Иннокентий Оксенов
Иннокентий Оксенов
‘Никто другой нам так не улыбнется’[25]
‘Никто другой нам так не улыбнется’[25]
(Из дневника)
ПАМЯТИ ЕСЕНИНА[71]
ПАМЯТИ ЕСЕНИНА[71]
Примечания
Примечания
Никто другой нам так не улыбнется, Оксенов Иннокентий Александрович, Год: 1924
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Источник: Кузнецов Виктор. Тайна гибели Есенина, — М., ‘Современник’, 1998.
20 апреля 1924 года.
У Шимановского[26] всегда было очень людно, светло, шумно — по-студенчески. Есенина я не видел уже шесть лет, и внешних перемен в нем немного, если не считать морщин на лбу… <,… >, …а читать он стал превосходно, вдохновенно, с широкими волнующими жестами, владея голосом вполне. Когда читает — рязанский паренек, замолчит — московский бродяга, непременно отмеченный роком (так мне кажется). Перед стихами он сказал несколько слов в защиту петербургского поэтического языка, оклеветанного Эрлихом[27] [ ‘В Петербурге есть писатели Чапыгин, Зощенко, Никитин, есть поэты — Садофьев[28], Полонская [29], Тихонов[30]‘. Позже Есенин мне говорил, что он действительно ценит Садофьева, что Садофьев за последнее время ‘поправел’ и много борется.], затем о времени — ‘время сейчас текучее, я ничего в нем не понимаю’, говорил о роли художника, как мог бы сказать Блок. Когда его Лебедев (это уже за кулисами) спросил, бывает ли он у себя в деревне, Есенин ответил: ‘Мне тяжело с ними. Отец сядет под деревом, а я чувствую всю трагедию, которая произошла с Россией’.
Припоминаю свой разговор с Клюевым, когда я нынче пил у него чай под ‘песенным Спасом’. Я спросил, что он думает о смерти Ленина.
Роковая смерть. До сих пор глину месили, а теперь кладут.
А какое уже здание строится? Уж не луна-парк ли?
— А как же? Зеркала из чистого пивного стекла! Посмотри кругом, разве не так?
26 апреля 1924 года.
Есенин живет так, как он должен жить. Старая роскошь прежде богатой квартиры (я заметил превосходный книжный шкаф с бронзовыми барельефами — в стилях я плохо разбираюсь), вереница пивных бутылок в углу, томная хозяйка Анна Ивановна — вероятно, не последний пример национальной породы, хозяин — Сахаров[31], читающий вирши по поводу, кажется, учиненного вчерашними гостями, собутыльник ‘командует’ (нечто вроде Степ. Петровича, только ступенькой выше), бесконечные полутрезвые разговоры о выеденном яйце. После 3-4 бокалов пива (выпитых при мне) Есенин захотел читать Языкова[32]. Жаль, что книжку не принесли.
— В России чувствую себя, как в чужой стране. За границей было еще хуже.
Говорил о ‘расчленении’ России, о своих чувствах ‘великоросса-завоевателя’, делавшего революцию[33].
О Клюеве: Клюев два года был коммунистом, получил мандат на реквизицию икон по церквам, набрал себе этих икон полную избу, вследствие чего и был исключен из партии[34].
О Чернявском[35] (с большой любовью), говорил о гамлетизме внутри аристократизма Чернявского.
Трехлетний мальчишка пел нам ‘Колю и Олю’, ‘Марусю’. Есенин по-детски хохотал и спрашивал: ‘А тебе жалко Марусю? Жалко?’ — а сам ронял штопор, не мог открыть ни одной бутылки.
Шарф на шее, повязанный галстуком, на ногах гетры, лицо изрытое, плохо выбритый и синие-синие васильковые глаза. ‘Жизнь моя с авантюристической подкладкой, но все это идет мимо меня’.
28 апреля 1924 года.
Слонимский говорит, что Воронский[36] одной фразой ‘Дайте нам о разложении офицерства строк на триста’ отучил его писать на эту тему.
Страшное, могильное впечатление от Союза писателей. Какие-то выходцы с того света. Никто даже не знает друг друга в лицо. Никого из нового правления, кстати, не было тогда. Что-то старчески шамкает Сологуб[37]. Гнило, смрадно, отвратительно. В тот вечер мы сбежали к Слонимскому.
