I.
I.
II.
II.
Ю. Гессен. 8.
Николай I: биографическая справка, Николай Первый, Год: 1911
Время на прочтение: 22 минут(ы)
Николай I — император Всероссийский, третий сын императора Павла I и императрицы Марии Федоровны, род. 25 июня 1796 г., учиться начал с 1802 г., причем главный надзор за его воспитанием был поручен ген. М. И. Ламсдорфу. Человек суровый, жестокий и до крайности вспыльчивый, Ламсдорф не обладал ни одной из способностей, необходимых для воспитателя, все старания его направлены были к тому, чтобы сломить волю своего воспитанника и идти наперекор всем его наклонностям, телесные наказания практиковались им в широких размерах. В числе преподавателей вел. князя были такие лица, как Аделунг, Балугьянский, Шторх, но ходу учебных занятий мешало расположение его к военным упражнениям, которое императрица Мария Федоровна тщетно старалась ослабить. Вступив в 1817 г. в брак с дочерью прусск. короля Фридриха-Вильгельма III, Александрой Федоровной (I, 373), вел. князь жил счастливой семейной жизнью, не принимая участия в государственных делах, до вступления своего на престол он командовал лишь гвардейской дивизией и исполнял (с 1817 г.) обязанности генерал-инспектора по инженерной части. Уже в этом звании он обнаруживал большую заботливость о военно-учебных заведениях: по его почину заведены были в инженерных войсках ротные и батальонные школы, а в 1819 г. учреждено Главное инженерное училище (ныне Николаевская инженерная акад.), его же инициативе обязана своим возникновением ‘Школа гвардейских подпрапорщиков’ (ныне Николаевское кавалерийское училище). После бездетного императора Александра престол, в силу законов о престолонаследии, должен был перейти к брату его, Константину Павловичу (XVI, 74), который и носил титул цесаревича. Но еще в 1819 г. имп. Александр I в интимном разговоре сообщил Н. Павловичу, что ему предстоит вскоре вступить на престол, так как он решил отречься от престола и удалиться от мира, а брат Константин также отказывается от своих прав на престол (ср. записки императрицы Александры Федоровны в ‘Русск. Старине’, 1896, No 10). Имеются указания, что после этого разговора вел. кн. Н. Павлович усердно стал заботиться о восполнении своего образования путем чтения. Не имея, однако, официального удостоверения об отречении вел. кн. Константина от прав на престолонаследие, Н. Павлович, по получении в Петербурге известия о кончине Александра I, первый принес присягу императору Константину. Вслед за тем, в чрезвычайном собрании государств. совета, был вскрыт запечатанный пакет, положенный там императ. Александром I еще в 1823 г., с собственноручной надписью: ‘Хранить до моего востребования, а в случае моей кончины раскрыть прежде всякого другого действия, в чрезвычайном собрании’. Такие же запечатанные пакеты хранились еще в синоде, сенате и моск. Успенском соборе, содержание их никому не было известно. В этих пакетах оказались: 1) письмо цесаревича Константина Павловича к покойному государю от 14 янв. 1822 г. о добровольном отречении от престола, с просьбой утвердить такое намерение его императорским словом и согласием вдовствующей государыни Марии Федоровны, 2) ответ Александра I от 2 февраля того же года о согласии на просьбу Константина Павловича как с его стороны, так и со стороны императрицы-матери, 3) манифест от 16 авг. 1823 г., утверждающий право на престол, по случаю добровольного отречения цесаревича, за вел. кн. Н. Павловичем. По вскрытии этих документов, вел. кн. Н. Павлович все же отказался провозгласить себя императором до окончательного выражения воли старшего брата. Подтверждение последним прежнего своего отречения было получено в Петербурге 12 дек., и в тот же день последовал манифест о восшествии на престол Н. I. В день обнародования манифеста, 14 дек., когда гвардия должна была принести присягу, в Петербурге вспыхнул мятеж, явившийся результатом заговора декабристов (XII, 117). На Петровской площади собрались отказавшиеся присягнуть Н. Павловичу две роты лейб-гвардии московского полка, часть лейб-гренадерского полка и гвард. экипажа. Император собрал вокруг Зимнего дворца остальную часть гвардии и лично принял над ней начальство. Сначала он старался образумить мятежников мерами увещания, для чего отправил к ним двух митрополитов и петерб. ген.-губ., гр. Милорадовича. Увещания не подействовали, Милорадович был убит выстрелом из пистолета, тогда император приказал полкам конногвардейскому и кавалергардскому идти в атаку, атака кавалерии была отбита, но после трех картечных выстрелов мятежники рассеялись. Через три дня издан был манифест, возвещавший, что в злодеяниях 14 дек. ‘ни делом, ни намерением не участвовали впавшие в заблуждение роты нижних чинов’, последние невиновны, но ‘преступников правосудие запрещает щадить’. О результатах деятельности верховной следственной комиссии и верховного уголовного суда — см. Заговор декабристов (XII, 119). 22 авг. 1826 г. имп. Н. I короновался в Москве, а в 1829 г. в Варшаве возложил на себя и польскую корону. Царствование имп. Н. I началось попытками реформ, которые всего более выразились в деятельности ‘секретного комитета 6 дек. 1826 г.’, учрежденного, с одной стороны, для рассмотрения бумаг, оставшихся в кабинете имп. Александра I, а с другой — для пересмотра государственного устройства и управления. Председательствовал в этом комитете председатель госуд. совета гр. В. П. Кочубей, а деятельнейшим членом его был М. М. Сперанский. Комитет выработал ряд проектов преобразования как центральных, так и губернских учреждений, предполагалось, между прочим, внести в организацию министерств хорошие стороны коллегиального устройства, но без восстановления самых коллегий, а также осуществить принцип отделения судебной власти от административной. В этом же комитете был подготовлен проект ‘дополнительного закона о состояниях’, которым предполагалось отменить производство в гражданские чины, ограничит доступ в дворянство, установить институт заповедных имуществ, преобразовать почетное гражданство. Особенно существенные изменения