Наваждение или действительность?
(Экскурсия в с. Лыченцы)
Наваждение или действительность?
(Экскурсия в с. Лыченцы)
No 21
No 22
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/01-112.jpg)
No 23
No 24
No 25
No 26
No 27
No 28
Наваждение или действительность?, Клепацкий Генрих Осипович, Год: 1901
Время на прочтение: 17 минут(ы)
* Клепацкий, Г. И. Наваждение или действительность? (Экскурсия в с. Лыченцы) / Г. И. Клепацкий // Русский листок. — 1901. — No 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29 (22 января, 23 января, 24 января, 25 января, 26 января, 27 января, 28 января, 29 января, 30 января). — С. 3, 3, 3, 3, 3, 3, 3, 3, 3.
Нечего и говорить, что, по получении редакциею ‘Русского Листка’ вышеприведнного письма о. Иоанна, я тотчас же собрался ехать в с. Лыченцы, чтобы проверить, по возможности, на месте все описываемые ужасы.
Любопытство мо было возбуждено до крайней степени. С одной стороны, столь торжественная клятва духовного лица и показания многочисленных свидетелей заставляли отвергнуть даже мысль о каком-либо обмане или симуляции. С другой, однако, факты сами по себе были настолько уже сверхъестественны, что ум отказывался, при всм желании, им верить.
Оставалось, повторяю, одно: ехать и увидеть…
Я так и поступил. Пассажиров на Ярославском вокзале, едущих со мною вместе, было очень мало. Вс чаще и чаще повторяющиеся на этой линии случаи железнодорожных крушений, а в особенности последнее крушение, происшедшее в день моего выезда, уменьшили в значительной мере число желающих пользоваться услугами общества М.-Я.-А. железной дороги.
Тем не менее, я не успел ещ усесться в вагоне, как мой ближайший сосед обратился ко мне с вопросом:
— Виноват. Вы, кажется, едете до станции Берендеево. Уж не к отцу ли Иоанну в село Лыченцы с визитом.
— Да.
— О, тогда я вам завидую. Об отце Иоанне теперь только и говорят. Рассказывают удивительные вещи. И я давно уже собираюсь туда поехать…
— Разве что-нибудь новое случилось? — спросил я, крайне обрадованный, что мне попался такой ‘подходящий’ путник.
— И очень много… — отвечал он, заметно оживляясь. — Не дальше, как часа два-три тому назад мне рассказывал один мой знакомый, вернувшийся оттуда, что в последнее время в доме о. Иоанна сверхъестественные явления стали носить очень опасный характер и что как сам несчастный священник с семью, так и местное население буквально в панике бежит из этого дома.
Чем дальше мы подвигались, тем разговоры об о. Иоанне становилось оживлннее и принимали более общий характер. Я не предполагал даже, что он пользуется такою широкою популярностью. К нему совершались целые правильно организованные экспедиции из любопытных и учных. Почта ежедневно приносила десятки писем в с. Лыченцы со всевозможными расспросами и исследованиями. Об этих явлениях знали все на пространстве сотен врст.
Интерес экскурсии в моих глазах усиливался с минуты на минуту, и я был несказанно рад, когда утром, в восьмом часу, я прибыл в Берендеево. Отсюда мне нужно было ехать на лошадях — 19 врст до гор. Переславля-Залесского и 20 с лишним врст до с. Лыченец. Ямщик нашлся очень скоро, и я уселся в сани.
Стояло чудное зимнее утро. Над землй, сплошь покрытой белым саваном, носился голубоватый туман. По прозрачно-лазоревому небу плыли нежно-розовые облака. Слегка пощипывал мороз. Снег скрипел под полозьями пошевней. Навстречу нам то и дело попадались целые обозы с лесом, направляемым из лесов Феодоровского женского монастыря в Москву. Ямщик мой разговорился:
— Вот, тут сейчас, — указал он рукою влево, — будет село Ефимиево… В м живт сестра о. Иоанна… Так они с батюшкою ездили как-то к о. Иоанну, а теперь сказывают, что больше ни за что туда не поедут…
— Почему?
— Бог их знает… Очинно уж страшно у него, сказывают… Насмерть можно перепугаться.
— Чем же именно?
