Петр Невежин
Петр Невежин
Неуравновешенная
Неуравновешенная
I
I
II
II
III
III
IV
IV
Неуравновешенная, Невежин Петр Михайлович, Год: 1909
Время на прочтение: 18 минут(ы)
— Это ни на что не похоже! Бродить Бог знает где, водиться с лицами, на которых косятся благонамеренные люди, считать, что все существующие семейные и общественные порядки следует изменить — бред психопаток и психопатов, а наша дочь находит такую компанию для себя самой подходящей. Но я укрощу ее. Она узнает, что и моей доброте может прийти конец.
Такими угрозами сыпал вице-губернатор одного из университетских городов, Евгений Петрович Сверкалов. Это был полный, среднего роста, шатен, с приятным лицом, небольшой лысиной и с бакенбардами без усов.
Евгений Петрович прохаживался по гостиной, а на диване сидела его жена Софья Матвеевна, полная женщина с добрым выражением в лице.
В это время из столовой доносился стук расставляемой посуды. Это еще более раздражало Сверкалова.
— Не угодно ли! Время подходит обедать, а ее нет как нет.
Софья Матвеевна, зная характер мужа, не решалась заговорить, чего только и ждал разгневанный администратор, чтобы напуститься на жену. Видя, что она хранит упорное молчание, муж не выдержал.
— Ты словно оглохла и онемела, — резко заметил он.
— Мне нечего сказать.
— Значит, ты находишь поведение Анюты вполне резонным?
— Что тебе до того, как я нахожу. Ты сам можешь все обсудить.
— Я обсудил и вижу, что она дрянная, неуравновешенная девчонка, а ты прескверная мать.
Сверкалова сделала движение, чтоб уйти, но муж остановил ее.
В прихожей раздался звонок и послышался женский голос. Сверкалов вынул часы и с укоризной заметил:
— На десять минут опоздала, да еще язык чешет с горничной.
— Иду, иду, — проговорила молодая девушка, входя в гостиную.
— Нужно было сделать раньше, — упрекнул ее отец. — Ты знаешь — я не люблю дожидаться.
— Ты всегда говоришь, что надо иметь терпенье, вот и покажи пример, — шутливо заметила Анюта, целуя отца в щеку.
— Где ты до сих пор шаталась, — строго спросил отец, направляясь в столовую.
— Папа, я давно сказала тебе, что не намерена давать отчета в том, что делаю и докладывать о том, где была. Но ты сказал ‘шаталась’. Фи! Барышня и вдруг шатается.
— Барышня! Ха, ха. Разве это звание еще сохранилось?
— Оно из твоего лексикона, я и недерзаю пробовать прибегать к новейшей номенклатуре.
— Ты еще насмехаешься!
— Смею ли я!
Подозревая, что между отцом и дочерью произойдет схватка, заговорила Софья Матвеевна.
— Тебе не мешало бы прикусить язычок.
Анюта сидела за своим прибором, упорно смотрела в тарелку и, едва сдерживая улыбку, мешала ложкой горячий суп.
— Тебе непременно хочется рассердить меня, — обратился к ней отец.
— Что ж такое, если и посердишься.
— Не смей дразнить меня! — проговорил Сверкалов, возвышая голос.
— Что ж ты кричишь? Ведь ты знаешь, что я ни капельки не боюсь тебя.
— Анюта! — строго проговорила мать.
— Молчу, молчу.
Евгений Петрович грозным взглядом посмотрел на дочь, но промолчал, не желая поднимать обычной истории.
Обед прошел тоскливо. Встав из-за стола, Евгений Петрович демонстративно вышел в кабинет, а Анюта, что-то напевая, отправилась в свою комнату, но тотчас же вышла и подбежала к двери, за которой слышалось кряхтение Сверкалова.
— Папа!
— Что еще? — с неудовольствием спросил отец.
— Сегодня ко мне должны прийти три подруги и два студента. Ты не прогонишь их?
— Что ж так мало назвала? Побольше бы.
— Могу! А все-таки скажи — выгонишь или нет.
— Во-первых, я никого еще не выгонял, а во-вторых, дай мне покой.