У Слонимского говорили о происшествии у Ходотова (все это было в прошлый вторник). Выяснилась незавидная роль Никитина[38].
20 июля 1924 года.
Вчера был настоящий именинный день. Денежный, пьяный, полный хороших известий.
В Госиздате встретил Клюева и Есенина, а вечером они были у меня.
Клюев жалуется, что его заставляют писать ‘веселые песни’[39], а это, говорит, все равно что Иоанна Гуса заставить в Кельнском соборе плясать трепака или протопопа Аввакума на костре петь ‘Интернационал’. Кстати, Аввакума он числит в ряду своих предков. Клюев — родом — новгородец…[40]
Троцкого… Сергей любит[41], потому что Троцкий ‘националист’, и когда Троцкий сказал Есенину: ‘Жалкий вы человек, националист’, — Есенин якобы ответил ему: ‘И вы такой же!’ В Ионове тоже ничего еврейского нет, хотя его предки из польских евреев, но — ‘таких, как Ионов, я люблю’[42]. Кстати, ‘Москва кабацкая’ издана Госиздатом без марки.
‘Не хочу отражать… крестьянские массы. Не хочу надевать хомут Сурикова или Спиридона Дрожжина[43]. Я просто… русский поэт, я не политик… поэт, это — тема, искусство не политика, оно — остается, искусство — это’, — и он делает неуловимо-восторженный жест.
Жуков напомнил об ‘Инонии’[44], и Есенин должен был согласиться, что ‘Инония’ была поэмой с общественным значением, но — ‘этот период прошел’.
Но разве можно говорить о прочном антисемитизме Есенина, когда он вчера — и это было из глубины — возмущался зверствами Балаховича, убившего его друга-еврея, с уважением говорил о Блюмкине, получившем задание убить Конради[45]. Тот ‘позвоночник’, который действительно налицо в его лирике, совершенно отсутствует в мировоззрении Есенина.
Но, черт возьми, как читает он стихи! Как гремел его голос о селе, которое —
Быть может, тем и будет знаменито,
Что некогда в нем баба родила
Российского скандального пиита!
И какие переходы, какие переливы голоса — ‘по-байроновски, только собачонка…’ встречает чужого всем поэта. Клюев степенно, по-крестьянски, пил чай (единственный из моих гостей, все пили пиво), разговаривал с кошкой по-кошачьему. Клюев весь — уютный, удобный, домашний. Принес мне фунтик земляники в подарок и стыдливо положил ее ‘незаметно’ в кульке на стол. Просили и его читать, но при Есенине Клюев не читает (во избежание скандала) и отговорился тем, что зуб царапает язык…
29 декабря 1925 года.
Вчера около часа дня в ‘Звезде’ я услыхал от Садофьева, что приехал Есенин, и обрадовался[46]. Затем я поехал во Дворец Труда, заседание кончилось в 2 1 /2 часа, и у ворот я купил ‘Красную’ вечерку[47]. Хорошо, что мне попался экземпляр с известием о смерти[48], иначе я в этот день до вечера ничего не знал бы. Я помчался снова в Ленгиз, там в вестибюле узнал кое-что от Рашковской, нашел Брауна[49], и вместе с ним и еще кем-то мы пошли в ‘Англетер’. Номер был раскрыт. Направо от входа, на низкой кушетке, лежал Сергей, в рубашке, подтяжках, серых брюках, черных носках и лакированных ‘лодочках’. Священнодействовал фотограф (Наппельбаум)[50], спокойный мужчина с окладистой бородой. Помощник держал слева от аппарата черное покрывало для лучшего освещения. Правая рука Есенина была согнута в локте[51], на уровне живота, вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог?[52] от накаленной трубы парового отопления, о которую он ударился головой?), рот полуоткрыт, волосы, развившиеся страшным нимбом вокруг головы. Хлопотала о чем-то Устинова[53]. Пришли Никитин, Лавренев, Семенов, Борисоглебский, Слонимский (он плакал), Рождественский[54], тут же с видом своего человека сидел Эрлих. Когда нужно было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака (где же он? Так и неизвестно)[55], Устинова вытащила откуда-то кимоно, и, наконец, Борису Лавреневу пришлось написать расписку от правления Союза писателей на взятую для тела простыню (последнее рассказывал мне вечером Борис). Понесли мы Есенина вниз — несли Рождественский, Браун, Эрлих, Лавренев, Борисоглебский, я — по узкой черной лесенке во двор, положили Сергея Есенина в одной простыне на дровни, ломовые дровни (поехал он в том, что на нем было надето, только ‘лодочки’, по совету милиционера, сняли — ‘наследникам пригодится’. Хороший был милиционер, юный, старательный). Подошла какая-то дама в хорьковой шубке, настойчиво потребовала: ‘Покажите мне его’, — и милиционер бережно раскрыл перед нею мертвое лицо. Лежал Есенин на дровнях головою вперед, ничего под тело не было подложено. Милиционер весело вспрыгнул на дровни, и извозчик так же весело тронул.
