Несколько слов о новой французской конституции
Несколько слов о новой французской конституции
(Из немецкого журнала).
——
Несколько слов о новой французской конституции, Карамзин Николай Михайлович, Год: 1802
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Итак наконец явилось сие великое произведение ума, которое так долго занимало гений консула, и к которому уже давно готовили публику слухами, нарочно распускаемыми!
Это не есть новая конституция, говорят, а только ее дополнение!.. То есть, Бонапарте так дополнил, как хранительный сенат сохранил ее!
Закон, данный в противность закону, не рассмотренный трибунатом, не одобренный законодательным корпусом, и переменяющий все главные отношения правления, есть ничто иное, как действие самовластия и новый феномен революции.
‘Но дело великого человека в беспримерных обстоятельствах не должно быть судимо по обыкновенным правилам!’ скажут мне: ‘Франция обязана благодарностью консулу, если он даже и похититель. Диктатура его спасла нас от ужасов анархии. Для чего не дать ему права взять дальнейшие меры, чтобы утвердить законную свободу и предохранить нас от возвращения тиранства?’
Хорошо, мы оставим формы, а только рассмотрим свойство нового закона.
Первая статья его покажется счастливой переменой, безмолвно уничтожая так называемые выборные списки. Может быть избранные граждане не совсем нравились консулу, но главное то, что сия выдумка не ответствовала цели своей. Предписание государственного или консульского совета, как сочинять списки, было так неясно и затруднительно, что оно везде дурно исполнялось, многие из лучших граждан не попали в них, и правительство со всех сторон получало жалобы на несправедливость. Сверх того народ едва мог чувствовать сие отдаленное, слабое действие гражданских прав своих, и должен был утратить наконец патриотическую ревность. Итак мысль возобновить народные собрания и возвратить гражданам, на некоторых мудрых условиях, избирательное право, сообразна с выгодами и с правилами республиканской конституции.
Но Бонапарте, возобновив избирательные собрания, уничтожает свободу их действий. Он сам дает им президентов, которые, управляя их внутренней полицией, найдут средство управлять и выборами, с помощью десяти или двадцати легионных господ, сажаемых консулом во всякое собрание. Если какой-нибудь гражданин, отличный умом и дарованиями, присвоит себе влияние на других, несогласное с видами правительства, то по силе двадцать первой статьи консул может выгнать его, предложив собранию, что сей гражданин дозволяет себе поступки, несообразные с честью французов. Но если, несмотря на все осторожности, какое-нибудь избирательное собрание захочет действовать в противность намерениям консула, то он в силу 36 статьи уничтожит его. — Следственно право избрания, данное народу, есть пустое и мечтательное.
Все другие главные статьи новой конституции произошли от особенных случаев, которые сделали неудовольствие правителю Франции. Характер его есть непоколебимая воля: находив иногда законное сопротивление в действиях власти своей, он взял меры уничтожить законом всякую возможность такого рода.
Например: жаловались, что министр полиции Фуше сажал граждан в темницу, не представляя их через 10 дней к суду, чего требовала конституция: теперь 54 статья обращает сие злоупотребление в закон.
Многие недовольны были влиянием, которое присвоило себе правительство на высшие судилища: теперь оно избирает высшего судью.
В некоторых местах присяжные не хотели решить дела так, как желало правительство: теперь консул может их сменить посредством сената.
Некоторые судилища оправдали людей, ненавистных правительству, и отнимали земли или дома, которыми несправедливо владели нынешние случайные люди: теперь сенат может уничтожать всякое решение в уголовных и гражданских делах, находя его противным общей безопасности. Нужно ли заметить, что такое самовластие считалось доныне величайшим злоупотреблением в самых неограниченных монархиях?
Трибунат по случаю ратификации трактата с Россией дозволил себе заметить одно неприличное для французов выражение: теперь ратификация трактатов зависит от первого консула.
Трибунат и законодательный корпус представляли вместе с консулом кандидатов для убылых мест в сенате, который не всегда выбирал назначенных последним: теперь один Бонапарте представляет их.
По конституции надлежало иметь членам сената сорок лет отроду, и никто из сенаторов не мог занимать других мест, но консул, желая ввести в сенат своих братьев (из которых младшему еще нет сорока лет, а другому не хотелось отказаться от возможности быть употребляемым в важных министерских делах), уничтожил сей мудрый закон.
Упрямство членов трибуната в спорах о гражданском уложении раздражило консула, законодательный корпус также осмеливался не принимать некоторых законов. Хотя ныне и нельзя ожидать такого сопротивления, однакож Бонапарте хотел взять свои меры — убавил половину членов в первом, и дал сенату право уничтожать как трибунат, так и законодательный корпус, чтобы держать их в страхе. Мудрено понять, для чего оставлены сии две тени законодательной власти, разве для того, чтобы в продолжении времени еще более уверить народ в их бесполезности.
Сенат также в разных случаях оказывал непослушание. Когда по закону надлежало выйти некоторым членам из трибуната, тогда Бонапарте, желая удалить ненавистных, под рукой дал знать сенаторам, чтобы они не по жребию, а по именам назначили, кому выходить и кому оставаться, но сие предложение им не полюбилось, и только через 15 месяцев удалось наконец консулу согласить их на то, отчасти словесными убеждениями, отчасти и другими, не совсем моральными средствами.