предполагалось внести в положение крепостных крестьян (см. XVI, 698). Все эти работы комитета 6 дек. были одобрены императором и должны были поступить на рассмотрение государственного совета, но в действительности обсуждению его подвергся один только проект закона p состояниях, который и был принят, обнародованию его помешали, однако, возражения вел. кн. Константина Павловича, нашедшие себе неожиданное подкрепление в западно-европейских революционных событиях 1830 г. Некоторые из предположений комитета 6 дек. были впоследствии осуществлены порознь, но лишь наименее существенные, частью подвергшиеся, притом, коренным изменениям (закон 1831 г. о дворянских собраниях, правила 1845 г. о заповедных имуществах, закон 1846 г. о затруднении способов приобретения дворянства, учреждение в 1832 г. почетного гражданства, несколько частных мер, благоприятных крепостным крестьянам, см. XVI, 690). В царствование Н. I господствовала деятельность охранительная, направленная к ограждению России от зап.-европейских революционных влияний, путем опеки и детальной регламентации всех проявлений народной и общественной жизни. К двум прежним устоям русской государственности — православию и самодержавию — официально прибавлен в формуле, возвещенной министром народного просвещения Уваровым, еще один: народность. Сущность официального представления о народности сводилась к тому, что Россия есть совершенно особое государство и особая национальность и потому отличается и ‘должна’ отличаться от Европы всеми основными чертами национального и государственного быта, к ней совершенно неприложимы требования и стремления европейской жизни, в ней одной господствует истинный порядок вещей, согласный с требованиями религии и истинной политической мудрости. В этой системе были и неясности, всего рельефнее сказывавшиеся в крестьянском вопросе. Общественный строй России признавался идиллически-патриархальным, но в основе его лежало крепостное право, а последнее, ‘в нынешнем положении’ его, сам Н. I признавал злом, устранение которого, по словам императора, было бы, однако, ‘злом еще более гибельным’. Отсюда стремление к ‘переходным’ мероприятиям, какими явились закон 1842 г. об обязанных крестьянах (XVI, 700) и учреждение в 1837 г. министерства государственных имуществ, имевшего главной своей задачей попечительство над казенными крестьянами (XVI, 694). Учреждением этого министерства осуществлялась одобренная еще комитетом 6 дек. 1826 г. мысль М. М. Сперанского, что ‘одним из первых и надежнейших средств для улучшения состояния помещичьих крестьян должно быть учреждение лучшего хозяйственного управления для крестьян казенных, которое могло бы послужить образцом для частных владельцев’. Более решительные меры к ограничению крепостного права в виде ‘инвентарных правил’ приняты были при имп. Н. I в Западном крае, что обусловливалось соображениями политического свойства (см. XVI, 702). Дальше этого император, шесть раз учреждавший специальные секретные комитеты для рассмотрения крестьянского вопроса, идти не решался. Другим предметом заботливости Н. I служило улучшение судоустройства и судопроизводства. Многое ожидалось в этом отношении от обширных кодификационных работ, предпринятых имп. Н. I уже через полтора месяца по вступлении на престол. Благодаря неутомимой деятельности Сперанского, вновь учрежденное II отделение Собственной Е. И. В. Канцелярии в 1832 г. изготовило Свод законов (см.) [Для военного ведомства такая же работа выполнена изданием в 1838 г. Свода военных постановлений],которому предшествовало Полное собрание законов (см.). По приведении в известность отечественного законодательства поставлен был вопрос об его усовершенствовании. Н. I повелел начать пересмотр с уголовных законов, что и привело к изданию в 1845 г. Уложения о наказаниях исправительных и уголовных (см.). При издании Уложения, между прочим, проведена была отмена кнута, в принципе, решенная еще при Александре I, но наряду с этим двухвостая плеть была заменена треххвостой. Главные недостатки судебного и административного строя — многочисленность инстанций, бумажное производство, продажность многочисленного и малообеспеченного чиновничества, полное отсутствие гласности — остались неустраненными. В первый же год своего царствования Н. I учредил III отделение Собственной Е. И. В. Канцелярии, органом которого являлся корпус жандармов, в лице последнего имелось в виду ‘создать, наряду с полицией карательной, полицию покровительственную’. Известен рассказ, может быть не безусловно достоверный, но весьма характерный, об ответе, данном императором шефу жандармов Бенкендорфу на его неоднократную просьбу об инструкции, подавая ему платок, император сказал: ‘Вот тебе моя инструкция, чем больше слез ты утрешь, тем точнее исполнишь мою волю’. Результаты деятельности нового учреждения вовсе не соответствовали надеждам, которые на него возлагал император. Столь же мало плодотворным оказалось усиление военного элемента в делах управления. Многие чисто гражданские отрасли администрации, вместе с соответствующими учебными заведениями (ведомства межевое, лесное, путей сообщения, горное, инженерное), получили военную организацию, поглощавшую массу сил без малейшей пользы для сущности дела. Уголовное судопроизводство по многим родам дел также переходило в ведение военных судов. В устройстве самой армии, в которой видели залог внешнего политич. могущества и внутреннего спокойствия, главнейшую роль играла парадная выправка, а в критическую минуту крымской войны выяснилось, что из-за этого были упущены из виду существенные потребности армии в военное время, между прочим — вооружение, оказавшееся совершенно неудовлетворительным в сравнении с вооружением неприятельских войск. Вся тяжесть содержания армии, как и податное бремя вообще, ложилась на наименее имущие классы. В систему налогов никаких существенных нововведений введено не было. Рекрутская повинность была упорядочена изданием рекрутского устава (1832), но лучшие молодые силы народа по-прежнему поглощались армией