Нищий, Подолинский Андрей Иванович, Год: 1830 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

А.И.Подолинский

Нищий

—————————————————————————-

Русская романтическая поэма.

М., Правда, 1985

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru

—————————————————————————-

Occhi piangete, accompagnate il core.

Petrarca. {*}

{* Плачьте очи согласно с сердцем. Петрарка (ит.).}

Далеко родина моя!

Ее давно покинул я —

Давно!.. но душу старика

Томит по родине тоска!

О если б мне, когда-нибудь,

Опять на милую взглянуть!

Еще я помню: горы там,

Снега и льдины по горам,

Они блестят венцом златым

Под небом вечно-голубым,

Долин и нега, и краса,

Роскошно зыблются леса,

И брызжет искрами залив

У корней миртов и олив,

Там — ряд священных мне могил

Широко явор осенил-

И, может быть, в его тени,

И я бы мирно кончил дни…

Я?.. Нет! Ничтожные мечты!..

Меня, мой прах отринешь ты —

И тихим шелестом ветвей

Не освежить главы моей!

Она горит! она в огне!

И наяву, и в кратком сне,

Хотя бы одр мой был из роз,

Не избежать мне страшных грёз!

Везде тоскующая тень

Следит за мной и ночь, и день, —

В дыханьи ветра, в шуме вод,

Она мне голос подает —

И слышу я: ‘Куда? куда?..

Забудь отчизну навсегда!

Не донести тебе костей

К горам Италии твоей!

И, безымянно, самый прах

Потонет в Северных снегах!’

Так! я заране узнаю

Судьбу грядущую мою!

И я бы снова, может быть,

Хотел отчизну разлюбить-

Но, как по вольности, о ней

Тоска живет в груди моей!

С какою жадностью, с каким

Участьем нежным и живым

Порой прислушиваюсь я

К вечерней песни соловья:

Он был в Италии — и мне

Поет о милой стороне, —

И этой песни каждый звук

Душе давно знакомый друг!

И, мнится, вновь наводит он

На душу сладкий, сладкий сон

О прошлых днях, когда я жил-

Когда мечтал, — когда любил!..

Любил!.. Зачем я утаю

Любовь печальную мою?..

Аньола! незабвенный звук!

Как много дум, как много мук

Вновь в сердце вспыхнуло моем

При этом имени одном!

О если б я его забыл!

О если б грудь опустошил

Порыв губительных страстей —

И память самую о ней

Рассеял он — как брызги вод

Грозы стремительной полет!

О чем молю?.. до этих пор,

Сединам сим наперекор,

Как отголосок прежних дней,

Сей звук живет в груди моей —

И разве с жизнью будет он

Навек из сердца извлечен!

Как я любил! — казалось мне,

Тогда я чувствовал вдвойне

Всю прелесть жизни, — я постиг

Как тот в творении велик,

Кто цепью вечною любви

Сковал создания свои!

Казалось: все вокруг меня

Блистало заревом огня

Любви и вечной и святой,

И целый мир передо мной,

Как бы созданье чудных снов,

Облекся в радужный покров,

И сердце мне давало весть,

Что в сем прекрасном мире есть,

Есть сердце полное огня

Любви живой и для меня,

И что в цепи существ оно

Необходимое звено!

Тот беден, беден на земли,

Чьи дни без дум любви текли!

Кто к людям холодом дыша,

Не мог постигнуть, как душа

Роднится с близкою душой,

Тот между братьями — чужой!

С презреньем горьким ко всему,

Он покорил себя уму,

И первой страсти пылкий сон

Мечтою детской назвал он.

Порывы сердца заглуша,

Его надменная душа

В самой себе погребена,

И недоступна и темна:

Так, в Африке, среди степей,

Стоит огромный мавзолей

И под собой, свою нее тень,

Бесплодно кроет в жаркий день.

Под небом пламенным рожден,

Я не таков! Нет! охлажден

Заране к людям не был я,

Все впечатленья бытия

Я принял жадно, — и любовь

Мне сильно волновала кровь!

Мне согревала грудь она,

Как землю ранняя весна,

И, как весенние цветы,

Рождались новые мечты

О всем прекрасном, о святом

В уме взволнованном моем.

Я говорил: ее нам бог,

Благ наших будущих в залог,

Еще в сей жизни даровал,

Чтоб человек заране знал,

Как щедро в вечном будет он

За миг страданий награжден!

Видали ль вы, когда дитя,

Цветок на волны опустя,

С беспечной радостью глядит,

Как он трепещет и скользит?