— Разные, стало быть, явления…
Как я ни добивался более точных ответов, мужик с видимою неохотою отделывался короткими фразами и поминутно осенял себя крестным знамением…
В 10 часов мы прибыли в Переславль, и я, не отдохнув и четверти часа, перешл тотчас же на других лошадей, чтобы следовать в с. Лыченцы.
Дорога из Переславля в Лыченцы вначале идт вс время небольшими зигзагами по слегка холмистой местности, с которой открывается живописнейший ландшафт на знаменитое Переславское озеро с ботиком Петра Великого, а затем проходит чрез роскошный еловый и сосновый лес, который тянется на расстоянии 8—9 врст вплоть до самого села.
В другое время я, конечно, больше уделил бы внимания описанию красот этой местности, но теперь, поглощнный всецело тем, что мне довелось видеть и слышать в доме отца Иоанна, я опущу эту часть своего рассказа.
Расскажу лишь ещ один инцидент в дороге, показавшийся мне характерным. Я лениво прислушивался к звону бубенчиков и неуважительным отзывам моего ямщика о лыченецком населении, которое будто бы ‘так и норовит нагреть приезжего’, мы уже ехали лесом и я с любопытством рассматривал ясно видневшиеся на снегу заячьи и волчьи следы, как вдруг нам загородил дорогу огромными розвальнями одинокий мужичонко.
— В Лыченцы, — спросил его мой ямщик после того, как они оба в достаточной мере обменялись соответствующими случаю любезностями, — дорога-то прямо?
— Прямо, — ответил мужик и тотчас же прибавил. — Езжайте скорее. У о. Иоанна опять несчастие проявилось…
Я поторопил кучера, и через десять минут мы въезжали уже в богатое село, с очень чистенькой и нарядной церковью и с широкими улицами, по обеим сторонам которых стояли избы типичной русской архитектуры.
Было около двух, когда я, слегка взволнованный, вошл в ветхий, накренившийся на бок дом о. Иоанна, о котором рассказывается столько ужасов…
Я назвал дом о. Иоанна ‘ветхим’ только по недостатку более соответствующего выражения. На самом деле, это была жалкая лачуга, которая на свежего человека должна была производить самое удручающее впечатление.
Позвольте мне описать вам расположение комнат внутри. Это тем более необходимо, что при дальнейшем рассказе придтся им руководствоваться для уяснения происходившего.
Из входных, очень узеньких и совершенно тмных, сеней налево дверь ведт в квартиру о. Иоанна, которая состоит из трх комнат. Первая разделена деревянной перегородкой, не достигающей потолка, на две части. Справа у самой стены стоит кровать о. Иоанна. За перегородкой — кровать супруги его, которая спит с грудным ребнком. В этой же первой комнате помещается небольшая печурка.
Следующая комната с двумя окнами — детская. Здесь на большой кровати спят старшие дети о. Иоанна вместе с 14-летней нянькой. Из детской дверь налево ведт в гостиную и столовую в то же время. Неизвестный архитектор почему-то украсил эту комнату самых микроскопических размеров четырьмя низкими окнами с двойными рамами, и поэтому здесь зимою страшный холод. Форточек в окнах нет, и пробраться туда извне даже одному человеку нет никакой возможности иначе, как высадив обе рамы. Окна плотно замазаны.
Из сеней направо ход в кухню. В совершенно тмном коридорчике, где нельзя разойтись двум людям, крутая, качающаяся из стороны в сторону лесенка ведт на чердак. Самая кухня — едва ли не лучшая комната во всм доме. Здесь раньше помещалась только прислуга, но затем, когда производилось исследование, и в доме днм и ночью находились понятые, сюда переселилась вся семья о. Иоанна.
Ещ два слова об убранстве комнат, и я уже не стану к этой части рассказа возвращаться.
Представьте себе, что кто-нибудь, по какой-нибудь фантазии, захотел бы произвести в доме возможно больший беспорядок. Не только мебель и всю домашнюю утварь, но и бель из комодов и шкафов, всевозможные тряпки, грязные пелнки, совершенно ненужные лохмотья он разбросал по полу, развесил на спинках поломанных стульев, на углах столов, на оконных рамах. Затем, для полноты эффекта, посыпал песком, золой и грязью пол. Вымазал и загрязнил окна. На кроватях свалил в одну кучу всякое добро.
