Николай Ивановичъ Пироговъ.
Николай Ивановичъ Пироговъ.
Его жизнь, научная и общественная дятельность.
I.
II.
III.
Николай Иванович Пирогов, Бать В., Год: 1897
Время на прочтение: 15 минут(ы)
3-го августа настоящаго года происходило въ Москв, на Двичьемъ пол, торжество истинно-культурнаго характера: русская интеллигенція, съ врачебнымъ сословіемъ во глав, въ этотъ день праздновала открытіе памятника знаменитому ученому, общественному дятелю и педагогу, Николаю Ивановичу Пирогову.
Настоящій очеркъ иметъ въ виду представить жизнь и заслуги этого выдающагося человка {Матеріаломъ для даннаго очерка послужили: ‘Сочиненія Н. И. Пирогова’, т. 1 и 2, 1887 г.— ‘Письма Н. И. Пирогова къ I. В. Бертенсону’, см. ‘Русская Школа’ 1896 г. No 1 и 2.— I. В. Бертенсонъ, ‘Н. И. Пироговъ, очеркъ его общественной дятельности, какъ профессора, врача-хирурга, писателя и педагога’, 1881 г.— ‘Н. И. Пироговъ. Празднованіе пятидесятилтія его ученой и общественной дятельности, 24 мая 1881 г.’, ‘Рус. Старина’, No 9.— ‘Юбилей Н. И. Пирогова’, ‘Истор. Встн.’ 1881 г., No 7.— I. В. Бертенсонъ, ‘Памяти Н. И. Пирогова’, см. ‘Русская Старина’ 1882 г., декабрь.— ‘Рчь Н. В. Склифасовскаго въ память Н. И. Пирогова, говоренная 12 января 1882 г.’.— Л. Ф. Змевъ, ‘Русскіе врачи-писатели’, 1886 г.— В. М. Флоренскій, ‘Воспоминаніе о дятельности Н. И. Пирогова въ С.-Петербургской медико-хирургической академіи’, см. ‘Ученыя Записки Казанскаго университета’, 1881 г., т. 3.— Ю. Г. Молись, ‘И. И. Пироговъ, его жизнь и научно-общественная дятельность’, 1893 г.— Г. И. Волынцевъ, ‘О Н. И. Пирогов, какъ профессор и педагог’, см. ‘Врачъ’ 1897 г. No 20 и 21.— Острогорскій, В., ‘Русскіе педагогическіе дятели’, 1887 г.— В. Я. Стоюнинъ, ‘Педагогическія сочиненія’, 1892 г.— Ушинскій, ‘Педагогическія сочиненія Пирогова’, см. ‘Журналъ Минист. Народи. Просв.’, 1862 г.— Л. Добровъ, ‘Воспоминанія о Н. И. Пирогов’, см.— Русская Старина., 1885 г., іюнь.}.
Николай Ивановичъ Пироговъ родился 13 ноября 1810 г. въ Москв, въ Сыромятникахъ.
Дтство его протекло въ хорошей семейной обстановк. Отецъ Пирогова, котораго онъ изображаетъ въ ‘Дневник стараго врача’, служилъ казначеемъ въ Московскомъ провіантскомъ депо. ‘Я,— говоритъ Николай Ивановичъ,— какъ теперь вижу его одтымъ, въ торжественные дни, въ мундиръ съ золотыми петлицами на воротник и обшлагахъ, въ блыхъ штанахъ, большихъ ботфортахъ съ длинными шпорами, онъ имлъ уже майорскій чинъ, былъ, какъ я слыхалъ, отличный счетоводъ, здилъ въ собственномъ экипаж и любилъ, какъ вс москвичи, гостепріимство. У отца было насъ четырнадцать человкъ дтей,— шутка сказать!— и изъ четырнадцати, во время моего дтства, оставалось на лицо шесть: трое сыновей и столько же дочерей’.
Дтская привольная жизнь маленькаго Николая, общаго любимца, въ собственномъ дом, заново выстроенномъ посл нашествія французовъ, разукрашенномъ живописью, съ большимъ садомъ и играми въ немъ (кегли, крючки, кольца), ни чмъ не омрачалась.
Грамот 6-ти-лтній Николай выучился играючи: въ то время распространены были каррикатуры на потерпвшихъ пораженіе французовъ, и вотъ по этимъ-то каррикатурамъ, въ вид картъ въ алфавитномъ порядк, онъ почти самоучкой узналъ грамоту.
Дальнйшія занятія нисколько не обременяли любознательнаго мальчика, а чтеніе доставляло ему большое наслажденіе, особенно ‘Дтское чтеніе’ Карамзина, ‘Людмила и Свтлана’ Жуковскаго, басни Крылова, нкоторыя изъ нихъ онъ по собственной охот выучилъ наизусть.
