‘НАШИ ПЕРВЕНЦЫ’.
‘НАШИ ПЕРВЕНЦЫ’.
(Изъ литературныхъ воспоминаній Фридриха Шпильгагена, Георга Эберса и Германна Зудерманна *).
А. Б. <А. И. Богданович>
‘Міръ Божій’, No 2, 1895
Наши первенцы, Богданович Ангел Иванович, Год: 1895
Время на прочтение: 4 минут(ы)
*) ‘Die Geschichte des Erstling’swerks’.— Selbstbiographische Aufstze von Rudolf Baumbach, Felix Dahn, Georg Ebers, etc.— Eingeleitet von Karl Emil Franzos. Mit den Jugendbildnissen der Dichter.— Leipzig, Verlag von Adolf Titze. 1895 г.
‘Автобіографіи, вообще, почти всегда привлекательны, все равно — дурно или хорошо он написаны, раз только за книгой стоитъ настоящій человкъ, тмъ боле, если онъ — писатель, подъ рукой котораго предметъ получаетъ всю прелесть художественнаго изображенія’, говоритъ Карлъ Эмиль Францозъ въ предисловіи къ оригинальной книг, только-что вышедшей въ свтъ подъ его редакціей.
Девятнадцать небольшихъ, изящно написанныхъ и вполн законченныхъ, автобіографическихъ очерковъ, посвященныхъ юношескимъ воспоминаніямъ о первыхъ шагахъ на литературномъ поприщ такихъ извстныхъ нмецкихъ писателей, какъ Феликсъ Данъ, Г. Эберсъ, Ф. Шпильгагенъ и другіе, составляютъ содержаніе этой книги, задуманной К. Э. Францозомъ, который и самъ принялъ въ ней живое участіе и какъ авторъ, и какъ составитель программы.
Но самое интересное въ автобіографіи каждаго писателя,— продолжаетъ Францозъ,— это воспоминанія о первомъ произведеніи, и имъ обыкновенно авторы отводятъ больше всего мста, что такъ естественно и понятно. Первый порывъ, первая битва,— хотя и не всегда выигранная,— ихъ не затмятъ никакія послдующія побды и пораженія. Для нихъ нтъ забвенія.
‘…Гд вы, минуты умиленія,
Младыхъ надеждъ, сердечной тишины?
Гд прежній жаръ и нга вдохновенія?—
могъ бы вздохнуть вмст съ Пушкинымъ каждый писатель, переживая въ воспоминаніяхъ первое время творчества, когда пробудившійся талантъ еще только ищетъ дорогу, на которой онъ разовьетъ потомъ вс свои силы. Первые шаги, въ большинств случаевъ, опредляютъ дальнйшій путь, ‘и ключъ къ творчеству автора лежитъ въ его первой книг, будетъ ли то ясная рчь, или робкое лепетаніе’. Нердко въ этихъ первыхъ произведеніяхъ талантъ проявляется самостоятельне, ярче и сильне, чмъ въ послдующихъ, а если случается и обратное, то эти уклоненія отъ истиннаго пути имютъ большое значеніе для пониманія характера автора, и сами по себ поучительны. Вотъ почему вдумчивый читатель охотно останавливается на глав, посвященной первому произведенію: она можетъ многое раскрыть и разъяснить ему въ писател. Послдній, въ свою очередь, съ удовольствіемъ пускается въ подробности, такъ какъ ему есть, что сказать, такъ какъ онъ — сознательно или инстинктивно — чувствуетъ, что всякое недоумніе по поводу его ‘первенца’ было бы для него особенно тяжело и мучительно.
Въ очеркахъ, вошедшихъ въ составъ книги К. Францоза, авторы разсказываютъ о своихъ первыхъ произведеніяхъ, которыя вышли въ свтъ. Изъ своей программы Францозъ исключилъ т незрлыя, дтскія попытки, которыя имютъ скоре анекдотическій характеръ и въ сущности очень мало освщаютъ творчество того или иного писателя. Возникновеніе творческой силы составляетъ тайну, столь же непостижимую для писателя, какъ и для читателя. Поэты родятся,— это старая истина, къ которой мы ничего не можемъ добавить. Зато каждый авторъ можетъ разсказать намъ, какъ и когда пришла ему въ голову мысль перваго его, боле или мене значительнаго, произведенія, изъ какихъ побужденій, подъ чьимъ вліяніемъ и въ силу какихъ впечатлній онъ остановился на ней, обработалъ ее именно такъ, а не иначе, что хотлъ сказать, какія послдствія имла она для его дальнйшей работы. Если бы исторія литературы имла такія ‘само-характеристики’ авторовъ прошлаго, напр., столтія, во многомъ облегчилась бы работа тхъ пытливыхъ изслдователей, которые теперь только съ величайшими усиліями могутъ представить намъ внутренній міръ великихъ писателей того времени. И для писателей такой ‘само-анализъ’ иметъ значеніе, уясняя каждому изъ нихъ его мсто въ литератур и смыслъ его произведеній. Конечно, такіе комментаріи не длаютъ хорошимъ то, что плохо, такъ какъ въ искусств важно лишь то, что художникъ можетъ, а не то, чего онъ хочетъ…
Для русскихъ читателей не вс эти очерки имютъ одинаковый интересъ. Многіе изъ авторовъ, принявшихъ участіе въ книг Францоза, или вовсе у насъ неизвстны, или очень мало знакомы читающей публик. Такіе писатели, какъ Баумбахъ, Фонтанъ, Гопфенъ или Вихертъ, ничего не говорятъ ни уму, ни сердцу русскаго читателя. Пришлось, поэтому, сдлать извстный выборъ, и редакція остановилась на воспоминаніяхъ трехъ авторовъ, изъ которыхъ каждый не только пользуется у насъ большой и вполн заслуженной популярностью, но и оказалъ большее или меньшее вліяніе на нашу литературу, и тмъ послужилъ развитію нашей общественной мысли. Первое мсто среди нихъ принадлежитъ, безспорно, Фридриху Шпильгагену, который въ теченіи почти четверти вка остается любимцемъ молодого поколнія. Его романы — ‘Загадочныя натуры’, ‘Изъ мрака къ свту’, ‘Одинъ въ пол не воинъ’, ‘Два поколнія’, ‘Между молотомъ и наковальней’,— до сихъ поръ не сходятъ со стола читающей молодежи, и кому изъ лицъ старшаго возраста не памятны его герои? У кого не было своего Лео, которому онъ поклонялся въ свое время, кто не воображалъ себя ‘загадочной натурой’ и вмст съ мрачнымъ Каюсомъ (изъ ‘Двухъ поколній’) не готовился отдать себя всецло на служеніе идеалу? А если кто не читалъ этихъ захватывающихъ душу страницъ, не переживалъ этихъ минутъ восторженнаго умиленія,— тотъ не зналъ, что значитъ быть молодымъ… Значеніе Шпильгагена еще не вполн оцнено въ нашей литератур, въ которой онъ вызвалъ безчисленныя подражанія. Достаточно указать на г. Михайлова (Шеллера), лучшіе романы котораго написаны подъ несомнннымъ вліяніемъ Шпильгагена.
Имя Георга Эберса извстно у насъ, пожалуй, не мене, хотя значеніе его совсмъ иного рода. Своими историческими романами, которые вс переведены на русскій языкъ, и иные выдержали по нскольку изданій (напр., ‘Дочь египетскаго царя’), Эберсъ развилъ вкусъ къ изученію исторіи и археологіи, распространилъ въ сред нашей ‘обывательской’ публики свднія изъ жизни древняго міра и является для многихъ единственнымъ источникомъ знакомства съ этимъ міромъ. Какъ художникъ, Эберсъ не представляетъ ничего выдающагося. Описывая съ неподражаемой живостью вншнюю сторону быта египтянъ, персовъ или римлянъ, онъ среди этой обстановки выводитъ современныхъ ему нмцевъ, нердко, истыхъ берлинцевъ, съ ихъ поклоненіемъ ‘желзному канцлеру’, аккуратностью и скромными добродтелями мирныхъ мщанъ. Оттого-то романы его немножко скучноваты и однообразны.
Германъ Зудерманнъ — самый молодой изъ выбранныхъ авторовъ, сдлавшійся извстнымъ у насъ года три назадъ, когда впервые была поставлена на сцен столичныхъ театровъ его драма ‘Честь’. Въ первый же сезонъ она обошла вс провинціальныя сцены, везд съ громаднымъ успхомъ, и съ тхъ поръ не сходитъ съ репертуара, занимая среди переводныхъ пьесъ одно изъ выдающихся мстъ. Какъ молодой писатель, Зудерманнъ не можетъ быть сравниваемъ съ классиками, и у себя на родин принадлежитъ пока къ числу ‘подающихъ надежды’. Обладая выдающимся талантомъ, онъ еще не установился, и въ своихъ послднихъ драмахъ ищетъ новыхъ путей для созданія ‘соціальной’ драмы, въ которой избитая романическая подкладка уступаетъ мсто боле глубокимъ общественно-политическимъ мотивамъ…
Каждый изъ этихъ писателей останавливается надъ своимъ ‘первенцемъ’ съ легкой ироніей, пробивающейся сквозь чувство умиленія и любви, съ которыми онъ вспоминаетъ о первыхъ шагахъ на литературномъ поприщ. Кром чисто біографическихъ данныхъ, интересныхъ сами по себ, авторы бросаютъ вскользь не мало любопытныхъ замчаній, выясняющихъ ихъ психологію, ихъ взгляды на искусство, на литературу, на свое отношеніе къ жизни и обществу, что еще боле усиливаетъ интересъ къ этой ‘страничк изъ прошлаго’ Шпильгагена, Эберса и Зудерманна.