Время на прочтение: 13 минут(ы)
(Письмо в редакцию ‘Времени’)
НѢ,ЧТО ОБЪ АВТОРИТЕТАХЪ
(письмо въ редакцiю ‘Времени’)
Не гнуть ни совсти, ни помысловъ, ни шеи,
Вотъ счастье! Вотъ права!…
На сей разъ письмо мое будетъ кратко, хотя, милостивый государь, различные отзывы, вызванные моимъ краткимъ письмомъ, могли бы мн дать вполн законный поводъ поговорить о многихъ, чрезвычайно интересныхъ вещахъ, а именно:
1) О томъ, что я человкъ вредный, потомучто мшаю великому длу, совершаемому россiйской словесностью.
2) О томъ, что я пуристъ, названiе, данное мн ‘Современнымъ Словомъ’ и весьма многознаменательное и лестное для меня.
3) О томъ, что я не понимаю, ккъ слдуетъ поступать россiйскому писателю относительно россiйской публики, — вопросъ таинственный и для публики весьма любопытный.
4) О томъ, что я заражонъ чрезмрнымъ самолюбiемъ, доходящимъ до неслыханнаго притязанiя, будтобы я умю соблюдать въ своихъ статьяхъ логику.
И еще о многихъ другихъ подобныхъ сему предметахъ.
Признаюсь вамъ, мн очень бы хотлось поговорить обо всемъ этомъ. Хотя я все еще не отказываюсь отъ предположенiя, что ‘труды мои на пользу россiйской словесности ничтожны и микроскопически-малы’ (какъ я нкогда писалъ къ вамъ), хотя я ничмъ, кром моихъ писемъ къ вамъ, не извстенъ, не заявилъ себя никакими обширными трудами, не приобрлъ себ даже славы знатока какой-нибудь важной науки, однимъ словомъ до сихъ поръ остаюсь личностью темною, мелкою, маловажною, тмъ не мене для меня весьма лестно, что мое незначительное положенiе въ литератур начинаетъ видимо опредляться, что моя скромная и коротенькая роль въ этой хаотической драм получаетъ въ глазахъ другихъ все больше и больше отчетливости и ясности. И такъ я очень бы желалъ и даже кажется имлъ бы право поговорить о себ самомъ по поводу того, что говорятъ обо мн другiе. Но вамъ извстно, милостивый государь, мое пристрастiе къ точности, связности, цльности, извстно мое отвращенiе отъ безпорядка, отъ всякой путаницы и недоконченности. Боясь впасть въ нелюбимые мною недостатки и не соблюсти желаемыхъ мною достоинствъ, я отлагаю до боле удобнаго случая рчь о вышеприведенныхъ предметахъ. Я ихъ обдумаю, обсужу во всхъ отношенiяхъ, разсмотрю съ различныхъ точекъ зрнiя, взвшу каждое мннiе и выраженiе и тогда быть-можетъ найду форму, въ которой почту возможнымъ представить все дло на судъ вашъ и вашихъ читателей.
Теперь же я остановлюсь на одной только точк и займусь самымъ опредленнымъ и ясноограниченнымъ предметомъ.
Въ прошломъ письм, какъ вы помните, я разбиралъ соображенiя нкотораго автора, стремившагося доказать пользу и необходимость общественной благотворительности. Не мало мн стоило труда вникнуть въ эти соображенiя, но я совершилъ это дло съ свойственною мн добросовстностью и точностью. Съ величайшимъ усердiемъ я изслдовалъ основанiя его выводовъ и слдствiя его началъ. Къ несчастью я нашолъ разбираемыя соображенiя неосновательными, нашолъ, что выводы въ нихъ не сходятся съ основанiями. За это, какъ и весьма естественно, авторъ жестоко возсталъ на меня въ своей ‘хроник прогреса’, напечатанной въ No 47 ‘Искры’ за текущiй годъ.
Но что же оказывается изъ этой реплики? Оказывается, что вс труды мои потрачены понапрасну, оказывается, что эти основанiя и соображенiя, которыя я анализировалъ съ такою тщательностью, въ глазахъ самаго хроникера — плевка не стоятъ. Въ самомъ дл онъ не говоритъ о нихъ ни одного слова, онъ ничмъ и не пробуетъ защищать ихъ(??, онъ принимаетъ видъ, какъ-будто у него никогда и не было никакихъ основанiй и соображенiй. Мало того, онъ ясно показываетъ, будто такъ и слдуетъ, такъ и нужно — не имть никакихъ основанiй и соображенiй!
