НЕДЕРЖАНИЕ СЛОВА
НЕДЕРЖАНИЕ СЛОВА
* * *
* * *
* * *
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Недержание слова, Аверченко Аркадий Тимофеевич, Год: 1917
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Аверченко А.Т. Собрание сочинений: В 13 т.
Т. 10. В дни Содома и Гоморры
М.: Изд-во ‘Дмитрий Сечин’, 2017.
Кто сейчас самый мужественный человек?
Вот:
— Чхеидзе.
Это он, и никто другой, — это он первый сказал замечательное по силе, правде и убедительности предисловие к своей речи…
Именно: когда состоялось первое собрание Правительства по вопросу об организации коалиции и председатель предложил ему высказаться, то этот самый Чхеидзе встал и заявил:
— Меня уже тошнит от этих бесконечных речей и разговоров, и я беру слово только в силу крайней необходимости. А иначе не могу ни говорить, ни слушать, — тошнит!
Это был редкий случай, редкая форма морской болезни на суше, когда под ногами не зыбкая палуба корабля, а паркетный пол Зимнего дворца, — и все-таки тошнило человека.
Лучшие врачи России (к ним я, конечно, причисляю и себя) определяют эту удивительную болезнь так:
— Как морская ‘морская болезнь’ моментально возникает и прекращается в зависимости от возникновения и прекращения качки на море, так и сухопутная ‘морская болезнь’ возникает и прекращается в зависимости от начала и конца разного рода речей, словопрений, голосований и резолюций.
До сих пор никто не мог, кроме Чхеидзе, поставить диагноз этой болезни:
— Тошнит меня и тошнит. А почему тошнит — черт его знает! Съел чего-нибудь нехорошего.
И только Чхеидзе первый догадался:
— Батюшки! Да ведь это меня от речей тошнит!
Вас ли одного, милый Николай Степаныч! Всю Россию вот уже который месяц тошнит.
И уж если вы — старый сухопутный волк революции — не выдержали, то каково же нам, простым рабочим людям?
Тошнит…
Не знаю — может быть, я очень изнервничался, — но при виде человека, поднимающегося со своего места и поднимающего руку со словами: ‘Товарищи, прошу слова’ — меня так и подмывает крикнуть:
— Слова он просит? Дайте ему лучше по шее.
Всякий паршивец, всякая мразь, всякий пошляк и дурак сейчас просит слова, а собрание вместо того, чтобы ясно и четко ответить: ‘пошли вон, дураки!’ — начинает орать восторженно и пылко:
— Говорите, товарищ! Дайте слово товарищу.
Выходит этакое сокровище на трибуну и начинает вязко и клейко, спотыкаясь, как полуиздыхающий мул, на каждом шагу, тянуть многоверстную кишку, на протяжении которой, как серые телеграфные столбы на скучной проезжей дороге, мелькают все одни и те же десять тошнотворных, набивших оскомину слов:
— Организация, резолюция, самоопределение, классовые задачи, демократический пролетариат, пролетарская демократия, живые силы страны, капиталистическая буржуазия…
Смотришь на него и думаешь:
— Лучше бы ты, паршивец, за это время, что мычишь тут, лучше бы ты взял веник да подмел бы свою улицу или притачал бы каблук к сапогу.
Вот уж это будут такие ценности, которых никто в мире не отнимет!
А ‘диктатура пролетариата’ и ‘классовая борьба’ это такая вещь, что появись завтра околоточный да схвати тебя за шиворот, так ведь ты первый же расхнычешься:
— Отпустите, дяденька, не буду.
Не дай бог, если вернется самодержавие, но если оно вернется, то знаете, какой акт раньше всего будет обнародован?
‘Вследствие возобновления настойчивых и усиленных верноподданнических просьб Нахамкеса о перемене ему фамилии на ‘Стеклов’, означенная фамилия ему Высочайше даруется’…
Вот те и диктатура пролетариата.
Однако я замечаю, что эпидемия чхеидзевской морской болезни все ширится и растет, проникает в самую глубь, и недалеко то время, когда мы услышим такой разговор:
— Какое безобразие на этом тротуаре! Пьяных здесь вытряхивали, что ли?
