Д. В. Философов
Д. В. Философов
Неугасимая лампада
Неугасимая лампада
Неугасимая лампада, Философов Дмитрий Владимирович, Год: 1910
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Где-нибудь в глуши стоит церковь, построенная давно, в Смутное время, когда вокруг рыскали поляки, шведы, казаки.
Около церкви раскинулось нелепое русское село, с казенкой, двумя трактирами, где водку подают в чайнике, приемным покоем земского врача — несколькими лавками, двумя враждующими школами: приходской и земской.
Улицы необыкновенно широки. Они непроходимы осенью, весною и даже летом, в дождливую погоду.
Два раза в год на селе ярмарка: в Петров день и в Покров. В едкой пыли или непролазной грязи топчутся девки около прилавков с красным товаром, пряниками, баранками. Мужики гуторят около колес, ободья которых покрыты правильно размещенными пятнами дегтя, около теса, корзин с сушеными снитками.
Парни выбирают голенища, фуражки, покупают девкам леденцы, обернутые почему-то в обрезки не то железнодорожных накладных, не то полицейских протоколов. Пьяных еще нет. Обедня не отошла.
Церковь — неважная. Много камня. Кирпичный куб притвора, с жидкой колокольней, слишком тяжел. Неловко, неуклюже поставленная луковка заменяет купол. Громадные, тускло-желтые, совершенно голые стены наводят скуку. Кажется, что церковь огромная. Но внутри тесно. Низкие потолки давят, узкие окна не дают света.
Священник — допотопный. Кроме церковных служб, многочисленных треб да забот о сене, льне, ничего не знает. Скорее зажиточный крестьянин, нежели пастырь. Служба — неблаголепная. Дьякона нет. Вечно подвыпивший псаломщик невообразимо гнусавит и хрипит.
Сбоку, у придела во имя Миколы-чудотворца, стоят три детских гробика. Темно-желтые свечки, прилепленные к тонким тесинкам гробиков, теплятся живыми огоньками.
Грустно в церкви, тоскливо на улице, около теса, колес, пряников, снитков.
И кажется, что это заколдованный край, отрезанный от остального мира.
Нет тут ни христианства, ни язычества, ни первобытности, ни культуры. Вместо христианства — неблаголепная обрядность, вместо язычества — пьянство, драки. Вместо первобытности — московские ситцы, вместо культуры — нелепые звуки граммофона, доносящиеся из чайной.
Царство теней, тусклых призраков. Страна воспоминаний. Реальна только угрюмая природа. За церковью, под крутым берегом, расстилается бледное озеро, сливающееся на горизонте с бесконечными мхами и болотами.
Хорошо смотреть на озеро с лавочки, около церковной ограды.
Такое же оно было и в языческие времена, и во времена Господина Великого Новгорода или Иоанна Грозного. Такое же оно осталось и теперь, чуждое людям, равнодушно сияющее вечной красой.
В стену церковной ограды вделана икона Божией Матери. Лика не разобрать. Не то ‘Призри на смирение’, не то ‘Взыскание погибших’.
Перед иконой ‘неугасимая лампада’. Действительно неугасимая.
В яркий летний день ровный бледно-желтый огонек незаметно мерцает перед темным, облупившимся ликом.
В темную, осеннюю ночь он приветливо трепещет, прорезая мглу.
Может быть, в ненастное время, когда озеро ‘бушует на просторе’, лампада гаснет. Но если гаснет, то не надолго. Около нее постоянная забота.
Пьяный псаломщик, худенькая, хромая просвирня или удрученный молотьбой и бесконечными требами поп, или даже простой прихожанин, только что выбивший пробку из маленькой ‘казенной посуды’ — словом, неизвестно кто, но зажжет лампаду, если церковный сторож не усмотрит.
В лампаде как бы теплится вся подлинная жизнь села. Без нее — небытие.
Без нее ярмарочные баранки, девки в пестрых сарафанах, пьяные мужики, больные, сидящие на крылечке в ожидании приема, — все мертвеет, тускнет, становится ненужным, чем-то лишним в этой строгой, чистой природе…
Творческого огня для обновления жизни нет, пока еще нет. И еле мерцающей огонь неугасимой лампады — единственный свет, просвещающий мрачную жизнь русской деревни.
Деревни ли только?
Порой еле мерцающий огонь лампады разгорается на короткое время в яркий пламень. Он пожирает мрак непролазных деревенских улиц, провалы бесконечных мхов и болот. Вся Россия в пасхальную ночь, пусть на одну только ночь, озаряется нездешним, потусторонним сиянием. В эту ночь вся спящая, омертвевшая Россия, царство теней, утверждает свое бытие, победу жизни над смертью.
Свет этой пасхальной ‘лампады’ никогда не угаснет. Потухнет она — потухнет жизнь на земле.
Народ русский может дойти до последнего унижения, зверства. На него могут обрушиться всяческие бедствия: трус, потоп, война, чума. Он может попасть под власть басурманов, но неугасимая лампада все-таки будет мерцать, пасхальная ночь все-таки будет светлой.
В отчаянии Владимир Соловьев вопрошал свою родину: какою хочешь быть Россией, — Россией Ксеркса или Христа?
О, конечно, Христа. Таково подлинное, несказанное хотение народа. Но оно бессильно. Есть силы только, чтобы с тупым упорством блюсти пламя неугасимой лампады. Есть только смутная вера, что смерть побеждена, робкое чаяние, что Россия воскреснет.
В светлую ночь, когда по всей России, по всем ее градам и весям неугасимые лампады разгораются ярким пламенем веры и надежды, когда радостный колокол призывает людей к жизни и обновлению, царство призраков и теней исчезает. Люди утверждают себя, свою жизнь, свое бытие.
И, может быть, при зареве этого праздничного света просветлеют наши серые, тусклые будни, с нищетой, пьянством, непролазными дорогами, невежеством и бесправием.
Если бури и бедствие до сих пор не потушили неугасимой лампады, то жива еще русская земля, и наступит время, когда русский народ возьмет одр свой и пойдет.
Светлое Воскресенье 1910 года
Опубликовано: Философов Д.В. ‘Неугасимая лампада: Статьи по церковным и религиозным вопросам’. М.: Товарищество И.Д. Сытина, 1912.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/filosofov/filosofov_neugasimaya_lampada.html