На 9-мъ году обученіе изъ рукъ матери и сестры перешло къ учителю-студенту, обучавшему своего ученика грамматик и латинскому языку, какъ этотъ студентъ, такъ и остальные два домашнихъ учителя не оказали какого-либо существеннаго вліянія на общее развитіе юнаго Пирогова. Онъ былъ живымъ, разбитнымъ, но прилежнымъ и не особенно шаловливымъ мальчикомъ, большое наслажденіе ему доставляло — собирать и засушивать цвты, разсматривать картинки животныхъ и растеній или же историческаго содержанія, по преимуществу, относящіяся къ войн 1812 г. Изъ любимыхъ дтскихъ игръ его можно отмтить одну, имвшую, такъ сказать, пророческій характеръ, именно ‘игру въ лкаря’. Происхожденіе ея таково: посл безуспшнаго посщенія нсколькими врачами больного брата маленькаго Николая, приглашенъ былъ популярный въ Москв профессоръ Мухинъ, вся обстановка этого посщевія — приготовленія къ его прізду, величественный видъ профессора, карета четверней, ливрея лакея и особенно быстрый успхъ лченія, благодаря которому вопли и стоны больного скоро прекратились,— все это произвело сильное впечатлніе на маленькаго Пирогова. И вотъ онъ ‘попросилъ однажды кого-то изъ домашнихъ лечь въ кровать, а самъ, принявъ видъ и осанку доктора, важно подошелъ къ мнимобольному, пощупалъ пульсъ, посмотрлъ на языкъ, далъ какой-то совтъ, вроятно, также о приготовленіи декокта, распрощался и вышелъ преважно изъ комнаты’, игру эту, ‘въ лкаря’, онъ затмъ еще боле развилъ и нердко повторялъ ее къ удовольствію домашнихъ.
Другая игра, ‘въ войну’, относится ко времени пребыванія Пирогова уже въ школ, по поводу ея онъ говоритъ, ‘какъ видно, я былъ храбръ, потому что помню рукоплесканія и похвалы старшихъ учениковъ за мою удаль’.
Въ школу Пирогова отдали на 12-мъ году, въ частный пансіонъ Кряжева, полупансіонеромъ. Заведеніе это было наилучшимъ въ Москв, и* дло преподаванія было тамъ сравнительно не дурно поставлено. Какъ самъ Кряжевъ, такъ и большинство преподавателей были дльные педагоги и порядочные люди, преподаваніе въ этомъ пансіон велось пб русскому языку и словесности, по исторіи, новымъ языкамъ, латинскому, географіи и математик. Значительное вліяніе на общее развитіе юнаго Пирогова оказалъ учитель словесности Войцеховичъ, талантливая личность, любившій свое дло и своимъ увлеченіемъ одушевлявшій и учениковъ.
Не суждено было Пирогову пройти всего курса въ этомъ пансіон: причиной былъ рядъ несчастій, постигшихъ его семью — смерть сестры и брата, проигрышъ казенныхъ денегъ другимъ его братомъ и, наконецъ, воровство чиновника, отправленнаго на Кавказъ съ порученіемъ отвезти 30.000 руб. Старику Пирогову пришлось покрыть растрату и, такимъ образомъ, окончательно разориться. Воспитаніе сына въ пансіон оказалось не по средствамъ семь Пирогова, и его пришлось взять изъ заведенія посл двухлтняго обученія тамъ.
При такихъ тяжелыхъ обстоятельствахъ отцу Пирогова пришла въ голову счастливая мысль попросить совта у пользовавшагося обаяніемъ профессора Мухина относительно дальнйшихъ занятій сына, и тотъ посовтовалъ подготовить его къ поступленію въ университетъ. Съ большимъ рвеніемъ принялся юный Пироговъ за приготовленіе, подъ руководствомъ студента-медика, къ поступленію на медицинскій факультетъ. Въ сентябр 1824 г., т.-е. когда Николаю Ивановичу не было еще 14 лтъ, наступило важное для него событіе — экзаменъ для поступленія въ московскій университетъ, который онъ блестяще выдержалъ.
Съ этого момента начинается въ жизни Пирогова новая эра,— онъ предается изученію медицины, той области знаній, въ которой онъ пріобрлъ впослдствіи такую громкую и почетную извстность.
Преподаваніе медицины въ то время стояло въ московскомъ университет на весьма низкомъ уровн. Громадное большинство профессоровъ были люди совершенно бездарные, относившіеся къ своему длу чисто формально: вмсто лекцій, читался какой-нибудь устарвшій учебникъ, химія и физіологія, напр., проходились безъ лабораторныхъ занятій, а анатомія и хирургія — по книжкамъ и рисункамъ, безъ занятій на труп. Благодаря такой постановк дла, Пироговъ окончилъ университетъ, не отпрепаровавши ни одного мускула, не сдлавъ ни одной операціи даже на труп. Особенно усердно Николай Ивановичъ, уже во время студенчества, занимался анатоміей, которую преподавалъ пользовавшійся европейской извстностью профессоръ Лодеръ. Къ хирургіи въ то время Пироговъ еще не питалъ особеннаго пристрастія. Каедру эту занималъ Гильдебрандтъ, умный человкъ и опытный практикъ, но читавшій по-латыни и такъ сильно гнусившій, что, стоя въ 2—3 шагахъ отъ него, невозможно было разобрать ни слова. Профессоръ Мудровъ, извстный въ Москв терапевтъ, обращалъ всегда вниманіе на значеніе патологической анатоміи и вскрытія труповъ.