Мы разошлись, и каждый унес в себе злобу против кого-то, погубившего Сергея. Вечером у Четверикова[56] сошлись снова. Рождественский, я, Лавренев принесли по статье. Хорошо и смело написал Борис[57]. Всеволод вспоминал, как нынче в Москве он видел избиение Есенина: Петровский и Пастернак держали его, бил кто-то третий, в комнату никого не пускали, Воронский посмотрел и махнул рукой: ‘А, черт с ним!’[58] Всеволод вспомнил также, как на пароходе, во время экскурсии в Петергоф, Есенин у пивного ящика разливал пиво и в ответ на замечание капитана крикнул: ‘Проходи, пока я тобой палубу не вытер!’[59]
У Четверикова оказалось клише американского портрета (решили его отпечатать для раздачи на похоронах). Четвериков припомнил, как в ‘Зорях’ не хотели помещать портрет Есенина.
Сегодня появилась в вечерней ‘Красной газете’ неприлично-глупая статья Устинова и не менее глупая (по-другому) статья Пяста[60]. В б часов я позвонил с почты к Фроману и узнал от Иды Наппельбаум[61], что в 6 часов в Союзе писателей гражданская панихида. Приехали мы около 7 часов. Скульптор Бройдо снимал посмертную маску[62], лил гипс, тело лежало покрытое газетами.
Из разговоров трудно понять, как провел Есенин свой последний день. Слухи такие: будто он был трезв, Эрлих ушел от него в 8 часов, но вечером был у него Берман[63], видевший Сергея пьяным. Передают, что в этот день он уже пытался повеситься, но ему помешали. В номере найдена разорванная в клочки карточка его сына (от З. Райх), склеенная милицией. Будто бы Сергей с кем-то говорил о сыне, что он не от него.
Всеволод рассказал, что Горбачев[64] хотел беспрепятственно пропустить все наши статьи, но вмешался Лелевич[65] (образина!), восставший против статей Всеволода и моей. Однако Браун Яков[66] сдал все в печать явочным порядком.
4 января 1926 года.
Сегодня ровно неделя, как Есенина нет. Весь ужас осознается понемногу. Вспоминаю, как он пришел ко мне с Клюевым и принес мне ‘Москву кабацкую’ — единственный экземпляр, который он только что получил в Ленгизе. Сказал, что дарит мне, потому что я именинник, нельзя не подарить, хотя книжка одна. Пока мы тогда сидели и пили, мой отец, по обыкновению, ходил по коридору. Есенин страшно беспокоился, это его пугало. Руки дрожали (ронял папиросу), ‘клянусь Богом’ через полслова. Было тогда выпито полдюжины пива на пятерых, а сойти с лестницы Есенин один уже не мог. Помню, как он, уходя, присел в передней на чемодан и не мог подняться. Сводили его вниз мы с Клюевым. Не помню, кто из них (кажется, Есенин) спросил меня тогда же, — не коммунист ли я?
В гробу он был уже не так страшен. Ожог замазали, подвели брови и губы. Когда после снятия маски смывали с лица гипс, волосы взмокли, и, хотя их вытерли полотенцем, они легли, как после бани, пришлось расчесывать. Ионов не отходил от гроба.
