Сумароков Александр Петрович
Некоторые строфы двух авторов
НЕКОТОРЫЕ СТРОФЫ.
Некоторые строфы двух авторов, Сумароков Александр Петрович, Год: 1787
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Русская критика XVIII-XIX веков. Хрестоматия. Учеб. пособие для студентов пед. ин-тов по специальности N 2101 ‘Рус. яз. и литература’, Сост. В. И. Кулешов. М., ‘Просвещение’, 1978.
Наиболее разносторонний писатель и критик русского классицизма XVIII в. Сумел приспособить к злобе дня и повседневной литературной жизни эстетический кодекс отстаивавшегося им направления. В своих двух эпистолах в стихах Сумароков проводил принципы трактата Буало об искусстве поэзии. Сумароков брал на себя функции наставника писателей, учил их сочинять в различных родах и жанрах. Особенно характеризуют его приемы как критика полемические разборы од Ломоносова в статьях ‘Некоторые строфы двух авторов’, ‘Критика на оду’ и др.
Публикуем две из многочисленных критических статей Сумарокова: ‘Некоторые строфы двух авторов’ (предисловие) и ‘К несмысленным рифмотворцам’,
Текст печатается по изд.: Сумароков А. П. Полн. собр. соч., в стихах и прозе, ч. IX, изд. 2-е. М., изд. Н. И. Новикова, 1787, с. 217-220, 276-279.
Мне уже прискучилося слышати всегдашние о г. Ломоносове и о себе рассуждения. Словогромкая ода к чести автора служить не может: да сие же изъяснение значит галиматию, а не великолепие. Мне приписывают нежность: и сие изъяснение трагическому автору чести не приносит. Может ли лирический автор составити честь имени своему громом! и может ли представленный во драме Геркулес быти нежною Сильвиею и Амариллою, воздыхающими у Тасса и Гвариния! {Сильвия — нимфа, героиня пасторальной драмы Т. Тассо ‘Аминта’ (1580). Амарилла — героиня трагикомической пасторали ‘Верный пастух’ (1583) Б. Гварини.} Во стихах г. Ломоносова многое для почерпания лирическим авторам сыщется: а я им советую взирати на его лирические красоты и отделяти хорошее от худого. Г. Ломоносов со мною несколько лет имел короткое знакомство и ежедневное обхождение, и нередко слыхал я от него, что он сам часто гнушался, что некоторые его громким называли. Его достоинство в одах не громкость, А что же? об этом долго говорить, а я прилагаю здесь предисловие, и некоторые, к чести его строфы для сравнения с моими, а не толкования. О преимуществе себе я публику не прошу, ибо похвалы выпрошенные гадки, а есть ли и г, Ломоносову дастся и в одах преимущество, я об этом тужить не стану: желал бы я только того, чтобы разбор и похвалы были основательны. В протчем я свои строфы распоряжал, как распоряжали Мальгерб, Руссо {Малерб Франсуа (1555-1628) — основоположник французского классицизма. Руссо Жан-Батист (1670-1741) — французский классицист, версификатор, противник чрезмерной рассудочности и напыщенности.} и все нынешние лирики, а г. Ломоносов этого не наблюдал, ибо наблюдение сего, как чистота языка, гармония стопосложения, изобильные рифмы, разношение негласных литер, непривыкшим писателям толикого стоят затруднения, коликую приносят они сладость. Наконец: во нагробной надписи г. Ломоносова изображено, что он учитель поэзии и красноречия {На Лазаревском кладбище в Александро-Невской лавре.}: а он никого не учил, и никого не выучил, ибо г. Ломоносова честь не в риторике его состоит, но в одах. Потомки и его и мои стихи увидят и судить нас будут, или паче письма наши, но потомки могут или должны будут подумати, что и я по сей ему нагробной надписи был его ученик: а я стихи писал еще тогда, когда г. Ломоносова и имени не слыхала публика. Он же во Германии писати зачал, а я в России, не имея от него не только наставления, но ниже зная его по слуху. Г. Ломоносов меня несколькими летами был постарее, но из того не следует сие, что я его ученик, о чем я не трогая нимало чести сего стихотворца предуведомляю потомков, которые и г. Ломоносова и меня нескоро увидят: а особливо ради того, что и язык наш и поэзия наша изчезают: а зараза пиитичества весь российский парнас невежественно охватила: а я истребления оному более предвидети не могу, жалея, что прекрасный наш язык гибнет. А что в протчем до г, Ломоносова надлежит, так я, похваляя его, думаю только о живности его духа, видного во строфах его. Великий был бы он муж во стихотворстве, ежели бы он мог вычищати оды свои, а во протчие поэзии не вдавался.