Вот вам и точная фотография того, что царит в доме о. Иоанна…
Первое впечатление мо, при таких условиях, когда я только переступил порог первой комнаты, было самое тяжлое. Неприятно было, в самом деле, смотреть на эту грязь, на эту картину полного разрушения. Я невольно поморщился.
— Дома о. Иоанн? — спросил я пустое пространство.
Послышались чьи-то тяжлые шаги в через минуту ко мне вышел очень высокий и худой священник с всклокоченными волосами, с бледным лицом и с глубоко ввалившимися глазами, под которыми лежали тмные круги.
Я объяснил цель своего приезда. Он выслушал меня внимательно и затем молча, каким-то очень медленным жестом, пригласил меня в гостиную.
— Смотрите на меня, — сказал он очень тихо, — и дивитесь моему виду… Седьмые сутки не смыкаю глаз… Устал очень…
— Разве что-нибудь опять было?
— Да… Несколько дней подряд явления стали повторяться…
— Расскажите, батюшка, вс поподробнее…
Он на минуту как бы задумался, а затем, тем же тихим голосом, по временам с искажнным от ужаса лицом и дико сверкающими глазами, так начал свой рассказ. Я притаил дыхание, стараясь не пропустить ни одного слова…
‘И в протоколе дознания, произведнного о. благочинным, и в протоколе старшего чиновника особых поручений при г. владимирском губернаторе описаны только те явления, которые происходили в мом доме с 10-го по 21-е ноября прошлого года и которые подтверждены многочисленными свидетельскими показаниями. Но там не упоминается вовсе о предшествовавших этим явлениям обстоятельствах и о позднейших явлениях, которые дважды повторялись в декабре. Вам я вс это расскажу, возобновляя прежнюю клятву. Как чиста горящая свеча перед образом Господа Нашего, так чиста в см деле и моя иерейская совесть…’
‘Должен вам заметить, что в этом самом доме, где вы сейчас находитесь, и живу уже 11 лет с лишним. Выстроен же он лет тридцать тому назад. Таких страшных явлений, какие имели теперь место, до того здесь никогда не было. Изредка слышались, правда, какие-то непонятные постукивания в разных концах дома (что, между прочим, свидетельствует и мой предшественник), но, может быть, эти явления только потому и казались непонятными, что не были точно исследованы и проверены… Начало всех ужасов, как я глубоко убеждн, относится или совпадает как раз с тем временем, когда мою прежнюю служанку засадили в тюрьму. Наказание это ей было присуждено за кражу, совершнную у меня в первый день праздника Святой Троицы. Воспользовавшись тем, что я служил в церкви обедню, а семья моя тоже отсутствовала из дому, она пробралась через открытое окно в комнаты и похитила разных вещей на сумму около 50 рублей. Вещи были вскоре найдены и виновность е подтверждена свидетелями. Тем не менее, она упорно отрицала свою вину, несмотря даже на мо торжественное обещание простить е, если она сознается. Перед вступлением приговора в законную силу она, как говорят, бегала к каким-то местным ‘колдунам’, о чм-то с ними совещалась, а затем громко говорила на селе, что в день Покрова со мной должен случиться ‘смех и грех’. И действительно, произошло нечто в этом роде. Как теперь помню, мы отправились втром — я, матушка и здешняя учительница г-жа Ножевникова — на тележке в соседнее село в гости. Только мы въехали в лес, как вдруг из-за кустов, где раньше ничего не было заметно, к нам навстречу сам собою стал подвигаться огромнейших размеров шест. Лошади шарахнулись в сторону, обе женщины перепуганы были до крайности. Погнав лошадей, я старался, как можно, успокоить своих спутниц. Но не прошло и десяти минут, как мы снова были ещ более перепуганы целыми потоками ослепительного пламени, которые неслись из-за кустов сбоку. Гигантских размеров костр горел в глубине леса, хотя возле него не видно было ни одной живой души. В то же время тележка, в которой мы ехали, по непонятной причине сразу приподнялась на передние колса, став почти отвесно. Я вместе с г-жой Ножевниковой полетел через лошадей в огромную лужу грязи и положительно весь выкупался, а г-жа Ножевникова набрала грязи полные ботинки. Между тем, матушка осталась совершенно целой и невредимой и продолжала, как ни в чм не бывало, сидеть в тележке. На другой день мы узнали, что в лесу накануне никто не думал даже разводить костр’…
Сообщнный факт настолько казался мне невероятным, что я попросил о. Иоанна пригласить г-жу Ножевникову. Через минуту она входила уж в комнату. В выражении е лица, в жестах, в походке я, при самом внимательном рассматривании, не заметил ничего такого, что могло бы до известной степени вызвать в уме предположение о действии в данном случае гипноза. Только под глазами е виделись большие тмные круги и рука слегка вздрагивали. В остальном это была типичнейшая деревенская учительница — одно из тех незаметных существ, которых на Руси десятки тысяч, о которых мало кто помнит и которые тихо делают сво маленькое, но святое, доброе дело.
