А.Н.Островский. Не было ни гроша, да вдруг алтын
Комедия в пяти действиях
Москва, Изд-во ‘Книжная палата’, 2001
OCR & spellcheck: Ольга Амелина, февраль 2005
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:М и х е й М и х е и ч К р у т и ц к и й, отставной чиновник.
А н н а Т и х о н о в н а, его жена.
Н а с т я, племянница Крутицкого.
Д о м н а Е в с и г н е в н а М и г а ч е в а, мещанка.
Е л е с я, ее сын.
И с т у к а р и й Л у п ы ч Е п и ш к и н, купец-лавочник.
Ф е т и н ь я М и р о н о в н а, его жена.
Л а р и с а, дочь их.
М о д е с т Г р и г о р ь и ч Б а к л у ш и н, молодой человек.
П е т р о в и ч, мелкий стряпчий из мещан.
Т и г р и й Л ь в о в и ч Л ю т о в, квартальный.
Действие происходит лет 30 назад, на самом краю Москвы.
Слева от зрителей угол полуразвалившегося одноэтажного каменного дома. На сцену выходят дверь и каменное крыльцо
в три ступени и окно с железной решеткой. От угла дома идет поперек сцены забор, близ дома у забора рябина и куст
тощей акации. Часть забора развалилась и открывает свободный вход в густой сад, за деревьями которого видна крыша
дома купца Епишкина. На продолжении забора, посереди сцены, небольшая деревянная овощная лавка, за лавкой начинается
переулок. У лавки два входа: один с лица с стеклянной дверью, другой с переулка открытый. С правой стороны, на первом плане,
калитка, потом одноэтажный деревянный дом мещанки Мигачевой, перед домом, в расстоянии не более аршина, загородка, за ней подстриженная акация. В переулок видны заборы и за ними сады. Вдали панорама Москвы.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Епишкин и Петрович сидят у лавки и играют в шашки. Мигачева стоит у калитки своего дома.
П е т р о в и ч. Эх-ма! Прозевал.
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч. Ходи да ходи! Куда тут ходить? (Раздумывая.) Куда ходить?
Е п и ш к и н. Ходи!
П е т р о в и ч. Пошел.
Е п и ш к и н. Вот тебе карантин, чтобы ты не тарантил.
Входит Лютов.
Убери доску!Петрович с доской уходит в лавку.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Епишкин, Мигачева, Лютов.
М и г а ч е в а. Из каких доходов, помилуйте! Кабы у меня торговля или что нечто б я… Ах, боже мой! Я бы только, Тигрий Львович, для одного вашего удовольствия…
Л ю т о в. А? Что ты говоришь?
М и г а ч е в а. Да разве б я не окрасила? Окрасила бы, очень бы окрасила. А коли тут худо, в другом месте валится… а какая моя возможность? Чем я дышу на свете?
Л ю т о в. Мне что за дело! Чтоб было окрашено!
М и г а ч е в а. Будет, будет, только б малость управиться. Хорошо тому, у кого довольно награблено, оченно ему можно быть исправным обывателем. Вот с кого спрашивать-то надо. Крась да мажь! У нас кому любоваться-то? И народ-то не ходит.
Л ю т о в. Без рассуждений! Вот если завтра не будет выкрашено, я тогда посмотрю.
М и г а ч е в а. Вот и живи.
Л ю т о в (оборачивается к каменному дому). Уж хоть бы развалился совсем поскорее. (Пожимает плечами и, махнув рукой, отворачивается.) Эх, обыватели!
Е п и ш к и н. Тигрию Львовичу наше почтение.
Л ю т о в. Здравствуй, Истукарий Лупыч! (Подает руку.) Тебе-то, братец, уж стыдно! Забор-то не загородишь: ведь точно ворота проезжие.
Е п и ш к и н. Оно точно, что я оплошал: он маленько развалился, а мне невдомек было, так ваша ж команда на дрова себе растаскала.
Л ю т о в. Загороди, братец.
Е п и ш к и н. Вы себя беспокоить не извольте, будет в порядке. Признаться, теперь в голове-то не то, об этих глупостях и думать-то не хочется.
Л ю т о в. Не глупости, братец, коли начальство тебе приказывает.
Е п и ш к и н. Понимаем, Тигрий Львович, да ведь уж и обязанностей-то наших больно много. Ежели счесть теперь все повинности да провинности, оклады да наклады, поборы да недоборы, торжества да празднества, — так ведь можно и пожалеть по человечеству. С одного-то вола семи шкур не дерут.
Л ю т о в. Разве я тебя не жалею? Я тебя ж берегу, деревья у тебя в саду большие, вдруг кому-нибудь место понравится: дай, скажет, удавиться попробую.
Е п и ш к и н. Верно изволите говорить, местоположение заманчивое для этого занятия. Такой сад, что ни на что окромя и не годен. Я уж и то каждое утро этих самых фруктов поглядываю.
Л ю т о в. Ну, так ты народ-то не искушай! Следствие, братец, понял? А я тебе этой беды не желаю.
Е п и ш к и н. Уж что говорить! Ну, да, думаю, бог милостив.
Л ю т о в. Кабы ты чистый человек, а то… Я, братец, ничего не знаю, я ничего не знаю, а, чай, слышал, какой разговор-то про тебя насчет притону-то?
Е п и ш к и н. Мало ли всяких разговоров-то! И про ваше благородие тоже кой-что поговаривают, да мы, признаться, внимания не берем и слушать-то.
Л ю т о в. Так уж ты загороди, побереги хоть меня-то, коль себя не бережешь, с нас тоже ведь спрашивают.
Е п и ш к и н. Не извольте беспокоиться! Стоит ли об таких пустяках разговаривать! Милости просим на полчасика! Особенной попотчевать могу.
Л ю т о в. Попозже зайду, теперь некогда. (Подает руку.)
Е п и ш к и н. Как угодно-с. Завсегда рады, завсегда вы у нас первый гость. Поискать еще таких-то благодетелев.
Лютов уходит.
Терпит же ведь земля, господи! (Уходит в лавку.)Из лавки выходит Фетинья.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Мигачева и Фетинья.
Ф е т и н ь я (гордо). Здравствуй!
М и г а ч е в а. Куда бог несет?
Ф е т и н ь я. Так, для воздуху, у лавочки посидеть. А ты куда?
М и г а ч е в а. Куда мне! Сына поглядываю.
Ф е т и н ь я. На что он тебе?
М и г а ч е в а. Поругать хочется, Фетинья Мироновна.
Ф е т и н ь я. После поругаешь, не к спеху дело.
М и г а ч е в а. Боюсь, сердце-то пройдет, сердце-то у меня круто, да отходчиво. А теперь бы он мне в самый раз попался: в расстройстве я.
Ф е т и н ь я (подходя). Что так?
М и г а ч е в а. Квартальный, матушка, разобидел, пристает, забор красить, отдыху не дает. Какие мои доходы, сами знаете: один дом, да и тот валится. Четверо жильцов, а что в них проку-то! Вот, Петрович — самый первый жилец, а и тот только за два с четвертаком живет. Ну, опять возьмите вы поземельные. Все б еще ничего, да ведь дом-то заложен, процент одолел.
Ф е т и н ь я. Заложен?
М и г а ч е в а. Заложен.
Ф е т и н ь я. Скажите!
М и г а ч е в а. Третий год я вам говорю, Фетинья Мироновна, одно и то же, а вы все будто не слыхали, да все удивляетесь.
Ф е т и н ь я. Ах, редкости какие! Коли у меня такой характер, что ж мне делать-то! А то так тебе и дать одной все пoряду говорить! Этак ты всю материю скоро расскажешь. А нынче день-то год, пущай поговорим, куда нам торопиться-то, а время-то и пройдет, будто дело делали.
М и г а ч е в а. Помощник-то у меня, сами знаете, один.
Ф е т и н ь я. Один? И то ведь один.
М и г а ч е в а. Да и тот неважный, так, какая-то балалайка бесструнная. Ну, еще по дому кой-что хозяйничает, а уж на стороне достать что-нибудь, на это разуму у него нет. Думала в люди отдать, хоть в лавку, да сама ни при чем останешься. А он все-таки и подбелит, и подкрасит, и подколотит.
Ф е т и н ь я. Чего ж тебе лучше?
М и г а ч е в а. Заодно у нас с ним война: вдруг провалится, неизвестно куда. Синиц по огородам ловит, рыбу на Москве-реке ловит, а тут его, как на грех, нужно, ну, и пошла баталия.
Ф е т и н ь я. Молод еще. Женила б ты его.
М и г а ч е в а. Женить! Лестно взять жену-то с деньгами, хоть с небольшими, а кто ж отдаст за него, кому крайность!
Ф е т и н ь я. Нет, ты не говори. Бывают случаи. Другая девушка и с деньгами, да порок какой-нибудь в себе имеет: либо косит очень, один глаз на нас, другой в Арзамас, либо вовсе крива, а то бывает, что разумом недостаточна, дурой не зовешь, а и к умным не причтешь, так, полудурье, ну, вот и ищут женихов-то проще, чтоб невзыскательный был. А бедному человеку поправка.
М и г а ч е в а. Бывает людям счастье, да не нам.
Ф е т и н ь я. У тебя все-таки сын, что тебе горевать-то? Так разве когда, от скуки, поплачешься для разговору только для одного. А вот наша забота с дочкой-то.
М и г а ч е в а. Так вы с деньгами.
Ф е т и н ь я. Чудная ты, и с деньгами не берут. (Со вздохом.) Мало ль ее смотрели-то, Домнушка!
М и г а ч е в а. Какая ж причина? Такая ее красота…
Ф е т и н ь я. Уж чего еще! Поглядеть любо-дорого, самый первый вкус. Одно беда — разговором нескладна. Кабы только с глаз брали, так, кажется, ее давно бы с руками оторвали, а поговорят, ну, и прочь, и прочь. Войдет — удивит, убьет красотой всякого, а скажет слово, так и сразит, так с ног и сразит. А уж как выдать хочется.
М и г а ч е в а. Вам что, вы свою сбудете. А вы возьмите соседку, вот мается с девушкой-то, вот где слезы-то!
Ф е т и н ь я. Уж чем только они живы, бедные!
М и г а ч е в а. Чем живы? Выработают гривенник, купят калачика, тем и сыты.
Ф е т и н ь я. Как бы, мне кажется, у старика денег не быть, ведь он чиновник, с кавалерией, гляди, пенсию получает.
М и г а ч е в а. Кто его знает. От него толку не добьешься, он и не говорит ни с кем, только ругается да ворчит. Бродит весь день по Москве, только ночевать домой приходит.
Ф е т и н ь я. Я раз иду городом, а он у Казанского собора с нищими стоит.
М и г а ч е в а. С нищими? Вот ведь дела-то какие!
Ф е т и н ь я. С чего он в такой упадок пришел?
М и г а ч е в а. Все только руки врозь, матушка. Его в нашей стороне все знают, у него здесь свой дом был, лошади хорошие. Служил он в каком-то суде секлетарем, ну, и отставили его за взятки, что уж очень грабил. Анна Тихоновна сказывала, что и стал он с той поры сумлеваться, как ему жить без дохода. Продал дом, лошадей, стал деньги в проценты отдавать. И зажили мы, говорит, день ото дня хуже: переехали в одну комнатку, прислугу всю он распустил, а там уж и кухарку сослал. И пришлось Анне Тихоновне самой и кушанье готовить, и за водой ходить. А потом и совсем, говорит, дома стряпать перестали, купим что-нибудь в лавочке и поедим, а когда и так просидим. А теперь вот к нам в соседство перебрались, дом-то этот еще с француза в тяжбе находится, так с тех пор без починки и без всякого призрения и стоит, так Михея Михеича задаром пустили, чтоб он только на дворе присматривал, кирпичи подбирал да в кучку складывал.
Ф е т и н ь я. Что мы живем! Мы от жиру и бога-то забыли, а ты попробуй, вот так поживи.
М и г а ч е в а. Ну, старуха-то уж притерпелась, а каково девушке-то?
Ф е т и н ь я. Да откуда она у них взялась, скажи ты мне на милость!
М и г а ч е в а. Она Михею племянница родная, сиротка. Как случилась с ним беда, погнали его со службы, ее и взяла крестная мать, барыня богатая.
Ф е т и н ь я. Богатая?
М и г а ч е в а. Богатая. И воспитывала ее с дочерьми своими в полном достатке. Вот как выросла эта Настенька, и возненавидела ее барыня за красоту, что на Настеньку все прельщаются, а на ее дочерей нет, и прогнала ее без всякого награждения. А прежде обещала замуж ее выдать. Да мне Анна Тихоновна сказывала, что у Настеньки уж и жених был, молодой человек, хорошего роду. Приехала Настенька в эту конуру разряженная, в перчатках… И сесть-то боится, и дотронуться-то до всего ей гадко… Всплеснет, всплеснет вот так руками, за голову ухватится да и упадет без памяти. Больна с месяц лежала, насилу оправилась. Ну, разумеется, девушка избалованная, и кофейку, и чайку, того, другого, вот тетка-то все ее платьица, колечки, сережки и продавала, за бесценок шло, даже жалость смотреть. А теперь, уж видно, не до чаю, и хлеб-то им стал в диковинку.
Крутицкий показывается на крыльце.
Вот старый куда-то собрался, из дому выполз.ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья, Крутицкий.
М и г а ч е в а. Здравствуйте, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Здравствуйте! (Кланяется и хочет идти.)
М и г а ч е в а. Что это вы, Михей Михеич, в шинели?
К р у т и ц к и й. Что тебе шинель! Что тебе шинель! Не твоя шинель.
М и г а ч е в а. Да жарко.
К р у т и ц к и й. Кому жарко, а мне не жарко, я старичок. (Подходит к Фетинье и говорит ей тихо.) Оставь дома, так ее и украдут, пожалуй.
Ф е т и н ь я. Ну, уж кому она нужна?
К р у т и ц к и й. Нет, ты не говори. Шинель хорошая. (Гладит по ворсу.) Это я сшил когда еще на службе был. Тогда у меня деньги были шальные.
Ф е т и н ь я. Куда ж ты их дел?
К р у т и ц к и й. Прожили. Без доходу живем, все проживаем, все проживаем, а доходиков никаких, вот и прожили.
М и г а ч е в а. Мудрено что-то. По вашей жизни, вам и процентов-то не прожить с вашего капитала.
К р у т и ц к и й. Какого капитала! А ты почем знаешь, сколько у меня денег было? Кто тебе сказывал? Кто? Я тебе не сказывал, так ты и не болтай! (Фетинье.) Как прожил? Много-то было, так не берегли: я шампанское пил. Ты думаешь, на чужие деньги! На чужие-то я его море выпил, а случалось, бывало, и на свои бутылочку купишь. По десяти рублей ассигнациями за бутылку платил. В Сибирь меня надо за это сослать. Вино-то выпил, где оно? Тю-тю. А и денег-то нет. Вот как деньги-то проживают! Взаймы давал, пропадали, жена у меня не берегла ничего. (Фетинье почти на ухо.) Жена у меня мотовка. У! мотовка!
Ф е т и н ь я. Не знаю я ваших делов.
К р у т и ц к и й. Мотовка, мотовка! Я ее любил, я ей дарил, много дарил. У меня каждый день был доход, ну, бывало, иногда и подаришь ей то десять, то пять рублей. Береги, Анна! Вот и уберегла. Было мое время, каждый день все прибывало, все прибывало.
М и г а ч е в а. Ну, как же, я ведь помню, знала я, все знала.
К р у т и ц к и й. Ничего ты не знала. Что ты могла знать! Никто не знал, жена — и та не знала. Я возил деньги домой, каждый день возил, а сколько я взял, с кого я взял, никто не знал. Я злодей был для просителей, у меня жалости нет, я варвар был.
Ф е т и н ь я. Вот тебя бог-то и наказал.
К р у т и ц к и й. А других, а других? За что ж меня одного? Все брали, торговля была, не суд, а торговля. Кто меньше, кто больше, а все-таки брали. Бывало, товарищи мне говорят: ‘ты много берешь’. А вы, говорю, мало берете, ну, значит, вы дешевле меня свою совесть продаете. Хе-хе-хе!
М и г а ч е в а. Эх, Михей Михеич, племянницу-то вы голодом заморили.
К р у т и ц к и й. Какую племянницу? Чем мы ее заморили? Я к тебе на кухню не хожу, горшков не нюхаю.
М и г а ч е в а. Конечно, что не мое дело, а со стороны жалко.
К р у т и ц к и й. Племянницу! Много всякой родни-то на свете! Мы все родня, все от одного человека. Всякий о себе. Пусть работает, я ей не мешаю.
М и г а ч е в а. Ну, много ли она выработает, такая барышня воспитанная?
К р у т и ц к и й. Вот язык-то у тебя без костей, вот уж без костей, так и болтает, так и болтает.
М и г а ч е в а. Хоть бы вы побаловали ее чем-нибудь, так, малость.
К р у т и ц к и й. Что ж, малость! Ты вот все болтаешь, сама не знаешь что, потому что разума у тебя нет. Малость, малость! Ее только избалуешь, а себя обидишь. Малость дай! Все дай, все дай, а мне кто даст? Всякий для себя. За что я дам? Как это люди не понимают, что свое, что чужое? Сколько я ни нажил, все — мое. Пойми ты! Рубль я нажил, так всякая в нем копейка моя. Хочу, проживаю ее, хочу — любуюсь на нее. Кому нужно свои отдавать? Зачем свои отдавать? (Отходя.) Все я дай, а мне кто даст? Попрошайки!
М и г а ч е в а. Ну, заворчала, грыжа старая!
К р у т и ц к и й (возвращаясь). А ты не болтай! Я не малость, я вот ей за приданым иду.
Ф е т и н ь я. Что ж, ты его в узелке принесешь, все приданое-то?