— Никак нет, ваша милость. Митинг тут был, оратель говорил… Ну, публика и того… Не выдержала. Стошнило.
Собрание в эти недалекие времена будет протекать так:
Председатель: — Объявляю собрание открытым. Слово по записи предоставляется товарищу Смердякову.
Смердяков: — Товарищи! Классовое самосознание пролетариата в борьбе за демократия…
Собрание (все, все, все): — Вон его! Пошел вон с трибуны! Он разговаривает!
Смердяков: — От имени передовых отрядов революционной демократии и в соответствии с кинтальскими тезисами…
Один из членов собрания (приподнимается с места и молча стреляет в оратора).
Смердяков: — Одним словом, я кончил! (Вихрем уносится с трибуны.)
Председатель: — Слово предоставляется Сидорову.
Голос с мест: — Помолчали бы вы лучше! Тошно слушать вас. Неужели нельзя короче?!
Председатель: — (Сконфуженно) Мож. Сло. предста. Си до.
Сидоров: — В горо. го. Нуж. подве. хл.
Некто (к соседу): — Я его не понимаю. Что он говорит?
Сосед: — Не будьте идио. Он ясно гово, что в городе голод и нужно экстренно подвести хлеб.
Некто: — Да ведь слово ‘экстренно’ он не гово.
Сосед: — И так поня… Если бы не экстре… он бы и вообще не гово… Отста.
Некто: — Что это значит: отста?
Сосед: — Отстаньте, или я хлопну вас чернильницей по башке. Тошно от разгово!..
Председатель: — Поступило предложе… о посы… делега… на Стокго конфер от имени револю демокра. Прошу выска.
Одни из членов совещания (встает): — Прошу сло…
Председатель: — Сло предоста това Григорь.
Григорьев (встает на трибуну, качает отрицательно головой, потом сходит.)
Все (хладнокровно, с мест): — Бурнаплод.
Новичок: — Что это они все говорят: бурнаплод. Что это за слово?
Сосед: — Отвяжи!.. Это знач ‘бурные аплодисменты’. Теперь не аплодир, а просто гово: ‘Бурнаплод’.
Сидоров: — По вопро о посы делега про сло!
Председатель: — Предоста.
Сидоров (всходит на трибуну, делает такую гримасу, будто раскусил гнилой орех, плюет и сходит с трибуны.)
Все: — Бурнаплод! Бурнаплод!
Председатель: — Объяв засе закры.
Голос: — М-м-м! (мычит что-то).
Председатель: — В чем де?
Голос: — М-м! Когда следу засе?
Председатель: — Воскре, деся ча вече.
Все: — Мм-м. До воскре!
Если вести заседание таким образом, то оно отнимает времени не более 15-20 минут.
Я против самосудов, конечно.
И одобряю самосуд над человеком только в том случае, когда он долго говорит.
Тут уж разрешаю вам, читатели, бить чем ни попадя.
А будут все гово — Росс погиб.
Впервые: Новый Сатирикон. 1917. No 39.
…милый Николай Степаныч! — Все же Николай Семенович Чхеидзе (1864-1926), популярный в те годы политический деятель, яркий оратор. Социал-демократ, лидер фракции меньшевиков в IV Государственной думе, после Февраля — председатель Петроградского Совета рабочих депутатов, где он проводил оборонческую политику, противодействуя большевикам, но в конце концов вынужден был уступить председательство Троцкому. Устав от политической свары, еще до Октябрьской революции убыл в Грузию, позднее стал председателем местного Учредительного собрания. С приходом к власти в Грузии большевиков эмигрировал, став главой правительства в изгнании. Покончил самоубийством.
…в соответствии с кинтальскими тезисами… — Кинтальская международная социалистическая конференция (1916), вторая серия Циммервальдской (1915), прошла в Швейцарии в рамках Циммервальдского движения, лидер которого, Р. Гримм, резко полемизировал с левой фракцией во главе с Лениным по вопросу о необходимости вооруженной борьбы с собственным правительством. Победила компромиссная, умеренная точка зрения — к неудовольствию большевиков, выдвигавших тезис о необходимости превращения империалистической войны в гражданскую.