С.А. Толстая[67] похожа на своего деда, здоровая женщина и мало привлекательная. Пришла даже Мария Михайловна Шкапская[68], она сидела рядом с Толстой. С важным видом выгонял посторонних Лаганский. Были Никитин, Клюев, Садофьев, Всеволод Рождественский, Борисоглебский. Народа на выносе было немного, публика не знала, ‘летучки’ разбрасывались почему-то, говорят, только на Загородном. Полонская положила в гроб хризантемы. Впервые я заметил, что у Тихонова голова вся седая. Когда скульптор кончил свое дело, гроб вынесли на катафалк — в ту комнату, где происходят все собрания в Союзе писателей. Снимались у гроба — Ионов, Клюев, Садофьев… Маленькая задержка, — пока пошли вниз за инструментом. Понесли: я шел слева, на узкой лестнице гроб прижимал несших к стене, несли Рождественский, Браун, Козаков[69], Борисоглебский и др. Внизу нас встретил последний марш, было торжественно.
Я хотел плакать и не мог. За гробом шло около сотни людей. Баршев[70] заказал специальный вагон для тела и распорядился, чтобы процессию пустили в ворота, с Лиговки, прямо к платформе. Очень быстро двигалась процессия.
Пускай во сне, пускай — не наяву,
Когда смолкают все дела и речи,
Я памятью послушной призову,
С тобою дорогие встречи.
Приди опять!
Я буду ждать звонка,
Я у окна бессменно отдежурю,
Твоим коням не надо ямщика,
Они несут тебя сквозь снег и бурю.
Ты весел, милый!
Руки не дрожат,
Клянешься Богом — старая привычка.
И вот уже друзья к тебе спешат,
Спешат друзья к тебе на перекличку.
Глаза на миг чуть заслонив рукой.
Ты улыбаешься слегка лукаво —
Над дружбой, или над судьбой.
Иль над своею звонкой славой?
Ты говоришь:
Ведь я ничей поэт. —
Искусство? Да, искусство остается,
А ты уходишь, разве нет?
Никто другой нам так не улыбнется!
Не уходи! Еще такая рань,
Куда спешишь? Ведь ты побудешь с нами?
Сергей, Сергей! Куда ни глянь,
Весь мир цветет веселыми огнями.
Но заволакивает все туман.
Конечно, я уснул и бредил,
Доносится из дальних стран
Неумолимый голос меди.
25
Настоящая публикация озаглавлена строкой из стихотворения И. А. Оксенова ‘Памяти Есенина’. В дальнейшем, за единичными исключениями, заголовки мемуаров даются подобным же образом.
Оксенов Иннокентий Александрович (1897—1942), врач-рентгенолог, поэт, литературный критик. Автор стихотворных сборников ‘Зажженная свеча’ (1917), ‘Роща’ (1922) и др. Отлично владея немецким и французским языками, выступал как переводчик, составитель и автор предисловий к произведениям Мартен дю Гара, Луиджи Пиранделло и др. Член ленинградской литературной группы ‘Содружество’ (1925—1929), в которую входили Б. Лавренев, А. Чапыгин и др.
И. А. Оксенов — автор ряда статей, посвященных жизни и творчеству Есенина, наиболее последовательный и смелый его защитник. Одну из своих книг Есенин подарил ему с надписью: ‘Милому Оксенову…’
В статье ‘О порнографии в советской литературе’ (1926) Оксенов резко критиковал Льва Сосновского, главного организатора травли Есенина.
‘Дневник’ Оксенова (хранится в частной коллекции) представляет собой несколько толстых рукописных тетрадей. В них глубокие и честные наблюдения о политической и литературной жизни Ленинграда 20-х годов, меткие характеристики писателей-современников.
В сборнике ‘Памяти Есенина’ (1926), в ряде газетных выступлений мемуарист опубликовал отдельные фрагменты своих записей о встречах с поэтом. Среди многих конъюнктурных и тенденциозных воспоминаний об авторе ‘Анны Снегиной’ слово Оксенова выделяется своей правдивостью и памятливостью.
26
У Шимановского всегда было очень людно… — Виктор Владиславович Шимановский (1890—1954), актер, театральный режиссер. Поэтический авторский вечер Есенина в Ленинграде состоялся 15 апреля 1924 г. в театре-студии Шимановского (ул. Стремянная, 10).