К р у т и ц к и й. Нет, не в узелке, а вот здесь. (Показывает на боковой карман.)
М и г а ч е в а. Батюшки!
К р у т и ц к и й. Да, вот я что для нее… А ты нюхаешь по горшкам, что едят, болтунья пустая. (Уходит, ворча.)
Ф е т и н ь я. Пойти в лавочку, никак муж чай пьет.
Елеся показывается из калитки, в халате, с клеткой.
Да вот сын-то, а ты ищешь! (Уходит в лавку.)ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Мигачева, Елеся.
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
М и г а ч е в а. Скажите на милость, а он дома был.
Е л е с я (громче).
Ах, братцы, мало нас,
Голубчики, немножко.
М и г а ч е в а. У матери такое расстройство насчет забора, а он песни поет. Погоди ж ты!
Елеся, бросив клетку, убегает в калитку, Мигачева за ним. Входит Настя, за ней, в нескольких шагах, Баклушин.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Настя, Баклушин, потом Епишкин.
Н а с т я (быстро оборачиваясь). Стойте, стойте! Воротитесь, не ходите дальше, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Боже милостивый! Настасья Сергевна, вы ли это?
Н а с т я (потупляя глаза). Я, я, только вы не ходите за мной.
Б а к л у ш и н. Что ж вы раньше не остановились, если узнали меня? Я версты две бегу за вами.
Н а с т я. Я вас не видала, не узнала. Ах, уйдите, уйдите!
Б а к л у ш и н. Скажите мне, существо прелестное, как вы попали в эту глушь? Ведь это край Москвы, это — захолустье.
Н а с т я (обидчиво). Не всем же на Тверской жить, там для всех и места недостанет.
Б а к л у ш и н. Так вы здесь и живете?
Н а с т я (осматривая себя и конфузясь). Отчего же вы думаете, что я непременно должна здесь жить?
Б а к л у ш и н. Вы сами сказали.
Н а с т я. Ах, нет, нет, что вы! Я сюда пришла к знакомым, у меня есть дело. Вы не верите? Ну, право, право!
Б а к л у ш и н. Ну, не здесь, так не здесь, к чему же так ажитироваться! А где же, позвольте узнать?
Н а с т я (потупясь). Зачем вам?
Б а к л у ш и н. Вот мило! Уж не прятаться ли вы от меня хотите? С какой стати, зачем?
Н а с т я. Я не прятаться… Ах, право! Я не знаю. Уйдите!
Б а к л у ш и н. Отчего такая перемена? Нет, вы скажите…
Н а с т я (со вздохом). Что я скажу! Это не от меня. Мне нельзя… вот…
Б а к л у ш и н. Вы хоть меня-то пожалейте! Ну, за что, за что? Я все тот же, все так же к вам привязан.
Н а с т я. Все так же? Правда ли это?
Б а к л у ш и н. Божусь вам!
Н а с т я. Ну, так вот что: оставьте меня, мне теперь некогда, я вам после…
Б а к л у ш и н. Когда после? Где я увижу вас?
Н а с т я. Я вам напишу, я знаю ваш адрес. Ступайте! Ступайте!
Б а к л у ш и н. Вы что-то скрываете от меня. Ну, да бог с вами, я вам верю. Вы, однако, изменились.
Н а с т я (с испугом). Подурнела? Скажите пожалуйста, подурнела! Ах, я так и знала.
Б а к л у ш и н. Успокойтесь, нисколько вы не подурнели, вы только похудели немного.
Епишкин выходит из лавки и садится на складном стуле.
Н а с т я. Что же вы стоите здесь! Мне некогда, я за делом пришла.Б а к л у ш и н. Идите за делом, я вас подожду. У меня есть твердое намерение проводить вас до дому.
Н а с т я. Нет, нет, ни под каким видом. Это невозможно. Я здесь до ночи останусь. Идите, идите, умоляю вас!
Б а к л у ш и н. Ну, прощайте! Что с вами делать!
Н а с т я. До свидания. (Дожидается, пока Баклушин уходит за угол лавки, потом убегает в дом, где живет Крутицкий.)
Б а к л у ш и н (возвращаясь). Одна, никто ее не провожает, ни человек, ни девушка! Без перчаток, в таком платье! Странно! тут что-нибудь да кроется. Но во всяком случае я очень рад, что опять нашел ее, мне без нее не шутя было скучно. (Епишкину.) Послушайте, почтеннейший!
Е п и ш к и н. Что вам угодно, сударь?
Б а к л у ш и н. Вы знаете эту девушку?
Е п и ш к и н. Девушку-то? Я думал, вы про что путное спрашиваете. Не наше это дело. (Смотрит в другую сторону.)
Б а к л у ш и н. По крайней мере, будьте так добры, скажите мне, она здесь живет?
Е п и ш к и н (как бы зевая). О-хо-хо! (Показывает рукой, не глядя.) Вон живет!
Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю.
Е п и ш к и н. Не за что-с.
Б а к л у ш и н. Можно войти в лавку написать письмо? Я вам заплачу за бумагу.
Е п и ш к и н. Пожалуйте! Там мальчик вам подаст.
Баклушин входит в лавку. Из калитки дома Мигачевой выбегает Елеся, растрепанный, в халате и останавливается подле калитки,
из калитки показывается ухват.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Епишкин, Елеся, потом Мигачева.
М и г а ч е в а (показываясь с ухватом). И не подходи, так, кажется, вот и разражу.
Е п и ш к и н (хохочет). Хорошенько его, Домна Евсигневна! Хорошенько!
Е л е с я. К чему это, маменька! Ну, к чему это! Вот уж к вам это не пристало, всегда скажу, что не пристало. Но оставьте же! Вон барышни смотрят. Ай, ай, ай! А барышни-то смотрят!
М и г а ч е в а (выходя из калитки). Очень мне нужно, что они смотрят! Я никого знать не хочу.
Е л е с я. А я-то, маменька, я-то! Меня-то пожалейте, ведь я жених…
М и г а ч е в а. Ах ты, наказанье ты мое! Посудите только, добрые люди: дома денег ни копейки, а он чижей ловит да на барышень любуется. Вот я тебя!
Е л е с я. Позвольте, маменька! Да на что нам много денег? Нам ведь серебряных подков не покупать, потому у нас и лошадей нет.
М и г а ч е в а. Какие серебряные подковы! Какие лошади! Двугривенного в доме нет, а он…
Е л е с я. Позвольте! Это верно. Нам теперь с вами какой-нибудь двугривенный дороже каменного моста.
М и г а ч е в а. Какой мост? Квартальный давеча страмил, страмил при людях, что забор не крашен.
Е л е с я. Важное дело! Кабы хитрость какая! А то взять голландской сажи, — вот и весь состав.
М и г а ч е в а. Когда еще этот твой состав будет!
Е л е с я. Одна минута.
М и г а ч е в а (ставит ухват у калитки). Без денег-то? Наказанье…
Е л е с я. Сейчас умом раскину…
М и г а ч е в а. Каким умом, каким умом? Наказанье ты мое, данное! Дурак ведь ты у меня круглый, наказанье ты мое.
Е л е с я. Что ж, что дурак, маменька? Видно, родом так.
М и г а ч е в а. Да отец-то был у тебя умный.
Е л е с я. Я, маменька, не в отца.
М и г а ч е в а (берет ухват). В мать, что ли? Дурак, дурак! Непочтительный! Неуважительный! Супротивник ты для всего настоящего, что по закону требовается.
Е п и ш к и н (хохочет). Учи его, учи!
М и г а ч е в а. Слышишь, что добрые-то люди говорят, слышишь? Вон из моего дому, вон! Я и знать тебя не хочу.
Е л е с я. Нет, вы, маменька, такими словами не шутите! Такие-то слова своему детищу надо осторожно. Вы знаете, можно человека и в тоску вогнать.
М и г а ч е в а. Ах, скажите пожалуйста, нужно мне очень.
Е л е с я. А в тоске куда ж человеку? Одно средство — в Москву-реку.
М и г а ч е в а. Что ты, не грозить ли мне вздумал?
Е л е с я. Не грозить, а прочитают вам в ‘Полицейских ведомостях’…
М и г а ч е в а. Какие такие новости прочитают?
Е л е с я. Найдено тело неизвестного человека…
М и г а ч е в а. Ишь ведь глупости…
Е л е с я. ‘Юноша цветущих лет, прекрасной наружности’. И тут же еще добавлено: ‘так видно, что по неприятностям от родителев’.
М и г а ч е в а (ставя ухват). Скажите пожалуйста, что он городит! Не рада, что и связалась. Уйди ты от греха с глаз моих! (Идет в калитку.)
Е п и ш к и н. Домна Евсигневна! Ухват-то захвати!
М и г а ч е в а. Ах, извините! Я, знаете, по своей горячности, замечталась очень, вот какое невежество на улицу принесла.
Е п и ш к и н. Нет, ничего, что за невежество! И ухват свою службу сослужит, как ничего другого под руками нет. Я тоже дома попросту.
М и г а ч е в а (берет ухват). Ах, право! Вдруг закипит, и сделаюсь без понятия, даже людей совестно. (Уходит.)
Из лавки выходит Баклушин с письмом.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Епишкин, Елеся, Баклушин.
Е п и ш к и н (будто не слышит). Чего-с?
Б а к л у ш и н. Передать по адресу.
Е п и ш к и н. Эх, барин! Борода-то у меня уж поседела.
Б а к л у ш и н. Что мне за дело до вашей бороды!
Е п и ш к и н. А то и дело, что отдавайте сами. Ходили тоже и мы по этим самым делам, да уж теперь у меня у самого дочери двадцать седьмой годочек пошел.
Б а к л у ш и н. По каким ‘этим делам’?
Е п и ш к и н. Ну, что уж! Вон парень-то без дела гуляет, пошлите его. Ему все равно, он у нас не спесив.
Б а к л у ш и н (Елесе). Не можете ли вы доставить письмо?
Е л е с я. Кому-с?
Б а к л у ш и н. Настасье Сергевне.
Е л е с я. Барышне-с?
Б а к л у ш и н. Да, барышне.
Е л е с я. Истукарий Лупыч, а по затылку нашего брата за эти дела не скомандуют?
Е п и ш к и н. Снеси! Ничего.
Е л е с я. Я снесу, Истукарий Лупыч.
Е п и ш к и н. Снеси! Барин на чай даст.
Б а к л у ш и н. Разумеется, не даром. (Дает Елесе двугривенный.) Так отдайте письмо. Эта барышня у кого живет?
Е л е с я. У тетеньки-с.
Б а к л у ш и н. Чем они занимаются?
Е л е с я. Рубашки берут шить русские ситцевые на площадь на продажу, по пятачку за штуку.
Б а к л у ш и н. Что? Может ли быть?
Е л е с я. Так точно-с.
Б а к л у ш и н. Да, вот что. Так дайте письмо. (Берет письмо назад.) Ну, все равно, снесите! (Отдает опять и уходит.)
Е л е с я. Я отдам, Истукарий Лупыч. (У двери Крутицкого.) Получите письмецо! (Подает в дверь и подходит к лавке.)
Е п и ш к и н. А двугривенный-то тебе годится.
Е л е с я. И вот сейчас, Истукарий Лупыч, голландской сажи на всю эту сумму, только побольше.
Е п и ш к и н. Поди, отвесят тебе.
Е л е с я. Вот ведь она, кажется, сажа, а и матери удовольствие, и квартальному мило. (Уходит в лавку.)
Е п и ш к и н (встает). Фетинья!
Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Епишкин, Фетинья.
Е п и ш к и н. Допреж в нашей стороне смирно было, а теперь стрекулисты стали похаживать да записочки любовные летают.
Ф е т и н ь я. Что вы говорите!
Е п и ш к и н. Так точно. Значит, Ларису поскорей замуж надо.
Ф е т и н ь я. Да, разумеется, надо.
Е п и ш к и н (вздохнув). Так-то, брат, вот что!
Ф е т и н ь я. Признаться, есть женишишко-то, да не по ней.
Е п и ш к и н. Ну, да хоть уж плохенький, да только бы с рук скорей. Это вы только сами себе цену-то высоку ставите, да еще женихов разбираете, а по-нашему, так вы и хлеба-то не стоите. Коли есть избранники, так и слава богу, отдавай без разбору! Уж что за товар, коли придачи нужно давать, чтоб взяли только.
Ф е т и н ь я. Коли вы дочь свою к товару применяете…
Е п и ш к и н. Товар ли, не товар ли, как хочешь ее поворачивай, все дрянь. (Уходит в лавку, Фетинья за ним.)
Из лавки выходит Елеся. Лариса, разряженная, гуляет по саду подле развалившегося забора.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Елеся, Лариса, потом Фетинья.
Л а р и с а (постоянно держась прямо). Здравствуйте! Тиранов моих нет здесь?
Е л е с я. Это вы насчет родителев-с?
Л а р и с а. Они-то самые мои тираны и есть.
Е л е с я. Почему же вы так заключаете?
Л а р и с а. Я хочу завсегда у людей на виду быть, а мне из дому выходу нет. Я, собственно, своего требоваю, чтоб люди меня видели, потому зачем же я наряды имею.
Е л е с я. Это действительно-с.
Л а р и с а. Маменька говорит, что я разговору не знаю. Коли хотят, чтоб я знала разговор, дайте мне настоящих кавалеров. А то как же мне знать разговор, коли я все сижу одна и сама промежду себя думаю?
Е л е с я. О чем же вы думаете?
Л а р и с а. Я этого не могу сказать, потому мы с вами довольно далеки друг от друга. Имеете так близко предмет и сами себя отдаляете.
Е л е с я. И видит кошка молоко, да рыло коротко. Ежели б я только смел-с… Потому как я давно чувствую любовь.
Л а р и с а. Может, ваша любовь бесчувственная.
Е л е с я. Как же может быть бесчувственная, когда вы харуим.
Л а р и с а. Коли вы так чувствуете, отчего вы ко мне не подойдете?
Е л е с я. Стало быть, мне к вам в сад поступить?
Л а р и с а. Поступайте!
Елеся переходит в сад. Фетинья выходит из лавки и садится на стуле.
Вы умеете целоваться?Е л е с я. Похвастаться против вас не смею, а так думаю, что занятие немудреное.
Л а р и с а. Поцелуйте меня!
Е л е с я. Даже очень приятно-с. (Целует Ларису.)
Фетинья прислушивается.
Л а р и с а. Нет, вы не умеете.Е л е с я. Да нечто б я так-с, только звание мое очень низко, так я сумлеваюсь.
Л а р и с а. Коль скоро я вам позволяю, вы забудьте ваше звание и целуйте, не взирая.
Е л е с я. Только за смелостью и дело стало. (Крепко целует Ларису.)
Фетинья заглядывает в сад.
Ф е т и н ь я. О, чтоб вас! Напугали до смерти. Я думала, что чужой кто. Ведь от Ларисы все станется. А это ты, мой милый!Е л е с я (потерявшись). Про-про-валиться здесь на месте, не нарочно-с. И сам не знаю, как это я! Вот поди ж ты, Фетинья Мироновна, на грех мастера нет.
Ф е т и н ь я. Ну, с тобой после. Ты только хоть уж молчи-то. (Ларисе.) А тебе это среди белого-то дня и не совестно! На-ко! На всем на виду! Солнышко-то во все глаза смотрит…
Л а р и с а. Вам давно сказано, что я не могу жить против своей натуры. Чего ж еще! Чем же я виновата, когда моя такая природа? Значит, я все слова ваши оставляю без внимания! (Уходит.)
Ф е т и н ь я. Что с ней будешь делать! Нет, уж надоело мне в сторожах-то быть. (Уходит.)
Е л е с я. Вот так раз! Что-то мне теперь будет за это? Чего-то мне ожидать? Быть бычку на веревочке!
Петрович выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Елеся, Петрович.
П е т р о в и ч. В каком художестве?
Е л е с я. Купеческую дочь поцеловал.
П е т р о в и ч. Дело — казус. Какой гильдии?
Е л е с я. Третьей.
П е т р о в и ч. Совершенных лет?
Е л е с я. Уж даже и сверх того.
П е т р о в и ч. По согласию?
Е л е с я. По согласию.
П е т р о в и ч. Худо дело, да не очень. А где?
Е л е с я. В саду у них.
П е т р о в и ч. А как ты туда попал?
Е л е с я. Через забор, друг.
П е т р о в и ч. Шабаш! Пропала твоя голова.
Е л е с я. Ох, не пугай, я и так пуганый.
П е т р о в и ч. Непоказанная дорога — вот что! Тут с их стороны большая придирка.
Е л е с я. Придирка?
П е т р о в и ч. Но и с нашей крючок есть.
Е л е с я. Какой, скажи, друг?
П е т р о в и ч. Ты держись за одно, что ногами ты стоял на общественной земле.
Е л е с я. На общественной?
П е т р о в и ч. На общественной. А только губы в сад протянул.
Е л е с я. Облегчение?
П е т р о в и ч. Большое.
Е л е с я. Спасибо, приятель! Чай за мной.
Уходят в калитку. Анна Тихоновна и Настя сходят с крыльца.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Анна, Настя.
А н н а. Лови, коли тебе хочется. Дитя ты мое глупое, беда мне с тобой. Не с голубями тебе, а с людьми жить-то придется.
Н а с т я. Улетел. (Снимает с головы небольшой бумажный платок.) Ах, этот платок, противный! Сокрушил он меня. Такой дрянной, такой неприличный, самый мещанский.
А н н а. Что делать-то, Настя! Хорошо, что и такой есть. Как обойдешься без платка!
Н а с т я. Да, правда. От стыда закрыться нечем.
