Анатолий Федорович Кони
Незамеченная смерть заметного человека
(Памяти А. Н. Пешковой-Толиверовой)
Комментарии
Незамеченная смерть заметного человека, Кони Анатолий Федорович, Год: 1924
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Кони А. Ф. Воспоминания о писателях.
Сост., вступ. ст. и комм. Г. М. Миронова и Л. Г. Миронова
Москва, издательство ‘Правда’, 1989.
OCR Ловецкая Т. Ю.
Передо мною собрание ценных материалов, дающих возможность с разных сторон оживить воспоминания об Александре Николаевне Пешковой-Толиверовой, с которой меня связывали дружеские отношения в течение более полувека. Мы познакомились в 1871 году, и хотя наша жизнь шла по разным дорогам и во встречах наших бывали большие перерывы, но при каждом свидании я видел перед собою прежнюю чуткую к просвещению и общественным нуждам и сердечно отзывчивую на них женщину, которой годы не умаляли ни энергии, ни трудоспособности. Буря войны и гроза революции вызвали собою широкое забвение о многих, выходящих из ряда людях, жизнь и деятельность которых в свое время живо интересовали современников. ‘Злоба дня’ последнего десятилетия затмила их живой образ, и память о них, лишь у немногих, по словам поэта, ‘как нищий в дверь стучится боязливо’. Случилось так и с Александрой Николаевной, скончавшейся 1 декабря 1918 г. Жизнь ее прошла в общении с самыми разнородными, но всегда выдающимися людьми,— в литературном и педагогическом труде, направленном обыкновенно на назревшие вопросы жизни и их служителей. К этим вопросам она относилась не с бесплодным созерцанием и добрыми намерениями, которыми, как известно, вымощен ад, но умела служить им горячим словом и бескорыстным делом. Вот почему кажется справедливым помянуть ее в пятую годовщину ее кончины и бросить беглый взгляд именно на ее слова и дела.
Нельзя отрицать того, как неправильно было поставлено у нас воспитание молодого поколения. Семья обыкновенно очень мало давала для развития в ребенке воли и характера и для внедрения в его душу безусловных правил нравственности. Ребенку приходилось нередко становиться или капризным бичом окружающих, или несчастным свидетелем домашних раздоров, причем его старались привлечь к сочувствию той или другой из враждующих сторон. Часто не обращалось никакого внимания на чуткость ребенка к впечатлениям и на глубокий след, оставляемый ими в его памяти. Житейские заботы, суды и пересуды родителей, неосторожные характеристики ими окружающих, давая вредную пищу пытливой детской душе, не питали ее здоровыми и облагораживающими образами. Пройдя такую печальную домашнюю школу, ребенок вступал в школу настоящую, причем семья часто считала этим свою заботу о воспитании оконченной, возлагая ее на училище. Но училище ее не исполняло, да и по своему устройству в большинстве и не могло исполнить, а забивало юную голову знаниями, подводя всех под один ранжир без всякого внимания к свойствам и темпераменту учеников и лишь очень редко давая в лице исключительных учителей пищу сердцу и совести учеников и заботясь только о гимнастическом развитии их ума. С такой подготовкой отрок, становясь юношей, вступал в жизнь, делаясь часто, под влиянием ее суровых требований и жестоких ударов, жертвою своей бесхарактерности, отсутствия нравственных устоев и ободрительных образов прошлого. Поэтому здоровая литературная