27
Перед стихами он сказал несколько слов в защиту петербургского поэтического языка, оклеветанного Эрлихом. — Вольф Иосифович Эрлих (1902—1937), стихотворец, секретный сотрудник ЧК-ГПУ-НКВД.
28
В Петербурге… есть поэты — Садофьев, Полонская, Тихонов. — Садофьев Илья Иванович (1889—1965), поэт пролеткультовско-социологического толка. Его биография периода 1905—1922 годов исследована недостаточно и поверхностно. В 1916 году за принадлежность к РСДРП(б) и участие в антиправительственных выступлениях был сослан на 6 лет в Якутский край. В годы Гражданской войны служил в Политотделе Юго-Западного фронта, не исключено, в органах ВЧК. С 1922 года фактический главный редактор ленинградской вечерней ‘Красной газеты’ (отв. секретарь А. Я. Рубинштейн). Белоэмигрантская печать не без оснований подозревала его в сотрудничестве с ГПУ, что отчасти подтверждается воспоминаниями современников (см. соответствующую главу настоящей книги).
29
Елизавета Григорьевна Полонская (1890—1969), поэтесса, автор ряда стихотворных сборников. В 1921—1929 годах входила в литературную группу ‘Серапионовы братья’ (М. Зощенко, Вс. Иванов, К. Федин и др.).
30
Николай Семенович Тихонов (1896—1979), поэт, прозаик, общественный деятель.
31
…хозяин Сахаров… — Александр Михайлович Сахаров (1894—1952?), издательский работник. Подробнее о нем см. в примечаниях к его воспоминаниям в настоящей книге.
32
…Есенин захотел читать Языкова. — Николай Михайлович Языков (1803—1846), русский поэт.
33
Говорил (Есенин) о ‘расчленении’ России, о своих чувства х ‘великоросса-завоевателя’, делавшего революцию. — Известно, что политика большевиков-интернационалистов официально-формально была направлена на ‘самоопределение наций’ и способствовала разжиганию межэтнических конфликтов. Под руководством Л. Д. Троцкого и его сторонников, радетелей мировой революции, в 1924 году был принят план формирования военных национальных частей (латышских, татарских, еврейских, армянских и т. п.). Чреватая опасными последствиями идея не была реализована, так как вскоре состоялось политическое падение Троцкого. В свете сказанного понятно беспокойство Есенина-патриота, наблюдавшего раздробление великой еще недавно России. Возможно, размышления поэта о своей роли в революции и пр. переданы Оксеновым эскизно-прямолинейно.
34
О Клюеве… два года был коммунистом… — Поэт Н. А. Клюев вступил в РКП(б) весной 1918 года в Вытегре (Вологодская губерния). Проявил себя активным большевиком, пропагандистом ‘красного террора’, автором первого в советской поэзии стихотворения о Ленине, некоторое время был секретарем парторганизации в Вытегре. Исключен из РКП(б) в марте 1920 года. Основанием для исключения послужили религиозные убеждения поэта, причудливо сочетавшиеся с коммунистическим воззрением. Эта сторона биографии Клюева исследована недостаточно.
35
О Чернявском… — Чернявский Владимир Степанович (1889—1948), поэт, артист.
36
Слонимский говорит, что Баронский… — Михаил Леонидович Слонимский (1897—1972), писатель, искренний почитатель таланта Есенина. Александр Константинович Веронский (1884—1943?), литературный критик, писатель, редактор журнала ‘Красная новь’.
37
Что-то старчески шамкает Сологуб. — Федор Кузьмич Сологуб (Тетерников) (1863—1927), писатель. Известны его одобрительные отзывы о поэзии Есенина.
38
У Слонимского говорили о происшествии у Ходотова… — Конфликт Есенина с актером Н. Н. Ходотовым освещался не раз в мемуарной литературе, но на неблаговидную роль прозаика Н. Н. Никитина указывается впервые.
39
Клюев жалуется, что его заставляют писать ‘веселые песни’… — Н. А. Клюев явно лукавил. Его проникнутые революционным и т. п. пафосом стихотворения печатались во многих периодических изданиях, в том числе в 1918 году в газете ‘Красный набат’ (Урал, орган 3-й армии).