Такова была лучшая часть московскихъ профессоровъ того времени, значительное же большинство было ниже всякой критики, и отношеніе къ нимъ студентовъ было весьма своеобразно. Для характеристики тогдашнихъ нравовъ достаточно указать, напр., какъ изгонялись изъ аудиторіи во время лекціи, такъ-называемые, ‘чужаки’, посторонніе слушатели, умышленно приглашавшіеся для превращенія лекціи въ балаганное зрлище. ‘Профессоръ сидитъ на каедр, а по скамьямъ аудиторіи бгаютъ слушатели, гоняясь гурьбою одинъ за другимъ съ восклицаніями: ‘чужакъ, чужакъ, гони его! а-ту!’ или же среди лекціи студентъ подходить къ глухому профессору и кричитъ ему на ухо: ‘на лекціи есть чужакъ’. Начинаются переговоры. ‘Гд?’ спрашиваетъ профессоръ. Въ это время задніе ряды студентовъ раздвигаются, и взору изумленнаго профессора представляется военный чинъ, сидящій смиренно и прямо на скамь.— ‘Вставайте, вставайте скоре’, шепчутъ ему сосди-студенты. Гарнизонный офицеръ вытягивается въ струнку, руки по швамъ. Начинается изгнаніе его изъ аудиторіи, сопровождающееся пніемъ ‘изыдите, изыдите, нечестивіи!’.
Если вліяніе московскихъ профессоровъ на Пирогова слдуетъ признать незначительнымъ, то должно упомянуть еще о другомъ вліяніи того же періода его жизни, именно — студенчества, въ лиц такъ-называемаго ’10-го номера’, съ которымъ Николая Ивановича сблизилъ проживавшій тамъ казеннокоштный студентъ, приготовившій Пирогова къ поступленію въ университетъ. Въ этомъ 10 номер на общемъ фон кутежа и разгула, когда имлись деньги, Пироговъ встрчалъ и живую мысль: здсь обсуждались отвлеченные вопросы, современныя явленія подвергались критик, живое слово науки и поэзіи восторженно подхватывалось, правда, все это проявлялось боле по инстинкту, и надъ всмъ этимъ царило пьянство и разгулъ, но все же Пироговъ такъ отзывается объ этой сред: ‘При ежедневномъ посщеніи университетскихъ лекцій и 10-го нумера все мое міровоззрніе очень скоро измнилось, но не столько отъ лекцій остеологіи Терновскаго (въ первый годъ Лодера не слушали) и физіологіи Мухина, сколько, именно, отъ образовательнаго вліянія 10-го номера’. Здсь же Пироговъ получилъ кости скелета, вызвавшія большую тревогу среди домашнихъ и даже слезы на глазахъ нянюшки, въ томъ же 10 номер онъ пріобрлъ прекрасный гербарій, состоявшій изъ 500 медицинскихъ растеній.
Матеріальное положеніе семьи Пирогова во время пребыванія его въ университет было крайне тяжело: отецъ Николая Ивановича умеръ въ ма 1825 г., и семь пришлось предоставить домъ и все въ немъ находившееся кредиторамъ и остаться безъ всякихъ средствъ къ существованію. Ихъ пріютилъ у себя дальній родственникъ, самъ обремененный семьей и служившій засдателемъ въ одномъ изъ московскихъ судовъ. Здсь они прожили годъ, а затмъ мать Пирогова сняла квартиру и держала жильцовъ, а сестра поступила надзирательницей въ благотворительное дтское учрежденіе. Хотя семья и перебивалась, какъ рыба объ ледъ, но все же мать не допустила Пирогова сдлаться стипендіатомъ: ‘ты будешь,— говорила она,— чужой хлбъ задать, пока хоть какая-нибудь есть возможность, живи на нашемъ’.
Необычайно кстати для Пирогова, ко времени окончанія имъ университета, организуется, по иде академика Паррота, при дерптскомъ университет, лучшемъ въ то время по научнымъ силамъ и постановк преподаванія, институтъ для приготовленія профессоровъ въ русскіе университеты: лучшихъ изъ окончившихъ курсъ въ разныхъ русскихъ университетахъ по выбору совта въ количеств 20, природныхъ россіянъ, предполагалось отправить для спеціализаціи на 2 года въ Дерптъ, а оттуда еще на 2 года за границу.