безвозвратно, вследствие крайне продолжительного срока службы. В период времени с 1825 по 1854 г. численность армии и флота возросла почти на 40%, а ежегодные расходы на их содержание увеличились на 70%. Из общего бюджета обыкновенных государственных доходов вооруженные силы поглощали, в среднем, свыше 40%. За этот же период времени государственные расходы увеличились со 115 до 313 млн. руб. в год, а доходы — со 110 до 260 млн. руб. Для покрытия постоянных дефицитов заключились внешние займы (см. Кредит, XVI, 620). В области финансовой (см. Канкрин и Вронченко) наиболее крупным мероприятием явилась замена в 1843 г. ассигнаций кредитными билетами (XVI, 612). В области экономической полнейшая отсталость России была совершенно очевидна. Она считалась ‘житницей Европы’, но Европе она поставляла только сырье, да и то через посредство иностранных купцов, а обратно получала свое же сырье в виде готовых фабрикатов. Русская промышленность ограничивалась простейшими производствами, все изделия сколько-нибудь тонкие или сложные или поставлялись иностранной торговлей, или готовились в России у иностранных заводчиков и иностранными мастерами, у которых русские ничему не могли научиться, так как при господстве крепостного права и духа правительственной регламентации не оставалось места частной предприимчивости. По той же причине не могли принести пользы и заботы о распространении технического образования. Шаг вперед представляло только проведение Николаевской железной дороги, осуществившееся, вопреки мнению Канкрина, по личному настоянию императора Н. I. В сфере церковной система опеки и регламентации приводила ко взгляду на раскол, как на вопиющее нарушение дисциплины. Раскол искоренялся на бумаге, а на деле вовсе не уменьшался, преследование порождало даже новые секты. Крупнейшим событием в сфере церковной является воссоединение в 1839 г. униатов (см. Уния). В сфере образования особое внимание государя привлекали военно-учебные заведения. Учреждены Академии военная и морская, вновь открыто 11 кадет. корпусов. В корпусах господствовала система внешней военной дрессировки с малолетства, пренебрегавшая общим образованием и мало подготовлявшая к самостоятельному и сознательному действию на военном поприще. Из гражданских учебных заведений при Н. I открыты: в СПб. — Технологический институт (1828 г.), Училище правоведения (1835 г.) и Строительное училище (1842 г. — ныне Институт гражданских инженеров импер. Н. I), в Москве — Школа технического рисования (1826 г.), Ремесленное учебное заведение при воспитательном доме (1830 г., ныне Техническое училище) и Константиновский межевой институт (1844 г.), затем еще Горыгорецкий земледельческий институт (1840 г.), Практическое учебное заведение близ Дерпта (1834 г.) и Ветеринарный институт в Дерпте (1848 г.). Особый комитет, учрежденный в 1826 г. под председательством Шишкова, имел задачей установление единства в уставах общих учебных заведений. Уже в 1827 г. состоялся указ, через 10 лет подтвержденный, чтобы в университеты и др. высшие учебные заведения принимались только лица свободных состояний. Целым рядом мер правительство стремилось оградить гимназии и университеты от возраставшего наплыва молодых людей, происходивших из низших слоев общества, высшее образование признавалось для них бесполезным, ‘ибо, составляя лишнюю роскошь, оно выводит их из круга первобытного состояния без выгоды для них и государства’. По уставу гимназий и училищ уездных и приходских 8 дек. 1828 г., приходские и уездные училища утратили характер приготовительных заведений для гимназий, и каждый из этих трех разрядов училищ получил свой законченный круг учебных предметов. В 1828 г. возобновлен Главный педагогический институт, по закрытии Виленского университета (1832 г.) учрежден был Университет в Киеве, в 1835 г. изданы общий университетский устав и положение об учебных округах. Университетам предоставлена известная доля самоуправления (выбор ректора и профессоров), за ними упрочена собственная цензура, увеличено число кафедр (между прочим, русск. история получила право на самостоятельное преподавание, учреждена кафедра истории и литературы славянских наречий). Учреждена Астрономич. обсерватория в Пулкове, снаряжена археографическая экспедиция и открыты археографические комиссии (II, 221), учрежден Профессорский институт в Дерпте и введена посылка за границу молодых ученых для подготовки к профессорской кафедре. Цензура (см.), для которой в 1828 г. впервые издан был общий устав, продолжала быть весьма суровой, что отражалось и на литературной производительности: в пятилетие 1833—37 гг. издано было 51828 соч., в 1838—42 гг. — 44609 соч., в 1843—47 гг. — 45795 соч., в частности, уменьшалось число сочинений по теории словесности и искусств, по философии и по отечественной истории. Циркуляр гр. Уварова от 1 окт. 1836 г. по цензурному ведомству запрещал входить с представлениями о разрешении новых периодических изданий. Западно-европейские революционные события 1848 г., не находившие никакого отклика в России, тем не менее отозвались у нас усилением реакции. Цензурные стеснения были доведены до крайнего предала в так назыв. комитете 2 апреля (1848 г.), или ‘негласном комитете’. За университетами установлен исключительный надзор, в 1850 г. прекращено преподавание философии. Ряд мер, между прочим, увеличение платы за слушание лекций, привел к уменьшению числа студентов: в 1836 г. в 5 русск. университетах (со включением Дерптского) насчитывалось 2002 студента, в 1848 г. — 3998, в 1850 г. — 3018, такие же колебания замечаются и в числе учащихся в гимназиях, да и самих гимназий (VIII, 704). Прекращена посылка молодых ученых за границу. Выдача заграничных паспортов, сильно затрудненная законом 18 февр. 1831 г., была фактически почти прекращена законом 25 июня 1851 г., сократившим дозволенный срок отлучки до одного года (для дворян — до 2 лет) и установившим с каждого лица обоего пола, означенного в заграничном паспорте, особую пошлину в размере 250 руб. за каждое полугодие (в случае болезни — 50 руб.).