Вотъ, милостивый государь, странное обстоятельство, побудившее меня взяться за перо. По мр слабыхъ силъ я желаю противодйствовать такимъ тлетворнымъ ученiямъ. Я хочу доказать, что безъ основанiй и соображенiй обойтись невозможно, что каждый писатель долженъ необходимо имть свои основанiя и соображенiя, и что тотъ, кто ихъ не иметъ, ничего хорошаго сдлать не можетъ.
Живой примръ пагубныхъ слдствiй, которыя неминуемо влечетъ за собою отсутствiе соображенiй, представляетъ именно хроникеръ ‘Искры’. Онъ думалъ поразить меня безъ помощи основанiй и соображенiй, и какъ вы увидите, самъ поразилъ себя. Въ самомъ дл, чт онъ длаетъ?
Необращая никакого вниманiя на смыслъ того чт я говорилъ въ прошломъ письм, онъ замтилъ въ немъ только одно, именно что я ссылаюсь на экономистовъ. Так какъ онъ не разбиралъ какъ и почему, то ему показалось, что я ссылаюсь на всхъ экономистовъ, именно что я всмъ имъ безъ исключенiя приписываю отрицанiе благотворительности(??. И вотъ онъ думаетъ, что онъ поймалъ меня. Онъ выписываетъ изъ Милля первыя попавшiяся строки, изъ которыхъ было бы видно, что этотъ экономистъ допускаетъ пользу и нужду благотворительности. Выписавши эти строки и попрежнему не прибгая ни къ единому соображенiю, хроникеръ начинаетъ жестоко глумиться надо мною за мое будто бы невжество. Онъ торжествуетъ, онъ воображаетъ меня раздавленнымъ и уничтоженнымъ. И все это сдлано безъ помощи малйшаго соображенiя! Вся побда одержана тмъ, что выписано нсколько строкъ изъ книжки!
Преждевременное торжество, милостивый государь! Прискорбно видть, что хроникеръ такъ легкомысленно отвергъ силу соображенiй и такъ суеврно возложилъ свои надежды на книжку!
Посмотрите на самомъ дл что отсюда выходитъ. Ссылаясь на мннiе строго логическихъ экономистовъ, я старался усвоить себ ихъ мысль вполн. Я старался показать нетолько что они думаютъ, но и почему они такъ думаютъ, почему они непремнно должны такъ думать. Такимъ образомъ я излагалъ въ своемъ письм полную мысль, мысль съ ея основанiями, такъ что читатель могъ самъ видть какъ она вытекаетъ изъ этихъ основанiй.
Слдовательно я становился въ положенiе незыблемое, непреоборимое никакимъ манеромъ. Еслибы принимая извстныя основанiя, ни Мальтусъ и ни одинъ экономистъ на свт не вывелъ этой мысли, то отсюда слдовало бы только, что ни одинъ изъ нихъ не былъ вполн послдователенъ, ни одинъ, выходя изъ извстной точки, не дошолъ до конца. Такъ что еслибы хроникеръ былъ правъ, еслибы онъ дйствительно ни въ одной книжк не могъ найти вывода этой мысли, а нашолъ бы его только въ моемъ письм, то чело мое увнчалось бы только неувядаемою славою, а вовсе не омрачалось бы позоромъ, какъ этого желаетъ хроникеръ.
Но увы! милостивый государь, слава не легко дается. На это намекаетъ старинная латинская поговорка, которая гласитъ: да погибнутъ т, которые наше прежде насъ сказали! Мысль, которую въ первый разъ встртилъ въ моемъ письм мой противникъ, и которую онъ осмиваетъ съ такимъ глумленiемъ, о которой онъ говоритъ, что ее и подозрвать нельзя, вовсе не моя. Тмъ не мене противнику моему отъ этого не легче. Онъ не хотлъ длать никакихъ соображенiй, онъ не хотлъ разобрать послдовательна ли эта мысль, или непослдовательна, а между тмъ, чт слдуетъ изъ моихъ словъ съ непобдимою очевидностiю? Если доказано, что Мальтусъ былъ строго послдователенъ, если онъ строго логически дошолъ до отрицанiя благотворительности, а Милль однако же ршается ему противорчить, то чт отсюда выходитъ? Выходитъ, милостивый государь, что Милль — непослдователенъ. Выходитъ, милостивый государь, что, къ величайшему ужасу хроникера, Милль, тотъ самый Милль, который былъ напечатанъ въ ‘Современник’, на котораго онъ полагался какъ на каменную стну, не можетъ спасти его! Такова сила соображенiй! Итакъ мало надежны всякiя книжки, какъ скоро читаютъ ихъ безъ соображенiя!