Въ числ избранныхъ для командировки былъ и Пироговъ, выдлявшійся своими дарованіями и усердіемъ. Обуреваемый жаждой знанія, онъ отнесся съ восторгомъ къ сдланному предложенію, открывающему ему путь къ истинно-научной работ и притомъ разршающему его матеріальныя затрудненія (ежегодно выдавалось въ Дерпт каждому 1.200 руб. ассигнаціями).
Предъ отъздомъ изъ Москвы ему необходимо было сдлать выборъ спеціальности, и посл нкоторыхъ колебаній, онъ остановился на хирургіи. Хотя онъ питалъ особенное пристрастіе къ анатоміи, но избралъ не ее, а основанную на ней хирургію потому именно, какъ онъ говоритъ, ‘что гд-то издалека, какой-то внутренній голосъ подсказалъ хирургію. Кром анатоміи, есть еще и жизнь,— и, выбравъ хирургію, будешь имть дло не съ однимъ трупомъ’. Какъ видимъ, его, 16—17-ти-лтняго юношу (дло происходило въ 1827 г.) уже одухотворяла не одна лишь жажда теоретической, научной работы, но и идея служенія живому длу, ближнему.
Въ ма 1828 года, 17 съ небольшимъ лтъ, Пироговъ, блистательно выдержавъ лкарскій экзаменъ, отправился вмст съ 6-ю товарищами въ Петербургъ, гд имъ пришлось подвергнуться еще поврочному испытанію при академіи наукъ, а затмъ ужъ они отправились въ Дерптъ.
Здсь Николай Ивановичъ очень близко сошелся съ профессоромъ хирургіи Мойеромъ и его семьей — между ними установились истинно дружескія отношенія. Мойеръ былъ личностью недюжинною: пройдя школу знаменитыхъ хирурговъ — Скарны, Руста и др., онъ возвратился въ Россію и принялся за работу въ госпиталяхъ, переполненныхъ раненными во время войны 1812 г. Какъ талантливый человкъ, искусный и образованный хирургъ, притомъ еще и прекрасная личность, Мойеръ, естественно, оказалъ значительное вліяніе на молодого Николая Ивановича. Въ то время Мойеръ чувствовалъ себя усталымъ и не обладалъ уже прежней энергіей, и появленіе молодыхъ людей, жаждавшихъ научной дятельности, оживило его, и онъ проводилъ съ ними цлые дни въ совмстной научной работ.
Какъ самъ Мойеръ, такъ и семья его полюбили Николая Ивановича, у нихъ онъ встрчалъ всегда самый радушный пріемъ и чувствовалъ себя, какъ среди родныхъ.
Дерптскій университетъ былъ прекрасно обставленъ, по тогдашнему времени, всми необходимыми пособіями для научныхъ занятій, и Пироговъ съ юношескимъ жаромъ принялся за работу. Онъ понималъ, что путь къ основательному изученію хирургіи лежитъ чрезъ анатомическій театръ. Изучивъ анатомію въ Москв лишь по книжкамъ и рисункамъ, не прикасаясь къ трупу, онъ усердно принялся за препарированіе и за основательное изученіе описательной анатоміи, между прочимъ, онъ занимался частнымъ образомъ у прозектора анатомическаго института.
На ряду съ анатомическими занятіями онъ усердно занимался операціями на трупахъ. Но, прежде чмъ перейти къ операціямъ на живыхъ людяхъ, Пироговъ поставилъ себ задачу выяснить различные вопросы, такъ называемой, клинической хирургіи путемъ экспериментовъ на животныхъ — идея, въ т времена совершенно новая.
Постоянныя занятія анатоміей и хирургіей и собственныя изслдованія въ этой области настолько увлекли Пирогова, что онъ прекратилъ посщеніе лекцій по другимъ наукамъ и даже ршилъ было не держать докторскаго экзамена, но этому воспротивился Мойеръ и ему удалось убдить Пирогова подвергнуться экзамену, который прошелъ благополучно, хотя Николай Ивановичъ и держалъ его безъ всякой подготовки.
Докторская диссертація Пирогова, выяснившая, какъ съ хирургической, такъ и съ физіологической стороны совершенно новый вопросъ о перевязк аорты, произвела фуроръ среди профессоровъ и студентовъ, была удостоена золотой медали и переведена на нмецкій языкъ (оригиналъ писанъ по латыни).
Занятія въ Дерпт, вмсто предполагавшихся двухъ лтъ, затянулись на цлыхъ пять: вслдствіе происходившихъ въ то время на Запад революціонныхъ движеній, командировка заграницу кандидатовъ въ профессора была отложена. Пятилтняя неустанная работа въ Дерпт талантливаго Пирогова привела къ тому, что онъ отправился заграницу, хотя и юнымъ, на 23-мъ году, но уже съ именемъ извстнаго ученаго.