и педагогическая деятельность должна направляться не только на детство и отрочество, но и на тех, кому последние обязаны своим существованием и чей долг вооружить их по мере сил для борьбы с жизнью. Стремясь к такой цели, выступила в своей издательско-редакционной деятельности Александра Николаевна. Познакомившись с Татьяной Петровной Пассек — автором замечательной для своего времени книги ‘Из дальних лет’,— она сделалась сотрудницей иллюстрированного журнала для детей младшего возраста ‘Игрушечка’, а затем, по смерти Пассек, которой она посвятила свои глубоко прочувствованные воспоминания, стала с 1887 года редактировать этот журнал, постепенно его расширяя помещением лучших детских французских и немецких рассказов и привлекая к участию в нем выдающихся русских писателей. Эти сотрудники сделали журнал ‘Игрушечку’ весьма содержательным, внеся в него — вместо обычных для детей рассказов, толкающих их на путь суеверия или занимающих юное воображение картинами хитрости или военной жестокости,— знакомство с родной природой и с проявлениями в человеке доброты и самоотвержения. Достаточно просмотреть какой-нибудь год ‘Игрушечки’, чтобы видеть, как умно и старательно составляла каждый номер журнала Александра Николаевна. Вот, например, 1895 год. В нем ряд живых и талантливых рассказов, направленных на развитие в детской душе доброты, сострадательности и чувства справедливости. Тут мы находим стихотворения Вейнберга, Дрожжина, Фофанова, Величко и прозу Лескова, Мамина-Сибиряка, Баранцевича и др., находим превосходные, интересные и для взрослых очерки Кайгородова из природы и блестящие рассказы Горбунова-Посадова из времен преследования христиан в Риме, проникнутые глубоким чувством. Почти все это иллюстрировано рисунками Бем, Каразина и Репина, а портреты выдающихся сотрудников снабжены их автографами. Таким образом юный читатель не только слышал автора, пришедшего к нему с приветом и мягким, осторожным отношением к его впечатлительному в этом возрасте сердцу, но и видел его лицо и даже знакомился с его почерком. Рассказы и стихи иностранных авторов снабжены тщательным и точным, буквально подстрочным переводом. При ‘Игрушечке’ издавались ежегодно шесть томиков элементарного природоведения для детей, снабженных рисунками, составляемых преимущественно профессором Ю. Н. Вагнером и Д. А. Коропчевским.
Одного знакомства юных читателей с главнейшими явлениями природы, однако, мало. Окруженная ими, создается и идет деятельная жизнь человека. На ее развитие имеют влияние внушительные примеры, даваемые образами замечательных людей. Это вполне понимала Александра Николаевна — и в четвертую серию ‘Библиотечки журнала ‘Игрушечка’ ею внесен ряд биографий писателей, служителей искусства и изобретателей: Теннисона, Фультона, Стефенсона, Уатта и др. с их портретами, черты из детства Ломоносова, Гейдена, Паганини, Айвазовского, Линнея и Рубинштейна, и все заключено столь необходимым в наше время очерком под названием ‘Люди долга’. Рассматривая ‘Игрушечку’ и прилагаемое к ней, нельзя не проникнуться уважением к строго выдержанному и проникнутому одной идеей редакторскому труду и не сказать: ‘Нет! Это не ‘Игрушечка’, которую можно с годами бросить, это — светоч знания и любви, лучи которого, запавши в душу ребенка, будут ему светить всю остальную жизнь’.