— Если выгонишь, я пойду шататься.
Сверкалов тяжело вздохнул и, повернувшись набок, с раздражением объявил:
— Не выгоню, только не беспокой меня.
— Не выгонит, не выгонит, не выгонит, — нараспев проговорила убегая Анюта. Она радовалась особенно тому, что в числе гостей должен был прийти студент Георгий Игнатьевич Усманцев, в которого она была влюблена.
Уладивши с отцом, Анюта отправилась к Софье Матвеевне, чтобы поговорить об угощении.
— Мамочка, раскошеливайся, — начала она шутливо. — Ты знаешь, что сегодня ко мне пожалуют гости, надо их угостить как следует. Горячего не подавай, а чтоб были сардины, ветчина, сыр, колбаса, бутылка вина и сладкое печенье. Изволь все это купить.
Сверкалова молча выслушала дочь и с неудовольствием заметила:
— За расходами и не постояла бы, но ты знаешь с каким неудовольствием относится к твоим гостям отец. И вообще он настолько не одобряет твоего поведения, что сегодня за тебя досталось мне.
Анюта вспыхнула и иронически заговорила.
— Вот как. Хорошо же. Сегодня у меня гостей не будет и вы освобождаетесь от всяких расходов.
Сказав это молодая девушка пошла в прихожую, позвонила и, когда горничная подала ей верхнее платье, стремительно сбежала с лестницы.
Узнав от прислуги, что дочь ушла из дому, Софья Матвеевна всполошилась.
‘Безрассудная’, — подумала мать и отправилась к мужу, но Сверкалов так сладко спал, что ей не захотелось его тревожить. Но когда Евгений Петрович вышел из кабинета, она робко начала:
— Анюта ушла.
— Как ушла? Что ты хочешь этим сказать?
— Рассердилась, что ни ты, ни я не сочувствуем сборищам, которые она посещает. Вот и теперь — не сказала ни слова и куда-то умчалась.
— Беда с ней, — потирая лоб и опустив голову, проговорил отец.
Софья Матвеевна махнула рукой и, покачав головой, сказала:
— Действительно с ней трудно справляться. Все, что я говорю, не производит на нее впечатления, но я не прибегну ни к каким мерам, потому что не хочу, чтобы дочь разлюбила меня.
Старый бюрократ тоже желал избежать чего-либо резкого и стремился, потихоньку восстановить в доме нарушенный порядок. Но Анюта ‘гнала свою линию’ и не думала об уступках. После столкновения с матерью она вышла на улицу и стала соображать, как ловчее выйти из щекотливого положения. План был быстро составлен.
— Обойду подруг и сообщу им, что фестиваль не состоялся, студентам пошлю о том извещение, а родителям — экзекуция.
При этом намерении Анюта замялась. Ей жаль стало отца и мать, и она решила на первый раз наказать стариков умеренно.
С такими мыслями она звонила в квартиру члена судебной палаты Ивана Дмитриевича Долгунина, бывшего товарища по университету отца. С дочерью Долгунина, Настей, Анюта училась вместе и сохранила к ней самые дружеские отношения.
Рослая, с крупными выразительными чертами лица и хорошим бюстом подруга детства была полным контрастом своей приятельницы. Всегда спокойная и рассудительная, с плавными движениями и внушительным тоном, Долгунина отличалась стойкими убеждениями. Анюту она очень любила как непосредственную натуру, вечно увлекающуюся и далекую от практических соображений.
— Настя, случился скандал, — проговорила запыхавшаяся Анюта и обняла подругу, — фестиваль откладывается.
— Не вижу в этом никакого скандала. Что случилось?
— Недовольны! Родители недовольны! Они находят, что наша компания держит себя слишком независимо. Каково? Их надо проучить.
Хозяйка молчала и с улыбкой смотрела на свою гостью.
— Да, да, надо проучить, — продолжала Анюта, — на первый раз я сделаю вот что: не сообщу им о том, что не вернусь сегодня домой и останусь ночевать у тебя.
Настя нахмурилась,
— А не будет ли это слишком жестоко?
— Ну пусть, в другой раз умнее будут.