Мы очевидно очутились, какъ говорится между Сциллою и Харибдою. Скажешь Милль послдователенъ, — выходитъ Мальтусъ не послдователенъ. Скажешь Мальтусъ не ошибся, — выходитъ Милль ошибся. Кто не уметъ самъ плавать, тотъ лучше оставайся дома. Попробуемъ однако же двинуться
Смиренно и дерзко впередъ.
Я осмливаюсь, милостивый государь, представить вамъ нкоторыя собственныя соображенiя на счетъ словъ Милля, которыя хроникеръ такъ гордо выставляетъ, и о которыхъ онъ столь смиренно молчитъ. Выписываю их вполн:
Вотъ что (такъ начинаетъ хроникеръ) между прочимъ говоритъ о благотворительности Милль:
‘Вообще слдуетъ каждому оставлять свободу длать все, къ чему онъ предполагается имющимъ достаточно способностей, но когда никакъ нельзя предоставить человка самому себ, а нужна помощь другихъ, является вопросъ — лучше ли, чтобы онъ получалъ эту помощь исключительно отъ частныхъ лицъ, то-есть помощь не врную и случайную, или получалъ ее, по систематическому устройству, по распоряженiю общества, чрезъ его органъ — государственную власть.’
‘Независимо отъ метафизическихъ взглядовъ на сущность нравственности и общественнаго союза, каждый согласится, что люди должны помогать другъ другу, что обязанность эта тмъ сильне, чмъ настоятельне нужда, и что никому помощь не нужна такъ настоятельно, какъ умирающему съ голода. Поэтому право на пособiе, происходящее отъ крайней бдности, одно изъ сильнйшихъ правъ на свт, слдовательно, при первомъ же взгляд на дло, мы видимъ сильнйшее основанiе устроить для людей, столь сильно нуждающихся въ пособiи, самый врный способъ доставки имъ пособiя, какой только можетъ быть устроенъ общественными мрами.’
Нужно отдать справедливость Джону Стуарту Миллю въ томъ отношенiи, что онъ пишетъ чрезвычайно точно и опредленно. Тмъ лучше для насъ и тмъ хуже для нашего противника. Еслибы г. хроникеръ не уклонялся отъ всякихъ соображенiй, то въ приведенныхъ имъ самимъ немногихъ словахъ Милля онъ могъ бы совершенно ясно увидть въ чемъ состоитъ главное начало Милля и въ чемъ состоитъ другое, особенное начало, на которомъ Милль основываетъ ученiе о благотворительности. Главное его начало состоитъ въ томъ, что нужно каждаго человка предоставлять самому себ. Вотъ самое общее, самое выгодное и самое плодотворное начало политической экономiи. Это то самое начало, котораго держался и Мальтусъ, развивая его строго, Мальтусъ и дошолъ до убжденiя, что вмшательство однихъ людей въ судьбу другихъ, извстное подъ именемъ благотворительности, нетолько безполезно, но даже вредно для общества.
Но Милль не дошолъ до этихъ заключенiй: онъ остановился и свернулъ въ сторону. Чтоже ему помшало? Въ чемъ состоитъ препятствiе логическому теченiю мысли? Очевидно въ томъ, милостивый государь, что люди могутъ умирать при такомъ порядк вещей, когда каждый предоставляется самому себ. Иногда — говоритъ Милль — никакъ нельзя предоставить человка самому себ, ибо безъ посторонняго пособiя онъ можетъ умереть съ голоду. Итакъ смерть — вотъ единственная преграда, которая остановила экономиста на пути его размышленiй, вотъ тотъ послднiй выводъ, который былъ безтрепетно признанъ Мальтусомъ и котораго не могъ вынести Милль. Не будучи въ силахъ признать этотъ правильный выводъ, Милль какъ-будто самъ не можетъ отдать себ отчета, почему онъ его отвергаетъ. ‘Независимо отъ метафизическихъ взглядовъ — пишетъ онъ — каждый согласится, что никому помощь не нужна такъ настоятельно, какъ умирающему съ голода и слдовательно крайняя бдность иметъ право на пособiе’.