Но, если влагой напоен,

На дно внезапно канет он,

Его малютке станет жаль,

И сердца детского печаль

Не облегчит незрелый ум:

Он слышит волн досадный шум,

Он их задумчиво следит —

И слезы падают с ланит…

Вот образ мой! Мечты мои,

Надежды мира и любви,

Я безрассудно предал сам

На волю гибельным страстям,

И необузданный поток

Невозвратимо, их увлек!..

Однажды, праздником весны —

Храня обычай старины —

Плясал под сению дерев

Круг резвых юношей и дев,

И между них была она,

Моя Аньола! Что весна?

Что пышной радуги цветы

Пред блеском девы-красоты?

Утомлена, ко мне на грудь

Она поникла, я дохнуть

Не смел, не мог отвесть от ней

Я очарованных очей —

И вдруг руки моей слегка

Коснулась жаркая рука,

Я вспыхнул — к пламенным устам

Прижал ее, — не помнил сам,

Что делал я, кипела кровь —

И я ей высказал любовь!

Но, между тем, изумлена,

Глядела в очи мне она,

Как будто в грудь ей не проник

Любви мучительный язык!

Я ждал ответа… но без слов

Она ушла, — я был готов

За нею вслед: у милых ног,

Хоть слово б вымолвить я мог, —

Но, как мечта, в толпе густой

Аньола скрылась… я главой

На грудь стесненную поник —

О как я помню этот миг!

Впервые на сердце тогда

Запала страшная мечта:

Что жизнь — пучина слез и бед,

Любовь — огонь, а счастья — нет!..

И слезы с щек моих текли

На грудь холодную земли…

С тех пор, задумчив и уныл,

От всех я ревностно хранил

Мою любовь, никто не знал,

О чем я втайне тосковал,

Бежал всего, родных, друзей,

И часто, в сумраке ночей,

Тревоги полный, чуждый сну,

Один всходил на крутизну,

Не раз, объятый темнотой,

Гранит срывался предо мной,

Но неподвижно я стоял,

Как бы прикованный у скал.

Мне смерть казалась не страшна,

В душе была мечта одна:

Аньолы имя вторил я

И был утешен как дитя,

Коль отголосок дальних скал

Мне милый звук передавал.

Кто знает пламенную страсть,

Кто над собой изведал власть

Улыбки, взгляда и речей

Младой любовницы своей,

И, грусть бесплодную тая,

Не пролил слез у ног ея,

Тот много дум моих постиг —

Но их не выразит язык!

Они прерывисты как сны,

Как бездна дики и темны.

В слезах молил напрасно я

Отрады грустной забытья,

Ни днем, ни ночью, ни во сне

Не мог забыться я вполне,

Видений в вихре надо мной

Носился образ дорогой —

С зарей он снова исчезал, —

И я бессмысленно рыдал.

Но, как луны осенней луч

Падет порою из-за туч,

Скалы и льдины серебрит,

И в пропасть темную скользит:

Так заронялась иногда

Надежды вкрадчивой мечта

В больную грудь, я был готов

Лелеять призрак давних снов,

Я мыслил: детская душа,

Любовью к вольности дыша,

Любви иной не поняла —

Еще беспечность ей мила,

Но будет время — может быть,

В ней можно чувство пробудить…

Но, как луны скользящий луч

Мгновенно гаснет в лоне туч,

Так навсегда, в последний раз,

Надежды огнь во мне погас…

Бледнело небо, тень легла,

На Юге долго ночь тепла,

И было душно между скал:

Какой-то зной от них дышал,

Но меж расселистых громад

Гремит и блещет водопад,

В пещере сумрачной рожден,

И в жар прохладой веет он,

Ему внимал с утеса я,

Свежо дышала грудь моя,

И не смущали темных дум

Однообразный гул и шум.

На льдинах гаснул отблеск дня,

Вдруг тихий шорох близ меня-

Гляжу и что ж? Не сон ли? Нет!

Она! Аньола! Слабый свет

На ней едва, едва мелькал —

Но я ль Аньолы не узнал?

И, как мертвец под властью чар,

Воспрянул я, и страх и жар

Текли по членам, я… но вдруг

Я поцелуя слышу звук…

Опять… о боже! и она

Лобзаньям чуждым предана!

Приникнув к ней, рука с рукой,

Ее ласкал соперник мой!