— Вы хорошо помните происшествие в лесу, когда вы ехали с о. Иоанном и матушкой в гости? — спросил я е и тотчас же перевл глаза на о. Иоанна. Он даже не смотрел на г-жу Ножевникову.
Г-жа Ножевникова точь-в-точь повторила только что приведнный рассказ. Я спросил е, как она себе объясняла этот случай в лесу после.
— Никак… — следовал довольно лаконический ответ. — Знаю только, что я была очень перепугана и затем болела. Почему и что это такое случилось — я ничего не понимаю и до сих пор…
О. Иоанн продолжал, между тем, прерванный на минуту рассказ. После описанного случая в течение нескольких ночей подряд во всм доме раздавались какие-то странные постукивания в разных местах, над притолокой входной двери из сеней слышалось царапанье, по временам доносились чьи-то стоны и вопли. Во всех комнатах в продолжение целой ночи горели лампы. Семья поминутно вздрагивала и в ужасе прислушивалась к доносившимся извне звукам. О сне не думали даже самые младшие дети. Несколько раз на совершенно отчтливый стук в дверь о. Иоанн спрашивал: ‘Кто там?’, выходил со свечой в сени, обшаривал все углы, но никого не находил. Как только наступала ночь, страх леденил сердца несчастных обитателей этого дома. Входную дверь заставляли чем только попало. Устраивали целые баррикады, потому что стали ясно различать, как кто-то ломится в дверь. За несколько так проведнных ночей вся несчастная семья измаялась вконец.
И вдруг 16-го ноября явления возобновились уже днм с удвоенной-утроенной силой, на глазах целой толпы свидетелей.
— Господу Богу одному известно, как прожили мы этот день… — говорит о. Иоанн, вспоминая про 16-е ноября и осеняя себя крестным знамением…
Таинственные явления, по свидетельству о. Иоанна, 16-го ноября и в последующие дни обыкновенно начинались около 12 часов дня и продолжалась с самыми незначительными промежутками вплоть до сумерек. 16-го ноября, после проведнной без сна ночи, вся семья собралась погреться у печки, которая, как я сказал выше, помещалась в первой же комнате, обращенной в спальню о. Иоанна и его супруги. Всем известно, что борова в печи — в особенности в деревенской печи — идут ломаной линией через всю почти ширину печи. Следовательно, не могло быть и речи о том, чтобы кто-нибудь с чердака ли, или же изнутри из самой комнаты позатыкал все эти борова совершенно плотно разной домашней рухлядью. Кроме того, перед затопкой прислуга всегда смотрит, открыты ли вьюшки. Так было, конечно, и на этот раз. Дрова в печи спокойно горели, вся семья сидела тут же, как вдруг, едва только 14-летняя нянька подбросила, по приказанию о. Иоанна, дров, из печки повалил целым клубом едкий, смрадный дым. Этот дым мгновенно окутал непроницаемым слоем всех сидевших перед печкой, погрузил в темноту всю квартиру. О. Иоанн в ужасе бросился из комнаты на чердак, прислуга в присутствии матушки открыла затворку перед вьюшками. Все были поражены до крайности, когда заметили, что вместо вьюшек дымовое отверстие плотно накрыто какой-то овчиной, мешком, войлоком и массой других предметов. Печь вскрыли, и тут то же внутри боровов, нашли массу разной рухляди. Спустя некоторое время то здесь, то там во всм доме оказывались разбросанными половики, мешки, попоны, пелнки. Предметы, которые только что стояли на глазах у всех присутствующих, вдруг исчезали и затем отыскивались в самых потанных углах дома.