Долгунина не стала возражать, полагая, что подруга одумается и отправится домой, но Сверкалова, обойдя приглашенных, снова зашла к ней. Тогда Настя нашла нужным обратиться к своей матери за разрешением.
Марья Павловна, нервная, худощавая женщина, с неудовольствием заметила.
— Я недовольна, что ты оставляешь у себя ночевать. Если бы у нее не было своего дома.
Настя перебила ее.
— Мама, прости голубушка, так пришлось. Анюта чем-то очень расстроена, а в таких случаях слово подруги лучше успокаивает, чем слова отца и матери. В другой раз я не оставлю ее.
Марья Павловна потрепала по щеке свою любимицу и, поцеловав ее, пошла в спальню.
Получив согласие матери, Настя сообразила, что нужно быть очень осторожной.
Она написала записку и послала ее к Сверкаловым, уведомляя, что их дочь останется ночевать у нее.
Скоро в доме Долгуниных все затихло. Поговорив немного, подруги погасили свечи и пожелав одна другой спокойной ночи, умолкли.
Настя скоро заснула, но Анюта лежала, заложив руки за голову, и широко открытыми глазами смотрела в темноту. Ей представилось, какое беспокойство переживает ее мать.
‘Верно, не ложится спать и прислушивается, не раздастся ли звонок или не подъедет ли извозчик’.
Анюта более и более стала проявлять волнение. Она ворочалась с боку на бок, садилась на кровать и закрывала лицо руками. Пробило два часа. Волнение молодой девушки достигло крайних пределов. Она вскочила с постели и, сделав несколько шагов, остановилась посреди комнаты. Потом зажгла свечу и подойдя к спящей Насте, стала потихоньку будить ее.
— Кто тут? — спросила испуганная девушка.
— Я. Хочу идти домой.
— Как домой? В эту пору!
— Я не могу далее терпеть. Что теперь чувствует мама. Она измучилась от неизвестности, не зная, где я и что со мной. Я сейчас оденусь, а ты прикажи Маше проводить меня.
Наста расхохоталась. Этот смех как огнем обжег Сверкалову.
— В такую минуту и ты можешь смеяться надо мной. Я не ожидала от тебя этого.
Анюта упала лицом в подушку и горько заплакала. Долгунина подошла к ней, желая успокоить, но едва сказала несколько слов, плакавшая вскочила на ноги и, сдерживая голос, прошептала:
— Ты должна презирать меня. Да, должна, потому что ни одна хорошая дочь не захочет мучить свою мать, а я сделала это и, ты вправе даже смеяться надо мной.
Выпалив эти фразы, Анюта схватила платье и, проговорив ‘домой, домой’, стала одеваться.
Сдержанная и корректная Долгунина не без удовольствия наблюдала за душевными муками, происходившими в Анюте. Она поняла, что в душе этого капризного, неуравновешенного ребенка пробудились благородные инстинкты. Это тронуло Настю и она с самым теплым чувством обратилась к подруге.
— Успокойся, неугомонная! Твоя мать знает, что ты ночуешь у меня.
Анюта замерла.
— Как! Знает? От кого?
— Я написала ей записку и уведомила, что ты у нас.
Лицо Анюты засветилось.
— Известила? Известила?
Сказав это, Анюта бросилась на шею подруге и стала душить ее.
— Милая, божественная, спасибо тебе. Какая я перед тобой жалкая и ничтожная. Ты должна презирать меня. Но что же делать, если я не могу быть такой, как ты. Стоит появиться в моей головке какой-нибудь мысли, и я не могу удержаться, чтоб не сделать так, как хочется.
Несколько минут длилась дружеская беседа, а затем через четверть часа Анюта спала уже безмятежным сном.
На утро девушки заспались и горничная напрасно старалась пробудить их. Только ласковый, но властный голос Марьи Павловны заставил Настю и Анюту расстаться с подушками.
Напившись кофе и поблагодарив хозяев за гостеприимство, Сверкалова отправилась домой. Дорогой она соображала, что надо говорить матери.
‘Что было бы если бы Настя не известила о том, что я у нее? С какими бы глазами я переступила свой порог’?
Набравшись духу, Анюта бойко вбежала по лестнице и смело вошла в комнату Софьи Матвеевны.