40
Клюев родом — новгородец. — Н. А. Клюев родился в Олонецкой губернии, но был приписан к деревне Мокеево Введенской волости Новгородской губернии.
41
Троцкого… Сергей любит… — Оксенов явно спрямляет отношение Есенина к ‘демону революции’. Ставшие за последние годы известными мемуарные и другие источники свидетельствуют о глубоком внутреннем неприятии Есениным взглядов и практической деятельности Троцкого. Подробнее см. об этом в последней главе настоящей книги.
42
В Ионове тоже ничего еврейского нет… — Илья Ионович Ионов (Бернштейн) (1887—1942?), директор ленинградского отделения Госиздата. В 1907 г. в Одессе участвовал в политической акции, сопровождавшейся убийством. До декабря 1917 года отбыл каторгу. Сестра Ионова, Злата Лилина, была женой партийного хозяина Ленинграда Г. Е. Зиновьева. Есенин относился к Ионову с осторожностью и говорил, что ‘на зуб’ ему попасться не хотел бы.
43
Не хочу надевать хомут Сурикова или Спиридона Дрожжина. — То есть Есенин вполне оправданно рассматривал свое творчество шире узкокрестьянских литературных рамок названных поэтов.
44
Жуков напомнил об ‘Инонии’… — Жуков Павел, ленинградский критик, в 1925 г. близок к редакции журнала ‘Звезда’.
45
Есенин ‘…с уважением говорил о Блюмкине…’ — Яков Григорьевич Блюмкин (1900—1929), известный чекист-террорист. Очевидно, Оксенов по-своему услышал и передал слова поэта. Известен острый конфликт в Баку Есенина с Блюмкиным, который демонстративно угрожал ему револьвером. Есть основания подозревать лично Блюмкина в убийстве поэта.
46
29 декабря 1925 года. Вчера около часа дня в ‘Звезде’ я услыхал от Садофьева, что приехал Есенин, и обрадовался. — Ключевая запись Оксенова для доказательства причастности поэта И. И. Садофьева к распространению ложных слухов об обстоятельствах гибели Есенина. В указанный час многие в Ленинграде уже знали о трагедии в ‘Англетере’. По-видимому, Садофьев специально дезинформировал своего знакомого, отводя от себя подозрения. На Садофьева как вестника несчастья в гостинице ссылаются в сфальсифицированных воспоминаниях Лев Рубинштейн, Лазарь Берман и др.
47
…у ворот я купил ‘Красную’ вечерку. — То есть вечерний выпуск ‘Красной газеты’.
48
Хорошо, что мне попался экземпляр с известием о смерти Есенина. — Информация о гибели поэта была напечатана в части тиража ‘Красной газеты’. Настораживает факт сверхоперативности работы редакции, которая, согласно принятому ранее решению, начинала свой рабочий день в 14 часов (см. в настоящей книге главу ‘Бестия из ‘Красной газеты’ и другие’). В связи с этим логично предположить, что, скорее всего, отв. секретарь газеты А. Я. Рубинштейн узнала о смерти Есенина вечером 27 декабря (в воскресенье!) и ‘позаботилась’ заранее о публикации траурной заметки.
49
…нашел Брауна… — Николай Леопольдович Браун (1902—1975), поэт, автор воспоминаний о Есенине.
50
Священнодействовал фотограф. — Съемки мертвого Есенина и интерьера 5-го номера гостиницы ‘Англетер’ выполнял Моисей Соломонович Наппельбаум (1869—1958), ‘придворный’ кремлевский фотограф, автор известных фотопортретов Ленина, Свердлова, Дзержинского и многих других большевистских главарей, а также портретов мастеров советского искусства.
51
Правая рука Есенина была согнута в локте. — Такое положение руки имеет различные объяснения. Одно из них: чтобы остановить отчаянно сопротивлявшегося на допросе поэта, профессионал-убийца нанес ему удар по сухожилию в локтевую область, что лишало его возможности борьбы. Специалисты по уголовным делам вполне допускают такую версию.