ЕВО.
И се уже рукой багряной
Врата отверзла в мир заря,
От ризы сыплет свет румяной
В поля, в леса, во град, в моря,
Велит ночным лучам склониться,
Пред светлым днем, и в тверди склониться,
И тем почтить его приход.
Он блеск и радость изливает,
И в красны лики созывает
Спасенный днесь российский род.
МОЯ.
Кавказ из облаков взирает,
На красны низкие луга,
Не прежни земли попирает,
Моя, он рек, теперь нога.
Не зрю Саратова я боле,
Вокруг ево лежало поле,
И диких жительство зверей.
Теперь селения громада
И вид Едемска вертограда:
Толпа ликует там людей.
ЕВО.
Тогда от радостной Полтавы
Победы Росской звук гремел,
Тогда не мог Петровой славы
Вместить вселенныя предел,
Тогда вандалы побежденны
Главы имели преклоненны
Еще при пеленах твоих,
Тогда предъявленно судьбою
Что с трепетом перед тобою,
Падут полки потомков их.
МОЯ.
Отверзлися места святые:
Там Петр Великий в облаках.
Он держит и весы златые,
И страшу молнию в руках:
Глаголет: беззаконным казни,
Потребны, сколько и приязни,
Прямым отечества сынам:
Владети тако подобает:
Коль суд щедротой погибает.
Щедрота пагубна странам.
ЕВО.
О плод от кореня преславна,
Дражайшая Петрова кровь,
К тебе горит уже издавна
Россиян искрення любовь!
Петрополь по тебе терзался
Когда с тобою разлучался
Еще в зачатии твоем.
Сердца жаленьем закипели,
Когда под дерзким кораблем
Балтийски волны побелели.
МОЯ.
Я вижу тот блаженный час,
И в нову радость он мя вводит.
Я слышу сей приятный глас:
На трон Екатерина всходит:
Весь воздух восклицаньем полн:
Из утренних Аврора волн,
Во светлой летней багрянице,
Сияя морю и лугам,
По чистым бельтовым брегам,
Предшествует императрице.
ЕВО.
Уже и морем и землею
Российско воинство течет,
И сильной крепостью своею
За лес и реки готов жмет,
Огня ревущего удары
И свист от ядр летящих ярый
Сгущенный дымом воздух рвут,
и тяжких гор сердца трясут:
Уже мрачится свет полдневный,
Повсюду слух и вид плачевный.
МОЯ.
Плутон и Фурии мятутся,
Подземны пропасти ревут:
Врат ада вереи трясутся,
Врата колеблемы падут:
Цербер гортаньми всеми лает,
Геенна изо врат пылает,
Раздвинул челюсти Плутон,
Вострепетал и пал со трона:
Слетела со главы корона,
Смутился Стикс и Ахерон.
ЕВО.
Но естьли гордость ослепленна
Дерзнет на нас воздвигнуть рог,
Тебе в женах благословенна,
Против ея помощник Бог.
Он верьх небес к тебе преклонит,
И тучи страшные нагонит
Во сретенье врагам твоим.
Лишь только ополчится к бою,
Предъидет ужас пред тобою,
И следом воскурится дым.
МОЯ.
Таков императрицы глас,
Народу верностью возженну,
А кто дерзнешь востать на нас
Увидит гидру пораженну,
Пойдет российский Ахиллес,
Взревуть моря, восстанет лес,
Попрутся степи, бездна, камень,
В пустынях Россы ток найдут,
И рощи от путей падут,
Пред воинством предыдет пламень.
ЕВО.
Не медь ли в чреве Этны ржет,
И с серою кипя клокочет?
Не ад ли тяжки узы рвет
И челюсти разинуть хочет?
То род отверженной рабы,
В горах огнем наполнив рвы,
Металл и пламень в дол бросает,
Где в труд избранный наш народ,
Среди врагов среди болот
Чрез быстрой ток на огнь дерзает.
МОЯ.
Живыми в памяти творятся,
Моих победы прежних дней:
Поля Полтавы там курятся,
И облак воспален над ней:
Все небо как над Этной рдеет,
Земля трепещет и багреет,
Весь воздух превратился в дым,
И мглой подсолнечную кроет,
Колеблется, ревет и воет,
И блещут молнии под ним.