Не смотря на получаемую въ Дерпт стипендію и даровую квартиру въ клиник, Пироговъ не только не былъ въ состояніи оказывать поддержку своей семь, но и самъ всегда нуждался, а подчасъ приходилось даже оставаться безъ чаю и сахару и довольствоваться настоемъ ромашки: увлеченіе наукой побуждало его значительную часть средствъ затрачивать на покупку и содержаніе телятъ, собакъ и другихъ животныхъ, необходимыхъ для его экспериментальныхъ работъ, и на дорого стоившія книги. Когда предъ поздкой заграницу онъ ршилъ было създить къ семь въ Москву, ему пришлось спустить разныя вещи, чтобы сколотить необходимыя на поздку деньги.
Въ ма 1833 г. Пироговъ былъ, наконецъ, командированъ въ Берлинъ. Здсь онъ нашелъ боле обширную арену для научной дятельности, чмъ въ Дерпт (обиліе клиническаго и анатомическаго матеріала), и нсколько высокоталантливыхъ профессоровъ, какъ, напр.’ знаменитаго окулиста и хирурга Грефе, истиннаго маэстро, по словамъ Пирогова,— до того искусно и быстро онъ оперировалъ,— дале, Руста, стоявшаго во глав хирургической клиники въ Charit, самой популярной въ то время во всей Германіи. Рустъ всегда проводилъ методъ опредленія болзни*на основаніи однихъ лишь объективныхъ признаковъ, безъ разспросовъ^больного, самъ онъ въ то время уже не оперировалъ, а всецло предоставилъ это дло Диффенбаху, пользовавшемуся громкой славой, какъ артистъ въ области, такъ называемыхъ, пластическихъ операцій. Особенно близко сошелся Пироговъ съ профессоромъ Шлейномъ, ихъ сроднила общая любовь къ наук — они ежедневно проводили вмст по нскольку часовъ, препарируя и оперируя на трупахъ. Шлеммъ былъ симпатичнйшей личностью и большимъ знатокомъ своего дла. Таковы были т крупныя личности, среди которыхъ Николай Ивановичъ проработалъ два. года. Слдуетъ, однако, замтить, что во многомъ онъ уже въ то время стоялъ выше своихъ знаменитыхъ учителей. Въ Германіи въ то время практическая медицина стояла особнякомъ отъ занятій анатоміей, физіологіей, патологической анатоміей и т. п., т.-е., отъ такихъ наукъ, которыя Пироговъ еще въ Дерпт положилъ въ основу клиническихъ занятій. Естественно, что Пирогову, до тонкости изучившему анатомію, оставалось лишь воспользоваться клинической опытностью берлинскихъ знаменитостей.
Слдуетъ упомянуть еще про одну интересную личность — madame Vogelsang, бывшую повивальной бабкой, а затмъ занимавшуюся вскрытіями труповъ въ Charit и самоучкой познакомившуюся съ анатоміей, Пироговъ считалъ ее очень цннымъ для себя человкомъ, ибо она предоставила ему для занятій не одну сотню труповъ.
Каникулярнымъ временемъ Николай Ивановичъ воспользовался, чтобы поработать у знаменитаго хирурга-анатома Лангенбека въ Геттинген, пользовавшагося славой не только ученаго, но и чрезвычайно искуснаго оператора и притомъ возводившаго въ принципъ быстроту операцій, а это было особенно важно въ т времена, когда о хлороформ и другихъ обезболивающихъ средствахъ еще и помину не было.
Срокъ пребыванія заграницей истекалъ, и Пирогову сдланъ былъ запросъ изъ министерства, въ какомъ университет онъ желалъ бы получить каедру. Отвтъ его, разумется, былъ: въ Москв, на родин, гд находилась его семья.
Съ такими отрадными надеждами молодой ученый, обогативъ себя среди европейскихъ свтилъ научными и практическими знаніями, остаг вилъ въ 1835 г. Берлинъ. Дорогой Пироговъ сильно расхворался и съ трудомъ лишь могъ дохать до Риги. Здсь, благодаря живому участію жившаго въ Риг дерптскаго попечителя, бывшаго вмст съ тмъ и остзейскимъ генералъ-губернаторомъ, и д-ра Леви, Николай Ивановичъ былъ помщенъ въ госпиталь и окруженъ тамъ всевозможными удобствами. Ему пришлось прохворать цлыхъ два мсяца, во время выздоровленія Пирогова постилъ генералъ-губернаторъ и сообщилъ, что онъ сносился по поводу его болзни съ министромъ, и Пирогову нтъ надобности торопиться съ отъздомъ.
Оправившемуся отъ болзни Николаю Ивановичу представился случай произвести здсь, въ Риг, цлый рядъ весьма крупныхъ операцій, на которыя никто изъ мстныхъ хирурговъ не ршался. По просьб ординаторовъ госпиталя, онъ прочелъ имъ нсколько лекцій по топографической анатоміи и оперативной хирургіи съ демонстраціями на трупахъ. ‘Вы насъ научили тому, чего и наши учителя не знали’, сказалъ ему одинъ изъ ординаторовъ. Удачно произведенныя Пироговымъ операціи на живыхъ, дйствительно весьма серьезныя и даже въ наше время далеко не всегда дающія благопріятный исходъ, произвели фуроръ среди врачей и общества. Какъ видимъ, уже въ то время, по возвращеніи изъ заграницы, молодой, 25-лтній, Пироговъ былъ не только выдающимся ученымъ, но и искуснымъ практикомъ.