На другой день стали происходить ещ более странные явления, но уже на глазах и посторонних совершенно лиц. Когда г-жа Ножевникова сидела за столом с матушкой, огромных размеров камень ударился с страшной силой в стену, хотя никого кругом не было. Из печи вдруг повадило пламя, хотя трубы были закрыты. Отворяли дверцу и нашли там груду горящих шерстяных платков и моток ниток, перевитый проволокой. Мне показывали этот моток: будучи в сильном пламени, он перегорел только в одном месте. Опять исчезали вещи и затем оказывались затасканными то в ушат с водой, то под кровати. Ручки дверей, на глазах каких-нибудь 200—300 человек, опутывалась в одно мгновение разными тряпками и с чрезвычайно сложными узлами. Как я убедился лично, для того, чтобы перевязать приблизительно так одну ручку, потребовалось бы времени не меньше 1 1/2—2 минут. На всех напала безумная паника. Со слезами на глазах семья и народ умоляли о. Иоанна отслужить молебен, поднять иконы и окропить дом святой водой. Едва только о. Иоанн кончил служение и ушл с семьй в кухню, оставив в доме двух понятых, произошло ещ более страшное явление.
Если читатели припомнят, я говорил уже, что в гостиную извне можно пробраться только высадив двойные, плотно замазанные рамы. Здесь в углу, между двумя крайними стенками, помещается небольшой круглый столик, на котором стоит икона и где о. Иоанн всегда кладт после богослужения Евангелие, крест и требник, заврнутые в епитрахиль. То же он сделал и в этот день после молебна. Выходя из гостиной, он закрыл двери. Подле дверей тотчас же поставлены были двое понятых. Как вдруг, спустя две-три минуты, понятые в ужасе от какого-то стука бросились к о. Иоанну. Когда открыли дверь, то увидели, что епитрахиль точно чьими-то невидимыми руками разостлана ровно на полу, крест лежал посредине распятием к иконам, Евангелие рядом, а требник отброшен в сторону.
Я просил о. Иоанна вызвать этих понятых, и они в мом присутствии ещ раз самыми торжественными клятвами засвидетельствовали правильность этого показания. Один из них — если не ошибаюсь, сторож Орлов — весь бледный и дрожащий, показал мне наглядно, как лежали на полу эти священные предметы. Впечатление, однако, Орлов произвл на меня невыгодное: он как-то слишком быстро, не дожидаясь даже окончания вопроса давал мне ответы. Может быть, впрочем, эта торопливость происходит у него от слишком частого повторения одного и того же рассказа…
Трудно, по словам всех свидетелей, с которыми мне пришлось беседовать, перечислить все те странные и непонятные явления, которые происходили в доме о. Иоанна в течение пяти суток. Бывали, например, случаи, что платье, висевшее на глазах всех на вешалке, вдруг рвалось сверху донизу. Я видел одно из этих платьев: это очень плотная шерстяная юбка, разорванная неправильными зигзагами не по швам. Нужна очень большая, почти геркулесовская сила, чтобы разорвать е именно так руками. Мне показывали ещ верхнюю, так называемую выходную, кофточку жены фельдшера. Эта кофточка разорвана тоже очень неправильным зигзагом.
Рассказывая все эти ужасы, о. Иоанн был сильно и заметно взволновать. Я дал ему немного успокоиться, а затем сказал:
— Продолжайте, батюшка…
И речь его о странных явлениях снова полилась плавно, методически…
‘Терпеть дольше вс это, — говорил о. Иоанн упавшим голосом, — у меня, наконец, не хватило сил. Я не мог выносить этих бессонных ужасных ночей, я устал от этих бесконечных треволнений, у меня переболело сердце при взгляде на мою несчастную семью. 20-го ноября после целого ряда самых непостижимых явлений в мом доме я решил послать телеграммы: владыке — высокопреосвященному Сергию и досточтимейшему о. Иоанну Кронштадтскому, прося их помолиться ‘о храмине, стужаемой от духов злобы’. После этого все мы сразу же почувствовали значительное облегчение. Даже явления в самое короткое время ослабли. Как вдруг на смену прежним моим мучениям явились новые. Ко мне в дом прибыл становой пристав. Я в то время находился в гостиной, где перед образами читал вечернюю молитву. Несмотря на это, г. пристав прямо подошл ко мне сзади и громко окликнул меня: ‘Батюшка!’ Я не отвечал, и он ещ громче сказал: ‘Батюшка!’ Когда я кончил молитву, то обратил его внимание на неуместность подобного поведения. Он даже и не думал извиниться, а довольно резко перебил меня:
— Что это у вас здесь за чудеса происходят? Это вс проделки вашей прислуги. Сейчас мы всех этих чертей повыгоним…
На это я ему опять заметил, что так ко мне, священнику, и к моим иерейским показаниям, без проверки их, ему не следовало бы относиться.