А н н а. Ох, Настя, и я прежде стыдилась бедности, а потом и стыд прошел. Вот что я тебе расскажу: раз, как уж очень-то мы обеднели, подходит зима, — надеть мне нечего, а бегать в лавочку надо, добежать до лавочки, больше-то мне ходить некуда. Только, как хочешь, в одном легком платье по морозу, да в лавочке-то простоишь, прождешь на холоду! Затрепала меня лихорадка. Вот где-то Михей Михеич и достал солдатскую шинель, старую-расстарую, и говорит мне: ‘Надень, Аннушка, как пойдешь со двора! Что тебе дрогнуть!’ Я и руками и ногами. Бегаю в одном платьишке. Побегу бегом, согреться не согреюсь, только задохнусь. Поневоле остановишься, сердце забьется, дух захватит, а ветер-то тебя так и пронимает. Вот как-то зло меня взяло, что ж, думаю, пускай смеются, не замерзать же мне в самом деле, — взяла да и надела солдатскую шинель. Иду, народ посмеивается.
Н а с т я. Ах, это ужасно, ужасно!
А н н а. А мне нужды нет, замер[з] совсем стыд-то. И чувствую я, что мне хорошо, руки не ноют, в груди тепло, — и так я полюбила эту шинель, как точно что живое какое. Не поверишь ты, а это правда. Точно вот, как я благодарность какую к ней чувствую, что она меня согрела.
Н а с т я. Что вы говорите, боже мой!
А н н а. Вот тут-то я и увидела, что человеческому-то телу только нужно тепло, что теплу оно радо, а мантилийки там да разные вырезки и выкройки только наша фантазия.
Н а с т я. Тетенька, ведь вы старуха, а я-то, я-то! Я ведь молода. Да я лучше… Господи!
А н н а. А вот погоди, нужда-то подойдет.
Н а с т я. Да подошла уж. Уж чего еще! я последнее платье заложила, вот уж я в каком платке хожу. А давеча, тетенька, побежала я в ту улицу, где Модест Григорьич живет, хожу мимо его дома, думаю: ‘Неужто он меня совсем забыл!’ Вот, думаю, как бы он увидел меня из окна или попался навстречу, а про платок-то и забыла. Да как вспомнила, что он на мне надет, нет уж, думаю, лучше сквозь землю провалиться, чем с Модестом Григорьичем встретиться. Оглянулась назад, а он тут и был, пустилась я чуть не бегом и ног под собой не слышу. Оглянусь, оглянусь, а он все за мной. Платок-то, платок-то, тетенька, жжет мне шею, хоть бы бросить его куда-нибудь. А потом взглянула на башмаки. Ах!
А н н а. Ну вот, видела ты, наконец, своего Модеста Григорьича?
Н а с т я. Да, видела. Думала, что, бог знает, как обрадуюсь, а только испугалась да сконфузилась.
А н н а. Кто он такой, скажи ты мне!
Н а с т я. Да я не знаю.
А н н а. Вот хорошо! Хотела замуж идти, а за кого — не знаешь.
Н а с т я. Да он милый такой.
А н н а. Все ж таки хоть звание-то его знать надо.
Н а с т я. Как это? Вот который с портфелем все ходит.
А н н а. Чиновник?
Н а с т я. Так, кажется.
А н н а. И он хотел жениться на тебе?
Н а с т я. Да. Маменька крестная хотела приданое дать.
А н н а. Он тебя любит?
Н а с т я. Ох! Очень, очень любит.
А н н а. Ты почем это знаешь?
Н а с т я. Как же мне не знать! Он мне, бывало, в уголке потихоньку каждый день про свою любовь говорил.
А н н а. Только про любовь?
Н а с т я. Да. У маменьки крестной ни о чем другом в доме и разговору не было. Только про любовь и говорили, — и гости все, и она сама, и дочери.
А н н а. Можно богатым-то про любовь разговаривать, им делать-то нечего.
Н а с т я. Ах, как жаль, что у меня денег нет.
А н н а. Ну, а если б были, что ж бы ты сделала?
Н а с т я. Вот что: наняла бы хорошенькую квартирку, маленькую, маленькую, только чистенькую, самоварчик завела бы, маленький, хорошенький. Вот зашел бы Модест Григорьич, стала бы я его чаем поить, сухарей, печенья купила бы.
А н н а. Ну, а дальше что?
Н а с т я. Дальше — ничего. Ах, тетенька, вы представить себе не можете, какое это наслаждение — принимать у себя любимого человека, а особенно наливать ему чай сладкий, хороший! Вот он пишет, что нынче же придет к нам. Что мне делать, уж я и не знаю.
А н н а. Помилуй, до гостей ли нам.
Н а с т я. Дяденька идет.
Анна и Настя быстро уходят в дом. Крутицкий проходит за ними, не останавливаясь.
Мигачева выбегает из своей калитки, за ней выходят Елеся и Петрович. Фетинья выходит из лавки.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Мигачева, Елеся, Петрович, Фетинья, потом Крутицкий, Анна, Настя.
Ф е т и н ь я. Потерпи, узнаем. Куда торопиться-то!
М и г а ч е в а. Каково терпеть-то! Неужли он в самом деле деньги принес.
П е т р о в и ч. Кто ж его знает, человек темный, аред как есть.
Е л е с я. Алхимик.
М и г а ч е в а (подбегая к окну). Бранятся что-то.
Выходят из дома Крутицкий, Анна, Настя.
К р у т и ц к и й. Идите, говорю вам! Идите! Вот тебе приданое! Вот, на! (Дает Насте бумагу.)Н а с т я. Нет, нет, ни за что! Лучше я с голоду умру, сейчас с голоду умру!
К р у т и ц к и й. Ну, умирай, умирай! Только уж на дядю не жалуйся! Тебе стыдно у богатых просить, стыдно? А не стыдно у дяди кусок хлеба отнимать? Я сам нищий. У нищего тебе отнимать не стыдно?
А н н а (берет у Насти бумагу). Михей Михеич, побойся ты бога! Что ты с нами делаешь?
К р у т и ц к и й (Фетинье). Вот они какие! Вот они какие! Они глупые. Я им хлеб достал, хлопотал для них, а они упрямятся. Отец родной того для нее не сделает, а она бранится. Да вот, все меня бранят, а ведь я им… знаете что?
Ф е т и н ь я. Что же за сокровище ты добыл?
К р у т и ц к и й. Да, сокровище. Верно ты говоришь, сокровище. Я им свидетельство достал на бедную невесту. Вот я что! И священник подписал, и староста церковный подписал.
М и г а ч е в а. Ах, ах, ах!
К р у т и ц к и й. Пойдут по городу, по лавкам, что денег-то наберут! Какой доход! Счастье ведь это, счастье!
Ф е т и н ь я. Да, счастье… на мосту с чашкой.
М и г а ч е в а (подбегая к Анне). Позвольте бумажку, полюбопытствовать!
А н н а (подавая бумагу). Да на что вам? Ведь вы читать не умеете.
М и г а ч е в а. Все-таки интересно, помилуйте! (Рассматривая бумагу.) Ах, ах! Ну, вот, уж чего вам лучше!
П е т р о в и ч. Постой ты! Подай сюда! (Берет бумагу.) Что ты смыслишь! (Просматривает бумагу, потом щелкает по ней пальцем.) Верно! Ничего, идите смело! По этой бумаге ходите смело. (Отдает Анне бумагу.)
Н а с т я. Что ж, очень это стыдно?
М и г а ч е в а. Да таки порядочно. Как начнут страмить, так только держись, особливо приказчики.
Е л е с я (смеется). Приказчики? Приказчики проберут.
Н а с т я. А много денег собрать можно?
М и г а ч е в а. Счастьем ведь это. Кто рублик даст, кто просто поклонится да рукой махнет, значит — проходи мимо, кто насмеется вволю, а добрые люди попадаются — и по десяти и по двадцати рублей дают.
Н а с т я. Тетенька, мне очень нужны деньги.
Ф е т и н ь я. Ступайте! Кому ж не мило даром-то деньги брать! Случалось, что рублей и по сту набирали, особенно если девушка повидней да на всякий разговор нестыдлива.
К р у т и ц к и й. Какой доход! Какие деньги! Вот что я вам! Вот что!
Н а с т я. А мне деньги очень нужны. Уж как мне нужны сегодня деньги! Уж пойдемте, тетенька, что ж делать! Ах, несчастная я, несчастная. (Плачет.)
А н н а (тихо Насте). Ну, ничего! Ну, не плачь! Вот можно будет…
Крутицкий прислушивается.
…платье выкупить и платочек купить хорошенький.К р у т и ц к и й (отводя Анну к стороне). Что ты, безумная! Что ты говоришь! Какие платочки? Еще не видя денег, да уж мотать задумала? Мотовка, мотовка! Ты ей и не показывай, что тебе дадут, ты все мне неси! И боже тебя сохрани!
А н н а. Она, благородная девушка, за деньги-то такой стыд принимать будет, а мы у нее их отнимем.
К р у т и ц к и й. Что ее жалеть-то! не родная дочь. А ты, что покрупней-то, и зажми в руке-то, и зажми! Жаль тебе ее? О, мотовка! (Злобно.) Анна, если я узнаю, что у тебя были в руках большие деньги, да ты их из рук выпустила…
А н н а. Что ты при людях-то, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. В петлю тебя, в петлю!
Ф е т и н ь я. Вот вы бы и шли, самое время теперь, все купцы в городе.
А н н а. Пойдем, Настенька.
М и г а ч е в а. Да постойте! Как вы пойдете? На все нужно порядок знать. Вы, Анна Тихоновна, вперед идите, а вы, Настенька, так шага три сзади, так и идите. Платочком-то поприкройтесь для скромности. А если кто захочет на вас полюбопытствовать, поманит вас, вы и подойдите и платочек откройте. Ну, идите в добрый час.
Ф е т и н ь я. Постойте! Как вы бумагу-то держите? Так ведь нехорошо. Все ведь это надо знать, коли уж пошли за таким делом. Надо в чистый платок завернуть. Нет у вас? Вот возьмите мой, только назад принесите, а то вы, пожалуй… (Завертывает бумагу в платок.) Да вот так, против груди и держите! (Отдает бумагу.) Вот так, вот! Ну, и ступайте! Дай бог счастливо.
Анна и Настя медленно уходят.
М и г а ч е в а (Елесе). Елеся, Елеся, погляди! Ведут ее, бедную, как овечку. Ах, как интересно!ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
ЛИЦА:К р у т и ц к и й.
А н н а.
Н а с т я.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
Б а к л у ш и н.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Мигачева у калитки. Фетинья у лавки. Крутицкий сходит с крыльца. Анна за ним.
М и г а ч е в а. Ох, вернулись.
Ф е т и н ь я. Принесли что-нибудь?
М и г а ч е в а. Еще не слыхала. Вон Михей Михеич, спросить бы у него, да боюсь.
К р у т и ц к и й. Кто хозяин-то, кто? Кто у вас большой-то? Как вы смели купить без позволения? Нынче и хлеб-то дорог, и хлеб-то надо по праздникам есть, а вы чаю да тряпок накупили. Чай пьют! Вы меня с ума сведете! Набрал я тебе липового цвета на бульварах, с полфунта насушил, вот и пейте.
А н н а. Она на свои купила.
К р у т и ц к и й. Какие у нее свои? Откуда у нее свои? У нее нет своих, все мои, — я ее кормлю. Да ты врешь, ты затаила деньги, затаила!
А н н а. Не верь, пожалуй, бог с тобой, а я тебе все отдала.
К р у т и ц к и й. У, мотовка!
М и г а ч е в а. Позвольте, Михей Михеич, сколько же вам бог да добрые люди…
К р у т и ц к и й. Не подходи!
М и г а ч е в а. Уж и спросить нельзя! Кажется, не велик секрет! Не краденые деньги.
К р у т и ц к и й. Отступись, говорю! Что тебе до чужих денег! Иль ограбить меня хочешь! Меня и так ограбили. (Анне.) Обманули меня! Чаю захотели! Есть у вас липовый цвет и изюмцу есть немножко, я у бакалейной лавки подобрал. Он чистый, я его перемыл. А то чай! чего он стоит! Вот я посмотрю, сколько вы завтра принесете. Я сам с вами пойду.
М и г а ч е в а. Она завтра не пойдет, что ей за неволя мучиться.
К р у т и ц к и й. Не пойдет — из дому выгоню, ночью на улицу выгоню. (Уходит.)
Настя выходит на крыльцо с гребенкой в руке, причесывая голову.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Фетинья, Мигачева, Анна, Настя.
А н н а. Милый, милый! А ты не забывай, что нам завтра опять идти.
Н а с т я. Нет, уж завтра я не пойду. Хорошенького понемножку, я и нынче не знала, ворочусь ли живая. Да вы бы сами-то приоделись.
А н н а. Во что мне!
Н а с т я. Да хоть немножко! Хлопочите, тетенька, поскорей, скоро вечерни. (Уходит.)
М и г а ч е в а (подходя к Анне). Ну, матушка Анна Тихоновна, рассказывайте!
Фетинья подходит медленно и важно.
А н н а. Что рассказывать — дело обыкновенное. Одолжите нам самоварчик.М и г а ч е в а. После трудов-то хотите чайку напиться? Это хорошо. Извольте, извольте! Уж я и посуду свою дам, и столик. Елеся, Елеся!
Выходит Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Анна, Мигачева, Фетинья, Елеся.
М и г а ч е в а. Вынеси столик сюда и чайник с чашками да поставь самовар. Накрой вон там, у крылечка, да поскорей поворачивайся!
Е л е с я. Спеши не спеши, а поторапливайся. (Уходит, напевая ‘Чижика’, и потом в продолжение сцены приносит стол и прибор чайный.)
М и г а ч е в а. Еще чего не нужно ли? Хоть весь дом возьмите, Анна Тихоновна, я на это женщина простая, только уж расскажите, не томите! Измаялась!
А н н а. Да, право, занимательного немного, вот разве один случай.
М и г а ч е в а. Ах, так и случай с вами был!
А н н а. Заходим мы в один магазин, в амбар ли, уж не знаю, хозяин такой видный, важный, стоит за конторкой, что-то пишет. Ну, мы поджидаем, когда он кончит. Он попишет, взглянет на нас да опять писать примется. Мы стоим, приказчики посмеиваются. Вот он кончил, кивнул нам головой и указывает рукой на дверь. Я хотела подойти, бумагу подать: ‘Знаю, знаю, говорит, мы в эти дела не входим’. Я было заговорила, что я благородная: ‘Вам, говорит, сказано, кажется, ну, и довольно с вас, мне теперь некогда, а пожалуйте в другое время’. А сам эакричал на парня, который у двери стоит: ‘Ты, говорит, что смотришь! Вперед не допускать до меня просящих!’ Так мы со стыдом и вышли. Прошли немного, только глядим, этот купец догоняет нас. Поклонился так учтиво и стал расспрашивать. Расспросил все подробно и адрес записал, я, говорит, навещу вас сегодня вечером из городу. Как у меня, говорит, своих детей нет, то я желаю быть этой девушке благодетелем. И дает мне десять рублей.
М и г а ч е в а. Однако же это довольно хорошо.
Ф е т и н ь я. Надо ж куда-нибудь им деньги-то девать.
А н н а. Потом поговорил немножко с Настенькой, так хорошо, солидно и ей дал пятнадцать.
М и г а ч е в а. Ах, скажите!
Ф е т и н ь я. Мало ль проказников-то!
А н н а. Еще по мелочи рублей шесть набрали.
М и г а ч е в а. А ведь, поди, чай, все мужу отдала, себе ничего не оставила?
А н н а. Конечно, все, как ему не отдать, он из души вытянет. Настенька истратила кой-что на себя, а рублей пять все-таки у ней он отнял.
М и г а ч е в а. Теперь уж у него не выпросишь. И всю-то жизнь ты с ним так маешься?
А н н а. Всю жизнь. Он сначала, еще когда молодой был, точно пришиб меня чем-нибудь. Жила я с ним вместе, а никогда не знала, есть у него деньги или нет. Бывало, мне со стороны говорят: ‘Хорошо твое житье, сколько твой муж грабит’. — ‘Не знаю, говорю, не вижу у него денег, видно, где-нибудь на стороне проживает’. И после, когда он дом, лошадей и все наше заведение продал, я у него спрашивала: ‘Михей Михеич, где ж деньги-то?’ — ‘В долги, говорит, роздал, в долгах пропали’. И точно, был разговор, что он деньги за большие проценты взаймы давал, только получал ли он их обратно, не знаю. Верите ли, двадцать пять лет я за ним замужем, а как прежде в его кабинет не смела войти и не была там ни разу, так и теперь в его каморку глазом заглянуть не смею. Войдет — запрется и выйдет — на два замка запрет.
Ф е т и н ь я. Только сам себе свой, а то все чужие. Бывают такие-то идолы.
А н н а. Так я всю жизнь в своих руках денег и не видала. Извините, что я вас беспокоила насчет самовара. Да вот вы обещали, так уж не одолжите ли платочка на плечи накинуть?
М и г а ч е в а. Ничего, что вы! Елеся, подай мой ковровый.
Елеся уходит.
Али вы кого ждете? Кажись, гостей-то у вас не бывало прежде.А н н а. Какие гости! Настенькин знакомый, молодой человек, благородный…
М и г а ч е в а. Благородный?
А н н а. Богатый человек, хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Скажите!
А н н а. Он познакомился с Настенькой, когда она жила у крестной матери.
М и г а ч е в а. Не он ли сватался?
А н н а. Он самый. Хочется принять получше, ведь может быть… А то, сами подумайте, куда нам с ней деваться!
М и г а ч е в а. Конечно, конечно. Дай бог!
Входит Елеся с платком.
Да вон Елеся вам все приготовил и платок принес.А н н а (Мигачевой). Благодарю покорно. (Фетинье.) А ваш платочек извольте.
Ф е т и н ь я. Да ведь завтра, чай, опять потреплетесь, так понадобится. А мне что за крайность! У меня этой дряни много.
Анна уходит.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья.