— Мамочка, прости, что я задержалась у Долгуниных. У них собралась большая компания и Настя никак не хотела отпустить меня.
Сверкалова, собиравшаяся побранить Анюту, при виде личика дочери смягчилась и с нежным упреком проговорила.
— Не пугай нас. Ты знаешь, как мы беспокоимся о тебе.
Софья Матвеевна несколько раз поцеловала дочь и добавила:
— Я была против твоей вечеринки, а теперь разрешаю тебе собрать свое общество.
Обрадованная Анюта бросилась на шею матери и стала осыпать ее лицо горячими поцелуями.
Хотя все и обошлось благополучно, но проказница чувствовала большую неловкость, тем более, что мать с первых слов высказала готовность сделать удовольствие — разрешила собрать гостей.
Однако Анюта недолго находилась в дурном настроении духа. Новые впечатления захватили ее и она со свойственною ей неуравновешенностью стала метаться из стороны в сторону.
Особенно ее занимала вечеринка, на которую она давно уже пригласила своих друзей.
В назначенный день и час гости аккуратно сошлись. Между ними заметными лицами были Настя Долгунина, Вера Челябина, Катя Сучкова, Шура Тураева и студент Георгий Игнатьевич Усманцев.
Как названные лица так и остальные пришедшие отличались большой экзальтированностью… Только Долгунина составляла исключение.
Вера Челябина, небольшого роста, курносенькая брюнетка с черными глазками и густыми бровями, никогда не оставалась спокойна. Заложив руки за спину, она быстро ходила по комнате и говорила без умолку, не слушая того, кто ей возражал. Сучкова совершенно бесцветная личность никогда не высказывала своих суждений, а только поддакивала другим. Усманцев как истинный джентльмен всегда был одет с иголочки, гладко выбрит, изящно причесан и надушен хорошими духами. Все знали, что Анюта чувствовала к нему большую склонность, и это делало молодого человека героем вечера.
Сначала гости уселись в приемной, но скоро отправились в комнату Анюты, где отсутствовала официальная обстановка, мешающая оживлению.
Едва компания расселась по местам, как Челябина громко возгласила.
— Анюта, Теберинцева прислала отказ. Она не желает участвовать в нашем благотворительном спектакле.
— Как не желает? Как не желает! Как не желает… — послышались вопросы.
— Так не желает, так не желает! Ей известно, что мы не пользуемся благоволением начальства, она и боится не угодить ему. Как нам быть?
— Устроить ей грандиозный скандал, — отчетливо проговорила Анюта, — да такой скандал, чтобы она убралась из города.
— Да, да, необходимо, — соглашались остальные.
— А раньше этого составим коллективный протест и отошлем его ей, — предложила Челябина.
Компания согласилась и с этим, возразил один Усманцев.
— Я позволю себе заметить, что мы несправедливо относимся к Теберинцевой. Она имеет право поступать как хочет.
— Вы слишком снисходительны. Надо помнить общественные интересы и карать тех, кто забывает их. К таким госпожам надо быть строже и действовать решительно. Наше время не такое, чтобы прощать пренебрежение к благому делу. Довольно и того, что своевольничает администрация.
Анюта проговорила это до того забавно и напыщенно, что Долгунина расхохоталась.
— Ах, Анюта, Анюта! Хорошо, что тебя не слышит отец. Дочь вице-губернатора и громит чиновников.
Но молодая хозяйка не унималась.
— Довольно было произвола! Мы должны идти против него в какой бы форме он не проявлялся. Итак, господа, мы протестуем.
— Конечно, — согласилась Сучкова. — Сначала напишем протест, а потом произведем демонстрацию.
— Верно, верно, — послышались голоса.
— Георгий Игнатьевич, извольте садиться и писать протест, — распоряжалась Анюта.
Усманцеву пришлось исполнить волю хозяйки. Текст был набросан, одобрен и Челябина стала уже его переписывать набело, но вошла горничная приглашать в столовую.
Гостей встретила Софья Матвеевна. Сначала молодые люди стеснялись присутствия вице-губернаторши, но Анюта быстро сбросила этот гнет.
— Господа, вы не смущайтесь. Мамаша только видом пугает, а на самом деле она дама, приятная во всех отношениях.
Некоторые из гостей улыбнулись. Софья Матвеевна пригрозила дочери пальцем. Шалость Анюты благотворно подействовала на собравшихся и все принялись за то, что стояло на столе.
Когда чаепитие окончилось и общество разбилось на части, Анюта с Усманцевым подошли к окну и негромко заговорили.
— Вы на меня нехорошо смотрели, — тихо заметил студент.
— Молите Бога, что так смотрела, а по-настоящему я должна была совсем отвернуться от вас.
— За что же?
— Еще вы спрашиваете! Трус и увалень. Зачем вы признались мне в любви? Зачем?
— Затем, что люблю вас, и если не делаю предложение, то только потому, что к вашему отцу невозможно подступиться. Пожалуй он сочтет это дерзостью и меня выжмут из университета.
— Вот хорошо-то будет! Вы, как пострадавший будете нуждаться в участии и я стану вашим утешением. Хорошо сказала?
— И тут вы шутите!
— Разве я могу серьезно говорить, когда вы так дурно говорите о моем отце? Он хороший человек.
— Если так… завтра же я сделаю предложение.
Анюта задумчиво проговорила.
— Хорошо, только вот что! Поклянитесь, что всю жизнь вы будете моим другом… и рабом.
— Зачем же рабом?
— Так хочу.
Усманцев махнул рукой.
— Рабом, так рабом!
— Вот и умник. Но вы все-таки обождите. Я сначала подготовлю почву.
Студент любуясь смотрел на свою невесту и тихо проговорил:
— Как я вас люблю.
Анюта приложила палец к губам и прошептала:
— После!
В богатой гостиной вице-губернатора, молодежи было не по себе и они опять вскоре очутились в комнате Анюты, куда им подали конфеты, фрукты и вино.
Беспокойная хозяйка тотчас же затронула интересовавший всех вопрос о Теберинцевой.
— Что же наш протест переписан набело? — обратилась она к Челябиной.
— Да. Извольте подписывать.
Протест был подписан и вручен Усманцеву для доставления по адресу.
В первом часу ночи компания разошлась.
Проснувшись на другой день, Анюта, лежа в постели, стала соображать, как лучше начать атаку на отца. Напролом идти ей казалось рискованно и она решила действовать через мать. Выбрав минуту, она подошла к Софии Матвеевне и положив ей руку на плечо, вкрадчиво начала.
— Мамочка, я знаю, что ты добрая и хорошая.
Сверкалова подозрительно посмотрела на дочь и, покачав головой, заметила:
— Твоя ласковость всегда не перед добром. Ты верно что-нибудь затеваешь.
— Конечно, я хочу просить вас, но моя просьба самая невинная.
— Послушаем.
— Видите, мамаша… я решила, что мне пора выйти замуж.
— Может быть есть уже и жених?
— Конечно. Я выбрала…
Сверкалова перебила ее.
— Вероятно под пару себе. Тогда это молодец будет хоть куда.
— Мамочка, да разве я худая, — ласкаясь как котенок щебетала Анюта. — Я чудная!
— Что же тебе от меня надо?
— Родительское благословение, — с комическим пафосом проговорила шалунья.
— Ты и тут не можешь обойтись без дурачества?
— Так веселее! А кто мой жених — извольте скажу, — Георгии Игнатьевич.
— Хороший выбор! Ему надо учиться, а ты его тащишь к венцу.
— Одно, другому не мешает. Это нынче в моде. Вот ты мамочка и скажи отцу — так, мол, и так.
— А как я смотрю на твою затею, тебе не интересно знать? А если я нахожу, что ты поступаешь не только неблагоразумно, а нелепо? Тогда что? Может быть, ты безумно влюблена в него!
— Нет мамочка, но я его люблю, а главное мне хочется стать замужней женщиной. Теперь я стеснена принять кого хочу, ехать куда-нибудь, а тогда я буду вольной птицей.
— А муж! Он тебя и не так скрутит.
— Что такое? Скрутит! Пусть попробует, так я моментально брошу его и приеду к вам.
Сверкалова только пожала плечами.
— Ты не в своем рассудке! От мужа некуда уезжать.
— Это вы так рассуждали. А теперь просто, чуть что и вон его.
— Что ты говоришь! Это даже стыдно говорить. Угомонись сначала, а потом выходи замуж.
— Нет, нет, нет! Вы пожалуйста не отговаривайте меня, а то я не отвечаю за себя. Недавно за такой совет я отчитала, а потом раскаялась.
— Я знаю, что ты шалунья, но дурного ничего не сделаешь. Хорошо, я поговорю с отцом, но только тогда, когда подойдет удобная минута.
Анюта успокоилась и поцеловала мать. Но в душе этой неуравновешенной особы всегда происходила суматоха. Ей не сиделось на месте и она старалась попасть туда, где все кипело и бурлило.
Теберинцева не обратила никакого внимания на протест, доставленный ей Усманцевым. Тогда общество психопаток под командой Анюты решилось приступить к делу.
В ближайший спектакль, в котором участвовала обреченная артистка, враждебные ей элементы собрались в театр и разместились как было установлено. Едва Теберинцева показалась на сцене, как во всех углах зрительного зала стал раздаваться кашель, некоторые сморкались, другие шикали, третьи громко вздыхали. Смущенная такой встречей артистка, как бы окаменела и не двигалась с места. Часть публики, желая противодействовать скандалистам, стала аплодировать. Наступил такой хаос, что пришлось опустить занавес.
Тут вмешалась полиция и стала забирать виновных беспорядка. В числе других привлечена была и Анюта. Увидя ее, полицеймейстер смутился и ласково обратился к ней,
— Прошу вас пройти в контору.
Но Анюта храбро огрызнулась.
— Вы хотите освободить меня, потому что я дочь вице-губернатора? Не желаю. Я останусь вместе со всеми.
Слово ‘вице-губернатор’ произвело впечатление. Одни возмутились тем, что дочь такого крупного лица затесалась в скандальную историю и бравирует своим положением, другие, напротив, с большим сочувствием смотрели на молодую девушку.
Полицеймейстер попал в очень затруднительное положение. Вести вместе с другими дочь своего начальника — дело немыслимое, а освободить ее невозможно, так как она сама не желает быть освобожденной. По этому случаю полиции пришлось прибегнуть к необычайной мере — отпустить всех, но записавши адреса.
Анюта торжествовала. Подруги обнимали ее и к только что случившемуся скандалу прибавился другой — публичное чествование предводительницы психопаток.
Полицеймейстер тотчас же поехал с докладом к губернатору, а Анюта вернулась домой, но ни словом не обмолвилась, о том, что произошло в театре.
На другой день утром лакей доложил Евгению Петровичу, что его желает видеть полицеймейстер. Сверкалов, не исправлявший в то время должности губернатора, очень удивился неурочному визиту.
‘Верно что-нибудь насчет цензуры’, — подумал он и вышел в приемную.
— Извините, что решаюсь беспокоить вас, — смущенно начал представитель полицейской власти, — но к этому меня обязывает долг службы.
— В чем дело? — спокойно проговорил Сверкалов, указывая гостю кресло.
— Вчера в театре ваша дочь участвовала в демонстрации против одной артистки. Произведен был большой беспорядок, так что пришлось составить протокол о нарушении общественной тишины и спокойствия. Я хотел выделить Анну Евгеньевну, но она наотрез отказалась принять мою любезность. Вот я и приехал доложить вам о прискорбном случае и получить указание, как поступить.
Сверкалов растерялся. Он видное лицо администрации, а его дочь участвует в противозаконных действиях. Что подумает высшая власть!
Подумав немного, Сверкалов обратился к полицеймейстеру.
— Нельзя ли, Иван Ефимович, замять это дело.
— Своею властью я не могу, так как составлен протокол, но если прикажут… я могу это устроить.
— Хорошо, вы будете извещены.
Полицеймейстер откланялся и вышел, а Евгений Петрович отправился в кабинет, чтобы надеть форму и ехать к губернатору. Одевшись, он велел позвать к себе дочь.
Анюта молча вошла и остановилась у двери. Отец смотрел на нее пронизывающим взглядом.
— До чего ты дошла! — с трагическим оттенком в голосе проговорил Сверкалов.
— Ни до чего, — совершенно равнодушно ответила девушка.
— Как ни до чего! Публичный скандал, в котором ты участвовала по-твоему ничего? После этого мне нечего с тобой разговаривать, а скажу коротко: своим поведением ты подрываешь мой служебный авторитет и я, по твоей милости, могу потерять место. Я надеюсь, что у моей дочери не низкая душа и что она не может равнодушно относиться к участи отца. Если же я ошибаюсь, то ты узнаешь, как тяжела моя рука. Ступай и подумай о том, что я тебе сказал.
Анюта вышла от отца униженной. Если б Евгений Петрович шумел, кричал или сделал резкий выговор — она легко бы перенесла это все, но спокойный тон и горечь, слышавшаяся в его словах, произвели на девушку потрясающее действие. Она пошла в свою комнату, глубоко опустилась в кресло и стала соображать. Это занятие для нее было непривычно, поэтому мысли Анюты сразу пошли в разброд. Для нее ясно было только одно, что в этой гадкой истории кто-нибудь кроме нее должен быть виноват, кому она могла бы высказать то, что чувствует.
Наскоро одевшись, она пошла к дому, где жил Усманцев, и через дворника вызвала его на улицу. Едва улыбающийся Георгий Игнатьевич подошел к ней, она накинулась на него.
— Так вот вы какой! В любви объясняться умеете, а сами делаете мне подвохи?
Озадаченный Усманцев стоял молча, вытаращив глаза.
— Что смотрите? — продолжала Анюта. — Отчего не остановили меня, когда я шла на скандал, который мы устроили Теберинцевой,
— Разве можно вас было остановить, когда вы сами были зачинщицей.
— Что такое ‘сама’! Мало ли что нам, неопытным девушкам, может прийти в голову. На то вы мужчина, чтобы обсудить и вовремя остановить кого надо, так вас на это нет, а теперь что вышло? Отец может потерять место. У, бессовестный!
Несчастный Усманцев совершенно опешил. Как всякий влюбленный, он способен был перенести все, от любимой девушки, но тут был не каприз Анюты, а нечто более серьезное.
— Анна Евгеньевна, — начал студент внушительным тоном. — Вы напрасно обвиняете мене. Влиять можно на того, кто выслушивает то, что говорят. Вы же находите себя умнее других и считаете себя всегда правой.
— Неправда! Я всегда слушаю благоразумных советов и я не виновата, что вы только умеете таращить глаза и ни разу не сказали еще мне дельного слова.
Говоря это Анюта так размахивала руками, что обращала на себя внимание прохожих. Усманцев, наконец, не выдержал и остановился:
— Что вы стали как истукан? Идите!
— А я думаю, что не лучше ли нам совсем расстаться.
— Как! Расстаться? И этот злит меня! Должно быть вы сговорились уложить меня в могилу.
— Зачем же вы так несправедливо осуждаете меня?
— Ах вот что! Обиделись? Разве я сказала что-нибудь нехорошее? Голубчик, миленький, простите. На меня ведь нельзя сердиться. А вы рассердились, значит, я недаром назвала вас бессовестным. Ну, хороший, славный… Паинька! Хотите я вам дам руку поцеловать?
Усманцев рассмеялся и нежно ответил.
— Конечно, хочу!
— Вот и мир. Но что же будет с отцом! Я боюсь идти домой.
— Я не знаю, что будет, но вам надо идти домой не только скорей, а сейчас.
— Вы сказали, что я никого не слушаюсь и опять ошиблись. Иду. А вы завтра в шесть часов приходите на бульварчик и я там буду.
Анюта протянула своему жениху кокетливо руку и, поматывая головой, поспешно направилась к дому.
Евгений Петрович уже вернулся от губернатора и в волнении ходил по кабинету. Там же была и Софья Матвеевна.
Вскоре в комнату Анюты вошла горничная и объявила, что папаша требует ее к себе. Провинившаяся побледнела, закусила губу и не торопясь пошла к отцу.