Въ сентябр 1835 г. Николай Ивановичъ оставилъ Ригу и направился въ Петербургъ, чтобы представиться министру предъ занятіемъ каедры, но по пути захалъ въ Дерптъ повидаться съ столь родной ему семьей Мойера. Здсь онъ былъ пораженъ неожиданнымъ печальнымъ извстіемъ: вс его лучшія мечты разбиты!— онъ оставленъ временно за штатомъ, а московская каедра предоставлена его товарищу и сожителю по дерптской клиник, Иноземцеву, человку, не пользовавшемуся симпатіей Пирогова.
Но богато одаренная, дятельная натура Пирогова не позволила ему долго предаваться грустнымъ размышленіямъ, и онъ съ увлеченіемъ принялся за работу въ клиник Мойера, который, будучи въ то время ректоромъ, удлялъ весьма мало времени клиник, оперативный матеріалъ былъ предоставленъ всецло Пирогову. Клиника внезапно ожила, слава Николая Ивановича привлекала массу студентовъ, рядъ мастерски произведенныхъ операцій приводилъ ихъ въ восторгъ и изумленіе.
Вскор Мойеръ обратился къ Пирогову съ такимъ предложеніемъ: ‘не хотите ли вы занять мою каедру въ Дерпт?’ Предложеніе это было совершенной неожиданностью для Николая Ивановича и, по настоянію Мойера, онъ его принялъ. Медицинскій совтъ Дерптскаго университета отнесся весьма сочувственно къ предложенію Мойера, министръ народнаго просвщенія далъ свое согласіе, и такимъ образомъ дло было улажено, оставалось лишь представиться министру и подождать соблюденія разныхъ формальностей.
Николай Ивановичъ отправился въ Петербургъ, здсь онъ представился министру и, въ ожиданіи разршенія своихъ длъ, принялся за работу въ госпиталяхъ и больницахъ, гд онъ, какъ пользовавшійся научной извстностью, былъ весьма радушно принятъ. По просьб врачей, онъ сталъ читать имъ при Обуховской больниц курсъ хирургической анатоміи,— науки, совершенно незнакомой въ т времена не только русскимъ врачамъ, но, даже и профессорамъ. Курсъ продолжался недль шесть, слушателей было боле 20, среди нихъ были и профессора.
Пребываніе Пирогова въ Петербург затянулось нсколько потому, что дерптскіе профессора-богословы упорствовали относительно назначенія его, на томъ основаніи, будто каедру въ Дерпт могутъ занимать лишь протестанты, но дло это уладилось, и Николай Ивановичъ въ март 1836 г. отправился въ Дерптъ, какъ первый русскій профессоръ тамошняго университета (до него были тамъ лишь профессора русскаго языка).
Молодой, 26-лтній, талантливый профессоръ, съ увлеченіемъ и любовью относившійся къ своему длу, сразу привлекъ къ себ симпатіи Слушателей, лекціи его, несмотря на недостаточно гладкій нмецкій языкъ, производили такой фуроръ, что слушать ихъ стекались нетолько медики, но и студенты другихъ факультетовъ. Преподаваніе было обставлено такъ, какъ нигд — нетолько въ Россіи, но, пожалуй, и въ Европ, — оно велось въ высшей степени демонстративно и наглядно? благодаря опытамъ на животныхъ.
Основнымъ девизомъ его преподавательской дятельности было не показывать, такъ сказать, товаръ лицомъ, а исповдываться предъ аудиторіей въ своихъ ошибкахъ.
Изданные имъ ‘Анналы хирургической клиники’, двухтомный трудъ, на нмецкомъ язык, представляющій сводъ его клиническихъ занятій, отличается, не въ примръ прочимъ подобнымъ изданіямъ, безпощадной самокритикой, чистосердечной исповдью въ сдланныхъ имъ промахахъ.
Когда одинъ петербургскій докторъ выпустилъ въ свтъ критическую брошюру на эти ‘Анналы’, то Пироговъ принесъ ее въ аудиторію и показалъ, что промаховъ было сдлано еще больше, чмъ указано въ брошюр. Естественно, такая выдающаяся добросовстность Николая Ивановича привлекала къ нему довріе и симпатіи слушателей, да и не только ихъ: когда печатались эти ‘Анналы’, цензоръ, одинъ изъ профессоровъ, подъ сильнымъ впечатлніемъ этой исповди, прибгаетъ къ Пирогову на квартиру растроганный до слезъ, жметъ руку, обнимаетъ его — такъ обаятельно дйствовала нравственная сторона этой выдающейся личности.