52
…вдоль лба виднелась багровая полоса (ожог?) от накаленной трубы парового отопления… — Оксенов выражает сомнение относительно происхождения раны на лбу Есенина. Несогласие с официальной версией по тому же поводу высказывал рисовавший мертвого Есенина художник Василий Сварог и другие очевидцы. Независимые исследователи говорят о возможном ударе рукояткой нагана (?) в лоб, по-видимому, отчаянно сопротивлявшегося на допросе Есенина.
53
Хлопотала о чем-то Устинова. — Единственное в мемуарной литературе упоминание не связанного с ГПУ автора так называемой жены журналиста Г. Ф. Устинова, которая будто бы присутствовала на печальной церемонии в 5-м номере ‘Англетера’. Исключение показательно. Другие присутствовавшие там же и тогда же ленинградские литераторы (Н. Браун, Н. Никитин, Б. Лавренев, П. Лукницкий, В. Рождественский) в своих воспоминаниях Елизавету Алексеевну Устинову не заметили. Можно допустить, кто-то из пришедших (Эрлих?), указав на ‘хлопочущую’ женщину, рекомендовал ее наивному и доверчивому Оксенову как Устинову, в то время как ее роль выполняло некое подставное лицо. Примечательно: никто из мемуаристов не упомянул о присутствии на прощальных церемониях в ‘Англетере’ журналиста Г. Ф. Устинова, не видели его на гражданской панихиде в местном Доме писателей, не появился он и на проводах тела Есенина на железнодорожном вокзале.
‘Дневник’ Оксенова, при всей его трогательной любви к Есенину, не отличается глубокой аналитичностью трех посмертных дней поэта. Его не смутила странность известия И. И. Садофьева о приезде Есенина в Ленинград 28 декабря (эта ‘новость’ была ему объявлена около 13 часов того же дня), не заставил он себя задуматься о причине появления ‘ожога’ на лбу покойного, лишь выразив сомнение робким вопросительным знаком, осталось без ответа его недоумение по поводу исчезнувшего из 5-го номера пиджака владельца. Логичен вывод: автор ‘Дневника’ поверил чьей-то дезинформации об ‘Устиновой’ — в то время как другие или не обратили на нее внимания, или видели в ней постороннюю женщину, но никак не ‘тетю Лизу’.
54
Пришли Никитин, Лавренев, Семенов, Борисоглебский, Слонимский, Рождественский… — Николай Николаевич Никитин (1895—1963), писатель. Борис Андреевич Лавренев (1891—1959), прозаик, драматург. Сергей Александрович Семенов (1893—1942), писатель.
Михаил Васильевич Борисоглебский (наст. фам. Шаталин) (1896—1942), прозаик, драматург, официальный представитель Московского отделения Союза советских писателей при транспортировке гроба с телом Есенина из Ленинграда в Москву.
Всеволод Александрович Рождественский (1895—1977), поэт, понятой, поставивший свою подпись под протоколом обнаружения тела Есенина в ‘Англетере’.
55
Когда нужно было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака… — Обуховка — Обуховская больница, официальное название в 1925 году: ‘Больница в память жертв революции 1905 года им. профессора Нечаева’.
56
Вечером, у Четверикова сошлись снова. — Дмитрий Четвериков (Борис Дмитриевич Четвериков) (р. 1896), прозаик.
57
Хорошо и смело написал Борис. — Речь идет о статье Бориса Лавренева ‘Казненный дегенератами’ (Красная газета (веч. вып.). 1925. 30 дек., 315).
58
Всеволод Рождественский вспомнил, как нынче в Москве он видел избиение Есенина… — Указанный факт подтверждают воспоминания Бориса Пастернака в записи Н. Любимова: ‘Мы с ним (Есениным. — В.К.) ругались, даже дрались, до остервенения, но когда он читал свою лирику или ‘Пугачева’, так только, бывало, ахаешь и подскакиваешь на стуле’ (Любимов Н. Несгораемые слова. М., 1988. С. 29). О высокой оценке Б. Пастернаком поэзии Есенина свидетельствует одно из его писем к Марине Цветаевой и ее ответ скептического характера.
59
Всеволод Рождественский вспомнил так же, как на пароходе… — Прогулка на пароходе по Неве ленинградских поэтов (Анна Ахматова и др.) состоялась летом 1924 года. Об этом сообщали местные газеты. Среди участников прогулки назван и Есенин.
