НАШИ НА РИВЬЕРЕ
БРУНО ЯСЕНСКИЙ.
‘Литературная газета’, No 28, 1930
Наши на Ривьере, Ясенский Бруно, Год: 1930
Время на прочтение: 2 минут(ы)
В номере 21 (334) польского литературного еженедельника ‘Литературные ведомости’, издаваемого в Варшаве на деньги министерства иностранных дел и являющегося органом верноподданнической, ‘бельведерской’ группы писателей-пилсудчиков, появилось интервью польского поэта Александра Дана с Бабелем.
Дан передает свою беседу с Бабелем, которая у пего была на пляже французской Ривьеры. Считаем, что для советского читателя будет не безинтересно ознакомиться с содержанием этой беседы, выдержки из которой приводим в дословном переводе.
Дан цитирует ответ Бабеля на свой рассказ о Париже:
‘Вы сказали несколько раз слово ‘напрасно‘. Хорошее слово, страшное слово.
Я был в Красной армян. Знаю, что такое человек. Я наблюдал его, так сказать, со всех сторон. Кругом полно было смерти. Я перестал различать мертвых от живых.
Вы сказали ‘напрасно‘? Страшное слово, меткое слово. Мы вырвали из тяжелою сна человека и выпустили из него ведра горячей крови. Больше ничего нельзя было с ним сделать. Он угасал у нас в руках.
Я мчался с агитпоездом по огромным полям, усеянным трупами, я писал летучки и разбрасывал их по мертвым территориям. Земля тогда была жирна от крови и прокламаций, которыми мы ее хотели удобрить. Нас втиснули обратно в наш душный, мертвый дом. Пропаганда выжрала у меня легкие. Вылакала мою кровь. Анемия. Врачи установили: то да это, в таких, де, да в таких условиях. Я ответил им:— ‘Вспрыскивания? Хорошо! Но вспрыскивания веры!‘. Как будто понимают, улыбаются, хлопают по плечу и советуют ехать в Европу.
Европа! Красивое слово, гордое слово! Но что я там буду делать! Солнце, вода, теннис, покой и пилюли. Пожалуй, немного лазури не помешает.
Последнюю лазурь я видел в 1914 году. Потом небо было, как грязная пакля. С 1917 года оно было красным флагом.
Теперь и война, и революция — прошли. Приходится сидеть в Ривьере. Через час солнца уже не будет. Придет вечер, ‘как холодный кувшин’, — так писал Есенин, сладкий сорви-голова. Вероятно, сидел на этом самом месте и мечтал о родных хворостиных до тех пор, пока одна из них, не стала его петлей. Удавила его, чорт возьми!..
Кстати… Вы знаете Гедалье? Он выше Ленина. Ленин создал интернационал людей угнетенных, но, Гедалье скликает людей добрых. Какая безумная, гениальная идея? ‘Добрые люди, соединяйтесь!’ Революция доброты! Я смердил кровью, когда слышал эти, слова — и я смеялся.
Сегодня я пахну солнцем водой и пилюлями, бью себя в грудь и взываю: ‘Привет тебе Гедалье, творец четвертого интернационала, вдохновенный певец нового исполкому! Продырявленными легкими я кричу — ‘приди!!!’
Собственно говоря, комментарии нелишни. Нас не интересуют, сами по себе, убеждения Бабеля, который в последний раз ‘лазурь, видел в четырнадцатом году’, для которого революция кончилась и для которого Советский Союз является ‘душным и мертвым домом’. На ‘вспрыскивания веры’, в которых он нуждается, ни пилюли Ривьеры, вероятно, ему не помогут в этом отягощении.
Нас интересует факт, что советский писатель, греясь на солнышке Ривьеры, дает с легким сердцем первому встречному такие интимные интервью, которые появляются впоследствии на столбцах польской буржуазной печати.
Если принять во внимание благоприятную обстановку для антисоветской травля, господствующей ныне в Польше, имеющей целью, подготовить крестовый поход против СССР, то разглагольствования Бабеля принимают совершенно определенный характер.
В предыдущем номере, тех же ‘Литературных ведомостей’ на первой странице красуется ‘собственная корреспонденция из Москвы’ о самоубийстве Маяковского, в которой ‘собственный корреспондент’ уверяет польских читателей, что Маяковский покончил самоубийством, вследствие гонений и разочарования советским строем, что он оставил даже по этому поводу письма, адресованные Сталину и своим литературным собратьям. В такой атмосфере появление сочных высказываний Бабеля является об’ективно еще одной клеветой на наш Союз, ‘из достоверного источника’.
Возможно, что собеседник Бабеля извратил его слова, что все интервью является измышлением.
В таком случае Бабель обязан немедленно опровергнуть приписываемые ему высказывания, которые лишают его права называться советским писателем.