прерывающимся хриплым голосом:
— Прости!.. Прости!.. Я боролась… Не могла… Я жить хотела… Любила… Прости!..
Сергей делает усилие и кое-как доползает до Римы.
— Милая, успокойся… Я жив… Это была ошибка, летаргический сон… Мне холодно… Милая!..
Рима ничего не слышит. Ей чудится, что горло ее сдавили, словно клещами, холодные пальцы мертвеца, что прильнул он посиневшими губами к ее сердцу и пьет из него горячую кровь…
Сбежавшаяся на крик прислуга еле поняла в чем дело. Только к утру успокоилось в доме Сергея и Римы. И когда первый луч рождественского солнца прокрался в комнату, Сергей, при помощи доктора окончательно приведенный в чувство, открыл глаза.
Около его постели сидела Рима, она не сводила с него глаз и томительно ждала его пробуждения. Ужас прошел, но отчаяние в ее сердце осталось. ‘Он все понял,’ — эта мысль гвоздем сидела в ее голове.
Но вот он открыл глаза и увидал жену. Глаза его были ясны и радостны, как луч праздничного солнца. Рима облегченно вздохнула. И привстав, наклонилась к мужу.
— Проснулся?.. С праздником, милый мой…
Слезы мгновенно затуманили ее глаза. Она вспомнила как вчера хотел поздравить ее Александр… Сердце Римы сжалось. ‘Я не увижу его больше… Клянусь!..’ А слезы так и текут по щекам. И, нервно вздрагивая, Рима прячет лицо свое на груди мужа.