Ф е т и н ь я. Я слушаю да только помалчиваю. С чем сообразно: сами милостыню просят, а жених благородный, видишь ты, хорошей фамилии.
М и г а ч е в а. Да, может, он не знает их похождениев-то.
Ф е т и н ь я. А вот надо с них форс-то сшибить.
М и г а ч е в а. Это даже и оченно можно.
Ф е т и н ь я. Мы вот и с деньгами, да своей Ларисе жениха не найдем, а они нищие, да за благородного норовят. Каково слушать-то!
М и г а ч е в а. Само собой. Ну, да ведь у нас не взыщите, мы так одолжим, что чудо.
Ф е т и н ь я. Счастье вот людям! А уж я б свою, право, и без разбору отдала.
М и г а ч е в а. Куда торопиться-то?
Ф е т и н ь я. Как ты говоришь! Одно дело, девке удержу нет, а другое, нам зять в дом нужен. Сам стар, торговля у нас опасная.
М и г а ч е в а. А и выгодна ваша торговля, нет ее лучше.
Ф е т и н ь я. Еще бы. Само собой, что мы овощную и погребок только для виду держим, а настоящий наш товар темный.
М и г а ч е в а. Тут глаз да и глаз нужно.
Ф е т и н ь я. Да и хлопотно. Эти самые люди приходят к нам на рассвете, ночью-то они на промысле. Ну, старику-то и тяжело. Кабы зять, так одну ночь сам, а другую зять, да вот нет избранников.
М и г а ч е в а. Вы об женихах, а я об невестах. Женила б вот Елесю, да какого лысого беса за него отдадут!
Ф е т и н ь я. Зачем лысого!
М и г а ч е в а. А то какого же?
Ф е т и н ь я. Нет, он не об лысом думает.
М и г а ч е в а. О каком же? Где еще ему! Он младенец.
Ф е т и н ь я. Младенец-то младенец, а по чужим садам лазит.
М и г а ч е в а. Охота у него.
Ф е т и н ь я. И я говорю, что охота.
М и г а ч е в а. Птиц сетью накрывает.
Ф е т и н ь я. Не он накрывает, а я его накрыла и с птицей вместе. Только птица-то большая, больше тебя ростом будет.
М и г а ч е в а. Матушка, виноваты! Ах, упаду. Ах, он разбойник! Погубил он мою голову.
Ф е т и н ь я. Не твою, а мою. Узнает Истукарий Лупыч, кого причесывать-то будут? Не тебя, а меня. Так уж вот что! Вы мне не противны, а сам-то, пожалуй, тоже не прочь. Он об своей дочери невысокого мнения, а так надо сказать, что и за человека ее не считает, так много спорить не будет. Конечно, Елеся против нашего звания и приданого жених низменный, да, видно, уж судьба. Вели ты сыну одеться почище, да приходите к нам, не мешкая. Какое-нибудь решение нам выдет: либо мне быть битой, либо нам свадьбу пировать…
М и г а ч е в а (целуя в плечо Фетинью). Матушка, благодетельница! То-то мне нынче во сне-то…
Ф е т и н ь я. Ну, да уж и я сон-то…
М и г а ч е в а. Чему быть-то, так уж, видно…
Ф е т и н ь я. Да вот, на грех-то мастера нет. Прощай покуда! Приходите скорей, пока сам дома.
М и г а ч е в а. Прощайте, приятная моя! Мы мигом.
Входят Елеся с самоваром, Анна и Настя. Фетинья уходит в лавку.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Анна, Настя, Мигачева, Елеся.
М и г а ч е в а. Брось скорей! Поди, чисти сертук, в гости зовут.
Е л е с я. Везде поспею. (Уходит в калитку, Мигачева за ним.)
Н а с т я. Он писал, что ровно в четыре часа…
А н н а. А к вечерне уж звонили.
Н а с т я. Что я с ним буду говорить? У меня в голове все перепуталось. Мне хочется и плакать и смеяться. Я готова прыгать и хлопать в ладошки, как глупый ребенок в большой праздник, а что мне нужно, мне того не выговорить.
А н н а. Мы прежде послушаем, что он скажет.
Н а с т я. Тетенька, вы шаль-то вот так. (Поправляет платок на тетке.) Да пожалуйста, как можно поделикатней!
А н н а. Ну, уж как умею. Лгать-то я не мастерица.
Н а с т я. Нам бы как-нибудь, тетенька, припрятать свою бедность-то, чтоб не очень уж сразу-то.
А н н а. Постараюсь.
Н а с т я. Тетенька, он идет.
А н н а. Поди, встреть его.
Входит Баклушин.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя, Баклушин.
Б а к л у ш и н. Куда же?
Н а с т я. А вот сюда, под деревья. Здесь лучше, чем в комнатах.
Б а к л у ш и н. Как? На улице? Это довольно оригинально.
Н а с т я (представляя Баклушина). Модест Григорьич Баклушин! Тетушка моя, Анна Тихоновна.
Баклушин кланяется.
А н н а. Садиться не угодно ли?Баклушин садится.
Н а с т я (наливая стакан чаю). Не прикажете ли чаю?Б а к л у ш и н. Покорно вас благодарю. (Берет стакан.)
Н а с т я. Не знаю, хорошо ли я хозяйничаю. Право, так неожиданно. Сладко ли я вам налила?
Б а к л у ш и н. Превосходно. Отличный чай, отличные сухарики.
Н а с т я. Ах, нынче и погода какая! И все так… Не угодно ли вам еще?
Б а к л у ш и н. Позвольте. (Подает стакан.)
Н а с т я (наливая). Ах, как мне весело, что мой чай вам нравится. Мне так это приятно слышать от вас. (Подает стакан.) Не правда ли, у нас хорошо? Мы живем конечно, небогато, но зато тихо, покойно. Мне, право, здесь так весело.
Входит Елеся в жилете с сертуком в руках.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Анна, Настя, Баклушин, Елеся, потом Мигачева.
Е л е с я (вешает сертук на дереве подле стола и начинает чистить).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
Н а с т я (сконфузившись). Конечно, соседи у нас люди простые. (Елесе.) Елеся, вы бы дома сертук-то чистили. (Баклушину.) Но все нас так уважают.
Е л е с я. Очень нужно дома-то пылить.
Н а с т я (почти сквозь слезы). А на нас-то зачем пылите! Отойдите по крайней мере.
Е л е с я. Ничего-с, кушайте чай, вы мне не мешаете.
Б а к л у ш и н. А он чудак порядочный!
Н а с т я. Не обращайте на него внимания, он малоумный.
Е л е с я. Уж и сертучок, Настасья Сергевна. (Надевает сертук.)
Н а с т я. Оставьте меня!
Е л е с я. Да вы поглядите! (Поворачивается кругом.) Красота! Великонек немножко, да не перешивать же! Авось вырасту, что доброе-то портить!
Входит Мигачева, принарядившись очень пестро и без вкуса.
Б а к л у ш и н. Это что за явление?Н а с т я. Это его мать! Она очень хорошая женщина! Учтивая, обязательная.
М и г а ч е в а (Елесе). Скоро ль ты, чучело гороховое?
Е л е с я. Готов. Совсем Максим, и шапка с ним.
М и г а ч е в а (проходя мимо Насти). Чай да сахар всей компании. Ох, не очень ли важно вы расселись-то. (Уходит в сад, Елеся за ней.)
Н а с т я (сквозь слезы). Это ужасно! Я не знаю, за что они нынче все обижают меня. А все-таки здесь хорошо.
Б а к л у ш и н. Нет, Настасья Сергевна, не утешайте себя, вам здесь нехорошо. Напрасно вы оставили вашу крестную маменьку.
Н а с т я. Разве я сама ее оставила! Она начала меня упрекать: ‘Что ты все хорошеешь!’ Ну, а что же мне делать! Я не виновата. Стала меня одевать похуже, а я все-таки лучше ее дочерей. Рассердилась за это да и прогнала меня.
Б а к л у ш и н. Да, так вот что! Ну, теперь для меня дело ясно.
А н н а. Да, ни за что обидели девушку. Да и нам-то какая тягость! Мы и сами-то с куска на кусок перебиваемся, а тут еще ее нам на шею спихнули.
Н а с т я (с упреком ). Тетенька!
А н н а. Что, Настенька, скрываться-то, коли он тебе знакомый! Пусть уж все узнает. Кабы с рук ее сбыть, вот бы перекреститься можно.
Б а к л у ш и н. Сбыть! Точно вещь какую. А куда же сбыть ее вы думаете?
А н н а. Кроме как замуж, куда ж она годится! Ничего она не знает, ничего не умеет.
Б а к л у ш и н. Неприятное положение! Надо подумать об этом серьезно. Что же вы делаете?
Н а с т я. Так, кой-что.
Б а к л у ш и н. Не кой-что, вам надо трудиться! Вы хоть бы уроки давали.
Н а с т я. Чему? Я сама ничего не знаю. Вы видели, как меня воспитывали. Меня учили только тешить гостей, чтоб все смеялись каждому моему слову, меня учили быть милой да наивной, ну, я и старалась.
Б а к л у ш и н. Да. правда. Ну, так вот что: сами учитесь! Да учитесь прилежней.
А н н а. Оно, точно, хорошо, только, пока учишься, надо кушать что-нибудь.
Б а к л у ш и н. И то правда.
А н н а. Богатые думают об ученье, а бедные о том, чтоб только живу быть.
Н а с т я. Постойте, погодите, тетенька! Дайте нам поговорить. (Отходит к стороне и манит Баклушина.) Подите сюда на минуточку!
Б а к л у ш и н (подходя). Что вам угодно?
Н а с т я. Можно вас об одном спросить?
Б а к л у ш и н. Спрашивайте, что хотите!
Н а с т я (тихо). Вы меня любите по-прежнему?
Б а к л у ш и н. Больше прежнего.
Н а с т я. Ах, как это хорошо!
Б а к л у ш и н. А вы?
Н а с т я. Про меня-то что и говорить! Кого ж мне и любить, как не вас? Так смотрите же!
Б а к л у ш и н. Что смотреть-то?
Н а с т я. Не обманите меня.
Б а к л у ш и н. В чем? Я вам ничего не обещал.
Н а с т я. Вы обещали меня любить, а это мне дороже всего.
Б а к л у ш и н. Если я вам так дорог, отчего же вы давеча не хотели сказать мне своей квартиры?
Подходят к столу.
Н а с т я. Я боялась, что вы войдете к нам, увидите нашу бедность и разлюбите меня. (Плачет.)Б а к л у ш и н. А плакать-то об чем?
Н а с т я. Мне стыдно.
Б а к л у ш и н. А зачем же стыдиться бедности?
А н н а. А то чего же стыдиться-то! Есть ли что еще хуже, обидней бедности, ообенно для молодой девушки?
Б а к л у ш и н. Мало ль что есть хуже бедности!
А н н а. Вы посмотрите хорошенько на людей-то! Многие ль стыдятся того, что хуже-то, а бедности-то всякий стыдится. Вы сами бедности не знаете, оттого не по-людски и судите.
Н а с т я. Оставьте, тетенька, этот разговор. Вы опять за то же. Я так счастлива, что Модест Григорьич у меня в гостях! Можно нам теперь хоть ненадолго и забыть про свое горе.
Б а к л у ш и н. Вот теперь вы очень мило рассуждаете. Позвольте за это поцеловать вашу руку!
Н а с т я. Ах, извольте, извольте!
Выходят из саду Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Анна, Настя, Баклушин, Фетинья, Мигачева, Лариса и Елеся.
М и г а ч е в а. А вот я сейчас осажу их. (Подходит к столу.) Уж вы очень проклажаетесь за чужим-то самоваром. Нам самим нужно, у нас тоже гости, они хоть и не благородные, а пожалуй, что и почище будут. Бери, Елеся!
Елеся берет самовар и уносит.
Н а с т я. Что с вами? За что вы нас обижаете?М и г а ч е в а. Уж не взыщите! За свою собственность всегда могу.
Н а с т я. Нам он был уж не нужен, мы бы и сами вам отдали.
М и г а ч е в а. Ну, еще когда вас дождешься, а так-то лучше. Да и платок-то бы отдали. Что щеголять-то в чужом.
А н н а (отдавая платок). Возьмите!
Н а с т я. Ах, какой стыд, какой стыд!
Л а р и с а (подходя к Насте). Здравствуйте, Настенька!
Н а с т я (отворачиваясь). Здравствуйте!
Л а р и с а. Это ваш жених? Даже очень недурен.
Н а с т я. Какой жених! У меня нет жениха.
Л а р и с а. Ах, напрасно. Вы не должны от нас скрываться, формально все доказывает, что этот самый и есть ваш жених.
Н а с т я. Оставьте вы меня!
Л а р и с а. Коль скоро вы ходите по лавкам собирать на приданое и даже бумагу для этого выправили, как же вы можете быть без жениха? Потому вы не должны народ обманывать.
Н а с т я. Ах, ах! (Закрывает лицо руками.)
Л а р и с а. А вдруг и мы хотим дать вам рубль серебра и говорим: ‘Окажите нам вашего жениха для видимости. Может, с вашей стороны обман!’ (Отходит к Фетинье.)
Настя стоит как убитая.
Ф е т и н ь я. Ай да Лариса! Она, нет-нет, да и скажет словцо!Л а р и с а. Что ж, вы воображаете, что я совсем без образования? Но как много вы о своем дитя ошибаетесь. (Важно уходит в калитку, Фетинья и Мигачева за нею.)
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Баклушин, Анна, Настя.
Н а с т я (складывая руки и умоляющим голосом). Простите меня!
А н н а (берет ее за руку). Полно ты, полно! Что за оправдания! Ну, пошли, так и пошли. Надо чем-нибудь кормиться.
Б а к л у ш и н. Можно ли, можно ли? У меня руки опускаются. Что мне думать о вас?
Н а с т я. Вы меня разлюбите?
А н н а. Да что за беда такая! Дядя и свидетельство достал и приказал ей идти, потому что кормить лишнего человека нам нечем, — мы сами часто не евши с сидим. Вот и все. Она не смела не идти.
Б а к л у ш и н. Вы говорили, что для молодой девушки ничего нет хуже, обидней бедности. Просить, побираться, милостивая государыня, вот что хуже бедности.
А н н а. Это не хуже бедности, милостивый государь, это самая бедность-то есть. Сначала просить, потом воровать…
Б а к л у ш и н. Что за ужасы! Что вы ее пугаете! Вам еще далеко до крайности, вы пьете хороший чай.
Н а с т я. Ах, этот чай! Вся и беда-то от него. Послушайте! Вы писали, что придете ко мне, а у меня решительно ничего не было, нечего и заложить, а мне хотелось вас чаем напоить, вот я и пошла. Я не знала, что это так дурно.
Б а к л у ш и н. Так вы это для меня? Благодарю вас. Но вот что, Настасья Сергевна: коли денег нет, так работать надо, работать, а не милостыню просить.
А н н а. А вы думаете, мы сложа руки сидим? Мы чуть не ослепли от работы. Да что стоит наша работа, когда мы ничего не умеем. Мы на хлеб не вырабатываем.
Б а к л у ш и н. По-моему, уж лучше в горничные идти.
Н а с т я. Тетенька, вон что говорят. Найдите мне место, я пойду в горничные.
А н н а. Мало ль что говорят, а ты слушай всех. Где тебя держать будут? Тебе рубля в месяц не дадут. Ты и утюга-то в руки взять не умеешь. (Баклушину.) Вы видите наше положение, вы ее любите, вот вам бы и помочь бедной девушке.
Б а к л у ш и н. Чем же я могу?
А н н а. Ведь вы холостой?
Б а к л у ш и н. Холостой.
А н н а. Женитесь!
Н а с т я. Тетенька, перестаньте.
А н н а. Что за церемонии! Спасите ее, ведь погибнет.
Н а с т я (с испугом). Тетенька, разве я погибну?
А н н а. Погибнешь, душа моя. Не ты первая, не ты последняя.
Н а с т я. Ах, как страшно! (Баклушину.) Так спасите меня!
Б а к л у ш и н. Ангел мой, я люблю вас, но жениться было бы безумие с моей стороны. У меня ничего нет. Жалованья мне только хватает на платье, да и то я чуть не всем портным в Москве должен. Я сам ищу богатой невесты, чтоб поправить свои дела.
А н н а. Да, вот что?
Н а с т я. Хорошо же вы меня любите!
Б а к л у ш и н. Вас-то я люблю очень.
Н а с т я. А себя больше?
Б а к л у ш и н. Немножко больше.
Н а с т я. Бог с вами! (Отворачивается и плачет.)
Б а к л у ш и н (берет ее за руку). Ну, перестаньте, Настасья Сергевна! Настенька! Ну, рассмейтесь! Ну, агунюшки, дитя мое милое! Ну, какой я муж? Я ведь шалопай совершеннейший. Ну, рассмейтесь!
Настя улыбается.
А н н а. А, так вы шалопай? Да, я вижу. Ну, а нам не до шутовства! Мне слушать больно. У нас забота о насущном хлебе, а вы хотите смешить нас! Ей не агунюшки нужны! Ей нужен теплый угол да кусок хлеба. Вот подойдет осень, этому ребенку и надеть-то нечего, и кушать-то нечего, и жить-то негде. Если дядя и не погонит, так она в нашей сырой конуре умрет через неделю. Мы на вас надеялись: она, бедная, последние деньжонки истратила, чтоб принять вас поприличнее.Б а к л у ш и н. Я бы рад всей душой помочь Настасье Сергевне, но у меня есть одно ужасное обстоятельство, которое связывает мне руки. Ах, если б вы знали!
А н н а. Разговор короток. Ей помощь нужна настоящая, а вы, как я вижу, ровно ничем ей помочь не можете.
Б а к л у ш и н. Отчего же ничем? Дружеским участием, советом.