При вступлении на престол имп. Н. I между Россией и Персией происходили пограничные споры. В 1826 г. Персия, без объявления войны, открыла военные действия. Генерал Мадатов разбил персидский авангард у р. Шамхоры (2 сент.), Паскевич, хотя и располагал вдесятеро слабейшими силами, под Елизаветполем (13 сент.) обратил в бегство главные персидские силы. В марте 1827 г. Паскевич перенеся, войну на персидскую территории, 1 окт. взял Эривань и 10 февраля 1828 г. заключил туркманчайский мирный договор, по которому Россия приобрела области Эриванскую и Нахичеванскую. Турция, вопреки бухарестскому трактату, уничтожила автономию дунайских княжеств и грозила Сербии. Ультиматум, посланный имп. Н. I в марте 1826 г., послужил основанием аккерманской конвенции, заключенной между Россией и Турцией 25 сентября 1826 г. и обеспечившей автономию дунайских княжеств и Сербии. В греческом вопросе Н. I вступил в соглашение с Англией, выразившееся в ‘Петербургском протоколе’ от 4 апреля 1826 г., за ним последовал ‘Лондонский трактата’, от 6 июля 1827 г., подписанный от имени России, Англии и Франции (см. Греция, IX, 654). 8 (20) окт. 1827 г. наваринская битва (XX, 400) уничтожила турецко-египетский флот и повлекла за собой русско-турецкую войну 1828—29 гг. (см.). Война эта, в которой имп. Н. I принимал личное участие, не исполняя, однако, обязанностей главнокомандующего, закончилась адрианопольским мирным трактатом, заключенным 2 (14) сент. 1829 г. По этому трактату Россия удержала за собою Георгиевское гирло Дуная, с обязательством не строить на островах укреплений, а в Азии присоединила к своим владениям часть Ахалцихского ханства, с крепостями Ахалцихом и Ахалкалаки, и кавказский берег Черного моря, с Анапой. Результатом адрианопольского мира было, наконец, провозглашение независимости Греции (IX, 654). Несмотря на военные успехи, со стороны России, по словам С. С. Татищева, ‘не было сделано ни малейшей попытки связать нравственные и материальные интересы христианских народов Балканского полуострова с нашими, развить и упрочить те задатки общения, которые заключались в единстве веры, отчасти в племенном родстве, наконец, в исторических преданиях’. Не поощряя стремлений христианского населения Турции освободиться из-под ее власти, русское правительство поддерживало Порту против мятежного египетского паши (см. Восточный вопрос, VII, 303). Заключенная при этом Гункьяр-Скелиссийская конвенция (1833) обязала Турцию закрыть для военных судов всех наций проход через Дарданелльский пролив. По убеждению имп. Н. I, это постановление, предохраняя русские берега Черного моря от неприятельского нашествия, стоило двух союзных армий. Крымская война доказала, что даже по превращении этой статьи в международный акт, гарантированный всеми державами (в 1841 г., см. Дарданеллы, X, 138), закрытие проливов зависит фактически от отношений Порты к России. Под конец своего царствования имп. Н. I изменил свое отношение к Порте и предложил Англии произвести раздел Турции, хотя именно Англия всеми мерами противодействовала в Турции русскому влиянию. Признавая химерами все проекты завоевания Индии, Н. I выдвинул теорию о странах-‘буферах’, которые разделяли бы в Средней Азии владения России и Англии и тем самым предупреждали бы возможность столкновения между ними. Убежденный, что в недрах громадного азиатского материка довольно места для мирного сожительства русских и англичан, имп. Н. I неуклонно продолжал поступательное движение России в Средней Азии. Упрочение за Россией киргизской степи (см. Киргиз-кайсаки, XV, 99) создало необходимость охранения киргизов от насилий и хищничества хивинцев, кокандцев и поддерживаемых ими туркмен, господствовавших по течению Сыр-Дарьи. Военные действия с хивинцами начались в 1839 г. неудачным походом генерала Перовского, и возобновились в 1847 г., с укреплением русских на низовьях Сыр-Дарьи. В 1850 г., последовал целый ряд столкновений с кокандцами, имевший результатом занятие русскими Заилийского края и кокандской крепости Ак-Мечеть (ныне Перовск). На дальнем Востоке заняты были гр. Муравьевым-Амурским (XX, 193) левый берег и устье Амура. На Кавказе во все царствование Н. I велась, без решительных результатов, неустанная борьба с горцами (см. Кавказские войны, XIII, 857 и след.). По отношению к Зап. Европе основным принципом политики Н. I была борьба с революционным духом, заставлявшая Россию, по словам гр. Нессельроде, ‘поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять ее там, где она слабеет, и защищать ее там, где открыто на нее нападают’. Вопреки представлениям гр. Нессельроде, находившего, что России нет основания впутываться в бельгийские дела, готовился поход русских войск в Зап. Европу для восстановления порядка, нарушенного во Франции и Бельгии революцией 1830 г., но этому помешало польское восстание 1830—31 гг. (см.), подавленное после 9-месячной кровопролитной борьбы. За свою попытку Польша заплатила потерей конституции, замененной Органическим статутом (см. Царство Польское). Около этого времени (1831 г.) Н. I возымел мысль отдать Австрии и Пруссии часть только что усмиренной польской территории, за Вислой и Наревом. Проект этот подробно мотивирован в собственноручной записке имп. Н. I, напеч. в 8-м томе ‘Собрания трактатов и конвенций, заключенных Россией с иностранными державами’, изд. Ф. Ф. Мартенсом (СПб., 1888). Из нем. источников известно, что проект этот не встретил сочувствия в Берлине или к нему не отнеслись там серьезно. После усмирения Польши имп. Н. I желал принять общие и положительные меры прежде всего против поляков, а затем против либералов и революционеров вообще. В этом смысле между Россией, Австрией и Пруссией состоялось соглашение 1833 г., которым признаны ‘истинные начала права вмешательства’ — право и обязанность союзных государей оказывать друг другу помощь в политических кризисах. По личной инициативе имп. Н. I состоялось в 1846 г. присоединение Кракова (см.) к Австрии. В течение всего царствования имп. Н. I русская дипломатия