Я вынесть более не мог:

Как демон, страшен и жесток,

Пылая местию слепой,

Пред изумленною четой

Явился я… Мой дикий взгляд

Окинул скалы, водопад,

И, как бессильное дитя,

Врага внезапно обхватя,

Прижал к груди — и со скалы

Его я бросил в бездну мглы!

И нет его! затихнул гул,

Я в пропасть дико заглянул,

Во мгле не видно ничего!

Но вдруг до слуха моего

Доходит крик… он мне знаком!

То голос брата! — Если б гром

С небес разгневанных упал,

И под развалинами скал

Братоубийцу он погреб, —

Чтоб бездна приняла, как гроб,

Мою главу… чтоб в Судный день

Моя испуганная тень

Укрылась в сумраке земли-

Чтоб мне на сердце налегли

Громады гор, — но гром молчал!

Лишь братний вопль не умолкал…

И в онемении, как труп,

Я пал на каменный уступ!..

Минула ночь — и мутный взор

Открыл я вновь, по темю гор

Светились льдины как стекло,

Их солнце раннее зажгло.

Вдали, на зелени полян,

Роса сверкала сквозь туман,

И сквозь туманы, в стороне,

Сияла в утреннем огне,

Как бы серебряный ковер,

Поверхность ясная озер.

И здесь и там любви приют,

Склонились рощи, будто ждут,

Чтоб мановеньем легких крыл

Их ветер утра освежил,

И ветер дунул на леса

И вольных птичек голоса,

И шум дерев, и звон рожка

Ко мне принес издалека.

В благоговении немом,

Как бы объятый чутким сном,

Еще стоял я, — вдруг в уме,

Как искра вспыхнувшая в тьме,

Блеснула мысль: Аньола!.. Брат!..

То сон иль нет?.. Тревожный взгляд

Бросаю всюду: пустота!

Так это сон! одна мечта!

Не в первый раз такие сны

Моей тоской наведены! —

Но страх опять меня объял,

Казалось, будто услыхал

Я братний голос-беглый взгляд

Случайно пал на водопад,

И что же? Брата епанча

У ската горного ключа,

Полой вцепившись о гранит,

По ветру вьется и шумит!

И, как безумный, долго я

Очей недвижных не сводя,

Стоял над бездной, стыла кровь,

Хладела грудь, но младость вновь

Спасла мне жизнь — и я опять

Стесненной грудью мог дышать!..

Как рассказать, что в этот миг

Сбылось со мною? Кто постиг

Тот страх, которым поражен

Злодей, когда изобличен

В своей вине, и для него

Нет в оправданье ничего —

Лишь тот достиг бы, что со мной

Сбылося в миг сей роковой!

И страшным замыслом моя

Душа смутилась: в пропасть я

С размаха броситься готов —

Вдруг — слышу звон колоколов…

По сердцу холод пробежал,

Я всеми членами дрожал, —

Но все звучней колокола:

И робость душу объяла

Невольно, грозного Суда

Их звон предвестником тогда

Казался мне. Замолкнул он,

Но мыслью страшней поражен,

Уже не смел решиться я

Сорвать оковы бытия!

И с гор извилистой тропой

Схожу в раздумьи: предо мной

Открылись долы и поля,

Улыбкой дружеской земля

Встречала солнце — и светло,

Как царь, оно по небу шло,

И снег под ним на теме скал,

Как бархат пурпурный, сиял.

И слышны вновь колокола:

Не знаю, вера ли вела

Мои шаги, иль случай был,

Но я уж к роще подходил,

Где меж дерев, ее краса,

Был сельский храм. Вдруг голоса

Вблизи услышал я и стал:

Аньолы голос я узнал!

Она рыдала — но ясней

Рыданья матери моей

Неслись ко мне, — и что очам

Тогда явилось? В божий храм

Теснились люди с двух сторон,

И меж толпою дев и жен

Не мог я скоро распознать

Мою рыдающую мать,

Но мне был слышен вопль ея,

И к ней рвалась душа моя!

И вдруг раздвинулась толпа,

Гляжу: приникнув у столпа,

Как полумертвая, она

Стоит недвижна и бледна,

И на коленах подле ней.

Еще безжизненней, бледней,

Аньола!.. Сжалась грудь моя!

И вот в толпу врываюсь я,

Уж подле них, и вдруг стою —

Я вижу труп, я узнаю

В чертах недвижных мертвеца

Черты знакомого лица —

То брат! к нему… зову его…

Не слышит зову моего!

Устам коснулся — хлад могил

От них повеял, — я без сил

С ступеней пал… и у крыльца

Лежал мертвец близ мертвеца!