А н н а. Отчего это богатым никто ничего не советует, а все только бедным? Как будто у бедных уж и ума нет. У нас, бедных, только денег нет, а ум такой же, как и у вас. Что нынче за свет такой! С наставлением набивается всякий, а денег никто не дает.
Б а к л у ш и н. Где мне взять денег! Мне самому не хватает. Разве малость какую-нибудь!
А н н а. Да хоть и малость, все-таки ей помощь. У ней ведь уж чисто ничего.
Н а с т я. Тетенька, я от него не возьму ни за что.
А н н а. Ты не возьмешь, я возьму. Коли теперь с вами нет, занесите как-нибудь. Доброе дело сделаете.
Б а к л у ш и н. Непременно занесу, непременно. Ох, этот ростовщик проклятый, опутал он меня по рукам и по ногам. А я, знаете ли что, я все-таки подумаю, может быть, ведь…
А н н а. Подумайте! Душу-то ее пожалейте! А то ведь я… уж там суди меня бог! Я с голоду умереть ей не дам. Я знаю, что такое голод.
Б а к л у ш и н. Прощайте, мой милый ребенок. Я вот что, я к вам сегодня же зайду.
Н а с т я. Приходите!
Баклушин раскланивается и уходит.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Анна, Настя.
Н а с т я. За что?
А н н а. Истратила ты свои последние деньжонки, а что толку! Послушай-ко ты меня! Выкинь ты его из головы вон.
Н а с т я. Да ведь он сказал, что еще подумает.
А н н а. Ну, да, как же! Будет он думать, нужно ему очень! А коли и будет, так ничего не выдумает. Ему бы только болтать о пустяках, вот его дело. Много таких-то по Москве бегает, да не очень-то они нам нужны. Мы иной день не евши сидим, а он придет с разговорами только оскомину набивать. И не надо его, и бог с ним.
Н а с т я. Ах, не прогнать же его!
А н н а. Отчего ж не прогнать, и прогоним. Вот он нынче придет, я тебя научу тогда, что ему сказать. Поверь, что он больше и не заглянет к нам. Да и хорошо бы. Какая от него польза? На что он нам? Сбивать тебя с толку? Так у тебя и то его немного. А тебе, душа моя, пора самой думать о себе, да, ох, думать-то хорошенько. Ребячество твое кончилось, миновалось.
Н а с т я. Я знаю, что оно миновалось.
А н н а. Нет, плохо знаешь! Все еще ты ребячишься. А ребячиться тебе уж не то что стыдно, а как-то зазорно глядеть-то на тебя. Богатая девушка прыгает, так ничего, весело, а бедная скачет, как коза, так уж очень обидно на нее. Что было, то прошло, того не воротишь, а впереди для тебя — нечего мне скрывать-то — и сама ты видишь, ничего хорошего нет. Жить с нами в нищете, в холоде, в голоде тебе нельзя. И остается тебе…
Н а с т я. Что мне остается?
А н н а. Что тебе остается-то? Бедная ты, бедная! Лучше бы всего тебе теперь…
Н а с т я. Что, тетенька?
А н н а. Что? Умереть, вот что.
Н а с т я. Ах, умереть…
А н н а. Да. Я об тебе и плакать бы не стала. В могилку-то тебя как в постельку бы положила.
Н а с т я. Страшно, тетенька! (С криком.) Ах, страшно, страшно! Холодно. Повезут меня на этих черных дрогах… такие страшные! Лежать в могиле, а все живут!.. Мне жить хочется, я такая молоденькая.
А н н а. Ох, жить! Да ведь уж нечего делать! Бог смерти не дает, так, видно, жить надобно. Только я уж тебе сказала, что жить так, как мы живем, тебе нельзя. Да и что за напасть! Ты такая хорошенькая, тебе можно жить и лучше.
Н а с т я. А как же?
А н н а. А вот в сумерки придет купец… Дело-то ясное, я давеча тебе всего не сказала, что он со мной говорил.
Н а с т я (закрывая лицо руками). Ах, ах! Нехорошо!
А н н а. Да, нехорошо. Что дурное хвалить! А где ж взять для тебя хорошего-то? Тебе его в жизни и не дождаться никогда. Уж худого-то не минуешь. Так из худого-то надо выбирать, что получше.
Н а с т я. Дайте мне подумать.
А н н а. Думай, Настенька, думай, душа моя, хорошенько. Хуже всего, коли руки опустишь. Затянешься в нашу нищенскую жизнь, беда! Думай теперь, пока еще в тебе чувства-то не замерли, а то и солдатской шинели будешь рада.
Н а с т я. Ай, что вы! Нет, нет!
А н н а. Ходить по домам побираться, то кусочек сахарцу занять, то огарочек свечки, подбирать на чужих дворах щепочки, чтоб вскипятить горшок пустых щей…
Н а с т я. Ах нет, нет! Не говорите, замолчите! (Подумав.) Тетенька!
А н н а. Что, душа моя?
Н а с т я. А много девушек умирают… от бедности, от горя?
А н н а. Довольно-таки.
Н а с т я. А много и таких…
А н н а. Каких?
Н а с т я. Ах, как стыдно!
А н н а. Ох, много, много!
Н а с т я. И все смеются над ними, презирают, обижают их… бедных?
А н н а. Есть, кто и пожалеет, только мало христианства-то в людях.
Н а с т я. И ведь никому-то, никому, кто на тебя косо взглянет, кто от тебя отворотится, рассказать нельзя, объяснить нельзя, что тебе только и оставалось или смерть или такая жизнь.
А н н а. Думай, Настенька! Времени остается нам немного, купец придет скоро, — надо будет ему сказать что-нибудь. Да ты не забудь и того, что завтра нам опять идти сбирать, а если ты не пойдешь, так дядя тебя прогонит из дому.
Н а с т я. Помогите мне, посоветуйте!
А н н а. Нет, мой друг, я греха на душу не возьму. И не слушай ты никого, будь ты сама над собой большая. А я ни советовать тебе, ни осуждать тебя не стану. Хочешь ты, живи…
Н а с т я. Да, тетенька, простите меня, не презирайте меня, мне хочется пожить получше! (Прилегает на грудь к Анне Тихоновне.)
А н н а. Бог тебя простит, я тебе не судья.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
ЛИЦА:К р у т и ц к и й.
А н н а.
Н а с т я.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.
Р а з н о в е с о в, солидная личность.
Декорация та же. Летние сумерки.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Выходят: Елеся из своей калитки с кистью и ведром краски, Петрович из лавки.
Е л е с я. За мастерство, друг. Не так живи, как хочется, а как люди приказывают.
П е т р о в и ч. А тебе как хочется?
Е л е с я. Чего лучше не бывает, вот как.
П е т р о в и ч. Дело-то о поцеловании купеческой дочери мировой кончили?
Е л е с я. Еще какой мировой-то! Жених, брат, я. Вот пословица-то: не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив.
П е т р о в и ч. На грех-то, говорят, и из палки выстрелишь.
Е л е с я. Именно, брат. Не надеялся, нечего сказать.
П е т р о в и ч. Чудеса!
Е л е с я. Вот поди ж ты.
П е т р о в и ч. На баб-то дивиться нечего, на них куричья слепота бывает, а как же это сам-то! Он тебя не в первый раз видит, дарование и образование твое ему известны.
Е л е с я. Сам ничего, сам меня любит. Знаешь за что? У тебя, говорит, характер хорош, легок, если тебя когда счетами по затылку, ты не обидишься.
П е т р о в и ч. Что тут обидного?
Е л е с я. Само собой. Русская пословица: за тычком не гонись! Так-то, Петрович, за тычком не гонись!
П е т р о в и ч. Верно твое слово. Да и нечему дивиться, что, не доглядя, тебя за человека приняли, ты вот чему подивись!
Е л е с я. Чему, друг?
Входит Крутицкий, останавливается у своего крыльца и прислушивается.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Елеся, Петрович и Крутицкий.
Е л е с я. На подъезде с нищими? У него, гляди, там место откуплено.
П е т р о в и ч. То-то нет. В зале стоит у окошечка. Кладет ли он, вынимает ли, уж не рассмотрел, а в руках у него деньги видел.
Е л е с я. Он ли, полно?
П е т р о в и ч. Верно. А и то сказать, и удивляться-то нечего! Сколько лет он процентщиком-то был!
Е л е с я. Слышали мы, брат, слышали, да что ж у него денег-то не видать?
П е т р о в и ч. Увидишь ты, как же! Ишь ты у него решетка-то какая крепкая. Кабы денег не было, зачем бы ему за железной решеткой жить.
Е л е с я. Значит, свою осторожность наблюдает?
П е т р о в и ч. Наблюдает. У него, говорят, и дверь-то внутри железная, двумя замками запирается. Только нет таких замков, Елеся, которых бы отпереть нельзя было. Ключ не подойдет, так разрыв-трава есть на то.
Е л е с я. Да и надо этих процентщиков грабить, братец ты мой, потому не пей чужую кровь.
П е т р о в и ч. Да и не забывают их: это грех сказать. Что ни послышишь, того убили, другого ограбили.
Е л е с я. Все ж таки, брат, лучше, ничем честных людей.
П е т р о в и ч. Ну, друг, у воров этого расчета нет. Вор ворует, где ему ловчее, а конечно, и того не забывает, что у процентщика сразу много зацепить можно. Про Михея, должно быть, наши мастера еще не знают, а прослышат, так не миновать и ему. Да уж, кажется, своими бы руками помог, так я на него зол.
Е л е с я. За что, про что?
П е т р о в и ч. Есть тому причина. Еще когда он служил, так попался я по одному казусному делу, по прикосновенности. Человек я тогда был состоятельный, дела вел большие, конкурсами занимался. Не Петровичем меня звали-то, а Иваном Петровичем Самохваловым.
Е л е с я. Ну, и что же, друг единственный?
П е т р о в и ч. Ну, и спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. Томил, томил, сосал, сосал деньги-то, да тогда только погулять-то выпустил, когда всего нaбело отчистил. В одном сертуке пустил. Век я ему не забуду. (Уходит в калитку.)
Михеич подходит к Елесе.
Е л е с я. Михею Михеичу наше почтение!К р у т и ц к и й. Здравствуй, Елеся! А я вот целый день бродил, обещали мне помочь на бедность, да ничего не дали, так целый день даром и проходил.
Е л е с я. А я так слышал, что вас поздравить надо с получением, с большим получением.
К р у т и ц к и й (машет руками). Что ты закричал! Что ты закричал! Эх, Елеся! Ну, кто услышит, и убьют меня. Убить-то убьют, а найдут у меня грош, старичка за грош и убьют, даром душу и загубят. Тебе кто сказал (тихо), что я деньги получил?
Е л е с я. Петрович сказал.
К р у т и ц к и й. Хороший человек Петрович, я его люблю. Ты ему скажи, что я его люблю. Только он ошибся.
Е л е с я. Да нечто я ему верю!
К р у т и ц к и й. Ошибся он, долго ль ошибиться! Дельный человек этот Петрович, дельный.
Е л е с я. Еще какой делец-то! По судам ходит, дела охлопатывает.
К р у т и ц к и й. Да, да.
Е л е с я. Пачпорта пишет.
К р у т и ц к и й. Да, да… А кому он их пишет?
Е л е с я. Стало быть, кому нужно. Правой рукой пишет, левой руки прикладывает.
К р у т и ц к и й. Хорошее занятие, доходное. Хороший человек Петрович, дельный… А воров он знает?
Е л е с я. Первый друг им всем. Вот здесь в лавочке по ночам пачпортами и торгует. У него и печати всякие есть.
К р у т и ц к и й. И жилец он исправный, на квартире его держать хорошо.
Е л е с я. Что ж его не держать! За квартиру платит. Скоро нас тут, Михей Михеич, одна компания будет, потому меня лавочник в зятья берет.
К р у т и ц к и й. Хорошая компания, хорошая. Все вы хорошие люди. А я вот нынче, Елеся, гривенничек было потерял. Как испугался! Потерять всего хуже, украдут, все-таки не сам виноват, все легче.
Е л е с я. Зато найти весело, Михей Михеич. Вот кабы…
К р у т и ц к и й. Кому счастье, Елеся. А нам нет счастья, бедному Кузиньке бедная и песенка. Терять — терял, а находить — не находил. Очень страшно — потерять, очень! Я вот гривенничек-то засунул в жилетку, да и забыл, вдруг хватился, нет. Ну, потерял… Задрожал весь, руки, ноги затряслись, — шарю, шарю, — карманов-то не найду. Ну, потерял… одно в уме, что потерял. Еще хуже это, чем бы искать, а тут тоска. Присел, поплакал, — успокоился немножко, стал опять искать, а он тут, ну и радость.
Е л е с я. Да, Михей Михеич, нашему брату и гривенник деньги. Деньги вода, Михей Михеич, так сквозь пальцы и плывут. Денежка-то без ног, а весь свет обойдет.
К р у т и ц к и й. Бегают денежки, шибко бегают. Безумия в мире много, оттого они и бегают. Кто умен-то, тот ловит их да в тюрьму.
Е л е с я. Хитро ловить-то их, это не то, что чижей, не скоро поймаешь.
К р у т и ц к и й. Не скоро поймаешь, не скоро. (Отходит к своему крыльцу.)
Е л е с я (начинает красить загородку своего сада).
Чижик-пыжик у ворот,
Воробушек маленький.
К р у т и ц к и й. Ай, ай, ай! Что я слышал-то, что я слышал! Что затевают! Что девают! Вот она, жизнь-то наша! Убить сбираются, ограбить! Уберег меня бог, уберег. А я вот услыхал, ну и спрячусь, сам-то и цел буду. Ну, и пусть их приходят, пусть замки ломают. Приходите, приходите! Милости просим! Немного найдете. Мы и дверей не запрем! Хорошо бы их всех, как в ловушку, а потом кнутиком. Иголочку бы с ниточкой мне поискать. Ну, да еще поспею. Приводи гостей, Петрович, приводи! А я пока вот в полицию схожу. (Уходит.)
Выходит из калитки Лариса.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Елеся, Лариса, потом Фетинья, Мигачева.
Е л е с я. Умыться-то недолго, да ведь сколько ни умывайся, белей воды будешь. Медведь и не умывается, да здоров живет.
Л а р и с а. Вы, пожалуй, и на крышу влезете.
Е л е с я. Что ж, Москву видней-с.
Л а р и с а. Но когда же вы мной заниматься будете? К вам и подойти нельзя.
Е л е с я. Ничего-с, я со всякой осторожностью. Пожалуйте, здесь довольно свободно разговаривать можно.
Лариса подходит к нему. Выходят из калитки Фетинья и Мигачева.
Ф е т и н ь я. Я, матушка, никогда не закусываю, этой глупой привычки не имею.М и г а ч е в а. Вы такая умная, такая умная, что уж я и руки врозь.
Е л е с я (Ларисе). Однако наши старушки разговорцу-то себе прибавили.
Л а р и с а. Одно для них развлечение, потому как они ко всему в жизни довольно бесчувственны.
Ф е т и н ь я. Почему я умна?
М и г а ч е в а. Бог одарил.
Ф е т и н ь я. Потому я женщина ученая.
М и г а ч е в а. Уж одно при одном.
Ф е т и н ь я. Я женщина ученая, очень ученая.
М и г а ч е в а. Другие б и рады, да негде им этого ученья взять.
Ф е т и н ь я. Моему ученью ты не обрадуешься: я себе все ученье видела от супруга.
М и г а ч е в а. От супруга? Скажите!
Ф е т и н ь я. Да, от супруга. Ты спроси только, чем я не бита. И кочергой бита, и поленом бита, и об печку бита, только печкой не бита.
М и г а ч е в а. Однако же…
Ф е т и н ь я. Первая мне наука была за мои чувствы, что чувствительна я до всего и сейчас в слезы. Вторая за характер.
М и г а ч е в а. Что ж, ваш характер очень даже легкий.
Ф е т и н ь я. Не скажи ты этого, не скажи! Женщина я добрая, точно… и если б не мой вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется, давно бы я была святая.
М и г а ч е в а. Вспыльчивы?
Ф е т и н ь я. Вот за это-то за самое.
М и г а ч е в а (Елесе). Что ты носишься с ведром-то, слоны-то продаешь! Красил бы поскорее, да и к стороне. Наговориться-то после успеете.
Л а р и с а (Елесе). Оставьте эти слова безо внимания.
Е л е с я. Любовь, маменька.
М и г а ч е в а. Ну, любовь! Ты дело-то отделай сначала!
Е л е с я. Я, маменька, живо!
М и г а ч е в а. Да ты старательней!
Е л е с я. Что тут! Не живопись какая! Я, маменька, сразу, я вот как. (Поет.) Танцуй, Матвей. (Красит машинально, переговариваясь и пересмеиваясь с Ларисой.)
Ф е т и н ь я (садясь на скамью у калитки). И сама я не похвалю свой характер, из-за малости, вот из-за малости, готова я съесть человека. Приятна ты мне, а задень меня чем-нибудь… Присесть, устала. (Садится на скамью подле загородки.)
М и г а ч е в а. Ах, вы поосторожней! Тут…
Е л е с я (одной рукой обнимает Ларису, другой красит, не глядя). Танцуй, Матвей. (Задевает Фетинью кистью по лицу.)
Ф е т и н ь я. Уах! Батюшки! Что это такое?
Е л е с я. Не жалей лаптей. (Задевает еще.)
Ф е т и н ь я. Ай!
М и г а ч е в а. Разбойник, что ты делаешь! Что сделал, погляди!
Е л е с я (взглянув ни Фетинью). Окрасил. (Бросает кисть и с отчаянием опускает руки.)
М и г а ч е в а (Фетинье). Матушка, Фетинья Мироновна, утритесь! (Хочет утереть ее.)
Ф е т и н ь я. Не тронь, не тронь! Вотрешь, хуже будет, внутрь войдет. Ах!
М и г а ч е в а. Матушка, умойтесь подите! Ручки, ножки буду целовать.
Ф е т и н ь я. Нет! Вы будете красить, а я умывайся. Тебе хочется, чтобы знаку-то не было. Нет! Не хочу, не хочу. По всей Москве так пойду, пусть люди смотрят.
М и г а ч е в а. Матушка, припадаем к стопам твоим! Умойся!
Ф е т и н ь я. Нет, по улицам пойду, по всем переулкам пойду. Вот призрели нищих, а они на-ко что! Поняла я тебя теперь, очень хорошо поняла!
М и г а ч е в а. Да я-то чем же…
Ф е т и н ь я (Елесе). Ты не то что в наш сад, и мимо-то не ходи, а то собак выпущу! ( Мигачевой.) Поняла я тебя теперь довольно хорошо. Вот вы что, заместо благодарности. Да чтоб я забыла, да, кажется, ни в жизнь. (Ларисе.) Иди, говорят! Аль того ж дожидаешься? Поводись с нищими-то, от них все станется. Окна-то на вашу сторону заколотить велю.
Л а р и с а. Да пойдемте, будет вам маскарад-то представлять. (Уходит.)
Ф е т и н ь я. Вот еще выкормила чаду на свою голову. (Уходя.) Не забуду я вам обиды! До суда дойду. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева и Елеся.
Е л е с я. Вешайте! одно слово, вешайте! Удавить меня теперь одно средство!
М и г а ч е в а. Что мне проку вешать-то тебя, что проку? Ну, удавлю я тебя, ну, удавлю, да что толку-то будет? Отвечай ты мне, что толку-то, отвечай! Ну, не злодей ты для своей матери?
Е л е с я. Я, маменька, злодей. Я злодей. Теперь я сам вижу, что я злодей.
М и г а ч е в а. И не кажись ты мне на глаза отныне и до века! И к воротам ты не подходи! Хоть бы ты провалился куда, развязал бы мою голову. Нет вот на человека пропасти!
Е л е с я. А вдруг от слова-то станется!
М и г а ч е в а. Что еще с тобой станется, погубитель?
Е л е с я. Прочитаете в ‘Полицейских ведомостях’.
М и г а ч е в а. Отвяжись ты с своими ведомостями! Провались ты и с ведомостями вместе! Не расстроивай ты меня больше! И так мне слез своих не проплакать. Вот тебе и счастье! Словно во сне видела. У, варвар! (Уходит.)
Выходит Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Елеся и Петрович.
П е т р о в и ч. Опять?
Е л е с я. Еще хуже.
П е т р о в и ч. Иль уголовщина?
Е л е с я. Она самая. Фетинью Мироновну окрасил.
П е т р о в и ч. Каким колером?
Е л е с я. Да все одно.
П е т р о в и ч. Нет, брат, разница.
Е л е с я. Сажей, друг.
П е т р о в и ч. Худо!
Е л е с я. Голландской.
П е т р о в и ч. Еще хуже. Ну, плохо твое дело! Ты бы лучше в какую-нибудь другую.
Е л е с я. Почему так, скажи, братец?
П е т р о в и ч. Тут вот какой крючок! Окрась ты ее в зеленую или в синюю: можно сказать, что без умыслу. А сажа! Что такое сажа? Ее и в лавках-то не для краски, а больше для насмешки держат. Тут умысел твой видимый.
Е л е с я. Ответ велик?
П е т р о в и ч. Велик. Что муж в гильдию платит, так за жену вдвое заплатишь, а кабы дочь окрасил, так вчетверо.
Е л е с я. Прощай, друг! Не скоро увидимся.
П е т р о в и ч. Куда ты?
Е л е с я. Скитаться. (Убегает.)
Петрович входит в лавку. Из дома выходят Анна и Настя.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя, потом Баклушин.
Входит Баклушин.
Б а к л у ш и н. Вот я и опять к вам.Н а с т я. Ах, это вы!
Б а к л у ш и н. Да, я. Видите, как я держу слово.
Н а с т я. Напрасно беспокоились. У вас, должно быть, времени некуда девать.
Б а к л у ш и н. Чтоб видеть вас, я всегда найду время.
Н а с т я. Неужели? А лучше бы вы не ходили, оставили меня в покое.
Б а к л у ш и н. Что так? Что с вами?
Н а с т я. Мне некогда занимать вас разговорами, я бедная девушка, мне нужно работать. Вы такой щеголь, вы любите одеваться хорошо, а хотите, чтоб я встречала вас в этом платье и не стыдилась! За что вы меня мучите? С меня довольно и того, что я каждый день плачу, когда надеваю это рубище. Вы одеты вон как хорошо, а я — на что это похоже.
Б а к л у ш и н. Ах, какое вы бедное существо!
Н а с т я. Ну, вот бедная, так мне и нечего разговаривать с вами, а надо работать.
Б а к л у ш и н. Ну, одну минуточку.
Н а с т я. Да что минуточку! Вот мне завтра опять идти в город, у купцов просить.
Б а к л у ш и н. Что вы, что вы! Послушайте! Вам нельзя оставаться в этом положении.
Н а с т я. Я знаю, что нельзя, я и не останусь.
Б а к л у ш и н. Как же вы поступить хотите?
Н а с т я. Да вам что за дело. Вот были давеча деньги, истратила вот задаром…
Б а к л у ш и н. Вы меня пугаете.
Н а с т я. Хоть бы какие-нибудь деньжонки, а то ничего! Как это! Ни платья, ничего…
Б а к л у ш и н. Мне страшно за вас. Вы в опасности.
Н а с т я. Ну, что ж такое! Туда мне и дорога. Никому меня не жалко, никто меня не любит. Как это, ни башмаков, ничего…
Б а к л у ш и н. Как бы мне хотелось помочь вам!
Н а с т я. Ну, так что ж, за чем же дело стало?
Б а к л у ш и н. Но как помочь, как?
Н а с т я. Дайте мне тысячу рублей ассигнациями.
Б а к л у ш и н. Не меньше?
Н а с т я. Не меньше. Мне так нужно.
Б а к л у ш и н. Но отчего же непременно тысячу, отчего не больше? Вам это слово нечаянно попало на язык, вот вы и говорите.
Н а с т я. Вы думаете? Как же! Нет, нет, уж я знаю. Вот если не дадите тысячу рублей, ну, и…
Б а к л у ш и н. Ну, и что же?
Н а с т я. Ну, и разговаривать вам со мной, и видеть меня нельзя.
Б а к л у ш и н. А если дам?
Н а с т я. Тогда пожалуйте к нам, когда вам угодно. Да что, Модест Григорьич, ведь у вас нет, так нечего и говорить.
Б а к л у ш и н. И очень жалко, что нет.
Н а с т я. И я жалею, да уж делать нечего.
Б а к л у ш и н. Скажите, кто вас научил так разговаривать?
Н а с т я. Что вы меня все еще за дуру считаете! Нет, уж извините! Да что мне разговаривать! мне некогда, меня тетенька забранит.
Б а к л у ш и н. За что?
Н а с т я. Что я не работаю. Хорошо разве тут с вами под забором-то стоять! Вам хочется, чтоб про меня дурная слава пошла?
Б а к л у ш и н. Ну, бог с вами! Прощайте! будьте счастливы!
Н а с т я. Покорно вас благодарю. А что ж, вы давеча обещали подумать-то? Подумали вы?
Б а к л у ш и н. Извините! Обстоятельства такие, просто самому хоть в петлю.
Н а с т я. Я так и знала. Ну, прощайте!
Баклушин медленно удаляется.
Что тетенька со мной сделала! Вот уж я теперь совсем одна в божьем мире. И точно вот, как я бросилась в море, а плавать не умею. (Входит на крыльцо и кланяется Баклушину, который стоит у лавки.)Входит Разновесов и осматривается. На крыльцо выходит Анна.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Анна, Настя, Разновесов, вдали Баклушин.
А н н а. Погляди, кто пришел-то! Встретить надо.
Н а с т я. Вот он! Ах! Что же, что же вы скажете?
А н н а. Что же мне говорить, Настенька? Я могу только попросить его, чтоб он не обижал тебя.
Н а с т я. Да за что ж меня обижать! Я ведь беззащитна, совсем беззащитна.
Анна подходит к Разновесову. Настя стоит на крыльце в оцепенении.
А н н а (Разновесову). Здравствуйте!Р а з н о в е с о в (кланяется). Пожалуйте сюда к сторонке!
А н н а. Вы бы в комнату пожаловали, посмотрели, как мы живем.
Р а з н о в е с о в. Нет, уж вы нас извините-с! Этот самый ваш домик-с? Плох-с. Отсюда вижу.
А н н а. Да что ж хорошего на улице…
Р а з н о в е с о в. Нет, уж извините-с! Мы тоже осторожность свою знаем. Не знавши-то, да в семейный дом неловко, — бывали примеры.
А н н а. Хоть убейте, не пойму.
Р а з н о в е с о в. Меня тоже, так как слабости наши многим известны, записочкой пригласили в один дом.
А н н а. Ну, так что же-с?
Р а з н о в е с о в. Ну, только что взошел, ту ж секунду расписку в пятьсот целковых и взяли. Можно и здесь, разговор не велик. Пожалуйте сюда, к сторонке. (Отходит к стороне и говорит с Анной тихо.)
Баклушин подходит к Насте.
Б а к л у ш и н. Что это за господин?Н а с т я. Ах, оставьте меня, отойдите! Зачем вы воротились? Зачем! Боже мой! (Убегает в комнату.)
Р а з н о в е с о в (Анне). Уж это само собой-с, из рук в руки. И насчет вас мы тоже этот порядок знаем, вы не беспокойтесь! Ситчику темненького, а когда и шерстяной материи, недорогой, нынче эта фабрикация в ходу.
А н н а. Покорно вас благодарю.
Р а з н о в е с о в. Насчет скромности оченно нам желательно, чтоб разговору этого меньше.
А н н а. Какой разговор! Чем тут хвастаться, батюшко, помилуйте!
Р а з н о в е с о в. Так-с, правду изволите говорить. А от нас уж разговору не будет, потому мы тоже опасность имеем от супруги, так как наша супруга, при всей их бестолковости, очень горячий характер имеют-с.
А н н а. Уж вы поберегите.
Р а з н о в е с о в. Само собою-с. Дебошу от нас не ожидайте. У других это точно, что дебоширство на первом плане, потому в том вся их жизнь проходит, а мы совсем на другом положении основаны. Конечно, иногда, с приятелями…
А н н а. Ох, уж с приятелями-то…
Р а з н о в е с о в. Ничего-с, сударыня, нельзя же. Иногда с обеда-с какого немножко навеселе: куда ж деться! А, впрочем, деликатно.
А н н а. Знаю я вашу деликатность-то. Кто и видывал-то вас вдоволь, и тому глядеть на вас сердце мрет, а кто не видывал-то, подумайте! Да, кажется… Боже вас сохрани!
Р а з н о в е с о в. Однако ж мы себя ничем не доказали с дурной стороны.
А н н а (горячо). Да если вы ее обидите, я с вами жива не расстанусь. Варваром надо быть, зверем, а не человеком.
Р а з н о в е с о в. Почему же так вы не верите нашей солидности?
А н н а. За нее я, господи боже мой, я вас со свету сживу.
Р а з н о в е с о в. Мы, признаться сказать, при вашей бедности, от вас таких претензиев не ждали. А коль скоро вы, еще не видя от нас ничего, ни худого, ни доброго… Так мы лучше все это дело оставим. Потому что ежели кляузы…
А н н а. Какие кляузы! А жаль мне ее, бедную. (Плачет.)
Н а с т я (выглядывая из двери, Баклушину). Что, ушел? Ушел?
А н н а. Извините вы меня! У меня сердце поворачивается, ведь она сирота круглая. (Падает на колени.) Батюшко, отец родной! Ведь она голубка чистая! Грех вам будет ее обидеть!
Н а с т я (на крыльце). Тетенька, тетенька, что вы! Вот бы когда умереть-то! Модест Григорьич! Модест Григорьич!
Баклушин подходит.
Дайте мне ножик! Дайте мне ножик!Б а к л у ш и н. Что вы, что вы! Успокойтесь!
А н н а (рыдая). Не погубите, вас бог накажет.
Р а з н о в е с о в (поднимая Анну). Что вы, помилуйте! Нешто мы не понимаем? Тоже чувствы имеем. Будьте без сумления. Так уж завтрешнего числа пусть и перебираются, куда я сказал. На углу большой трущобы и малого захолустья. Изволите знать?
А н н а. Хорошо-с. Знаю.
Р а з н о в е с о в. Прямо на все готовое-с. Прощенья просим.
А н н а. Прощайте!
Разновесов уходит.
Н а с т я (бросаясь к тетке). Тетенька!А н н а. Ну, Настенька, не вини меня ни перед богом, ни перед людями.
Н а с т я. Нет, нет, за что же! Я сама. Я одна виновата, я, я, несчастная.
Б а к л у ш и н. Настасья Сергевна, что это? Что с вами?
Н а с т я. Оставьте, меня! Уж теперь, как бы я вас ни любила, я для вас навек чужая. Я куплена!
Б а к л у ш и н (растроганный). Ах, боже мой, что вы делаете!
Н а с т я (падая ни грудь тетке). Тетенька, я погибла, я погибла!
А н н а (плача). Успокойся, мой друг, успокойся.
Н а с т я (бросаясь на колени с поднятыми руками). Господи, ничего я не прошу у тебя! Одной смерти, только одной смерти!
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ЛИЦА:К р у т и ц к и й.
А н н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Л ю т о в и два будочника.
Декорация та же. Рассветает.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Анна и Настя выходят из дому, Крутицкий в кустах сада Епишкина.
К р у т и ц к и й (выходя из кустов). А? Кто тут? Кто тут? (Увидав Анну.) Ты зачем? Ты что не спишь? Ты спи, спи! Я стерегу.
А н н а. Отдохни немножко, ты старый человек.
К р у т и ц к и й. Нет, нет, ты поди спи, ты спи!
А н н а. Да как мне уснуть-то! Ты всю ночь бродишь, Настя вот с вечера все металась да бредила, а теперь вот проснулась, плачет. Мы бы посидели на крылечке. А ты бы пошел, соснул.
К р у т и ц к и й. Нет, нет, я тут погуляю.
А н н а. Ну, как хочешь. Сядь тут, Настенька! Ветром тебя обдует, лучше тебе будет.
Н а с т я. Какой страшный сон! Я и теперь вся дрожу!
А н н а. Да ты что видела, милая? Чего так испугалась?
Н а с т я (в дремоте). Будто иду я по улице и вижу свои похороны. Несут меня в открытом гробе…
А н н а. Ты засыпаешь, никак?
Н а с т я. Нет. И сама я на себя смотрю. И все я будто прячусь от людей, все совещусь. Надета на мне шинель, старая, изорванная, и странно… какая-то она двуличневая. В одну сторону отливает одним цветом, каким уж — не помню, а в другую золотым… Спать хочется… Так и сквозит, просвечивает золото. И, как будто… (Засыпает, прислонясь к плечу Анны.)
А н н а. Ну, уснула.
Н а с т я (во сне). Держите меня, не выпускайте!
А н н а. Э, матушка, вот ты что заговорила. Настенька, проснись! Пойдем в комнату, там уснешь.
Н а с т я. А? Что вы? Где я? Пойдемте!
А н н а. Михей Михеич, мы пойдем домой.
К р у т и ц к и й. Идите, идите, я постерегу.
А н н а. Что ты, Михей Михеич, все стережешь! Этак и в самом деле подумают, что у нас денег много. Еще убьют, пожалуй, с тобой до беды доживешь (Уходит, Настя за ней.)
К р у т и ц к и й. И убьют, и убьют. Чувствует, бедная.
Из лавки выходит Лютов.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Крутицкий, Лютов.
К р у т и ц к и й. Не были, не пришли нынче. Что делать-то, не пришли.
Л ю т о в. Да и не придут. Только вы полицию беспокоите.
К р у т и ц к и й. Нет, батюшка, Тигрий Львович, нет. Уж я вам их заманю, нарочно заманю. Я старый подьячий, я свое дело знаю. Разом всю шайку накроете, орден получите.
Л ю т о в. Недурно бы.
К р у т и ц к и й. Верно, верно. Я сам слышал своими ушами, как они сговаривались.
Л ю т о в. Ну, теперь светло, я свою команду возьму. Надо квартал дозором обойти. (Подает руку Крутицкому.)
К р у т и ц к и й. Уж завтра-то не откажите, батюшка, батюшка. (Подобострастно берет обеими руками руку Лютова и несколько раз кланяется.) Возьмите теперь, возьмите.
Лютов дает свисток и уходит, два будочника выходят из кустов и издали идут за ним.
Я от старых сыщиков слышал: никогда ты вора не хватай прежде времени, не мешай ему, не мешай, а то он на суде отвертится. А ты дай ему дело сделать, дай ему простор, да тогда и бери его. Вот мы их впустим, да и дадим им время распорядиться… Ведь, может быть… Что делать-то! Что делать-то! (Утирает слезы.) Может быть, они Анну и тук! (Делает рукой жест, как рубят топором.) Что делать-то! Зато уж всех на каторгу, всех на каторгу. Жаль Аннушку, да что ж! Это смерть хорошая, все равно что мученица. Да, да. А воров-то на каторгу.Входит Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Крутицкий, Елеся.
Е л е с я. Где был, там нету, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Что ж ты бродишь по ночам! Что ты бродишь?
Е л е с я. Будешь бродить, Михей Михеич, как из дому-то ухватом. Разве б я спать-то не умел? Да, видно, скачи враже, як пан каже. Вот и скачи по холодку-то и слоняйся, как вор.
К р у т и ц к и й. Да, как вор, как вор.
Е л е с я. А что у нас тут воров, Михей Михеич!
К р у т и ц к и й. Много?
Е л е с я. Страсть! Я всех знаю.
К р у т и ц к и й. Знаешь?
Е л е с я. Знаю, Михей Михеич. Я по ночам рыбу ловлю, так часто их вижу. И, как их увижу, сейчас с ними в разговор: ‘Здравствуйте, господа жулики!’ А они мне: ‘Здравствуйте, господин Мигачев!’ — ‘У меня, в моем переулке, чтоб честно и благородно!’ — ‘Слушаем, Елисей Иваныч!’ — ‘А то смотрите!’ — ‘Будьте покойны, Елисей Иваныч!’ Вот я как с ними! Я над ними командую, задачи им задаю. Видели у Ларисы собачку маленькую, лохматенькую? Это я ей подарил. Говорю: ‘Господа жулики!’ — ‘Что угодно, Елисей Иваныч?’ — ‘Вы, говорю, по разным местам за своим промыслом ходите, так уж вам кстати. Чтоб была мне, говорю, собачка, маленькая, лохматенькая, хвостиком вот так!’ — ‘Предоставим, Елисей Иваныч’. Через день готова в лучшем виде, так точно.
К р у т и ц к и й. Ты мне их укажи как-нибудь, чтоб мне их в лицо-то знать. Укажи!
Е л е с я. Извольте. Да вот сейчас все эти воры подле нас будут.
К р у т и ц к и й (с испугом). Где? Где?
Е л е с я. А вот сюда в лавочку один по одному соберутся. Квартальный ушел из лавки?
К р у т и ц к и й. Ушел.
Е л е с я. Ну, так уж гляди, есть кто-нибудь.
К р у т и ц к и й. Как же я их не видал?
Е л е с я. У них с той улицы особый ход есть. У всякого плута свой расчет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. Много их?
Е л е с я. Человек восемь. Сбудут свой товар Истукарию Лупычу да уж налегке и разойдутся по своим местам. Вон в окошечко смотрят.
К р у т и ц к и й. Куда смотрят?
Е л е с я. Дозор нейдет ли, да и на вас поглядывают.
К р у т и ц к и й (прячась за Елесю). На меня?
Е л е с я. Что, мол, такой за новый сторож проявился. Им тоже нужно сторожей знать, они тоже свою осторожность должны иметь.
К р у т и ц к и й. Я не стеречь, я так вышел, погулять, не спится.
Е л е с я. А дубина-то зачем с вами? Ха-ха-ха!
В лавке хохот.
К р у т и ц к и й (испугавшись). Я брошу ее, Елеся, брошу ее.Е л е с я. Бросьте лучше, а то ведь она об двух концах. (Хохочет.)
В лавке хохот.
К р у т и ц к и й. Чему они смеются, Елеся, чему?Е л е с я. Страсть напущают.
К р у т и ц к и й. Они нас это, нас пугают?
Е л е с я. Да вы не бойтесь. Это они игру ведут. Так, шутя. А все ж таки, чтобы и опасались. Что же это вы такое стережете?
К р у т и ц к и й. Молчи ты, услышат.
Е л е с я. Видно, у вас и вправду денег много.
К р у т и ц к и й. Молчи ты, молчи, болтун! Эх, какой ты болтун. Ну, что ты болтаешь, ну, что! Ведь услышат!
Е л е с я. Ну, а нет, так нет. Мне что.
К р у т и ц к и й. Да зачем болтать, зачем болтать? Ну, услышат, что у меня деньги, ну, убьют меня, ну, туда мне и дорога, я уж старик. А тебе-то нехорошо, ты молодой человек, а все болтаешь. Так вот болтуном и прозовут, и нехорошо. Все и будут: болтун да болтун! Ну, что? Ну, что?
Е л е с я. Да я к примеру, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. Да не надо мне твоего примера.
Е л е с я. Ведь я какой человек?
К р у т и ц к и й. Какой? Глупый.
Е л е с я. Нет, погодите! Я вот какой: будь у вас в кармане сто тысяч…
К р у т и ц к и й (зажимая ему рот). Провались ты!
Е л е с я. Нет, постойте! Хоть бы доподлинно, я никому не скажу! Мне что за дело! у вас в кармане деньги, значит…
К р у т и ц к и й. Разбойник, разбойник! Вот навязался. Там слушают, пугают, а ты…
Е л е с я. Ну, и значит, ваше при вас, а мое дело сторона. Так аль нет я говорю? Что мне до чужих денег, хоть бы у вас их миллион.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Провались ты!
Е л е с я. И провалюсь. Пойти метлу поискать да улицу подместь. Все-таки на улице порядок да и моцион, а то что-то меня к утру-то ветерком пробирать начало. Калитка-то у нас заперта. Да вот кто-то выходит.
Выходит Петрович.
Юркнуть, пока не заперли. (Уходит в калитку.)ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Крутицкий, Петрович.
Крутицкий, увидя Петровича, отворачивается.
Что отворачиваешься от знакомых? Ты погляди на меня.К р у т и ц к и й. Невежа ты, вот что. Я чиновник.
П е т р о в и ч. Чины мы будем днем разбирать, а теперь, благо никого нет, поговорим запросто.
К р у т и ц к и й. Иди своей дорогой, куда шел.
П е т р о в и ч. Вот что я тебе скажу! Ты в такую пору на улицу не выходи, а то, брат, неровен час…
К р у т и ц к и й. Нечего мне бояться.
П е т р о в и ч. Ишь ты святой какой! Нечего ему бояться. Мало ль ты народу-то обидел? Мало ль по миру пустил? Ты меня бойся!
Крутицкий хочет уйти.
Куда ты, куда? (Останавливает его.) Нет, ты поговори со мной!К р у т и ц к и й (злобно). Я тебе ничего не сделал. Отойди, отступись! Служил я, так со всех брал, ты не лучше других, ты мне не отец родной, чтоб с тебя не брать. Ты сам по делам ходишь, сам с людей берешь.
П е т р о в и ч. И сам беру, и знаю, как люди берут, ты мне не толкун. Попался тебе баран лохматый, ну, и обстриги его. А ведь ты со шкурой норовишь. Ты у меня с деньгами-то полбока вырвал. Я барином зажил, а ты меня сразу в нищие разжаловал. Только одна своя душа осталась, а то все ты отнял. Ты из меня, как паук, всю кровь высосал.
К р у т и ц к и й. Долго же ты помнишь! Ишь, какой памятливый!
П е т р о в и ч. Век не забуду. И не попадайся ты мне лучше, не вводи меня в грех.
К р у т и ц к и й. Мы не в бессудной земле живем, не в бессудной.
П е т р о в и ч. Ну, да уж в Сибирь пойду, а тебя доконаю. Отольются тебе мой слезы.
К р у т и ц к и й (толкнув Петровича). Отойди от меня! Поди, поди!
П е т р о в и ч. Ну, ты потише, а то ведь я из тебя баранок наверчу.
К р у т и ц к и й (замахивается дубиной). Отойди, говорю тебе!
П е т р о в и ч. Что! Ты дубиной грозиться! Ах ты, мухомор! (Отнимает дубину.) Тряхну хорошенько, только тебе и житья! (Замахивается дубиной.)
К р у т и ц к и й (бежит и задевает шинелью за дерево). Ай, ай! Кто меня держит? Пустите!
П е т р о в и ч. Вот и видно, что у тебя совесть-то нечиста! За сучок зацепил, да и испугался, и милости просишь. Рук-то марать не хочется (бросает дубину), потому что ты, что гад ползущий, — все одно. Что, прикусил язык-то! Ишь ты, и шинелишка-то вся ползет, развалится скоро на тебе. А еще чиновник! Чином своим похваляешься! Сшей себе новую хоть на мои сиротские деньги, да уж и саван себе кстати на них же купи. (Уходит в лавку.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Крутицкий один.
Вдруг в лавке громкий хор: ‘Хороша наша деревня’. Крутицкий в испуге со всех ног бросается к своему крыльцу.
На ходу, подле лавки, у него из шинели выпадает сверток. Он этого не замечает.
Елеся выходит из калитки с метлой.
Вот он! Он простой малый, он скажет, коли что.ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Крутицкий, Елеся.
К р у т и ц к и й. Елеся, поди сюда.
Е л е с я. Какие дела, Михей Михеич? Что это вы, об чем плакали?
К р у т и ц к и й (заикаясь). Нет, я ничего. О чем мне? О, Елеся, ты хитрый?
Е л е с я. Я хитрый, Михей Михеич, хитрый.
К р у т и ц к и й. Ну, ничего. А ты не завидуешь?
Е л е с я. Завидую.
К р у т и ц к и й. Кому?
Е л е с я. Богатым.
К р у т и ц к и й. А как этак… ты зорок глазами?
Е л е с я. Зорок, за версту вижу.
К р у т и ц к и й. Ну, а если ты найдешь что-нибудь?
Е л е с я. Кончено дело, не отдам.
К р у т и ц к и й. Грех-то какой! (Показывает рукой.) Гляди, вон церковь-то, вон крест-то!
Е л е с я. Оченно я вижу.
К р у т и ц к и й. Бога-то ты не боишься? Ах, грех-то!
Е л е с я. Нет уж, вы не беспокойтесь! Мы это соблюдаем в лучшем виде.
К р у т и ц к и й. Ну, коли ты бога не боишься, так вон это что, это что?
Е л е с я. Что ж такое за диковина! Частный дом.
К р у т и ц к и й. Что, мороз-то по коже подирает, подирает тебя?
Е л е с я. С чего же это? Частный дом нам очень хорошо известен, знаем все ходы и выходы, и с переднего крыльца, и с заднего бывали.
К р у т и ц к и й. Ты знаешь? Это хорошо, что знаешь. Так вот туда и водят веревочке.
Е л е с я. Видали.
К р у т и ц к и й. Вот и поведут.
Е л е с я. Кого?
К р у т и ц к и й. Кто найдет, да не объявит.
Е л е с я. Я не дурак, я коли найду, сейчас объявлю: так и так, мол, я закон-то знаю.
К р у т и ц к и й. Ну, так и объявляй скорей, и объявляй! Вот и пойдем вместе, вот и хорошо.
Е л е с я. Да об чем? Я в жизнь-то ничего, кроме пуговиц без ушков, не находил, так про что объявлять-то?
К р у т и ц к и й. Ты обманываешь меня, ты ведь хитрый.
Е л е с я. Хитер, да не на то.
К р у т и ц к и й. На что же?
Е л е с я. Секрет, Михей Михеич.
К р у т и ц к и й. А ты бога все-таки помни! Коли есть что на душе, ты лучше скажи, повинись.
Е л е с я. Это вы успокойтесь, религия в нас настоящая. А вот улицу подмести надо, это точно.
К р у т и ц к и й. Ты где будешь мести?
Е л е с я. С той улицы, перед домом.
К р у т и ц к и й. Ну, ступай, ступай. Только ты делай дело хорошенько, сюда уж ты и не заглядывай. Всякое дело делай хорошенько!
Е л е с я. Чего я здесь не видал! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Крутицкий один.
Входит Елеся. Из лавки выходят Епишкин и Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович.
Е л е с я. Истукарию Лупычу наше почтение! Петровичу особенное! С метлой-с.
Е п и ш к и н. Подмел бы ты уж кстати кругом лавочки.
Е л е с я. С нашим удовольствием. Я, как расхожусь, так мне только дела давай.
Е п и ш к и н. Ну, и действуй.
Е л е с я (смеется). Не пыльна работа, а выгодна. Так, Истукарий Лупыч, я говорю?
Е п и ш к и н. Так, так, не перетакивать стать.
Е л е с я (метет). Стойте-ко, находка! Вот она, в траве-то! (Поднимает сверток, который уронил Крутицкий.) Чур одному! Батюшки, что это такое?
П е т р о в и ч. Покажи-ко!
Е л е с я. Нет. Чур одному! Шалишь, брат. Ты бы прежде меня закричал: ‘чур вместе’, ну, нечего делать, половина твоя, а теперь все мое. Чур одному!
Е п и ш к и н. Да на что польститься-то! Кому тут потерять-то что-нибудь путное?
П е т р о в и ч. Владей один, твое счастье.
Е л е с я (развертывая сверток). Нет, батюшки! Тут деньги, билеты. (Дрожит.)
Е п и ш к и н. Покажи, покажи!
Е л е с я (громко). Не выпущу из рук, не выпущу.
Е п и ш к и н. Да ты держи, мы в твоих руках посмотрим.
Е л е с я (громко). Смотрите, а из рук не выпущу. Умру, а не выпущу. Чур одному!
Входит Крутицкий.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий.
Е л е с я (освобождаясь). Что меня держать, я и так не уйду. Отойди!
К р у т и ц к и й. Подай, подай! Все ли тут?
Е л е с я. Так и отдал, держи карман-то шире! А все ли, там сочтут, кому надобно.
Крутицкий хочет поймать руку Елеси.
П е т р о в и ч (не допуская Крутицкого). Ишь ты, крапивное семя, где только завидит деньги, так и цапается за них.Е л е с я (сжимает деньги в руке). Ну, да ведь уж я скорей жизни своей решусь, чем с этими деньгами расстанусь. Нет уж, кончено, замерли тут.
К р у т и ц к и й. Подай, подай!
П е т р о в и ч (отталкивая Крутицкого). Ты поди в опекунский, там больше, там попроси, может, дадут тебе.
К р у т и ц к и й (падая на колени). Елеся, пожалей старика! В гроб ведь ты меня вгонишь, в гроб. Мои ведь, отдай!
Е л е с я. Ловок ты больно! Отдай! Свое счастье отдать!
П е т р о в и ч. Однако ты химик! На какую штуку взять хочешь! За столько-то тысяч, пожалуй, и я на колени стану. Ты что-нибудь новенькое выдумай! Это ведь не копеечку подать.
Е л е с я (плачет). Как отдать, посудите! Что мне маменька-то скажет! У нас дом валится.
Е п и ш к и н. Да что с ним разговаривать! Ты нашел — твои и деньги. Поди объявляй, мы свидетели.
Е л е с я. Так ведь, Истукарий Лупыч? Мои?
Е п и ш к и н. Еще бы.
К р у т и ц к и й (Елесе). Задушу я тебя!
Е п и ш к и н (удерживая его). Полно шалить-то, любезный, не маленький!
П е т р о в и ч. Ишь ты, жадность-то до чего доводит. Вот таков-то он и секлетарем был. Ухватит просителя за ворот, кричит: подай деньги!
Входит Лютов, за ним два 6удочника.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов.
Л ю т о в. Что за шум?
Е п и ш к и н. История, Тигрий Львович.
Е л е с я. Я, стало быть, деньги нашел, заявить хочу. Вот свидетели.
К р у т и ц к и й. Меня ограбили, он украл у меня, вытащил из кармана.
Л ю т о в. Не все вдруг. (Елесе.) Говори ты сначала!
Е л е с я. Вот вдруг Истукарий Лупыч говорит: ‘мети!’
Л ю т о в. Да. Ну!
Е л е с я. Я, стало быть, мету, и вот вдруг…
Л ю т о в. Ну!
Е л е с я. И вот вдруг деньги…
Л ю т о в. Еще что?
Е л е с я. Вот видели.
Л ю т о в. Подай сюда!
Е л е с я. Всех не отдам, Тигрий Львович, живого в землю закопайте, не отдам. Мне третья часть следует. (Плачет.) Дом заложен, на сторону валится, маменька бедствует. Долго ль нам еще страдать-то? Нам бог послал. Нет, уж это на что же похоже! Не троньте меня, грубить стану.
Л ю т о в (будочнику). Возьми его!
Будочник берет Елесю за руку и достает веревку.
Е л е с я. В суд ведите! Вот что.Л ю т о в. Молчи!
Выходят из калитки Мигачева, из саду Фетинья.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Елеся, Епишкин, Петрович, Крутицкий, Лютов, Мигачева, Фетинья.
Ф е т и н ь я (про себя). Ох, и вижу я, да не подойду, затаскают, насидишься.
М и г а ч е в а. От слов моих, пропасти-то все я ему сулила.
Л ю т о в (Крутицкому). Вы что?
К р у т и ц к и й. Ваше благородие, бедность моя…
Л ю т о в. Да. Ну!
К р у т и ц к и й. Подаянием питаюсь, куска хлеба в доме нет…
Л ю т о в. Потом что?
К р у т и ц к и й. Велите отдать! Не погубите старика! Он у меня отнял, украл. (Ловит руку Лютова, чтобы поцеловать.)
Л ю т о в. Оставьте!
П е т р о в и ч. Что же он говорит, ваше благородие! Копейки нет, куска хлеба нет, а тысячи у него были!
К р у т и ц к и й. Это не мои, это чужие.
Л ю т о в. А не ваши, так, вам до них и дела нет. (Елесе.) Пойдем! (Будочнику) Веди его!
К р у т и ц к и й (громко). Стойте! Мои, мои деньги. Сто тысяч у меня, двести, миллион… Вы их разделить хотите! Ограбить меня! Я своей копейки тронуть не дам, умру за нее. Я вас под суд, в Сибирь, грабители!
Л ю т о в (другому будочнику). Возьми его!
Будочник берет Крутицкого.
Ведите их! (Епишкину и Петровичу.) За вами пришлют, когда будет надо.Е л е с я. Что делать-то, Истукарий Лупыч! Русская пословица: от сумы да от тюрьмы не отказывайся! Так я говорю?
Л ю т о в. Ну, марш, без разговоров!
Уходят.
М и г а ч е в а. Батюшки, куда их повели-то?П е т р о в и ч. Да сначала, как по делу-то видно, надо быть, в острог. Посидят там года два, ну, а потом уж вдоль по Владимирской.
М и г а ч е в а. Как же мне быть-то? Батюшка, помоги ты мне!
П е т р о в и ч. Изволь. Просудишь дом-то. Уж тогда буду я хозяином, а ты у меня в жильцах жить.
М и г а ч е в а. За что его взяли-то? Какая беда-то его?
П е т р о в и ч. Ограбили кого-то с Михеем да не разделят. Вот и все. (Смеется.) Дело-то пустое, а люди-то вяжутся…
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
ЛИЦА:К р у т и ц к и й.
А н н а.
Н а с т я.
Е п и ш к и н.
Ф е т и н ь я.
Л а р и с а.
М и г а ч е в а.
Е л е с я.
П е т р о в и ч.
Б а к л у ш и н.
Декорация та же.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Входит Крутицкий, бледный и расстроенный.
Выходят Мигачева из калитки, Фетинья и Лариса из лавки.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Мигачева, Фетинья, Лариса.
М и г а ч е в а (про себя). Ох, и моего не видать.
Ф е т и н ь я (не глядя на Мигачеву). Очень нужно. Хоть бы и век его не видать, беда невелика.
М и г а ч е в а (не глядя на Фетинью). Всякому свое. Мне мой-то, может, дороже вашего втрое.
Л а р и с а. Маменька, их совсем засудят или не совсем?
Ф е т и н ь я. Никому неведомо. Каков судья: сердит, так засудит, а милостив так простит.
М и г а ч е в а. Ох, да, да! Не бойся суда, а бойся судьи. Пуще всего ты его бойся!
Ф е т и н ь я. Да, вот причитай тут, еще голосом завой! По вашей милости и мой-то попал.
М и г а ч е в а. Ох, должно быть, по наговору, по чьему-нибудь наговору. От злобы людской, от соседей все больше люди погибают. Есть же такие соседи злодеи, ненавистники.
Ф е т и н ь я. Уж именно злодеи, ненавистники. Сам ограбил кого-то, да взял да моего свидетелем и выставил назло, чтоб по судам таскали.
М и г а ч е в а. Есть же варвары, из-за малости, из-за сажи рады человека погубить.
Ф е т и н ь я. Мало того, что взял да назло окрасил меня, взял да назло мужа запутал.
М и г а ч е в а. Вот она сажа-то! Шути с ней! Все квартальный виноват! За сажу да в острог попал. Оговорили по злобе.
Ф е т и н ь я. Мало ему. Какой живописец проявился! Красил, красил заборы-то, да за людей принялся. Так ему и дать волю? И хорошо сделали, что в острог посадили.
Л а р и с а. Маменька, у вас совсем никакой разности в разговоре нет. Наладите одно и твердите, как сорока. Ведь отмылось, что ж толковать!
Ф е т и н ь я. Еще б не отмылось! Что ж мне арабкой, что ли, ходить прикажешь!
М и г а ч е в а. Сам тому не рад. По нечаянности…
Ф е т и н ь я. Окрасил по нечаянности, а украл по отчаянности. Славный парень, смиренный.
Входит Петрович.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович.
М и г а ч е в а. Где они теперь?
П е т р о в и ч. На цепи сидят.
Ф е т и н ь я. А ты сорвался, что ли? Полно ты, не глупей себя нашел.
М и г а ч е в а. Каким судом моего судят-то?
П е т р о в и ч. Шемякиным.
М и г а ч е в а. Полно ты! судов только и есть, что гражданский да уголовный, по гражданскому — в яму, а по уголовному — в острог.
П е т р о в и ч. Много ты знаешь! И Шемякин есть.
М и г а ч е в а. Есть, да только в сказке.
П е т р о в и ч. Да ведь сказка-то взята же с чего-нибудь. Чего нет, того не выдумаешь.
Входят Епишкин и Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Мигачева, Фетинья, Лариса, Петрович, Елеся, Епишкин.
М и г а ч е в а. Где она, где она?
Е л е с я. Вот она! (Подает деньги.) Три тысячи с половиной! А? Довольно хорошо? Жив бог, жива душа моя. Так я говорю?
Е п и ш к и н. Верно, Елеся. Молодец!
М и г а ч е в а. Уж не с неба ли свалились?
Е л е с я. С неба, маменька, за правду за нашу. Нашел. Сейчас суд да дело, гвидетелев налицо. Судили, рядили, сосчитали все деньги, отсудили мне три тысячи с половиной, получай, говорят. Ух, устал! Получаю, говорю. Остальные Михею.
М и г а ч е в а. Да разве его деньги-то были?
Е л е с я. Его, на суде добрались. Вот теперь мы как миллионщики жить будем.
М и г а ч е в а. Есть-таки разница.
Е л е с я. Никакой, те же двадцать четыре часа в сутки.
М и г а ч е в а. Золотой ты мой! (Обнимает сына.) Как я рада-то!
Ф е т и н ь я. Ну, как не обрадоваться! Не было ни гроша, да вдруг алтын!
Е л е с я. А уж как я-то рад! (Обнимает вместо матери Ларису.)
Ф е т и н ь я. Что ты, что ты! Ишь ты, на чужое-то разлакомился! Это ведь не находка твоя, третью часть не дадим.
Е п и ш к и н. На что ему третью часть! Видно, уж ему ее всю отдать. Мы не как Михей, об этой потере не заплачем.
Ф е т и н ь я (берет Елесю за руку). Не тронь, говорят! Что ты облапил, точно свою собственность? Еще крепости у тебя на нее нет.
Л а р и с а. Как это вы, маменька, вдруг останавливаете! Коль скоро человек в таком чувстве, надо ему свободу дать.
Е п и ш к и н. Дай, Фетинья, свободу, дай.
Ф е т и н ь я. Как ты говоришь свободу дать? Да что ж это у них будет-то?
Е п и ш к и н. Что у них будет-то? А нам-то что за дело! Нам какой убыток! Вот нашла печаль! Ты б лучше вспомнила, догадалась, что муж еще с утра водки не пил.
Ф е т и н ь я. А если я роду их, мигачевского, видеть не могу.
Е п и ш к и н. Ты слушай, что тебе говорят-то. Я по два раза приказывать не мастер. Стало быть, надо тебе бежать закуску готовить. А что ты их видеть не можешь, это мы поправим, уж я, так и быть, трудов своих не пожалею, похлопочу около тебя, ты у меня на них, хоть исподлобья, а все-таки взглянешь.
Фетинья уходит.
Сватья, пойдем! Петрович, трогайся! (Уходит, за ним Мигачева и Петрович.)Л а р и с а. Надеюсь, что вы идете не для закуски, но для меня собственно.
Е л е с я. Что за неволя мне водкой огорчаться, коли я такую сладость перед собой вижу.
Л а р и с а. Благодарю вас за комплимент. (Уходит с Елесей.)
Из дома выходят Анна и Настя.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Анна, Настя.
Н а с т я. Ах, не говорите, пожалуйста, и не напоминайте.
А н н а. Да ведь уж нечего делать.
Н а с т я. Мне хоть немножко еще побыть у вас.
А н н а. Нельзя, мой друг, нельзя, эти люди любят, чтоб их уважали, чтоб каждое приказание их исполняли в точности. Они гордые, — бедных людей ни за что не считают. Не исполни-ко его приказание-то, так он разгневается, что беда, а на первых-то порах это нехорошо. Как мне быть-то с тобой! Проводила б я тебя, да Михея Михеича дома нет. Не знаю, куда он делся! Не пойти ли тебе одной?
Н а с т я. Ах, нет. Как одной? Мне все будет казаться, что на меня все пальцами показывают, и я буду все по глухим переулкам прятаться. Я не дойду одна.
А н н а. Да мне-то несвободно, нельзя дом-то оставить. Когда еще Михей Михеич воротится, неизвестно, а идти надо. Нехорошо, обещали. (Гладит ее по голове.) Поди-ко ты одна, я после приду, принесу тебе кой-что твое.
Н а с т я. Тетенька!
А н н а. Что, мой друг?
Н а с т я. Так уж я пойду. Прощайте! (Обнимает Анну.)
А н н а. Прощай, душа моя!
Вбегает Елеся.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Анна, Настя, Елеся.
А н н а. Что тебе?
Е л е с я. Да пожалуйте сюда, в сад. Какая оказия-то, право!
А н н а. Да что такое?
Е л е с я. Оказия вышла.
А н н а. Что мне за дело? Зачем я пойду?
Е л е с я. Пожалуйте, сами увидите.
А н н а. Да ты скажи толком.
Е л е с я. Да что мне говорить-то! Нет, уж лучше вы сами.
А н н а. Ну, что я буду в чужом саду делать?
Е л е с я. Да Михей Михеич…
А н н а. Что Михей Михеич?
Е л е с я. Да они… Нет, уж лучше вы сами…
А н н а. Ты не пугай меня, начал говорить, так говори.
Е л е с я. Да гуляли, гуляли…
А н н а. Ну, что же?
Е л е с я. Гуляли, гуляли да и… зацепились за дерево.
А н н а. Как зацепились?
Е л е с я. Да так… Нет уж, помилуйте, лучше вы сами…
А н н а (Елесе). Ну, ступай, я приду. (Насте.) Подожди меня. Пойду, посмотрю, что такое. (Уходит, за нею Елеся.)
Н а с т я. У меня что-то повернулось на сердце, в голове мелькнуло что-то такое, что я во сне видела. Это беда какая-нибудь, непременно беда, но мне кажется, что эта беда для меня к лучшему. Какая-нибудь перемена будет. Какая — не знаю. Чего уж я ни передумала! Я думала, что если будет землетрясение или пожар большой, так я спасусь как-нибудь. А как спасусь — уж не знаю. Все это я вечером да ночью передумывала. А как проснулась сегодня утром и увидала, что ночью ничего не сделалось, что нынче день такой же, как и вчера, мне так страшно сделалось, так страшно! Я все ждала, что к утру перевернется что-нибудь в природе, что половина Москвы провалится, и будет озеро, а на той стороне гoры…
Входит Баклушин.
…и что Модест Григорьич приедет ко мне на большой лодке. Я такую картину где-то видела.ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Настя, Баклушин.
Б а к л у ш и н. Не ожидали?
Н а с т я. Не надо. Нет, нет, мне вас не надо.
Б а к л у ш и н. А сейчас мое имя поминали.
Н а с т я. Ну, так что же! Я долго, долго буду думать о вас, вспоминать вас, а видеть вас не хочу.
Б а к л у ш и н. Отчего же?
Н а с т я. Вы все мучите меня.
Б а к л у ш и н. Чем?
Н а с т я. Учите меня, как жить. Зачем говорить о жизни! Мне это очень больно. Вы живете по-своему, я по-своему. Вам жить хорошо, мне худо, так забудем про это. Кончено дело. Если хотите поговорить со мной последний раз, так скажите что-нибудь повеселее.
Б а к л у ш и н. Очень бы я хотел сказать вам что-нибудь веселенькое, да в голову нейдет, самому не очень весело.
Н а с т я. Ну, сделайте милость, придумайте!
Б а к л у ш и н. Извольте!
Н а с т я. Ну, рассказывайте.
Б а к л у ш и н. Есть у меня одна смешная история, да не знаю, понравится ли вам.
Н а с т я. Все равно, рассказывайте!
Б а к л у ш и н. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был Баклушин…
Н а с т я (оглядываясь). Хорошо, отлично.
Б а к л у ш и н. Вот однажды, в минуту жизни трудную, занял по векселю этот Баклушин всего на месяц, и всего-то сто рублей у щипаного, рваного, вылинявшего ростовщика.
Н а с т я (оглядываясь). Да, да. Как это смешно! Чем же это кончилось?
Б а к л у ш и н. В том-то и дело, что это не кончилось и конца этому не будет. Через месяц, разумеется, Баклушин ста рублей не отдал, и через два не отдал, и через год, и так далее, а платил только проценты, да и то неаккуратно. Вексель этот, как водится, переписывался, и вышло…
Н а с т я. Что же вышло?
Б а к л у ш и н. Что за сто рублей переплатил Баклушин в три года процентов рублей триста да состоит должен теперь этому линючему ростовщику тысяч семь. А так как Баклушину заплатить нечем, то и будет этот долг в той же пропорции увеличиваться до бесконечности.
Н а с т я. А, так вот для чего Баклушин ищет богатую невесту!
Б а к л у ш и н. Именно для этого.
Н а с т я. А невест не находится?
Б а к л у ш и н. А невест не находится, а долг растет.
Н а с т я. Да ведь говорят, что коли кто очень много должен, так все равно, что ничего не должен.
Анна Тихоновна, Епишкин, Петрович, Елеся проходят из сада в квартиру Крутицкого.
Б а к л у ш и н. Вот я и жду, когда буду должен миллион, может быть, тогда тамому ростовщику смешно станет. А если б не этот долг, Баклушин женился бы на девушке, которую он любит.Н а с т я. Верю, верю, но вот что, Модест Григорьич! Тетенька прошла домой, теперь мне нужно переезжать на новую квартиру, которую мне добрые люди наняли. Нам время проститься.
Б а к л у ш и н. Как, сейчас?
Н а с т я. Да, сейчас и уж навсегда.
Б а к л у ш и н. Как мне жаль, что я теряю вас!
Н а с т я. Ну, что делать, голубчик! Прощайте! (Горячо обнимает Баклушина.) Прощайте, мой милый, хороший, красавец мой!
Б а к л у ш и н (сквозь слезы). Прощайте!
Н а с т я. Постой! Как я любила тебя! Боже мой! Нет меры, нет никаких границ! Нет того на свете, чего бы я для тебя не сделала.
Б а к л у ш и н. Что я теряю, что я теряю! Боже мой!
Н а с т я. Да, много, много. Мне очень жаль тебя.
Б а к л у ш и н (берет ее за руку). Настенька!
Н а с т я. Прощай! Нет… больше нельзя! Идите!
Баклушин отходит до угла лавки. Настя издали кланяется ему и посылает поцелуи.
Из дома выходят Анна, Епишкин, Петрович, Елеся, из саду — Фетинья, Мигачева, Лариса.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Настя, Анна, Епишкин, Петрович, Елеся, Фетинья, Мигачева, Лариса, вдали Баклушин.
Н а с т я. Тетенька, идти мне?
А н н а (утирая слезы). Нет, мой друг, уж ты не покидай меня. Михей Михеич… Господи, прости ему! Погубил он свою душу…
Н а с т я. Ах, какое горе!
А н н а. Да, горе, и с ним было горе, и умер — горе. До нас ли ему было, прости ему господи, коли он души своей не пожалел! За деньги, за проклятые деньги… Ведь всем умереть, да зачем же так!..
Н а с т я. А разве дядя любил деньги?
А н н а. Что это, господи! Вздумать-то, вздумать-то мне страшно! За что только он мучил себя и нас? Сколько лет мы живем нищенски, а у него за подкладкой шинели нашли мы больше ста тысяч, да вот теперь в его комнате под полом вещей и брильянтов и числа нет. И так в мире босоты-наготы довольно, а мы ее, помимо божьей воли, терпели. Как богу-то не разгневаться!
Н а с т я. Вы теперь богаты, тетенька!
А н н а. Тяжелы мне эти деньги, душа моя, меня теперь никакое богатство не обрадует. Отвыкла я с ним и жить-то по-людски, убил и похоронил он меня заживо. Десять лет я сыта не была, так теперь за один день не поправишь. Бог с ними и с деньгами! Мы с тобой их разделим. А греха-то, греха-то что! Я было погубила тебя совсем. С голоду да с холоду обезумела я, а ведь добра тебе желала. Меня-то б удавить надо за тебя. Нет ума у голодного, нет!
Н а с т я. Тетенька, милая! (Громко.) Модест Григорьич! (Анне.) Не плачьте, божья воля, не плачьте! Ах! (Обнимает тетку.) Я живу, я живу! Не надо хоронить меня! Тетенька, милая!
Баклушин подходит и останавливается в молчании.
Е л е с я. Вот уж она теперь за благородного выскочит.Е п и ш к и н. Похоже на то.
Ф е т и н ь я. Ей хоть миллион дай, все-таки видом и амбицией она против моей Ларисы не выдет.
Л а р и с а. Не только видом и амбицией, но и всем прочим супротив меня далеко.
Н а с т я (Баклушину как бы с упреком). Вот вы тогда… А мы теперь богаты с тетенькой. Вот вы и знайте.
Б а к л у ш и н. Откуда вам бог послал?
Н а с т я. Мне вдруг наследство…
Е п и ш к и н. Дяденька их у меня в саду удавились. Ах! (Берется за голову.) А ведь говорили дураку, загороди забор.
Б а к л у ш и н. А кто такой ваш дяденька?
Н а с т я. Да он… я не знаю… как это?
П е т р о в и ч. Отставной подьячий, Крутицкий.
Б а к л у ш и н. Крутицкий? Да ему-то я и должен.
Н а с т я. Ему? Вот и отлично! Уж теперь вы нам должны, вот мы вас в тюрьму, и непременно.
Б а к л у ш и н. А много он вам оставил?
Н а с т я. Я не знаю. Говорят, сколько-то тысяч.
Е п и ш к и н. Чего тут: ‘сколько-то’, побольше двухсот будет.
Н а с т я. Ну, вот сколько.
Б а к л у ш и н. Позвольте за вами снова поволочиться.
Н а с т я. Позволяю.
М и г а ч е в а. Стыдно такие деньги и брать-то.
Ф е т и н ь я. Да ведь уж, матушка, что ни говори, а впрок они не пойдут.
Н а с т я (смеясь). Да, правда ваша, я знаю, что мы с Модестом Григорьичем промотаем их скоро.
А н н а. Уж лучше промотайте, чем беречь так, как твой дядя берег.
Н а с т я. Как страшна мне казалась жизнь вчера вечером, и как радостна мне она теперь!
А н н а. А вот, душа моя, несчастные люди, чтоб не гневить бога, чтоб не совсем отчаиваться, утешают себя пословицею, что ‘утро вечера мудренее’, — которая иногда и сбывается.
1872