постоянно отдавала предпочтение австрийским интересам перед прусскими, несмотря на услуги, оказываемые Пруссией России. Русский посланник в Берлине занимал исключительное положение: он имел надзор за немецкой печатью, требовал для нее цензурных стеснений, вообще заботился о внутреннем благоустройстве страны. Прежде чем дать своей стране сословное представительство (1847 г.), прусский король Фридрих-Вильгельм IV должен был выдержать трудную дипломатическую борьбу, но все представления, сделанные им имп. Н. I, не спасли его от гнева русского императора. В возникшем затем между Пруссией и Австрией споре о гегемонии в Германии Россия открыто приняла сторону Австрии. Имп. Н. I принудил Пруссию отказаться от военных действий против Дании (см. Германия, VIII, 505) и от национально-патриотических попыток, закончившихся, вследствие того, ‘ольмюцким позором’ (см. VIII, 506). В 1847 г., во время конституционного движения в Италии, Н. И. приказал отпустить заимообразно австр. правительству 6 млн. руб. из русского государственного казначейства и обещал, в случае надобности направить все находящиеся в распоряжении его силы на защиту австр. владычества в Ломбардии против Пьемонта и Франции. Высшей точки своего напряжения политика эта достигла в 1849 г., когда русские войска усмирили Венгрию, восставшую против Австрии (см. Венгерская война, V, 872). В конечном результате Россия возбудила к себе всеобщее нерасположение Европы, что и было основной причиной восточной войны (VII, 290). Война эта раскрыла, что во внутренней жизни России, при внешнем благоустройстве, царила полнейшая безурядица. Непригодность вооружения, отсутствие дорог, неустройство интендантской части дали себя почувствовать на первых же порах войны, везде обнаружилось казнокрадство и взяточничество. Могучая натура имп. Н. I не выдержала жестоких испытаний крымской кампании, нравственное потрясение сломило железное здоровье императора, надорванный организм не вынес простуды, и имп. Н. I скончался 18 февр. 1855 г. Как монарх, он любил окружать себя царской пышностью, как человек — отличался умеренностью и беспритязательностью. В критические минуты он выказывал большое самообладание и мужество, так, напр., в холерном 1831 г. он, без всякой охраны, появился на Сенной площади среди бушующей толпы и одним своим словом привел ее в повиновение. Дети имп. Н. I: имп. Александр II, вел. кн. Мария Николаевна, в замужестве герцогиня Лейхтенбергская, вел. кн. Ольга Николаевна, в замужестве королева Вюртембергская, вел. кн. Александра Николаевна (1825—44), супруга принца Фридриха Гессен-Кассельского, вел. кн. Константин Николаевич, вел. кн. Николай Николаевич, вел. кн. Михаил Николаевич.
Ср. Lacroix, ‘Histoire de la vie et du rХgne de Nicolas I’ (Пар., 1864—75, труд неоконченный, автор пользовался материалами барона Корфа), Thouvenel, ‘Nicolas I et NapolИon III’ (IL, 1891), Th. v. Bernhardi, ‘Unter Nicolaus I u. Friedrich-Wilhelm IV’ (Лейпц., 1893), бар. M. A. Корф, ‘Восшествие на престол имп. Н. I’ (СПб., 1877), гр. Блудов, ‘Последние часы жизни имп. Н. I’ (СПб., 1855), ‘Сборник Русск. Истор. Общ.’, т. 74 и 90 (бумаги секретного комитета 6 дек. 1826 г.) и 98 (материалы бар. Корфа и др.), труды С. С. Татищева (см.), Ярош, ‘Имп. Н. I’ (Харьков, 1890), Лалаев, ‘Имп. Н. I, зиждитель русской школы’ (СПб., 1896), ‘Имп. Н. I и 2-я франц. революция’ (‘Рус. Вестн.’, 1896, No 12 и 1897), Коргуев, ‘Русский флот при Н. I’ (‘Морск. Сборн.’, 1896), Савельев, ‘Истор. очерк инженерного управл. при Н. I’ (1897), Пыпин, ‘Характеристика литератур. мнений с 20-х по 50-е гг.’ (СПб., 1890).
Источник текста: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. XXI (1897): Нибелунги — Нэффцер, с. 119—124.
Николай I — русский император (царствовавший с 1825 по 1855). Заслуживает внимание то обстоятельство, что из числа законодательных актов о евреях, изданных в России с 1649 г. по 1881 г., половина, а именно около шестисот, относится ко времени Николая I. Этот обширный материал, охвативший самые разнообразные стороны еврейской жизни, был создан в значительной части под руководством государя. Возникшее при Александре I известное ‘Велижское дело’ (см. Евр. Энцикл., V, 398—406) стало принимать особенно угрожающий для евреев характер именно тогда, когда -. ™ заместил своего брата на престоле. Государь получал такие сведения от местных властей относительно велижского события, что уже в самом начале своего царствования приказал ‘в страх и пример’ другим евреям запретить общественное богослужение в городе Велиже, так как это происшествие показывает, что ‘жиды оказываемой им терпимостью их вере употребляют во зло’. Несомненно, что оправдательному приговору, вынесенному в 1835 г. Государственным советом, евреи были обязаны в значительной степени государю, добивавшемуся правды, несмотря на противодействие со стороны лиц, которым он доверял. Но все же благодаря тому, что в течение ряда лет государь находился под тяжелым впечатлением кровавого навета, который был создан местными властями, рассчитывавшими, несомненно, на религиозные чувства царя, в нем утвердилось предубеждение, будто еврейское вероучение представляет опасность для христианского населения. С другой стороны, обвинительный приговор Сената 1826 г. по делу об обращении двух католичек в еврейскую веру внушил государю уверенность, будто евреи вообще склонны обращать христиан в еврейство. И это представление как бы подтверждалось фактом распространения секты ‘жидовствующих’ (см.). Все это привело к тому, что законодательство о евреях в эпоху -. ™ получило в известной мере религиозную окраску. Вообще местные власти были склонны приписывать проступки отдельных евреев всему еврейскому обществу, трагическое ‘мстиславльское буйство’ (Евр. Энц., XI, 357) показало, что государь охотно шел навстречу правде, в минуту гнева наложивший кару на местное еврейское население, он не отказался от признания своей ошибки. Но евреям не всегда удавалось доказать лживость обвинений местной власти. И клевета делала