Как низвергнутые идолы, бесшумно падали в бездонные пропасти заходящего времени устаревшие мысли человеческие…
Как старая, совсем почти позабытая музыка, но когда-то слышанная в далеком детстве, немыми мелодиями льющаяся теперь из длинного серого лабиринта ушедшего ряда лет…
Как тихий, едва уловимый всплеск влюбленных волн бирюзового южного моря, лоно котораго мягкий, как прелесть, порхавший ветер слегка задевал когда-то, однажды, давно-давно в тихий вечер укатившего детства…
Так теперь окрыленные надежды испытывали великую внутреннюю мощь неслышного шума.
Он был неясен и так слаб, что даже и при собственном желании не мог коснуться тонкой слуховой человеческой перепонки.
Там, где-то там, далеко за гранью человеческого бытия, там разрастался в могучий набат этот слабый, неслышный шум.
Там, вдали от надменного мира, полного ничтожных сует, там, ближе к мировой действительности, сливался неслышный шум с душою, и мыслями и сердцем великой природы.
Там, где ничтожная пылинка и неощутимый атом жили своими мыслями и желаниями, где они созерцали свое бытие, там, где высший разум живет в каждой существующей в мире частице — там был удел, там была родина великого неслышного шума.
И подобно длинной цепи, годами, в которые переходило всемогущее время, крепчал и рос неслышный шум.
Но когда он обретал мощь, когда он больше уже не мог томиться в бездонной пропасти молчания, природа разжала свои объятья …
Когда из суетного мира доходил сюда жар вспыхнувшего огня ненависти и насилий, неслышный шум накалялся этим жаром.
И когда уже задвигались камни и их глухой голос перешел в гул угроз и криков…
Тогда неслышный шум мощно сорвал с себя цепи молчания и, полный злобы и мести, ринулся бурей в суетный мир насильников и насилуемых с громовым криком: свобода.
Так были низвергнуты сильные идолы, и окрыленные надежды слышали великий шум…