Отношенія между студентами и Николаемъ Ивановичемъ установились самыя дружескія: многіе изъ нихъ собирались у него на дому, и время проходило въ оживленныхъ научныхъ бесдахъ.
Кром двухтомныхъ ‘Анналовъ’, результатомъ его научныхъ изслдованій была ‘Хирургическая анатомія артеріальныхъ стволовъ и фасцій’, на латинскомъ и нмецкомъ языкахъ, удостоенная Демидовской преміи, и ‘Монографія о перерзк Ахиллесова сухожилія’, не считая ряда диссертацій, написанныхъ при его, самомъ активномъ, участіи.
Выдающаяся личность Пирогова вскор была оцнена нетолько студентами и совтомъ профессоровъ, но и высшей администраціей, и онъ былъ командированъ съ научной цлью въ Парижъ. Тамъ онъ познакомился съ знаменитыми хирургами — Вельно, Ру, Лисфранкомъ и др., перваго изъ нихъ онъ засталъ за чтеніемъ ‘Хирургической анатоміи артерій и фасцій’, и тотъ обратился къ Пирогову съ словами: ‘не вамъ учиться у меня, а мн у васъ’.
Посщеніе въ Париж различныхъ курсовъ, лекцій и т. п. не могло дать Пирогову, такъ высоко стоявшему въ научномъ отношеніи, чего-либо новаго, поучительнаго, польза, полученная имъ отъ поздки въ Парижъ, заключалась лишь въ самостоятельныхъ занятіяхъ въ анатомическомъ театр, госпиталяхъ и на бойн, гд производились живосченія надъ больными лошадьми. Пребываніе Пирогова въ Париж имло иное значеніе для него. Здсь онъ помимо воли долженъ былъ сравнивать на каждомъ шагу печальныя условія русской тогдашней дйствительности съ парижской жизнью. Острый, наблюдательный умъ молодого ученаго, его живой энергичный характеръ получили богатую пищу, и здсь-то надо искать источника тхъ общественныхъ взглядовъ, которые потомъ Пироговъ проводилъ неуклонно въ своей дятельности.
Кром поздки въ Парижъ, во-время пребыванія въ Дерпт, Пироговъ въ каникулярное время отправлялся обыкновенно въ Ригу, Ревель, эти экскурсіи въ шутку были названы ‘чингисхановыми нашествіями’, въ виду обильно проливавшейся при этомъ крови, дло въ томъ, что слава Пирогова привлекала къ нему массы больныхъ, и сравнительно небольшая Дерптская клиника не могла удовлетворить громадному спросу на хирургическую помощь со стороны окрестныхъ мстностей, и вотъ эти-то именно ‘нашествія’ посвящались нуждавшимся въ хирургической помощи.
Не смотря на кипучую, чрезвычайно плодотворную дятельность въ Дерпт, Николай Ивановичъ съ удовольствіемъ откликнулся на приглашеніе занять каедру въ Петербург, въ медико-хирургической академіи: его дятельности открывались тамъ боле широкіе горизонты, его привлекала жизнь и работа среди своихъ, русскихъ.
Но приглашеніе въ Петербургъ онъ соглашался принять въ томъ лишь случа, если будетъ принятъ его проектъ объ учрежденіи новой каедры — такъ называемой госпитальной хирургіи, онъ слдующимъ образомъ мотивировалъ необходимость подобной каедры: ‘молодые врачи, выходящіе изъ нашихъ учебныхъ учрежденій, почти совсмъ не имютъ практическаго медицинскаго образованія, такъ какъ наши клиники обязаны давать имъ только главныя основныя понятія о распознаваніи, ход и лченіи болзней. Поэтому наши молодые врачи, вступая на службу и длаясь самостоятельными при постели больныхъ, въ больницахъ, военныхъ лазаретахъ и частной практик — приходятъ въ весьма затруднительное положеніе, не приносятъ ожидаемой отъ нихъ пользы и не достигаютъ цли своего назначенія’. Будущіе врачи могутъ въ госпитальной клиник знакомиться практически съ разными формами болзней, встрчающимися въ жизни, а не только съ типичными болзнями, демонстрируемыми въ такъ называемыхъ факультетскихъ клиникахъ.
Осуществленіе этого проекта облегчалось еще тмъ, что по сосдству съ академіей помщался 2-й военно-сухопутный госпиталь, принадлежавшій тому же вдомству, что и академія.
Проектъ этотъ, посл продолжительныхъ перипетій въ высшихъ административныхъ сферахъ, былъ принятъ, и Пироговъ, посл 5-тилтней дятельности въ Дерпт, перехалъ въ Петербургъ, въ 1841 г., въ качеств профессора госпитальной хирургіи и прикладной анатоміи медико-хирургической академіи и главнаго врача хирургическаго отдленія 2-го военно-сухопутнаго госпиталя на 1.000 кроватей, во врачебномъ и преподавательскомъ отношеніи ему была предоставлена полная самостоятельность въ госпитал.