Издавая ‘Игрушечку’ для детей младшего возраста, А[лександра] Н[иколаевна] несомненно сознавала, что материал, даваемый этим журналом, быть может, слишком серьезен для ребенка до восьми лет, когда на первом плане должна стоять без ущерба нравственной цели рассказа главным образом его занимательность, а не поучительность. Она становится редактором журнала ‘Для малюток’, богатого живыми и богато иллюстрированными рассказами из жизни животных и сценками из детской жизни, подписанными, между прочим, такими видными литературными именами, как П. П. Гайдебуров и Коропчевский. Можно, однако, пожалеть, что она не решилась уклониться от укоренившейся, к сожалению, традиции, рекомендующей занимать ребенка баснями, смысл и вывод которых понятен лишь взрослым,— баснями, изобилующими картинами торжества жестокости, ухищрений и обманов. Вообще детское чтение очень интересовало А[лександру] Н[иколаевну]. В оставшихся после нее рукописях есть подробное рассуждение о влиянии книги на развитие ума и характера ребенка и горячий протест против неразборчивого чтения книг исключительно для развлечения, причем она цитирует мнение в этом отношении Марка Аврелия, Эмерсона и Шопенгауэра. Она, очевидно, разделяла тот справедливый взгляд, что ‘ребенок есть отец взрослого’, и эти впечатления, внедрившиеся в детскую память, влияют на поступки взрослого иногда и без ясного с его стороны сознания. Есть в этих рукописях и ‘Тезисы’ редактора ‘Игрушечки’, в которых возбуждаются, между прочим, вопросы: какие книги желательны в дошкольный период (от 7 до 9 лет), когда одновременно с физическим ростом идет и духовный рост ребенка и складываются душевные основы, остающиеся на всю жизнь, также какие требования должны быть предъявлены к ‘детской литературе’, чтобы оградить ее от спекулятивного характера.
При таких условиях воспитания, о которых говорено вначале, необходимо не только здоровое — путем удовлетворения любознательности детей благотворными примерами — научение детей, но и руководящие указания и разъяснения для родителей. Сознавая это, А[лександра] Н[иколаевна] предприняла с 1893 года издание педагогического сборника ‘На помощь матерям’, содержащего богатое собрание научных и популярных статей по вопросам, возникающим при серьезном взгляде на задачи воспитания. Для примера можно взять этот сборник за 1900 год, на страницах которого помещены между практическими указаниями на способ и приемы преподавания статьи о детской талантливости, внимании при домашнем и школьном обучении, о развитии общественности у детей, о единении семьи и школы, о серьезных ответах на детские вопросы и т. п. и ряд ученых докладов, имеющих отношение к заботе о здоровье детей: Блуменберга о заразных заболеваниях и способах предупреждения их, Оппенгейма о нервных болезнях и воспитании, доктора Ельциной о сифилисе и общественном здоровье, А. Н. Шабановой о помощи в несчастных случаях и, наконец, доклад столь жестоко похищенного смертью профессора Розенбаха — о ненормальных детях.
Забота о правильной постановке детского воспитания не покидала Александру Николаевну и в более поздние годы. Она вызвала ее обращение к ‘великому писателю земли русской’, который в ответ писал ей за год до своей смерти: ‘Давно следовало мне отвечать на ваше милое письмо, но задержало меня, кроме нездоровья и занятий, главное то, что хотелось бы и хочется ответить на ваши огромной важности вопросы насколько могу основательно, чего до сих пор не удосужился или не сумел сделать. Ваши вопросы не оттого только, что вы их сделали, неотступно стоят передо мной. Кое-что я, мне кажется, имею сказать об этом великом деле — охранение детской чистоты и праведности и от всегда угрожающего им развращающего влияния старших — и непременно скажу, если успею, и сообщу вам. Дружески приветствую вас. Лев Толстой’. Воспоминания свои о встречах с Толстым Александра Николаевна поместила в редактируемом ею в 1911 году журнальчике ‘Красные зори’, посвятив свою большую статью ‘Светлой памяти Толстого’.