Очнулся я — вокруг гляжу:

Темно везде, и я сижу

На чем-то жестком, и рука

Мне крепко сжата, — я слегка

Ее приподнял… тяжела!

Хочу привстать — и замерла

Душа от страха: цепи звук

Внезапно слышу я вокруг!

Вперед напрасно рвуся я —

Она к стене влечет меня!

Зловещий звук мне все сказал:

Но долго я не понимал,

Когда и кем перенесен

Я был в тюрьму, — вдруг тихий стон

Услышал я, казалось мне,

Он сквозь отверстие в стене

Проник в тюрьму… я трепетал…

Знакомый голос я узнал:

‘О, не отринь мольбы моей!

Я здесь умру! Я от дверей

Не отойду! — хоть раз один

Пускай еще обнимет сын

Свою тоскующую мать!

Возьми: вот злато! все отдать

Тебе готова!’… И теперь

Визжит заржавленная дверь,

И, мрак темницы озаря

Внезапно светом фонаря,

Тюремщик входит, с криком вслед

Вбегает мать — я к ней!.. но нет,

Уже на грудь мою, в слезах,

Она упала, и в очах

Потухла жизнь, но слышал я,

Как сильно билась груди ея,

И я горел, и я дрожал,

И как ребенок зарыдал.

Склонясь челом, недвижен, нем,

Я долго плакал, между тем

Она опомнилась опять,

Хотела что-то мне сказать,

Но я, собрав остаток сил,

Ее слова предупредил:

‘Не проклинай меня! постой!

Укор мне смертью будет твой!

Но я хочу, я должен жить,

Чтобы слезами искупить

Мою вину!’ — ‘Не проклинать

К тебе в тюрьму приходит мать!

Преступен ты — но ты мне сын!

Тебе судья господь один!

И строго не осудит он,

Как осудил земный закон —

Его умолят за тебя

И брата тень — и тень ея’…

‘Чья тень? Ответствуй!’ — я вскричал.

Увы! я сердцем угадал,

Что мне еще удар один

Судьба готовила. ‘Мой сын, —

Сказала мать, — давно с тобой

Рассталась я, еще больной,

Без памяти, без чувств ты был,

И сам себя изобличил

В своей вине — и тщетно мать

Ее хотела оправдать:

Мне сына слезы не спасли!

Полуживого увлекли

Тебя от матери твоей

Сюда!.. Минуло много дней,

И, неотступная как тень,

Я здесь у двери каждый день,

Но дверь, как камень гробовой,

Была недвижна предо мной!’

‘Но что ж Аньола?’… ‘День от дня,

Как нежный мирт главу клоня,

Когда у корня втайне он

Весенним червем поврежден,

В те дни, как все весна живит,

Один безжизненный стоит,

Его не греют небеса,

И не свежит его роса:

Так и Аньола! День и ночь

Она томилась, превозмочь

Ее печали не могли

Родные ласки, на земли

Ей было грустно, в мир иной

Перенеслась она душой,

И там опять того нашла,

Кого здесь другом назвала.

Земле, как выдохшийся цвет,

Достался труп, — небесной нет!’

Умолкла мать, и я молчал,

Укор преступника терзал,

Но я слезы не уронил,

Молитву тихую творил,

Как о страдалице, о ней

Я в глубине души моей.

Мне легче стало: тишиной

Душа исполнилась святой,

И сладко было верить мне,

Что там, в надзвездной стороне,

Где безграничней и святей

Любовь и жизнь, где нет страстей,

Нет мук и слез — она и брат

В венцах бессмертия блестят!..

Но между тем свиданья час

Прошел, мой стране расторгнул нас,

Уходит мать, гремит замок —

И я остался одинок.

Тянулись грустно дни, порой

Мой страх рукою подкупной

Темницу тайно растворял:

Я видел мать — и забывал

О горькой участи моей,

Темница самая при ней

Не так мрачна казалась мне:

Текли беседы в тишине,

И на закате поздних лет

Не позабыть мне тех бесед!

Лишь ими жил я, их я ждал,

И жизнь еще благословлял!

Но, помню, горестней, трудней

Однажды с матерью моей

Расстался я, как будто знал,

Что я навек ее терял,

Что и за гробом, может быть,

Мы с нею розно будем жить!..

И то пророчество души

Сбылось давно, в моей тиши

Я ждал ее: она не шла!

Но, окрыленна и светла,

Еще однажды, в вещем сне,

Как дух, она явилась мне.