свое дело. В сущности, представление правительства о вредоносности евреев было весьма неопределенное, не заключало в себе почти ничего конкретного, правительство признавало вредным то, что евреи живут обособленно от прочего населения, что они не всегда или не во всем подчинены общему государственному управлению, и с этим-то положением, созданным при содействии самого же правительства, кое-как связывался ‘религиозный фанатизм’ евреев. Однажды центральное правительство обратилось к властям Новороссийского края со специальным запросом — в чем заключается еврейский фанатизм, оказалось, что чуть ли не единственным грехом евреев было то, что у них горят по субботам свечи, а от этого могут быть пожары. Тем не менее правительственные меры, касаясь самых разнообразных сторон еврейской жизни, носили на себе печать борьбы с евреями как носителями известного вероучения. В жертву этой основной цели приносились прочие интересы. В январе 1826 г. комитет министров хотел подтвердить властям о соблюдении закона 1819 г., разрешившего допущение евреев к винокурению в великороссийских губерниях ‘до усовершенствования в оных русских мастеров’, но государь запретил пользоваться впредь услугами евреев-винокуров в этих губерниях и приказал всех их выслать в черту оседлости, когда же в 1827 г., ввиду крайней необходимости, государь удовлетворил ходатайство генерал-губернатора Восточной Сибири о разрешении принять оршанских купцов, евреев Давыдовых, на иркутские казенные заводы, то потребовал, чтобы с Давыдовых была взята подписка в том, что они обязывались никого не склонять в еврейскую веру. Это опасение миссионерской деятельности со стороны евреев, проявившееся, между прочим, в запрещении христианам служить у евреев (см. Евр. Энц., XI, стр. 492 и сл.), и вообще недоверие к нравственным качествам евреев легли в основание ряда законов, которые должны были удерживать евреев в пределах черты оседлости, к этому примешивались порой и экономические цели — ограждать христианское население от конкуренции евреев, а также стремление ввести возможно большее число евреев в ряды войск. Государь лично запретил удаленным из Киева евреям селиться ‘под Киевом’ (1833), не дозволил допускать евреев к подрядам на работы в столицах (1834), потребовал, чтобы евреи, получившие ученые степени, принимались на государственную службу ‘не иначе как в одних западных губерниях’ (1836), приказал приостановить водворение евреев в Сибири для земледельческого труда (1837). Когда началось выселение евреев из Севастополя и Николаева, высшие военно-морские власти и комитет министров хотел предоставить проживание в этих городах дряхлым родителям евреев-нижних чинов, состоявших на службе по морскому ведомству, но государь написал на докладе: ‘дозволить одним вдовым матерям’ (1837). Таким образом, отцы вовсе не могли оставаться при своих сыновьях, а матери — при жизни мужей. В другом же случае малолетние сыновья должны были расстаться со своими родителями, комитет министров постановил разрешить десятилетнему сыну и дочери вместе с матерью жить при отце, служившим нижним чином в рабочем экипаже, но государь отклонил это решение в отношении сына — ‘согласен, но сыну не иначе как ежели отец согласен включить сына в военные кантонисты, что впредь принять за правило’ (1838 г.). Когда главный начальник военно-учебных заведений, великий князь, возбудил ходатайство о разрешении евреям-извозчикам подвозить воспитанников полоцкого кадетского корпуса до Пскова, чтобы оттуда отправлять их дальше уже с русскими извозчиками, государь положил резолюцию: ‘согласен, но не до Пскова, а до Острова’ (1848). При разработке Положения о евреях 1835 г. одна треть голосов Государственного совета признала, что евреи-купцы должны пользоваться правом повсеместной торговли, остальные же члены высказались против этого, сославшись на то, будто еще Петр Великий не дозволил евреям приезжать в Россию, это заявление, исторически недостоверное, дало повод -. ™ положить резолюцию: ‘Вопрос сей разрешен Петром Великим, я его не осмеливаюсь разрешать’. Ограничения в праве передвижения были введены под разными предлогами и в тех местностях, где евреи жили массами — в Царстве Польском и Курляндии (см.). Особые стеснения в жительстве были установлены и в некоторых городах (см. Гетто, Евр. Энц., VI, 456—57). Только одна категория евреев стала водворяться вне черты оседлости, но не по собственной воле, а по принуждению, — то были взятые на военную службу, которая впервые была введена для евреев в 1827 г. Военная служба была применена к евреям в такой форме (см. Армия в России, Евр. Энц., III, 160 и сл.), которая указывала, что имелось в виду вырвать постепенно из среды еврейского населения значительную группу лиц, с тем чтобы насильственно крестить. Введенные в состав русской армии, евреи продолжали оставаться в глазах государя особой группой людей. Так, в 1832 г. последовало разъяснение, что ‘рядовые, поступившие в службу из евреев и остающиеся в сем вероисповедании, могут быть производимы в унтер-офицеры только за военные отличия, а в 1850 г. это правило было изменено в том смысле, что ‘рядовых из евреев, не принявших христианскую веру’, отличившихся в сражениях, можно производить в унтер-офицеры лишь с особого в каждом случае Высочайшего разрешения. При таком отношении высшей власти к евреям домогательства администрации и даже частных лиц, направленные к умалению прав евреев, легко удовлетворялись. Излюбленным орудием для достижения разнообразных целей служила мера выселений — евреи подвергались изгнанию из городов (Киев — по ходатайству купечества, Николаев и Севастополь, Троки — по просьбе караимов), помещичьих владений и военных поселений. То, что репрессивная мера выселения не вызывалась реальными потребностями, видно из того, что она почти нигде не осуществлялась полностью, несмотря на строжайшие повеления, достаточно отметить, что в 1843 г. государь лично повелел выселить всех евреев из пятидесятиверстной пограничной полосы в течение двух лет, причем свою резолюцию он заключил энергичными словами: ‘исполнить без всяких отговорок’, — и тем не менее это выселение, с ведома государя, не состоялось. Однако частичные изгнания, непосильное податное бремя, непомерные рекрутские наборы, возможность возникновения таких судебных дел, как Велижское или о ‘мстиславльском буйстве’, — все это надорвало живые силы в еврейском народе. Грозный призрак миссионерства стал между еврейским населением и правительством, и всякое законодательное мероприятие вызывало в напуганных евреях страх за завтрашний день. И в этих-то тяжелых условиях внешней жизни евреев правительство задумало реформировать их внутренний религиозно-общественный быт. Важнейшими законодательными памятниками этого периода являются Положения 1835 и 1844 гг. Положение 1835 г. ввело внутреннюю еврейскую жизнь в границы определенных параграфов, урегулировало законодательным актом некоторые ее стороны, не внеся изменений в культурно-общественный и религиозный быт, с одной стороны, прежняя роль кагалов (см. Евр. Энц., IX, 87—94) как органов самоуправления была подтверждена новым законом, с другой стороны, Положение 1835 г. ничего не предприняло с целью воздействия на образование еврейского юношества, на религиозные верования евреев вообще. Совершенно иной характер и задачу имело Положение 1844 г. ‘Отчуждение евреев от общего гражданского устройства и от полезного труда — гласил секретный в то время документ — побудило правительство принять меры к устранению сего зла. По точнейшим изысканиям найдено, что уклонение евреев от соединения с гражданским обществом скрывается в учении Талмуда. Никакие насильственные меры в течение многих столетий не могли поколебать фанатизм евреев, доколе правительства не обратились к нравственному их преобразованию уничтожением влияния Талмуда. На сих самых основаниях предположено действовать на евреев в России, начав с ослабления Талмуда, уничтожив постепенно все учреждения, препятствующие к слиянию евреев с гражданским обществом, и потом обращать их к полезному труду’. С этой целью в 1841 г. были намечены следующие меры: ‘1) действовать на нравственное образование нового поколения евреев через посредство еврейских училищ в духе, противном нынешнему талмудическому учению, 2) уничтожить кагалы и подчинить евреев общему управлению, 3) учредить губернских раввинов, которые, получая содержание от казны, влиянием своим могли бы содействовать видам правительства, 4) запретить употребление особой еврейской одежды, 5) открыть евреям способы заняться земледелием, 6) привести в порядок коробочные сборы с евреев и отделить потребные суммы на содержание училищ, раввинов и на переселение их на казенные земли, затем 7) разделить евреев, по свойству их занятий, на полезных, как-то: купцов, ремесленников и земледельцев, и на не имеющих постоянного, так сказать, производительного, способствующего общему богатству и благу занятия, подвергнув последних разным мерам ограничения, в том числе рекрутскому набору, втрое более против обыкновенного’. Мера ‘разбора’ была тяжела, но при всем том она не удовлетворила государя — он нашел, что брать с евреев-солдат втрое более, чем с христиан, недостаточно, надо брать впятеро более. A затем государь изменил порядок постепенного выполнения этих мер в том смысле, чтобы меру ‘разбора’ перенести на ближайшую очередь. Все это вызывалось представлением, будто евреи, в своей массе чуждые производительному труду, живут за счет остального населения (против этого взгляда решительно протестовал князь Воронцов, см. Евр. Энц., V, 789). Из намеченных мер важнейшими являлись: образование юношества, уничтожение кагала и разбор евреев на полезных и не занимающихся производительным трудом. Хотя Положение 1804 г. открыло евреям доступ в общие учебные заведения, число лиц, воспользовавшихся этим правом, было весьма невелико. Подавляющее большинство еврейского населения отказывалось от приобщения к общеевропейскому образованию, массовые крещения, сопутствовавшие распространению общего образования в Германии, крещения среди петербургской колонии, наряду с другими условиями еврейской жизни, отпугивали евреев от всего ‘европейского’, возникшая в Умани первая по времени общеобразовательная школа должна была вскоре закрыться под давлением консервативных кругов, если вслед за тем немногочисленной еврейской интеллигенции в Одессе (см. Одесса) удалось основать такую школу, то лишь благодаря энергичному вмешательству местной администрации, большинство одесских евреев противилось учреждению школы, а между тем евреи в Одессе пользовались видным общественным положением и не испытывали гнета со стороны администрации. Тем сильнее сказывалась неприязнь к просвещению в тех местностях, где евреи испытывали бремя и позор бесправия. Между евреями и христианами лежала пропасть, переступить которую могли только единичные евреи, и то лишь в крупных городах, где еврейское общественное мнение не сковывало личной воли в той степени, как в меньших городских пунктах. Как и вся тогдашняя еврейская жизнь, образование еврейских детей и юношества носило исключительно религиозно-национальную окраску. Такое положение вещей побудило в конце 30-х годов XIX в. министра народного просвещения Уварова возложить на правительство деятельную заботу о еврейском образовании. Уварову предстояло склонить H. I в пользу своего плана, а также возбудить благоприятное отношение со стороны евреев к правительственным мероприятиям. Одно и другое Уварову, так сказать, внешне удалось (см. Лилиенталь, Евр. Энц., X, 211—15). Но уже вскоре необходимость дальнейшего согласования взглядов на просветительное преобразование государя, с одной стороны, и еврейского общества — с другой, привели к коллизиям. Государь надеялся, что просвещение разрушит устои веками сложившегося быта евреев. Просветительная реформа была направлена к тому, чтобы перевоспитать подрастающее поколение в религиозном отношении. Было решено отвлечь евреев от Талмуда. С этой целью на средства самого еврейского народа были учреждены с соответствующей программой так называемые ‘казенные школы’ 1-го и 2-го разряда, в которых изучение Талмуда было сохранено лишь на время, с тем чтобы затем совершенно устранить его. Недоверие к еврейскому обществу побудило правительство отдать школы в ведение христиан, часто совершенно необразованных (см. Казенные еврейские училища, Евр. Энц., IX, 110 и сл.). Одновременно начались полицейские гонения на еврейских народных учителей (меламедов), в течение веков руководивших народным образованием. Эти крутые меры усилили в широких массах тревожное опасение о намерениях правительства. К тому же одновременно с открытием школ и после того стали издаваться такие законы, которые, касаясь в сущности малозначительных сторон еврейской жизни, пугали евреев, обрушиваясь на освященные давностью привычки и обычаи. Однако, с другой стороны, эти меры встречали полное одобрение среди некоторых более образованных кругов, которые даже лично не могли отказываться от устаревших обычаев, боясь консервативного большинства, образованные евреи сами тайно хлопотали о вмешательстве правительства в вопросы внутреннего быта (однажды они просили не выдать раввинам их имен). В 1844 г., по настоянию государя, была установлена особая плата за ношение еврейской одежды (длиннополого сюртука), в 1848 году налогом было обложено ношение ермолки (ермолку носят в России и другие народы), в 1850 году последовало Высочайшее повеление о воспрещении евреям носить еврейскую одежду (см. Одежда). Все эти меры, усугубив недоверие к намерениям правительства, развили в еврейском населении так называемую ‘школобоязнь’. Вместе с тем и образованные круги стали постепенно относиться отрицательно к предпринятой реформе, так как правовое положение не только не было облегчено, но даже ухудшилось. Здесь следует отметить, что именно в тот момент, когда важнейшие меры, направленные, по заявлению правительства, к приобщению евреев к общей культуре и русской гражданственности, были осуществлены, последовало секретное Высочайшее повеление, чтобы евреи не принимались на государственную службу, хотя это разрешалось законом, который официально продолжал действовать. — Что касается вопроса о кагале (см. Евр. Энц., IX, стр. 87—94), то в сущности, если не уничтожение, то реформа кагала уже давно отвечала назревшим нуждам широких масс, и возможно, что упразднение этого института при условии подчинения евреев общим учреждениям, на равных с христианами правах, скорее всего при тогдашних условиях привело бы евреев к культурному сближению с прочим населением. Но в тот последний 20-летний период, когда постепенно создалось новое законодательство, правительство еще более ограничило участие евреев в сфере общественного самоуправления. И когда в 1844 г. кагал был официально уничтожен и все еврейские дела поступили в ведение дум и ратуш, то оказалось, что управление еврейскими делами почти совершенно ушло из рук евреев, а между тем гражданская оторванность осталась в силе, с другой стороны, бывшие функции кагала, вызывавшие ропот в населении — взимание налогов и сдача рекрутов, — были сохранены за общинными заправилами (о предположенном делении евреев на полезных и бесполезных — см. Разбор). — Следует указать, что правительство -. ™ усиленно заботилось о широком привлечении евреев к земледельческому труду. Принятые вначале стеснительные меры были вскоре отменены, и тогда еврейские земледельческие колонии достигли значительного развития (см. Евр. Энц., VII, 755 и сл.). Как ни были тяжки и в нравственном, и в материальном отношении разнообразные стеснения, которым подвергались евреи в течение всего царствования Н. I, наиболее мрачную память по себе в народной массе оставили последние годы, ознаменованные появлением в еврейском обществе так называемых ‘ловчиков’. Чтобы заставить еврейские общества представлять требуемое число рекрутов, которое не покрывалось даже сдачей стариков и детей, в 1853 г. еврейским обществам, а также главам семейств было разрешено ловить в своей местности евреев, принадлежащих к другому обществу и не имеющих паспорта при себе, и сдавать их в солдаты в погашение рекрутской недоимки. Это привело к ужасным злоупотреблениям и насилиям. Наемные ‘ловчики’, пользуясь поддержкой со стороны общинных заправил и низшей администрации, сдавали в солдаты любого встречного, они вторгались в дома и вырывали детей, которых немедленно же отправляли в качестве кантонистов. В эти годы, полные трагических событий, страдания евреев достигли, казалось, крайних пределов. И когда со вступлением на престол императора Александра II институт кантонистов был упразднен, ‘ловчики’ исчезли и вообще условия военной службы были облегчены, недавнее прошлое запечатлелось в народной памяти в самых мрачных красках.
Ср.: М. Моргулис, Вопросы еврейской жизни, СПб., 1889, его же, Из моих воспоминаний, Восход, 1895, И. Оршанский, Русское законодательство о евреях, СПб., 1887, О Лернер, Евреи в Новороссийском крае, Одесса, 1901, М. Песковский, Роковое недоразумение, Еврейский вопрос etc., СПб., 1891, . Марек, Очерки по истории просвещения евреев в России, Москва, 1909, Юлий Гессен, Закон и жизнь, СПб., 1911, его же, Смена общественных течений, сборник ‘Пережитое’, т. III, его же, Попытка эмансипации евреев в России, сборник ‘Пережитое’, т. I, его же, Из летописи минувшего, там же (2-я часть), С. Цинберг, Исаак Бер Левинзон и его время, Еврейская Старина, 1910 г., вып. IV, С. Дубнов, Исторические сообщения, Восход, 1901 г., кн. IV и V, А. Паперна, Из Николаевской эпохи (Воспоминания), сборники ‘Пережитое’, т. II и III, C. Гинзбург, Забытая эпоха, Историко-культурные очерки, Восход, 1896, Рув. Кулишер, Итоги. Надежды и ожидания передовой части русских евреев за 50 лет (1838—88), Киев, 1896, Леванда, Хронологический сборник законов и положений etc., СПб., 1874, Систематический указатель литературы о евреях, СПб., 1893, Рукописные материалы.
Источник текста: Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона, т. 11: Миддот — Община, стлб. 709—716.