— Ну, в таком случае, — заключил он коротко, — я вам скажу, что все эти явления — лунатизм или спиритизм…
— Не знаю, — говорю, — ни того, ни другого… А вот прошу вас лучше опросить свидетелей и произвести дознание…
Не успели мы ещ кончить наш разговор, как вдруг, по непонятной причине, исчезли фуражка г. пристава и моя шапка, а перед дверями оказались разбросанными тряпки. Г. пристав очень рассердился:
— Это вс проделки прислуги. Чтоб мне сейчас же была моя фуражка!.. — сказал он повелительно…
— Ну, и что же? — перебил я на минуту своего собеседника, — нашлась его фуражка?
— Нашлась долгое время спустя… Вообще, должен вам заметить, что с посторонними лицами в мом доме всегда происходили явления в этом роде…
— Позвольте мне, в таком случае, батюшка, — сказал я как-то неожиданно для самого себя, — перенести сюда, в гостиную, мо пальто и шубу…
— Пожалуйста… — сказал о. Иоанн просто и затем, когда я исполнил то, о чм просил, — продолжал:
‘Не стану вам рассказывать, что происходило на дознании, но факт тот, что вскоре после этого мне пришлось очень и очень скорбеть душевно. В то время, как моя иерейская совесть была так же чиста, как чиста горящая свеча перед Господом Нашим, до меня стали доходить стороною слухи о том, будто меня на селе называют пьяницей, будто я сговорился с прислугою дурачить людей, и прочее и прочее. Что мог я поделать? Безропотно приять ещ и сей крест, веруя, что истина рано или поздно обнаружится… Хмельного я в рот не беру, с крестьянами, моими прихожанами, я всегда жил в ладу, не делал им никакого зла и был ими всегда любим. Спросите на селе {Автор этого очерка может засвидетельствовать лично, что о. Иоанн пользуется большим уважением и любовью не только населения с. Лыченец, но и окрестных сл.}. Приход мой считается достаточным, и я никогда ни перед кем не ходатайствовал о переводе в другой приход. То село, куда я теперь перееду, беднее с. Лыченец. Спрашивается: за что же на меня сия клевета? Чем я е заслужил?..’
На глазах бедного деревенского священника навернулись слзы и голос его дрогнул. Эта первая и несомненно искренняя жалоба, которую мне пришлось слышать из его уст, возбуждала невольное сочувствие, и я, как можно ласковее, старался его успокоить.
— Ещ большая поддержка для меня, — продолжал он через минуту, — доверие ко мне преосвященного владыки и о. благочинного. Владыка, когда я вс ему рассказал, сложил на груди руки и молвил мне: ‘Брат мой, иди с миром, я тебе верю’. Эти слова будут мне утешением на всю жизнь. Без них я бы упал совершенно духом, в особенности теперь, когда явления в мом доме стали носить очень опасный характер… Не веруй я тврдо, я, кажется, сошл бы с ума…
— Что же именно теперь случилось?