С тех пор никто не навестил

Моей тюрьмы, я дни влачил

Как тяжкий сон, и много лет

Прошло, казалось, целый свет

Страдальца-узника забыл,

Мне хлеб и воду приносил

Все тот же страж — и от него

Не ждал я больше ничего!

В моей темнице я не знал,

Была ли ночь иль день сиял,

Мне все равно, как будто я

И не видал светила дня!

Шли за годами годы вслед,

Однообразных много лет

Еще провел я, и во сне

О вольности не снилось мне!

А между тем мой край родной

Опустошительной войной

Кипел везде: Наполеон

Писал Италии закон,

И волновались в ней умы, —

Как мертвый, в сумраке тюрьмы,

Я ничего не знал… но вот

Однажды, слышу я, падет

Затвор с дверей моих, потом

Блеснули факелы, кругом

Толпятся люди, в их руках

Сверкают ружья… тайный страх

Стеснил мне грудь, я трепетал —

Хотя как блага смерти ждал!..

Но не на казнь меня влекли:

Иноплеменники пришли

Свободу узнику отдать,

Зачем? и кто? Мне нужно ль знать!

Одно я знаю: может быть,

Мой долг того благословить,

С кем на свободе каждый шаг

Я бы оспоривал как враг!..

Ведут меня: вдруг свет дневной

На очи хлынул мне волной!

Я был недвижен, ослеплен,

Казалось мне, со всех сторон,

В потоках яркого огня,

Клубились солнцы вкруг меня,

Но ветер грудь мне освежал,

И быстро, жадно я дышал,

И, с каждым вздохом, к жизни вновь

Теснилась в грудь мою любовь!..

Но что мне в жизни? И к чему

Открылись взору моему

Громады гор и дол, и лес,

И свод безоблачных небес?

Меня тревожила мечта,

Что я в сем мире сирота!

И что, быть может, на земли

Два поколенья перешли,

С тех пор, как я, мертвец живой,

Дни вел без счета под землей…

Земля богата, велика,

Но мне на ней — ни уголка!

Кого искать? Куда пойду?

В ком утешителя найду?

Я только рад был одному:

Быть может, в отческом дому

Еще, как некогда, приют

Седины сирые найдут.

И вот пришел я в отчий дом,

Он обветшал, зеленым мхом

Оделась кровля по краям,

Лишь виноградник здесь и там

Еще вился, как будто он

Один годами пощажен.

И умиленьем и тоской

Я был проникнут, и ногой

Вступаю робкой на крыльцо…

Вдруг незнакомое лицо

Навстречу мне, хочу назад —

Но мне, я слышу, говорят:

‘Постой! возьми себе, старик!’

Дают мне — хлеб! я взял — и вмиг

Его я судорожно сжал:

Мне хлеб так горек не бывал!

Слезами жаркими омыт

Хлеб подаянья ядовит!

И край прекрасный, край родной

Мне стал печален как чужой,

И только сердцу дорог был

Святыней горестной могил!

Я к ним пригнел: уже кресты

Полураспались, но кусты

Живыми розами цвели

Над влажным лоном той земли,

Где был зарыт Аньолы прах,

Мечта ль была? но в их листах

Мне веял дух нездешних роз,

Казалось, ангел перенес

Из рая их — и не роса —

На них горит его слеза!

Над братом темный кипарис

Надгробной зеленью повис,

И был он к розам наклонен,

И запах розы принял он.

Могилу матери моей

Густою сению ветвей

Роскошно явор осенял,

Он ветви к брату простирал —

И мне казалось: это мать

Хотела милого обнять!

О, для чего ж: главу мою

Не принял ты под сень твою!

Помыслил я — и тяжело

Мне стало вдруг, склонив чело,

Я к гробу матери припал,

И жарко, жарко лобызал

Сырую землю — но она

Казалась вдвое холодна!

О, если б землю ту пробить

Я мог слезами, может быть,

Они б как пламя потекли

И в самом прахе жизнь зажгли!

Тоской бесплодной утомлен,

Я сел на камне, чудный сон

Меня внезапно посетил:

(Не знаю, сон ли это был),

Но видел я: рука с рукой,

Вились три тени надо мной,

Полунеясны, как мечты,

Но мне знакомы их черты:

Преображенных мог узнать

Аньолу, брата я и мать.

И я услышал голос их,

Он сладкозвучен был и тих,

Но приговор изрек он мне,

Чтоб их могилы в тишине

Навек покинул я и вдаль

Понес души моей печаль,

Чтоб и слеза моя одна

Не потревожила их сна…

И чту я свято приговор:

Моей Италии с тех пор

Я не видал, убог и сир,

Я обхожу печальный мир.