Рядом с издательско-редакторскою деятельностью у Александры Николаевны шла личная литературная работа. Ее живой характер и отзывчивость на культурные стороны жизни заставляли ее встречаться со многими выдающимися деятелями, вглядываться в них и запечатлевать свои впечатления и воспоминания в отдельных очерках, часть которых, к сожалению, не была окончена и оставалась в рукописи, в различных вариантах. Из напечатанных следует отметить очерк, посвященный Н. С. Лескову, с которым ее связывали многолетние дружеские отношения, обширная переписка с ним рисует очень ярко этого глубоко талантливого, нервного, ворчливого и вместе с тем всегда готового на посильную помощь ‘нуждающимся и обремененным’ человека. Преклоняясь перед талантом великого артиста Эрнеста Росси, А[лександра] Н[иколаевна] посвятила ему обширную биографическую статью с подробным разбором его игры, главным образом, в шекспировских трагедиях и с описанием прощального обеда, данного ему в Петербурге артистами, писателями и художниками. В бумагах ее сохранились фотографии и портреты Росси с самыми теплыми благодарственными надписями, называющими ее самым дорогим своим другом (‘mia piu сага amica’). И к знаменитому итальянскому патриоту и борцу за единство родины — Гарибальди отнеслась она с горячим чувством и подробно описала свое посещение в 1872 году острова Капреры, где пребывал раненный при Аспромонте Гарибальди, узнавший о ее ‘любящем’ уходе в Риме за ранеными гарибальдийцами и пожелавший увидеться с нею в своем уединении. Это описание, помещенное в ‘Историческом вестнике’, полно интереснейших подробностей, рисующих оригинальную повадку героя, его образ жизни и домашнюю обстановку, его трогательную скромность и его воспоминания о нашем Пирогове, уберегшем, вопреки другим врачам, его раненую ногу от ампутации. В бумагах А[лександры] Н[иколаевны] сохранились две характерные фотографические карточки Гарибальди с любезными подписями и два письма, в которых он рекомендует ей один одобряемый им журнал в Ливорно (‘un buon giornaletto’) и шлет теплый и задушевный привет русскому народу, имеющему принять участие в будущих мировых задачах. Познакомилась она в Риме и с гениальным виртуозом Листом в салоне немецкой писательницы Шварц и описала впечатление, производимое им и его игрою, а также своей беседой с ним и его самобытные и свободные, несмотря на носимый им костюм аббата, взгляды на общественные вопросы.
И некоторые наши русские артисты и писатели были в дружеских с нею отношениях. Достаточно указать на ее воспоминания о Ф. М. Достоевском (‘Красные зори’, 1911 г.), письма к ней Я. П. Полонского, на трогательные воспоминания о Н. В. Шелгунове по поводу 25-летия его смерти, касающиеся и его друзей Н. К. Михайловского и Засодимекого, на письма к ней Шеллера и ряд писем народного поэта Сурикова, в которых последний делился с нею своими житейскими скорбями и своим унынием, переходившим в отчаяние. Предполагая в 1875 году издать сборник ‘Мысль и труд’, А[лександра] Н[иколаевна] пригласила его в сотрудники, и он отвечал ей: ‘Сборник Ваш предназначается для юношей, скажите им о тех горе и страданиях, которые испытывают умственные труженики, посылаю для сборника стихотворение ‘Труженик’. Сборник был, однако, конфискован. ‘Что остается делать… Ни по складу ума, ни по нашему характеру мы под эту мерку не подойдем. Сидеть сложа руки в отупении, похоронить себя заживо в могиле, чтобы сердце сгнило и ум высыхал — дело скверное…’ Когда в 1880 году Суриков умер, А[лександра] Н[иколаевна] написала о нем прочувственный отзыв с биографическими данными, названный ею ‘Поэт-страдалец’. Была она в дружеских отношениях и с талантливой артисткой Стрепетовой, и в прочувствованных воспоминаниях о последней, написанных Александрой Николаевной, содержатся очень ценные черты для характеристики этой богато одаренной, с суровою наружностью и добрым сердцем великодушной артистки, отдавшей серебряные венки, поднесенные ей публикой в пользу голодающих, крайне резкой и независимой в своих взглядах и действиях и в то же время безусловно подчинявшейся своему юному сыну Виссариону. Живописуя удивительную, потрясающую зрителей игру Стрепетовой в ‘Горькой судьбине’ Писемского, Александра Николаевна рассказывает, как во время первого представления известного врача С. П. Боткина несколько раз вызывали за кулисы к терявшей силы, горько плакавшей артистке, игравшей Елизавету и лично на себе пережившей ее горькую долю и душевные терзания.
Наконец, она напоминала обществу о литературных трудах Клавдии Лукашевич и Ольги Шапир и о научных трудах Безобразовой. Ее отзывы об этих лицах рисуют ее самое и ее стремление нарисовать образы хороших людей в такое время, когда все были поглощены вестями о войне и когда такое напоминание тем более уместно, что мы и в обычное время, по выражению Пушкина, ‘ленивы и не любопытны’.
Вместе с таким отношением к житейским встречам Александра Николаевна набросала ряд воспоминаний о событиях и обстоятельствах своей личной жизни. Таковы сохранившиеся в ее бумагах наброски: ‘Маленький опыт на человеке’, темой для которого послужили, по-видимому, дуэль Евгения Утина с Жоховым, имевшая последствием, кроме смерти Жохова, еще два самоубийства — его жены и ее сестры, ‘Дрезден’, на религиозную тему, ‘Картинки из жизни художников в Риме’ и т. д.
Наконец, она интересовалась и психологической стороной волновавших общественное мнение уголовных процессов. Это сквозит в ее рукописи ‘Автору ‘Прелюдии Шопена’ (Л. Л. Толстому) и в особенности в статье ‘О деле Ландсберга’, где она проводит мысль о том, что активное участие в военном кровопролитии, награждаемое и поощряемое, должно развивать в людях с заснувшей совестью готовность истреблять тех, кто стоит им на пути к достижению тех или других житейских благ, ссылаясь на свое поощренное прошлое. Замечательно, что этот Ландсберг, ‘отличившийся’ в Восточной войне и убивший вредного для него ростовщика, в своей оправдательной записке, поданной следователю, но не оглашенной на суде, именно утверждал, что, отнимая жизнь на войне у людей, ему никакого зла не сделавших, и будучи воспитан в этом духе, он, конечно, имел право ‘устранить’ человека, который ему оказывался опасным на пути к достижению личной цели.
По образу мыслей Александра Николаевна принадлежала к ‘людям шестидесятых годов’, пережившим эпоху ‘великих реформ’ и оставшимся ей верными несмотря на разные житейские испытания. Среди сохранившихся после нее рукописей есть очень характерные черновые письма к издателю ‘Нового времени’ А. С. Суворину, пятидесятилетний юбилей которого праздновался в 1909 году с особой торжественностью многочисленными поздравителями в дворянском собрании. Отдавая справедливость личной доброте Суворина и его большому литературному дарованию, она писала ему: ‘Я не буду в дворянском собрании, не буду и на ужине, и знаете почему? В собрании на ужине будут говорить многие и многое, но не скрою, что я мало верю в эти публичные излияния… Искренное чувство скромно и стыдливо. В данный момент для очень многих Вы большая величина, и на Вас смотрят из всех даже самых отдаленных уголков России, но я смотрю на Вас не в то время, когда Вы стоите на эстраде дворянского собрания, окруженный тысячною толпою. Нет, не этот момент Вашей жизни мне дорог. Мне дорого то славное время, когда толпа не менее многочисленная следила за всем нам — людям того времени — дорогим и блестящим ‘Незнакомцем’. Вы помните эту толпу. Она была иная. Ее любовь к Вам была бескорыстная. Тогда ведь Вы не занимали Вашего нынешнего положения. Тогда Вы были только скромным ‘Незнакомцем’ и Вас любили только за Ваше личное я. Да, то были славные годы с их строгой неподкупностью, с их страстной верой в лучшее будущее. Вы помните все это? Да будет благословенно то время. Читая о приготовлениях к Вашему юбилею, я мысленно около Вас, но не в дворянском собрании, а на Васильевском острове, в маленькой бедной квартирке А. Г. Маркозовой, где в 1871 году мы с Вами познакомились и Вы — в то прекрасное время, как живой, стоите предо мною…’
Способная очень увлекаться доверием к людям — в чем ее нередко сердито упрекал в письмах Лесков — она не раз в жизни испытывала тяжелые нравственные потрясения. И забвения и лекарства от них она искала в многосторонней и кипучей деятельности, отдавая ей всецело и все свои силы, и все свое время. Поэтому не одну ее литературно-педагогическую работу следует вспомнить. Как ‘шестидесятница’, она приняла самое живое участие в постепенном развитии борьбы за женское равноправие. Падение крепостного права дало первый толчок стремлению русской женщины завоевать себе равноправие с мужчиною во всех сферах деятельности, которые могут быть ей доступны по ее физической природе. Прежние изящные ‘куколки’ и ‘кисейные барышни’ в большинстве оказались поставленными пред альтернативой выхода замуж или личного заработка. Но с усложнением и удорожанием жизни брак становился все затруднительней и делался для многих предметом роскоши. Оставалось работать. Для возможности и успешности этой работы необходимо было создание путем обычая и законодательных мер такого положения, при котором личное стремление к труду не встречало бы препятствий в предрассудках, лицемерном уважении к ‘призванию’ женщины и в законодательном застое. Нужно было пойти дальше и шире, чем указывал безумный губитель родины Вильгельм II, говоривший, что задача женщины должна исчерпываться четырьмя ‘К’: ‘Kinder, Kche, Kleider, Kirche’ {Дети, кухня, платье, церковь (нем.).}. Выдающиеся русские женщины стали пробивать брешь в обманчивой твердыне этих взглядов. Имена Софьи Ковалевской, двух Тарновских, Философовой, Стасовой и Шабановой не могут и не должны быть забыты. Среди них заметное место заняла и Александра Николаевна, с жаром отдавшаяся женскому освободительному движению и начавшая ему служить словом и делом. Она явилась одною из учредительниц и горячей сотрудницей Русского женского взаимно-благотворительного общества, объединившего в своих стенах и отдельных учреждениях ряды интеллигентных тружениц под умелым председательством достойной А. Н. Шабановой, неустанная деятельность которой заслуживает отдельного очерка.
Александра Николаевна несколько трехлетий входила в состав совета Женского взаимно-благотворительного общества и во все его существовавшие при нем специальные отделы и кружки, делая в общих собраниях обширные, живо изложенные и проникнутые большою теплотою доклады и представляя проекты расширения и углубления деятельности Общества. Так, ею внесены были обширные и разработанные до мельчайших практических подробностей проекты общежития при Обществе и центральной столовой при нем. Ею же были сделаны в Обществе доклады о положении интеллигентных работниц и о положении прислуги, в последнем из которых очень ярко изображены лишения необходимых условий нормальной жизни, составляющие удел большинства прислуги, особенно женской. В одном из заседаний вслед за смертью Анны Павловны Философовой ею произнесена речь, в которой она тепло и выпукло изобразила кипучую натуру и безграничную участливость к чужим несчастью и горю этой замечательной женщины.
Горячая поборница женского равноправия, она не ограничивалась участием в съездах союза женщин, а стала издавать и редактировать с 1899 года литературный журнал ‘Женское дело’, посвященный вопросу о расширении прав и улучшению положения женщины в различных условиях общежития. Первый номер этого журнала начинался портретом Софьи Ковалевской с приложением автографа ее, еще нигде не напечатанного, прекрасного по глубине и форме стихотворения.
В 1900 году Александра Николаевна приняла самое деятельное участие в учреждении и организации Общества помощи недостаточным больным образованным женщинам, имевшего целью обеспечивать временно или постоянно тружениц и в особенности учительниц, находящихся в безвыходном положении вследствие потери трудоспособности. Располагая значительными средствами, состоящими из членских взносов и небольших пожертвований, Общество сосредоточило все свое внимание именно на помощи больным, для посещения которых были избраны участковые попечительницы. Находящиеся в нужде больные пользовались бесплатными советами врачей — членов Общества, лекарствами, здоровой пищей и, наконец, ввиду состояния своего здоровья, помещались в больницы и санатории на средства Общества. При увеличении средств Общество стало входить в сношение с курортами и отправлять своих больных в Старую Руссу, на кумыс в Самарскую и Уфимскую губернии, в Крым и на Кавказ, а в 1911 году приобрело в собственность небольшой участок земли в Финляндии, около санатории Халила и построило собственную санаторию для туберкулезных, названную ‘Ауринко’ (‘Солнышко’) и рассчитанную на двадцать две больных. Рядом с этим Александра Николаевна участвовала в Обществе, имевшем свою санаторию в Лесном, и не только постоянно работала в советах этих обществ, но и по несколько лет бывала избираема их председательницей, энергично хлопоча об усилении их средств путем официальных сношений, в материально тяжелые для них времена, устройством подписок и публичных сборов.
Нужно ли говорить, что всякое общественное бедствие или широкое начинание находили в ней сочувственный отзвук. Так, она усердно хлопотала об осуществлении резолюции женской Лиги мира (основанной доктором А. Н. Шабановой), взывавшей об установлении ‘мира в мире’ и собравшей двадцать четыре тысячи подписей со всех концов России, и участвовала в докладах на женском съезде в 1908 году в Петербурге.
Жизнь покойной Александры Николаевны была полна жаждой труда, направленного на общественное развитие, преданность родной литературе и деятельною любовью к людям, ‘quand mme et malgr tout’ {Вопреки всему и несмотря ни на что (фр.).}, как любят говорить французы. На доброжелательные упреки некоторых, знавших ее, в излишней торопливости и хлопотливости она, сходя в могилу, 76 лет от роду, могла бы, оглядываясь на свою трудовую жизнь, сказать: ‘Я всегда в своих стремлениях и желаниях следовала завету известного человеколюбца доктора Гааза: ‘Спешите делать добро’.
Жизнь с ее круговоротом и ‘злобами дня’ оставляет в памяти о встреченных людях отдельные эпизоды и черты. Это своего рода кусочки мозаики. Но когда проходят годы и оказывается возможным собрать эти кусочки и сопоставить их, то выходит целая мозаичная картина, заставляющая порадоваться, что пришлось знать такого человека, а иногда и пожалеть, что в свое время люди недостаточно внимательно вглядывались в его внутреннюю сущность.
Такую мозаичную картину представляет жизнь Александры Николаевны для тех, кто захочет вдуматься в ее труды и достойную искренней симпатии личность.
На заседании Петроградского Русского библиологического общества 14.XI.1924 г. Кони прочитал доклад об А. Н. Пешковой-Толиверовой. В ЦГАЛИ (фонд И. И. Горбунова-Посадова, No 122) хранится машинописная копия статьи, помеченная 25-м сентября того же года. Напечатана в т. 7 Собрания сочинений.
…собрание ценных материалов.— Архив Толиверовой хранится в ИРЛИ (ф. 227) и ЦГАЛИ (ф. 1674).
…прочувствованные воспоминания — ‘Светлой памяти Т. П. Пассек’ (журнал ‘Родник’, 1914, NoNo 4 и 5).
…в ответ писал ей…— Толстой — Толиверовой 27.ХII.1908 г.
Это описание…— Помимо ‘Исторического вестника’ (1882, No 8), в ‘Неделе’ (1870, NoNo 22—24) она поместила ‘Между гарибальдийцами. Воспоминания русской’ и др.
‘…дорогим и блестящим ‘Незнакомцем’ — в 1909 г. отмечалось 75-летие А. С. Суворина (ИРЛИ, ф. 227).
…прекрасного… стихотворения.— ‘Если ты в жизни хоть на мгновенье…’ (1899), напечатано в журнале ‘Женское дело’, No 2 за указанный год.