Не правда ли, какой странный защитникъ благотворительности! Каждый человкъ, проповдуетъ онъ, долженъ быть предоставленъ самому себ до тхъ поръ, пока это возможно. А когда же это невозможно? Когда грозитъ смерть. До тхъ поръ, пока не пришла смерть, все хорошо и безъ пособiй и безъ благотворительности. Человкъ голоденъ, мерзнетъ, переноситъ тысячи нуждъ, все это ничего, все это побужденiя къ труду, все это могущественные двигатели, стимулы, оживляющiе экономическое движенiе. И потому не бойтесь, предоставьте каждаго человка самому себ и помогайте другъ другу только тогда, когда дло дошло до крайней бдности, до зарзу, до голодной смерти.
Очевидно, милостивый государь, Милль непослдователенъ, очевидно только въ крайности, только будучи такъ-сказать припертъ къ стн, онъ обратился къ другому, неэкономическому ученiю, которое формулируется такъ: другъ друга тяготы носите и проч.
Это ученье, какъ вы знаете, не новость, оно никогда не проповдывало, чтобы человкъ предоставлялъ другого человка самому себ, оно никогда не разъединяло, а всегда связывало людей. И я нахожу его больше справедливымъ. Зачмъ въ самомъ дл такъ настоятельно требовать, чтобы человкъ былъ предоставленъ самому себ? Какая въ томъ надобность, какая польза? Даже какая возможность? Разв не естественно, что одинъ человкъ принимаетъ участiе въ судьб другого? Разв это участiе непремнно должно быть вмшательствомъ, помхою, препятствiемъ? Если же нтъ, то гораздо справедливе сказать, что люди всегда могутъ, всегда должны стараться участвовать въ жизни другихъ людей. Люди должны помогать другъ другу нетолько въ крайности, нетолько тогда, когда безъ помощи обойтись невозможно, но всегда и во всемъ. Каждый разъ, когда одинъ человкъ приходитъ въ прикосновенiе съ другимъ, они должны содйствовать другъ другу, а не тянуть въ разныя стороны и не предоставлять другъ друга на произволъ судьбы. Взаимное участiе есть истинно-человческое дло нетолько въ случа бдности, но и во время богатства, нетолько въ трудахъ, но и въ удовольствiяхъ, нетолько въ гор и страданiяхъ, но и въ радости.
Вы видите, милостивый государь, что не сiи старыя истины служили исходною точкою Милля, а иначе онъ не смотрлъ бы какъ на исключенiе изъ общаго правила на т случаи, когда человкъ не предоставляетъ другого человка самому себ. Не мене многозначительна другая выписка изъ него, приведенная хроникеромъ.
‘Я считаю очень полезнымъ, — говоритъ Милль, — чтобы законъ обезпечивалъ средства существованiя находящимся въ крайности здоровымъ людямъ, и чтобы эти средства не зависли отъ частной благотворительности. Вопервыхъ благотворительность всегда даетъ или слишкомъ много или слишкомъ мало, расточаетъ щедрость въ одномъ мст, а въ другомъ оставляетъ людей умирать съ голоду. Вовторыхъ, государство обязано же понеобходимости содержать бднаго преступника, пока онъ сидитъ въ тюрьм, значитъ если оно не содержитъ невиннаго бдняка, то назначаетъ награду за преступленiе. Наконецъ если неимущiе предоставлены частной благотворительности, неизбжно нищенство въ обширномъ размр.’
И здсь я нахожу не безполезнымъ прибгнуть къ нкоторымъ соображенiямъ. Первый резонъ, по которому Милль предпочитаетъ свободной благотворительности благотворительность регламентированную, есть очень избитая тема. Это та самая мысль, на основанiи которой правительство не предоставляетъ частнымъ лицамъ, а беретъ на себя устройство школъ, построенiе дорогъ и т. п., та простая и опредленная мысль, что правительство уметъ все длать гораздо лучше, чмъ частныя лица. Трудно думать, чтобы Милль очень крпко держался такого начала. Если въ настоящемъ случа онъ ршился къ нему прибгнуть, то кажется его привелъ къ этому все тотъ же страхъ, чтобы свободная благотворительность не оставила какъ-нибудь людей умирать съ голоду. Но кто же намъ поручится, что благотворительность регламентированная непремнно этому помшаетъ? Кто намъ поручится, что она непремнно будетъ дйствовать ловче, быстре, проницательне, чмъ благотворительность свободная?
Частная благотворительность, благотворительность лицомъ къ лицу, есть безъ всякаго сомннiя чистйшая форма благотворительности, слдовательно та форма, въ которой благотворительность можетъ дйствовать съ наибольшею силою и полнотою. Вотъ аксiома столь же несомннная какъ то, что прямая линiя есть кратчайшiй путь между двумя точками. Если тмъ не мене въ дйствительности мы принуждены обходить горы, болота и слдовательно не держаться прямой линiи, если даже такимъ образомъ мы легче и скоре достигаемъ цли, то отсюда однакоже не слдуетъ ничего противъ краткости прямой линiи. Такъ точно и регламентированная общественная благотворительность нимало не исключаетъ свободной частной, и какъ дорога тмъ короче, чмъ она ближе къ прямой линiи, такъ и всякая благотворительность тмъ лучше, чмъ она ближе къ частной благотворительности.
Чтоже касается до второго резона, то онъ какъ нельзя больше страненъ. Трудно даже отдать себ отчетъ въ томъ, на какомъ начал онъ опирается. Милль хочетъ, чтобы правительство кормило бдняка на томъ же основанiи, на которомъ оно кормитъ преступника. А на какомъ основанiи оно кормитъ преступника? Если положимъ оно собирается вшать преступника или рубить ему голову, то оно мн кажется кормитъ его на томъ же основанiи, на которомъ заботится, чтобы веревка была крпкая, а топоръ вострый. Ему нуженъ живой человкъ не для того чтобы онъ жилъ, а для того чтобы возможно было лишить его жизни. Жизнь преступника не есть цль, а есть средство для совершенiя нкотораго акта, который правительство почитаетъ нужнымъ совершить. Какая же тутъ связь съ какими бы то ни было политикоэкономическими соображенiями?
Заботится или незаботится правительство о своихъ бдныхъ, ни въ какомъ случа ему нельзя поставить въ упрекъ то, что оно кормитъ своихъ преступниковъ. Подобный упрекъ просто невозможенъ. Если же иногда длаются извстныя шутки насчетъ казенной квартиры, если голодные бдняки доходятъ до зависти къ сытымъ преступникамъ, то эта горькая иронiя иметъ другой источникъ. Съ голоду можно позавидовать собак, съ нужды и горя можно позавидовать мертвымъ въ ихъ гробахъ, что же отсюда слдуетъ?
Ужасно здсь только то, что Милль серьозно говоритъ объ этомъ, то-есть что голодные бдняки дйствительно завидуютъ сытымъ преступникамъ.
И такъ, милостивый государь, немногiя и незатруднительныя соображенья показываютъ намъ, что Милль, отступая отъ мальтусовыхъ началъ, впадаетъ въ противорчiе съ самимъ собою, что онъ явно ищетъ другихъ, неэкономическихъ точекъ опоры и при этомъ не всегда выбираетъ удачно. Можно ли за это особенно винить Милля? Едвали, милостивый государь. Въ настоящемъ случа могу васъ заврить, что Милль несравненно строже и логичне хроникера ‘Искры’. Милль знаетъ что онъ пишетъ. Въ начал этой главы, изъ которой хроникеръ сдлалъ выписки, Милль прямо говоритъ, что для предмета, къ которому онъ приступаетъ, общей теорiи не существуетъ, что вопросы здсь не могутъ быть вполн твердо разршены, и что онъ не претендуетъ на такую общую теорiю и общее ршенiе, а думаетъ представить только нкоторыя соображенiя.
Слдовательно если кто виноватъ, то конечно хроникеръ, который вздумалъ выдавать эти соображенiя за положительныя ршенiя, за голосъ самой науки. Хроникеръ не сдлалъ чести Миллю, выписавши изъ него слабйшiя мста, да мало сдлалъ чести и себ. Вотъ что значитъ пагубное упорство въ отверженiи соображенiй! Когда хроникеръ выписывалъ изъ Милля, когда онъ почиталъ излишнимъ, а можетъ быть даже вреднымъ и опаснымъ, прибавить къ словамъ своего авторитета хотя единое собственное соображенiе, онъ вроятно думалъ: не можетъ быть, чтобы такой отличный ученый, какъ Милль, признавалъ что-нибудь несогласное съ началами науки. Какое гибельное заблужденiе! Охъ, не надйтесь, охъ, не полагайтесь ни на кого на свт! Все можетъ быть, везд можетъ случиться грхъ и бда! Продадутъ, измнятъ тамъ, гд никакъ не ожидаешь. Тутъ одно спасенiе, одна надежда — самому смотрть во вс глаза, самому видть дорогу, хотябы найденную другими, и держаться крпко на своихъ собственныхъ ногахъ.
Неосторожно, весьма неосторожно поступилъ хроникеръ, положившись на Милля, напрасно въ прошлой своей стать онъ сослался на великiя имена Смита и Мальтуса, напрасно и теперь, ища спасенiя, онъ подымаетъ тономъ выше и взываетъ уже не къ Смиту и Мальтусу, а къ Ньютону и Кеплеру. Ужели, спрашиваетъ онъ, еслибы кто нападалъ даже на Ньютона и Кеплера, то для защиты ихъ необходимо длать какiя-нибудь соображенiя? Увы, соображенiя необходимы, и безъ соображенiй не спасетъ его ни Ньютонъ ни Кеплеръ. Ньютонъ, тотъ самый Ньютонъ, который по мннiю хроникера открылъ силу тяготнiя, написалъ также престранное толкованiе на апокалипсисъ, и Кеплеръ, тотъ самый Кеплеръ, о которомъ хроникеръ знаетъ, что его имя можетъ быть поставлено рядомъ съ именемъ Ньютона, — врилъ въ астрологiю, думалъ что земной шаръ есть огромное животное, и вообще извстенъ въ исторiи науки своими фантастическими мннiями. Нтъ, не знаетъ, какъ видно, хроникеръ ни Ньютона ни Кеплера, подобно тому, какъ по его собственному признанiю онъ не знаетъ Смита и Мальтуса. И если онъ подберетъ какiя-нибудь новыя великiя имена, то не помогутъ они ему, а разв только больше обличать его невжество. Но этого мало. Невжество, милостивый государь, есть дло простительное, — я никогда не ставлю его въ особую и важную вину. Гджъ намъ, на святой Руси, щеголять познанiями? Но есть вещь боле нестерпимая и мене извинительная, это незнанiе своего невжества. Вы видите напримръ изъ предъидущаго, что хроникеръ не только не знакомъ съ авторитетами, имя которыхъ онъ всуе произноситъ, но что онъ вовсе не понимаетъ какъ слдуетъ вообще относиться къ какому бы то ни было авторитету. Онъ неуметъ стать въ правильное, въ свободное отношенiе къ великому имени. Онъ или слпо поклоняется или слпо глумится.
Нельзя отъ души не пожалть, милостивый государь, о такомъ глубокомъ недостатк ясныхъ понятiй, вы видли къ какимъ бдамъ это приводитъ хроникера, чуждаясь руководства соображенiй, онъ не въ состоянiи былъ сдлать ни одного врнаго шагу. Но что вы скажете, если убдитесь, что сверхъ того хроникеръ упорно коснетъ въ своемъ заблужденiи? Что онъ не только самъ не хочетъ слдовать соображенiямъ, но и глумится надъ тми, кто желаетъ имъ слдовать?
Въ самомъ дл, какъ верхъ моего неразумiя, какъ величайшее изъ моихъ преступленiй онъ выставляетъ именно то, что я прибгнулъ къ соображенiямъ. ‘Даже, говоритъ онъ обо мн, пускается въ шарамыжныя соображенiя собственнаго сочиненiя, что дескать и по началамъ науки такъ и должно быть, что политико-экономы должны отвергать всякую благотворительность.’ Шарамыжныя соображенiя! Какъ вамъ нравится это словцо, милостивый государь? Какъ вамъ нравится то, что несчастный хроникеръ дошолъ наконецъ до глумленiя надъ соображенiями, что онъ ставитъ имъ въ позоръ то, что они собственнаго сочиненiя, а не выписаны изъ книжки? Шарамыжныя соображенiя! Но мн кажется, что этотъ эпитетъ вовсе нейдетъ къ соображенiямъ. Вотъ если кто не хочетъ руководствоваться собственными соображенiями, а выписываетъ изъ книжки, то это дйствительно нчто шарамыжное. Соображенiй же ругать нельзя, — соображенiя всегда похвальны, непохвальна и достойна осужденiя только несообразительность, недостатокъ соображенiй. Нтъ, дйствительныя соображенiя не могутъ быть шарамыжными! Вотъ если хроникеръ, какъ мы видли, уклоняется отъ настоящихъ соображенiй, если онъ, напримръ составляя свою хронику, питался только мыслями такого рода: нужно бранить ‘Время’, нужно бранить ‘День’, нужно подхвалить г. Антоновича, и проч., то это будутъ дйствительно шарамыжныя соображенiя, ибо, милостивый государь, слово шарамыжный, по мннiю нкоторыхъ знатоковъ, вроятно происходитъ отъ французскихъ словъ cher ami, т. е. милый другъ и слдовательно содержитъ въ себ намекъ на нчто подобное дружб, или вообще лицепрiятное и пристрастное.
Вотъ все, что я желалъ сообщить вамъ на сей разъ, милостивый государь. Прибавлю въ заключенiе, что при вид столь печальныхъ явленiй, столь страннаго извращенiя понятiй не должно предаваться унынiю, я твердо надюсь, что сила соображенiй, какъ дйствительная и великая сила, всегда одержитъ верхъ надъ своими противниками, что какъ бы ни было смутно и хаотично броженiе мннiй, вс т, которые не прибгаютъ къ этой сил, а хотятъ дйствовать другими орудiями, погибнутъ неминуемо. Что касается до меня, то позволяю себ заврить васъ, что я всегда считалъ и считаю своимъ священнымъ долгомъ ревностно и безпристрастно служить этой сил по мр слабыхъ моихъ дарованiй. По сему самому, если я возбудилъ противъ себя неудовольствiе, если встрченъ былъ неблагосклонными отзывами, то я почитаю это себ за честь и за похвалу, а отнюдь не за стыдъ и за униженiе.
Если кто напримръ кричитъ мн, что я ему мшаю, то это меня не смущаетъ: я не хорошему чему-нибудь мшаю, я мшаю напримръ злостному употребленiю великихъ именъ.
Если кто называетъ меня пуристомъ, то я этому радуюсь: я дйствительно не люблю никакой нечистоты, никакого шарамыжничанья.
Если меня упрекаютъ, что я не беру въ расчетъ публики, то я этимъ горжусь: я дйствительно говорю прямо что думаю, и незабочусь о томъ, чтобы отвести глаза читателей.
Если наконецъ нападаютъ на мое самолюбiе, то я ставлю себ это въ великое достоинство. Я дйствительно до крайности заражонъ самолюбiемъ, напримръ: имю притязанiе на собственныя соображенiя, и приписываю себ способность понимать т авторитеты, на которые ссылаюсь.
PS. Нкоторыя выраженiя моего письма могутъ подать вамъ поводъ думать, что я шучу. Не ошибитесь милостивый государь! Можетъ-быть въ этихъ самыхъ мстахъ я усплъ выразиться самымъ точнымъ и близкимъ къ истин образомъ.
(?? Покрайней-мр принимаетъ такой видъ. Будучи, какъ всегда, совершенно точенъ въ своихъ показанiяхъ, замчу, что сохраняя видъ умолчанiя, хроникеръ привелъ таки одно крошечное соображенiе въ свою защиту. Считаю безполезнымъ говорить о немъ.
(?? Чтобы не прерывать торжественнаго теченiя моей рчи, я, при помощи выписки попрошу васъ сдлать слдующiя сличенiя:
Я говорю: ‘Такъ думаютъ многiе политико-экономы’. ‘Время’, 1862 года. No 10. С. Об. страница 213, строка 3 сверху.
Хроникеръ возражаетъ: ‘Есть политико-экономы, проповдывающiе и общественную и государственную благотворительность’. ‘Искра’. 1862 года. No 47, страница 646, лвый столбецъ, строка 10 сверху.
Возможно ли, спрошу васъ, найти здсь противорчiе кому-нибудь, кто еще не вовсе отказался отъ соображенiй?