Порою тучные поля

Объемлю жадным взором я

И мыслю: если б хоть одно

Здесь было и мое зерно!

Чужое все! весь мир чужой!

И часто, часто хлеб дневной

Себе я вымолить не мог,

И я душою изнемог

Под бремем тяжкого креста:

Презренье, скорбь и нищета

В один удел достались мне,

Нет крова грустной седине,

И нагло шлет насмешку ей

Толпа бессмысленных детей!..

Примечания

Нищий (с. 396). — Впервые — отдельным изданием (СПб., 1830). ‘Нищему’

предшествовали поэмы ‘Див и Пери’ (1827), развивающая мотивы поэмы Т. Мура

‘Лалла-Рук’ (1817) и Жуковского ‘Пери и Ангел’ (1821), и ‘Борский’ (1829).

Поэмы эти вызвали большое количество доброжелательных отзывов (особенно

поддерживал Подолинского редактор ‘Московского телеграфа’ Н. А. Полевой) и

выдвинули их автора на авансцену литературного движения. До издания ‘Нищего’

Подолинский поддерживает контакты с пушкинским окружением, посещает собрания

А. А. Дельвига, участвует в пушкинско-дельвиговских изданиях (‘Северные

цветы’, ‘Подснежник’, ‘Литературная газета’). Однако творчество его вызывает

скептическое отношение Пушкина (см. письмо С. П. Шевырева М. П. Погодину от

25 февраля 1829 г. — Литературное наследство, т. 16-18. М.-Л., 1934, с. 703,

см. также письмо Пушкина П. А. Плетневу от апреля 1831 г., где Подолинскому

дана холодная оценка). Стремления ряда враждебных Пушкину и его кругу

литераторов противопоставить Подолинского Пушкину вызвали резко

отрицательную рецензию А. А. Дельвига на ‘Нищего’ (‘Литературная газета’,

1830, т. I, Ќ19, 1 апреля, без подписи), где, в частности, говорилось:

‘Благозвучные стихи без мыслей обнаруживают не талант поэтический, а хорошо

усвоенный орган слуха’. Но в большинстве журналов поэма получила

восторженные оценки (‘Московский телеграф’, 1830, кн. 7, ч. 32, ‘Северный

Меркурий’, 1830, Ќ35, ‘Галатея’, 1830, ч. 16 и др.). На рецензию Дельвига

отвечал в ‘Северном Меркурии’ (ЌЌ49-50) М. А. Бестужев-Рюмин сатирическим

рассказом ‘Сплетница’. Литературная полемика 1830 г. не может закрыть от

современного читателя ни огрехов, ни поэтических достоинств поэмы

Подолинского. В сюжетном плане ‘Нищий’ ориентирован на ‘Чернеца’ Козлова,

форма поэмы сложилась под воздействием ‘Шильонского узника’ Байрона —

Жуковского, в свою очередь, отголоски ‘Нищего’ слышны в поэмах Лермонтова

‘Боярин Орша’, ‘Мцыри’. Эпиграф — первая строка LXXXTV сонета Петрарки.

Стр. 397. И слышу я: ‘Куда? куда?..’ — полемически переосмысливается

общеромантический мотив мечты об Италии, выраженный в ‘Песне Миньоны’ Гете с

рефреном: ‘Dahin, dahin!’ — ‘Туда, туда!’

Стр. 400. Все впечатленья бытия — цитата из стихотворения Пушкина

‘Демон’ (1824): ‘В те дни, когда мне были новы // Все впечатленья бытия…’

Стр. 404. …и со скалы // Его я бросил в бездну мглы. — В этом месте

А. А. Дельвиг усмотрел реминисценцию из ‘Цыган’ (‘Я в волны моря, не

бледнея, // И беззащитного б толкнул’) и заметил, что герой Подолинского

‘исполняет на деле ревнивое мечтание Алеко, прекрасно высказанное Пушкиным’

(‘Литературная газета’, 1830, Ќ19, 1 апреля, с. 153).

Стр. 405. Вдруг — слышу звон колоколов… — ср. сходный мотив в

‘Чернеце’ Козлова, позднее мотив этот полемически переосмысливается в

‘Мцыри’ Лермонтова.

Стр. 410. Наполеон // Писал Италии закон. — Имеется в виду Итальянская

кампания 1796-1797 гг.

А. С. Немзер,

А. М. Песков

Читайте также: