Е. И. Замятин
Неугасимый огонь
<,Предисловие к роману Г. Уэллса ‘Неугасимый огонь’, 1922>,
КОММЕНТАРИИ
Неугасимый огонь, Замятин Евгений Иванович, Год: 1922
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Беседы еретика
М., ‘Дмитрий Сечин’, ‘Республика’, 2010.
Кто же не знает Уэллса? Кто не помнит чудесные его сказки о морлоках и элоях, о марсианах и лунных людях, о новейшей химической шапке-невидимке, о проснувшемся спящем, о войне в воздухе? Кто забыл его причудливую и научную, лукаво-логическую и насмешливую фантастику, его аэропланы, дирижабли, лаборатории, машины, огромные будущие города, полные рева, гула, жужжанья, проводов, колес, граммофонов, газет, реклам?
И вот, оказывается, мы все-таки еще не знаем Уэллса. Вы развертываете последние его романы — и вдруг там, на асфальтовых тротуарах, среди бензиновых фимиамов, красных знамен, патентованных средств и людей в котелках — вы встречаете… Бога. Социалист, математик, химик, шофер, аэропланный пилот — вдруг заговаривает о Боге. После его научно-фантастических и реалистических романов — вдруг трактат: ‘God the invisible King’ — ‘Бог — невидимый Король’, и роман ‘The Soul of a Bishop’ — ‘Душа епископа’ — о религиозном повороте в душе англиканского священника, и роман ‘Joan and Peter’ — ‘Джоана и Питер’, где герой Питер ведет диалог с Богом, и роман ‘The Undying Fire’ — ‘Неугасимый огонь’, в сущности, не роман, а спор о Боге.
Этот, неожиданный как будто, поворот Уэллса к религиозным темам произошел недавно, в наши последние дни-годы, с началом мировой войны, с началом европейских революций, и это объясняет все. Случилось только то, что вся жизнь сорвалась с якоря реальности и стала фантастической, случилось только то, что осуществились фантастичнейшие из прозрений Уэллса, фантастика свалилась сверху на землю. И, естественно, неугомонному авиатору надо неизбежно лететь куда-то еще выше, еще дальше, на самое верхнее небо. Нелепая как будто война, неоправданная как будто гибель миллионов людей перед многими поставила мучительный вопрос: зачем? За что? Не есть ли вся жизнь просто бессмысленный хаос? И от этого вопроса, конечно, не мог уйти и Уэллс.
Разрешает его он, как и надо было ожидать, отрицательно: нет, жизнь не бессмысленна, нет, в жизни все же есть смысл, и цель, и мудрость. И, оказывается, еще очень давно, в 1902 году, в своих ‘Прозрениях’ он писал: ‘Можно признавать или, что вселенная едина и сохраняет известный порядок в силу какого-то особого, присущего ей качества, или же можно считать ее случайным агрегатом, не связанным никаким внутренним единством. Вся наука и большинство современных религиозных систем исходят из первой предпосылки, а признавать эту предпосылку для всякого, кто не настолько труслив, чтобы прятаться за софизмы, признавать эту предпосылку — и значит верить в Бога. Вера в Бога означает оправдание всего бытия…’
Так на фундаменте разумности, целесообразности всего бытия Уэллс строит храм своему Богу — и рядом на том же фундаменте воздвигает свои научные лаборатории, свои социалистические фаланстеры. И вот такой, как будто неожиданный, такой, как будто непонятный, поворот Уэллса к религиозным темам — становится понятным.
Первый из упомянутых романов Уэллса о Боге — это ‘The Soul of a Bishop’ — ‘Душа епископа’. В написанном для издательства ‘Всемирная литература’ предисловии к переводу своих сочинений Уэллс называет этот роман ‘ироническим отражением перемен, происшедших в англиканской церкви под напором времени’. Но именно иронии-то здесь меньше, чем где-нибудь у Уэллса, и чувствуется, что автор еще раз для себя решает вопрос: годится ли ему английский достаточно чопорный и лицемерный Бог? Наполовину реальное, наполовину фантастическое содержание романа очень ясно отвечает на этот вопрос. Перед читателем — достопочтенный английский епископ, богатый, счастливый в семейной жизни, делающий великолепную карьеру. Как будто все хорошо, как будто нечего желать. Но у епископа заводится что-то в душе — маленькое, незаметное, как соринка в глазу. И соринка не дает покоя ни днем, ни ночью, соринка вырастает в мучительный вопрос: да есть ли тот Бог, которому служит епископ? И есть ли этот Бог тот самый Христос, какой заповедал все отдать неимущим? Епископ пробует лечиться у одного, другого психиатра и наконец попадает к молодому врачу, одному из излюбленных Уэллсом дерзких научных революционеров. Этот начинает лечить епископа совершенно по-иному, чем все: он не тушит, а наоборот раздувает беспокойное пламя в душе епископа, он снабжает епископа чудесным эликсиром, который подымает его дух до состояния какого-то экстаза, уводит его из нашего трехмерного мира в мир высших измерений, и епископ своими глазами видит Бога и беседует с Ним один раз, другой и третий. Этот Бог совсем не тот, какому до сих пор служил епископ, и епископ уходит от старого Бога, уходит от богатства, уходит от семьи. Епископ становится в ряды религиозных и социальных еретиков, в ряды тех людей, для которых все правительства в мире знают одно лекарство — тюрьму.
Теологические мотивы второго романа ‘Джоана и Питер’ и третьего ‘Неугасимый огонь’ — близко связаны между собой: в обоих человек выступает обвинителем Бога, создавшего зло и допускающего в мире существование зла, и в обоих обвинители (Питер — в одном романе, и мистер Хасс — в другом) приходят к выводу, что во всех несчастьях — виноват сам человек, и уничтожить зло — это дело единого миллионнорукого человечества.
Весь израненный, изуродованный после боя с немецким авиатором, Питер в бреду бросает Богу упрек:
— Отчего Ты не проявляешь Себя? В мире так много зла… Эта ужасная трата жизней на войне… Как Ты можешь переносить всю эту жестокость и грязь?
— А что? Это вам, людям, не нравится?
— Нет.
— Тогда измените все это.
И дальше современный Бог излагает новую, современную главу теологии: ‘Я вовсе не самодержавный злой тиран, как некоторые из вас думают, если бы это было так, Я бы уже давно тебя первого пристукнул громом. Нет, Я управляю на демократических началах и предоставляю вам самим работать за себя. Я вам не мешаю. Отчего вы, например, не уничтожаете своих королей? Вы можете’. Люди могут, но они недостаточно хотят.
И Питеру становится все более ясным, что ‘Великий Древний Экспериментатор’ прав и мудр, зло так же целесообразно в космическом организме, как боль в организме человека: это — предупреждение, что надо торопиться лечить болезнь.
Бог — мудр, и стоит ли спорить о том, что Он такое? Пусть для одних он такая же реальная личность, как сам Питер, пусть для других он еще более абстрактная идея, чем корень из -1. Важно одно, что во всех религиях одна и та же великая мысль: научить людей всеобщему братству. Не смешно ли биться насмерть из-за вопроса о том, как именно произносить слово ‘братство’?
Если прочитать еще и последний предлагаемый читателю в настоящей книге роман ‘Неугасимый огонь’ — будет совершенно достаточное число слагаемых, чтобы получить полную формулу того, что Уэллс называет Богом. Станет ясно: конечно же, его Бог — это лондонский Бог, и конечно, лучшие фимиамы для его Бога—это запах химических реакций и бензина из аэропланного мотора. Потому что всемогущество этого Бога — во всемогуществе человека, человеческого разума, человеческой науки. Потому что это не восточный Бог, в руках которого человек — только послушное орудие: это Бог западный, требующий от человека прежде всего активности, работы. Этот Бог знаком с английской конституцией: Он не управляет, а только царствует. И хоругви этого современного Бога, конечно, не золотые и не серебряные, а красные: это Бог — социалист.
Любопытно отметить, что композиция ‘Неугасимого огня’ чрезвычайно близка к диалогу ‘Иов сын Иова’, напечатанному лет 10 назад иезуитом Этьеном Жираном в одном итальянском католическом журнале. Так же, как и у Уэллса, — у Этьена Жирана показан некий современный Иов (у Жирана он живет ‘в одном из самых цветущих промышленных городов Голландии’). Так же, как у Уэллса, у Этьена Жирана — к новому Иову, раздавленному несчастьями, являются его друзья — и заходит спор о Боге. Так же, как и у Уэллса, у Этьена Жирана обвинителем Бога является этот новый Иов. Ту же самую, что и у Уэллса, веру в божественное, безграничное могущество единого, коллективного человека — мы находим и у Этьена Жирана, но только здесь она горит не в новом Иове, как у Уэллса, а в другом действующем лице — Тзофаре, одном из собеседников Иова.
‘Не Богу надлежит победить зло и водворить справедливость, но людям. Не Бог устанавливает человеческие отношения, не Он председательствует в человеческих судах и управляет государствами, но люди. Не Бог создал разделение на социальные классы, не Он наделил благоденствием домашние очаги одних и нищетою других, но человеческий эгоизм. Не Богу надлежит осушить источники страдания, но нам.
…И такое время придет. Человечество сумеет уничтожить горе и физические страдания. Оно извлечет из недр плодородной почвы ‘реки из молока и меда’, о которых в своих благочестивых мечтах говорили пророки, реки, от которых утолят жажду и напитаются будущие поколения.
И это не мечта: это завтра будет действительно, если только люди сумеют этого пожелать. И пусть они готовятся в битву, смело готовятся в бой с враждебными силами, без страха, храбро и могущественно. Редуты берутся приступом. Бог поддерживает всех мужественных и хочет, чтобы мы победили по своей воле…’
Эти идеи Тзофара у Э. Жирана очень близки к тем, которые Уэллс в ‘Неугасимом огне’ проповедует голосом м-ра Хасса. Бог Тзофара, и Бог м-ра Хасса, и Бог Питера из романа ‘Джоана и Питер’ — это один и тот же Бог: он ‘царствует, но не управляет’ миром, он не работает за людей, но толкает их на неустанную работу и борьбу, он ‘поддерживает всех мужественных’.
1922
Предисловие к роману Г. Д. Уэллса ‘Неугасимый огонь’, 1922. Впервые: Уэллс. Г. Неугасимый огонь. Пб., 1922. С. 7—12. Печатается по: Сочинения. Т. 4. С. 477—481.