Независимо отъ этого, онъ былъ избранъ въ члены медицинскаго совта и медицинской коммиссіи при министерств народнаго просвщенія.
Этой многосторонней, полной реформаторскаго духа, дятельностью открывается петербургскій періодъ жизни Пирогова, а дятельность эта была изъ особенно трудныхъ. Положеніе, въ которомъ онъ нашелъ госпиталь, привело его въ ужасъ: грязь, вонь, сырость, невроятная скученность больныхъ, притомъ еще заразныхъ, и сплошное, наглое воровство,— вотъ съ чмъ ему пришлось здсь встртиться и бороться.
‘Тряпки подъ припарки и компрессы переносились фельдшерами, безъ зазрнія совсти, отъ ранъ одного больного къ другому. Лкарства, отпускавшіяся изъ госпитальной аптеки, были похожи на что угодно, только не на лкарства. Вмсто хинина, напримръ, сплошь да рядомъ отпускалась бычачья желчь, вмсто рыбьяго жира — какое-то иноземное масло. Хлбъ и вся вообще провизія, отпускавшіеся на госпитальныхъ, были ниже всякой критики. Воровство было не ночное, а дневное. Смотрители и коммисары проигрывали по нскольку сотъ рублей въ карты ежедневно. Мясной подрядчикъ, на виду у всхъ, развозилъ мясо по домамъ членовъ госпитальной конторы. Аптекарь продавалъ на сторону свои запасы уксуса, разныхъ травъ и т. п. Въ послднее время дошло и до того, что госпитальное начальство начало продавать подержанные и снятые съ ранъ: корпію, повязки, компрессы и проч., и для этой торговой операціи складывало вонючія тряпки, снятыя съ ранъ, въ особыя камеры, расположенныя возл палатъ съ больными’,— такъ изображаетъ госпитальные порядки 40-хъ годовъ Николай Ивановичъ.
Понятно, сколько пришлось ему затратить труда и энергіи, какую вынести борьбу съ администраціей госпиталя, чтобы превратить эти Авгіевы конюшни въ благоустроенную клинику. Злоба противъ нарушителя этихъ ‘порядковъ’ дошла до того, что его пытались представить сумасшедшимъ: однажды главный врачъ госпиталя, Лоссіевскій, приглашаетъ въ контору доктора Неммерта, ассистента Пирогова, и вручаетъ ему запечатанный пакетъ съ надписью ‘секретно’, въ которомъ значится: ‘замтивъ въ поведеніи г. Пирогова нкоторыя дйствія, свидтельствующія объ его умопомшательств, предписываю вамъ слдить за его дйствіями и доносить объ оныхъ мн. Главный докторъ Лоссіевскій’. Поводомъ къ этой дикой зат послужило то, что однажды Пироговъ въ разговор съ Лоссіевскимъ относительно употребляемыхъ имъ дозъ экстракта блены, замтилъ ему: ‘велите-ка ваши экстракты приготовлять дйствительно изъ наркотическихъ средствъ, а не изъ золы разныхъ растеній’. Николай Ивановичъ, узнавъ о возмутительной продлк Лоссіевскаго, потребовалъ, чтобы длу данъ былъ ходъ, въ противномъ случа онъ выразилъ намреніе подать въ отставку. Дло было улажено такимъ образомъ, что Лоссіевскій при торжественной обстановк, въ самыхъ унизительныхъ выраженіяхъ, просилъ извиненія у Пирогова.
При какихъ тяжелыхъ условіяхъ пришлось Николаю Ивановичу начать свою трудовую жизнь въ Петербург, можно судить по слдующимъ его словамъ: ‘Въ теченіе цлаго года, по прибытіи моемъ въ Петербургъ, я занимался изо дня въ день въ страшныхъ помщеніяхъ 2-го военно-сухопутнаго госпиталя, съ больными и оперированными, и въ отвратительныхъ до невозможности, старыхъ баняхъ этого же госпиталя, въ нихъ, за неимніемъ другихъ — помщеній, я производилъ вскрытія труповъ, иногда по 20 въ день, въ лтнія жары, а зимою, во время ледохода (ноябрь, декабрь), перезжалъ ежедневно по два раза на Выборгскую, пробиваясь иногда часа по два между льдинами’.
На ряду съ дятельностью по клиник Николай Ивановичъ проявилъ себя и какъ членъ медицинской коммиссіи при министерств народнаго просвщенія. Благодаря его живому участію въ работахъ этой коммиссіи, ему удалось провести нкоторыя важныя университетскія реформы: осуществленныя по проекту Пирогова при медико-хирургической академіи госпитальная хирургическая и терапевтическая клиники утверждены были для всхъ университетовъ, введены демонстративныя испытанія по анатоміи, терапіи и хирургіи, вмсто прежнихъ 6 медицинскихъ степеней учреждены лишь 3 степени, а Николай Ивановичъ желалъ даже лишь 2-хъ степеней, дале, онъ настаивалъ на изгнаніи