60
Сегодня появились в вечерней ‘Красной газете’ неприлично-глупая статья Г. Ф. Устинова и не менее глупая (по-другому) статья В. А. Пяста. — Речь идет о следующих публикациях:
Устинов Георгий. Сергей Есенин и его смерть // Красная газета. 1925. 29 дек. Комментарий к статье см. в главе ‘Матрос-босяк и его призрак’ в настоящей книге.
Пяст В. Погибший поэт // Красная газета. 1925. 29 дек. Автор считает виновником смерти Есенина его бездуховное богемное окружение.
61
в 6 часов я позвонил с почты к Фроману и узнал от Иды, что в 6 часов в Союзе писателей гражданская панихида. — Михаил Александрович Фроман (Фракман) (1891—1940), поэт-переводчик, понятой при подписании милицейского протокола об обнаружении тела Есенина в ‘Англетере’.
Ида — Ида Моисеевна Наппельбаум (1900—1990), жена М. А. Фромана, дочь фотографа М. С. Наппельбаума.
62
Скульптор Бройдо снимал посмертную маску… — Указанная посмертная маска Есенина сегодня неизвестна. В Пушкинском Доме (Санкт-Петербург) хранится посмертная маска поэта работы И. С. Золотаревского.
63
…вечером был у него (Есенина. — В. К.) Берман, видевший Сергея пьяным. — Лазарь Васильевич (Вульфович) Берман (1894—1980), стихотворец, журналист, секретный сотрудник ЧК-ГПУ-НКВД с 1918 года. Автор специально написанных (при жизни не опубликованных) лживых воспоминаний о посещении им 5-го номера ‘Англетера’ (см. примечания к его статье ‘По следам Есенина’ и комментарий к ней в книге).
64
…Горбачев хотел беспрепятственно пропустить все наши статьи… — Информация В. А. Рождественского на этот счет крайне сомнительна.
Георгий Ефимович Горбачев (1897—1938), военно-политический работник, активный участник вооруженного большевистского путча в июле 1917 г. в Петрограде, один из вдохновителей и организаторов подавления Кронштадтского восстания (1921). В 1925 году зав. редакцией журнала ‘Звезда’. В 1930 году передал в Пушкинский Дом приписываемое Есенину стихотворение ‘До свиданья, друг мой, до свиданья…’.
65
…вмешался Лелевич… — Г. Лелевич (наст, имя — Лабори Гилелевич Калмансон, 1901—1945), критик вульгарно-социологического толка, один из ненавистников Есенина и организаторов егоприжизненной и посмертной травли.
66
Однако Браун Яков сдал все в печать… — Возможно, ошибка памяти Оксенова. Известен поэт Николай Леопольдович Браун.
67
С.А. Толстая похожа на своего деда… — Софья Андреевна Толстая (1900—1957), жена Есенина, внучка Л. Н. Толстого.
68
Пришла даже Мария Михайловна Шкапская… — Сведения о ней из биобиблиографического словаря ‘Писатели современной эпохи’ (М., 1928. Т. I. Вып. 1. С. 271): урожденная Андреевская (р. 1891). ‘По матери немка’. В ранней юности работала тряпичницей, прачкой. Два года училась в Петербургском психоневрологическом институте. За участие в социал-демократических кружках в 1913 году была выслана в Олонецкую губернию. После освобождения некоторое время училась в Тулузе. Выступала как поэт.
В 1925 году жена писателя Н.Н. Никитина.
69
Михаил Эммануилович Козаков (р. 1897). Член ленинградской литературной группы ‘Содружество’. После Октябрьского переворота был ‘правозаступником’ в военном трибунале. Познал немецкие и петлюровские тюрьмы. С 1922 года жил в Петрограде, начал выступать в печати с 1923 года
70
Баршев заказал специальный вагон… — Николай Валерьянович Баршев (1887—1938), писатель, по образованию и опыту работы инженер-железнодорожник, осужден в 1937 году за то, ‘…что вел контрреволюционную пропаганду среди писателей и вербовал единомышленников для сформирования контрреволюционной организации'(из справки архива ФСБ).
71
Публикуется впервые.