Когда начали рассуждать в сенате о непременном Бонапартиевом консульстве, тогда искусные ораторы, Гара и другие, убедили своих товарищей выбрать его только на 10 лет. Бонапарте долженствовал прибегнуть к народу, и вследствие сенатского определения предложить ему вопрос, которого совсем не было в сем определении. Для избежания таких неприятностей, сенат обращен теперь в консульский совет, и не может ничего сделать без консульского предложения, сам Бонапарте в нем президент и сажает в него, кого хочет. Конституция называла сенат хранителем, а теперь он есть орудие разрушения, и должен всякое действие правления объявлять законом. Что же теперь конституция? Минутная форма, которая может сто раз перемениться, следуя влечению обстоятельств и воле правления. Одним словом, Франция, после долговременного странствования, возвратилась опять на то место, где была прежде, с той разницей, что королевское Tel est notre bon plaisir (так нам угодно) ограничивалось парламентами и собраниями провинциальных чинов, а воле консульской должно все покоряться в безмолвии.
Но купила ли по крайней мере Франция жертвой свободы своей уверенность в будущем спокойствии? — Не думаю.
Деспотическое правление, вышедшее из революции, которой хотели ограничить менее беспредельную королевскую власть, не может быть любимо гражданами. Когда перестанут бояться возвращения анархии, им уничтоженной, тогда и благодеяния его забудутся. Увидят только гордое самовластие, столь противное всем обещаниям консула, и в словах: равенство и свобода, которыми играет Бонапарте, найдут жестокую насмешку над здравым смыслом людей.
Может быть истинная политика требовала того, чтобы оставить в трибунате слабую сторону противников. Почти все они были ненавистны народу, и сия ненависть тем более привязывала его к Бонапарте. Многие не одобряли вообще системы консула, однако не смели явно осуждать ее, чтобы не показаться согласными с людьми, имевшими дурную славу. Законное дозволение противоречить удовлетворяло желанию друзей свободы, и все охотнее повиновались. Правление могло пользоваться замечаниями критиков, не разделяя с ними славы благотворений и признательности народа. Чиновники были осторожнее, их беззакония доходили еще через трибунат до ушей консула и подвергались исследованию. Правление имело вид живости и свободы.
С того времени, как все противники замолчали, слышим мы на кафедрах и читаем в журналах одни скучные похвалы консулу, но должно заметить, что французы уже смеются над сею грубой лестью, так как они прежде смеялись над якобинским красноречием. Люди, благородные душой и непорочные именем, жалуются на корыстолюбие чиновников, на угнетение свободного книгопечатания, на ежедневное преступление законов личной безопасности, на тиранское заключение граждан в темницы без всякого суда, на ссылки или депортации и проч. Они вступаются за смелых писателей, которые еще дерзают осуждать такие злоупотребления. Сочинение под титулом: Veritable esprit du voeu national sur le consulat a vie, в котором требуется царства законов и благоразумной свободы книгопечатания, разошлось в несколько дней, и все жалели о судьбе автора (Камиля Жордана), думая, что он взят под стражу. Таким образом составляется новая партия недовольных, без имени партии, восставая единственно против явных злоупотреблений, она должна присоединить к себе остатки всех партий и час от часу иметь более влияния на общее мнение.
Но вероятно, что все такие неудовольствия не возмогут поколебать государства, пока жив великий человек, им управляющий. Только наследнику его мудрено пользоваться сей беспредельной властью, если бы и удалось ему, после долговременного борения, присвоить ее себе, ибо спокойный переход в таких обстоятельствах кажется невозможностью, и статьи новой конституции нимало не исполняют своего намерения. Когда бы Бонапарте оставил сенат в независимости, окружил его блеском и величием, уважал его свободные определения и через то приучил народ чтить в нем верховную власть опытности и благоразумия: тогда бы сенат мог мирно и без противоречия избрать нового консула. Но чего теперь ожидать? Если наследник будет представлен консулом при жизни его, то сей выбор без сомнения падет на человека неопасного, то есть неважного (чтобы он не сделался его совместником), такое незаслуженное предпочтение отвратит от избранного сердца французов, и благоразумие не дозволит ему прибегнуть к хитростям для снискания любви народной. Всемогущая воля одного будет держать его на сей высокой степени, но устоит ли он на ней, когда смерть разрушит очарование? Если же наследник будет выбран по завещанию или предложению других консулов, то уступят ли ему многочисленные совместники, имеющие такие же права на сие достоинство? И если тогда смелый генерал, например в трибунате, с помощью друзей своих восстанет против самой конституции, или Бурбон объявит древние права дома своего?.. Но кто исчислит все возможности! В общем замешательстве представится честолюбивому множество непредвидимых средств, он конечно всеми воспользуется, ибо награда лестна и велика.
Итак что же произвел сей новый закон, который без памяти хвалят журналисты и льстецы Наполеона Бонапарте?
При его жизни — более неудовольствия и менее гражданской свободы, менее личной безопасности, нежели в каком-нибудь другом просвещенном государстве Европы, а после его смерти — необходимость войны междоусобной!
Несколько слов о новой французской конституции: (Из немецкаго журнала) / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. — 1802. — Ч.6, N 21. — С.52-62.