— А вот что…
— Я говорил вам, кажется, уже о том, — продолжал о. Иоанн, — что к ночи обыкновенно страх наш усиливался. Не могу вам в точности объяснить причину этого страха: может быть, он появлялся благодаря напряжнному состоянию нервов в течение целого дня и этим странным постукиваниям в разных частях дома ночью. Может быть, он происходил оттого, что мы постоянно находились в ожидании чего-то неизвестного, страшного. Факт, во всяком случае, тот, что мы нередко с матушкой срывались, как безумные, с постели, хватались за ручку входной двери и тащили е изо всей силы к себе, стараясь таким образом не пустить кого-то, кто был там, за дверью, и совершенно забывая, что дверь на засове и заставлена целой грудой разной рухляди…
Так вот, в одну из таких ночей, когда я дежурил один, потому что матушка находилась в последнем периоде беременности, я с ужасом — не буду говорить, каким безумным ужасом, — стал замечать, что в двух шагах от меня в лгком облаке или тумане какая-то странная фигура с нечеловеческим образом делает мне знаки рукой, манит меня к себе. В течение нескольких минут, дрожа, как в лихорадке, с холодным потом на лбу, я всматривался в эту призрачную фигуру. Лампы горели во всм доме. Я несколько раз протирал глаза, ощупывал себя, мысленно убеждал себя, что это обман зрения, что я брежу. Увы! В конце концов я должен был сознаться, что явление существует на самом деле, хотя оно и сверхъестественно. Творя усердную молитву и осеняя себя крестным знамением, я имел ещ настолько мужества, что не разбудил семью, а тихонько прилг на постель. Вдруг я вскочил, как ужаленный. Тут же из-под меня на моих глазах выбежал не то заяц, не то маленькая обезьяна…
— Ну, батюшка… — не удержался я, чтобы не перебить своего собеседника: — это уже положительно у вас кошмар был или галлюцинация… Даже по характеру своему это описание напоминает мне бред человека, нервно потряснного…
— Я ожидал, что вы это скажете… — спокойно отвечал о. Иоанн. — И, однако, клянусь вам всем, что для меня дорого в этой и загробной жизни, я говорю вам сущую правду: я не спал и не бредил, потому что совершенно ясно рассуждал… Но слушайте, что дальше было…
‘Успокоившись немного, я опять лг на постель. Глаза у меня были полузакрыты. Чувство страха снова стало леденить мо сердце. Я ощущал ясно, что рядом со мною лежит что-то огромное, бесформенное, мясистое, отвратительное. Я боялся повернуть в эту сторону голову, потому что чувствовал, что умру на месте, если это существо увижу. Осторожно, не торопясь я подвинул свою левую руку в эту сторону. Моя рука подтвердила мне то, в чм я был уверен. Она ощупала, действительно, какую-то грубую массу. С усилием я поднял часть этой массы и положил себе е на грудь. Затем быстро открыл глаза: на груди моей лежала моя правая рука, которая неподвижно вс время лежала вдоль моего туловища, сжимая постельное бель… Если вы и это назовте кошмаром, то мне остатся рассказать вам ещ одно явление, которое вас разубедит окончательно, и которое произошло вскоре после предыдущего.
Дети, как вы видели сами, спят в соседней комнате. Бедные, измученные и перепуганные не менее нас, они спали в эту ночь крепким сном. Вдруг в двенадцатом часу ночи они все проснулись сразу и диким криком огласили мртвую тишину дома. Мы с матушкой бросились к ним. С расширенными от ужаса зрачками, с искажнными личиками они лежали неподвижно. У каждого на шейке лежал столовый нож. Все приборы наши перед отходом ко сну матушка, по обыкновению, спрятала в буфетный шкаф и заперла на ключ…
— Чем же вы, батюшка, объясняете все эти явления? — обратился я, заинтересованный до крайней степени, к о. Иоанну и ту же просьбу повторил г-же Ножевниковой…
О. Иоанн на минуту задумался, а затем, как-то беспомощно разведя руками, сказал:
— Мне постоянно задают вопрос о причинах явлений, и — право же — он кажется мне, по меньшей мере, странным. Ну, как, в самом деле, я — простой деревенский священник, не искусившийся в тонкостях современных теорий о всяких там спиритизмах, гипнотизмах и прочем — могу разрешить столь сложную загадку? Как, вообще, объяснить необъяснимое. Я знаю и повторяю лишь одно: вера моя тверда и совесть чиста перед Господом и людьми. Об обмане с моей стороны не может быть и речи, за семью и прислугу я мог бы поручиться. Кроме того, многие явления, о которых я вам говорил, исключали всякую возможность участия человеческих рук. Ни один человек не умудрится позатыкать в печные борова целые мешки и овчины, ни одна рука даже самого закоренелого преступника не дерзнт бросить на пол крест и святое Евангелие. А ведь тут у нас на селе народ набожный, богомольный, и преступников я, по крайней мере, не знаю, хотя живу в приходе одиннадцать лет с лишним. При таких условиях, что могу я сказать о причинах самых явлений? Они мне непонятны, и в них я вижу наказующий перст Провидения за мои грехи…
— Я ещ меньше о. Иоанна понимаю… — отозвалась сидевшая в углу учительница г-жа Ножевникова: — Во всяком случае, эти явления кажутся мне сверхъестественными…
На дворе уж давно спустились сумерки, и в комнату, в которой мы сидели втром, внесли зажжнную лампу. О. Иоанн тотчас же бросился к своему письменному столу и торопливо стал шарить в разбросанных здесь и там бумагах:
— Тут у меня, — пояснил он: — теперь страшный беспорядок. На этих днях, как я вам сказал, мы переезжаем в другое село, и часть вещей уже туда отослана. Однако вот вам не угодно ли посмотреть, сколько я получаю писем с запросами о происходивших в этом доме явлениях…
И о. Иоанн с этими словами протянул ко мне весьма объмистую пачку писем.
— Здесь вы можете найти письма от лиц самых разнообразных сословий и званий, начиная с почтово-телеграфных чиновников ‘XIV класса и низшего оклада’ и кончая ‘докторами экспериментальной психологии’. Все они, видимо, очень интересуются происходившим в мом доме, всячески стараются уяснить себе эти явления и душевно мне и моей семье сочувствуют. За это им большое спасибо. Но вопросы, которые они мне предлагают, очень часто — нужно отдать им справедливость — смешны, а то и просто нелепы. Ну вот, например, не угодно ли вам? Один именно доктор экспериментальной психологии спрашивает меня, нельзя ли было проникнуть в гостиную, где происходили явления, через окна, со двора? Ну, разве все мы уж такие недогадливые и несообразительные, что на такое простое обстоятельство не обратили с самого начала внимания? Ведь это догадался бы сделать и маленький ребнок… Или, например, спрашивают меня, не носили ли эти явления спиритического характера? Да почм я знаю, спиритические ли они или не спиритические?!.. И вс в том же роде. Ну, конечно, у меня не хватает времени отвечать на эти послания и заводить переписку. И без того у меня есть свои обязанности. Вначале я ещ уделял время переписке, а теперь больше не могу: измаялся больно, хочу отдохнуть.
В последних словах о. Иоанна слышалась действительно усталость — физическая и нравственная. Я взглянул ещ раз внимательно на его лицо, освещенное теперь лампой, и мне от души его стало жаль. Это бледное, исхудалое лицо, с огромными кругами под глазами, бесспорно свидетельствовало не об одной бессонной ночи, оно ясно указывало на те душевные муки, которые пришлось пережить бедному священнику. А тут ещ эта грязь в квартире, эти ободранные обои, эти пелнки, валявшиеся повсюду. Мне очень хотелось верить, что, действительно, на эту несчастную семью обрушилась одна из тех необъяснимых бед, перед которыми бессильны ум и воля. С другой стороны, однако, мозг, привыкший работать в одном и том же позитивном направлении, категорически отвергал элемент сверхъестественного во всм том, что мне пришлось здесь слышать.
Эта раздвоенность мучила меня, не позволяла мне больше оставаться в доме о. Иоанна. Притом было уж поздно. Заговорившись об этих странных явлениях, я и не заметил, как надвинулась ночь — лунная, морозная, северная ночь…
Напутствуемый пожеланиями всяких благополучии о. Иоанна и его семьи, провожавших меня до самого крылечка, я уселся в сани, и мы доброй рысью тронулись в путь. Самую неприятную часть последнего составлял, конечно, лес, о котором я говорил в начале своего очерка. Но меня несколько утешала мысль, что на дворе было совершенно светло, а с другой стороны, вся ‘чертовщина’ осталась там, назади…
Ровно в 12 часов ночи мы въехали в лес. Нас сразу объяла таинственная, ничем не нарушаемая тишина. Луна с морозного безоблачного неба скользила по верхушкам деревьев, облепленных толстым слоем снега, ярко освещала узкую, вьющуюся лентой дорожку, то здесь, то там, в глубине леса, обнаруживала небольшие, точно погружнные в задумчивость прогалины, кладя на вс печать чего-то фантастического, необыкновенного…
Я невольно залю